Там, где ты Ахерн Сесилия

10

Эндрю провел щекой по густым, пышным черным волосам Гейл и вдохнул их легкий цветочный аромат. Два дня назад он решил, что для усиления контакта с объектом нужно создать иллюзию интимности. Но сейчас, держа Гейл в объятиях, Эндрю сомневался в том, что эта женщина для него всего лишь объект изучения. Рассудок говорил ему, что эта близость, созданная благодаря его усилиям, реальна не более чем Фея Сирени или Санта-Клаус. Но душа собирала силы совсем для другого.

— Как тебе? — эхом повторила Гейл. — Ты о чем?

Эндрю ощущал угрызения совести. Да, цель была ясна, но путь к ней был затянут пеленой тумана, как дорога перед глазами шофера-дальнобойщика, измученного долгими часами, проведенными за рулем.

— Как мне, — снова сказал Эндрю, крепко обняв Гейл.

Нет, он не боялся, что она станет вырываться, но чувства давили на его солнечное сплетение как грузовик весом в пятьдесят тонн. Он ощущал себя космонавтом перед запуском ракеты. Достаточно будет малейшего промаха, чтобы рухнуть на землю в клубах дыма и языках пламени.

— Энди, я не совсем понимаю, что ты имеешь в виду, — сказала Гейл, крепко сжав обнимавшие ее руки. — Ты был?..

Он кивнул и снова потерся щекой о ее волосы.

— Мои старики-учителя… это приемные родители. Я попал к ним в шесть лет. А свою настоящую мать не видел с четырнадцати.

— Но какое это имеет отношение к младенцу, который находится в инкубаторе для новорожденных? Что у вас общего?

Эндрю сделал глубокий вдох и медленно выдохнул. Ради создания этой проклятой иллюзии требуется раскрыться и впустить Гейл в тот уголок души, который он хранит за семью замками. Гейл далеко не дурочка. А он чертовски хороший оперативник и прекрасно понимает, что другого выхода нет. Информацию, которая сможет вывести на след ее брата, можно раздобыть только с помощью откровенности. Если сейчас он замкнется и попытается удержать Гейл на расстоянии, то провалит все дело. Ты мне, я тебе.

— Энди… — Голос Гейл, полный сочувствия, отозвался болью в его душе.

Сердце у него сжалось так, что он с трудом мог дышать. Ты мне, я тебе. Самые тяжелые воспоминания детства в обмен на ее сокровенную тайну. Воспоминания, которым он изо всех сил пытался не давать воли и оставить в прошлом, — за часть души Гейл, которую она научилась хранить от посторонних. Чувства, которые могли вырваться наружу и навсегда лишить его спокойствия, чувства, от которых он так и не смог избавиться, — за тот уголок сознания, в котором Гейл хранила память о привычках и образе мыслей своего брата, человека, разыскиваемого полицией.

— Есть общее, — промолвил он. — Мое существование на этом свете началось примерно так же, как у этого малыша.

Гейл попыталась повернуться, но Эндрю еще крепче прижал ее к груди. Он твердил, что не хочет разрушать иллюзию, но знал, что лжет себе. И все же это лучше, чем признаваться в том, что ему нужен духовник.

Гейл прильнула к нему и умолкла. Казалось, она чувствовала, что Эндрю нужно дать время, чтобы собраться с мыслями и привести их в порядок, прежде чем излить душу.

— Я не знаю, кто был моим отцом, и сомневаюсь, что мать сама знала это, — наконец бесстрастно сказал он. — Продаваться за порцию наркотика — вещь обычная, а мать не проявляла особой щепетильности, когда речь шла о том, чего ей хочется.

— Что она употребляла?

— Героин. Возможно, иногда что-нибудь другое. Много ли знали наркоманы тридцать два года назад? — спросил он, не ожидая ответа. — Я родился раньше срока на шесть недель и унаследовал от матери тягу к наркотикам.

— О боже, Энди…

— Это было давно. Но не так давно, чтобы суметь избавиться от душевных шрамов и страха перед будущим.

— Как ты это узнал? Приемные родители рассказали?

— Нет. Ты наверняка имела дело с людьми из служб социального обеспечения и знаешь, что они собой представляют. В больших городах, где есть трущобы и отверженные, социальным работникам приходится тяжело. Они перегружены работой, а получают мало. Я понимаю этих людей и не удивляюсь тому, что они могут наговорить ребенку лишнего. Кто знает, может, они напрочь забыли, что такое сочувствие?

— Значит, ты жил с матерью, пока не стал старше?

Эндрю кивнул, но тут же понял, что Гейл его не видит.

— Меня забрали в шесть лет и отдали на усыновление. Я никогда не мог понять, какого черта они так долго ждали!

— И сколько времени ты провел у первых приемных родителей?

— В каком-то смысле я до сих пор остаюсь с ними. Я всегда считал их настоящими. Хотя я ношу другую фамилию, но считаю себя их сыном. Они заботились обо мне, хотя я был далеко не лучшим ребенком на свете. Я доставлял им кучу хлопот, но они меня не бросали. И не бросили бы даже в том случае, если бы я был последней скотиной.

— Для этого и существует семья, — тихо сказала Гейл. — Жизнь не похожа на короткометражные комедии положений, где все проблемы решаются за двадцать минут. Так не бывает. Я всегда считала, что родственники должны стоять друг за друга горой. Чего бы это им ни стоило.

— Меня в этом убеждать не надо, — хмуро буркнул Эндрю.

Черт возьми, то, что здесь происходит, едва ли можно назвать сбором информации… Хотя Эндрю отчаянно пытался сосредоточиться на своей задаче, но близость между ними росла. Он это знал и чувствовал.

Когда он в последний раз откровенно разговаривал с другим человеком? Черт побери, Эндрю не помнил даже, когда он в последний раз сидел с женщиной и обнимал ее. Эта мысль была ему приятна как мужчине, но приводила в ужас как представителя закона. Ему дали на завершение дела всего неделю. Если он потерпит неудачу, то будет вынужден уехать. В глубине души Эндрю знал, что это разобьет сердце им обоим.

— Твоя мать еще жива? — спросила Гейл.

— Была жива, когда я видел ее в последний раз.

— Тогда тебе было четырнадцать?

— Угу.

— Ты сказал, что попал к приемным родителям в шесть лет. Но с матерью ты виделся регулярно? Хотя бы какое-то время?

— Только тогда, когда ей были нужны деньги на наркотики. Она приезжала к моим старикам, чтобы расколоть их на несколько баксов. Штат платил за мое содержание, и мать считала, что имеет право на часть этих денег.

— Это просто смешно.

— Смешнее другое. Мои родители платили Дебби за то, чтобы она ушла и не появлялась до следующего раза. Наверное, это было неправильно, но таким образом они защищали меня.

— И это продолжалось восемь лет? — не веря своим ушам, спросила Гейл.

— Да. Только я подумал, что больше никогда ее не увижу, как она явилась и сказала, что хочет забрать меня. Но притворяться она была не мастерица. Ей нужен был не я, а деньги, которые Гарри и Салли получали за заботу обо мне. Я был для матери чем-то вроде чека от службы социального обеспечения. Источником средств, которые она могла бы тратить на шприцы, героин и прочую мерзость.

— Почему она перестала приходить, если считала, что имеет право доить твоих приемных родителей?

Эндрю невольно прикрыл глаза. Не для того чтобы укрыться от боли, а чтобы лучше вспомнить прошлое.

— Мать перестала приходить потому, что я заставил ее выбирать. Или я, или ее привычки.

Гейл слегка пошевелилась, повернулась лицом к Эндрю, взяла его руки и положила к себе на колени.

— Что случилось? — спросила она, глядя на Эндрю с сочувствием, которого он не заслуживал.

Это было выше его сил. Он отвернулся и уставился на пляшущие огоньки эквалайзера. Из стоявшего на книжной полке дискового стереопроигрывателя доносилась негромкая музыка. Эндрю медленно вернулся в прошлое, полное тоски и боли.

— К тому времени, когда мне исполнилось двенадцать, я понял, почему Дебби то и дело возвращается, — начал он. — После каждого ее визита на меня нападала хандра. Теперь я знаю, что это типичный синдром брошенного ребенка. Салли плакала, а потом начинала суетиться вокруг меня, пытаясь утешить. Однажды я увидел, как Гарри дал моей матери деньги, после чего она ушла. Я разозлился и обвинил их в том, что они платят Дебби за то, чтобы она от меня отказалась.

— Но ведь у них была для этого причина, правда?

— Да, только я в то время думал по-другому, — сказал Эндрю, не отводя глаз. — Я жестоко ошибался. Но в тот вечер я подслушал разговор родителей и потом не мог уснуть. Не потому, что узнал настоящую причину появлений моей матери. Меня потрясло, что Салли плакала так, словно у нее разрывается сердце. Потому что я, маленький ублюдок, сорвал на ней зло.

— Энди, в этом нет ничего необычного. Дети сердятся, но в отличие от взрослых не знают, как выразить свой гнев, и изливают его на самого близкого им человека. Ты вел себя как нормальный ребенок. Я уверена, что твоя мама это понимала.

Он снова уставился на спасительный эквалайзер.

— Да, конечно, но я был слишком зациклен на своих переживаниях, чтобы замечать это. Тогда мне было понятно только одно: Салли плачет и виноват в этом я. Ее тревожили мои приступы плохого настроения. Обычно это продолжалось несколько дней. Потом я успокаивался, и все шло нормально. А затем являлась мать, и начинался новый виток…

Гейл смотрела на него во все глаза, не произнося ни слова. Ее взгляд, выражение лица, поза выражали глубокое сочувствие.

— Но в тот раз вышло по-другому, — после недолгой паузы сказал Эндрю. — Подслушав разговор родителей, я понял смысл происходившего. Именно тогда я узнал, что моя мать прибегала к шантажу. Она грозила рассказать социальным работникам дурацкую историю о том, что Диксоны предлагают ей продать меня. Родители знали, что все это чушь собачья, но Салли боялась, что, если не дать Дебби денег, она действительно пойдет в службу социального обеспечения. На время расследования власти были обязаны передать меня в другую семью, а маму пугало, что после этого я могу не вернуться к ним. Так продолжалось еще около двух лет. Но теперь после визитов матери я старался держать язык за зубами, потому что не хотел расстраивать Салли. А потом я придумал план. Мне было четырнадцать лет, я стал старшеклассником и быстро понял, что все на свете имеет свою цену. Я стриг газоны, прочищал водосточные трубы, вскапывал грядки у соседских старушек и делал все, лишь бы немного заработать. Когда я накопил достаточную сумму наличными, то купил пакетик героина.

Гейл ахнула.

— О боже, Энди! Нет! Ты не…

Эндрю покачал головой.

— Нет, — сказал он, сжав ее пальцы. — Я спрятал пакетик у себя в комнате и стал дожидаться визита матери. Вскоре Дебби приехала и начала вынюхивать, чем еще здесь можно поживиться. И тогда я предложил ей выбор… между мной и наркотиками.

Гейл быстро закрыла глаза, но Эндрю успел заметить в ее золотисто-зеленых радужках мучительную боль.

— И она выбрала наркотики, да?

— В тот день она оказала мне большую услугу, — признался Эндрю. — Тогда я этого не понимал, но теперь понимаю.

— Да, могу себе представить, что ты испытывал… Мои отец и мать были людьми довольно странными, имели свои представления о родительском долге, и все же мы никогда не сомневались в искренности их любви. Но если твоя собственная мать… О боже, как же тебе было трудно!

— Честно говоря, сейчас я переживаю только тогда, когда мне напоминают о моем происхождении.

Он ждал жалости и боялся ее. Но увидел в глазах Гейл не жалость, а сочувствие. И еще что-то, отчего мучившие его угрызения совести только усилились. Сострадание.

— Энди, она всего лишь родила тебя. Надеюсь, ты понимаешь разницу. Наследственность еще не все. Возьми любого великого спортсмена. Для того чтобы стать выдающимся баскетболистом, нужны соответствующие данные, но, если бы Майкла Джордана вырвали из его окружения, кто знает, сумел бы он реализовать свои возможности. Я хочу сказать только одно: хотя твоя мать страдала пристрастием к героину, это вовсе не значит, что ты обязательно повторишь ее ошибки.

Он высвободил руку и погладил Гейл по щеке.

— Да, знаю. Правда, для этого мне пришлось изрядно поломать голову. Но наркотики действительно были слабостью моей природной матери. А наследственность играет важную роль в жизни человека.

Гейл повернулась, легко поцеловала ладонь Эндрю, а потом взяла его руку, и их пальцы переплелись снова.

— Зато тебя слабым не назовешь, Эндрю Дафф, — проговорила она.

Ее улыбка была такой нежной, что у Эндрю сжалось сердце. Ему захотелось прильнуть к губам Гейл, дать себе волю и забыть обо всем на свете. Забыть о долге, прошлом и пустом, одиноком будущем.

Он привлек ее к себе, и Гейл довольно вздохнула. Она легла на бок и положила голову ему на грудь.

— А потом ты остепенился или так и остался сорвиголовой? — спросила Гейл, устраиваясь поудобнее.

— Бедняжка Салли не поседела только потому, что красит волосы. — Эндрю заставил себя рассмеяться. — По крайней мере, так она говорит мне.

— Остался один вопрос. Что заставило службу социального обеспечения наконец исполнить свой долг и отдать тебя приемным родителям? — сонно спросила она.

К владевшей Эндрю досаде добавилась острая горечь.

— Они знали, что мать продает талоны на питание и тратит вырученные деньги на наркотики, но ничего не предпринимали, пока нас не выгнали из квартиры. После этого мы переехали к ее дружку, торговцу наркотиками.

Должно быть, Эндрю напрягся, потому что Гейл подняла голову и посмотрела на него с сочувствием. Пытаясь успокоиться, он сделал глубокий вдох, но это не помогло ему справиться с нахлынувшими воспоминаниями.

— Это был настоящий сукин сын, — признался он. — Он лупил меня по всякому поводу, а часто и вовсе без повода. Иногда в Дебби просыпался материнский инстинкт и она пыталась защитить меня, но тогда этот тип набрасывался и на нее. Пару раз она попадала в больницу, а потом научилась помалкивать и смотреть в другую сторону.

— О боже, Энди… — У Гейл сорвался голос.

Эндрю посмотрел на нее и похолодел. В глазах Гейл стояли слезы. Он отстранил ее и спустил ноги на пол.

— Не плачь. — Он встал, взял со столика кружку и пошел на кухню. Бороться с воспоминаниями было бесполезно. Почти всегда такие битвы заканчивались его поражением. Он поставил кружку в мойку, уперся ладонями в крышку буфета и стал ждать, пока улягутся боль, гнев и обида.

Гейл подошла и обняла его сзади.

— Гейл, мне не нужна твоя жалость.

— Мне и в голову не приходило жалеть тебя. Ты боец. Я знаю, что это такое. Я жалею того маленького мальчика, которым ты был. Должно быть, твое раннее детство было настоящим кошмаром. Начало у тебя было плохое, зато посмотри, каким ты стал теперь. Ты мог кончить так же, как твоя мать, но не кончил. Ты сказал, что предоставил ей выбор, но, я думаю, ты был готов посмотреть правде в лицо и узнать цену, за которую мать была согласна тебя продать. Энди, для этого требуется большое мужество. Поэтому я считаю, что тобой следует восхищаться, а не жалеть.

Эндрю недоверчиво покачал головой и чуть не рассмеялся. Восхищаться им? Что ж, это ненадолго. Все кончится, как только Гейл узнает, ради чего он приехал в Оуквуд.

— Ты меня не знаешь.

Гейл прижалась щекой к спине Эндрю.

— Наверное, ты прав, — сказала она. Он почувствовал, что ее губы коснулись его спины. — Но разве это никак нельзя изменить?

Эндрю медленно повернулся к ней, взял за плечи, заглянул в лицо, увидел, что ее глаза полны нежности… и махнул рукой на укоры совести.

— Что ты хочешь этим сказать? — спросил он. О лучшем и мечтать не приходилось. Гейл сама шла в приготовленную им ловушку. Эндрю следовало радоваться, но он ощущал себя последним мерзавцем.

Она протянула руку и убрала с его лба прядь волос.

— Я хочу сказать «да».

11

Чувство Гейл к Эндрю не ограничивалось простым физическим влечением и уступкой основному инстинкту. Тут было эмоциональное притяжение, опровергавшее все, чему ее учили родители. Что бы ни случилось с ней после отъезда из Виргинии, он навсегда останется в ее душе. Может, это ее первая настоящая любовь? Гейл сомневалась в этом. Но неужели ей всю жизнь придется довольствоваться короткими, ни к чему не обязывающими сексуальными связями?

— Ты говорил, что от меня только требуется сказать «да», — напомнила она ему, делая первый шаг туда, откуда нет возврата. — Я согласна.

Он со свистом втянул в себя воздух.

— Гейл…

Она обняла его за шею и прижалась к нему.

— Хочешь сказать, что ты передумал?

— Не хочу. — Он развернул Гейл, поднял и посадил на крышку буфета.

Она обхватила босыми ногами его бедра и прильнула к нему. Прикосновение это пронзило ее как током. Она вплела пальцы в его густые волосы и притянула к себе его голову.

— А что хочешь сказать? — едва дыша, прошептала она.

— Я хочу спросить, почему ты так долго думала.

Не успела Гейл ответить, как Эндрю прильнул к ее губам. Поцелуй был таким жадным и страстным, что у нее инстинктивно поджались пальцы ног. Его язык скользнул ей в рот, и Гейл бросило в жар. Ну вот и все, мельком подумала она. Когда широкие ладони подхватили ее ягодицы, она окончательно забыла, почему считала связь с Эндрю глупостью. Тугой мужской член прижался к увлажнившейся промежности, и стремление Гейл к соитию стало еще сильнее. Она негромко застонала и потерлась об упругую плоть, оттопыривающую ширинку джинсов, умирая от желания ощутить ее внутри себя.

Эндрю оторвался от губ Гейл и заглянул ей в лицо. Его глаза потемнели и приобрели фиолетовый оттенок.

— Знаешь что? — На его губах играла насмешливая улыбка. — Одной булочкой не насытишься.

— Я тоже хочу насытиться, так что это взаимно. — Гейл придвинулась к нему вплотную. — Но если тебя интересует еда, то хорошо, что мы на кухне.

Он хмыкнул, наклонил голову и начал целовать Гейл.

— Я хочу как следует насладиться тобой, — пробормотал он.

— Гм… Звучит… заманчиво.

Он испустил короткий смешок.

— Тебе нравится эта идея?

— Очень, — ответила она, запуская пальцы в его густые черные волосы.

Тем временем Эндрю расстегнул пуговицы ее блузки и развел полы в стороны. Его пальцы неторопливо коснулись ее кожи, погладили ребра и обхватили груди.

Постучав шваброй в потолок, Гейл приняла душ и из соображений удобства не стала надевать лифчик. От его прикосновения ее соски тут же напряглись и ткнулись в жесткие мужские ладони. Как хорошо, что она предпочла удобства, а не приличия.

Кончики пальцев Эндрю ласкали ее затвердевшие соски, а губы неторопливо устремились от ключицы к груди, после чего его язык легко коснулся соска Гейл, заставив ее затрепетать.

О боже, она этого не вынесет… Его руки, губы и хриплый шепот пробуждали в Гейл неслыханные эротические фантазии. Картины, возникающие перед ее внутренним взором, были еще более сладострастными.

Эндрю начал сосать ее грудь, и Гейл громко вскрикнула от небывалого наслаждения.

Руки Эндрю тем временем оставили ее груди и начали расстегивать шорты. Он поднял голову и встретил ее взгляд. Дыхание Гейл было частым и судорожным. Гейл впервые узнала, что такое настоящая страсть.

Еще немного, и ее смогут спасти только закрытый массаж сердца и искусственное дыхание… Сомневаться не приходится: увертюра закончилась. Теперь у них только один путь.

Умелые пальцы Эндрю справились с пуговицей и дернули застежку. Звук расстегивающейся молнии эхом отдался в ушах Гейл, но его тут же заглушил стук крови в висках.

— Приподнимись, — мягко велел он.

Гейл отпустила его плечи и уперлась ладонями в крышку буфета. Эндрю быстро стащил с нее шорты вместе с трусиками и дал им упасть на пол. Обоняние Гейл обострилось, и она ощутила не только терпкий запах одеколона, но и мускусный аромат мужской кожи. Каждый вздох, каждый шепот и негромкий стон усиливали ее возбуждение. Гейл переполняли ощущения. Она остро чувствовала твердую крышку, на которую опустились ее обнаженные ягодицы, и прикосновение к коже струи холодного воздуха, вырывавшейся из кондиционера.

— Пожалуйста… — еле слышно прошептала она пересохшими губами.

— Подожди немного, малышка, — откликнулся он, а затем еще раз нежно поцеловал ее.