Осень в Сокольниках (сборник) Хруцкий Эдуард
— Конечно, нет. Он и подумать не мог, что я искусствовед в штатском. Сначала Долгушин писал в соавторстве с Андреем Мининым. Я уверен, что он писал, а Долгушин пробивал. Потом Минин защитился, стал известным искусствоведом, а у Долгушина образовались разные соавторы. Десять лет назад начали появляться статьи, подписанные только его фамилией, потом пришло время книг.
— Вы проверяли это в Ленинке?
— Да. У меня есть список всех его публикаций. Десять лет назад в Москве появился Хомутов, приблизительно в это же время и начался творческий расцвет Долгушина…
Калугин не договорил, в прихожей хлопнула дверь.
— Простите, — Вадим встал.
Дверь комнаты была открыта. Вадим вошел, зажег свет. Марины не было. Он вернулся на кухню, налил себе в бокал коньяк, выпил. Калугин внимательно, с сочувствием глядел на него.
— Простите, Вадим Николаевич, видимо, мой приход был не совсем ко времени. Но вы сами несколько дней назад сказали — о новостях сообщать в любое время.
— Все правильно, Игорь. Все правильно.
— Тогда, если вы позволите, я пойду. Все новости вам известны.
Вадим проводил Калугина, вошел в комнату и погасил свет. Он лег в остель. Наволочка пахла Мариниными духами. Вадим взял сигарету, закурил. Затянулся пару раз и погасил. «Спать,» — скомандовал он себе, — спать. Впереди тяжелый день.
Этот день начался для Долгушина с хлопот приятных. Сегодня он получал паспорт и валюту. И хотя об этом он знал еще вчера, он, Юрий Петрович, как человек осторожный, встретился с Гришей. По привычке отругав его за пьянку, он дал ему деньги и забрал почти готовую рукопись. Мало ли что! Он слишком много повидал в жизни, а она приучила его к осторожности. Если быть честным перед собой самим, многие его начинания заканчивались крахом. Получив премию, он начал усиленно ухаживать за дочкой академика, руководителя их монографии, она работала в их институте. Про нее говорили: «Некрасивая — зато стерва». В 1952 году он женился на ней, переехал в огромную квартиру на улице Горького, начал судорожно готовить кандидатскую диссертацию. Тема работы по тем временам была весьма актуальна и проходима. «Роль работ товарища Сталина в советском изобразительном искусстве». В конце 1953 года тестя-академика освободили от всех постов, и он уехал в Гагру, где у него был дом, запивать горе «Кинзмараули». Кандидатскую диссертацию разгромили на заседании сектора, и Долгушину пришлось уйти из института. Женившись на дочке академика, он пошел по неверному пути всех временщиков: немедленно порвал со старыми друзьями и окружил себя подхалимами. Жена его действительно была стервой. В этом он убедился на суде во время развода. Но все же ему удалось разменять огромную квартиру тестя и выбить для себя вполне приличную двухкомнатную. Теперь у него была квартира, одежда, даже мебель. Но полностью отсутствовала такая мелочь, как перспектива. Ему удалось пристроиться в Худфонд. Он ездил по стране с передвижными выставками. Дело это оказалось тяжелым, но хлебным. Но уж слишком близко примыкала его деятельность к УК РСФСР, и он ушел с этой работы. Потом Долгушин подвизался в маленьких музеях, потом стал посредником и экспертом у коллекционеров. Это оказалось простым и вообще-то доходным. В «Национале» он встретился со своим сокурсником Андреем Мининым. Так родился тандем Минин — Долгушин. Андрей был талантлив, но бесконечно инертен. Юрий Петрович доставал материалы, пробивал статьи и брошюры. Но на его горе Андрей женился на редакторе из молодежного издательства, женщине умной и энергичной. Через год Минин защитился, а «творческий коллектив» их распался. Жена не давала Андрею лениться. Но у Долгушина уже образовалось некоторое имя, пусть как у соавтора, но все же образовалось. Он был лауреатом, поэтому соавторы находились. Но все же литература не являлась главным его доходом. Он перепродавал иконы и картины, выступал как подпольный эксперт. Искусствовед, лауреат вызывал доверие у коллекционеров. Так на него вышел Хомутов. Он приехал к Долгушину, привез несколько работ Фаберже. Пил кофе, курил, посмеивался, задавал странные вопросы. Юрий Петрович говорил с ним, и его постоянно не оставляла мысль, что он где-то видел этого человека.
— Послушайте, Юрий Степанович, — сказал ему Хомутов.
— Я Петрович.
— Бросьте, вы — Степанович. И фамилия ваша Хомутов.
— Откуда вы знаете?
— Нашу мать, Юра, — сказал гость, — звали Анна Сергеевна, а отца — Степан Савельевич. Правда?
— У тебя сохранилась фотография, мы вчетвером в Крыму?
Это был его пропавший брат Сергей. Так начался для него новый жизненный этап. Сергей ввел его в дело. Тайно, не раскрывая ни перед кем. Долгушин «работал» в его синдикате оценщиком и наводчиком, частично на нем лежали и вопросы сбыта. Сергей не жалел денег. Он вообще все ценности прятал у Долгушина.
— На тебя не подумают, — смеялся он, — ты писатель, лауреат.
У Долгушина появилась кооперативная квартира, «Волга». Он приобрел массу новых привычек. Стал весьма светским и лощеным.
— Ты проходишь в нашем мире под таинственной кличкой Каин. Тебя боятся, — смеялся Хомутов.
Его взяли внезапно. Он молчал на следствии и суде. Но улики были настолько неопровержимы, что Сергей все же получил высшую меру. У Долгушина остались ценности и деньги, а главное — связи. Он начал «работать» самостоятельно, построив свою империю. Теперь она разваливалась. Но главное — Юрию Петровичу это оказалось как нельзя кстати.
В Союзе художников он сдал свой паспорт и получил заграничный. Бухгалтер, выдавая валюту, сказал с усмешкой:
— На такие деньги не загуляешь, но пива попить можно.
Долгушин сел в машину, вынул паспорт и понюхал его. Нет, он не пах коленкоровым клеем и типографией — это был запах его сбывшихся надежд. Он звонил Наташе несколько раз. Ее подруга Юля, красиво-распутная брюнетка, обожавшая Юрия Петровича, сказала:
— Юрочка! Нату занарядили с американцами в Кижи. Приедет послезавтра. Если хочешь, я опять ее тебе заменю.
— А что, это мысль, — засмеялся Долгушин, — приезжай ко мне часов в семь.
— Буду, — Юля повесила трубку.
Но все же Долгушин заехал домой к Наташе. У него был ключ, и он спокойно вошел в квартиру. Этот дурак, Наташин муж, узнав, что она ушла от него, выписался из Москвы и переехал постоянно жить на Север. В квартире стояла зыбкая тишина, пахло табаком и духами. В спальне створки шкафа были распахнуты, на постели вывалены платья и кофты. Все точно, Наталья собиралась стремительно. Ничего, жаль, конечно, что он теперь долго не увидит ее. Но она все равно приедет к нему. Юрий Петрович сел в машину и поехал домой. Скоро должна была приехать Юля.
Оперативное совещание проводил Кафтанов. Прямо у его стола сидел полковник Чанов из МВД СССР.
— Товарищи, — сказал генерал, — Долгушин получил иностранный паспорт. Завтра в 20.30 он улетает в Париж. Завтра же утром из Амстердама прилетает Корнье. Долгушин передаст ему медальоны, видимо, получит чек и поедет в аэропорт. Во сколько совершится передача, мы не знаем, где — тоже. Поэтому приказываю усилить наблюдение за Долгушиным и, конечно, не спускать глаз с Корнье. Руководит операцией по-прежнему подполковник Орлов. Ваша группа усилена и оснащена первоклассной оперативной техникой. Жду результата.
Теперь несколько слов скажет полковник Чанов.
— Товарищи, — полковник Чанов достал из «кейса» бумаги. — Мы, — продолжал он, — навели справки об этом Корнье. Что я хочу сказать? Фирма, которую якобы представляет Корнье — ширма для группы дельцов, занимающихся незаконной скупкой, хищением антиквариата и произведений искусства. Поэтому мы хотели бы после реализации дела привлечь к нему внимание прессы. Мы должны быть гостеприимны, но вместе с тем и строги. У меня все.
— Орлов, — сказал Кафтанов, — как вел себя Долгушин?
— 8.00, — начал докладывать Вадим, — пробежка, 10.00 — 11.00 — получал паспорт и валюту. 11.20 — звонил по телефону, говорил с подругой Кольцовой Юлией Петровной Зверевой. До 13.30 ездил по магазинам. В 13.30 — обедал в «Национале». 15.21 — приехал в издательство, 17.11 — приехал на квартиру Кольцовой, 19.00 — вернулся домой. 19.17 — к нему поднялась женщина, сослуживица Кольцовой — Юлия Петровна Зверева. Пока все.
Вадим сел.
— Ну что же, внешне наш подопечный ведет себя вполне спокойно. Что докладывает наружное наблюдение? — спросил Кафтанов.
— Объект не выражал никаких признаков беспокойства, перемещался уверенно, не перепроверяясь.
— Все, кроме Орлова, свободны.
Бар был почти пустой, только в угловом кабинете веселились трое негров. Шеф сам приехал провожать Корнье в аэропорт. Это он делал редко, только перед особо ответственными операциями.
— Я очень люблю пустые кабаки, — шеф был настроен элегически, — знаете, Альберт, есть какая-то неуловимая прелесть в этой общественной пустоте.
— А я наоборот. Мне нравятся шум, люди, музыка.
— Это пройдет с возрастом. Я раньше тоже любил шум, но теперь, в старости…
— Побойтесь Бога, — перебил Корнье шефа, — вам ведь только пятьдесят.
Корнье посмотрел на могучие плечи и крепкие загорелые руки шефа. Он-то знал, сколько часов в день этот человек тратит на теннис и гимнастику.
— Опять ваш молодой максимализм. Для вас мне только пятьдесят, а для меня — уже пятьдесят. Вам, Альберт, тридцать восемь?
— Да.
— Время надежд, — шеф пригубил бокал сока. Он никогда не пил спиртного и не курил. И что самое ужасное, запрещал другим курить в своем присутствии.
— Что вы вздыхаете, Альберт, наверное, думаете, зачем этот старый дурак увязался меня провожать, теперь даже не выкуришь трубки? Ладно, ладно. Курите, я разрешаю.
Корнье набил трубку, сделал первую самую сладкую затяжку. Он мучительно думал, что нужно от него Анквисту, человеку не склонному ни к сантиментам, ни к проявлению демократизма.
— Вас, конечно, удивило, Альберт, что я поехал провожать вас?
— Честно, шеф?
— Безусловно.
— Очень удивило.
— Мне надо с вами поговорить, а знаете, в конторе это не всегда надежно.
— Я слушаю вас.
— Наша профессия, Альберт, — вечна. Меняются политические течения и системы, начинаются и заканчиваются войны, а наше дело остается. Все пушечные короли и президенты, генералы и гангстеры являются нашими клиентами. Со временем сталь заменят какой-нибудь необыкновенной пластмассой, а вместо бензина придумают смесь из разных сортов минеральных вод. Да, представьте себе, это будет. Но Гоген, Рубенс, Рублев — останутся. Это ценности вечные. Их не касается мода. Вспомните, как неплохо мы заработали на абстракционистах. Но это было вчера.
— Вы хотите сказать, что этот, как его, Ли-ма-рев, мода?
— Нет. Он ценность непроходящая. И мы не выбросим его на аукцион, не в этом и даже не в следующем году. Мы организуем его выставку, а этот русский, господин Юрий, будет рассказывать о нем нашим дуракам с деньгами. Через три года, когда цена станет рекордно большой, мы его реализуем. Понимаете, как важна для фирмы ваша поездка?
Корнье кивнул.
— Теперь второе, в Москву ездил Поль, он встречался с вашей невестой.
— Как, без меня?
— Да, не удивляйтесь, что я пошел на это, мне не безразлично знать, кто будет служить в моей фирме. Это хорошо, что вы женитесь именно на русской. Во-первых, подобный шаг подчеркивает нашу расположенность к стране, во-вторых, у нас будет человек, который сможет постоянно ездить в Россию. Вам и вашей невесте я отдам эту страну на откуп. Теперь еще об одном. Бизнес бизнесом, а дело делом. Мы должны перехватить у англичан заказ на поставку станков. Как к вам относится господин Баринов?
— Как к солидному, деловому партнеру.
— Это хорошо. Полю удалось скомпрометировать англичан. Там, где надо, он сказал, что их фирма — филиал секретной службы.
— Русские не дураки.
— Но они не любят чужую разведку, а пока разберутся, посредниками при сделке станем мы. Помните, если понадобится, достаньте где хотите, но суньте англичанам на стенд что-нибудь компрометирующее.
— Что именно?
— Подумайте.
Голос диктора объявил рейс на Москву. Корнье встал.
— Кстати, шеф, канал доставки прежний?
— Да. «Дипломат».
— Он начинает просить слишком много.
— Скотина. Строит из себя форпост западной цивилизации, а грабит нас словно гангстер. У вас есть русские деньги?
— Юрий передаст их мне.
— Постарайтесь рассчитаться ими. И походите по антикварным лавкам, купите, что сможете. Сейчас пригодится все.
Сидя в самолете, Корнье думал о разговоре с шефом. Нет, он не пойдет к «Дипломату». У него на примете есть другой сотрудник посольства, который за полцены перевезет русского художника. А шефу он скажет, что деньги заплачены сполна.
Корнье задремал и проснулся перед самой Москвой. Таможенные формальности он прошел быстро. В Шереметьеве хорошо знали бельгийского коммерсанта, часто приезжающего в СССР. Он никогда не нарушал таможенных правил, всегда был мил и приветлив.
— Прилетели на осеннюю выставку? — поинтересовался инспектор таможни.
— Да! В Сокольники, мои дорогие Сокольники.
— Вы так любите этот парк?
— Он приносит мне счастье.
Таможенник улыбнулся и проштамповал декларацию. Корнье встречал московский представитель их фирмы, молодой инженер Гансон. Он был деловит и серьезен. Ничего о подпольной работе своей фирмы не знал и занимался только промышленным посредничеством.
— Здравствуйте, господин Корнье.
— Привет, Гансон. Как наши дела?
— Пока неплохо.
— Вы говорили с господином Бариновым?
— Конечно, завтра в три он посетит наш стенд.
— Отлично, где машина?
— На стоянке. Вот ключи.
— До завтра, Гансон, — Корнье помахал рукой и пошел к выходу.
Калугин смотрел, как бодро и деловито шагает к выходу этот элегантный иностранец, и, усмехнувшись, пошел к автомату.
— Приехал, — сказал он Вадиму.
— Ну, как ваше впечатление? — спросил Орлов.
— Во всем дорогом, прямо жених.
— Он и есть жених. Его повели?
— Да. Спите спокойно.
Калугин положил трубку и пошел к машине. «Что ж, — подумал он, — оба главных персонажа на сцене».
Настроение у Корнье было чудесным. Утром он позвонит Наташе, и они пойдут завтракать вместе, потом Баринов, потом Долгушин, а вечер он проведет у Наташи.
Шоссе было пустым, мотор работал ровно, оснований для тревоги не предвиделось. Беспокоило Корнье одно. Финт шефа с англичанами. Конечно, скомпрометировать их можно. В посольстве есть люди, у которых всегда найдутся всякие печатные бумажки на русском. Сунуть незаметно парочку в проспекты фирмы, и все. Непросто работать в посреднической фирме. Нужно наживать деньги, не производя ничего. А конкуренция в их профессиональном мире беспощадная. Но ничего. Если этим делом занимался Жан, то можно считать, что все в порядке. Жан Деснос раньше работал в фирме, занимающейся промышленным шпионажем. Шеф держал его специально для расправы с конкурентами.
Корнье притормозил «ситроен» у «Интуриста». Он специально останавливался в этой гостинице, чтобы быть поближе к Наташе. Швейцар распахнул дверь, и Альберт вошел в знакомый вестибюль. Дежурила Мила, приятная дама, красивая и любезная, прекрасно говорившая по-французски.
— Господин Корнье, здравствуйте. На выставку?
— Да, моя прелесть, но это лишь повод для того, чтобы привезти вам маленький сувенир.
Альберт открыл «кейс», достал сверточек, перетянутый лентой.
— Вы же знаете…
— Знаю, мадам, все знаю. Но это частная инициатива, а не государственный акт. Потом я делаю презент своей доброй знакомой, а это не запрещено.
— Спасибо. Вот ваш ключ.
— Я только заполню опросный лист.
— Да, конечно, и паспорт мне оставьте до утра.
— А если меня захотят арестовать?
— А вы ложитесь спать.
— Это идея.
Спал Альберт два часа, но проснулся свежим. Сделал зарядку, побрился, принял холодный душ. Он набрал домашний номер Наташи, но телефон не отвечал. Корнье спустился вниз, позавтракал, вышел из гостиницы и из автомата позвонил Долгушину.
— Это я, Юрий, — Здравствуйте, Альберт.
Долгушин хорошо говорил по-французски, но произношение у него было излишне жестким, как у немца.
— Вы не знаете, где Наташа?
— Она уехала с туристами в Кижи, будет в пятницу.
— У вас есть ключи от моей машины?
— Да.
— Она в пять будет стоять у Сокольников на том же месте. В багажнике вы найдете бумажник. Он ваш.
Корнье положил трубку и, насвистывая, отправился в гостиницу. До встречи с Бариновым оставалась масса времени, и он решил поваляться, а если удастся, то и вздремнуть.
Каждую осень Сокольнический парк становится особенно нарядным. Каждую осень здесь начинают работать международные выставки. Флаги почти всех стран полощет веселый московский ветер. Сотни фирм присылают сюда новую продукцию, десятки посреднических организаций открывают в Сокольниках филиалы своих контор. Ежегодная международная выставка в Москве необходима промышленникам Англии и Франции, Японии и ФРГ. Для москвичей эта выставка своеобразный карнавал. Веселый и шумный. Специалисты и люди, не имеющие отношения к промышленности, приходят сюда посмотреть на умные машины, стоящие на стендах, посидеть в кафе, полистать многоцветные проспекты.
На выставке есть все. Изделия швейных и трикотажных фирм, красивая посуда, спортивный инвентарь, мебель. Вежливые, предупредительные гиды покажут вам товар фирмы, объяснят его назначение, продемонстрируют в действии.
На выставке весело. Музыка, маленькие кафе прямо под деревьями и все вместе с красочной экспозицией создает впечатление праздника. Но мало кто знает деловую сторону этого праздника — сложность переговоров, в которых необходимо принимать стремительные и четкие решения.
— Выставка — бой. Каждая выигранная для государства копейка — победа.
Ровно в три, как положено по протоколу, в филиале конторы Корнье появились Баринов и двое его сотрудников. Их встретил сияющий, счастливый Альберт. Даже если бы родной брат бельгийца появился сейчас здесь, он бы не радовался так бурно и приподнято.
Жена Гансона — переводчица и секретарь московского филиала — подала кофе и виски.
— Прошу, господа.
Корнье жестом гостеприимного хозяина показал на легкие пластиковые кресла, стоящие вокруг стола. Господа сели.
После ничего не значащих разговоров о погоде в Москве, о выставке, о Третьяковской галерее, посте первой выпитой чашки кофе Корнье достал три коробки с грифом фирмы. Традиционный набор. Зажигалка, шариковые карандаши, блокнот и пачка сигарет. Баринов вынул из «кейса» три коробочки с эмблемой его внешнеторгового объединения и протянул Корнье.
Традиция есть традиция. Так перед матчем обмениваются вымпелами капитаны команд.
— Господин Баринов, команда Амстердама начала — мы готовы взять на себя переговоры с известной вам фирмой.
— Господин Корнье, — Баринов улыбнулся предельно любезно, — мы давно пользуемся услугами вашей фирмы, но нынешняя внешнеторговая конъюнктура заставляет нас искать разные возможности сотрудничества.
— Я слышал, господин Баринов, что вам предложили свои услуги англичане?
— Возможно.
— Но их фирма, как бы вам сказать, занимается не только международной торговлей.
— Советской стороне об этом ничего не известно, — Баринов был невозмутимо спокоен. — Советскую сторону, — продолжал он, — интересуют не слухи, а выгодные сделки.
— Господин Корнье, — заглянула в комнату жена Гансона, — телекс из Амстердама.
— Извините, господа.
Корнье вышел в маленькую прихожую.
— Что, Анна?
— Шеф сообщает, англичане снизили цену на три процента.
— Так, — Корнье сжал зубами мундштук трубки, — так.
Он вошел в комнату, сел, разлил виски.
— Господин Баринов, мы старые деловые партнеры. Исходя из этого, мы снижаем цену на пять процентов.
— Нас устраивает семь, — твердо сказал Баринов, — именно семь.
Гансон взял калькулятор, быстро пробежал пальцами по кнопкам, написал цифру на листке бумажки и протянул Корнье. Альберт посмотрел, улыбнулся.
— Господин Баринов, принимая во внимание величину сделки, мы согласны.
— Прекрасно, господа, я жду вас завтра для подписания договора.
Проводив русских до дверей, Корнье взглянул на часы. Без пяти пять. Одно дело сделано. Теперь самое главное.
— А он не шпион случаем? — спросил Вадима Калугин. — Смотрите, как поставил машину.
«Ситроен» стоял в переулке, рядом с церковью, со всех сторон прикрытый кустами. Вадим ничего не ответил, мусоля губами мундштук сигареты. Время тянулось медленно. Даже слишком.
— «Первый», — ожила рация, — я «Пятый».
— Слушаю, «Пятый», я «Первый».
— Объект приближается.
Долгушин остановил «Волгу» у входа в парк, вылез, огляделся, вынул из кабины желтый кожаный чемодан с пятнами ярких наклеек. Здесь были марки почти всех крупных мировых отелей. Юрий Петрович закрыл машину и не спеша пошел к церкви. Прежде чем войти в переулок, он оглянулся.
Пусто.
Тогда, быстро подойдя к «ситроену», он открыл багажник, достал кожаный портмоне, положил чемодан, повернул рычаг секретного замка и захлопнул крышку. Сколько раз он делал это. И всегда все проходило благополучно. Он медленно, словно прогуливаясь, пошел к стоянке. Сел в машину, закурил сигарету. Теперь домой.
Шло время, а Корнье не появлялся.
— Может быть, он придет вечером? — нервно спросил Калугин.
— Нет, он не бросит ценности в багажнике надолго.
Корнье возник внезапно, словно шар из ящика фокусника. Вадим даже не заметил, как он появился у машины. Бельгиец сел за руль, включил заднюю передачу и вывел «ситроен» на проезжую часть.
— Хорошо водит, — констатировал Калугин.
— Да и автомобиль у него неплохой, — ответил Вадим. — Пошли.
Корнье ехал не торопясь, настроение у него было прекрасное. Все сделано. Сегодня вечером он передаст картинки сотруднику посольства, и его жена, пользуясь дипломатическим иммунитетом, без таможенного досмотра вывезет их в Амстердам. Он же завтра подпишет договор, и целая неделя у него свободная. Ее он посвятит Наташе. Все-таки она его невеста. Он аккуратно подрулил на стоянку перед гостиницей. Нажал на панели кнопку секретного замка, вышел, огляделся. Улица Горького была по-вечернему многолюдна, только немного темновата на его вкус. На стоянке о чем-то спорили водители такси, швейцары в форменных куртках загружали чемоданы в автобус с фирменным клеймом Интуриста, молоденькая девушка безуспешно пыталась остановить машину. Город жил привычно, размеренно. Начиналось время вечерних забот. Корнье открыл багажник и вытащил знакомый чемодан. Чемодан оказался тяжелым, и бельгиец вышел на тротуар, решив подозвать швейцара.
— Господин Корнье, — окликнули его на прекрасном французском языке.
Перед ним стоял безукоризненно одетый человек.
— Да, это я.
Краем глаза бельгиец увидел, как по бокам, сдавив его, отделяя от улицы, стояли еще двое.
— Мы из милиции, — сказал ему незнакомец, — вам придется проехать с нами.
— Но я иностранец, я представитель фирмы! Я протестую!
— Вам придется поехать с нами, — человек показал на машину, стоявшую в двух шагах. — Только не вздумайте бросать чемодан, на его ручке ваши отпечатки пальцев.
Дверца машины распахнулась, пропуская Корнье, и захлопнулась, отделив его сразу от вечерней беззаботности улицы.
Вадим из окна машины наблюдал, как арестовали Корнье.
— Ну, Игорь, кажется, все в порядке. Теперь поехали в аэропорт.
Кафтанов не исключал возможности неизвестных милиции связей «искусствоведа».
— Давай, Филиппыч, — скомандовал Орлов, — в Шереметьево.
Корнье сидел в машине, сжатый с двух сторон плечистыми, молчаливыми парнями. Чемодан лежал у него на коленях, ноги постепенно начинали затекать. «Это еще не все, — думал он, — я откажусь. Нашел чемодан на улице или кто-то подкинул его в мой багажник. Но не русские. Англичане, конечно, англичане из конкурирующей фирмы». Но думая об этом, он понимал, что в русской полиции, как, впрочем, и во всех других, дураков не держат. И если они арестовали его у гостиницы, значит, улики у них есть. Машина остановилась у большого здания.
— Мы приехали, господин Корнье, прошу взять чемодан и выходить.
Один из молчаливых парней распахнул перед ним дверь, они поднялись по ступенькам, повернули налево, прошли мимо полицейского в форме.
— Сюда.
Дверь распахнулась, и Корнье увидел комнату, похожую на кабинет Баринова. В ней уже сидели два человека в непонятной форме. Один в серой милицейской, такую Корнье видел часто, но, видимо, он был здесь кем-то вроде полицейского комиссара, второй в темносиней, без погон, но с петлицами, на которых тесно расположились звезды.
— Господин Корнье, — сказал по-французски человек, задержавший его, — вы находитесь в Главном управлении внутренних дел Москвы. Перед вами начальник Московского уголовного розыска генерал-майор милиции Кафтанов и представитель прокуратуры старший советник юстиции Малюков.
— Мне очень приятно, господа, это честь для меня. Но я не понимаю, почему меня сюда привезли.
— Это ваш чемодан? — спросил Кафтанов.
Переводчик перевел.
— Конечно, нет.
— Но вы были задержаны, когда вынимали его из багажника своей машины.
Переводчик вновь перевел.
— Господа, открыв багажник, я увидел чей-то чемодан. Взял его и, думая, что швейцары положили его ко мне по ошибке, решил отдать портье.
— Полноте, господин Корнье, — генерал встал, и Альберт увидел широкие красные лампасы на его брюках. — В жилетном кармане у вас лежит ключ от этого чемодана.
Кафтанов сказал это наугад, подумав просто, куда бы он сам положил ключ.
— Господин генерал, у меня действительно есть ключ от чемодана, но вы же знаете, что они стандартны.
Генерал выслушал перевод, усмехнулся.
— Пригласите понятых.
В комнату вошли мужчина и женщина.
— Кто эти люди? — поинтересовался Корнье.
— Понятые, — ответил переводчик, — в их присутствии вы откроете чемодан.
— А почему я должен открывать чужой чемодан?
Переводчик перевел, и генерал засмеялся.