Присвоенная Багирова Марина

— Я в этом не уверена.

Она отпустила на мгновение мою руку и коснулась своего массивного браслета. Тонкий, как игла, звук пронзил мои уши. Непроизвольно я скривилась, заметив то же выражение на лицах тех, кто находился рядом с нами. В ответ Мойра наградила их мрачным взглядом, в который раз напомнив мне, что она не та, кем кажется.

Вдруг все звуки исчезли. Мойра снова взяла меня за руку и придвинулась ближе.

— Теперь нас не услышат, — ее голос звучал глухо, будто сквозь многие слои толстой ткани.

Хоть она еще ничего мне не объяснила, я видела, что стоявшие вокруг озера к чему-то готовятся. Об этом свидетельствовали их замкнутые лица, неподвижные фигуры, обращенные внутрь взгляды… Кристоф готовился наравне с ними. Внезапно я почувствовала, что он в опасности!

— Они будут сражаться… — мой голос был на удивление спокоен. В отличие от сердца, сдавленного жесткой рукой тревоги.

Мойра кивнула.

— Да… Но есть одно обстоятельство — это озеро, — она указала на гладь воды посреди зала, — особенное. Таких в мире всего четыре, и все они тщательно охраняются, так как представляют для нас опасность.

— Опасность… — автоматически повторила я, неспособная оторвать взгляд от Кристофа.

— Жидкость в нем — не вода, а особое вещество, разъедающее нашу плоть. Для людей оно безопасно.

Я вспомнила необычный запах, встретивший нас на входе.

— Конечно, убить нас быстро, как может сильный яд убить человека, это вещество не в состоянии. Реабилитация возможна, но занимает долгое время — месяцы, даже годы, в зависимости от длительности воздействия. Кроме того, как ты, наверное, понимаешь, это очень больно.

Ее голос дрогнул, и я подумала: какой же должна быть боль, пугающая Мойру, пережившую века боли? И тут ее рука указала на веревку, натянутую над озером.

— Они будут сражаться на ней!

Я потрясенно взглянула на Мойру.

— Победивший в охоте знает, что ждет его впереди. Иные из нас боятся, другие мечтают о подобном шансе годами. Кристоф всегда принимал участие в бою.

— Но в этот раз он даже не охотился! — мне захотелось немедленно схватить его и оттащить от проклятого озера! — Он не должен!.. Не должен…

От волнения я начала задыхаться.

— Он сильнейший и должен подтверждать статус каждый год! — отрезала Мойра, а после паузы продолжила, всматриваясь в мое лицо: — Но сейчас все иначе. Из-за тебя, Диана… В случае падения его лицо и тело будут изуродованы надолго, может, даже на годы. Он боится упасть.

— Он боится, что я не смогу принять его изуродованным, — закончила я за нее, наконец узнав все грани его страха перед сегодняшним днем.

Мойра молча кивнула. Ее глаза были встревожены не меньше моих.

— Но… зачем? Зачем другие делают это?! — Я не могла понять!

Лицо Мойры осветила странная улыбка.

— Видишь ли, Диана, у нашей необыкновенно долгой жизни есть темная сторона — наши эмоции мертвы. Вспомни, как в детстве мир ослеплял тебя красками! Как все в нем поражало твой разум! Каждая травинка, букашка на ней, каждый цветок заставляли тебя застыть в изумлении… Сейчас все по-другому, не так ли? А ты представь, что со времени твоего детства прошли сотни лет: ничто не может удивить тебя новизной. Все уже было… сотни раз… Мир вокруг удручающе сер.

Я зачарованно слушала ее, пытаясь представить никому неведомую тайну — детство такого существа, как Мойра, пытаясь понять, откуда могла она знать, чем в детские годы был мир для меня…

— Поэтому яркие эмоции — наша наибольшая ценность. Причем не только положительные! Волнение, триумф, боль поражения, пережитые сегодня, они будут вспоминать годами.

Озарение заставило меня посмотреть на Кристофа по-новому.

— Да, — качнула головой Мойра, — никто, кроме тебя, не дарил ему столько радости, страсти, ярости, не ввергал его в пучину безумной ревности, отчаяния… С тобой он не просто живет — он горит! Ты — его сокровище, Диана.

Глядя на непроницаемое выражение лица Кристофа, сосредоточившегося на будущем сражении, я улыбнулась: за всю предыдущую жизнь никто не вызывал во мне такой ураган чувств, как он.

— Знаешь, Мойра, я понимаю это лучше, чем ты думаешь.

Неожиданно Кристоф подал знак, и первые два участника ступили на веревку. Мойра вновь прикоснулась к своему браслету, но будто ничего и не изменилось — стояла мертвая тишина.

Наблюдая за поединками, следующими друг за другом без передышки, я старалась отвлечься сухим анализом…

Это было так же завораживающе красиво, как танцы, — точность невидимых ударов, легкость балансировки, гибкость маневрирования. Но какой бы сверхчеловеческой ловкостью ни отличались сражающиеся, победить мог лишь один. И необязательно тот, кто выглядел внушительнее.

— Наибольшее значение здесь имеет опыт: предыдущие сражения дали им больше, чем наши особые способности, — тихо объясняла Мойра. — И, как бы дико ни звучало, Диана, постарайся насладиться! Даже для нас подобное зрелище — редкость. Люди же видели это считанные разы!

Побежденный, как правило, падал в озеро. Иногда ему удавалось ухватиться за веревку и отделаться небольшими повреждениями, но в данном случае многое зависело от его противника, который обычно милосердием не отличался. В любом случае победа засчитывалась, как только проигравший касался поверхности «воды».

На веревку ступил Адамас. Его противницей была девушка. В предыдущих схватках она показала себя искусным бойцом, и теперь на ее очаровательном лице светилась хитрая улыбка. Адамас улыбнулся в ответ почти равнодушно — в нем не было и тени сомнения в победе.

Быстрый конец поединка подтвердил его правоту — никакие ухищрения со стороны его соперницы не могли превзойти спокойную уверенность опыта. Одним из неуловимых движений он окунул ее руку в озеро. Девушка вскрикнула — это был не только возглас поражения, но и сильнейшей боли! Все понимали, что теперь Адамасу решать, оставить ей красивое лицо или вынудить долгие годы прятать уродство.

И снова он посмотрел на меня.

Но теперь его вызывающий взгляд был бесстыдно выставлен на всеобщее обозрение! Я могла только догадываться, о чем думал Кристоф…

Улыбнувшись мне, Адамас наклонил девушку ниже — погрузил ее руку по локоть. А потом и по плечо. Еще одно движение — и красота его соперницы погибнет!.. Как бы ни было ей больно, за исключением первого вырвавшегося крика, она выносила пытку молча.

Загипнотизированная его чудовищным взглядом, я чувствовала боль своей кожей и, дрожа, судорожно цеплялась за пальцы Мойры…

И тут, послав мне еще одну леденящую кровь улыбку, он отпустил девушку. Как ни странно, она не упала, а легко балансируя на одной ноге, сразу спрыгнула на землю и… поклонилась.

— Квинта благодарит Адамаса! У него было право сделать ее участь намного ужасней.

Хоть я и понимала, что носить длинную перчатку проще, чем прятать лицо под маской, слова проигравшей еще раз напомнили мне, что для нее поединок имел совершенно иной смысл.

Но тут веревка заскрипела в очередной раз, и потеряло значение все, кроме того, что в сражение вступил Кристоф!

Его противником был Адамас. Кто же еще!

Тишина сгустилась еще больше, подчеркивая важность момента. То, как окружающие смотрели на соперников, то, как замерли они сами, бесстрастно глядя друг на друга, говорило о многом.

— Они сражаются не в первый раз, не так ли?

— О, далеко не в первый!

— И Кристоф всегда побеждал?

Но Мойра молчала в ответ.

Первое же ураганное движение над озером показало — настоящий бой начался лишь сейчас! Виденное прежде оказалось разминкой начинающих. С каждым последующим незримым ударом сражение становилось жестче и жестче.

Веревка раскачивалась все сильнее, но, как ни странно, удерживала свою ношу.

Я позабыла о приличиях, позволив своему сердцу гнаться за темпом боя, дав дыханию шумно вырываться в такт ударам, нервно сжимая кулаки каждый раз, когда Адамас доставал Кристофа! Даже мне, наблюдавшей подобное впервые, было ясно: они достойны друг друга, и никто не смог бы предсказать победу…

Но в какой-то момент все изменилось — Кристоф начал проигрывать. Каждое его движение было чуть медленнее, чем у соперника. Каждая реакция на долю мига запаздывала!

Ужас сковал льдом мою кровь, когда в одно из немногих мгновений неподвижности Кристофа я разглядела, в чем причина: вместо того чтобы следить за Адамасом, он смотрел на меня!

И мои губы сами открылись и прошептали:

— Я приму тебя любого.

Он резко выпрямился, остановив взгляд на мне, улыбнулся… И Адамас тут же атаковал его!

Спастический вдох не успел заполнить мои легкие, как глаз уловил обрывки уже произошедшего: удар, сбивший Кристофа с ног, его руки, вцепившиеся в веревку, тело дугой, его лицо, скользящее над гладью озера… И яростная контратака!

Зажав предательские губы ладонью, понимая, что чуть не стала виновницей его падения, я еле успевала следить за поединком широко раскрытыми глазами…

Благодаря ли моим необдуманным словам или же вопреки им, но в считанные секунды превосходство Кристофа уже не вызывало сомнения — Адамасу оставалось лишь уклоняться, ниже и ниже с каждой невидимой атакой. И наконец, получив последний оглушительный удар, Адамас потерял равновесие!

Я с облегчением выдохнула, встретив торжествующий взгляд Кристофа…

В замершем времени Адамас медленно падал, цепляясь руками за веревку, удерживая тело над поверхностью, и только правая нога, игнорируя желание хозяина и съехав с опоры, плавно погрузилась в озеро… замахнулась, рождая волну, и послала ее сопернику в лицо…

— Кристоф!!! — безумный крик взорвал тишину. Мой крик.

— Как же я сегодня неловок! Прости, Кристоф, — Адамас даже не старался, чтобы сожаление звучало правдоподобно! — Поздравляю с победой!

Беззвучно отвернувшись от насмешливой ухмылки подлого противника, Кристоф одним прыжком достиг берега. Его дрожавшая от боли рука прикрывала обезображенное лицо…

Не заметив как, я очутилась возле него.

— Кристоф!

Но он отвернулся, все так же заслоняясь. Я обежала вокруг, и, ухватив его руку, безуспешно попыталась отодрать ее от лица.

— Кристоф, пожалуйста! — умоляла я, почти плача. — Позволь мне помочь!

Какая-то тряпка оказалась зажатой в моих руках, и я стала промокать ею проклятую жидкость на его руке, плече, шее. Но он был слишком высок, и ткань не доставала. Ухватив ее крепко, я резко рванула, отдирая часть — часть алого шелка, и трясущимися руками вновь лихорадочно взялась убирать с его кожи и одежды то, что причиняло ему боль. Сквозь пелену слез я уже почти ничего не видела и все умоляла, умоляла его открыть лицо!..

Мои щеки были все мокрые, когда его рука, дрогнув, опустилась.

И я заплакала еще сильнее! Всю левую сторону лица обезобразил глубокий ожог, шея выглядела так, будто долго лежала на раскаленных углях, а сквозь одежду проступали мокрые пятна невидимых пока повреждений на груди, плече, животе… И всюду, всюду мелкие точки ожогов!

Вдруг заныла левая часть лица, шея, плечо, грудь — каждая его рана болела у меня! Вцепившись пальцами в его одежду, роняя на нее тяжелые соленые капли, я упрашивала:

— Скажи, чем помочь! Скажи…

А он притронулся к моей щеке и улыбнулся.

— Мне уже не больно, Диана.

И улыбка вернула красоту в его черты, а светящиеся счастьем глаза заставили забыть о повреждениях…

У меня перехватило дыхание — так он был прекрасен.

Глядя, как Мойра обрабатывала его раны, вздрагивая вместе с ним от боли каждый раз, когда тампон, смоченный в желтоватой жидкости, касался обожженных мест на его коже, я устало размышляла… Может, я все испортила?

Когда ко мне вернулась способность видеть что-либо, кроме его боли, взгляды гостей вокруг нас были очень странными. Сложно сказать, что они отражали на самом деле: насмешку, удивление или… зависть. В конце концов, я не настолько разбиралась в их психологии.

И мне было все равно.

Адамас — единственный, кто привлек мое внимание по-настоящему. Он участливо заглядывал в лицо Кристофа, цокая языком, многократно и неубедительно извинялся, становился за его плечом, демонстративно глядя на меня — достаточно ли ясна разница между его совершенной красотой и уродством Кристофа? Меня снедало почти непреодолимое желание схватить его за волосы и окунуть по пояс в проклятое озеро! И только понимание того, насколько это неосуществимо, не давало мне сорваться с места. Я просто смотрела ему в глаза, мысленно выжигая их…

Кристоф потряс меня спокойствием и терпением. Казалось, мои слезы смыли его боль без следа. Он игнорировал Адамаса с его фальшивыми извинениями и играл с улыбкой роль радушного хозяина, будто и не было на его коже и одежде жидкости, въедавшейся все глубже с каждой минутой. Однако так же вели себя и остальные пострадавшие. Меня коробило от этой показной доблести, но, как я уже поняла, традиции на балу чтили свято.

Уже светало, когда последний гость попрощался с нами. Мы стояли на крыльце рука об руку. Я взволнованно повернулась к нему.

— Кристоф…

— А теперь пойдем! — прервал он меня с улыбкой. — Есть одно старое доброе средство.

И вот я смотрела, как Мойра пыталась помочь ему, и думала, насколько же надо тосковать по сильным переживаниям, чтобы так безрассудно рисковать собой! И невозможно было не задаться пугающим вопросом: а будет ли это горение мной долгим? Хватит ли его хотя бы на мою короткую жизнь с ним?

Но сейчас имело значение лишь одно — его боль. И я опять вздрогнула, следя за тампоном.

— Мне уже не больно.

Его успокаивающий тон не убеждал меня. Как это могло быть не больно?

Но Мойра убирала все на поднос и явно собиралась уходить.

— Честное слово, Диана! Иди сюда, сама увидишь — все уже затянулось, — он поднялся с дивана.

Осторожно, боясь случайно задеть его, я подошла. И не поверила своим глазам! На месте ран были свежие рубцы, как если бы прошла пара недель с момента ожога.

— Традиция этих сражений насчитывает столько веков, — сказала Мойра, приостановившись в дверях, — что заживляющее средство просто не могло не появиться. Его изобрели, но оно не всесильно, к сожалению!.. С другой стороны, — улыбнулась она после краткой паузы, — если бы заживало слишком быстро, какой бы был в сражении смысл? Ну все, спокойной ночи или, скорее, уже спокойного дня!

И, смеясь, закрыла дверь.

— Тебе правда не больно? — все еще не веря, я хотела, но не решалась коснуться большого темного рубца, спускавшегося с левого плеча и тянувшегося через грудь к животу Кристофа. Сейчас, когда он был без рубашки и стали видны все повреждения, сосредоточившиеся в основном в левой стороне его мощного торса, я ясно чувствовала их на своем теле — на левой стороне.

Улыбнувшись, он взял мою руку и прижал к рубцу на груди.

— Не больно. Правда.

Вдруг меня пронзило острое осознание того, что я впервые касаюсь его обнаженного тела…

Стало трудно дышать. Сердце ускорило бег.

— Но теперь так будет долго, Диана.

Глупый, он думал, что это отпугнет меня!

Еле заставив себя посмотреть ему в глаза, я прошептала:

— Не имеет значения. Ничто уже не имеет значения… ничто… кроме…

Кристоф шумно вдохнул, раздувая ноздри, и склонился ко мне.

— Кроме чего? — с высоты своего роста он смотрел на меня тяжелым разгорающимся взглядом.

Привстав на цыпочки и с наслаждением (наконец-то!) запустив руку в черный шелк его волос, я подтянула его к себе и шепнула в здоровое ухо:

— Кроме того, как дико я тебя хочу!

И мир исчез в огне…

Все изменилось.

В те краткие мгновения, когда разум мог воспринимать что-то иное, кроме того, кто был одним целым со мной, я не могла понять, сменил ли день остаток ночи, как бывало прежде.

Казалось, вслед за потоками ливня, легшего на стекло мутной пеленой, вслед за яростными вспышками молний, попадавшими в унисон со взрывами нашего удовольствия, выглянуло солнце. Я заметила это лишь потому, что его лучи, отразившись в глазах Кристофа, заставили их искриться изумрудом.

Но ведь потом опять было темно? Или луна мне только привиделась? Или снова гроза закрыла небо полночными тучами, сотрясая мир громом, оглушительным, но все же неспособным перекрыть наши крики?..

В пространстве исчезли ориентиры — потолок и пол так часто менялись местами, что все вокруг кружилось каруселью наслаждения, заставлявшей меня парить в воздухе… А может, так и было?

Потерявшись во времени, я засыпала в прохладных объятиях Кристофа, только когда не оставалось сил пошевелить мизинцем. И во сне снова видела его горящие желанием глаза, слышала его тигриное рычание, дышала его запахом…

Он вонзался в мой сон со стоном «Диа-а-на», вырывая из краткого отдыха. И наполовину все еще там, в мире размытых образов, где мы также не знали покоя, я тихо смеялась про себя: «Ненасытное чудовище!» Но не загореться в его пламени было невозможно! И миллионы звезд вспыхивали перед моими так и не открывшимися глазами… А ненасытное чудовище ревело в ответ: «Ты моя-я-я!..», счастливо выдыхая вслед: «… наконец-то…»

Мое тело принимало его как часть себя. Будто давным-давно мы уже жили одним целым и теперь, после разлуки длиной в вечность, соединились вновь! Это было как откровение, как возвращение, и, вспоминая его слова: «Ты создана для меня», я понимала: правда…

Больше не было запретов! Все, что когда-то выглядело ненужным, глупым, постыдным, с ним обрело смысл — стало желанным. И я исследовала его так же жадно, как и он меня! Передо мной открылась другая сторона жизни, о существовании которой я даже не подозревала…

— Никогда не думала, что может быть… так…

— Хорошо? Восхитительно?

Я отрицательно мотала головой, смеясь.

— Нет, не могу найти слов! Ни в одном известном мне языке таких слов нет.

— Ну я же обещал, помнишь? — и он снова целовал меня, пробуждая резервы, казавшиеся неисчерпаемыми…

…Наконец, я поняла, что за окном утро. Вот только — утро какого дня? Серьезный вопрос.

Я вздохнула.

— Что?

— Мне надо бы в душ… — еще один вздох.

— Ну, не хочешь — не иди, я не возражаю, — он слизнул каплю пота с моей груди. — Между прочим, ты очень сладкая.

Я засмеялась.

— Дело не в этом. Просто я не уверена, что еще умею ходить!

Он рассмеялся вместе со мной.

— Так как я еще не разучился — помогу тебе! Задержи дыхание, Диана.

И спустя миг ураганного ветра мы были в ванной. На мое потрясенное «А-ах!» Кристоф только самодовольно усмехнулся: мелочи.

— Теперь я понимаю, как ты оставался невидимым! — сказала я обличительно.

Его усмешка стала шире, и мне чисто из вредности немедленно захотелось ее пригасить.

— Ты хоть в туалете оставлял меня одну?

Но он лишь засмеялся в ответ.

— Ну разве что там.

Я покачала головой.

— Когда до меня дошло, что ты все время находился рядом, — я закрыла горящее лицо руками, вспоминая свое состояние, — я… я была…

— О, это один из самых забавных дней в моей жизни! — его громкий смех множился, отражаясь от стен ванной. — Видела бы ты себя тогда, в библиотеке!

— А тебе не казалось, что… э-э-э, нехорошо подглядывать? — трудно было удержаться и не кольнуть его, пусть даже сегодня то, что он следил за мной, казалось весьма… интригующим.

Кристоф вздохнул и, улыбаясь, подступил вплотную. Мое сердце ускорило ход.

— Ах, Диана, если бы ты знала, скольких сил мне стоило ограничиваться только… тем, что я себе позволял.

Неожиданно он ухватил мое ухо зубами — осторожно, но ощутимо, посылая миллион мурашек по телу, прижимая меня к стене душевой и медленно проводя пальцами от шеи вниз.

— Например, — жарко шептал он, — когда ты купалась, мне всегда так хотелось… помочь тебе…

И в этот раз он так и сделал.

Когда мы в конце концов добрались до спальни, мой желудок громко напомнил, что есть в жизни и другие потребности. Никогда прежде я не была так зверски голодна!

Кристоф распорядился, чтобы нам принесли завтрак, и спустя целых четыре минуты вернулся в нашу постель.

Теперь это была наша постель.

Я улыбнулась тому, как непринужденно поселилось это слово в моих мыслях. Мы.

— Что? — он играл моими волосами — укладывал блестящие спирали на ладони, а затем отпускал их на волю распрямляться.

— Ты очень умен, Кристоф, — разыграл все, как по нотам, — я указала на нас с ним. — До сих пор не могу поверить, что тебе удалось!

Сомневаться в данный момент было очень глупо. Но Кристоф не засмеялся — наоборот, отвел глаза, нахмурившись. Наконец, тихо произнес:

— Будь я хоть вполовину так умен, как ты говоришь, в первый раз сделал бы все правильно. И ты не ненавидела бы меня и не сбежала бы в глушь… Ты провела бы два года здесь, со мной, в этой постели!

Он посмотрел мне в глаза и сказал:

— Прости меня, Диана.

Как же нелегко дались ему эти слова! Было видно.

Но даже теперь, после немыслимой близости, что, казалось, спаяла нас воедино, я смогла ответить ему лишь тяжелым вздохом. А он, не сводя с меня озаренного надеждой взгляда, все ждал, ждал… пока не понял, что я не собираюсь отвечать.

В попытке скрыть обиду он криво улыбнулся и шутливо пожурил меня:

— Будет ли твое прощение более вероятно, если я скажу, когда просил его в последний раз?

— Когда?

— Никогда.

Я выдавила улыбку:

— Ну, это… давно.

Он печально кивнул.

И в тот же миг я решила:

— Я постараюсь, Кристоф. Действительно постараюсь. Просто… это очень нелегко.

Внизу послышался стук: принесли завтрак.

Услышав, как Кристоф приказал подать его сюда, в спальню, я беспокойно заерзала — мы сидели обнявшись. Для него человек, со страхом поднимавшийся сейчас по ступенькам, почти не существовал и потому не вызывал никаких мыслей. Мне же, напротив, хотелось немедленно встать, одеться и, главное… быть подальше от постели с Кристофом!

Я попыталась подняться, но ничего не вышло — разжать его объятия было невозможно! Звук шагов приближался, и позвякивание посуды на подносе становилось все четче с каждой секундой, увеличивая мое замешательство. Я уже почти лягалась.

— Диана, — его спокойный голос урезонивал меня, как малого ребенка, — успокойся, ну же, перестань! Это же только прислуга.

— Кристоф, пусти! Я не могу… — бормотала я, пыхтя от бесполезных усилий.

Но он лишь прижал меня еще крепче. Несущий завтрак ступил на мрамор второго этажа, и, смирившись, я прекратила вырываться.

Мика (а именно она принесла еду) прошла к столику у окна сервировать завтрак. За все время, что она была в комнате, ее взгляд не коснулся нас — никто не посмел бы нарушить установленные правила. Но, даже не видя ее глаз, я прекрасно знала ее мысли, полные ненависти, яда и зависти…

Я расслабилась, только когда она закрыла дверь на первом этаже.

— Если она тебе не нравится, через десять минут ее не будет в доме! — великодушно предложил Кристоф, внимательно наблюдавший за мной все это время.

Я вздрогнула. Зная ее будущее в таком случае лучше всякого оракула, я не желала ей смерти, несмотря на всю мою неприязнь.

— Не надо, Кристоф! Пожалуйста! — начала я возбужденно…

Но он меня прервал:

— Хорошо. Послушай, — он повернул мое лицо к себе, — я хочу, чтобы ты привыкла к тому, что нас видят вместе. Твое место здесь, рядом со мной, — произнес он с явным удовольствием. — Кроме того, впереди тебя ждет совершенно иная жизнь, в которой их мнение, — его небрежный жест охватил мир людей — мой мир за окном, — ничто!

— Что ты имеешь в виду? — Неужели он думал, что рядом с ним я забуду, кто я? — Какая иная жизнь?

Кристоф улыбнулся, в его глазах появилось странное выражение.

— Жизнь, полная любви, — почти пропел он, подкрепляя слова движением рук по моему телу.

Но у меня сложилось четкое впечатление, что сей заезженной фразой он заслонил истину…

Стол попал в поле моего зрения, и желудок возмущенно напомнил о своем существовании!

— Все, перерыв!

Отчаянно отбрыкиваясь от его изощренных ласк, я потянулась к еде. В этот раз меня со смехом отпустили.

Было необыкновенно вкусно!

Вначале я хотела изобразить сдержанность, но вспомнив, что Кристоф видел меня всякой, перестала мучить себя условностями и набросилась на завтрак с жадностью дикого зверя. Подражая мне, Кристоф присоединился.

— Еще пару часов без еды, — еле выговорила я с набитым ртом, — и удовольствие от нее было бы почти сексуальным!

Кристоф рассмеялся.

— Ну, это легко проверить! — и сделал вид, что отбирает у меня огромный бутерброд с ветчиной и салатом, в который я вгрызлась до половины. В ответ я свирепо зарычала, чем вызвала у него приступ безудержного веселья!..

Спустя минут пятнадцать сильно подобревшая, с закрывающимися от сытости глазами, я лениво куснула яблоко, тут же вскрикнув.

— Язык? — спросил с интересом Кристоф.

— Губа, — ответила я сонно.

— Дай пожалею, — он придвинулся ко мне с явным намерением поцеловать раненую губу.

— А кровь тебе не… помешает? — данная мысль впервые пришла мне в голову.