Зона заражения Афанасьев Александр

Иные командиры на земле без доклада и ж… вытереть не дают. По мне – большая глупость. Каждый из моих людей подобран мной лично и хлебнул немало дерьма. Что касается Кочевника, то я уверен, что он будет ныкаться, пока может, и откроет огонь, когда это будет действительно необходимо.

Проблема в том, что когда он откроет огонь – наш низкий профиль накроется к чертовой матери. А я не могу понять, на чем здесь напоролись Шилды? Они что, решили выдвигаться к цели днем и напоролись на вахов? Или есть что-то еще.

– Работаем…

Инженер показывает большим пальцем вниз – есть духи. Показываю, что встану в копье – так на нашем сленге называется группа, которая непосредственно входит в помещение. Копье – группа, входящая в помещение, кулак – группа огневого прикрытия, щит – группа, прикрывающая копье, глаза – наблюдатели-снайперы. Удобно.

Меняю «Каштан» на пистоль, встаю справа. Стрелок слева проверяет дверь, показывает большой палец. Инженер поворачивает нам свой планшет, на нем – расположение источников сердцебиения по комнате. Я показываю большой палец, осторожно толкаю дверь…

Комната. Не похожа на казарму или что-то в этом роде. Какой-то урод явно мужеска полу дрыхнет на коврике справа. К Аллаху его. Еще один, к моему ужасу, сидит, не лежит, а сидит слева, но на меня никак не реагирует – обкурился до полного отупения. К Аллаху и его – видно в приборе, как на стену брызнуло. Сорок пятый калибр и двести двадцать грейн – самое то в таких случаях.

Показываю рукой – чисто.

И вот тут-то…

Короче, есть у меня чутье… сам не знаю, как это получается, но бывает чутье, когда что-то не так. Нет, я не смогу, к примеру, увидеть установленный под дорогой фугас, если вы об этом. Но почему-то чувствую, когда надо обратить на что-то внимание. Что что-то не так.

Потом я понял, что смутила меня третья лежанка рядом с двумя другими – она-то меня и насторожила. Одна есть, на второй должен был спать тот, кто обкурился и сидел у противоположной стены, а где третий?

Куда он делся?

Тишина в эфире внезапно срывается криком: огонь! Похоже, вляпались, кончилась наша тихая прогулка.

Прежде чем мы сообразили, что делать дальше, в стене совершенно невидимая для нас до этого открылась дверь и вывалился боевик – пардоне муа за подробности, совершенно голый. И боевик этот был сантиметров на пятнадцать выше меня, здоровый как лось.

Собственно, мне до этого было по фиг, и реагировал я, как и должно реагировать на упражнение № 9 – внезапное нападение с тыла. То есть дважды выстрелил в нападающего. Первая пуля попала куда-то в предплечье, вторая – в голову, но, поверите или нет, этот ублюдок не успокоился! С пулей в голове он ринулся на меня, издавая и хрип, и мычание разом. Стрелять мог только я, остальные задели бы меня – я выпустил еще три пули, прежде чем боевик рухнул на меня всей тушей, сшибив с ног. Перескочив через меня, копья начали штурм помещения, из которого вылезла эта обезьяна. Через несколько секунд раздался истошный женский крик. Выстрелов не было.

С трудом столкнув с себя тушку, я встал. Прямо как был, не вытираясь, зашел сам. Ну… в общем-то круто.

Не… я не ханжа, вы не подумайте там чего, нет. Я такой же, как и все. Выпью, если нальют, хотя держу себя в руках. Проставлюсь, когда надо. Бабы у меня постоянной нет, но ее у многих из наших нет, кто в разводе, кто так и не женился, идя от случая к случаю, как говорится. Но все-таки есть какое-то понимание, что вот мы дохнем, мерзнем, жаримся, убиваем, сами пули ловим – за что? За то, чтобы защитить какую-то мирную, нормальную жизнь. От которой мы добровольно отказались, дабы у других она была. Но как быть, если эта нормальная мирная жизнь день ото дня все дерьмовее и дерьмовее, и иногда ловишь себя на мысли, что ее уже не хочется защищать.

Вот это вот – что такое?

Мелькнула мысль – снять бы на видео этот траходром в хорошем разрешении, да послать папе. Пусть полюбуется.

Я этого, конечно, не сделаю. Не за это бабки получаю. Но мне все равно интересно – как вот быть с такой фигней. Просто как человеку интересно. Еще салагой, зеленым совсем, я слышал разговоры старших по званию об Афгане – тогда еще СССР был. Там были бабы, которые занимались проституцией в действующей армии. А поскольку тогда долларов не было, а были какие-то чеки, которые, как я понял, на доллары менялись, они этими чеками за свои… любезности брали. Но это были прожженные бабы, которые в общем-то и понимали, кто они такие есть – б… последние. А вот как это вот воспринимать? В девятнадцать лет?

Девица продолжала истерить, а потому я с размаху залепил ей пощечину. Потом вытер руки о грязную простыню, достал камеру.

– Держи ей голову.

Сфотографировал со вспышкой, через секунду дало результат – бинго. Камера была необычная, армейского образца. Там память и специальная программа, анализирующая снимки и сравнивающая со списками разыскиваемых лиц. В моей камере было забито в память только одно лицо. Есть. Вторая часть выполнена.

– Главный – всем, у нас бинго, повторяю – бинго. Готовимся отходить, выходим из адреса, выходим из адреса…

– Бинго, Кочевник принял. Движуха со всех сторон, работаем.

Самые большие проблемы, по моему опыту, бывают как раз на отходе. Когда ты перемещаешься, когда ломается боевой порядок, когда могут сбить эвакуационный вертолет или шаттл. Сидя на укрепленных, с толком выбранных позициях, ты можешь держать их, пока патроны не кончатся. А вот на отходе можно нахвататься.

– Пакуем ее. Жестко.

– Понял…

Желания пожалеть шалаву, которая наверняка и в Бейруте своего хахаля подставила, а здесь шпилилась с одним из бородатых, пока папаша деньги на выкуп собирает – так, типа чтобы время занять, – у меня нет никакого. А потому я ширяю ее препаратом… хитрым таким, полностью не выключает, но становишься вялым, как после хорошей попойки. После чего мы ее пакуем в мешок, прямо как есть, не до сантиментов – мешок специально подбирали, по росту. Мешок – в крепления на спину Гавриле, он у нас самый здоровый, а сзади – еще и баллистический щит на креплении. Теперь гарантия почти сто процентов… ни спереди не попадет, ни сзади.

– Главный – всем, прикрываем Гаврилу, отход, отход, отход!

Вываливаемся в коридор. На улице шмаляют и шмаляют сильно, но стены держат. По сути, копью выгоднее под прикрытием этих стен и оставаться. Их не прошибить даже крупняком – толщина сантиметров семьдесят, каменные валуны на цементе из глины и кизяков. И от мины спасемся.

Духи лезут с третьего, стреляют, но вниз уже не торопятся. Научены горьким опытом. На слух – ствола четыре-пять.

А что, если…

– Прорываемся наверх! Противогазы!

Наверху – крыша. Господствующая точка плюс намного проще забирать, чем сбрасывать тросы и висеть, ожидая гранату РПГ в брюхо. И если отбиваться, то пара огневых точек на самом высоком месте совсем не лишней будет.

В противогазе видно совсем хреново, но это не главное. Главное то, что у меня шесть гранат, содержащих полицейский паралитический газ. Он не то что боевой, но на самой грани: при его применении появляются сильно затрудненное дыхание, слабость, судороги. Легкие парализует, ни выдохнуть, ни вдохнуть, ни о какой серьезной нагрузке и речи быть не может, все силы уходят на то, чтобы дышать. Если в течение десяти-двенадцати минут не вынести человека, пораженного этим газом, на свежий воздух, последствия будут необратимыми – инвалидность от нарушения кровоснабжения головного мозга или смерть. Что самое главное – симптомы эти проявляются очень быстро: пять-семь секунд. Его разработали и массово применяли пять лет назад, тогда чуть ли не в половине стран беспорядки были.

Под прикрытием неприцельного огня приближаюсь и забрасываю гранату наверх. Выждав секунд десять, иду наверх, простреливая перед собой одиночными. Лестницу удается пройти чисто, газом их уже шибануло, остатками того, что было в магазине, я переправляю всех к Аллаху Всевышнему. Надеюсь, они его не разбудят…

– Идем наверх! Не тормозим!

Скорее всего в комнатах больше нет никого, кто мог бы нам угрожать. А мы чем быстрее поднимемся на крышу, тем лучше.

Выход на крышу есть, крыша, как и положено в арабских странах, – плоская, тут почти нет дождей, но его приходится поискать. Наконец найдя в одной из комнат лестницу, выбираемся наверх. Свежий воздух… как хорошо-то. В этом доме даже пахло дерьмом.

– Главный – всем, мы на крыше основного здания, повторяю – крыша основного здания, подтвердите, что видите нас.

Предупреждать надо всегда, иначе охнуть не успеешь, как твоя же группа прикрытия отработает по тебе, приняв за еще одну огневую точку противника.

– Главный, здесь Кочевник, вижу тебя на час.

– Я Главный, начинаю работать по направлениям от шести до двенадцати от тебя. Держи остальные.

– Понял.

Конечно, у нас нет тяжелого оружия, какое есть в группах щита, но и «Каштан» тоже кое-чего может. От пятисот до семисот пробивает только так.

– Тит, закрой выход на крышу. Гаврила, посмотри, что с Ваней…

Ваня по-нашему – это заложник, слово это пошло от манекена, который ставили в комнате смерти и попадание в который моментально давало незачет по упражнению. Заложник у нас сегодня – отнюдь не Ваня, а Маня, но посмотреть все же надо. Больше всего я боюсь, что она этой дрянью успела дыхнуть.

– …Остальные со мной.

Отстегиваю сошки, ставлю автомат. Переставляю магазин. Один из секретов – всегда имейте при себе несколько типов боеприпасов. Объясню почему. До «Каштана» у меня основным был SCAR с тяжелым стволом, к нему у меня всегда были как минимум четыре типа боеприпасов. Первый – разрушающийся – они использовались на тренировках, чтобы оборудование тира не дырявить, но я использовал их для работы в помещениях, типа освобождения заложников. Второй – стандартный пехотный, третий – трассеры. Четвертый – я всегда имел при себе один магазин и как минимум пару пачек патронов для стрельбы на дальние расстояния. Лично мой выбор тогда был «Бергер Таргет», на сто семьдесят пять грейн – очень тяжелая коммерческая пуля, для SCAR – почти на пределе возможного. Так, у меня было одно и то же оружие для работы и на пять метров, и на тысячу.

Сейчас «Каштан» позволяет работать еще более тяжелым боеприпасом. Его я и ставлю. В прицеле включаю режим наведения, теперь я буду не только стрелять, но и наводить на цель остальных. Проверенный метод, позволяет добиться отличных результатов при сокращении расхода боеприпасов.

Машины – первые, которые заметил Кочевник, – весело горят ярким пламенем, но основные события разворачиваются дальше. Дальше стоит еще одна машина, стоит хорошо, и с нее работает пулемет.

Лазером отмечаю цель: один – два – три.

– Одиночными. Огонь!

Три винтовки разом бьют одиночными, и пулемет замолкает. Вот это то, что я называю хорошая работа. Один может ошибиться в прицеливании, но трое – вряд ли. И расход меньше, чем если пытаться подавить противника очередями.

Следом начинаем работать по перемещающимся по вади боевикам. Это и не боевики вовсе, это местный мирняк с автоматами. Против нас они ничего не имеют, да и мы, если честно, тоже против них ничего не имеем. Просто мы пришли на их землю без разрешения, и теперь для них дело чести – нас убить. А нам надо выбраться отсюда, и потому мы тоже вынуждены их убивать. Вот такая вот жизненная загогулинка.

Немного отстреляв наиболее активных, я выхожу на связь и выясняю, что там с шаттлом. Оказалось, что шаттл только что взлетел из-за каких-то там проблем. Добавив группе эвакуации скорости тихим незлым словом, меняю магазин и принимаюсь за отстрел заново.

Тем временем боевики, поняв, что им противостоит не банда, а нечто более серьезное, сменили тактику. Очистив зону прямой видимости, они отступили за повороты вади, за строения, и открыли неприцельный огонь. Дело весьма неприятное – они в гражданской войне этому навострились, а так – искусство, забытое со времен, когда были станковые пулеметы. Суть в том, чтобы вести беспокоящий огонь по-минометному, со значительным возвышением ствола. Точность в этом случае никакая, но если боеприпасов много, а торопиться особо некуда, толк будет. Таким образом обстреливали правительственные войска на блоках, противника в городской застройке – ротный пулемет, правильно поставленный на склоне холма, способен вести огонь на три километра, крупнокалиберный – на четыре-пять. А если у них есть еще и корректировщик, то рано или поздно прилетит. Пуля-то – дура.

– Главный – Кочевнику, как принимаешь?

– Отлично принимаю.

– Доложись.

– Двое трехсотых. По боеприпасам – примерно половина осталась.

– Пробивай их «Арбалетами». Поставь на воздушный подрыв.

– Есть.

Мы тоже попробуем. Хоть у нас нет ни одного «Арбалета» – у нас два подствольника. По-минометному тоже неплохо получается.

– Подствольниками по целям на обратном склоне холма – огонь.

Сам я, поставив автомат чуть ли не на попа, попытался делать то же самое, что и они, – пробивать навесом. Потом понял, что только боеприпасы расходую, и решил наблюдать и прикрывать на случай, если попробуют подобраться ближе.

– Кочевник – Гнезду, сообщите РВП.

– Гнездо – Кочевнику. Пятнадцать минут.

– Гнездо, какого, б… Мы под огнем, какого… телитесь.

– Гнездо – Кочевнику, видим движение на земле, обходим.

– Понял. Посадочная горяча.

– Вас понял.

Еще бы день простоять и ночь продержаться. А пульки свистят… неприятно так.

– Кочевник два, отступайте в основное здание. РВП – пятнадцать Майк.

– Вас понял.

Прикрывать некого и незачем – боевики скрылись из поля прямой видимости. Пули бьют редко и неметко, но рано или поздно попадут…

– Гаврила, тащи Ваню в дом, на верхний этаж.

Если нам на простреливаемой крыше играть в русскую рулетку нормально, то вот заложника надо уберечь любой ценой. Пусть будет под крышей.

Пристроившись на крыше в позе отдыхающего крокодила, долблю по экрану тактического планшета, пытаясь пробиться через список заказов и заказать себе спутниковое время. Для тех, кто не в курсе: в Лондоне существует биржа космических услуг с филиалом в Торонто, и там в числе прочего продают спутниковое время как коммерческих, так и бывших государственных спутников. Работают на этой бирже такие компании, как «Бигелоу Аэроспейс», «СпейсИкс», «Орбитал Сайнс» и «Вирджин Галактик». Надеюсь, у кого-то что-то есть.

Наконец на мою заявку пришло подтверждение. Бляха муха, три тысячи франков в минуту! Они совсем ошалели. Но делать нечего – собственная задница стоит дороже.

Отправляю номер своего рабочего счета для подтверждения, запрос на установку контакта – и в этот момент в меня попадает пуля. Самая настоящая, пулеметная пуля, летящая по крутой, параболической ракетной траектории. Попадает она в самый нижний край рюкзака – еще бы немного, и попала бы в… простите, задницу. А это очень хреновое ранение.

Сначала пытаюсь понять, что произошло. Потом ощупываю себя, цел или все-таки попало.

– Командир ранен!

– Цел я! – ору со всех сил, хотя сам в этом не уверен. – Готовимся принимать данные! Живо, живо, живо!

Планшет выпал из рук, я хватаю – пошла картинка. Она самонастраивающаяся – планшет отправляет запрос, исходя из своего местоположения, и система выдает данные со спутника в режиме реального времени. Вверху в бешеном галопе летят цифры в сотых долях секунды, и я отстраиваю, чтобы дать картинку, потом вывожу на нужный уровень увеличения. Система довольно проста – она строит карту, автоматически анализирует ее на наличие целей и классифицирует их, давая полевому командиру готовую карту в режиме реального времени и даже с подсказкой решений при необходимости. Подсказку я выключил, мне нужны только цели…

Есть!

Четыре минуты и двенадцать тысяч франков – во столько обходится мне обновленная карта местности. В центре – местоположение планшета, то есть и наше положение, карта захватывает радиус в двадцать миль и содержит достоверные данные на момент ее составления. Хочешь – обновляй, но это будет стоить еще двенадцать тысяч франков. Уменьшаю кратность, затем вывожу на максимальное увеличение подозрительный квадрат и наблюдаю за мгновенным изображением самодельной самоходной артиллерийской установки. На китайском крановом шасси установлена качающаяся часть советской 122-миллиметровой гаубицы…

– Готовим «Шмеля»! «Шмеля»!

«Шмель» – последняя наша надежда. Чертовски дорогая штука, поэтому он у меня в рюкзаке – чтобы ни у кого не возникло желания использовать его зазря. Это миниатюрный ударный БПЛА-самоубийца, его боевая часть содержит заряд, примерно равный заряду РПГ-7. Учитывая тот факт, что им можно прицельно бить в уязвимое место танка, можно считать, что это противотанковое вооружение.

Соединяя одну консоль с другой, выкладываем стартовую катапульту. Я собираю самолетную часть… совсем дрянное дело – собирать это под обстрелом. В этот момент первый разрыв ложится правее и ниже.

Понеслась душа в рай.

– Готово!

– Уй…

В кого-то попали… но времени нет. Не отвечая на огонь, подсвечивая себе инфракрасными фонарями, устанавливаем собранный планер на катапульту, и в этот момент второй снаряд взрывается на дворе, метрах в десяти от нас. Только то, что мы на верхотуре, спасает нас, а если бы группа прикрытия была во дворе, аккурат были бы двухсотые. Сейчас пехота может намного больше, чем двадцать лет назад, но никто не придумал, как уберечься от прямого попадания гаубичного снаряда.

– Целы?

Пыль, ни хрена не видно, но здание, похоже, стабильно. Если нам повезет, то стабильным оно и останется. Ставим обратно планер на катапульту.

– Контроль.

– Нет времени, пускаю!

Запускается винт. Он должен развить максимальную тягу, для чего аппарат удерживает на месте стяжка из резины. Ее усилие на разрыв точно рассчитано.

Хлопок – аппарат срывается с места. На секунду замирает сердце – а если облом? Но нет. Чисто сходит, летит… третий взрыв раздается за стеной, они неправильно взяли поправку по дальности, бьют между первым и вторым разрывом – пристреливаются, но неправильно. Аппарат летит через пыль, поднятую взрывом, его мотает – это видно по изображению. Аппарат веду я, потому что тренировался, и никому это больше не доверю.

Управление БПЛА – дело нелегкое. Нет терморежима, есть только примитивная камера, передающая изображение, и на ней – ИК-фонарь и ИК-фильтр. Какое там изображение – можете себе представить. Для экономии поставили самую примитивную, дешевую и требующую минимального питания матрицу. И вообще эта система предназначена для использования в основном в условиях ровной местности, никак не в горах.

Стреляют? Плевать, отвлекаться нельзя, я должен вывести БПЛА к цели. Мы переваливаем хребет, и тут я вижу вспышку… ага, вот и гаубица.

Четвертый разрыв ложится ближе и вываливает часть стены. Снова осколки и камни, летят в том числе и нам на голову. Но мне не до этого – я должен довести аппарат до цели, и плевать на все остальное.

В последний момент я решаю пойти ва-банк и меняю точку прицеливания – теперь целюсь не в саму установку, а в снарядный ящик. Видно более-менее, видна движуха – заряжают, и я видел снарядный ящик. Вот по нему и…

Изображение гаснет. Только сейчас я начинаю чувствовать холодный пот на спине и как сводит руки.

– Ну?

– Летела ракета… – начинает кто-то шуточку.

Глухой грохот разрыва вдали.

– Есть! Твою же… есть!

Шаттлы идут один за другим, их слышно не по двигателям – они очень тихие, а по пулеметам. Один из шаттлов канонерский, на нем установлен старый добрый «Миниган». Несмотря на засилье кейсов в пулеметных системах, он до сих пор картриджный, как в старые добрые времена. Причина этому проста – темп стрельбы от двух до четырех тысяч. Подобрать лак для покрытия порохового состава, который бы защищал от самопроизвольной стрельбы, – для «Минигана» не невозможно.

Когда стреляет «Миниган», мое сердце наполняется радостью. Это мало с чем можно сравнить. Отдельные выстрелы не слышны – вместо них глухой рокот. Сплошная струя трассеров разбивается о землю и, рикошетя от каменной земли, летит во все стороны. Жесть как она есть – вот почему большинство спецназов всего мира предпочитает на технике именно это оружие.

– Главный – всем, фаза три. Гаврила, тащи Ваню на крышу…

Не знаю, почувствовали ли что-то боевики или нет, но огонь ослабевает. Гаубица замолкла – значит, и в самом деле попал. Шаттл зависает над крышей, первым делом поднимается Гаврила с заложником, через люк в полу и лебедку.

Далее – время и нам, грешным.

В десантном шаттле на удивление тихо, после разрыва в десяти метрах от нас. Или я оглох. Ваня трепыхается в мешке… действие препарата начинает проходить, но мне как-то пофиг. Надо еще прикрытие забрать, и дело сделано.

Идем на базу…

Нет, все-таки какая шалава, а? Такая нигде не пропадет.

Да пофиг мне. Пофиг.