Осень в Сокольниках (сборник) Хруцкий Эдуард

— Смотря как поглядеть.

— Вы его посадите?

— Я не сажаю, я задерживаю, остальное решает суд.

— Вы думаете, дело дойдет до суда?

— Обязательно.

Молодой человек задумался. Вадим с интересом разглядывал его. Элегантный костюм, именуемый «сафари», мокасины, даже на вид мягкие и легкие, рубашка, чуть более темная, чем костюм, но из такого же дорогого материала, красивые часы на металлическом браслете. Перед Вадимом стояла преуспевающая молодость — элегантная, свежая, пахнущая дорогим заграничным одеколоном. Четко очерченный подбородок позволял думать о твердом характере, глаза были невозмутимо пусты.

— Понимаете, какое дело, — сказал он, — я заканчиваю МГИМО.

— Ну и что? — Вадим сразу же понял, о чем будет говорить дальше его собеседник.

— Так как же, знаете, для выездного работника милиция, суд… Что вы мне посоветуете?

— Надейтесь на лучшее, но готовьтесь к худшему, — сдерживая смех, ответил Орлов и зашагал к машине. Открывая дверцу, он обернулся, любитель «выездной жизни» задумчиво разглядывал дачу. Он, видимо, взвешивал шансы. Что лучше, реальное благополучие Лесоковских или возможность поездки за рубеж.

Олег Кудин по кличке «Чума» сидел в длинном коридоре МУРа на неудобном деревянном диване. Он хорошо знал этот коридор. Более того, хорошо знал некоторые кабинеты. И его тоже неплохо знали здесь три-четыре человека. Некоторое время назад, когда он был просто учеником седьмого класса Олежкой Кудиным и занимался в школьном мотокружке, он познакомился с бывшим гонщиком Николаем Алимовым. Познакомился и сразу влюбился в этого человека. Он старался подражать ему во всем. Продав приемник, духовое ружье, еще массу ценных мальчишечьих вещей, он купил вытертую кожаную куртку такого же фасона, как у Алимова. Олег ходил за ним как привязанный. Бегал за водкой, сносил любые оскорбления. Он ждал. Ждал главного — когда Алимов начнет его тренировать. После первого проезда по двору на ревущем «Харлее» Алимова наставник дал пацану кличку «Чума». К сожалению, Алимов научил Олега другому. Он сунул ему связку ключей от зажигания и велел увести мотоцикл.

— Чему в молодости научишься — от того в старости разбогатеешь, — назидательно произнес бывший чемпион.

Олег Кудин не знал, что его кумир за темные дела изгнан из спорта, что он лишен звания «Заслуженный мастер спорта». Что нынешний Алимов — обыкновенный пьяница и жулик. Он не знал этого, когда, обмирая от счастья, гнал мотоцикл проходными дворами, а рев двигателя оставался позади, под сводами арок. Не знал он этого и потом, когда пытался уйти от патрульных милицейских мотоциклов. Его не наказали. Сначала просто поговорили, а потом один из работников милиции позвонил в мотоклуб ДОСААФ… Потом он служил в армии, в десантных частях… А потом было многое: угоны машин и соучастие в квартирной краже. Арест, суд, этап, колония. Все было. Но он все равно мечтал стать гонщиком. На соучастие в краже его подбил тот же Алимов. Он не говорил о деньгах и вещах, он сказал, что есть работа для гонщика. В тот раз Олег ушел от погони. Потом, на следствии, водитель патрульной машины, догонявшей его, специально пришел посмотреть на человека, ушедшего от него.

— Из тебя, парень, классный гонщик получился бы, — с сожалением сказал старшина.

Олег поднял голову, увидел серебряный квадратик значка «Мастер спорта СССР» на кителе старшины, и в душе у него запели звонкие трубы победы.

В колонии он работал автослесарем. Начальство относилось хорошо к этому молчаливому, мрачноватому парню. Он любил машины, на этом и построил свою работу начальник отряда майор Кузьмин. Через год Кудина расконвоировали, он возил лес с повала. Ударным трудом и безукоризненным поведением он заслужил пересмотр срока. Правда, один конфликт был. Но не обо всем знает начальство.

Олег стирал робу в умывальнике. Он не любил садиться в кабину в грязной спецовке. Рядом в курилке сидели трое. С одним из них по кличке «Кочан» Олег был на этапе. Кочан был блатным. Где и от кого он нахватался этого, неизвестно. Он тянул уже третий срок, сейчас попал по 206-й часть II. Он вошел в умывальник, долго смотрел, как Кудин остервенело трет щеткой робу, раскачивался с пятки на носок.

— Чума! Слышь, Чума?

Олег разогнулся, стряхнул с рук воду.

— Ну?

— Завтра в поселок заедешь, десять пачек чая мне привезешь.

— А больше тебе ничего не надо? — поинтересовался Олег.

— Ты что, падло? Тебе жить надоело?

Кудин насухо вытер руки и без замаха ударил Кочана в печень. Взял робу и ушел, а того отливали водой шестерки.

На этом взаимоотношения Кудина с блатными закончились. Мальчишкой во дворе он слышал легенды о воровском «законе», о блатной дружбе, о страшной мести.

Но он уже был не мальчишка и немного знал этот мир, в котором уважали только силу.

И еще один раз ему пришлось столкнуться с людьми типа Кочана. Их прислал Алимов, когда Олег уже работал в такси. Им нужно было немного — машина и надежный водитель. Они ждали его во дворе. Трое. В джинсах, обтянутые кожей коротких курток. Один, видимо, старший, подошел к нему и спросил, загородив дорогу:

— Ты Чума?

— Я Кудин. Понял, Олег Кудин, — краем глаза он заметил, как двое зашли с боков.

— Ладно. Пусть будет Олег Кудин, — миролюбиво согласился старший, — мы к тебе разговор имеем. Нас Алимов прислал. Пойдем куда или здесь столкуемся?

— Давай здесь, — Олег понял, что драки не миновать. Их было трое молодых, широкоплечих. Безмятежная молодость, плюс физическое развитие по специальным системам, плюс спорт. Он знал таких мальчиков, работающих на деляг. У них и название было свое: «бомбардиры».

— Значит, так, — сказал Олег старшему, — передай Алимову, разговора не будет. Пусть Бога благодарит, что я его на следствии не сдал, все взял на себя. Мне больше парашу нюхать неохота.

— Боишься, козлик? — спросил насмешливо тот, что стоял слева.

И тут Олегу стало невыносимо тошно. И дико возненавидел он этих копеечных гангстеров из какого-нибудь Ясенева или Теплого Стана. Он шагнул к старшему, вернее, не шагнул, а качнулся в обманном движении и, перенеся тяжесть тела на левую ногу, подсек правой этого наглого парня, на лету добивая его ребром ладони. Один перегнулся от нестерпимой боли на земле, двое других напряглись для броска. Олег наклонился, поднял обломок трубы и пошел на них.

— Мы тебя достанем, — прохрипел старший, — получим с тебя, падло.

— Чего же ждете, — зло усмехнулся Кудин, — давай получай. — Он прыгнул ему навстречу и врезал трубой по боку.

— О-о-о, — дико на весь двор закричал старший.

Согнувшись пополам, он незряче засеменил к стене. Третий убежал. Потом они все же отомстили ему, но это уже другой разговор. Он не хотел того, что было с ним раньше. Прошлая жизнь была безрадостна. Воспоминания о ней были перенасыщены тоской и болью. Олег Кудин маялся на жесткой скамье, подходил к зарешеченному окну, курил. Несколько раз из кабинета выходил Саша Крылов, пробегая мимо, останавливался и успокаивал Олега. Тот кивал головой. Мол, ничего, я понимаю. Шло время. Он стоял и курил, незряче глядя в окно, затянутое железными прутьями, когда кто-то подошел и стал рядом. Олег обернулся. За его спиной стоял Фомин. Кудин знал этого человека.

— Здравствуй, Кудин, — сказал Фомин.

— Здравствуйте.

— Это хорошо, что ты пришел. С тобой наш старшой поговорить хочет. Ты подожди, он скоро будет.

Олег молча кивнул головой. И от того, как говорил с ним этот мрачный опер, Кудину вдруг стало легко и спокойно. Прошло минут десять. Он услышал за спиной легкие шаги, обернулся и увидел высокого человека в замшевом пиджаке. Он посмотрел на Кудина, потом на часы и спросил:

— Вы случайно не Олег Кудин?

— Случайно да.

— Моя фамилия Орлов. Вы извините меня за опоздание, при нашей службе тяжеловато планировать время. Но я торопился. Прошу.

Олегу стало совсем спокойно на душе, и он вслед за Орловым шагнул к дверям кабинета.

Вадим снял пиджак, повесил его на стул и уселся в кресло у стола.

— Устраивайтесь, — сказал он Кудину, — курите.

Олег огляделся. Кабинет был небольшой. Письменный стол, карта Москвы, несколько стульев и сейф. Только яркий календарь «Совэкспортфильма» диссонировал с этой аскетически строгой обстановкой. С календаря на Олега зазывно смотрела Ирина Мирошниченко, приглашая его в какой-то неведомо красивый мир.

— Олег, — сказал Орлов, — вы, кстати, разрешите вас так называть?

Кудин растерянно пожал плечами.

— Вот и прекрасно. Я хотел бы поговорить с вами просто, без протокола. Лейтенант Крылов говорил о вас добро и хорошо.

— Он хороший парень, — Кудин достал сигарету.

— Я рад очень, что вы симпатизируете друг другу.

Он много рассказывал о вас, и я знаю, чем вы занимаетесь сегодня. Я знаю, что вы дважды судимы за соучастие в квартирных кражах. Знаю вашу роль в этом деле. Поэтому разговор наш будет, возможно, не всегда приятным для вас, но тем не менее необходимым и вам, и мне.

— Слушаю вас.

— Олег, рвать с прошлым надо сразу. Это истина банальная, описывается в десятках романов, но тем не менее единственно правильная.

— Значит, опять прошлое, — Кудин зло ткнул сигарету в пепельницу, — одно прошлое. Вчера, сегодня, завтра, а будущего нет.

— Это вы бросьте. Будущего нет только у покойников. У вас оно уже, слава Богу, началось. И нам бы хотелось, чтобы прошлое не помешало вашему будущему.

— Я очень рад, что МУР так беспокоится о моей судьбе, но о ней я побеспокоюсь сам. Понимаете, сам.

— Понимаю. Но не стоит так раздражаться. Право, не стоит. И претензий у вас к нам не должно быть. Вы принимали участие в преступлении, мы пресекли его.

— Вроде как детская игра. Сыщик — ищи вора.

— Несколько упрощенная, но вообще точно. И именно мы, Олег, должны беспокоиться о вашей судьбе…

— Правильно, — Кудин зло прищурился, — я о судьбе своей побеспокоился, вернулся, прописался, в такси пошел. Работал, а тут ваши приезжают, берут меня у проходной и на трое суток на нары. А потом иди домой за недоказанностью. Это как?

— А это так, что на месте преступления был оставлен бумажник с отпечатками ваших пальцев, ключи от вашей квартиры и счет за телефон. Трое суток люди выясняли вашу непричастность к этой краже. Вам бы следовало задуматься, как все перечисленные мною вещи попали на место преступления?

— У меня в «Сосновом бору» кожаный пиджак украли. Я его повесил на спинку стула и ушел танцевать. Я же уже говорил это.

— Вы говорили, но не сказали кому было нужно.

Кудин молчал.

— Вы, Олег, пытаетесь обвинить нас в своих несчастьях, но не мы же украли у вас пиджак, не Крылов, не Фомин и не я, наконец, подбросили эти вещи на место преступления…

Кудин молчал. Он вспоминал длинный зал загородного ресторана, легкий радостный хмель, Светкины глаза. И лица, плавающие в дыму. Ах память, память. Не подвела бы Олега Кудина, не подвела. Помнит он этих людей. Три дня на нарах в КПЗ он ждал только одного, как выйдет на свободу и найдет этих сволочей. Сам. Без милиции.

— Так что же, Кудин? Получится у нас разговор?

Кудин молчал. Чего, кажется, проще, рассказать все, как было. Про драку во дворе, про Алимова и его мальчиков. Возьми и расскажи. Но не мог он этого сделать, не мог.

— Ну что же, Олег, вы не хотите помочь нам. Более того, вы не хотите помочь себе.

— Я хотел вас спросить, — Кудин снова достал сигарету, — вы опять интересуетесь этим делом?

— Если вы имеете в виду ограбление дачи академика Муравьева, то именно им мы сейчас и интересуемся.

— Но ведь суд был. Посадили Валю Суханова. Ни за что посадили.

— Это как же? — усмехнулся Вадим.

— А вот так же, посадили ни за что.

— Насколько я помню это дело, Суханов во всем признался.

— Признался, это конечно. Только и я могу в чем хотите признаться…

— Постойте, Олег, что-то вы загадками говорите. Суханову было предъявлено обвинение, он полностью признал его…

— Я Валю Суханова хорошо знаю. Он гонщик, сборник, заслуженный мастер спорта, чемпион СССР, Европы, всяких международных гонок. Я дружил с ним когда-то. Честнее парня я не знал.

— Зачем вы мне это говорите? — поинтересовался Вадим.

— Не знаю. Я на суд ходил и лицо его видел.

— Дорогой мой Олег, каждый человек носит в себе трагедию, но не у каждого она написана Шекспиром. За мою долгую работу в милиции мне приходилось видеть всякое. Механизм преступления еще не изучен, поэтому мы не можем, к сожалению, предсказывать точно всяческие поступки.

— Что касается меня, Вадим Николаевич, я не знаю этих людей. Я подрался с ними, они, видимо, рассчитались со мной.

— Расчет был жестоким, — Вадим встал, сел на стул рядом с Кудиным. — Вы поверьте мне, Олег, пройдет время, и все, что казалось важным сегодня, станет незначительным и далеким. Главное у вас там, впереди.

— Нет, — лицо Кудина стало задумчивым, — вы не правы. Это только кажется, что все бывает потом, потом ничего не бывает. Все происходит сегодня, а потом только горечь.

Орлов с интересом посмотрел на Кудина. Косой пробор, хорошо вылепленное мужское лицо, пожалуй, даже красивое, если бы не привычка кривить губы. Главным на этом лице были глаза. Светлые, с легким прищуром. Они жили словно отдельно, в их глубине, за видимой невозмутимостью, пряталось прожитое горе. Неглупый парень сидел рядом с Орловым. Совсем неглупый.

— Ну вот, видите, Олег, вы сами понимаете все прекрасно. Опять совершено похожее преступление…

— И кто-то забыл там мои носки?

— Нет, хуже. Там умер человек.

— Как? — голос Кудина дрогнул.

— Его отравили. Теперь вы понимаете, как важно нам найти кого-то из этих людей.

— Но я даю слово, что не знаю их.

— Хорошо, Олег, ответьте мне на один вопрос. Они приходили к вам от Алимова?

Кудин долго молчал, крутя в руках незажженную сигарету, потом раздавил ее в кулаке и утвердительно кивнул головой.

Он так и шел по коридору управления, сжимая в кулаке крошки табака. Путь от третьего этажа до постового, проверяющего пропуска, показался ему бесконечно длинным. Он словно заново прошагал всю прожитую им жизнь. Но ему все равно было легко, как человеку, долго несшему в гору тяжелый груз и внезапно сбросившему его.

Тяжелая дверь управления стукнула за его спиной, подводя итог прожитому, и Олег с удовольствием огляделся. Люди спешили по делам, у киоска с квасом стояла очередь — человека четыре. Ему мучительно захотелось пить… и тут он увидел Светку, она шла к нему из сквера напротив, и на лице ее было написано горе.

Сердце у Олега замерло, он бросился к ней навстречу. Обнял, гладил по плечам и говорил срывающимся голосом:

— Ну что ты… Что?… Все хорошо, дурочка…

Заскрипели тормоза. Замысловато заматерился шофер, и Олег понял, что стоят они посередине проезжей части.

— Пить хочу, — сказал он и засмеялся радостно и освобожденно.

Сегодняшнее утро у Юрия Петровича Долгушина начиналось с тенниса. Просыпался он рано. Сам. Хотя будильник заводил регулярно. Жил Долгушин в новом кооперативном доме на Ленинском проспекте. Квартира была небольшой — две комнаты и лоджия. В квартире не было ничего лишнего. Спальня, она же кабинет, и гостиная. Пол покрывали мохнатые паласы. Стены коридора и гостиной были заставлены книжными стеллажами. Подбор книг был точно по профессии — искусствоведение. Юрий Петрович был искусствовед. Он не имел ученой степени, но в своих кругах пользовался определенным авторитетом. Подлинные, большие ученые считали его работы не столько научными, сколько познавательными. Он писал популярные книги о живописи, археологических находках, забавных исторических курьезах.

Много лет назад, после окончания института в начале пятидесятых годов, он получил Сталинскую премию третьей степени. Получил ее за участие в создании монографии «Памятники старины Советской Грузии». Во главе коллектива, создававшего монографию, стоял академик, чье имя гремело в те сложные годы. Он был допущен до самых высоких кругов, и, вполне естественно, весь творческий коллектив, даже вчерашний студент, получили знаки лауреатов.

В науку Юрий Петрович ничего не внес. Зато в молодежных издательствах и журналах появлялись статьи и книги. Книга «Рукоятка меча» принесла автору довольно шумную известность. Мнения разделились. О ней писали в газетах и даже упоминали в одной из телевизионных дискуссий. Юрий Петрович относился к этой шумихе с иронией. Как-то, сидя с друзьями в ресторане ВТО, он хлопнул себя по лацкану костюма, на котором висела лауреатская медаль, и, засмеявшись, сказал:

— Я слишком рано получил то, к чему надо стремиться всю жизнь, а остальное меня не волнует.

Итак, он проснулся без звонка. Утопая ногами в пушистом паласе, подошел к зеркалу. Долго стоял, всматриваясь в его прозрачную глубину. Для своих пятидесяти шести лет он выглядел совсем неплохо. Мускулистый торс, втянутый, как у спортсмена-профессионала, живот, тяжеловатые ноги человека, много лет занимающегося спортом. Лицо загорелое, седину почти нельзя увидеть в светлых волосах.

Сорок минут он занимался зарядкой. Ровно сорок.

Гантели, эспандер, нагрузка для рук. Потом надел легкий тренировочный костюм и спустился вниз. Бегал Юрий Петрович тридцать минут. Размеренно, легко. Маршрут давно известен, и люди, спешащие на работу, привыкли к бегуну, появляющемуся в любую погоду летом и зимой. Бегалось хорошо. Прохладный утренний воздух приятно холодил разгоряченное лицо. Юрий Петрович был не одинок. Еще несколько человек вышли сегодня утром на пробежку. Он знал их, и они знали его.

Как изменилось время. Когда-то на бегущего человека смотрели с иронией и изумлением. Но век НТР диктует свои неписаные законы. Время, стремительное, насыщенное информацией, стрессовыми ситуациями, требует от человека крепкого здоровья. Бег, гимнастика, упражнения по системе йогов — словно панацея от всех болезней и бед пришли к людям. И многие поверили, а главное — многим помогло это. Поэтому никого уже сегодня не удивляет бегущий по утренней улице человек. Хочешь быть здоровым, будь. Ну а те, кому некогда, у них всегда наготове пословица: «Не куришь, не пьешь — здоровым умрешь». Долгушин добежал до здания гостиницы, это ровно половина маршрута, и повернул обратно. Когда он подходил к дверям подъезда, дыхание было ровным и спокойным.

— Доброе утро, Юрий Петрович, — сказала появившаяся на посту лифтерша.

Она, видимо, только проснулась, щека была красная и намятая.

— Вы птица ранняя, — продолжала она.

— Доброе утро, Мария Степановна, кто раньше встает, тот лучше одевается.

— Вам бы все шутить.

Долгушин легко вбежал к себе на седьмой этаж. Лифтом он не пользовался никогда и нигде. Знакомые посмеивались над его причудами, но вместе с тем на пляже в Сочи или Коктебеле с завистью смотрели на его мускулистую, словно вылепленную фигуру.

Душ. Чашка кофе с бутербродом. Первая сигарета. Курил их Юрий Петрович ровно десять штук в день. Лет двадцать назад он перешел на эту норму. Бросить совсем не хватало сил, да и не было необходимости.Долгушин не пил, а эту маленькую слабость себе прощал. Курил он дорогие импортные сигареты, не лицензионные, которые продавались в киосках, а именно настоящий английский «Данхилл» и «Ротманс», которые ему по крутой цене доставали умелые люди. Сигарета выкурена ровно на три четверти, погашена, пепельница вымыта.

Юрий Петрович начал одеваться. Одежда была его слабостью. Он надел легкий серый костюм «тропикал», невесомые темно-коричневые мокасины, посмотрел на себя в зеркало и остался доволен.

На письменном столе лежал листок, на нем аккуратно было записано, что необходимо сделать сегодня. Пять пунктов. Пять важных позиций.

Долгушин застегнул ремешок часов. Плоский золотой квадрат «Омеги» говорил о хорошем вкусе хозяина, о его достатке. У многих нынче часы стали опознавательным знаком. Большие, массивные, на тяжелом браслете, они из-под рукава пиджака свисают на кисть руки, символизируя причастность владельца к своеобразному «ордену». Но настоящий ценитель часов консервативен, он любит швейцарские фирмы. Они дороги, скромны и солидны.

Юрий Петрович взял сумку с надписью «Адидас», из которой торчала рукоятка ракетки, и вышел из квартиры.

Солнце еще не успело нагреть его «Волгу», машин на улицах немного, и Юрий Петрович спешил в Сокольники на стадион «Шахтер».

Три раза в неделю: два дня утром и один вечером — он играл в теннис. Потом баня, крепкий чай и дела, дела.

Его время начиналось в восемь тридцать. Ровно час он играл со своим обычным партнером — членом-корреспондентом Академии художеств Владимиром Федоровичем Забродиным.

Забродин был уже на корте. Ровно в восемь тридцать, не раньше и не позже, появлялся Долгушин, переодетый в теннисный костюм.

— Доброе утро, Владимир Федорович.

— Здравствуйте, Юрий Петрович. Вы как всегда точны.

— Это единственное, что роднит меня с королями.

— Приступим, — Забродин взмахнул ракеткой, — сегодня я в форме, так что не надейтесь на легкую победу.

— Корт покажет, — улыбнулся Долгушин.

Играли они ровно час. Потом была баня. Распаренные, приятно разомлевшие, они сидели в комнате-предбаннике, красиво обшитой деревом, и пили чай.

— Как ваша новая книга? — спросил Забродин.

— Идет потихоньку. Но, знаете, возраст есть возраст.

— Не гневите Бога, вы свежи и здоровы, как юноша.

— Я тоже так думал, — грустно усмехнулся Долгушин, — но, к сожалению, со временем не поспоришь. То, что я мог сделать раньше за три часа, теперь отнимает у меня целый день.

— Бросьте, — Забродин налил себе чаю, — не гневите Бога.

— Конечно, когда я думаю о том, что на каждого человека на земле приходится около трех тонн взрывчатки, мои заботы кажутся мелкими и смешными. Я знаю об этих тоннах, но при всем своем желании не могу их представить, материализовать, а мелкие заботы, к сожалению, горькая явь, с которой я сталкиваюсь постоянно.

— Эко вы загнули, батенька, — Забродин даже поперхнулся чаем, — это уже нечто мистическое, прямо Гофманиада, как писал Катаев. Просто у вас что-то не ладится, отсюда и мысли эти мрачные. Вы с меня пример берите. На грани краха самое интересное дело, которое я затеял в жизни. Мой творческий финиш, а я, как видите, держусь.

— Вы имеете в виду медальоны Лимарева?

— Конечно. Я их искал всю жизнь.

— Видно, не вы один.

— Да нет, те, кто украли, узнали о них случайно.

— Странная история, — Долгушин встал, обмотался махровой простыней, — я, грешным делом, думал после вашей публикации написать интересную историю о ваших поисках Лимарева. Даже в издательстве договорился.

— Поспешили, поспешили, Юрий Петрович.

— Нет! — Долгушин хлопнул ладонью по груди. — Нет! Медальоны все равно найдут. Украл их какой-то негодяй для продажи. Найдут, и в моей будущей книге появится детективная сюжетная линия.

— Я думаю, что найдут, — сказал Забродин, — я видел людей, которые ищут Лимарева. Они производят на меня очень приятное впечатление.

— Милиционеры, производящие приятное впечатление, это что-то от сериала Лавровых и книг братьев Вайнеров.

— А вы сталкивались с ними?

— Спаси Бог, — Долгушин постучал костяшками пальцев по деревянной панели.

— Напрасно вы иронизируете. Мне пришлось столкнуться с интеллигентными и умными людьми.

— Что ж, — сказал Долгушин, — я рад, если это так.

Он помолчал, думая о своем, внимательно глядя на Забродина. Лицо его было спокойно-равнодушным, и только глаза на нем жили отдельно, самостоятельно. Они были насторожены и напряжены.

— Владимир Федорович, — нарушил молчание Юрий Петрович, — во мне как бы живут два человека, которые не состоялись полностью — ученый-искусствовед и литератор. Так вот, во мне проснулся именно литератор.

— Лимарева найдут. Я уверен в этом. Вы ведь знаете что-то о расследовании?

— Кое-что.

— Почему бы вам не рассказать об этом мне? Представьте себе, какую книгу можно написать! Лимарев — талантливая, я бы сказал, трагическая фигура, потом поиски его работ, ваш неоценимый, Владимир Федорович, вклад в искусствоведение…

— Вы уж скажете, — махнул рукой Забродин.

— Знаете, мы привыкли стесняться добрых дел. Считаем, что это в порядке вещей, жизненное кредо приличного человека. Но я считаю, что вы совершили научный подвиг. Итак, ваш вклад, неоценимый причем. Потом кража, расследование и новое обретение работ Лимарева для искусства.

— Новейший Рокамболь или нечто из сочинений Брешко-Брешковского. Да не обижайтесь, Юрий Петрович, задумка ваша хороша и интересна. Хотите я позвоню в МУР? Они помогут вам.

— Не хотелось бы, — быстро ответил Долгушин, — во-первых, до конца расследования они не ознакомят меня с материалами, во-вторых, мне важны ваше видение, ваши ассоциации.

— Весьма признателен вам за оценку, но мое видение и мои ассоциации ограничены специальным документом о неразглашении доверенных мне сведений.

— Это меняет дело, но обещайте мне, Владимир Федорович, что как только «оковы тяжкие падут», я буду первым, кому вы нарисуете эту леденящую душу картину.

— Обещаю, мой дорогой, обещаю.

Долгушин шутливо поклонился по-боярски, в пол.

Он вел машину через переулки, окружавшие парк Сокольники, одному ему известным маршрутом. Здесь старые деревянные дома доживали свои последние дни, стиснутые со всех сторон новыми многоэтажными башнями. Здесь доживали свое время старые дачные Сокольники, бывшая зеленая окраина Москвы. Юрий Петрович ювелирно протиснул машину между кучей строительного мусора и стеной деревянного дома и выехал в тупичок, который привел его к зеленым воротам, ведущим во двор магазина. Магазин был деревянный, неказистый с виду. И двор его оказался тесноватым, заставленным тарой, еле-еле въехала туда «Волга». Юрий Петрович вылез, огляделся. Грузчик в грязном халате, с лицом неопределенного цвета подошел, почтительно поздоровался.

— У себя? — спросил Долгушин.

— На месте.

— Позови.

— Момент.

Буквально через минуту перед Долгушиным возник маленький круглый человечек, похожий на подростка, надевшего заграничные тряпки. Он был в ярко-красной рубашке с сине-белым полосатым галстуком, двуцветных ботинках на огромной платформе от силы тридцать седьмого размера. Массивный золотой перстень практически закрывал всю фалангу пухленького пальца. Человек смотрел на Долгушина с почтительным ожиданием, готовый броситься по первому его слову с бегучей поспешностью.

— Ну, — тихо сказал Долгушин.

— Все приготовил.

— Как я велел?

— Все так, Юрий Петрович, разложил по сверткам и пронумеровал.

Из подсобки вышла женщина в белоснежном халате, прижимающая к груди аккуратно упакованные свертки. Она была хороша. Натуральная блондинка с яркими сочными губами, удлиненными серо-зелеными глазами. Высокая грудь распирала халат, открывавший выше колен длинные стройные ноги.

— Все хорошеешь?

— Вам бы шутить, Юрий Петрович. Куда сложить-то?

— Положи на заднее сиденье.

Человек-мальчик ревниво проследил за взглядом Долгушина и буркнул.

— Сложила и иди. Нам поговорить надо.

Нина подошла к дверям, твердо зная, что Долгушин смотрит ей вслед. Есть такая категория женщин, которые все знают про себя и мужчин. В дверях она повернулась, улыбнулась, сверкнув золотой коронкой.

— До свидания, Юрий Петрович, заезжайте почаще.

Долгушин помахал рукой, насмешливо посмотрел на человека-мальчика.

— Что, Семен, ревнуешь?

Лицо Семена сразу стало потным.

— Не бойся, не заберу. Продукты Григорию Викторовичу отвезли?

— Отвезли, только он сам вчера заезжал.

— Ну? — Голос Долгушина стал твердо-звучным.

— Взял четыре бутылки коньяка и три бутылки венгерского сухого.

— Так, — задумчиво произнес Долгушин. — как выглядел? Похмельный?

— Глубоко. А что, не надо было давать?

— Всегда давай, пусть он лучше у тебя берет, чем в другом месте. Теперь о деле.

Семен воровато оглянулся и протянул Долгушину небольшой, но толстый сверток.

— Ты не в обиде, Семен? — с иронией спросил Долгушин.

— Да что вы, Юрий Петрович, как можно.

— Теперь так, к тебе от меня приедет человек из издательства, поможешь ему организовать продовольственные заказы.

— Трудно, Юрий Петрович.

— Так надо, Семен. И чтобы заказы были как надо, без ненужных банок.

— Крупу-то хоть можно?

Страницы: «« ... 56789101112 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Крис Бейти, основатель литературного марафона National Novel Writing Month, в рамках которого создан...
В жизни Лиски все идет наперекосяк. И даже когда она решает помочь незнакомому подростку на улице, в...
Юридический бизнес в России растет быстрыми темпами, что неизбежно приводит к усилению конкуренции. ...
Первые три года жизни ребенка — самые важные в его развитии. Больше никогда он не будет расти так ст...
Осколки моей жизни в мире людей. Взяты из романа «Мы просто снимся бешеной собаке…» Для любителей со...
Эта книга для тех, кто хочет сделать «перезагрузку» своей жизни, найти новую интересную работу или о...