«Сандал» пахнет порохом Корецкий Данил

Аламут, Западная Персия, январь 1256 г

После смерти Хасана ибн Саббаха новые низаритские имамы появлялись в крепости Аламут лишь однажды – для торжественной процедуры вступления в должность, принятия присяги и выслушивания клятвы верности ассасинской общины. Никто из них не решался занять апартаменты «Старца Горы». Впрочем, аскетичные спальню и кабинет-библиотеку Хасана ибн Саббаха вряд ли можно было назвать апартаментами. Может быть, поэтому и не находилось желающих в них поселиться. Кроме того, поговаривали, что дух хозяина активно этому препятствует.

Как бы то ни было, шейх и имам Рукн ад-дин Хуршах – великий магистр Аламута – исключением не стал, избрав местом своей резиденции крепость Меймундиз. Его наместником в Аламуте был назначен комендант – Мухаммад ибн Иса аль Халифа. Он происходил из знатного рода и имел высшее звание ордена ассасинов – даи аль-кирбаль, что позволяло ему непосредственно общаться с великим шейхом и получать приказы непосредственно от него.

Крупный мужчина с жесткими чертами волевого лица, он руководил всей жизнью Аламута: от снабжения крепости провиантом и поддержания внутренней дисциплины и порядка, до взаимоотношений с султанами и шейхами окружающих государств и провинций. Каждый день Мухаммад обязательно присутствовал на занятиях по боевой подготовке учеников: в черном халате, чалме, черных сапожках из мягкой кожи, с кривой саблей на боку, и с кинжалом за поясом, он незаметно появлялся на тренировочной площадке, молча наблюдал, иногда что-то подсказывал, но чаще так же молча исчезал. Он понимал, что с уходом «Старца Горы» уровень подготовки ассасинов снизился во всех сферах – и в психологической, и в тактической, и в боевой. Причин этому было много, но главная, пожалуй, одна: после дамасского клинка, ни одна сабля не придется по руке…

Дел в крепости было много, поэтому комендант покидал Аламут редко и с неохотой. Но что поделаешь, если почтовый голубь принес записку от великого магистра с требованием прибыть к нему лично? Взяв с собой личную охрану – пять вооруженных всадников, – Мухаммад отправился в путь.

Дорога заняла почти целый день, когда кони стали от усталости сбиваться с рыси на шаг, вдали показались остроконечные башни Меймундиза. Крепость стояла на склоне горы, не так высоко, как Аламут, а поэтому была отгорожена от окружающего мира рвом с подъемным мостом. Мухаммада ждали, и мост опустился, как только маленький отряд приблизился. Копыта простучали по толстым доскам над глубоким рвом, наполовину заполненным зацветшей водой, на которой плавали большие зеленые кувшинки. Ворота гостеприимно распахнулись, и Мухаммад со свитой заехал внутрь. Телохранитель великого магистра немедленно проводил почетного гостя к своему хозяину.

Покои Рукн ад-дина Хуршаха выглядели богаче, чем в Аламуте, но излишеством тоже не блистали: посреди просторного зала с голыми стенами располагался огромный стол, за которым восседал имам в белой чалме и теплом белом халате с тонкой золоченой отделкой. Перед ним, на зеленой скатерти, горели свечи в массивных серебряных подсвечниках, и лежал большой коран в кожаном переплете. Сзади с треском пылал камин, но этого огня не хватало, чтобы обогреть такое большое помещение. Стульев для посетителей не было – равных себе великий магистр здесь не принимал, а неравным сидеть в его присутствии не полагалось.

– Приветствую тебя, мой верный Мухаммад! – имам сделал знак рукой, предлагая гостю подойти поближе.

На его пальцах разноцветными лучиками остро сверкнули бриллианты массивных перстней. Это перечеркивало аскетичный уклад, который насаждал в исмаилитском государстве Хасан ибн Саббах. «Золото и бриллианты расслабляют мускулы мужчины, убивают его храбрость и превращают в женщину!» – говорил «Старец Горы», а комендант привык исполнять все его заветы. Хотя с той поры прошло много лет и многое изменилось…

– Приветствую тебя, о великий шейх, и благодарю за возможность лицезреть тебя так близко, которую ты дал своему недостойному слуге! – Мухаммад ибн Иса аль Халифа отвел глаза от запрещенных перстней и поклонился.

– Все ли нормально в крепости Аламут?

Кроме них в зале никого не было. Имам говорил негромко, но в полной тишине каждое слово отражалось от каменных стен гулким эхом.

– Все в порядке, мой господин, хвала Аллаху! – склонил голову Мухаммад.

– Не нужно опускать глаза! Ты храбрый воин и мудрый руководитель, достойный смотреть гордо!

– Спасибо за столь высокую оценку моих скромных стараний, о господин и повелитель!

Имам встал, облокотился кулаками на стол, и посмотрел Мухаммаду прямо в глаза.

– Нас ждет большое испытание, – глухо произнес он.

– Вся наша жизнь – испытание: достойны ли мы лицезреть Аллаха в раю после земной смерти, или нам надлежит вечно гореть в аду.

– Воистину так, – кивнул имам. – Я надеюсь, что Аллах поможет нам преодолеть все трудности…

Он ненадолго замолчал, подбирая слова, и продолжил:

– Но и сами мы должны проявить усердие…

– Я готов! – без колебаний ответил Мухаммад.

– Мне доложили, что монгольская армия пересекла Амударью. Осталось не так много времени на подготовку – к началу лета монголы будут здесь. Они идут уничтожить нас.

– Низариты всегда готовы сразиться с врагом!

– Битва будет долгой и трудной. Может оказаться так, что Аллах решит испытать нас горечью потери Аламута.

– Если нам суждено стать шахидами, мы примем это с честью!

– Я не сомневаюсь в этом, брат мой! Речь о другом: мы должны позаботиться о будущем нашего государства.

Мухаммад выжидающе молчал.

– Исмаилиты разбросаны по всему миру, и перед тем, как стать шахидами, мы должны позаботиться о том, чтобы собрать их воедино для продолжения борьбы. Как говорил наш великий учитель Хасан ибн Саббах: «Рай покоится в тени сабель». С нашей земной смертью, если так распорядится Аллах, исмаилитское братство не должно исчезнуть с лица земли. Но для этого понадобятся деньги, много денег. А так же новая территория и покровительство ее хозяина. И все это у нас есть!

Имам достал из широкого рукава туго свернутый в трубочку лист толстой бумаги с большой сургучной печатью и протянул его коменданту.

– Это письмо для моего друга – Сулеймана ибн Яхья, командира гвардии Трапезунда, влиятельного и уважаемого в тех краях человека. Он окажет нам прием и покровительство, у него мы начнем заново создавать наше государство. Достань из тайника всю казну крепости и отправь ее с наиболее верными тебе людьми к моему другу Сулейману. Никто не должен знать об этом.

– Все сделаю, мой господин! – преклонил голову Мухаммад, взяв письмо.

По возвращении в Аламут, комендант вызвал командира личной охраны. Через минуту угрюмый, молчаливый Омид вырос на пороге, в проеме открытой двери. Крепко сложенный и обманчиво-медлительный, он имел высокое звание рафика, и пользовался непререкаемым авторитетом среди ассасинов.

– Заходи, Омид! – дружески приветствовал его Мухаммад ибн Иса, который «приподнимал» таким образом тех, кто занимал более низкое положение, особенно, если поручал им особо ответственное и опасное задание.

– Возьми с собой четверых хорошо подготовленных бойцов, оденьтесь как купцы, спрячьте оружие под одеждой, – приказал Мухаммад. – И готовьтесь, к вечеру вы уедете далеко и надолго с особо важной миссией!

Лицо Омида не изменилось.

– В Трапезунд, – уточнил комендант.

Рафик кивнул. Он понятия не имел, где находится Трапезунд, но даже если бы Мухаммад ибн Исса приказал ему отправиться на Луну, реакция у него была бы та же самая. Потому, что приказы старшего подлежали безусловному и точному исполнению.

– Через два часа ты приведешь сюда отобранных бойцов для дополнительного инструктажа! – подвел итог Муххамад.

Омид кивнул, сделал неуловимое движение, и дверной проем опустел, как будто рафик стал невидимым.

Западная Персия, февраль 1256 г

Всякие люди встречаются на длинных и опасных дорогах, но опытный глаз бывалого человека мгновенно определяет, что представляет из себя очередной путник. Паломники, смиренно идущие на поклонение в Святую Землю, курьеры, загоняющие лошадей, чтобы быстрей доставить пакет своим господам, странствующие рыцари с оруженосцами, монахи различных конфессий – от православных, до мусульман, важные господа с внушительной охраной, толстые купцы с мешками и корзинами… Но эта пятерка молодых подтянутых всадников – с крепкими фигурами, цепкими глазами и решительными движениями, мало походила на торговцев. Хотя и одеты они соответственно – длинные просторные накидки из толстой верблюжьей шерсти, шаровары, короткие сапоги, фески; и хотя вьючная пара лошадей изнемогает под тяжелыми сундуками, но похожи они скорей на военных, чем на купцов. Если бы кто-то заглянул под их одежду, то убедился бы в справедливости своих подозрений: тонкие кольчуги на теле, широкие ассасинские кинжалы с отравленными лезвиями в широких рукавах или между лопаток, разборные духовые трубки, надежно поражающие противника с десяти шагов отравленной стрелой, петли-удавки…

Но вели они себя смирно и старались не привлекать внимания. Омид ехал первым, внимательно осматриваясь по сторонам и проверяя изредка встречающиеся заросли кустарника. Он всегда был сдержан и рассудителен, из-за чего выглядел старше своих лет. Впрочем, рафик был действительно старшим не только по положению, но и по возрасту – ему исполнилось тридцать два. Младшим был восемнадцатилетний Бахрам, отличавшийся большой силой и необузданной энергией. Братьям Рошану и Сивушу двадцать четыре и двадцать пять, Парвизу – двадцать семь.

Все они прошли полный курс подготовки ассасинов, сдали экзамены, во время которых рисковали жизнями, и получили почетное звание фидаинов, дающее право носить белый халат с красным поясом – гордые цвета братства. Каждый из них неоднократно участвовал в акциях и покрыл свое имя славой. Тем более, что теперь не требовалось обязательно умирать, восхваляя своего шейха. Может быть оттого, что после ухода Хасана ибн Саббаха, восхвалять было некого, и умирать не имело смысла. Да и не хотелось. Уже давно никто из учеников не был в «раю», никто из них не видел «вознесений на небо» и не разговаривал с «отрубленной головой». К тому же, ассасинов уже хорошо знали и боялись – короли, султаны, графы и епископы добровольно платили дань и выполняли просьбы имамов назаритов, их уже не надо было заставлять это делать… Жизнь ассасинов стала продолжительней и спокойней. Тем не менее, все пятеро прекрасно владели оружием: Омид блестяще рубился двумя саблями одновременно, Парвиз отличался в метании ножей, Бахрам слыл специалистом в рукопашном бою, Рошан и Сивуш были мастерами удушений. Кроме того, все отлично стреляли из лука и арбалета и владели искусством отравления.

Долгое время они пробирались нехожеными тропами, ночуя в диких пещерах или прямо в пустыне. Если везло, то ели пойманную в силки или подстреленную из лука мелкую дичь, но чаще жарили змей, которые в изобилии водились в пустыне, а при недостатке воды высасывали соки из глубоко залегающих корней пустынной колючки. Когда ушли достаточно далеко от опасных мест, то перестали прятаться и продолжили движение по главным дорогам.

Первый караван-сарай на пути «аламутских купцов» встретился через две недели пути. За это время заметно потеплело, и они сменили теплые накидки на длинные и широкие куртки, не стесняющие движений. Горный пейзаж с его быстрыми холодными реками на дне ущелий, изрезавших долины, постепенно сменился равнинами полупустыни. В надежде сытно поужинать и нормально выспаться, ассасины повернули лошадей к двухэтажному каменному строению в виде квадрата с открытым двором и наблюдательными башенками по углам. Въехав в высокие арочные ворота, они увидели посреди двора колодец, рядом с которым совершали омовение четверо пожилых торговцев в дорогих халатах и чалмах. Первый этаж занимали загоны для животных и помещения для складирования грузов. Четыре узких лестницы по углам вели на второй этаж, где располагались комнаты для постояльцев. Двери всех комнат выходили на узкую крытую площадку, тянущуюся по периметру здания. На площадке второго этажа, рядом с одной из лестниц, двое молодых персов в грязной одежде играли в нарды. Терпкий запах дыма от кальяна, смешавшись с запахами вьючных и верховых животных, витал по закрытому от освежающего ветра двору.

Хозяин – грузный киликиец с мешками под глазами, встретил новых гостей радушно, как будто хотел развеять дурную славу своих соплеменников. Расседлав и напоив лошадей, ассасины отклонили предложение хозяина оставить поклажу внизу, под его неусыпным надзором. Рошан и Сивуш потащили наверх один сундук, Парвиз в это время охранял второй, а Бахрам зашел на кухню заказать ужин. Персы заинтересовались их грузом, оставили игру и предложили Парвизу помочь занести по лестнице второй сундук. Тот молча покачал головой.

– Чем вы торгуете, друзья? – спросил один и глаза его жадно блестели.

– Может, мы что-нибудь купим? – поддержал его второй.

Оба были грязны, небриты, от них сильно разило потом. Ассасины тоже ночевали, где придется, но всегда омывались в холодных струях реки, ручья или водопада. А персы, значит, постоянно живут вне дома – в ущельях, пустыне или лесах, и привыкли к этому настолько, что не следят за собой, и даже попав в караван-сарай, почему-то не спешат привести себя в порядок… Скорей всего, это не обычные путешественники, а разбойники, высматривающие здесь подходящую добычу!

– Из ваших краев возят шелк, парчу, ковры, – продолжил неприятный незнакомец. – А эти сундуки, похоже, набиты камнями… Или золотыми слитками?

Перс подмигнул. Один глаз у него был полуприкрыт, и тонкий шрам от острого ножа на брови и щеке выдавал причину этого.

– Каждый видит то, чего ему не хватает, – равнодушно ответил Парвиз. – Почему бы вам не вернуться к своим нардам?

– Мы так и сделаем, – ответил второй, многозначительно переглянувшись с товарищем. – Может, и ты сыграешь с нами? И позови своих друзей…

– Мы дали обет не играть в азартные игры. К тому же, так устали, что не можем стоять на ногах…

Рошан и Сивуш вернулись и под внимательными взглядами персов затащили наверх второй сундук. Парвиз поднялся вслед за ними. Комната оказалась просторной, но ни утвари, ни кроватей, ни ковров здесь не было: все следовало приносить с собой. Однако тренированные в духе аскетизма фидаины вполне могли спать на полу.

В стене напротив входа слабо светилось тусклое зарешеченное окно. Выглянув в закопченное стекло, Парвиз рассмотрел одного из персов: тот осторожно вывел из двора лошадь и, вскочив на нее, поскакал прочь.

– Мне не понравились эти игроки в нарды, – сказал он Омиду, который составил сундуки рядом в дальнем углу, и накрыл их своим ковром. – Они больше похожи на разбойников, чем на богобоязненных путников…

Омид молча кивнул.

– Один куда-то поскакал, наверное, за помощью…

Омид пожал плечами. Он не любил пустых разговоров. Впрочем, и все остальные не отличались многословием.

Бахрам принес большой котел с дымящейся шурпой, ржаные лепешки и немного овощей.

– Хозяин приглашал нас спуститься в трапезную, но я сказал, что мы устали, – сообщил он. – Они все похожи на злодеев – и этот киликиец, и повар… На всякий случай, я не отходил от котла, пока он готовил – мало ли что можно всыпать в еду…

Омид одобрительно кивнул и сделал приглашающий жест. Ассасины уселись вокруг котла и с аппетитом набросились на еду.

– Особо не объедайтесь! – предупредил Омид. – После двух недель сухомятки жирная шурпа может расслабить дух и тело. Да и желудок тоже… А ночь у нас будет, судя по всему, не очень спокойной!

Когда совсем стемнело, после вечернего намаза, караван-сарай затих. Лишь чавканье стоявших в стойлах животных, да крики окрестных гиен нарушали тишину ночи. Но постепенно замолкли и они. Слабый свет молодого месяца почти не проникал внутрь комнаты, в которой остались лишь Парвиз и Бахрам. Остальные трое бесшумно забрались на крышу и распластались на ней, растворившись в темноте. Хотя факелы, освещающие двор, потушили, они рассмотрели, как бесшумно приоткрылась калитка, и во двор проскользнули четыре темные фигуры. Здесь к ним присоединились еще три тени, и после короткого совещания, все семеро стали осторожно подниматься по скрипучей лестнице.

Надо отдать должное их опыту: они почти не производили шума! Лишь изредка предательски скрипела ступенька, тогда все мгновенно замирали на несколько минут, чтобы мимолетный звук не нарушил спокойствия ночи, и успел забыться, если вдруг пробился в тяжелый сон уставших путешественников. Наконец, ночные воры сгрудились у вожделенной двери, отделяющей их от богатых сундуков проезжих купцов. Специалист по замкам достал нож и принялся осторожно просовывать его к внутреннему запору, а остальные толпились вокруг, нетерпеливо наблюдая и торопя момент, когда польется кровь… Готовые к злодейству, черствые сердца бились учащенно, а ладони, держащие оружие, как обычно, вспотели, и разбойники нервно вытирали их об одежду. Они настолько сосредоточились на ерзающем в двери ноже, что даже не сразу обратили внимание на происходящее со стоящими по краям двумя их сотоварищами, которых неведомая сила потащила вверх и перебросила через перила галереи, причем падали они на спину, а свернутые головы смотрели вниз, на приближающиеся каменные плиты…

Парвиз лежал с открытыми глазами уже больше часа, и зрение адаптировалось к темноте. Он скорее увидел отблеск лезвия, просунутого в щель между дверью и стеной, нежели услышал звук откинутого засова. А может, просто почувствовал опасность – эта способность была развита у всех ассасинов. Раздался негромкий скрип ременных петель… Он извлек кинжал, бесшумно метнулся к приоткрывающейся двери, и встретил протискивающегося в комнату человека ударом рукоятью в висок. Кость хрустнула, обмякшее тело замертво рухнуло на пол, с грохотом отлетел в угол топор. Снаружи послышалась какая-то возня, на камни двора упало что-то мягкое и тяжелое, потом еще одно, что-то зазвенело, слышались хрипы и стоны.

Но следующий ночной гость уже не смог остановиться, он по инерции ворвался следом, и Бахрам сбил его с ног. Парвиз настежь распахнул дверь и рывком бросил на пол третьего, тяжело навалился сверху, схватил за горло. По запаху показалось, что это уже знакомый ему перс, тот отчаянно сопротивлялся, но недолго: Парвиз сломал ему кадык. Рядом бился в железных руках Бахрама его сотоварищ, которого молодой ассасин сгибал через спину назад. Раздался треск, как будто чересчур сильно перетянули пересушенный лук, и ночной разбойник обмяк.

Оставив в комнате бездыханные тела, Парвиз с Бахрамом выскочили на площадку. Здесь было светлее: тучи разошлись, а месяц стоял в зените. Омид с братьями уже все закончили. Они действовали удавками.

– Семеро, – как всегда тихим и спокойным голосом сказал Омид. – Хозяин и повар внизу, давайте и остальных туда отправим.

Трупы посбрасывали во двор. Ассасины не проливают крови без необходимости: ранений ни на ком не было. Пусть стражники думают, что они передрались и упали со второго этажа… Впрочем, это явное разбойничье гнездо и вряд ли кто-то станет особенно разбираться, что тут произошло… А если станет, то наверняка найдет трупы или вещи пропавших постояльцев…

Рассвета фидаины дожидаться не стали. Быстро собрались, погрузили свои сундуки, прихватили трех свежих лошадей разбойников, и покинули оказавшееся столь неприветливым место.

– Все, больше никаких караван-сараев! – объявил Омид, как только выехали за ворота. – Лучше снова будем есть змей и высасывать воду из корней растений, чем подвергать опасности столь важный груз!

Возражать старшему даже в голову никому не могло прийти – есть змей, значит есть змей! Но ловить вялых, отощавших за зиму гюрз не пришлось – конины хватило до конца пути. Лошадям корма тоже было в достатке – весна выдалась ранняя. Чем ближе караван с сокровищами подходил к южному побережью Черного моря, тем теплее становилось, и идти было легче. Через два месяца пути ассасины подъехали к Трапезунду. Солнце стояло в зените и ощутимо припекало, но снимать верхнюю одежду нельзя, чтобы не обнаружить скрытое под ней оружие. Хотелось есть и спать, но настроение у всех было хорошим. Вид переливающегося перламутровыми блестками моря и торчащих из него блестящих мокрых валунов привел усталых жителей гор в восторг. Похудевшие, с обветренными лицами, больше двух месяцев не видевшие крова над головой и нормальной пищи, они жадно рассматривали непривычный пейзаж. От морского воздуха, а может от усталости, у каждого кружилась голова.

Небольшой отряд въехал в тенистое ущелье прибрежных скал и спешился.

– Ждите меня здесь! – приказал Омид, снимая кольчугу и складывая на нее оружие. – А я отвезу письмо!

Трапезунд, апрель 1256 г

Трапезунд выглядел, как все города того времени. На окраине, в убогих, крытых ветками глинобитных лачугах ютилась беднота, возле полуразрушенных заборов лежали горы мусора, сильно воняло гнилью и нечистотами. Из-под копыт летели комья грязи, испуганно разбегались полуголые дети и редкие куры. Один раз Омиду с трудом удалось придержать коня, чтобы не растоптать немолодого мужчину, с трудом тащившего тачку с навозом. Наконец, он выехал в центральную часть, где все было по-другому. И дома побольше, и заборы покрепче. Запах моря чувствовался даже здесь, но вот в нос ударили запахи пересушенной рыбы и протухших водорослей, которые выдавали близость базара. Закутанная в чадру женщина несла на голове глиняный кувшин с водой, а в руках – набитые доверху корзины с продуктами. Другая, с открытым лицом, тащила свежую рыбу и овощи. Возле чайной несколько небритых мужчин играли в нарды. На площади мирно уживались греческий храм и мечеть, возле которых что-то обсуждали местные жители.

Дальше начинался богатый район. Вымощенные булыжником улицы, цветочные клумбы с розами и гвоздиками, высокие заборы, из-за которых выглядывали большие каменные дома местной знати… То и дело встречались пешие и конные патрули амирджандаров – местных гвардейцев. Они были в красных мундирах, черных брюках, коротких сапожках и белых чалмах. Форма напоминала ту, которую носили отборные части турецкой армии. И на боках у них висели кривые турецкие сабли.

Патрульные подозрительно косились на плохо одетого, забрызганного грязью чужака. А у въезда на улицу утопающих в роскоши белокаменных дворцов путь ему преградили три гвардейца. Настроены они были воинственно:

– Куда прешь, деревенщина! Разворачивай обратно!

– Я еду к Сулейману ибн Яхья, – сдержанно сказал Омид.

Амирджандары мгновенно преобразились, ибо только глупец оценивает человека по одежде, умный – по словам и осанке. Гвардейцам было уже неважно, как одет незнакомец – имело значение только то, что он знает имя их начальника, а решительное лицо и колючие стальные глаза подтверждают, что это имя парень услышал не на базаре…

Вежливо и почтительно они проводили странного путника к расположенному неподалеку белому дворцу, окруженному черным кованым забором с пиками на концах высоких прутьев. Здесь его внимательно выслушал вначале стражник, потом вызванный им начальник охраны, который принял письмо Рукн ад-дина Хуршаха и, велев посланцу ждать, отправился во дворец. Хотя он знал, что сейчас не лучшее время для того, чтобы идти к хозяину.

Командиру амирджандаров Сулейману ибн Яхья было сорок два года. Крупный сильный мужчина с бритой головой и резкими чертами лица, он сидел в плетенном из лозы кресле, откинувшись на высокую спинку и массируя пальцами виски. Стоявшие перед ним на низком столике яства – упругий овечий сыр, горячие пшеничные лепешки, зажаренные в кипящем масле перепелки, ароматный чай – остались нетронутыми. Снятый с головы белый тюрбан лежал на коленях, резко контрастируя с темно-синим парчовым халатом. Этот контраст раздражал Сулеймана. Он взял ненужный головной убор, и молча отвел руку в сторону. Стоявший за спиной Мустафа в ту же секунду с готовностью принял тюрбан у своего господина.

С утра по небу бродили низкие черные тучи, обещая грозовые ливни, а Сулейману в таких случаях не надо было выглядывать в окно: изменение атмосферного давления он определял по приступу мигрени. И хотя ливень давно прошел, головная боль осталась. Он не хотел вкушать любимые блюда, наслаждаться грацией танцовщиц, упражняться в стрельбе из лука или в фехтовании на саблях… В такие минуты он вообще ничего не хотел, все его раздражало, а жизнь виделась в самом черном свете… Да, он командир гвардии Трапезунда – ну и что? Что такое Трапезунд? Карликовое государство с пестрым национальным составом. Дуки – главы местных администраций из греческой знати, – скрыто враждуют между собой, подсиживают друг друга, и подрывают единство империи, в которой и так существует неустойчивое равновесие между православными и мусульманами… Правитель сопредельного государства султан Кай Кубад II Алаадин, под предлогом заботы о проживающих здесь турках, то и дело обращает внимание на слабосильного соседа: его войска периодически проводят маневры у самой границы…

А что может противопоставить могучей Турции империя, которая держится на копьях наемников? И хотя он сам командир наемных тюрков, именуемых гвардейцами, он хорошо знает им цену…

Сулейман сжал виски ладонями и, стиснув зубы, с трудом сдержал стон. Недопустимо выказывать слабость перед слугами, перед стражниками, стоящими за его высоким креслом и по углам комнаты… Только кто об этом помнит? И кто задумывается над бедственным положением с виду процветающего Трапезунда? Император Мануил, давно потерявший славу семейства Великих Комнинов, и сохранивший свою власть, лишь преклонив колени перед монгольскими ханами, которым согласился платить дань? Или погрязшие в интригах дуки, думающие, что все могут купить за свои аспры[23]? Нет, деньги, не подкрепленные силой, ничего не стоят! Низариты совсем не чеканят своих денег, им вполне хватает чужих! Говорят, что даже турецкий султан платит им дань!

В черном потоке тягостных мыслей забрезжило светлое пятно. Низариты называли себя друзьями начальника трапезундской гвардии, а их великий магистр неоднократно присылал к нему гонцов с богатыми подарками и тайными письмами… Просил он немного, а обещал золотые горы…

Действительно, помочь низаритам обосноваться в Трапезунде, оказать покровительство на первых порах и дать развернуться – все это вполне по силам Сулейману ибн Яхья… Кто может ему помешать? Император Мануил озабочен сейчас столь важным делом, как поиск третьей жены, дуки погрязли в личном обогащении и интригах, реальная власть – власть оружия, находится в его руках… Конечно, пустить в империю ассасинов, и дать им здесь укрепиться, это все равно, что внести в родной дом осиное гнездо, но об этом Сулейман предпочитал не думать. Зато через год-два, когда новые жители сплетут тайную, пронизывающую все общество паутину, посеют страх в сердцах местных, больших и малых правителей, подвесят их на ниточках, как куклы в передвижном театре, когда они наберут невидимую, но коварную и изощренную силу, которая сложится с грубой и прямолинейной силой гвардии, тогда все изменится… Император Мануил не вечен, тем более, что ассасины славятся своим умением укорачивать земной век королей, епископов и всяких баронов, а на опустевший трон вполне может взойти Сулейман ибн Яхья! Именно это пообещал ему великий магистр…

– Ванная комната готова, господин! – негромко доложил Мустафа.

Спустившись на первый этаж, мимо гвардейцев, стоящих с обнаженными саблями в коридорах и на лестничных площадках, Сулейман вошел в просторный гулкий зал со стенами из мрамора, высокими сводчатыми потолками и стрельчатыми окнами, застекленными цветными витражами. Ступая босыми ногами по подогретому полу, он подошел к небольшому квадратному бассейну в полу, сбросил халат на руки слуги, медленно спустился по гранитной лестнице и сел на скамеечку, идущую под водой вдоль боковой стены. Теплая вода приятно окутала большое, начавшее рыхлеть, белое тело до самого подбородка. За уровень наполнения бассейна и температуру воды, впрочем, как и за множество других бытовых, да и всех остальных вопросов, отвечал Мустафа. За годы, проведенные в Трапезунде, Мустафа стал для него не просто слугой, а доверенным лицом. Аккуратно сложив одежду хозяина, Мустафа выскользнул в коридор и занял место у двери – он прекрасно знал, что в моменты обострения болезни господина лучше не тревожить.

Сулейман ибн Яхья расслабленно сидел в бассейне, его организм сливался с водой, специально нагретой до температуры тела, и казалось, растворялся в ней, выпуская боль наружу… Косые солнечные лучи, проникающие сквозь витражи и окрашивающие стены в разные цвета, выявляли шероховатости на безукоризненно гладком мраморе, проявляя прямые параллельные бороздки от огромных пил, которыми в каменоломнях отрезали плиты от остального массива; пересекающие их круглые полоски – следы шлифовальных кругов; невидимые обычно микротрещины и едва заметные впадинки… Все это образовывало паутинчатые узоры на отшлифованном мраморе, и каждый раз они складывались в разные картины, которые то проявлялись, то исчезали, то менялись… Вот на той плитке – третьей слева, в радостном зеленом цвете ясно видна корона на чьей-то голове, да не на чьей-то, а на его собственной – это ведь его лицо… Хороший знак!

Он закрыл глаза. То ли от теплой воды, то ли от приятных мыслей, но боль постепенно отпускала. Сулейман даже испытал голод и хотел уже позвать Мустафу, чтобы приказать приготовить баранью голову – излюбленный деликатес: не возвращаться же к остывшим блюдам! Но открыв глаза, вдруг увидел, что картинки на мраморе изменились: в мрачном синем цвете появилось другое лицо – узкие раскосые глаза, выступающие скулы, жесткий взгляд… Хан Хулагу! А на месте коронованной особы, в кровавых тонах страшного возмездия теперь виделся всклокоченный изможденный старик – узник подземной монгольской тюрьмы… И это опять он сам! Плохой, очень плохой знак!

Сулейман откинулся на стену бассейна. Да, это подсказка судьбы… Положение изменилось. Монгольское войско выдвинулось в поход, и скоро доберется до Аламута. Вряд ли в этот раз назаритам удастся устоять против огромной армии внука самого Чингиз-хана… И что тогда станет с предателем, пустившим ассасинов в Трапезунд?! Монголы изобретательны в казнях… Могут привязать к хвостам четырех коней и разорвать на части, могут тащить за скачущим конем по бугристой степи, поросшей дикой колючкой, а могут просто перебить хребет и бросить на расклевывание хищным птицам… Нет, сейчас предложение великого магистра ассасинов уже не казалось таким привлекательным!

– Господин! – робко позвал Мустафа, войдя в ванную со скатанной в плотный свиток бумагой. Свиток был перехвачен красной ленточкой и скреплен коричневой сургучной печатью. С первого взгляда было видно, что это серьезный документ. Сердце Сулеймана неприятно ворохнулось.

– Что это?!

– Пришел странник, сказал, что принес послание от вашего друга – очень важного человека…

Командир амирджандаров молча протянул руку. Мустафа вначале вытер мокрую ладонь полотенцем, потом вложил в нее свиток. Сулейман уже знал – от кого это послание. Но тщательно всмотрелся в печать. Точно – это был отпечаток перстня Рукн ад-дин Хуршаха! Сломав печать, Сулейман развернул свиток и быстро прочел каллиграфически исполненную арабскую вязь:

«Дорогой друг Сулейман, да продлит Аллах твои дни! Пришло время превратить наши красивые слова в не менее красивые дела! Посылаю тебе самых верных своих людей, которые должны заложить первый камень нашего нового государства на твоей земле. Они привезли с собой казну Аламута, которая с твоей помощью, не сомневаюсь, будет сохранена и приумножена. Ты знаешь, что надо делать, и знаешь, какова будет моя благодарность. Да поможет нам Аллах в этом справедливом деле! Твой брат Рукн ад-дин Хуршах».

Да, он знал, что надо делать. Подобрать неприметный, стоящий на отшибе, но крепкий домик, поселить туда гостей, выделить им охрану и помощников, принять на хранение казну, помогать, пока они не освоятся на новом месте и пока не прибудут их соратники… Дело, в общем-то, простое! Знал он, и какова будет благодарность – возвышение, умножение богатства, а может быть, и трон императора Трапезунда! Но эти договоренности устарели. И «благодарность» он получит не от великого магистра ассасинов, а от известного своей жестокостью и непреклонной волей хана Хулагу! Сулейман невольно перевел взгляд на пророческие знаки, но ничего не увидел: гладкий мрамор переливался в ярких цветах оконных витражей, и трудно было представить, что на нем появлялись какие-то пророческие знаки. Но это ничего не меняло…

– Азата ко мне! – приказал Сулейман, выбираясь из бассейна и позволяя Мустафе накинуть на себя длинный белый халат, впитывающий влагу.

Через минуту в банном зале возник начальник стражи – скуластый, явно тюркского происхождения, воин с непокрытой наголо бритой головой, в жилете из грубой кожи и брюках, заправленных в сапоги с острыми, загнутыми вверх носами. Не решаясь ступать по подогреваемому мрамору, он замер у порога, предварительно поклонившись своему господину.

– Сколько человек с гонцом, который принес письмо? – спросил Сулейман, и по тону можно было определить, что вопрос задан не для того, чтобы подготовить пиршественный стол для гостей.

– Он один, господин. На мой вопрос ответил, что с ним еще двое.

– Значит, не меньше шести-восьми, – задумчиво проговорил Сулейман. – Это ассасины. Ты знаешь, что каждый из них стоит трех обычных воинов?

Азат снова поклонился.

– Простите мою дерзость, господин, но слухи часто преувеличивают возможности людей, которых боятся. Ассасины известны хитроумными и коварными убийствами, а не подвигами на полях сражений…

– Это правда, – кивнул Сулейман. – Но, тем не менее, возьми не меньше дюжины своих лучших бойцов и пусть у каждого будет лук или арбалет. А теперь слушай, что надо делать…

– Я весь внимание, господин! – приложив правую руку к левой стороне груди, амирджандар склонил голову.

– Назначь гостям встречу в Южном ущелье, на закате… Туда можно зайти с двух сторон и взять их «в клещи». Неожиданное нападение позволит быстро решить дело. Хотя все равно избегайте ближнего боя – вначале используйте луки… Трупы бросите в реку, а сундуки или мешки с грузом привезете сюда! Все ясно?

– Ясно, господин! – в очередной раз поклонившись, Азат развернулся и исчез за дверью.

А Сулейман еще долго рассматривал стену, отыскивая знаки, которые оценили бы правильность его решения. Но гладкий холодный мрамор безразлично блестел в разноцветных солнечных лучах, и никаких изображений на нем не появлялось.

Когда солнце стало заходить за горную гряду, конный отряд амирджандаров выехал через кованые ворота дворца и помчался по улице. Первым на вороном коне скакал начальник стражи. Теперь он был в пластинчатых доспехах на тканевой подкладке и металлическом шлеме с перьями. Двенадцать всадников, растянувшись по дороге, скакали рысью за своим командиром. Они тоже были в доспехах и шлемах, с копьями, саблями и луками – словом, в полном боевом снаряжении. Через полчаса гвардейцы подъехали к Южному ущелью. Поскольку все было оговорено заранее, отряд без дополнительных совещаний разделился надвое. Семеро, во главе с Азатом, бесшумно двинулись по основной дороге, шестеро поехали в обход по узкой, заросшей деревьями и колючим кустарником, тропинке.

Четверо ассасинов сидели в темном сыром ущелье и смотрели, как совсем рядом стремительным потоком несется шумная холодная река, петляя между поросшими лесом склонами, перекатывая окатыши, и обходя валуны, которые не удавалось сдвинуть с места. При этом бойцы мрачно жевали надоевшую вяленую конину и черствые лепешки, то и дело настороженно оглядываясь по сторонам, и время от времени бросая непонимающие взгляды на молчаливого, как всегда, Омида.

– Что-то нас не особенно гостеприимно встречают, – вроде ни к кому не обращаясь, сказал Рошан. – Мы думали, свежей баранины поедим, в бане попаримся, на мягких постелях выспимся…

Несмотря на грохот вздымающего брызги горного потока, Омид расслышал каждое слово, но промолчал: ведь у него Рошан ничего не спрашивал – так, рассуждает вслух…

– Слушай, Омид, а куда ты послал Бахрама? – на этот раз Рошан четко адресовал вопрос. Но это вовсе не означало, что он получит столь же четкий и ясный ответ. Омид только пожал плечами.

– Бахрам должен узнать – стоит ли нам рассчитывать на местное гостеприимство. И какое именно…

Парвиз внимательно следил за своим старшим. По неуловимым признакам он понял: что-то пошло не так, Омид почувствовал опасность и пытается как-то противостоять ей… Но почему тогда они не готовятся к бою? Или почему не уходят? Почему не прячут казну? И чего вообще они ждут в этом ущелье?

Парвиз был самым сообразительным из группы ассасинов, и он все понял правильно. Омид действительно был насторожен. Насторожили рафика три вещи. Во-первых, Сулейман ибн Яхья не принял его лично, хотя он был не просто гонцом, а доверенным лицом великого магистра, которому командир амирджандаров обязался оказать помощь, а такие отношения требуют личного знакомства. Во-вторых, Сулейман не предложил привезти казну во дворец, а почему-то назначил встречу за городом. Заехав на базар и поговорив с торговцами, Омид узнал, что Южное ущелье – пустынное место, пользующееся дурной репутацией: раньше там прятались разбойники, да и сейчас горная река часто выносит разбитые о камни до неузнаваемости трупы… И третье: зачем ждать сумерек? Если у командира гвардейцев нет дурных мыслей, то логичней сразу спрятать в надежное место сундуки с драгоценностями и позаботиться о людях, уставших после долгого и опасного путешествия: накормить и напоить их, разместить на ночлег… Нет, действия Сулеймана ибн Яхья явно свидетельствовали о замышляемом предательстве…

Шум реки помогал амирджандарам, заглушая цокот копыт о камни. Оба небольших отряда медленно сближались, зажимая ожидающих странников «в клещи». Наконец «клещи» сомкнулись: с натянутыми луками и обнаженными саблями гвардейцы за очередным поворотом столкнулись нос к носу и едва сдержали готовое к бою оружие. Но никаких ассасинов здесь не было! Впрочем был один, по имени Бахрам, но он спрятался на вершине заросшей лесом скалы и, невидимый снизу, наблюдал, какая судьба была уготована ему и его товарищам, которые тоже находились в ущелье, но другом – Северном, расположенном на противоположном конце города!

Пока растерянные амирджандары обсуждали – что делать, Бахрам спустился по противоположному склону горы, вскочил на лошадь и через полчаса добрался до своих.

– Ты был прав! – еще не спешившись, ответил он на вопрошающий взгляд Омида. – Тринадцать конников в доспехах подкрались с двух сторон с оружием на изготовку! Нас не застали, так чуть друг друга не перебили…

– Вот тебе баранина, вот тебе баня, – медленно сказал Омид Рошану. И, уже обращаясь ко всем остальным, добавил:

– Теперь ясно, на какое гостеприимство мы можем рассчитывать!

Несмотря на свое мужество и выдержку, ассасины несколько растерялись. Усталые люди надеялись, что все испытания остались позади, а оказалось – они только начинаются…

– Что будем делать, рафик? – поинтересовался Сивуш. – Придется возвращаться?

Омид презрительно скривился.

– Разве неудача может отменить приказ старшего? Нам поручено сохранить казну, значит, ее надо надежно спрятать…

– Да тут полно трещин, пещер, ущелий! – Бахрам обвел рукой окружающие скалы. – Куда угодно можно засунуть! Только уже смеркается, может, подождем до завтра?

– Нет времени ждать! Ищите сейчас и быстрее!

Через полчаса подходящее место нашли: узкую расщелину над излучиной реки, в густых зарослях терновника. Там жила пара змей, но убивать их не стали: пусть охраняют! Сундуки затащили в расщелину, вход завалили камнями – случайно не найдешь…

Подложив седло, Омид на обрывке бумаги нарисовал карту-схему, привязав местонахождение сундуков к приметам местности.

– Значит так, Парвиз и Сивуш возвращаются в Аламут, и докладывают все даи аль-кирбалю Мухаммаду, – он протянул свернутую карту Парвизу, тем самым назначая его старшим.

– Рошан и Бахрам остаются в Трапезунде, и ждут наших! Причем, каждый день проверяют это место! Каждый!

– И сколько надо будет ждать? – спросил Рошан, явно недовольный тем, что их с братом разлучают.

– Пока не придут. Хоть всю жизнь.

– А ты, Омид, куда? – поинтересовался Парвиз.

– А я должен наказать предателя, – буднично произнес рафик.

– Один?! Почему бы тебе не подождать подкрепления?!

– Если не убить змею сразу, это доставит много хлопот в будущем, – ответил рафик древней поговоркой. И добавил: