Ворожея. Любовью спасены будете Звонков Андрей
Носов покачал головой и улыбнулся:
– Нет. Там нет машин. Всего три дома. А что тут? Нет никого?
– Почему нет?! До хрена! Только никто не хочет помочь! Кто спешит, кто без троса. Черт! Воскресенье гребаное, хоть бы один грузовик! – Водитель перешел на крик: – А один гад червонец заломил! Сволочь. Я их что – кую? Эти червонцы?
– Ну, пойдем, – позвал Михалыча Виктор, – погреетесь в машине, а мы пока обкопаем и доски подложим. Я помощника привел! Вытолкаем мы ваш сарай! Во! – И он, стянув с рук варежки, протянул водителю. – Дед дал, погрейтесь!
Михалыч всунул побелевшие руки в теплые рукавицы, и блаженство разлилось на физиономии.
– Класс! Ну, пошли. Будешь вместо трактора!
Когда они вернулись к машине, старик Веселкин уже обкопал снег вокруг левых колес, основательно утоптал его валенками, подложил под переднее и заднее колеса по доске и вырубал ломом канавку в срединном горбу колеи. Снежно-ледяное крошево брызгало от мощных ударов во все стороны. Работа спорилась. Старик, краем глаза увидев водителя, на секунду разогнулся и кивнул ему.
– Еще немного осталось, – сказал он, проведя варежкой по распаренному красному лицу. – Вот прокопаю путь для колеса – и порядок.
Носов протянул руку, чтобы взять лом у старика Веселкина.
– Давайте, Петр Иванович, я подолблю!
Старик не дал.
– Руки пристынут, а где варежки? – спросил он, увидев, что Носов опять с голыми руками.
– Водителю отдал, погреться, – объяснил Виктор.
Старик кивнул и продолжил молотить ломом, откалывая куски льда.
– Ты, доктор, лучше лопатой расчищай, там она у машины лежит.
Водитель уже заперся в сарае, завел мотор и отогревался. Минут через десять широкая ровная канава была пробита в горбу против правого колеса. Старик отошел в сторону и махнул водителю: давай!
Владимир Михайлович мягко поддал газку и, как будто не сидел в сугробе левым боком, выкатился на дорогу. Он вылез из машины и принялся собирать доски, что остались вдавленными в снег позади.
– Оставь! – крикнул старик. – Я заберу.
Но водитель все же вытащил доски и, сложив, подал старику, тот положил их, как и раньше, на плечо, Михалыч снял варежки и протянул, возвращая. Старик взял их, подержал и отдал Носову.
– Держи, доктор, на память. И не помни зла. – Он повернулся к водителю: – А ты сейчас лучше задом, прямо по колее, а там, на бетонке, развернешься.
Водитель кивнул, мол, ясный перец, так лучше всего!
Виктор закинул ящик в салон, поближе к печке, чтобы ампулы оттаяли. И перед тем как сесть в машину, сказал отошедшему старику:
– До свидания! Спасибо.
Старик качнул рукой с ломом и, повернувшись, пошел домой все той же стремительной, летящей походкой. Седая борода его и волосы развевались на ветру, а Носов только сейчас заметил, что старик не надел шапку. Ему очень не хотелось уезжать. Он чувствовал невероятное восхищение этим необычным характером, старым, но не сдающимся человеком. Да и каким старым? Вот уж правда, нам года – не беда!
Михалыч, уже на шоссе, спросил:
– А что тот-то? Умер?
– Кто? – не сразу понял Носов.
– Ну, к которому вызывали?
– Да вот это он нас и вытягивал! – сказал Носов. – Здоров, как видишь.
– А что ж вызывал? Пошутил, что ли? – не понял водитель.
– Да нет, не пошутил, – сказал Виктор, – это его дочь так проявляет заботу о папаше. Сама приехать не хочет, так вот на всякий случай скорую посылает. – Отошедшая было ярость вдруг накатила с прежней силой. Обидно было даже не за себя, не за застрявшую машину и не за мороз, обидно было за старика, к которому проявляется какая-то формальная, не человеческая, а канцелярская забота. Вроде как галочку поставили. Этот пункт выполнен. Ведь родной отец! Носов достал из кармана варежки, крупная серая нить переплеталась в незамысловатый узор, шерсть грубая и кололась, наверное, оттого и было так тепло рукам. А может, и оттого еще, что теплыми руками они связаны и вплелась в них частичка огромной души старика Веселкина.
Водитель молча помотал головой и, только уже въезжая на подстанцию, проговорил:
– Невероятный старик, не от мира сего, и такая дочь!
– Ладно, – сказал Носов, – не будем судить, что мы знаем о ней?
– И то верно, – согласился Михалыч.
В диспетчерскую Виктор отдал карточку с надписью «Ложный вызов» и рассказал всю эпопею, не упомянув о варежках. Ему почти сразу дали следующий рутинный вызов, и он уехал. Потом еще и еще… Где-то около пяти он приехал на подстанцию и увидел в списках отдыхающих Вилечкину бригаду, а саму Вилечку обнаружил на кухне. Она собиралась после чаепития обновить губки и уже приготовила карандашик с помадой, однако, увидев вошедшего Носова, все это убрала. Носов не любил вкус губной помады. Он вообще не очень терпимо относился к парфюмерным запахам. Ему нравились нежные духи с запахом сирени и ландыша, и он не любил мужских одеколонов, хотя и пользовался сам, но очень ограниченно. Особенно после случая, когда с одной молоденькой стажеркой, еще до знакомства с Вилечкой, он приехал к больной с бронхиальной астмой. Приступ на духи стажерки развился столь мощный, что Носову пришлось выставить ее за дверь и работать одному. Поэтому он старался никогда не курить перед вызовом, а только после и мало пользовался лосьонами и одеколонами.
В кухне, кроме них, никого не было. Носов наклонился к Вилене и поцеловал нежную щечку, а та пощекотала его ресницами и спросила:
– Чай будешь?
Носов в уме пересчитал объемы, выпитые за сегодняшний день, получалось не много, но и не мало: кружку утром, кружку у старика Веселкина, кружку после обеда, чуть больше литра…
– А ты будешь?
– Я только что попила, – сказала Вилечка, – просто с тобой посижу.
– Тогда я потом.
Виктор думал, рассказать ли ей про первый вызов, про удивительного старика и его подарок сейчас или оставить на потом? Когда они окажутся вместе не на работе и надо будет о чем-нибудь говорить. В этот момент включился селектор и голос Солнышка объявил:
– Доктор Носов, к телефону!
Виктор выскочил в коридор, недоумевая, кто может ему звонить, – мама? Что-нибудь случилось?
Солнышко протянула ему трубку и сказала тихо:
– Это она.
– Кто? – не понял Виктор.
– Ну, та самая, что к деду в деревню вызвала.
Носов взял трубку.
– Алло?
– Это вы сегодня ездили на вызов к Веселкину Петру Ивановичу в деревню Рогожино? – спросил начальственный женский голос. Это был голос директора завода, главка, школы или магазина. Таким голосом разговаривают завучи с двоечниками.
– Да.
Голос вдруг чуть-чуть потеплел.
– Ну, как он себя чувствует? Какое у него давление?
Носова скрутило от ненависти к этой женщине. Не зная, что сказать, он выдавил:
– Секунду, – и зажал ладонью трубку. Переведя дыхание и чуть-чуть успокоившись, он как можно равнодушнее сказал: – Вы знаете, он умер.
Солнышко побледнела, замахала руками – ты что? Ты что?
Не дожидаясь реплики с того конца, Носов положил трубку.
– Зачем? – только и сказала Солнышко.
– А затем, – ответил Носов. – Может, хоть теперь съездит к отцу, стерва. А то, видишь ли, забота о папочке, волнуется, видишь ли?!
– Ну, все равно так нельзя! – сказала Солнышко. – Этим не шутят.
– А с чего ты взяла, что я шутил? – раздраженно ответил Носов. – Мне совсем не до шуток. – Он вышел из диспетчерской.
В кухне Вилечка сразу почувствовала его состояние.
– Ты что такой колючий?
И Носов выложил ей всю историю от начала и до конца. Она посидела, помолчала и, положив на его руку свою маленькую ладошку, проговорила нежным голоском:
– Я думаю, ты не прав. Конечно, за деда обидно. Но это его семья и его отношения с дочерью. Ты не должен был ей этого говорить. Но что сделано, то сделано, – и вздохнула.
Носов понимал, что она права. Но в памяти стоял седой крепкий старик с топором в руках, развевающаяся на морозном ветру борода и свежие чурки в березовой коре. И варежки, что лежали в кармане шинели. Да, они должны делать свою работу, а эмоции – это лишнее. Это все должно идти мимо…
Спустя две недели, когда Виктор и Вилена встретились в выходной, наступила оттепель. Вилена шагала рядом с Носовым в раздумье, куда бы податься. Вдруг предложила:
– А что, если нам навестить того старика? Давай узнаем, как он там?
Носов, которого давно мучил этот же вопрос, согласился:
– Давай. Надо извиниться.
Они разыскали автобус, который идет по Иваньковскому шоссе в ту сторону, Носов помнил, что по бетонке ехали они километра два, а по грунтовке и того меньше. В общем, через полтора часа они уже топали по краю раскисшей колеи, и перед ними вырастала из чистого поля деревня Рогожино. Носов узнал первый дом старика Веселкина, кивнув Вилечке, показал:
– Вон его дом!
Они подошли вплотную. Дом был пуст. Окна заколочены, дверь заперта. Во дворе аккуратно вдоль стены сарая уложена давешняя поленница. Носов обошел вокруг дома. Тишина. Что же случилось?
– Может, его дочь забрала к себе? – предположила Вилечка. – Представь, ты ей объявил о его смерти, она примчалась сюда, увидела, что он жив и здоров, совесть в ней проснулась, и она забрала его к себе. А? Как говорит папа, совесть просыпается в четырнадцатой серии.
Но Носов не засмеялся. Он готов был с ней согласиться, но кое-что не укладывалось в версию Вилечки. Не поехал бы отсюда никуда старик Веселкин. Тут он дома. И никакие заботы не вытащили бы его из своего рая, каким бы адом ни казался он его дочери. И видно было, что не погостить уехал он отсюда. Дом опустел насовсем. Когда уезжают на короткое время, окна досками не заколачивают…
От соседнего дома в сторону Носова и Вилечки направлялся мужичок.
– А вы чего это? Дом хотите купить?
– Да нет, – сказал Носов, – мы приехали к Петру Ивановичу Веселкину, – не знаете, где он?
– Петр Иванович? Да он умер, с неделю назад, – сказал мужичок и стал набирать дрова, складывая их на левую руку. – Вот дочка его приезжала, дрова мне продала и попросила за домом приглядывать, ежели вдруг покупатель найдется. Мы ж теперь в Москве!
Носов стоял ошарашенный этим известием. Вид старика, колющего дрова на морозе, в портках и валенках… А как он вытаскивал машину, очищал снег, колол лед? И его крепкая жилистая рука… Этот человек и вдруг вот так умер? Нет, не вязалось…
Вилечка повернулась к мужичку:
– Он что – болел?
Мужичок, набрав дров, собрался уходить.
– Да нет, здоровый был старик. Всегда все сам делал. Вот дров нарубил сам. И по дому сам.
– А что ж тогда так внезапно? – хрипло спросил Носов.
– Да кто ж знает? – пожал охапкой дров мужичок. – Дочка-то его давно забрать хотела, да он отказывался. Она ему все скорую вызывала, считай, каждое воскресенье… Он их встречал, чаем угощал и отправлял.
Носова при этом передернуло. Мужичок развернулся и пошел к своему дому. Виктор его окликнул:
– А где его похоронили?
– Не знаю, – отозвался тот от крыльца, – нашито все на Химкинском лежат, а куда его – не знаю.
Ничего не хотелось. Ни в кино, ни гулять. Настроение было препоганым. Носов, нахмурясь, шагал к шоссе, рядом почти вприпрыжку бежала Вилечка, повиснув у него на локте. Наконец она взмолилась:
– Ну не беги ты так! Я не успеваю.
Носов сбавил темп. Он еще некоторое время шагал молча.
– Я знаю, о чем ты думаешь, – сказала вдруг Вилечка. – Ты винишь себя в его смерти. Так?
– Почти, – пробурчал Виктор. – Эх, если бы я не брякнул тогда? Это все, конечно, суеверия, но я суеверный человек. Я не могу избавиться от мысли, что сглазил деда. Хотя и не очень верю в сглаз. Я врач – прагматик. Деду семьдесят два года. Он полное право имеет умереть просто так. Но я же видел его, он абсолютно здоров… был! Вот и станешь тут суеверным, – добавил он спустя еще несколько минут.
Вилечка ничего не ответила, помолчала и, пытаясь собрать в ясные слова одолевавшие мысли, сказала:
– Я, конечно, не могу судить о нем, болел он или был здоров… Но я знаю одну историю, мне мама рассказывала. Так вот ее бабушка, которая ее воспитывала, бабушка Марфа, дожила до девяноста лет и до последнего момента была здорова и активна. Она держала свое маленькое хозяйство, там, в деревне, в Рязанской области, а мама к ней ездила каждый отпуск, навещала. В последний мамин приезд бабушка ни на что не жаловалась. Мама была с ней, помогала ей по дому. Бабушка приготовила ужин и легла подремать, пожаловалась, что устала. А когда мама ее стала будить через полчаса к ужину, оказалось, что та умерла во сне. Тихо и спокойно. Ты понимаешь? Нет никакой связи между тобой и им. Просто ему пришел срок. И не казни себя. Все это только совпадения.
– Да, – сказал Виктор, – совпадения… Но ведь зачем-то все это совпало? И то, что я приехал, и его подарок, и мой ответ его дочери, и наш приезд сюда. Зачем?
– Я не знаю, – пожала плечами Вилечка, – и никто не знает. Может, просто, чтоб нам впредь была наука, что делать и что говорить?
– При чем тут ты? – угрюмо проговорил Носов. – Это мне наука.
– Нам наука, – повторила Вилена упрямо, – я ж с тобой! – И прижалась к его плечу. – А вообще что значит «зачем»? Зачем мы вообще?
Подошел автобус, они сели и поехали в Москву.
Глава 4
Игроки, абитуриенты
В середине июля Вилечка, как и еще девять фельдшеров, работавших на подстанции, подала документы в мединститут и принесла старшему фельдшеру справку на двухнедельный учебный отпуск. Тот схватился за голову. Пора отпусков, и еще десять человек выбывают на две недели. Кто ж работать будет? Наскрести бы еще хоть по одному работнику на бригаду. Некоторым, тому же Носову, тому же Морозову и еще кое-кому, можно предложить поработать в режиме сутки через сутки хотя бы пять-шесть дежурств… Заставлять, естественно, нельзя, но попросить – можно. Ребята понятливые, выручат.
С Носовым говорил Стахис. Двумя словами обрисовал ситуацию и предложил на август взять еще четверть ставки к уже имеющимся полутора. Носов, у которого месяц назад мама вышла на пенсию, а деньги нужны были всегда, согласился. Морозов же сам пришел к старшему фельдшеру и попросил подкинуть дежурств, потому как он женился весной, это все знают, и нужно поднабрать деньжонок на мебель. Любезный старший фельдшер Иван Афанасьевич даже не ожидал. С остальными было ненамного сложнее. Костин в четвертый раз поступал в институт, он выпадал из круга интереса, Золочевская малость покочевряжилась и согласилась на условии, что в сентябре она получит пять дней свободного пространства, чтобы поправить подорванное интенсивным трудом здоровье. Белобрысый Валька Гусев, пришедший вместе с Виленой на подстанцию, оказался комиссованным от армии по состоянию здоровья, в институт пока не собирался и брать на себя больше полутора ставок тоже не хотел, но при этом согласился работать в одиночестве. За себя и того парня. Боря Котов и Женя Соболева согласились трудиться в любом графике, лишь бы в одну смену. В конце концов Иван Афанасьевич с горем пополам составил график на август, глядеть без слез на который было невозможно…
Летом, как правило, вызовов меньше, чем в любое другое время года, но и летом бывают свои безумные дни, когда вся больная Москва сходит с ума и вызовы сыплются пачками… В журнале диспетчера на подстанции их набирается десяток, полтора, два десятка. Старший врач начинает обзванивать болеющих, чтобы хоть немного выяснить важность и первоочередность, это давало небольшой эффект. Иногда он делал невероятное: определив для себя несколько несложных вызовов, где было более или менее все ясно, он садился на первую попавшуюся фельдшерскую бригаду и объезжал их по определенному маршруту, как врачи неотложки. А однажды вечером, когда на подстанцию как гром среди ясного неба вдруг разом за полчаса обрушились три десятка вызовов, – Носов с Морозовым в этот момент курили в стеклянной пристроечке у входа, – им одновременно пришла в голову мысль разгрузить этот завал. Диспетчер им уже сунула по карточке, водители запустили двигатели, а Виктор, затянувшись в последний раз, сказал Володе Морозову:
– Ну что, боец-сверхсрочник, покажем салагам, как надо работать?
– Запросто! – ответил Морозов и шлепнул по подставленной Виктором ладони. – Водил предупредим?
– Как хочешь! – крикнул уже на ходу Виктор, стараясь попасть окурком в мусорный контейнер. Водители были во дворе, РАФы готовы к старту.
Задуманный ими сценарий не был новостью для скорой, исполнять его могут только ярые энтузиасты и хорошие опытные спецы. Молодые и стажеры для этого не годятся. Смысл прост – все надо делать предельно быстро, при условии, что не надо отвозить в больницу. В этом случае влетевший в этакую неприятность участник игры узнает телефон вызова партнера и сообщает тому, что выбывает на некоторое время.
Носов получил вызов: женщина сорока пяти лет – плохо с сердцем в десяти минутах езды от подстанции, Морозов тоже женщину, шестидесяти лет – плохо гипертонику, расстояние примерно такое же. Цель игры – кто больше наделает вызовов, пока оба не встретятся на подстанции, в этом случае выигравший отдыхает очередь проигравшего. Носов на вызове провел не больше пятнадцати минут, ровно столько ему нужно, чтобы разобраться в проблемах сорокапятилетней женщины. После чего последовали три укола в разные места, внутрь дано пятнадцать капель концентрата валерианы, действующего сильнее седуксена, пять минут на писанину в карточку и отзвон, он тут же получает следующий вызов: мужчина пятидесяти двух лет – почечная колика, колобком скатывается по лестнице в машину, общее время тридцать две минуты! Поехали на следующий! Через четыре таких вызова одуревший от скорости выкатывания водитель молит: «Ну посиди ты там, хоть полчасика!» – «Низя, – говорит игрок, – слишком большие задержки, вызовов много на подстанции!» Через три-четыре часа игры на подстанции накапливается народ, перегруз разобран, игроки приезжают на подстанцию, начинается разбор. Обычно он заканчивался в пользу Морозова. Носову по причине его врачебности подсовывали детские вызовы, а там быстро не поработаешь… В конце концов они договорились, что если у Морозова на один вызов больше, то это ничья, а уж если на два, то это чистый выигрыш! Если же поровну – то выиграл Носов. Проигравший отдает очередь.
В этот вечер выиграл Виктор, но правом своим он воспользоваться не сумел, ему снова дали детский вызов, и он уехал в далекую больницу с подозрением на аппендицит. Вернулся уже под утро, когда все собрались на подстанции, и торговаться со спящим Морозовым было просто глупо.
Пока Носов, играя, работал, а работая, играл, Вилечка готовилась и сдавала вступительные экзамены в институт на вечерний лечебный факультет. Конкурс составил три целых пять десятых человека на место. Парни ходили среди девушек-абитуриенток, кто в армейской форме, кто в штатском, спокойной и уверенной поступью. На всех были нацеплены разного размера комсомольские значки. Им проходной балл обеспечен. Девушки глядели на них с нескрываемой завистью. Мандраж пробирал нешуточный: первый профилирующий экзамен – химия.
Вилена приехала рано утром, за час до экзамена, и хотела пройти в первых рядах. Она терпеть не могла оттягивать экзамен до обеда. С утра все еще довольны, бодры и преподаватели и студенты, ранних пташек уважают, ценят. А уж на химии Вилена рассчитывала получить не меньше четверки. В аудиторию запустили первую партию, отобрали экзаменационные листы с паспортами и сложили их на столе секретаря. Вилена зашла вместе с тремя парнями и еще одной девушкой. Все выбрали билеты, сели.
Задача оказалась невероятно тухлой и фигурально, потому что там в результате цепочки органических превращений образовывался сероводород, и реально, потому что количественного анализа произвести Вилена не смогла. Она решила легко и непринужденно окислительно-восстановительные примеры, расписала все формулы, касающиеся возможных соединений алюминия, нарисовала колонну крекинга и описала процесс, ни на строчку не отклонившись от учебника органики за десятый класс. Эх, вот только задача подвела! Что же делать?
Парень, что сидел перед ней, тупо глядел в совершенно белый лист бумаги. Вилечка с немалым удовольствием оглядела свою пачку исписанных листов, но нерешенная задача портила все удовольствие.
За столами сидели два преподавателя, невысокий бородатый мужчина лет пятидесяти и полная пожилая женщина в очках. Мужчина допросил с недовольным видом одного из парней, брезгливо поставил какую-то закорючку в экзаменационном листе и выпроводил абитуриента за дверь, затем встал и, наклонившись к полной женщине, прошептал: «Я покурить…» Женщина кивнула.
Как только за бородатым препом закрылась дверь, сидящий впереди парень встал и пошел отвечать.
Вилена прислушалась. Разговор был негромкий, и приходилось напрягать слух.
– Но вы ж не ответили ни на один вопрос… и задачу не решили.
Бу-бу-бу… Аргументов парня Вилена не слышала, он сидел спиной к ней. Вдруг она увидела, что женщина достала общую, прошитую пружинкой тетрадь и сказала:
– Переписывайте отсюда задачу.
И бестолковый парень начал резво переносить текст и формулы из тетрадки на свои листы.
Благородный гнев вскипел в груди Вилены Стахис. Ах так?! Мало того что они пользуются привилегией из-за того, что парни, так им еще и помогают?! Какая подлость! Она во все огромные глазищи смотрела на творящуюся несправедливость. Но молчала. Парень наконец перекатал задачу, полная женщина взяла его листки и сказала:
– Позовите дежурного.
Парень молча вышел из аудитории, вошел дежурный, кто-то из студентов, и забрал экзаменационный лист, в котором явно светилась пятерка. Вилена решительно поднялась и пошла на освободившееся место. Какой-то из парней за ее спиной, рванувшийся было, осел назад. Вилена протянула женщине свои листы, та не без удовольствия проглядела их, задала пару малозначащих вопросов и сказала удручающе:
– Но ведь вы задачу не решили. Я не могу вам поставить отлично.
Вилена потупила глазки и тихо сказала:
– Я тоже не смогла ее решить.
Полная женщина поглядела на нее и, вынув ту же тетрадку, перевернула на другую страницу и, вздохнув, сказала:
– Переписывайте задачу в свой лист.
Так Вилена благодаря везению и находчивости получила пятак по профилирующему экзамену.
Она в тот же вечер рассказала эту историю полусонному Носову, который с утра подремал три часика и помчался на свидание с любимой.
– Все нормально, малыш, – сказал Носов. – Не бери в голову. Игра должна идти на равных. Ты погляди на Галю Ракову: десять лет стажа, шестой раз поступает в институт. Кто больше достоин учиться? Она или тот обалдуй, который отвечал перед тобой? По-моему, это очевидно. Но я не удивлюсь, если она пролетит и в этом году. А то, что тебе повезло, прими как награду и учись. Теперь ты все сдашь.
Однако пока уверенности в душе у Вилечки не было. Впереди было коварное сочинение. Уж тут-то глазками не похлопаешь. Как ни напиши, все равно у экзаменаторов есть козырь в кармане – не раскрыта тема, или отыщут недостающие запятые. А Вилечка не так боялась ошибок, писала она довольно грамотно, как именно нераскрытия. И по какой теме готовиться? Этот вопрос ее мучил больше всего. Носов пораскинул мозгами.
– Знаешь что? Я думаю, на сто процентов одной из тем будет война. Ведь в этом году была сороковая годовщина Победы, так что готовься и не ошибешься.
Он принес ей несколько книг Бондарева, Симонова, среди толстых томов «Малая земля» смотрелась детсадовской книжкой. Вилечка брезгливо подержала ее двумя пальцами.
– Литература времен застоя?
– Ни фига! – сказал Носов. – Я благодаря ей получил за сочинение четыре балла! А она тогда только вышла. Так что ты держишь мое любимое произведение современной советской литературы. Ясно? – И грозно сдвинул брови.
Вилена расхохоталась. Она кинула книжки на стол и потянулась сладко и соблазнительно. Носов не удержался, руки сами обхватили ее гибкую талию, а Вилене оставалось только сомкнуть объятия на шее Вити. Дома никого не было. Отец и мама на работе, а бабушка уехала к подруге. Им никто не мешал.
За два дня до экзамена, по совету Носова, Вилена начитала литературу по войне. Все предреченное сбылось! Одна из тем: «Роль КПСС в Великой Отечественной войне». Вставляя в каждый абзац сокровенную фразу: «Под руководством коммунистической партии советский народ…», Вилена вымучила два листа сочинения. Дважды проверила его, убрала слишком длинные предложения и переписала начисто, после чего сдала экзаменатору. Приехав сдавать биологию, Вилена продралась сквозь толпу к спискам отчисленных абитуриентов. Своей фамилии она там не нашла, сразу стало легче. Поднявшись на третий этаж и смешавшись с заметно поредевшей толпой, она попыталась выяснить, когда они получат экзаменационные листы. В шуме голосов прорезалось: «Теперь евреев будут резать… кто прошел на первых экзаменах…» Она обернулась на голос, но никого, кто мог бы это сказать, не заметила.
Ей наконец показали стол в конце коридора, на котором лежали пачки экзаменационных листов. За столом сидел дежурный студент с красной повязкой на руке. Вилена подошла и назвала свою фамилию. В экзаменационном листе, против графы «Сочинение», стояла четверка. Она быстро прикинула: по диплому у нее четыре с половиной, и еще девять, уже тринадцать с половиной, а нестройный хор голосов за спиной утверждал, что проходной будет меньше шестнадцати, то есть даже два трояка обеспечат ей поступление.
На этот раз в первых рядах ей проскочить не удалось. Экзамен начался позже обычного, и перед аудиторией выстроился приличный хвост. Вилечка заняла очередь. В комнате, где толпились сдавшие, несдавшие и несдававшие абитуриенты, вдруг усилился шум, и многие потянулись к окнам. «Скорая» приехала! Кому заплохело? Вилечка оставила очередь и протолкнулась к окну. Здесь было не так душно, но ощущался крепкий табачный дух, поднимавшийся снизу. В тесном заднем дворе, среди кучек ребят и девушек медленно полз, пробираясь к крыльцу для курящих, скоропомощный рафик. Вилена вернулась в очередь в коридоре. Вдруг она увидела, что, огибая стоящих, к ней идет Носов.
– Ты? Но как?.. – Она забыла поздороваться.
– Отвозили в пятьдесят девятую и решили заехать, – сказал Виктор. – Ну как ты?
– Еще не сдавала, – ответила Вилечка, – но скоро.
– Тогда я ждать не буду. – Виктор поцеловал ее в щечку, не замечая окружающих, и Вилечка покраснела. – Поеду. Ни пуха ни пера!
– К черту, – сказала Вилечка.
– Я тебе вечером позвоню! – крикнул Носов на ходу. И едва он скрылся за поворотом на лестницу, подошла очередь Вилечки.
Она взяла билет, мельком просмотрела его и пошла готовиться. Шпаргалок у нее не было. Вилена терпеть не могла шпаргалок, просто потому, что не умела ими незаметно пользоваться, но первым делом она внимательно осмотрела стол. Оставленные предшественниками шпоры были страшнее мин. Она делала это открыто, не садясь, выгребла пачки комканых бумажек, сложенных гармошкой листиков и так же открыто отодвинула это на край стола. Потом села и начала готовиться. Экзаменаторов за столом сидело четверо, среди женщин выделялся один круглолицый мужчина чуть старше Носова, с черными вьющимися волосами и большой залысиной ото лба с хохолком посередине. Он как-то мельком оглядел Вилену в цветастом платьице и потом, пока она сидела и готовилась, несколько раз поднимал на нее глаза. Вилена перехватила его взгляд и решила про себя: или пан, или пропал, но идти надо к нему!
Она заканчивала описание последнего ответа, как вдруг к ней шумно устремилась одна из экзаменаторш. Краснолицая от жары и раздражения, она подбежала к Вилечке и потребовала:
– Доставайте шпаргалку!
Вилена от неожиданности вздрогнула.
– У меня нет никаких шпаргалок! – звенящим от возмущения голоском ответила она.
Преподавательница заглянула под стол. Там было чисто. Она с сомнением и разочарованием оглядела Вилечку и сказала:
– Идите отвечать, если все знаете!
От обиды у Вилены готовы были появиться слезы. Но она мужественно переборола их, встала и пошла к экзаменаторскому столу.
Пока Вилена готовилась, одна из экзаменаторш вышла, и мужчина, пересев на стул рядом с краснолицей женщиной, стал внимательно слушать ответ. Женщина продолжала держать на лице маску недовольства и недоверия. Она косилась на мужчину, а тот, словно не замечая, внимательно слушал Вилену и еле заметно кивал. В общем, ему нравились и Вилечка, и ее ответ. Женщина раздражалась все больше и больше. Наконец она прервала рассказ Вилечки о динозаврах и сказала: «Ну ничего, но больше тройки я поставить не могу». Теперь настала очередь мужчины удивленно уставиться на экзаменаторшу, он крякнул и сказал:
– А вот скажите, – он заглянул в экзаменационный лист, – Вилена Германовна, а что вы знаете о строении цветка?
Вилена улыбнулась и затараторила: цветоножка, цветоложе, пестик, тычинки, завязь, взяла лист бумаги и бойко нарисовала схему оплодотворения двумя пыльчинками… Мужчина слушал ее с явным удовольствием. Он повернулся к все больше раздражавшейся женщине и сказал:
– Я думаю, что девушка заслужила четыре балла.
– Но она запуталась в схеме эмбриогенеза и неправильно перечислила периоды палеозойской эры!
– Зато отлично ответила на дополнительный вопрос!
Экзаменаторша вспыхнула:
– Тогда сами и ставьте ей оценку!
– Пожалуйста. – Мужчина поставил Вилене в экзаменационном листе четыре и расписался. – Успехов вам, – сказал он, отдавая листок.
Уже выходя, Вилена услышала шипение экзаменаторши: «Я вынуждена поставить вопрос о вашем поведении на парткоме кафедры, Валерий Абрамович!» Ответ Валерия Абрамовича до нее уже не долетел. Поначалу она светилась от счастья: еще одна четверка! Невероятное везение. Подбежали ребята и девчонки. Ну как? Сдала? Она выдохнула – да.
Один прокомментировал:
– Повезло! Должны были срезать. Наверное, Пушкарь выручил?
Вилена пожала плечиками:
– Не знаю, но меня бы точно завалили, если бы не какой-то Валерий Абрамович.
– Пушкарь, – с неожиданным раздражением сказал все тот же абитуриент, – он своих вытаскивает. Москаленко валит, а он вытаскивает!
– Но почему? – возмутилась Вилена.
– Ты что, с луны упала? У них распоряжение сверху ограничить приток евреев в институты.
Вилена пожала плечами:
– Так я русская, у меня мама русская.
– Ты это в синагоге расскажи. Здесь это никого не волнует. Это в Израиле ты русская, а здесь нет.
– Глупость какая-то! – снова пожала плечами Вилена. Она старалась радоваться успеху, сдаче экзамена, но последний разговор в коридоре изрядно портил настроение.
Она не стала бродить среди сдавших и несдавших, а выскочив из института, поехала на подстанцию. Ей обязательно надо было поделиться с кем-нибудь близким. Ни с отцом, ни с мамой, ни, особенно, с бабушкой она говорить об этом не могла. Ей нужен был Виктор.
Носов только-только приехал с вызова и перекуривал в стеклянном предбанничке, увидев Вилену, он обрадовался:
– Сдала?
Она кивнула. Увидев, что она не сияет, как обычно, Носов насторожился:
– Что случилось?
Вилена рассказала ему всю эпопею с экзаменом и про Валерия Абрамовича и разговор в коридоре. Носов выслушал ее не перебивая, а потом сказал:
– Не думай об этом, малыш. В жизни много несправедливостей. А если и пролетишь в этом году, в следующем будешь поступать как Носова, и таких придирок уже не будет. А сейчас не расстраивайся! Мало ли дураков на белом свете? Хороших людей все равно больше. И на всякую Москаленко найдется свой Пушкарь.
Вилена, которой, пока она рассказывала, хотелось реветь, уткнувшись Носову в шею, рассмеялась.
– Слушай, а ведь там, когда я уходила, начиналась баталия, – сказала она. – Съедят Пушкаря.
– Не съедят, – успокоил Носов, – я его знаю. Когда я учился, он у нас был ассистентом. А кандидатскую защитил через три года после окончания института. Этот парень мало того что талантливый, у него надежное прикрытие.
Мимо них прошел Володя Морозов, тоже вернувшийся с вызова. Он увидел Вилену и спросил:
– Сдала? – а увидев кивок, сказал: – Я сейчас был на «Дагвине», дали два мерзавчика коньяка, пойдем с чайком отметим?
– А, пошли! – сказал Носов и, обняв Вилену за талию, повлек за собой на кухню.
Там Морозов, пока они ждали, когда закипит чайник, порезал тонкими ломтиками любительскую колбасу, розовую с мелкими сочными жиринками, потом мягкий, только что купленный в булочной батон за восемнадцать копеек, расставил кружки и, как фокусник, неизвестно откуда извлек стограммовую бутылочку коньяку с тремя звездами на этикетке.
– А папа тут? – спросила Вилена.
– Он сегодня не в графике, – ответил Носов. – Во всяком случае, с утра не был. Володя, ты Виленке налей грамм так пятнадцать! Пусть стресс снимет, а мы по десять капель в чай. Ты не против? – спросил он Вилену.
– Когда это я отказывалась? – лихо спросила она.
– А когда это я тебе предлагал? – подозрительно спросил Носов. – На фоне борьбы с пьянством и алкоголизмом я вношу свой маленький вклад. Вилена, запомни, – сказал он с напускной серьезностью, – женский алкоголизм не лечится!
Глядя на них, Морозов укатывался.
– Ладно, милые, это вы потом решите, без меня! – сказал он и скрутил маленькую пробочку с бутылки. Плеснул на донышко в Вилечкину чашечку. – Хватит?
Читать бесплатно другие книги:
