Искусственный интеллект. Этапы. Угрозы. Стратегии Бостром Ник

Искусственный интеллект

Дорогой читатель, не стоит ожидать от этой главы концептуальной разработки вопроса, как создать универсальный, или сильный, искусственный интеллект. Проекта по его программированию просто не существует. Но даже будь я счастливым обладателем такого плана, то, безусловно, не стал бы обнародовать его в своей книге. (Если причины этого пока не очевидны, надеюсь, в последующих главах мне удастся недвусмысленно разъяснить собственную позицию.)

Однако уже сегодня можно распознать некоторые обязательные характеристики, присущие подобной интеллектуальной системе. Совершенно очевидно, что способность к обучению как неотъемлемое свойство ядра системы должна закладываться при проектировании, а не добавляться в качестве запоздалого соображения позднее в виде расширения. То же самое касается способности эффективно работать с неопределенной и вероятностной информациями. Скорее всего, среди основных модулей современного ИИ должны быть средства извлечения полезной информации из данных от внешних и внутренних датчиков и преобразования полученных концепций в гибкие комбинаторные представления для дальнейшего использования в мыслительных процессах, основанных на логике и интуиции.

Первые системы классического искусственного интеллекта по преимуществу не были нацелены на обучение, работу в условиях неопределенности и формирование концепций — вероятно, из-за того, что в те времена были недостаточно развиты соответствующие методы анализа. Нельзя сказать, что все базовые идеи ИИ являются принципиально новаторскими. Например, мысль использовать обучение как средство развития простой системы и доведения ее до человеческого уровня была высказана еще Аланом Тьюрингом в 1950 году в статье «Вычислительная техника и интеллект», где он изложил свою концепцию «машина-ребенок»:

Почему бы нам, вместо того чтобы пытаться создать программу, имитирующую ум взрослого, не попытаться создать программу, которая бы имитировала ум ребенка? Ведь если ум ребенка получает соответствующее воспитание, он становится умом взрослого человека[96][97].

Тьюринг предвидел, что для создания «машины-ребенка» потребуется итеративный процесс:

Вряд ли нам удастся получить хорошую «машину-ребенка» с первой же попытки. Надо провести эксперимент по обучению какой-либо из машин такого рода и выяснить, как она поддается научению. Затем провести тот же эксперимент с другой машиной и установить, какая из двух машин лучше. Существует очевидная связь между этим процессом и эволюцией в живой природе…

Тем не менее можно надеяться, что этот процесс будет протекать быстрее, чем эволюция. Выживание наиболее приспособленных является слишком медленным способом оценки преимуществ. Экспериментатор, применяя силу интеллекта, может ускорить процесс оценки. В равной степени важно и то, что он не ограничен использованием только случайных мутаций. Если экспериментатор может проследить причину некоторого недостатка, он, вероятно, в состоянии придумать и такого рода мутацию, которая приведет к необходимому улучшению[98][99].

Мы знаем, что слепые эволюционные процессы способны привести к появлению общего интеллекта человеческого уровня — по крайней мере один раз это уже случилось. Вследствие прогнозирования эволюционных процессов — то есть генетического программирования, когда алгоритмы разрабатываются и управляются разумным человеком-программистом, — мы должны получить аналогичные результаты с гораздо большей эффективностью. Именно на это положение опираются многие ученые, среди которых философ Дэвид Чалмерс и исследователь Ханс Моравек[100], утверждающие, что ИИЧУ не только теоретически возможен, но и практически осуществим уже в XXI столетии. По их мнению, в деле создания интеллекта, оценивая относительные возможности эволюции и человеческой инженерной мысли, мы обнаружим, что последняя во многих областях значительно превосходит эволюцию и, скорее всего, довольно скоро обгонит ее в оставшихся. Таким образом, если в результате эволюционных процессов когда-то появился естественный интеллект, то из этого следует, что человеческие замыслы в области проектирования и разработок вскоре смогут привести нас к искусственному интеллекту. Например, Моравек писал еще в 1976 году:

Существование нескольких примеров интеллекта, появившегося в условиях такого рода ограничений, должно вселять в нас уверенность, что очень скоро мы сможем достичь того же. Ситуация аналогична истории создания машин, которые могут летать, хотя они тяжелее воздуха: птицы, летучие мыши и насекомые продемонстрировали эту возможность явно задолго до того, как человек сделал летательные аппараты[101].

Впрочем, следует быть осторожнее с выводами, построенными на подобной цепочке рассуждений. Конечно, нет сомнений, что полет нечеловеческих живых существ, которые тяжелее воздуха, стал возможен в результате эволюции намного раньше того, как в этом преуспели люди — правда, преуспели при помощи механизмов. В поддержку этого можно вспомнить и другие примеры: гидролокационные системы; магнитометрические системы навигации; химические средства ведения войны; фотодатчики и прочие приспособления, обладающие механическими и кинетическими характеристиками эффективности. Однако с таким же успехом мы перечислим области, в которых результативность человеческих усилий еще очень далека от эффективности эволюционных процессов: морфогенез; механизмы самовосстановления; иммунная защита. Таким образом, аргументация Моравека все-таки не «вселяет в нас уверенность», что ИИУЧ будет создан «очень скоро». В лучшем случае верхним пределом сложности создания интеллекта может служить эволюция разумной жизни на Земле. Но этот уровень пока недосягаем для нынешних технологических возможностей человечества.

Еще один довод в пользу развития искусственного интеллекта по модели эволюционного процесса — это возможность запускать генетические алгоритмы на довольно мощных процессорах и в итоге добиться результатов, соизмеримых с теми, которые получились в ходе биологической эволюции. Таким образом, эта версия аргументации предполагает усовершенствовать ИИ посредством определенного метода.

Насколько справедливо утверждение, что довольно скоро в нашем распоряжении окажутся вычислительные ресурсы, достаточные для воспроизведения соответствующих эволюционных процессов, вследствие которых образовался человеческий интеллект? Ответ зависит от следующих условий: во-первых, будет ли в течение следующих десятилетий достигнут значимый прогресс компьютерных технологий; во-вторых, какая потребуется вычислительная мощность, чтобы механизмы запуска генетических алгоритмов были аналогичны естественному отбору, приведшему к появлению человека. Надо сказать, что выводы, к которым мы приходим по цепочке наших рассуждений, крайне неопределенны; но, несмотря на такой обескураживающий факт, все-таки представляется уместным попробовать дать хотя бы приблизительную оценку этой версии (см. врезку 3). За неимением других возможностей даже ориентировочные расчеты привлекут внимание к некоторым любопытным неизвестным величинам.

Суть в том, что вычислительная мощность, требуемая лишь для воспроизведения нужных эволюционных процессов, приведших к появлению человеческого интеллекта, практически недостижима и надолго останется таковой, даже если закон Мура будет действовать еще целое столетие (см. рис. 3 ниже). Однако существует вполне приемлемый выход: мы очень сильно повлияем на эффективность, когда вместо прямолинейного повторения естественных эволюционных процессов разработаем поисковый механизм, ориентированный на создание интеллекта, задействуя самые разные очевидные преимущества по сравнению с естественным отбором. Безусловно, оценить количественно полученный выигрыш в эффективности сейчас очень трудно. Мы даже не знаем, о каких порядках величины идет речь — пяти или двадцати пяти. Следовательно, если построенная на эволюционной модели аргументация не будет разработана должным образом, мы не сможем удовлетворить свои ожидания и никогда не узнаем, насколько сложны дороги к искусственному интеллекту человеческого уровня и как долго нам ожидать его появления.

ВРЕЗКА 3. ОЦЕНКА УСИЛИЙ ПО ВОСПРОИЗВЕДЕНИЮ ЭВОЛЮЦИОННОГО ПРОЦЕССА

Не все достижения антропогенеза, имеющие отношение к человеческому разуму, имеют ценность для современных специалистов, работающих над проблемой эволюционного развития искусственного интеллекта. В дело идет лишь незначительная часть того, что получилось в итоге естественного отбора на Земле. Например, проблемы, которые люди не могут не принимать во внимание, являются результатом лишь незначительных эволюционных усилий. В частности, поскольку мы можем питать наши компьютеры электричеством, у нас нет необходимости заново изобретать молекулы системы клеточной энергетической экономики для создания разумных машин — а ведь на молекулярную эволюцию метаболического механизма, вполне возможно, потребовалась значительная часть общего расхода мощности естественного отбора, находившейся в распоряжении эволюции на протяжении истории Земли[102].

Существует концепция, что ключом к созданию ИИ является структура нервной системы, появившаяся меньше миллиарда лет назад[103]. Если мы примем данное положение, количество «экспериментов», необходимых для эволюции, значительно сократится. Сегодня в мире существует приблизительно (4–6) 10³⁰ прокариотов, но лишь 10¹⁹ насекомых и меньше 10¹⁰ представителей человеческого рода (кстати, численность населения накануне неолитической революции была на порядки меньше)[104]. Согласитесь, эти цифры не столь пугающи.

Однако для эволюционных алгоритмов требуется не только разнообразие вариантов, но и оценка приспособленности каждого из вариантов — обычно наиболее затратный компонент с точки зрения вычислительных ресурсов. В случае эволюции искусственного интеллекта для оценки приспособленности требуется, по всей видимости, моделирование нейронного развития, а также способности к обучению и познанию. Поэтому лучше не смотреть на общее число организмов со сложной нервной системой, а оценить количество нейронов в биологических организмах, которые нам, возможно, придется моделировать для расчета целевой функции эволюции. Грубую оценку можно сделать, обратившись к насекомым, которые доминируют в наземной биомассе (на долю одних только муравьев приходится 15–20%)[105]. Объем головного мозга насекомых зависит от многих факторов. Чем насекомое крупнее и социальнее (то есть ведет общественный образ жизни), тем больше его мозг; например, у пчелы чуть меньше 10⁶ нейронов, у дрозофилы — 10⁵ нейронов, муравей со своими 250 тысячами нейронов находится между ними[106]. Мозг большинства более мелких насекомых содержит всего несколько тысяч нейронов. Предлагаю с предельной осторожностью остановиться на усредненном значении (10⁵) и приравнять к дрозофилам всех насекомых (которых всего в мире — 10¹⁹), тогда суммарное число их нейронов составит 10²⁴. Добавим еще порядок величины за счет ракообразных, птиц, рептилий, млекопитающих и т. д. — и получим 10²⁵. (Сравним это с тем, что до возникновения сельского хозяйства на планете было меньше 10⁷ человек, причем на каждого приходилось примерно 10¹¹ нейронов — то есть в общей сложности сумма всех нейронов составляла меньше чем 10¹⁸, хотя человеческий мозг содержал — и содержит — намного больше синапсов.)

Вычислительные затраты на моделирование одного нейрона зависят от необходимой степени детализации модели. Для крайне простой модели нейрона, работающей в режиме реального времени, требуется примерно 1000 операций с плавающей запятой в секунду (далее — FLOPS). Для электро- и физиологически реалистичной модели Ходжкина–Хаксли нужно 1 200 000 FLOPS. Более сложная мультикомпонентная модель нейрона добавила бы два-три порядка величины, а модель более высокого уровня, оперирующая системами нейронов, требует на два-три порядка меньше операций на один нейрон, чем простые модели[107]. Если нам нужно смоделировать 10²⁵ нейронов на протяжении миллиарда лет эволюции (это больше, чем срок существования нервных систем в их нынешнем виде) и мы позволим компьютерам работать над этой задачей в течение года, то требования к их вычислительной мощности попадут в диапазон 10³¹–10⁴⁴ FLOPS. Для сравнения, самый сверхмощный компьютер в мире китайский Tianhe-2 (на сентябрь 2013 года) способен выдавать всего 3,39 10¹⁶ FLOPS. В последние десятилетия обычные компьютеры увеличивали свою производительность на порядок примерно раз в 6,7 года. Даже если вычислительная мощность станет расти по закону Мура в течение целого столетия, то это окажется недостаточным, чтобы преодолеть существующий разрыв. Использование более специализированных вычислительных систем или увеличение времени вычислений способны снизить требования к мощности всего на несколько порядков.

Оценка количества нейронов носит условный характер еще по одной причине. Природа, создавая человеческий разум, вряд ли ставила перед собой какую-то определенную задачу. Иными словами, целевая функция эволюционной системы отбирала организмы не только ради развития у них интеллекта или его предшественника — «конкретного мышления»[108]. Даже если организмы с лучшими способностями к обработке информации при определенных условиях извлекали дополнительные выгоды, то это обстоятельство не являлось главным фактором отбора особи, поскольку развитое мышление могло означать (и часто означало) возникновение дополнительных издержек: затрату большего количества энергии или более медленное созревание, — что перевешивало преимущества разумного поведения. Высокая смертность также снижала ценность интеллекта — чем короче средняя продолжительность жизни, тем меньше времени для того, чтобы «окупились» повышенные способности к обучению. Сниженное давление отбора замедляло распространение инноваций, основанных на интеллекте, и, как следствие, уменьшало возможность отбора последующих инноваций. Более того, эволюция могла тормозиться в локальных оптимумах, которые исследователи в состоянии заметить и обойти за счет изменения баланса между поиском и памятью или за счет плавного повышения сложности тестов на интеллект[109]. Как уже говорилось ранее, эволюция тратит значительную часть мощности отбора на свойства, не имеющие отношения к интеллекту, — скажем, на эволюционную конкуренцию между иммунной системой и паразитами, названную «гонка Черной королевы». Эволюция продолжает растрачивать ресурсы на заведомо обреченные мутации и неспособна принимать во внимание статистическое сходство различных мутаций. Приведенные здесь примеры не должны отпугивать специалистов, разрабатывающих эволюционные алгоритмы для создания интеллектуальных программ, так как неэффективность естественного отбора (с точки зрения развития интеллекта) довольно легко преодолима.

Вполне вероятно, что устранение такого рода неэффективности поможет сэкономить несколько порядков требуемой мощности в 10³¹–10⁴⁴ FLOPS, рассчитанной ранее. К сожалению, трудно сказать, сколько именно. Трудно дать даже приблизительную оценку — можно только гадать, будет ли это пять порядков, десять или двадцать пять[110].

Рис. 3. Производительность сверхмощных компьютеров. В прямом смысле то, что называют «закон Мура», — это наблюдение, согласно которому количество транзисторов, размещаемых на кристалле интегральной схемы, удваивается примерно каждые два года. Однако часто закон обобщают, считая, что так же по экспоненте растут и другие показатели производительности компьютеров. На нашем графике показано изменение во времени пиковой скорости наиболее сверхмощных компьютеров в мире (по логарифмической вертикальной шкале). В последние годы скорость последовательных вычислений расти перестала, но за счет распространения параллельных вычислений общее количество операций продолжает увеличиваться с прежним темпом[111].

Есть еще одно осложнение, связанное с эволюционными факторами, выдвигаемыми в качестве последнего аргумента. Проблема заключается в том, что мы не в состоянии вычислить — даже очень приблизительно — верхнюю границу трудности получения интеллекта эволюционным путем. Да, на Земле когда-то появилась разумная жизнь, но из этого факта еще не следует, будто процессы эволюции с высокой степенью вероятности приводят к возникновению интеллекта. Подобное заключение было бы в корне ошибочным, поскольку не учитывается так называемый эффект наблюдения при отборе, подразумевающий, что все наблюдатели находятся на планете, где зародилась разумная жизнь, независимо от того, насколько вероятно или невероятно такое событие на любой другой планете. Предположим, для появления разумной жизни, помимо систематических погрешностей естественного отбора, требуется огромное количество удачных совпадений — настолько большое, что разумная жизнь появилась всего лишь на одной из 10³⁰ планет, где существуют простые гены-репликаторы. В таком случае исследователи, запуская генетические алгоритмы в попытке воспроизвести созданное эволюцией, могут столкнуться с тем, что понадобится сделать примерно 10³⁰ итераций, прежде чем они найдут комбинацию, в которой все элементы сложатся правильно. Кажется, это вполне согласуется с нашим наблюдением, что жизнь зародилась и развивалась здесь, на Земле. Обойти данный гносеологический барьер отчасти можно путем тщательных и до некоторой степени громоздких логических ходов — анализируя случаи конвергентной эволюции характеристик, имеющих отношение к интеллекту, и принимая во внимание эффект наблюдения при отборе. Если ученые не возьмут на себя труд провести такой анализ, то в дальнейшем уже никому из них не придется оценивать максимальное значение и выяснить, насколько предполагаемая верхняя граница необходимой вычислительной мощности для воспроизведения эволюции интеллекта (см. врезку 3) может оказаться ниже тридцатого порядка (или какой-то другой столь же большой величины)[112].

Перейдем к следующему варианту достижения нашей цли: аргументом в пользу осуществимости эволюции искусственного интеллекта служит деятельность головного мозга человека, на которую ссылаются как на базовую модель для ИИ. Различные версии такого подхода отличаются лишь степенью воспроизведения — насколько точно предлагается имитировать функции биологического мозга. На одном полюсе, представляющем собой своеобразную «игру в имитацию», мы имеем концепцию полной эмуляции мозга, то есть полномасштабного имитационного моделирования головного мозга (к этому мы вернемся немного позже). На другом полюсе находятся технологии, в соответствии с которыми функциональность мозга служит лишь стартовой точкой, но разработка низкоуровневого моделирования не планируется. В конечном счете мы приблизимся к пониманию общей идеи деятельности мозга, чему способствуют успехи в нейробиологии и когнитивной психологии, а также постоянное совершенствование инструментальных и аппаратных средств. Новые знания, несомненно, станут ориентиром в дальнейшей работе с ИИ. Нам уже известен пример ИИ, появившегося в результате моделирования работы мозга, — это нейронные сети. Еще одна идея, взятая из нейробиологии и перенесенная на машинное обучение, — иерархическая организация восприятия. Изучение обучения с подкреплением было обусловлено (по крайней мере частично) той важной ролью, которую эта тема играет в психологических теориях, описывающих поведение и мышление животных, а также техники обучения с подкреплением (например, TD-алгоритм). Сегодня обучение с подкреплением широко применяется в системах ИИ[113]. В будущем подобных примеров, безусловно, будет больше. Поскольку набор базовых механизмов функционирования мозга весьма ограничен — на самом деле их очень небольшое количество, — все эти механизмы рано или поздно будут открыты благодаря постоянным успехам нейробиологии. Однако возможен вариант, что еще раньше придет к финишу некий гибридный подход, сочетающий модели, разработанные, с одной стороны, на основе деятельности головного мозга человека, с другой — исключительно на основе технологий искусственного интеллекта. Совсем не обязательно, что полученная в результате система должна во всем напоминать головной мозг, даже если при ее создании и будут использованы некоторые принципы его деятельности.

Деятельность головного мозга человека в качестве базовой модели представляет собой сильный аргумент в пользу осуществимости создания и дальнейшего развития искусственного интеллекта. Однако ни один даже самый мощный довод не приблизит нас к пониманию будущих сроков, поскольку трудно предсказать, когда произойдет то или иное открытие в нейробиологии. Можно сказать только одно: чем глубже в будущее мы заглядываем, тем больше вероятность, что секреты функционирования мозга будут раскрыты достаточно полно для воплощения систем искусственного интеллекта.

Исследователи, работающие в области искусственного интеллекта, придерживаются разных точек зрения относительно того, насколько многообещающим является нейроморфный подход сравнительно с технологиями, основанными на полностью композиционных подходах. Полет птиц демонстрировал физическую возможность появления летающих механизмов тяжелее воздуха, что в итоге привело к строительству летательных аппаратов. Однако даже первые поднявшиеся в воздух аэропланы не взмахивали крыльями. По какому пути пойдет разработка искусственного интеллекта? Вопрос остается открытым: по принципу ли закона аэродинамики, удерживающего в воздухе тяжелые железные механизмы, — то есть учась у живой природы, но не подражая ей напрямую; по принципу ли устройства двигателя внутреннего сгорания — то есть непосредственно копируя действия природных сил.

Концепция Тьюринга о разработке программы, получающей большую часть знаний за счет обучения, а не в результате задания исходных данных, применима и к созданию искусственного интеллекта — как к нейроморфному, так и композиционному подходам.

Вариацией тьюринговой концепции «машины-ребенка» стала идея зародыша ИИ[114]. Однако если «машине-ребенку», как это представлял Тьюринг, полагалось иметь относительно фиксированную архитектуру и развивать свой потенциал за счет накопления контента, зародыш ИИ будет более сложной системой, самосовершенствующей собственную архитектуру. На ранних стадиях существования зародыш ИИ развивается в основном за счет сбора информации, действуя методом проб и ошибок не без помощи программиста. «Повзрослев», он должен научиться самостоятельно разбираться в принципах своей работы, чтобы уметь проектировать новые алгоритмы и вычислительные структуры, повышающие его когнитивную эффективность. Требуемое понимание возможно лишь в тех случаях, когда зародыш ИИ или во многих областях достиг довольно высокого общего уровня интеллектуального развития, или в отдельных предметных областях — скажем, кибернетике и математике — преодолел некий интеллектуальный порог.

Это подводит нас к еще одной важной концепции, получившей название «рекурсивное самосовершенствование». Успешный зародыш ИИ должен быть способен к постоянному саморазвитию: первая версия создает улучшенную версию самой себя, которая намного умнее оригинальной; улучшенная версия, в свою очередь, трудится над еще более улучшенной версией и так далее[115]. При некоторых условиях процесс рекурсивного самосовершенствования может продолжаться довольно долго и в конце концов привести к взрывному развитию искусственного интеллекта. Имеется в виду событие, в ходе которого за короткий период времени общий интеллект системы вырастает со сравнительно скромного уровня (возможно, во многих аспектах, кроме программирования и исследований в области ИИ, даже ниже человеческого) до сверхразумного, радикально превосходящего уровень человека. В четвертой главе мы вернемся к этой перспективе, весьма важной по своему значению, и подробнее проанализируем динамику развития событий.

Обратите внимание, что такая модель развития предполагает возможность сюрпризов. Попытки создать универсальный искусственный интеллект могут, с одной стороны, закончиться полной неудачей, а с другой — привести к последнему недостающему критическому элементу — после чего зародыш ИИ станет способен на устойчивое рекурсивное самосовершенствование.

Прежде чем закончить этот раздел главы, хотелось бы подчеркнуть еще одну вещь: совсем не обязательно, чтобы искусственный интеллект был уподоблен человеческому разуму. Вполне допускаю, что ИИ станет совершенно «чужим» — скорее всего, так и случится. Можно ожидать, что когнитивная архитектура ИИ будет резко отличаться от когнитивной системы человека; например, на ранних стадиях когнитивная архитектура будет иметь совсем другие сильные и слабые признаки (хотя, как мы увидим далее, ИИ удастся преодолеть исходные недостатки). Помимо всего, целеустремленные системы ИИ могут не иметь ничего общего с системой целеустремлений человечества. Нет оснований утверждать, что ИИ среднего уровня начнет руководствоваться человеческими чувствами, такими как любовь, ненависть, гордость, — для такой сложной адаптации потребуется огромный объем дорогостоящих работ, более того, к появлению подобной возможности у ИИ следует отнестись очень осмотрительно. Это одновременно и большая проблема, и большие возможности. Мы вернемся к мотивации ИИ в дальнейших главах, но эта идея настолько важна для книги, что ее стоит держать в голове постоянно.

Полная эмуляция головного мозга человека

В процессе полномасштабного имитационного моделирования головного мозга, который мы называем «полная эмуляция мозга» или «загрузка разума», искусственный интеллект создается путем сканирования и точного воспроизведения вычислительной структуры биологического мозга. Таким образом, приходится всецело черпать вдохновение у природы — крайний случай неприкрытого плагиата. Чтобы полная эмуляция мозга прошла успешно, требуется выполнить ряд определенных шагов.

Первый этап. Делается довольно подробное сканирование человеческого мозга. Это может включать фиксацию мозга умершего человека методом витрификации, или стеклования (в результате ткани становятся твердыми, как стекло). Затем одним аппаратом с ткани делаются тонкие срезы, которые пропускают через другой аппарат для сканирования, возможно, при помощи электронных микроскопов. На этой стадии применяется окраска материала специальными красителями, чтобы выявить его структурные и химические свойства. При этом параллельно работают множество сканирующих аппаратов, одновременно обрабатывающих различные срезы ткани.

Второй этап. Исходные данные со сканеров загружают в компьютер для автоматической обработки изображений, чтобы реконструировать трехмерную нейронную сеть, отвечающую за познание в биологическом мозгу. Дабы сократить количество снимков в высоком разрешении, которые необходимо хранить в буфере, этот этап может выполняться одновременно с первым. Полученную карту комбинируют с библиотекой нейровычислительных моделей на нейронах разного типа или на различных нейронных элементах (например, могут отличаться синапсы). Некоторые результаты сканирования и обработки изображений с применением современной технологии показаны на рис. 4.

Рис. 4. Трехмерная реконструкция срезов, проведенная нейроанатомическим методом (изображения под электронным микроскопом).Слева вверху: дендриты и аксоны — типовой электронно-микроскопический снимок, показывающий поперечное сечение нейронов. Справа вверху: объемная реконструкция среза сетчатки глаза кролика, полученная по снимкам сканирующего электронного микроскопа[116]. Отдельные двумерные снимки «складываются» в куб со стороной примерно 11 мкм. Внизу: реконструкция подмножества нейронных проекций, составляющих нейропиль, созданная с помощью алгоритма автоматической сегментации[117].

Третий этап. Нейросетевая вычислительная структура, полученная на предыдущем этапе, загружается в довольно мощный компьютер. В случае полного успеха результат станет цифровой копией исходного интеллекта с неповрежденной памятью и нетронутым типом личности. Эмуляция человеческого разума теперь существует в виде программного обеспечения на компьютере. Разум может как обитать в виртуальном пространстве, так и взаимодействовать с реальным миром при помощи роботизированных конечностей.

Работа над полной эмуляцией мозга не предполагает, что исследователи должны разбираться в процессе познания или программировании искусственного интеллекта. Им нужно лишь быть высокими профессионалами в таком вопросе, как низкоуровневые функциональные характеристики базовых вычислительных элементов мозга. Для успешно проведенной эмуляции не потребуются ни фундаментальные концепции, ни теоретические открытия.

Без применения самых передовых технологий полная эмуляция головного мозга практически неосуществима. Прежде всего нужно, имея в наличии необходимое оборудование и соблюдая все условия, провести три главные манипуляции:

1)-сканирование — высокопроизводительные микроскопы с хорошим разрешением, дающие возможность обнаружить нужные свойства;

2)-трансляция — автоматизированный анализ изображений для перевода исходных данных сканирования в связанную трехмерную модель из релевантных вычислительных элементов;

3)-моделирование — компьютер, достаточно мощный для обработки полученной оцифрованной структуры.

По сравнению с перечисленными этапами, связанными с довольно напряженным и высокоточным трудом (см. табл. 4), покажется относительно незамысловатым делом разработать базовую виртуальную реальность или роботизированную внешность с аудиовизуальным каналом для ввода данных и каким-нибудь простым каналом для их вывода. Отвечающие минимальным требованиям простые системы ввода и вывода, похоже, можно получить, даже с помощью имеющихся под рукой технологий и оборудования[118].

Таблица 4. Технологии, необходимые для полной эмуляции мозга человека

Мы неслучайно надеемся, что необходимые инновационные технологии пусть не в ближайшем будущем, но когда-нибудь станут достижимыми. У нас уже существуют более или менее точные компьютерные модели многих типов биологических нейронов и нейронных процессов. Разработано программное обеспечение для распознавания образов, способное отследить аксоны и дендриты в стопке двумерных изображений (хотя их точность еще предстоит повысить). Имеются средства съемки с нужным разрешением — с помощью сканирующего туннельного микроскопа можно «увидеть» отдельные атомы, причем с разрешением гораздо выше необходимого. Полная эмуляция головного мозга человека потребует весьма мощного технологического прорыва — и это отлично понимают все исследователи; однако имеющийся на сегодняшний день багаж знаний и возможностей дает все основания полагать, что нет никакого непреодолимого барьера для появления нужных технологий[119]. Например, необязательно иметь микроскопы с высочайшим разрешением — должны быть просто очень мощные микроскопы. Слишком затратно по времени и стоимости использовать для съемки исследуемого материала туннельные сканирующие микроскопы с атомным разрешением. Наверное, более оправданным стало бы применение электронных микроскопов с меньшим разрешением, что, естественно, потребует лучшего обеспечения видимости важных элементов, скажем, синаптической микроструктуры, — в свою очередь, это повлечет разработку новых методов подготовки и окраски кортикальной ткани. Уже пора задуматься над такими вопросами, как расширение нейровычислительных библиотек, усовершенствование автоматизированной обработки образов и интерпретации результатов сканирования.

Осуществимость полной эмуляции головного мозга человека не зависит от теоретических разработок так сильно, как, скажем, создание искусственного интеллекта; загрузка разума в основном возлагается на технологические возможности. Требования к технологиям определяются лишь уровнем абстракции, на котором происходит эмулирование. В этом смысле придется искать баланс между теорией и технологией. С одной стороны, чем слабее наше сканирующее оборудование, чем менее производительны компьютеры, тем меньше мы можем рассчитывать на низкоуровневое имитационное моделирование физико-химических процессов головного мозга и тем больше потребуется теоретического понимания вычислительной архитектуры, которую мы стремимся моделировать, чтобы создать более абстрактные представления значимой функциональности[120]. С другой стороны, при достаточном количестве и качестве передовой сканирующей техники и сверхмощных вычислительных средств нам вряд ли понадобятся сильная теоретическая подготовка и профессиональные знания о происходящих в мозгу процессах — ведь при условии «технологического изобилия» мы сможем решить задачу моделирования методом простого перебора — то есть элементарно «в лоб». Правда, есть третий вариант: давайте проведем эмуляцию мозга на уровне элементарных частиц, то есть отнесемся к мозгу как к квантовомеханической системе и решим нашу проблему с помощью уравнения Шрёдингера. В этом случае — совсем крайнем по своей маловероятности — нам придется вовсе абстрагироваться от биологической модели и опираться исключительно на существующие знания физики. Но все размышления на тему элементарных частиц умозрительны, поскольку сразу возникает вопрос о требованиях, которые будут предъявляться к вычислительной мощности и обработке данных, — условия для нас совершенно невыполнимые. Гораздо более правдоподобным вариантом могла бы стать эмуляция отдельных нейронов и их матрицы смежности с построением структуры их дендритных деревьев и, возможно, каких-то статических переменных, описывающих индивидуальные синапсы; при этом, не трогая по отдельности молекулы-нейротрансмиттеры, возможно будет моделировать изменение их концентрации в виде грубой структуры.

Чтобы оценить осуществимость полной эмуляции головного мозга человека, необходимо определить критерии удачного завершения процесса. Вряд ли ученые стремятся создать детальную и точную модель мозга, которую можно было бы подвергать воздействию последовательности определенных стимулов, и на основании результатов точно предсказывать «поведение» биологического мозга. Безусловно, нет. Они хотят всего лишь воспроизвести вычислительные функциональные свойства мозга в таком объеме, чтобы использовать полученный эмулятор для выполнения интеллектуальных задач. При подобном целеполагании можно не принимать во внимание многие компоненты биологического мозга с его довольно сложными и запутанными структурами.

Чтобы понять, насколько удачно проведена эмуляция, следует оценить, в какой степени удалось сохранить церебральные функции обработки информации в полученном эмуляторе. Для этого придется провести более глубокий анализ. Например, можно выделить следующие виды эмуляторов мозга:

1)-высокоточная модель — сохраняет всю совокупность знаний, навыков, возможностей и ценностей биологического мозга;

2)-искаженная модель — с выраженными нечеловеческими задатками, но в основном способна выполнять ту же умственную работу, что и биологический мозг;

3)-обобщенная модель (может быть искаженной) — в некотором смысле ребенок, лишенный навыков и воспоминаний, приобретенных биологическим мозгом взрослого человека, но способный научиться большинству вещей, которым обучается среднестатистический человек[121].

Если мы пойдем по этому пути, то естественно предположить, что высокоточная модель мозга в конце концов будет осуществлена, но первая модель, которую нам удастся создать, по всей видимости, окажется совсем простой. Прежде чем получить нечто, идеально работающее, вероятно, придется сделать нечто, работающее пока еще несовершенно. Более того, не исключено, что выбор такого пути, как эмуляция мозга, приведет нас к созданию нейроморфного ИИ, который будет основан на обнаруженных в процессе эмулирования принципах нейровычислительной системы и композиционных подходах. Скорее всего, этот промежуточный вариант появится раньше завершения полномасштабного имитационного моделирования головного мозга. Допустимость появления побочного результата вроде нейроморфного ИИ заставляет серьезно задуматься, стоит ли ускорять развитие технологии эмулирования, — более подробно мы рассмотрим этот вопрос в одной из следующих глав.

Насколько далеки мы сегодня от построения полной компьютерной модели мозга? В одной из недавно опубликованных работ приводится технический сценарий и делается вывод — правда, с широким интервалом неопределенности[122], — что все необходимые условия будут созданы к середине нашего века[123]. Основные контрольные точки этого пути показаны на рис. 5. Однако кажущаяся простота сценария может быть обманчива: нам не следует недооценивать объем предстоящей работы. Пока еще не удалось разработать ни одну компьютерную модель биологического мозга. Возьмем Caenorhabditis elegans — прозрачный круглый червь (нематода), длиной около одного миллиметра и имеющий всего 302 нейрона. Это скромное неприметное создание служит для науки модельным организмом. Его коннектом, то есть полное описание структуры связей его нейронов, известен с середины 1980-х годов. Матрица связей была составлена после тщательно проделанной работы по подготовке материала: разделение ткани на слои, исследование под электронным микроскопом и нанесение маркировки на образцы вручную[124]. Но нам недостаточно просто видеть, как нейроны связаны друг с другом. Чтобы сконструировать компьютерную модель мозга, нужно знать, какие синапсы — возбуждающие, а какие — тормозящие; понимать устойчивость связей, а также различные динамические свойства аксонов, синапсов и дендритов. Полной информации пока нет даже в описании такой простой нервной системы, как у C. elegans (хотя сейчас это вполне доступно сделать в рамках целевого исследовательского проекта среднего размера)[125]. Успех, достигнутый при эмуляции крошечного мозга червя C. elegans, поможет лучше оценить тот путь, который нам предстоит пройти, чтобы провести эмуляцию мозга более крупных размеров.

Рис. 5. Сценарий полной эмуляции мозга. Схематично изображены входные параметры, задачи и контрольные точки[126].

На определенной стадии развития технологий, когда появятся методы автоматического эмулирования небольших фрагментов тканей мозга, останется решить проблему масштабирования. Обратите внимание, что символическая «лестница», изображенная на рис. 5, передает последовательность шагов, которые должны быть пройдены для достижения цели. Каждая ступень лестницы соответствует определенной стадии полной эмуляции мозга — стадии, становящейся все более сложной с точки зрения строения нервной системы организмов, например: нематодапчеламышьмакака-резусчеловек. Поскольку разрыв между ступенями — по крайней мере после первого шага — носит характер скорее количественный, чем качественный, и определяется (в большей степени, хотя и не полностью) разницей в размерах моделируемого мозга, его можно преодолеть за счет относительно прямолинейного увеличения возможностей сканирования и моделирования[127].

Когда мы дойдем до последней ступени лестницы, перспектива осуществления компьютерной модели человеческого мозга станет более ясной[128]. Как только вдруг мы услышим о высокопроизводительном сканирующем оборудовании и сверхмощных компьютерах, то есть таком аппаратном обеспечении, которого не хватало, чтобы приступить к последнему этапу моделирования в реальном масштабе, — его появление послужит для нас предупредительным сигналом, что мы готовы вступить на путь полной эмуляции головного мозга и через какое-то время, возможно, окажемся в зоне действия искусственного интеллекта человеческого уровня. Но если последним недостающим звеном станет нейромоделирование, переход от невзрачных прототипов к работающей модели головного человеческого мозга может быть более резким. Тогда представим сценарий, по которому неожиданно обнаруживается — при всем изобилии программ для сканирования и быстродействующих компьютеров, — что модели биологических нейронов довольно трудно заставить работать правильно. Конечно, мы в конце концов справимся с этим глюком, и наши абсолютно беспомощные нейромодели, до той поры будто бы пребывавшие в обморочном состоянии после большого эпилептического припадка, бодро и согласованно возьмутся за дело. В этом случае успеху не будет предшествовать долгая череда эмуляций мозга живых организмов, чьи размеры последовательно возрастают — от червя до обезьяны; а научные изыскания не будет сопровождать вереница газетных статей, шрифт которых соответственно увеличивается от петита до крупного кегля. Тем из нас, кто внимательно следит за ходом событий, будет довольно трудно заранее определить, сколько еще остается недееспособных нейромоделей и как долго придется ждать устранения дефектов; вряд ли мы сразу поймем, что этот этап уже пройден и ученые стоят на пороге решающего достижения. (Как только удастся осуществить эмуляцию головного мозга человека, последуют и другие потенциально взрывоопасные открытия, но мы отложим их обсуждение до четвертой главы.)

Итак, мы видим, что допустим самый неожиданный сценарий, даже если все исследования будут проводиться совершенно открыто. Тем не менее прогресс, связанный с полной эмуляцией мозга, вероятнее всего будет иметь вполне определенные и понятные признаки, поскольку изучение этой проблемы зависит от конкретных и доступных нашему пониманию технологий, тогда как характер развити искусственного интеллекта, от классического до универсального, базируется на теоретических разработках. Кроме того, в отличие от развития ИИ, в случае с загрузкой разума мы можем с большей уверенностью говорить, что компьютерная модель мозга вряд ли будет осуществима в ближайшем будущем (скажем, в течение пятнадцати лет) — из-за отсутствия на сегодняшний день даже исходных версий некоторых необходимых сложнейших технологических разработок. Напротив, в отношении искусственного интеллекта совсем не исключено, что, в принципе, некий человек может просто взять и написать программу зародыша ИИ для обычного современного компьютера, и соответственно не исключено — хотя и маловероятно, — что где-нибудь кто-нибудь разберется, как это сделать уже в ближайшее время.

Усовершенствование когнитивных способностей человека

Третий путь создания интеллекта, превосходящего человеческий, это улучшение функционирования биологического мозга. В принципе, этого можно было бы достичь без применения технологий, а за счет селекции. Однако любая попытка запустить классическую программу евгеники столкнется и с политическими, и этическими препятствиями. Кроме того, для получения сколько-нибудь значимых результатов — если только отбор не будет чрезмерно строгим — потребуется множество поколений. Задолго до того как такая программа принесет плоды, человечество в результате развития биотехнологий получит прямой контроль над генетикой и нейробиологией, что сделает ненужными проекты по селекции людей. Поэтому мы обращаем внимание на методы, которые приведут к результату намного быстрее: на протяжении жизни нескольких поколений и даже одного, — для этого есть потенциальные возможности.

Мы научились повышать свои индивидуальные познавательные, или когнитивные, способности разными способами, в том числе не пренебрегая и традиционными, например обучением и тренировкой. Развитие нервной системы можно ускорить за счет таких низкотехнологичных методов, как оптимизация внутриутробного и младенческого питания, устранение из окружающей среды свинца и других нейротоксичных загрязнений, уничтожение паразитов; обеспечение полноценного сна и физической нагрузки; профилактика заболеваний, влияющих на умственную деятельность[129]. Безусловно, каждое средство из перечисленных помогает развитию когнитивных функций, хотя, скорее всего, значимость успеха слишком незначительна, особенно в обществах, где дети уже получают вполне качественное питание и образование. Действуя лишь таким образом, мы вряд ли сумеем развить в ком-нибудь мощный сверхинтеллект, но свою посильную лепту эти методы все-таки вносят, в частности, с их помощью мы улучшаем положение малоимущих и расширяем в мировом масштабе возможности для появления одаренных людей. (Распространенной проблемой многих бедных стран, не имеющих выхода к морю, остается снижающийся на протяжении жизни уровень интеллектуальных способностей из-за дефицита йода. Ситуация абсолютно неприемлемая, поскольку в наше время вопрос решается крайне просто — это обогащенная йодом столовая соль, которая по стоимости дороже обычной всего на несколько центов на одного человека в год[130].)

Большего эффекта удается добиться с помощью медико-биологических средств. В настоящее время появляются лекарственные препараты, способные, как утверждают, улучшать память, концентрацию внимания и умственные силы — по крайней мере, некоторым они помогают[131]. (Работая над этой книгой, я заправлялся кофе и поддерживал силы никотиновой жвачкой.) Действенность сегодняшних лекарств, стимулирующих умственные способности, весьма нестабильна, относительна и многими отрицается; вполне вероятно, будущие ноотропные средства, или нейрометаболические стимуляторы, начнут оказывать больше помощи и обладать меньшими побочными эффектами[132]. Однако вряд ли стоит уповать, что когда-нибудь придумают химический препарат, который, будучи введен в здоровый мозг, обеспечит резкий скачок интеллектуальных способностей человека, — как с неврологической, так и эволюционной точек зрения это кажется неправдоподобным[133]. Когнитивная деятельность мозга человека зависит от хрупкой гармонии многих факторов, особенно на критически важной стадии эмбрионального развития, поэтому для улучшения такой самоорганизующейся системы, как функциональность мозга, потребуется скорее не примитивная подкормка неким зельем, а обеспечение ее бережным балансом, тонкой настройкой и тщательной культивацией.

Более мощные инструменты мы получим с помощью генетических манипуляций, не полагаясь на действие психотропных лекарственных средств. Вернемся снова к идее генетического отбора. Вместо попыток внедрять евгенические программы, корректируя схемы скрещивания, можно использовать механизмы клеточного отбора на уровне эмбрионов и гамет[134]. В ходе процедуры экстракорпорального оплодотворения (ЭКО) перед имплантацией эмбриона уже проводится генетическая диагностика, чтобы выявить моногенные нарушения вроде болезни Хантингтона и предрасположенность к некоторым развивающимся в более поздние периоды жизни человека заболеваниям, таким как рак молочной железы. Генетическую диагностику используют для определения пола будущего ребенка, а также для сравнения типа человеческих лейкоцитарных антигенов с данными его родных брата или сестры, по отношению к которым будущий новорожденный может выступить донором стволовых клеток, если они больны[135]. За следующие десять или двадцать лет заметно вырастет количество факторов, которые можно будет использовать в качестве критериев отбора — как позитивного, так и негативного. Значимым фактором прогресса генетики поведения являются быстро снижающиеся затраты на генотипирование и секвенирование генома. У нас на глазах появляется возможность проводить комплексный анализ характеристик всего генома, что значительно обогатит наши знания элементов генетической архитектуры, отвечающей за мыслительную и поведенческую деятельность человека[136]. Это даст возможность использовать в качестве критерия отбора любую черту личности, не относящуюся к наследственным, в том числе когнитивные способности[137]. Для отбора эмбрионов не требуется глубокого понимания причинно-следственных связей, которые в результате сложного взаимодействия между генами и окружающей средой приводят к тому или иному фенотипу, — необходимо лишь иметь генетические данные (правда, много), коррелирующие с интересующими исследователей признаками.

Можно сделать некоторые ориентировочные оценки коэффициентов максимального прироста, которые получаются при различных сценариях отбора[138].

Таблица 5. Максимальный прирост коэффициента умственного развития (IQ) в результате выбора из разного количества эмбрионов[139]

Отбор

Дополнительные баллы IQ

1 из 2

4,2

1 из 10

11,5

1 из 100

18,8

1 из 1000

24,3

5 поколений по 1 из 10

< 65 (каждое следующее поколение дает меньший прирост)

10 поколений по 1 из 10

< 130 (каждое следующее поколение дает меньший прирост)

Суммарный предел (с учетом сложения всех вариантов, оптимизированных с точки зрения когнитивных способностей)

100 + [< 300 (каждое следующее поколение дает меньший прирост)]

В табл. 5 показан ожидаемый рост интеллектуальных способностей в зависимости от размера популяции, в которой производится отбор, исходя из предположения, что доступна вся информация об общем количестве аддитивных генетических вариантов, лежащих в основе наследуемости интеллекта. (Неполная информация снизит эффективность селекции, хотя и не в той степени, как может показаться непосвященным[140].) Неудивительно, что отбор из большего числа эмбрионов дает лучшие результаты, хотя и не прямо пропорционально: выбор из ста эмбрионов не в пятьдесят раз предпочтительнее выбора из двух[141].

Интересно, что снижение прироста коэффициента умственного развития значительно меньше, когда результаты отбора отражаются на следующем поколении. Таким образом, гораздо лучший результат получается, если последовательно отбирать 1 из 10 на протяжении десяти поколений (когда каждое следующее поколение состоит из отобранных на предыдущем этапе), чем если один раз выбрать 1 из 100. Естественно, главная проблема последовательного отбора в том, что на него требуется больше времени. Если на каждый этап нужно двадцать–тридцать лет, тогда даже проект из пяти последовательных поколений закончится в середине XXII столетия. Скорее всего, к этому времени человечество достигнет успеха с помощью более прямых и мощных методов генной инженерии (не говоря уже об искусственном интеллекте).

Правда, появилась новая идея, которая сможет значительно увеличить благотворную роль генетического скрининга перед имплантацией, если будет исследована настолько, что будет применена к человеку, — это получение жизнеспособных сперматозоидов и яйцеклеток из стволовых клеток эмбриона[142]. С помощью этого метода уже было получено фертильное потомство мышей и человеческие гаметоподобные клетки. По сути, впереди еще много нерешенных научных проблем, и как минимум предстоит повторить полученные на мышах результаты, но уже на людях, избежав при этом эпигенетических отклонений в полученных линиях стволовых клеток. По мнению исследователя Кацухико Хаяси, решить эти задачи для клеток человека удастся «может быть, лет через десять, а может быть, через пятьдесят»[143].

С гаметами, полученными из стволовых клеток, у любой супружеской пары окажется гораздо больше возможностей для выбора. Сейчас при проведении ЭКО обычно создают меньше десяти эмбрионов. В случае получения гамет из стволовых клеток всего несколько клеток донора могут быть превращены в практически неограниченное число гамет, эмбрионы из которых будут подвергнуты генотипированию и секвенированию, чтобы выбрать наиболее многообещающие для имплантации. В зависимости от стоимости подготовки и скрининга одного эмбриона эта технология способна ощутимо увеличить селективные возможности, оказывающиеся в распоряжении родителей, которые выбрали процедуру ЭКО.

Но гораздо важнее другое: метод получения гамет из стволовых клеток позволит потратить на отбор из нескольких поколений гораздо меньше времени, чем требуется для созревания человека, поскольку предполагает использовать итеративную селекцию эмбрионов. Эта процедура состоит из определенных этапов[144].

   1. Генотипирование и отбор эмбрионов, обладающих наилучшими необходимыми генетическими характеристиками.

   2. Извлечение из этих эмбрионов стволовых клеток и превращение их в сперматозоид и яйцеклетку, созревающую в течение шести месяцев или даже менее[145].

   3. Оплодотворение яйцеклетки сперматозоидом и получение новых эмбрионов.

   4. Повторение этого цикла до накопления заметных генетических изменений.

Таким способом можно осуществить отбор из десяти и более поколений всего за несколько лет. (Это долгая и дорогая процедура, однако ее достаточно провести лишь один раз, а не повторять для каждого ребенка. Итоговую совокупность клеток можно будет использовать для получения очень большого количества улучшенных эмбрионов.)

Как видно из табл. 5, средний уровень интеллекта людей, родившихся в результате такого отбора, может быть очень высоким, возможно, равным или даже превосходящим уровень самых гениальных представителей человеческого рода. Мир, значительная часть населения которого состояла бы из людей такого интеллектуального развития, мог бы — при наличии соответствующей культуры, образования, коммуникационной инфраструктуры — представлять собой коллективный сверхразум.

Воздействие селекции эмбрионов на будущее все-таки может быть и ослаблено, и отсрочено. Существует биологически неизбежный временной лаг, связанный с развитием человека: пройдет как минимум двадцать лет, пока отобранные эмбрионы превратятся в людей, достигших производительного возраста; еще больше времени понадобится, чтобы они стали заметной частью своей социальной среды. Более того, даже если технология будет доведена до совершенства, готовность общества принять таких людей может быть очень низкой. В некоторых странах они вообще окажутся вне закона — на основании этических соображений или религиозных традиций[146]. Даже при возможности выбора многие пары все равно предпочтут естественный способ зачатия. Но приятие ЭКО постепенно начнет возрастать, если станут понятны преимущества этой процедуры, и прежде всего основная — фактическая гарантия, что ребенок окажется очень одаренным и лишенным генетической предрасположенности к болезням. В поддержку генетического отбора будут говорить невысокие затраты на медицинские манипуляции и ожидаемые в дальнейшей жизни высокие доходы. По мере того как процедура начнет пользоваться все большей популярностью, особенно среди элитарных слоев общества, может произойти культурный сдвиг в нормах воспитания — в результате выбор в пользу ЭКО станет свидетельством ответственного отношения людей к своим родительским обязанностям. В конечном счете даже скептики поддадутся моде, чтобы их дети не оказались в проигрышном положении по сравнению с «улучшенными» чадами их друзей и коллег. Некоторые страны могут ввести материальное стимулирование с целью побудить своих граждан пользоваться процедурой генетического отбора для повышения качества «человеческого капитала» или укрепления долгосрочной социальной стабильности, используя в качестве критериев отбора такие черты личности, как покорность, готовность подчиняться, смирение, конформизм, несклонность к риску и малодушие, — естественно, культивирование таких популяций будет происходить за пределами правящих кланов.

Усиление интеллектуальных способностей человека будет также зависеть от степени отбора именно когнитивных признаков (см. табл. 6). Тем, кто решит воспользоваться процедурой отбора эмбрионов в той или иной форме, придется решать, как распределить имеющийся в их руках потенциал, поскольку интеллект в некоторой степени вступит в конкуренцию с другими не менее желанными свойствами: здоровьем, красотой, особой индивидуальностью и физической силой. Прийти к разумному компромиссу позволит итеративный характер отбора эмбрионов, с которым связаны значительные селективные возможности и благодаря которому будет осуществляться последовательный строгий отбор на основании нескольких критериев. Однако эта процедура приведет к разрушению прямой генетической связи между родителями и детьми, что может негативно сказаться на востребованности ЭКО во многих цивилизационных культурах[147].

Таблица 6. Возможное влияние генетического отбора при различных сценариях[148]

<«Постчеловечество»[149]>

С дальнейшим развитием геномных технологий может появиться возможность синтезировать геномы в соответствии с заданной спецификацией, и тогда надобность в больших запасах эмбрионов отпадет. Сегодня еще невозможно синтезировать геном человека целиком и использовать его в репродуктивных целях — не в последнюю очередь из-за пока неразрешенных трудностей с правильным течением эпигенетических процессов[150], — хотя синтез ДНК уже стал обычным направлением биотехнологий и почти полностью автоматизирован. Когда геномная технология достигнет высокого уровня, можно будет конструировать эмбрион с идеально точным соблюдением нужного сочетания генетических исходных данных обоих родителей. Появится возможность также добавить гены, отсутствующие у них, в том числе аллели, достаточно редко встречающиеся в популяции, но способные оказать заметный эффект на когнитивные способности ребенка[151].

После успешного синтеза человеческого генома одной из доступных операций станет генетическая диагностика эмбриона. (Приблизиться к этому способен также итерационный отбор эмбрионов.) В каждом из нас идут мутации, возможно, сотни мутаций, снижающих эффективность различных клеточных процессов[152]. Эффектом каждой отдельной мутации можно было бы пренебречь (и поэтому она так медленно удаляется из пула генов), но все вместе они могут серьезно влиять на нашу жизнеспособность[153]. Индивидуальные различия в интеллектуальных способностях могут быть в значительной степени следствием разницы в количестве и природе таких лишь слегка опасных аллелей, которые несет каждый из нас. В ходе синтеза гена мы можем взять геном эмбриона и сконструировать такую его версию, которая будет лишена генетического «шума» накопленных мутаций. Наверное, это прозвучит провокационно, но люди, созданные из таких проверенных геномов, могут оказаться более «настоящими», чем все живущие на планете сейчас, поскольку будут представлять собой менее искаженную версию человека. Не все они будут точными копиями друг друга, поскольку люди сильно отличаются генетически, даже если не брать в расчет вредоносные мутации. Но фенотипическим отражением освобожденного от нежелательных мутаций генома может быть исключительное физическое и психическое состояние человека, его превосходство в таких полигенных областях, как интеллект, состояние здоровья, смелость и внешность[154]. В качестве отдаленной аналогии приведу обобщенные портреты людей — так называемые усредненные лица, при составлении которых усредняются дефекты множества наложенных друг на друга лиц (см. рис. 6).

Рис. 6. Обобщенные портреты людей как метафора отредактированного генома. И женское, и мужское усредненное лицо получены путем наложения шестнадцати фотографий разных людей (жители Тель-Авива). Считается, что обобщенный потрет красивее любого из тех конкретных лиц, из которых он составлен, поскольку в нем усредняются характерные для его составляющих отклонения. По аналогии с этим в случае удаления индивидуальных мутаций в результате использования генетически диагностированных, то есть отредактированных, геномов могут появляться люди, близкие к идеалу Платона. При этом они не обязательно должны быть генетически идентичными, поскольку многие гены имеют целый набор в одинаковой мере функциональных аллелей. А проверка устранит лишь отклонения, возникшие в результате вредных мутаций[155].

Может оказаться востребованным такой метод биотехнологии, как клонирование. Когда-нибудь станет реальностью клонирование человека — почему бы тогда не использовать клоны для воспроизведения генома исключительно талантливых людей? Внедрение такого рода манипуляций окажется ограниченным из-за нежелания большинства потенциальных родителей терять генетическую связь с будущими детьми. Но, в принципе, не стоит пренебрегать этим средством, имеющим свои положительные стороны: во-первых, даже относительно небольшая тенденция к увеличению числа исключительно талантливых людей будет иметь довольно сильное влияние; во-вторых, вполне вероятно, что найдется страна, которая начнет осуществлять широкомасштабную евгеническую программу суррогатного материнства — разумеется, на платной основе. Со временем человек обратится к таким серьезным методам генной инженерии, как создание новых синтетических генов или включение в геном промоторов и других элементов с целью контроля экспрессии генов. Не исключено, что появятся совсем экзотические варианты: большой резервуар, наполненный сложно структурированной искусственно культивированной мозговой тканью; некие «преображенные» трансгенные существа (что-то вроде млекопитающих с крупным мозгом, например киты или слоны, но наделенные человеческими генами). Конечно — вымысел в чистом виде, но кто может зарекаться?

До сих пор мы обсуждали вмешательства лишь на уровне зародышевой линии. Теоретически мы можем прийти к нужному результату гораздо быстрее: способом генной модификации соматических клеток — что позволит обойти цикл созревания поколения. С практической точки зрения такой путь намного сложнее, ведь потребуется вводить модифицированные гены в большое количество клеток живого организма, а если нашей целью является улучшение когнитивных функций мозга, то значит придется делать прямые инъекции в мозг. Тогда как при отборе имеющихся в нашем распоряжении половых клеток и эмбрионов генные инъекции не нужны. Даже такие методы генной терапии на уровне зародышевой линии, которые включают необходимость модификации генома (например, коррекция или соединение редких аллелей), гораздо легче задействовать на эмбриональной стадии, когда имеешь дело с небольшим количеством клеток. Кроме того, вмешательство на уровне эмбриона, возможно, приведет к лучшим результатам, поскольку влияние на мозг происходит на ранней стадии его формирования, в то время как при соматическом воздействии на взрослых особей придется ограничиться лишь корректировкой существующей структуры. (В некоторых случаях соматическая генная терапия вполне заменима медикаментозным лечением.)

Исходя из сказанного выше, нужно помнить, что при выборе такого метода, как вмешательство на уровне зародышевой линии, всегда следует учитывать временной фактор: годы, необходимые для взросления, неизбежно отодвигают значимость воздействия прихода в мир новой генерации[156]. Даже имей мы уже сегодня в своем распоряжении самую совершенную технологию, отвечающую требованиям исследователей, все равно потребовалось бы больше двух десятилетий, чтобы генетически модифицированное потомство достигло зрелости. Помимо всего, когда речь идет о новых методах, которые опробуют на людях, то между экспериментальной проверкой концепции в лабораторных условиях и началом применения метода в медицинской практике обычно проходит лет десять, в течение которых проводятся бесконечные исследования для подтверждения безопасности и масштабные клинические испытания. При простейших формах генетической селекции подобные проверки, скорее всего, не потребуются, поскольку используются стандартные методы лечения бесплодия и генетическая информация для сознательного отбора эмбрионов, которые иначе были бы выбраны случайно.

Очевидно, в основе отсрочек могут лежать и внутренние обстоятельства, связанные не столько с боязнью ошибиться и навредить (вот откуда требования многочисленных проверок на безопасность), сколько со страхом перед успехом — страхом, вызванным опасением по поводу этической допустимости генетической селекции и ее широких социальных последствий (вот откуда потребность в разработке мер регулирования). В каждой развитой стране — в силу ее культурных, исторических и религиозных особенностей — это беспокойство выражается по-своему. После Второй мировой войны в Германии предпочитают избегать любых репродуктивных методов, хотя бы в отдаленной степени напоминающих попытку улучшения человеческой природы, — позиция более чем понятная, если учитывать мрачную историю преступлений, совершенных нацистами во имя евгеники. В остальных западных странах, вероятно, будут смотреть на вещи шире. Некоторые государства — скорее всего, Китай или Сингапур, где уже действует долгосрочная демографическая политика, — ради повышения интеллектуального уровня своего населения могут не только разрешить, но и активно продвигать использование генетической селекции и генной инженерии, когда развитие технологий сделает это возможным.

Как только будет создан прецедент и станут видны реальные результаты, сразу у всех, кто хотел, но откладывал решение проблемы, появится мощный стимул последовать примеру первопроходцев. Страны, предпочитающие держаться в стороне, обязательно столкнутся с перспективой навсегда застрять в интеллектуальном болоте, утратить экономические, научные и военные позиции и навсегда уступить свое влияние в мире государствам, не побоявшимся новых технологий совершенствования человеческих возможностей. Население начнет задумываться, почему в престижных учебных заведениях учатся только генетически отобранные дети (которые в среднем будут еще отличаться и внешней привлекательностью, и здоровьем, и усидчивостью); естественно, граждане пожелают, чтобы их будущие отпрыски тоже могли пользоваться такими же преимуществами. Есть вероятность, что после того как заработает генная инженерия и будут подтверждены ее первые результаты, в течение сравнительно короткого времени — может быть, десятилетия — произойдет серьезный поведенческий сдвиг. Проведенные в США опросы показывают значительные изменения в общественном мнении по отношению к процедуре ЭКО с момента появления в 1978 году Луизы Браун — первого «младенца из пробирки». За несколько лет до этого всего 18 процентов американцев согласились бы сделать ЭКО в случае бесплодия; вскоре после рождения Луизы Браун согласных насчитывалось уже 53 процента, и их число продолжает расти[157]. (Для сравнения: в проведенном в 2004 году опросе 28 процентов американцев одобрили селекцию эмбрионов по критерию «сила и интеллект», 58 процентов — по критерию «избежать риска развития рака во взрослом возрасте», 68 процентов — по критерию «избежать риска неизлечимых детских болезней»[158].)

Давайте еще раз перечислим случаи, вызывающие отсрочку результатов: сбор информации, необходимой для успешной селекции из набора эмбрионов, полученных в результате процедуры ЭКО, — от пяти до десяти лет (возможно, потребуется значительно больше времени, чтобы гаметы из стволовых клеток стали доступны для использования в процессе репродукции человека); формирование социально значимого спроса и внедрение самой услуги — десять лет; время, которое потребуется «улучшенному» поколению, чтобы достичь производительного возраста, — от двадцати до двадцати пяти лет. Суммируя все сроки, мы увидим, что технологии по улучшению человеческих свойств на уровне зародышевой линии вряд ли начнут оказывать существенное влияние на социальную среду в первой половине текущего столетия. Однако вследствие применения генетических методов уже с середины столетия в довольно большом сегменте общества будет отмечен показательный подъем интеллектуальных способностей взрослого населения. После того как в ряды трудоспособного населения вольются когорты людей, чье зачатие было осуществлено по ультрасовременным высоким генетическим технологиям — как, например, применение эмбриональных стволовых клеток и итеративной селекции эмбрионов, — темпы интеллектуального роста намного повысятся.

Когда описанные выше генетические технологии достигнут своего полного развития (оставим пока за скобками экзотические варианты вроде интеллекта в искусственно культивированной ткани мозга), мир убедится, что представители новых поколений в среднем окажутся несравненно умнее людей из прошлого — даже обладателей наивысших коэффициентов интеллекта. Потенциал биологического совершенствования в перспективе так высок, что, возможно, его вполне хватит для появления человека сверхразумного — по крайней мере в его начальной стадии. В этом нет ничего удивительного. В конечном счете именно так возник человек разумный: когда у определенного вида человекообразных резко повысились, по сравнению с прародителями-гоминидами, интеллектуальные способности — причем их развитие произошло в результате такого слепого и неконтролируемого метода, как эволюционный процесс. Поэтому нет оснований предполагать, будто Homo sapiens, дойдя якобы до вершины разумной деятельности, является максимальным достижением биологической системы. Мы далеки от того, чтобы представлять собой самый умный биологический вид, возможно, задуманный природой. Вероятно, нас лучше рассматривать как самый глупый биологический вид из умников, возможно, задуманных природой, но вид, способный создать и привести в действие технологическую цивилизацию — ту нишу, которую мы заняли вовсе не из-за своей, как принято считать, оптимальной адаптивности, а лишь потому, что добрались до нее первыми.

Прогресс на пути биологического развития вполне реален. Но из-за неизбежной отсрочки на время взросления целого поколения он не получится столь же внезапным, как в сценариях с созданием искусственного интеллекта. (Временной фактор вряд ли будет играть столь существенную роль как в случае применения генной терапии соматических клеток, так и при медикаментозном подходе, но эти методы с меньшей вероятностью способны вызвать заметные изменения.) Максимальный потенциал искусственного интеллекта, безусловно, намного выше природного интеллекта, присущего человеку. (Величину разрыва можно оценить, сравнив разницу в быстродействии между электронными компонентами и нервными клетками: сегодняшние транзисторы работают в десять миллионов раз быстрее, чем биологические нейроны.) Однако даже сравнительно незначительные улучшения биологического интеллекта могли бы иметь серьезные последствия. В частности, это форсировало бы научно-технологическое развитие, что, в свою очередь, способствовало бы успехам на пути освоения более действенных методов как совершенствования биологических умственных способностей, так и разработки искусственного интеллекта. Задумайтесь, какими темпами мы продвигались бы к созданию искусственного разума, если бы мир населяли миллионы людей, превосходящих по своему интеллектуальному уровню любых выдающихся мыслителей прошлого, а самый заурядный парень на земле ни в чем бы не уступал Алану Тьюрингу вместе с Джоном фон Нейманом[159].

На какое-то время отойдем от обсуждения стратегических последствий развития когнитивных способностей и постараемся подвести итоги сказанному, отметив три важных момента:

1)-при помощи биотехнологических методов мы способны прийти к существованию сверхразума, по крайней мере к его начальной стадии;

2)-появление усовершенствованных интеллектуально людей увеличивает возможность осуществить когда-нибудь развитие искусственного интеллекта до высокоразвитых форм, поскольку сама задача создания ИИ будет абсолютно доступна и проста для усовершенствованных людей нового поколения — при условии, конечно, что мы окажемся принципиально неспособными справиться с нею собственными силами (хотя предполагать подобное пока нет никаких причин);

3)-мы рассматривали сценарии, обещающие завершиться не ранее чем во второй половине нынешнего столетия, а может быть, и позже; однако, уносясь мыслью в такую даль, нам следует учитывать, что вполне допустимо появление поколения генетически усовершенствованных групп людей: избирателей, изобретателей, ученых, причем показатели улучшения их когнитивных функций будут увеличиваться от десятилетия к десятилетию.

Нейрокомпьютерный интерфейс

Периодически выдвигаются предложения использовать прямой нейрокомпьютерный интерфейс, в частности, имплантаты, что позволит человеку использовать всю мощь электронных вычислений: идеальное хранение информации, быстрые и точные арифметические расчеты, широкополосную передачу данных — в результате такая гибридная система будет принципиально превосходить по всем характеристикам деятельность головного мозга[160]. Возможность прямого подключения компьютера к биологическому мозгу была не раз доказана, но, несмотря на это, кажется маловероятным, что прямые нейронные интерфейсы получат в обозримом будущем широкое распространение[161].

Прежде всего заметим, что в результате имплантации электрода в мозг возникает значительный риск медицинских осложнений — инфекции, смещение электрода, кровоизлияния, ухудшение умственных способностей. На сегодняшний день лечение пациентов с болезнью Паркинсона является едва ли не самой яркой демонстрацией той пользы, которую приносит стимуляция мозга. В этом случае используется довольно простой имплантат, на самом деле не соединенный непосредственно с мозгом, а всего лишь создающий электрический разряд, воздействующий на субталамическое ядро, или ядро Льюиса. На демонстрационном видеоролике показан сидящий в кресле полностью обездвиженный болезнью человек, который после подключения электрода мгновенно возвращается к жизни: он начинает двигать руками, встает и идет по комнате, поворачивается на месте и даже делает пируэт. Но у этой совершенно простой и на удивление успешной процедуры тоже есть негативные стороны. В одном исследовании у экспериментальных пациентов с болезнью Паркинсона, по сравнению с контрольной группой, при имплантации электрода в мозг отмечены ухудшения следующих функций: беглой речи, избирательного внимания, цветовой и словесной памяти. Испытуемые пациенты часто жаловались на снижение умственных способностей[162]. Если речь идет о людях с тяжелыми заболеваниями, то можно мириться и с рисками, и с побочными эффектами. Совсем другой вопрос — здоровые граждане, соглашающиеся на нейрохирургические манипуляции. В таких случаях любое вмешательство должно приводить к существенному улучшению функций головного мозга.

Пожалуй, такое усовершенствование когнитивных способностей обернется более сложным делом, чем генная терапия, — это тоже дает право сомневаться, что путь киборгизации приведет нас к сверхразуму. Пациенты, страдающие параличом, могут получить пользу от имплантата, который заменит их пораженные нервы или активирует спинномозговые центры, отвечающие за двигательную функцию[163]. Пациенты, испытывающие проблемы со зрением или слухом, безусловно, выигрывают от имплантации искусственной улитки или сетчатки глаза[164]. Пациенты с болезнью Паркинсона или хронической мышечной болью, без сомнения, испытывают облегчение от глубокой стимуляции мозга, возбуждающей или подавляющей активность в отдельных его областях[165]. Гораздо более трудная задача — обеспечить непосредственное широкополосное взаимодействие между мозгом и компьютером для заметного повышения интеллектуальных способностей, которого невозможно добиться иными, более доступными средствами. Большинство потенциальных преимуществ, которые появятся в распоряжении здоровых людей в результате имплантации электродов, возможно получить с меньшим риском, затратами и неудобствами, просто используя обычные органы движения и чувств при взаимодействии с компьютерами, находящимися вне пределов нашего тела. Чтобы выйти в интернет, нам не нужно подключать к себе оптоволоконный кабель. Человек не только наделен сетчаткой глаза, способной передавать данные с впечатляющей скоростью около десяти миллионов бит в секунду, но и обладает «предустановленным программным обеспечением» в виде зрительной коры головного мозга, которая отлично приспособлена для извлечения значения из этих массивов информации и взаимодействия с другими областями мозга для ее дальнейшей обработки[166]. Даже если появился бы относительно простой способ закачивать в наш мозг больше информации, эти дополнительные данные ненамного повысили бы скорость, с которой мы думаем и учимся, если только «апгрейду» не подвергнется весь нейронный механизм их обработки. А поскольку он включает в себя практически весь мозг, в действительности потребовалось бы «протезирование» мозга целиком — иначе говоря, создание универсального искусственного интеллекта. Впрочем, существуй искусственный интеллект человеческого уровня — зачем тогда понадобилась бы нейрохирургия? Ведь компьютер может быть помещен не только в костяную коробку, но и в металлический корпус. Таким образом, если мы вновь обращаемся к искусственному интеллекту, то непременно свернем на путь, уже рассмотренный нами ранее.

Ученые предлагают использовать нейрокомпьютерный интерфейс для считывания информации из головного мозга человека для коммуникации его с другими людьми или компьютерами[167]. Система, позволяющая передвигать курсор на экране с помощью мысли, помогла бы пациентам с синдромом «запертого человека»[168] устанавливать связь с внешним миром[169]. Ширина полосы передачи данных в таких экспериментах пока очень мала: пациент мучительно долго набирает букву за буквой со скоростью несколько слов в минуту. Можно легко представить усовершенствованную версию, по всей вероятности, с имплантами следующего поколения, которые — для трансляции внутренней речи — будут вживлять в центр Брока (участок коры головного мозга, находящийся в задненижней части третьей лобной извилины, отвечающий за моторную, фонологическую и синтаксическую организацию речи)[170]. Сегодня системы обратной связи интересны скорее с точки зрения оказания помощи пациентам с мышечной атрофией и людям, перенесшим инсульт. Эта новейшая технология пока мало применима к здоровому человеку, хотя, по сути, повторяет тот же набор функций, который обеспечивается простым наличием микрофона и программой распознавания речи, то есть продуктом, уже присутствующим на нашем рынке и отличающимся в лучшую сторону такими своими характеристиками, как неболезненное и удобное применение, дешевизна и отсутствие риска, связанного с нейрохирургическим вмешательством (а также не порождающим фантазий в духе Оруэлла на тему подслушивающего устройства внутри черепной коробки). Кроме того, когда наше тело и компьютер никак не связаны физически, то последний удобнее ремонтировать и оснащать новым ПО.

Но как быть с неизбывной человеческой мечтой, чтобы люди вступали в общение не на вербальном уровне, а напрямую — через мозговую деятельность, как бы «загружая» друг в друга свои образы, мысли, знания и даже опыт? Мы загружаем в компьютеры огромные файлы, в том числе библиотеки с миллионами книг и статей, буквально за считаные секунды или минуты — неужели нам никогда не придется поступать так же, имея дело с собственным мозгом и собственной информацией? Кажущаяся легкость реализации этой идеи, вероятно, базируется на ошибочном представлении о том, как человеческий мозг воспринимает и хранит информацию. Как уже отмечалось, развитие человеческого интеллекта ограничивает не скорость, с которой данные поступают в память, а насколько быстро мозг способен извлекать из них смысловые значения и осознавать их. Возможно, предполагается передавать непосредственно смысл, не оформляя его в сенсорную информацию, которую придется декодировать получателю. Тут возникает две проблемы. Первая заключается в том, что мозг, в отличие от программ, которые мы привычно используем на компьютерах, не использует стандартные форматы хранения и представления данных. Скорее, в каждом мозгу имеются свои уникальные способы представления содержания более высокого уровня. То, какие именно сочетания нейронов используются для передачи той или иной концепции, зависит от уникального опыта конкретного мозга (а также различных генетических факторов и стохастических физиологических процессов). Как в случае искусственных нейронных сетей, так и в биологических нейронных сетях смысловое значение скорее представлено всей структурой и моделями деятельности значительных перекрывающихся регионов, а не отдельными ячейками памяти, уложенными в аккуратные массивы[171]. Поэтому невозможно установить простое соответствие между нейронами двух людей так, чтобы мысли автоматически перетекали от одного к другому. Если нужно передать мысли из одного мозга в другой так, чтобы они были ему понятны, их нужно подвергнуть декомпозиции и перевести в символы в соответствии с некоторой общепринятой системой, которая позволит их правильно интерпретировать мозгом-приемником. Это уже лингвистическая задача.

Теоретически мы в состоянии представить интерфейс, на который было бы можно переложить когнитивную работу по артикуляции и интерпретации мыслей. Он будет должен уметь каким-то образом считывать состояния нейронов в мозге-передатчике и переводить их в понятные модели активации нейронов в мозге-приемнике. Даже если оставить в стороне (очевидные) технические трудности организации надежного одновременного считывания состояния миллиардов отдельных нейронов и записи в них, создание такого интерфейса, вероятно, само по себе является AI-полной задачей искусственного интеллекта. Интерфейс должен включать компонент, способный (в режиме реального времени) ставить в соответствие возникающим в одном мозгу моделям семантически эквивалентные модели в другом мозгу. Для выполнения этой задачи потребуется подробное многоуровневое понимание механизма нейронных вычислений, которое может привести непосредственно к созданию нейроморфного ИИ.

Несмотря на эти оговорки, движение в сторону улучшения интеллектуальных способностей по пути создания киберорганизмов не кажется совершенно бесперспективным. Впечатляющие результаты работ с гиппокампом крыс показали возможность создания нейронного протеза, который может повысить эффективность выполнения простой задачи на запоминание[172]. На сегодняшний день имплантат считывает информацию с электродов в количестве от одного десятка до двух десятков, размещенных в области CA3 гиппокампа, и передает ее на такое же количество нейронов, расположенных в области CA1 гиппокампа. Микропроцессор способен различать две модели возбуждения в первой области (соответствующие двум видам информации — «правый рычаг» и «левый рычаг») и научиться тому, как эти модели передаются во вторую область. Такие протезы могут не только восстановить функционирование мозга в ситуации, когда нормальное нейронное взаимодействие между двумя областями нейронов нарушено, но и за счет направленной активации требуемой модели во второй области способны повысить эффективность выполнения задачи по сравнению с обычным для крыс уровнем. Хотя по современным стандартам это и весьма впечатляющее в техническом плане достижение, эксперимент оставляет без ответа множество вопросов. Насколько хорошо этот подход масштабируется? Ведь число комбинаций взаимодействующих областей мозга, а также нейронов на входе и выходе из них, очень велико, поэтому сможем ли мы избежать комбинаторного взрыва при попытке картировать взаимодействия в мозгу? Не получится ли, что хотя эффективность решения тестовой задачи растет, этому сопутствуют некие скрытые издержки, например снижение способности обобщать стимулы или неспособность забыть определенную ассоциацию, после того как среда изменилась? Получит ли человек — располагающий, в отличие от крыс, внешними носителями памяти вроде бумаги и ручки — какую-либо выгоду от появления таких возможностей? Насколько легко будет применить подобный метод к другим областям мозга? В то время как работе описанного протеза помогает сравнительно простая структура областей гиппокампа, обеспечивающая последовательную передачу сигнала в одну сторону (по сути, однонаправленная связь между зонами СА3 и СА1), другие структуры в коре головного мозга используют рекуррентные циклы обратной связи, что значительно повышает сложность схемы связей и, видимо, затруднит расшифровку набора функций встроенных в нее групп нейронов.

В плане развития киборгов есть надежда, что мозг, снабженный имплантатом, поддерживающим связь с внешней средой, со временем научится сопоставлять свое внутреннее состояние и получаемые внешние сигналы. В этом случае имплантату не обязательно обладать интеллектом, скорее, мозг должен будет интеллектуально настроиться на интерфейс, примерно как мозг ребенка постепенно обучается интерпретировать сигналы, поступающие из внешнего мира через рецепторы органов зрения и слуха[173]. И снова возникает естественный вопрос: принесет ли это какую-нибудь реальную пользу? Предположим, пластичность мозга окажется настолько достаточной, что он научится распознавать модели в рамках некоего нового потока входных сигналов, проецируемых на его кору посредством некоего нейрокомпьютерного интерфейса, — но почему тогда просто не спроецировать ту же самую информацию непосредственно на сетчатку глаза в виде зрительных образов или на улитку в виде звука? Применение низкотехнологичных методов поможет избежать множества проблем — хотя и в том и в другом случаях нашему мозгу, чтобы научиться понимать информацию, придется задействовать механизмы распознавания образов и присущее ему свойство пластичности.

Сети и организации

Еще один потенциальный путь, ведущий к сверхразуму, — постепенное совершенствование сетей и организаций, соединяющих умы людей друг с другом и с различными искусственными объектами и ботами, то есть программами, автоматически выполняющими действия вместо человека. Смысл не в том, чтобы усовершенствовать когнитивные способности отдельных людей и в итоге вывести популяцию сверинтеллектуалов. Идея заключается в другом: создать некое объединение индивидуумов, организованных таким образом, чтобы эта появившаяся сеть по своему развитию могла бы достигнуть сверхинтеллектуального уровня — сеть, которую в следующей главе мы назовем «коллективный сверхразум»[174].

В доисторические и исторические времена коллективный интеллект помог человечеству добиться многого. Источники успеха были самые разные: нововведения в средствах связи — причем сюда надо включить изобретение письменности и печатного дела, не говоря уже о возникновении самих языков; рост населения и увеличение его плотности; усовершенствование форм институциональной организации и стандартов познания; постепенное накопление институционального капитала. Фактически система коллективного интеллекта ограничена возможностями интеллекта ее членов, затратами на передачу информации между ними и различными недостатками и неэффективностью, присущими любым человеческим сообществам. По мере снижения расходов на все виды связи (имеется в виду не только стоимость оборудования, но и время ожидания ответа, затраты времени и внимания, а также другие факторы) появляется возможность создавать более крупные и более сплоченные организации. То же самое происходит и в случае успешной борьбы с отдельных ведомственными крайностями, деформирующими любую организационную жизнь, — разорительные имиджевые игры и статусные притязания; распыление ресурсов; несоблюдение сроков выполнения заданий; сокрытие фактов; фальсификация информации и прочие проблемы, связанные с выбором между свободой воли и навязанными условиями. Даже частичная ликвидация перекосов приносит коллективному интеллекту внушительную пользу.

Существует множество технологических и институциональных новаторских идей, способных влиять на рост нашего коллективного интеллекта. Например, современные рынки прогнозов относительно политики распределения дотаций благоприятствуют утверждению норм справедливости и способствуют выработке перспективных оценок по спорным научным и социальным вопросам[175]. Детекторы лжи (если удастся наладить выпуск надежных и удобных в применении полиграфов) смогут понизить уровень мошенничества в деятельности людей[176]. Более мощным инструментом могут стать детекторы самообмана[177] Но и без новоиспеченных игр разума некоторые формы обмана перестают быть актуальными, утрачивая свою привлекательность из-за ряда причин, таких как: доступность информации, рассказывающей о репутации и прошлом человека; промульгация строгих гносеологических правил[178]; приоритет здравого смысла в культуре организаций. В результате систем наблюдения, осуществляемых на добровольной или обязательной основе, будут накоплены огромные объемы информации о поведении человека. На сайтах социальных сетей делятся своей личной информацией уже больше миллиарда людей; совсем скоро все пользователи — с помощью микрофонов и видеокамер, встроенных в смартфоны или оправы очков, — получат возможность загружать непрерывную трансляцию своей жизни. Автоматизированный анализ этих потоков данных породит множество новых применений — разумеется, как во благо, так и во зло[179].

Рост уровня коллективного интеллекта может быть также связан с общими организационными и экономическими изменениями и с увеличением среди народонаселения доли больших сообществ социальных сетей, состоящих из образованных людей, постоянно обменивающихся информацией и интегрированных в общемировую культуру[180]

Интернет остается самым динамичным полем действия, передним краем для инноваций и экспериментов. Причем большая часть его потенциала до сих пор еще не раскрыта. Следует укреплять интеллектуальные сети, активно поддерживать формат разумных обсуждений, стараться избегать предубеждений, вырабатывать механизмы для превращения частных суждений в коллективные решения — все это должно внести существенный вклад в развитие коллективного интеллекта как всего человечества в целом, так и отдельных сообществ.

Настало время поговорить о совершенно, казалось бы, фантастической идее, что интернет может в один прекрасный день «проснуться». Может ли он стать чем-то большим, нежели просто местом сосредоточения пока еще слабо выраженного коллективного сверхразумного начала — чем-то вроде виртуальной черепной коробки, вместившей в себя зародыш единого сверхразума? (В знаменитом эссе Вернона Винджа «Далее — технологическая сингулярность», написанном в 1993 году, этот сценарий рассматривается в качестве одного из путей появления сверхразума, писатель даже ввел в оборот термин «технологическая сингулярность»[181].) Можно возразить, что искусственный интеллект трудно создать даже в результате целенаправленных инженерных усилий, поэтому его спонтанное появление кажется практически невероятным. Однако дело не обстоит так, будто одна из следующих версий интернета внезапно станет сверхразумной исключительно по воле случая. Более правдоподобный сценарий заключается в другом: интернет будет шаг за шагом совершенствоваться, аккумулируя в себе все самое передовое, благодаря усилиям множества людей на протяжении долгих лет — усилиям, направленным на улучшение алгоритмов поиска, отбора и анализа информации, на создание более мощных форматов представления данных, более качественных автономных ПО и более эффективных протоколов, управляющих взаимодействием этих ботов. В конечном счете мириады небольших сдвигов создадут основу для некой единой формы сетевого интеллекта. По крайней мере, вполне возможно, что появится именно такая когнитивная система, выращенная на веб-технологиях, не испытывающая недостатка в вычислительной мощности и других ресурсах, необходимых для взрывного роста, — разве что за исключением одного критически важного ингредиента. И когда этот ингредиент будет найден и брошен в общий котел — все раньше сваренное воспламенится и превратится в сверхразум. Однако этот сценарий опять сворачивает на уже знакомый нам путь появления сверхразума — создание универсального искусственного интеллекта.

Резюме

Итак, к сверхразуму ведут самые разные пути, и этот непреложный факт вселяет некоторую уверенность, что в конечном счете мы до него доберемся. Не удастся пройти одним путем — мы выберем другой.

Однако разнообразные варианты не приведут нас во многие места назначения. Даже если на одной из дорог, не связанной с машинным интеллектом, произойдет заметное улучшение когнитивных способностей — это не означает, что ИИ утратил свое значение. Скорее, наоборот: развившийся сверх меры человеческий и организационный разум ускорит развитие науки и технологий, потенциально приблизив появление радикальных форм создания универсального искусственного интеллекта вроде полной эмуляции головного мозга.

Из всего вышесказанного не следует делать вывод, будто нам все равно, каким маршрутом двигаться к сверхразуму. Выбранный путь может оказать серьезное влияние на конечный результат. Даже если новые полученные возможности не слишком обусловлены вариантом направления, то вопрос, как они станут использоваться и какова будет степень нашего контроля над ними, вполне может зависеть от принятого подхода. Например, усовершенствование человеческого или организационного разума может повысить готовность людей идти на риск и добиваться осуществления такого машинного сверхразума, который будет безопасным и полезным для человечества. (Чтобы дойти до полноценной стратегической оценки этого, придется преодолеть много трудностей — их обсуждением мы займемся лишь в четырнадцатой главе.)

Можно ожидать, что первый настоящий сверхразум (в отличие от незначительного повышения нынешнего уровня когнитивных способностей) появится в результате движения к искусственному интеллекту. Однако этот путь связан с большой неопределенностью. Поэтому трудно точно оценить, насколько он окажется долгим и со сколькими препятствиями мы столкнемся. Некоторыми шансами оказаться самым быстрым способом осуществления сверхразума обладает полная эмуляция головного мозга. Поскольку прогресс на этом пути требует скорее технологических решений, чем теоретических прорывов, есть основания полагать, что в конечном счете успех достижим. И все-таки с большой долей уверенности мы утверждаем, что даже в случае постоянного прогресса в компьютерном моделировании мозга финишную черту первым пересечет искусственный интеллект: причина заключается в том, что нейроморфный искусственный интеллект может быть создан и с помощью частичной эмуляции мозга.

Явно решаема задача биологического улучшения интеллектуальных способностей, особенно основанного на генетической селекции. Многообещающей технологией на сегодняшний день кажется итеративная селекция эмбрионов. Однако в сравнении с возможными прорывами в искусственном интеллекте биологические улучшения будут происходить относительно медленно и постепенно. В лучшем случае они приведут к возникновению сравнительно слабой формы сверхразума (скоро мы снова вернемся к этой теме).

Благодаря реальной возможности биологического улучшения интеллектуальных способностей растет наша уверенность, что в конце концов будет создан и искусственный интеллект, поскольку улучшенные интеллектуально люди — ученые и инженеры — смогут добиться большего и быстрейшего прогресса, нежели их обычные коллеги. Особенно в тех сценариях, где ИИ должен быть создан не раньше середины нашего столетия, огромная роль отводится постепенно растущей когорте усовершенствованных интеллектуально людей.

Нейрокомпьютерные интерфейсы вряд ли станут тем вариантом, который приведет нас к сверхразуму. Усовершенствование сетей и организаций может в долгосрочной перспективе привести к появлению слабых форм коллективного интеллекта, но более вероятно, что оно сыграет стимулирующую роль, как и биологическое улучшение интеллектуальных способностей, постепенно повышая эффективность умственной деятельности людей при решении интеллектуальных задач. В сравнении с биологическими улучшениями прогресс в развитии сетей и организаций произойдет быстрее — на самом деле он уже происходит и уже оказывает на нашу жизнь значительное влияние. Однако усовершенствование сетей и организаций будет иметь меньшее влияние на развитие человеческих возможностей решать интеллектуальные задачи, чем усовершенствование когнитивных способностей. Сети и организации скорее послужат стимулирующим началом развития коллективного интеллекта, нежели качественного интеллекта — разницу между этими понятиями мы рассмотрим в следующей главе.