Американский снайпер. Автобиография самого смертоносного снайпера XXI века ДеФелис Джим
«Морские котики» используют прицелы Nightforce. У них отличная оптика, кроме того, они очень прочные и живучие в экстремальных условиях. Их практически никогда не нужно калибровать. Во время командировок я также использовал дальномер Leica для определения расстояния до цели.
Большинство моих винтовок имели накладные регулируемые щеки приклада. Гребень (вообще-то так называется верхняя часть приклада, расположенная между пяткой и шейкой, но термины иногда используются в другом значении) позволяет комфортно смотреть через окуляр прицела. Раньше требовалось использовать быстротвердеющую пену, чтобы отрегулировать высоту приклада. (По мере того как линзы оптических прицелов становились крупнее, а ассортимент их увеличивался, возможность регулировки высоты приклада имеет все большее значение.)
На моих винтовках спусковой крючок отрегулирован так, что при нажатии требуется усилие в два фунта. Это очень небольшое усилие. Мне хочется, чтобы спуск удивлял меня каждый раз; я не хочу дергать винтовку в момент выстрела. Мне не нужно сопротивление: выбрал цель, изготовился, палец на спуск, мягкое нажатие и выстрел.
Как охотник, я умел стрелять, то есть умел сделать так, чтобы пуля, вылетевшая из точки А, попала в точку Б. В школе снайперов я узнал о науке, которая за этим стоит. Вот один из интереснейших фактов: оказывается, ствол винтовки не должен ни в одной точке касаться ложа. Для повышения точности они должны свободно двигаться один относительно другого. (Для того чтобы ствол «плавал» в ложе, оно должно иметь соответствующую форму. Ствол крепится к ствольной коробке, а не к цевью.) Когда вы делаете выстрел, ствол вибрирует при прохождении пули по нарезам. Вибрация передается предметам, касающимся ствола, что влияет на точность. Кроме того, есть такая штука, как сила Кориолиса[59]: вращение Земли тоже оказывает влияние на траекторию полета пули. Впрочем, последнее ощутимо только при стрельбе на экстремально дальних дистанциях.
В снайперской школе вы буквально живете всей этой информацией. Вы заучиваете зависимость упреждения от расстояния и от скорости движения цели — если человек идет, если он бежит. Вы продолжаете делать это до тех пор, пока эта информация не закрепится не только в вашем мозгу, но и в ваших руках, ладонях и пальцах.
В боевой ситуации я обычно учитываю поправку на дальность до цели, а поправку на ветер во внимание не принимаю. (Поправка на дальность до цели учитывает отклонение траектории полета пули от горизонтали, вызванное воздействием силы тяжести; поправка на ветер учитывает отклонение, вызванное воздействием бокового ветра.) Ветер непрерывно меняется. И в тот момент, когда я вношу поправку, направление или сила ветра переменится. Поправка на дальность другое дело — в боевой ситуации чаще всего вы не располагаете временем на внесение точных поправок. Вы должны стрелять, пока вас не застрелили.
Зачет
Я не был лучшим снайпером на курсе. Скажу больше: я провалил зачет. Это означало, что меня должны были отчислить.
В отличие от снайперов морской пехоты мы не работаем парами с корректировщиками. Философия SEAL базируется на других принципах: если с вами в поле боец, он должен воевать, а не наблюдать. Но во время подготовки мы используем корректировщиков — наблюдателей.
После того как я провалил зачет, инструктор провел полную проверку моего снаряжения и оружия, пытаясь понять, что пошло не так. Прицел был в идеальном состоянии, винтовка не вызывала нареканий, смазка на месте…
Неожиданно он посмотрел на меня.
«Жевательный табак? — сказал он, не столько спрашивая, сколько констатируя. — Ну…»
Я не жевал табак во время зачета. Это было единственное, что отличалось от моего обычного поведения… и именно это и оказалось ключом к разгадке. Я сдал экзамен с честью — и с доброй порцией жевательного табака за щекой.
Вообще снайперы — народ суеверный. Мы верим в приметы и ритуалы почти как профессиональные бейсболисты. Посмотрите бейсбольный матч. И вы увидите, что игрок перед началом игры всегда выполняет одни и те же действия — крестится, бьет ногой о землю, изображает летучую мышь. Вот так же и снайперы.
Во время тренировок и даже после я всегда одинаково обращался с винтовкой, протирал ее одной и той же ветошью, старался, чтобы все было одинаково. Делал все, что я, со своей стороны, могу держать под контролем. Это нужно мне для поддержания уверенности.
Снайперы SEAL умеют гораздо больше, чем просто стрелять. По мере прохождения учебного курса я освоил науку быстро анализировать местность и окрестности. Я научился смотреть на вещи глазами снайпера.
Если бы я хотел убить меня, какую позицию я бы выбрал? Эту крышу. С нее я могу расстрелять целое отделение.
Как только я определил удобные для снайпера точки, я начинаю внимательно их изучать. У меня в этом смысле отличное видение, но тут важно не столько видеть, сколько научиться воспринимать — какие движения должны привлечь ваше внимание, какие характерные черты способны выдать засаду.
Я практиковался сохранять остроту восприятия. Наблюдение — тяжелая работа. Я постоянно упражнялся в распознавании предметов на большом удалении. Я делал это даже в отпуске. На ранчо в Техасе есть птицы, животные — вы смотрите на них с расстояния и стараетесь различить движения, черты, малейшие несоответствия в ландшафте.
Со временем мне стало казаться, будто все, что я вижу, тренирует меня, даже видеоигры. У меня есть маленький карманный маджонг[60], который мне подарили на свадьбу. Я не знаю, насколько удачным этот подарок был в качестве свадебного — все-таки это карманная игра для одного человека, — а вот в качестве тренажера он оказался великолепным. В маджонге вы постоянно рассматриваете костяшки, пытаясь найти совпадения. Для того чтобы отточить свои навыки, я сыграл множество партий против компьютера (с ограничением времени).
Я уже говорил это выше и повторю снова: я не самый лучший снайпер в мире. Даже на моем курсе было много парней, превосходивших меня. Я выпустился в числе середнячков.
Когда это произошло, парень, бывший гордостью нашего курса, попал в мой взвод. Правда, его снайперский счет никогда с моим не сравнялся, отчасти потому, что его на несколько месяцев командировали на Филиппины, в то время как я был в Ираке. Чтобы быть хорошим снайпером, нужны навыки, но еще нужна и возможность. И удача.
Избитый дельфинами, чуть не съеденный акулами
Проведя целое лето в школе снайперов, я вернулся в свой взвод, где тут же приступил к отработке учебных заданий, поскольку мы готовились к новой командировке. И как и всегда самые большие неприятности ждали меня в воде.
Морские животные всеми считаются милыми и уютными, но лично я после нескольких столкновений с ними думаю иначе.
В то время ВМС реализовывали программу охраны гаваней с помощью дельфинов. Нас использовали в качестве целей, иногда без предупреждения. Дельфины внезапно появлялись и принимались вышибать из нас дерьмо. Их натаскивали атаковать сбоку, и они способны были переломать ребра. И если вас не предупреждали об этом заранее, сразу сообразить, что происходит, было невозможно. Первое, что приходило в голову, во всяком случае мне, — что на меня напали акулы.
Однажды мы были на задании, когда нас атаковали дельфины. Получив несколько мощных ударов, я направился к берегу, чтобы увернуться от этих сволочей. Я поднырнул под пирс — я знал, что за мной дельфины не последуют.
Спасся.
Тут что-то больно ударило меня в ногу. Очень больно.
Морской лев. Их натаскивали защищать пирсы.
Я бросился обратно в море. Лучше быть избитым дельфинами, чем искусанным морским львом.
Но акулы были намного хуже.
Однажды утром мы получили задание переплыть в темноте залив Сан-Диего, и установить магнитные мины на определенном судне. Простая, стандартная операция SEAL.
Не каждый «морской котик» так ненавидит море, как я. На самом деле многим так нравится вода, что они готовы плавать целый день и проделывать разные штуки, пока их товарищи выполняют упражнения. Например, «котик» закрепляет мину, затем ныряет на глубину и ждет там следующего. Обычно сверху светлее, чем внизу, и силуэт дайвера хорошо виден на светлом фоне. И вот, когда жертва (то есть аквалангист) начинает закреплять мину, первый ныряльщик резко всплывает, хватает второго за ласты и резко дергает вверх.
Это пугает до полусмерти. Тот думает, что подвергся нападению акулы, и все его погружение оказывается испорченным. А его гидрокостюм может потребовать специальной очистки.
В один прекрасный день я работал под корпусом судна, я только-только закрепил магнитную мину, когда что-то схватило меня за ласт.
АКУЛА!!!
Когда сердце вернулось из пяток на свое привычное место, я вспомнил все эти истории и предупреждения о любителях пошутить из числа нашей братии.
Только один из наших парней возился впереди меня, сказал я себе. И я повернулся, чтобы поставить шутника на место.
В следующее мгновение я понял, что показываю оттопыренный средний палец акуле, проявляющей заинтересованность в моем ласте. Она держала его в зубах.
Это была относительно небольшая акула, но нехватку величины она компенсировала злобностью. Я схватил нож и быстро отрезал ласт — не было никакого смысла пытаться его сохранить, раз он все равно был изжеван, верно?
Пока акула занималась остатками ласта, я вынырнул на поверхность и просигналил спасательному катеру. Я уцепился за борт и заорал, чтобы меня НЕМЕДЛЕННО втянули наверх, потому что меня преследует АКУЛА!!! И эта акула, видимо, очень голодная.
Во время другой тренировки (еще до первой высадки в Ираке) нас четверых высадили на побережье Калифорнии с подводной лодки. Мы добрались до берега на двух надувных лодках «Зодиак», построили укрытие, провели разведку. Затем, когда пришло время, мы сели в наши «Зодиаки», и направились обратно к месту рандеву с подводной лодкой.
К сожалению, мой офицер дал субмарине неверные координаты. Фактически мы были так далеки от подводной лодки, что на полпути между ней и нами располагался остров.
Конечно, тогда мы этого не знали. Мы просто кружили, пытаясь установить радиоконтакт с кораблем, который был слишком далеко, чтобы нас услышать. В какой-то момент и аккумуляторы рации «сдохли», и всякая надежда установить контакт была потеряна.
Мы почти всю ночь провели на надувных лодках. Наконец, когда забрезжил рассвет, у нас практически закончилось топливо. Моя лодка легла в дрейф. Мы все приняли решение возвращаться на берег и ждать. По крайней мере, мы так смогли бы выспаться.
В это время из воды вынырнул морской лев, ведший себя очень дружелюбно. Поскольку я родом из Техаса, я раньше никогда не видел морских львов вблизи. Мне было очень любопытно, и я решил рассмотреть этот экземпляр. Это было очень забавное, хотя и уродливое, животное.
Внезапно — плюх! — он исчез под волнами.
И тут же я увидел, что вокруг него — и нас — по поверхности моря скользят большие заостренные плавники. Вероятно, несколько акул решили сделать из него завтрак.
Морские львы — звери довольно крупные, но вряд ли одним львом можно накормить целую стаю голодных акул. Кольцо акульих плавников вокруг моей дрейфующей лодки стало неумолимо сжиматься, «Зодиак» казался таким тоненьким, а его борта — на опасно близком от воды расстоянии.
Я бросил взгляд в сторону берега. Слишком далеко.
Вот дьявол, — подумал я. Похоже, меня съедят.
Мой товарищ в лодке был довольно плотного телосложения, во всяком случае, для SEAL.
«Если лодка утонет, — предупредил я его, — я тебя застрелю. Акулы будут заниматься тобой, пока я доплыву до берега».
Он просто выругался. Я думаю, он решил, будто я шучу. А я не шутил.
Шумиха
В конце концов мы добрались до берега, и нас не съели. Тем временем все военно-морские силы США были брошены на наши поиски. Средства массовой информации пестрели заголовками: «Четыре „морских котика“ пропали в море».
Не такой славы нам хотелось.
Прошло довольно много времени, прежде чем нас заметил патрульный самолет, и к нам был направлен катер Mk-V. Командир сжалился над нами и отвез нас домой.
Это был один из тех немногих случаев, когда я был очень рад оказаться на борту корабля или катера. Обычно в море на меня нападает жуткая тоска. Беспокойство по поводу того, что меня могут определить для прохождения службы на корабль, было одним из мощнейших мотиваторов при прохождении BUD/S.
Хуже всего — подводные лодки. Даже на самой большой из них очень тесно. В последний раз, когда я был на борту субмарины, нам даже не разрешили заниматься физкультурой. Между нашими кубриками и спортзалом был расположен ядерный реактор, а у нас не было допуска на проход через эту зону.
Авианосцы дьявольски большие, но и там тоже может быть так же скучно. Но, по крайней мере, там есть зона отдыха, где можно поиграть в видеоигры, и нет никаких ограничений для сброса пара путем занятий гимнастикой.
Однажды командир попросил нас специально прийти в спортзал.
Мы были на борту авианосца Kitty Hawk. В этот период у них были серьезные проблемы. Несколько матросов, бывших, по-видимому, в прошлом членами уличных банд, постоянно провоцировали нарушения дисциплины. Командир корабля вызвал нас к себе и сообщил, в какое время бандиты занимаются в тренажерном зале.
Мы спустились в тренажерку, дверь за нами закрылась на замок, и мы решили «бандитскую» проблему.
Во время этой процедуры я заболел и пропустил очередное погружение. Было похоже, как будто кто-то выключил свет в моей голове. С этого места почти каждый раз, когда в нашем расписании занятий были погружения с аквалангом, у меня случалось какое-то нездоровье. Или обнаруживалась какая-нибудь важная поездка по снайперской специальности.
Остальные парни острили, что я умею ставить дымовую завесу похлеще, чем ниндзя. И кто я такой, чтобы спорить?
Примерно в это время я сделал себе первую татуировку. Я хотел бы отдать должное SEAL, но пока не чувствовал, что имею право носить татуировку с трезубцем (на официальной эмблеме SEAL изображен орел, восседающий на трезубце. Рукоять трезубца служит перекладиной якоря; перед ним расположен старинный пистолет. Эту эмблему часто называют «трезубцем», или, неофициально, «будвайзером», по созвучию с названием курса BUD/S… а еще это пиво такое, все зависит от задающего вопрос.)
Так что вместо трезубца я наколол «кости лягушки», татуировку в виде лягушачьего скелета. Это традиционный символ SEAL и UDT — в честь наших погибших товарищей. Татуировка расположена на моей спине, как бы выглядывая через мое плечо — как будто это те, кто был до меня, смотрят за мной, обеспечивая некоторую защиту.
Роды
Помимо того, что я был «морским котиком», я еще был и мужем. И после моего возвращения домой Тая и я решили попробовать обзавестись потомством.
Все складывалось очень удачно. Она забеременела чуть ли не в тот же миг, как мы поцеловались без контрацептива. И вся беременность протекала почти идеально. Но вот роды получились сложные.
По каким-то причинам у моей жены оказался низкий уровень тромбоцитов. К сожалению, проблема вскрылась слишком поздно, и это привело к тому, что врачи не могли использовать эпидуаральную или какую-либо другую форму анестезии во время родов. Тае предстояло рожать естественным путем, без какой-либо подготовки.
Наш сын весил восемь фунтов (3,6 кг) — не маленький ребенок.
Когда женщина испытывает родовые схватки, вы много можете узнать о ней. Меня Тая крыла трехэтажным матом. (Она уверяет, что ничего такого не было, но мне-то лучше знать. Да и кому, в конце концов, вы поверите? «Морскому котику»? Или его жене?)
Схватки продолжались 16 часов. Ближе к финалу врачи решили, что ей можно дать для облегчения боли веселящий газ. Но, прежде чем сделать это, меня предупредили о возможных последствиях — от ближайших до отдаленных.
Особого выбора у меня не было. Тая испытывала нестерпимую боль. Ей нужно было облегчение. Я сказал им действовать, хотя в глубине сознания я был очень обеспокоен тем, что может быть с моим мальчиком.
Затем доктор сказал, что мой сын настолько велик, что не может пройти через родовой канал. Акушер предложил использовать вакуумный захват, которым можно было бы тянуть моего ребенка за голову. Тем временем Тая немного успокоилась между схватками.
«О’кей», — сказал я, не отдавая себе полностью отчета в происходящем.
Врач посмотрел на меня. «Ребенок в результате может выглядеть как „яйцеголовый“, — сказал он[61].
Отлично, подумал я. Моего ребенка не только отравят газом, он еще и будет с головой, похожей на конус…
«Проклятье, просто достаньте его оттуда! — сказал я ему. — Вы же убьете мою жену. Делайте то, что нужно!»
Мой мальчик родился в полном порядке. Но все было во власти случая. Я был самым беспомощным человеком в мире: я видел, какие нестерпимые страдания испытывает моя жена, и ничем не мог ей помочь.
И я гораздо сильнее нервничал в тот момент, чем тогда, когда я впервые попал в настоящий бой.
Тая:
Это время было насыщено эмоциями, невероятно положительными и отрицательными. Обе наши семьи были в городе, когда я рожала. Мы были очень счастливы, но в то же самое время мы знали, что Крис скоро должен будет отбыть в Ирак.
И это нас угнетало.
Крис поначалу очень плохо переносил детский плач, и это был большой стресс для меня — как же так, мужчина в состоянии справиться с войной и не может несколько дней потерпеть кричащего ребенка?
Большинство людей не очень хорошо справляются с этой ситуацией. И Крис, безусловно, не был исключением.
Я понимала, что в следующие несколько месяцев, пока он будет в командировке, заботы о нашем ребенке целиком лягут на меня. Что более важно, я понимала, что все волшебство этого времени, вся новизна этого состояния тоже будут только моими. Я нервничала по поводу того, как я с этим справлюсь, и расстраивалась, что все воспоминания о раннем детстве нашего сына будут тоже исключительно моими, и мы никогда не сможем обмениваться ими в будущем.
В то же время я злилась на то, что Крис уезжает, и переживала, вернется ли он обратно. И еще я до безумия его любила.
Навигационная школа
Помимо школы снайперов, я был назначен «добровольцем» в навигационную школу. Так мой шеф захотел. Я против воли согласился.
Ориентирование — важнейший навык в бою. Без штурмана вы не найдете дорогу к месту проведения операции, не говоря уже о том, чтобы покинуть его, когда все закончится. В операциях прямого действия навигатор определяет наилучший путь к цели, прорабатывает альтернативные маршруты, и направляет заградительный огонь, когда приходит время отступать.
Проблема заключается в том, что навигаторы SEAL часто не имеют возможность принять непосредственное участие в том бою, для которого они разработали маршрут. У нас обычно оставляют штурмана в машине в то время, как остальная команда штурмует дом или что-то подобное. Это делается на случай, если понадобится быстро сменить позицию.
Сидеть в пассажирском кресле, вводя цифры в компьютер — это не совсем то, чем мне хотелось бы заниматься. Но моему шефу нужен был надежный человек, которому он мог бы доверить разработку маршрутов, а если шеф о чем-то просит, ты делаешь это.
Всю первую неделю в навигационной школе я провел за экраном ноутбука Toughbook, изучая функции компьютера: как подключиться к GPS, как работать со спутниковыми изображениями и картами. Я также узнал, как вставлять изображения в презентации PowerPoint для брифингов и т. п.
Да, даже SEAL использует PowerPoint.
Вторая неделя была немного поинтереснее. Мы ездили вокруг города — а мы были в Сан-Диего, — разрабатывая разные маршруты и пытаясь им следовать. Не сказал бы, что это было жутко увлекательно — важно, да, но не слишком впечатляюще.
Впрочем, должен отметить, что именно моим навыкам навигатора я в первую очередь обязан тем, что оказался в Ираке.
Глава 6
Игры со смертью
Назад, на войну
Ближе к концу нашей программы подготовки мы узнали, что в Багдаде появилось новое подразделение, занимающееся акциями прямого действия в отношении подозреваемых в терроризме и лидеров сопротивления. Это был ГРОМ, польский спецназ. Поляки взяли на себя основную тяжелую работу, но им необходима была поддержка, — в частности, снайперы и навигаторы. Именно поэтому в сентябре 2004 года я был выделен из состава нашего взвода для отправки в Ирак в качестве прикомандированного к ГРОМу специалиста. Предполагалось, что остальные ребята отправятся следом за мной в течение месяца; встретиться мы должны были уже в Ираке.
Меня расстраивала предстоящая разлука с Таей. Она все еще была не совсем здорова после тяжелых родов. Но в то же время я чувствовал, что мой долг в качестве бойца спецназа ВМС важнее. Я хотел снова участвовать в деле. Я хотел на войну.
В тот момент я еще не чувствовал связи со своим новорожденным сыном, хотя я и любил его. Я не из тех отцов, которые умиляются, если во время беременности ребенок бьет изнутри ножкой. Мне нужно хорошо кого-то узнать, в прямом смысле породниться, чтобы я начал ощущать человека частью себя.
Со временем ситуация изменилась, но в тот момент я еще не почувствовал в полной мере, что значит быть отцом.
Когда «морские котики» отправляются в зону ведения боевых действий или возвращаются обратно, это обычно происходит без лишнего шума — такова природа специальных операций. Присутствуют лишь несколько человек, помимо ближайших членов семей; случается, что нет и их. В данном случае, поскольку я был отправлен один, впереди всех, получилось так, что на моем пути была группа людей, протестовавших против войны. В руках они держали плакаты с надписями об убийцах детей, головорезах и подобном, обращенные к войскам, отправляемым в зону боевых действий.
Они выбрали неудачную аудиторию для своего протеста. Мы не голосуем в конгрессе; не мы принимали решение об отправке на войну.
Я подписал контракт, по которому обязался защищать свою страну. Не я выбираю войны, в которых мне приходится участвовать. Да, так уж случилось, что мне нравится драться. Но не я выбираю, в каких именно сражениях. Это вы все отправляете меня туда.
Удивительно, почему эти люди не выражают свой протест у офисов конгрессменов или в Вашингтоне. Высказывать претензии людям, получившим приказ защищать их, — на мой вкус, это дурно пахнет.
Я понимаю, что не все думают так, как эти пикетчики. Я видел плакаты в поддержку отбывающих войск, «Мы вас любим» и т. п. А сколько было трогательных и благодарственных слов расставания и приветствий, некоторые даже по телевидению. Но спустя годы я вновь и вновь вспоминаю именно этих демонстрантов, протестовавших против войны.
К слову, меня нисколько не задевает отсутствие пышных проводов и приветствий в адрес «морских котиков». Мы — молчаливые профессионалы; мы занимаемся тайными операциями, и приглашение журналистов в аэропорт не входит в программу.
Тем не менее, когда нас благодарят за работу, это каждый раз приятно.
Ирак
С тех пор как я покинул Ирак весной 2003 года, здесь многое изменилось. После падения Багдада 9 апреля страна была освобождена от Саддама Хусейна и его армии. Но множество различных террористических сил либо начали, либо продолжали войну и после смещения Саддама. Они воевали как с иракским правительством, так и с американскими войсками, усилия которых были направлены на поддержание в стране стабильности. Некоторые из инсургентов были в прошлом военнослужащими армии Саддама, другие ранее являлись членами партии Баас[62], которую возглавлял низложенный диктатор. Против нас воевали члены полувоенной организации «Фидаины Саддама»[63]. Были также слабые, плохо организованные группы иракских партизан, также называвших себя фидаинами, хотя никакого отношения к милиции диктатора они не имели. И хотя почти все они были мусульманами, национальный фактор в их мотивации играл намного более значимую роль, чем религия.
Были также группы, сколоченные вокруг различных религиозных течений. Они называли себя «моджахединами», то есть «людьми джихада», иначе говоря, убийцами во имя Аллаха. Они были преисполнены решимости убивать американцев и мусульман, принадлежащих к другим ветвям ислама.
В Ираке также была «Аль-Каида»[64], увидевшая шанс поубивать американцев. Это радикальные исламисты суннитского толка во главе с Усамой беи Ладеном, террористическим лидером, которого не нужно особо представлять и которого бойцы SEAL загнали в угол и уничтожили в 2011 году.
Еще были иранцы и их Республиканская гвардия[65]. Они (иногда напрямую, иногда — через посредников) боролись за то, чтобы укрепить свои позиции в Ираке и заодно убить как можно больше американцев.
Я уверен, что было еще много всяких сил, которые в средствах массмедиа называют просто «инсургентами». Все это были враги.
Я никогда особо не задумывался над тем, кто именно целится в меня или устанавливает самодельную мину. Мне достаточно было знать, что они хотят меня убить.
Саддам был схвачен в декабре 2003 года.
В 2004 году США формально вернули власть в стране национальному правительству. Ираком снова стали управлять иракцы, по крайней мере теоретически. Но в том же году сопротивление приняло угрожающие размеры. Число и ожесточенность боев достигли той же величины, что и в начале войны.
В Багдаде шиитский духовный лидер Муктада Ас-Садр[66]организовал армию фанатичных своих последователей и призвал их атаковать американцев. Позиции Садра были особенно сильны в той части Багдада, которая получила название «Садр-Сити» — в трущобах, названных по имени его отца, Мохаммада Мохаммада Садеха ас-Садра, великого аятоллы и оппонента режима Саддама на протяжении 1990-х годов. Это исключительно бедный даже по иракским стандартам район, где проживают радикальные шииты. По площади равный примерно половине Манхеттена, Садр-Сити был расположен северо-восточнее багдадской «Зеленой зоны», на дальнем берегу канала Армии и улицы Имама Али.
Вообще для американцев жилища иракцев (даже считающихся средним классом) выглядят как лачуги. Десятилетия правления Саддама превратили эту страну, которая вполне могла бы считаться богатой из-за своих огромных запасов нефти, в одну из беднейших. Даже в зажиточных районах большинство улиц никогда не мостят, а дома в буквальном смысле слова осыпаются.
Садр-Сити — это трущобы из трущоб даже по здешним меркам. Изначально он представлял собой район для бедных, а ко времени войны стал лагерем беженцев-шиитов, которых притесняло при Саддаме правящее суннитское меньшинство. После начала войны число шиитов здесь лишь увеличилось. Я видел донесение, в котором указывалось, что в Садр-Сити на площади менее восьми квадратных миль проживают более двух миллионов человек.
В плане эта часть города представляет собой «решетку» улиц, каждая из которых от 500 до 1000 ярдов длиной, пересекающихся под прямым углом. Застройка — в основном двух— и трехэтажная. Отделка домов самая ужасная, даже на самых «приличных» зданиях все вкривь и вкось. Многие улицы представляют собой настоящую клоаку, где повсюду нечистоты.
Муктада ас-Садр развернул наступление против американцев весной 2004 года. Его силам удалось убить достаточно много американцев и во много раз большее число иракцев, прежде чем фанатичный клерикал объявил в июне прекращение огня. Говоря военным языком, наступление инсургентов провалилось, но они продолжали занимать крепкие позиции в Садр-Сити.
Тем временем партизаны (в основном сунниты) практически взяли под свой контроль провинцию ан-Анбар, большой сектор к западу от Багдада. Особенно сильны они были в некоторых городах, в частности в Фаллудже и Рамади.
Этой весной Штаты были шокированы кадрами, на которых были запечатлены тела четырех гражданских американцев, работавших по контракту в частной охранной фирме «Блэкуотер»[67], повешенные восставшими на мосту в центре Фаллуджи. Это было очень дурное предзнаменование. В город были введены части морской пехоты, которые натолкнулись на серьезное сопротивление и вынуждены были отойти. Мы продолжали контролировать примерно четверть этого населенного пункта.
Вместо американцев в Фаллуджу вошли подразделения новой иракской армии. Предполагалось, что они установят свой контроль над городом и выдавят из него инсургентов. В действительности все оказалось совершенно иначе, и к осени практически все население Фаллуджи поддерживало партизан. Для американцев здесь стало даже опаснее, чем весной.
Когда я отправлялся в Ирак в сентябре 2004 года, мое подразделение начало подготовку к новой операции в Фаллудже, которая должна была обезопасить ее раз и навсегда. Но я вместо этого отбыл в Багдад к полякам.
С «громом»
«Кайл, вы будете заходить».
Польский сержант, проводивший брифинг перед операцией, поглаживал свою густую бороду. Я не силен в польском языке, а он не слишком-то хорошо говорил по-английски, но и так все было понятно: они хотели, чтобы во время операции я вместе со всеми вошел в здание.
Я с удовольствием выругался: «Fuck!»
Он улыбнулся. Некоторые выражения не нуждаются в переводе.
Проведя неделю на этой работе, я получил повышение: теперь я уже был не просто навигатором, но и членом группы захвата. Счастливее я и быть не мог.
Штурманских обязанностей с меня никто не снимал. Я должен был обеспечить безопасный маршрут к цели и возвращение на базу. Хотя инсургенты и проявляли активность в районе Багдада, но боевые действия затихли, и в данный момент угроза нарваться на самодельное взрывное устройство (СВУ) или засаду была относительно невелика. Впрочем, все могло стремительно измениться, и поэтому я очень тщательно подходил к выбору маршрута.
Мы заняли места в «Хаммере». Я сидел на пассажирском месте впереди. Мой запас польских слов уже позволял указывать направление водителю — Prawo kolei (направо) — и вести его по улицам. На коленях у меня был компьютер; справа от меня шкворневая пулеметная установка. Дверцы с нашего «Хаммера» сняли, чтобы упростить посадку и высадку и ведение огня. Помимо двух пулеметов спереди и сзади, был еще и крупнокалиберный пулемет в задней части машины.
Мы достигли намеченной точки и быстро выгрузились из машины; я весь был на нервах от того, что вновь участвовал в бою. Я должен был войти в здание шестым или седьмым. Это было небольшим разочарованием: стоя в очереди так далеко от начала, вы почти не имеете шансов поучаствовать в драке. Но я не подавал виду.
«Гром» штурмует дома в целом точно так же, как SEAL. Есть, конечно, небольшие различия в деталях: способы выхода из-за угла, например, или то, как бойцы прикрывают друг друга в ходе операции. Но, по большому счету, все сводится к агрессивности действий. Оглушить противника внезапностью, быстро и точно поразить его, установить контроль.
Одно различие, которое мне очень пришлось по душе, — это подход поляков к использованию светошумовых гранат. Американские боеприпасы подобного назначения дают яркую вспышку и один оглушительный хлопок. А польские гранаты дают целую серию взрывов. Мы называли их «севен-бангерз» (семь петард). Они создают эффект близкой стрельбы из крупнокалиберного оружия. Когда закончилась моя работа с поляками, я постарался унести с собой как можно больше этих гранат.
Мы вошли в здание в тот момент, когда прекратились хлопки светошумовой гранаты. Сержант, командующий операцией, показал мне знаками, что я должен двигаться бесшумно и быстро и произвести зачистку порученной мне комнаты. Комната была пуста. Все чисто. Я спустился вниз по лестнице. Другие солдаты из группы захвата нашли и задержали парня, за которым мы охотились, и уже укладывали его на пол одного из «Хаммеров». Остальные иракцы, находившиеся в доме, стояли вокруг. Они выглядели перепуганными до смерти.
Выйдя из здания, я прыгнул в «Хаммер» и начал показывать дорогу обратно на базу. Операция прошла без происшествий, но, по стандартам «Грома», с моей девственностью было покончено — с этого момента я считался полноценным членом команды.
Водка с бычьей мочой
Мы продолжали участвовать в захватах еще две с половиной недели, но лишь однажды столкнулись с чем-то, похожим на настоящее сопротивление. Один парень кинулся на нас, когда мы вошли. К несчастью для него, все оружие, которым он располагал, были его голые кулаки. А против него был целый взвод тяжеловооруженных солдат, причем каждый в индивидуальном бронекомплекте. Он был либо очень храбрый, либо дурак, либо и то и другое.
«Гром» быстро позаботился о нем. Одной задницей меньше в списке разыскиваемых.
Мы арестовывали самых разных подозреваемых: финансистов Аль-Каиды, изготовителей самодельных взрывных устройств, партизан, иностранных наемников — однажды набрался целый фургон задержанных.
«Гром» очень похож на SEAL: профессионалы высочайшего класса на службе, а после службы — заядлые кутилы. У них всегда водилась польская водка, причем особое предпочтение они отдавали настойке под названием Zubrowka[68].
Zubrowka известна сотни лет, хотя ее никогда не ввозили в Америку. В каждой бутылке обязательно есть травинка, сорванная с одного и того же поля в Польше. Эта трава якобы имеет лечебные свойства, но мои друзья из «Грома» рассказывали более живописную версию (или совсем не живописную, тут уж кто как воспринимает). По их словам, европейские бизоны (там их называют зубрами) бродят по этому полю и мочатся на траву. И вот эти описанные зубрами былинки придают настойке особую крепость. (В действительности, в процессе переработки некоторые опасные ингредиенты этой травы нейтрализуются, но мои польские друзья не говорили об этом; возможно, это было слишком сложно перевести.) Я слегка усомнился в этой истории, но водка оказалась очень мягкой и в то же время крепкой. Определенно, это был серьезный аргумент в пользу того, что русские ничего не понимают в водке и что поляки делают ее лучше.
Поскольку я американец, официально мне не разрешалось употреблять спиртные напитки. (И официально я их и не употреблял.)
Это глупое правило распространялось только на американских военнослужащих. Мы не могли даже пива купить. А любой другой военнослужащий коалиции, будь то поляк или кто угодно еще, имел на то полное право.
К счастью, ребята из «Грома» оказались славными малыми. Они покупали в дьюти-фри Багдадского аэропорта пиво, виски и любые другие напитки, которые нужны были работавшим с ними американцам.
Я подружился с одним из польских снайперов по имени Мэтью (у них у всех были подставные имена, такова была их политика безопасности). Мы провели уйму времени, обсуждая разные винтовки и варианты действий. Мы сравнивали, как вести себя в разных ситуациях, какое вооружение использовать. Позже я организовал для них несколько упражнений и рассказал базовые принципы действия «морских котиков». Я показал им, как мы обустраиваем лежанки в зданиях, и дал несколько упражнений, которые будут им полезны по возвращении домой.
Мы много работали по «выпрыгивающим» и «перебегающим» мишеням.
Мне всегда казалось очень интересным, как мы умудряемся общаться без слов, даже во время боевых операций. Они поворачиваются и делают жест рукой — волна вверх или вниз. Если ты профессионал, тебе не нужно дополнительных объяснений. Вы читаете друг друга и реагируете.
Снаряжение
Меня всегда спрашивают, какое снаряжение мы использовали в Ираке. Отвечаю: по обстановке. Я подбирал снаряжение в зависимости от выполняемой задачи. Чаще всего оно было таким:
Стандартное короткоствольное оружие SEAL — 9-мм автоматический пистолет SIG Sauer Р226. Хотя это отличное оружие, мне нужно было более высокое останавливающее действие, нежели способен обеспечить 9-мм патрон, и поэтому позднее я отказался от Р226 в пользу других пистолетов. Надо смотреть правде в глаза: если дошло до пистолетов, значит, дерьмо уже наброшено на вентилятор. У вас может просто не быть времени для того, чтобы прицельно стрелять по жизненно важным частям тела. И пусть более крупный калибр не убьет вашего противника, но он с гораздо большей вероятностью уложит его при попадании куда бы то ни было.
В 2004 году я привез в Ирак Springfield TRP Operator 45-го калибра (11,43 мм). Его корпус напоминает «кольт» 1911 года с регулируемой рукоятью и салазками для крепления лазерного прицела и подсветки. Черный, с утяжеленным стволом, это был прекрасный пистолет — пока в Фаллудже в него не попал осколок.
В принципе, его можно было отремонтировать — эти «Спрингфилды» очень крепкие. Но судьбу мне испытывать не хотелось, и я взял новый SIG Р220. Р220 очень похож на Р226, но сделан под 45-й калибр.
Во время первых двух командировок я носил пистолет в набедренной кобуре. (Это очень удобное положение, вровень с опущенной рукой.) Проблема кобур этого типа в том, что они постоянно съезжают набок — в бою или просто от тряски. Поэтому впоследствии я перешел на поясную кобуру. Так я всегда уверен, что мой пистолет находится там, где ему положено быть.
Индивидуальная аптечка, куда входят средства оказания первой помощи, есть у каждого. Здесь есть все, что нужно при огнестрельных ранениях: резиновый жгут, повязки, кровоостанавливающие средства. И все это должно быть легкодоступно — вы же не хотите, чтобы человек, оказывающий вам помощь, занимался поисками. Я всегда носил аптечку в большом кармане брюк с правой стороны, под кобурой. Если бы меня подстрелили, моим товарищам достаточно было срезать часть кармана и достать пакет. Большинство поступало так же.
Когда вы оказываете помощь до прибытия санитара или врача, вы всегда используете аптечку раненого. Если вы используете свой комплект, то где вы возьмете перевязочные средства для другого раненого — а им можете оказаться вы сами?
Во время первой командировки к комплекту индивидуальной брони «котика» прилагалась система MOLLE (Modular Lightweight Load-carrying Equipment — облегченная модульная система переноски снаряжения). Это разгрузочный жилет с петлями для модульных ремней разных типов, что позволяет вам подобрать наиболее подходящий в данный момент комплект снаряжения. Само слово MOLLE — это торговая марка системы, разработанной и выпускаемой компанией Natick Labs. Впрочем, многие люди используют это слово для описания любой подобной системы.
Во время следующих командировок я использовал комплект раздельной «родезийской» бронезащиты с отдельной разгрузкой. «Родезийская» защита — это отдельный жилет, к которому можно прикрепить MOLLE или подобную MOLLE разгрузку. Главный принцип тот же: вы можете сами комплектовать носимое снаряжение.
Наличие отдельного жилета позволяет мне снять снаряжение и положить его, оставшись при этом в броне. Так намного комфортнее лежать и в то же время иметь под рукой все необходимое. Если я лежу со снайперской винтовкой на позиции, глядя в оптический прицел, я могу расстегнуть ремень и ослабить бронежилет: так легче достать патроны, которые я ношу в подсумках. При этом бронежилет по-прежнему на моих плечах; стоит мне встать и он окажется на своем месте.
(Одно замечание по поводу индивидуальной бронезащиты. Известно, что стандартные бронежилеты ВМС рассыпаются при попадании. В свете этого факта родители моей жены проявили большую щедрость и купили мне после третьей командировки броник «Dragon Skin». Это чрезвычайно тяжелый, но великолепно защищающий бронежилет, лучшее, что может быть[69].)
На запястье я носил навигатор GPS, еще один был в жилете, не пренебрегал я и старомодным магнитным компасом. Во время командировок у меня обязательно была пара очков, снабженных миниатюрными вентиляторами, защищающими от запотевания. И, конечно, у меня был складной нож — после окончания BUD/S я получил Microtech, — а также тактические ножи Emerson и Benchmade, которые я использовал в зависимости от ситуации.
Среди другого снаряжения, которое мы несли на себе, были панели VS-17, позволяющие предупредить пилотов дружественной авиации о расположении наших позиций. По крайней мере, так должно было быть теоретически.
Сначала я пытался располагать все это хозяйство подальше от моей талии. Дошло даже до того, что запасные обоймы для пистолета я прикрепил к ножной кобуре на моей левой ноге, повыше, так, чтобы иметь доступ к левому карману брюк.
В Ираке я никогда не носил защитные наушники, имевшие встроенную систему шумоподавления. Хоть она и позволяла слышать выстрелы противника, но микрофоны, используемые в ней, были всенаправленными. Это означало, что вы не можете понять, с какой стороны ведется огонь.
Несмотря на то что моя жена думает иначе, время от времени я носил защитный шлем. Честно скажу, это бывало не часто. Это был стандартный шлем армии США — тяжелый, неудобный, и обеспечивающий приемлемую защиту разве что от пули на излете или от шрапнели. Чтобы он не болтался у меня на голове, я использовал вкладыши Pro-Tec, но все равно длительное ношение каски сильно утомляло. Эта тяжеленная штука на моей голове мешала сохранять сосредоточенность, особенно если на дежурстве нужно было провести не один час.
Я не раз видел, как пули, включая пистолетные, с легкостью пробивали этот шлем, поэтому я не находил особого смысла причинять себе подобный дискомфорт. Единственное исключение составляли ночные выходы. Я надевал шлем, поскольку мне нужно было к чему-то крепить прибор ночного видения.
С другой стороны, кепи я носил почти постоянно. Взводное кепи с логотипом «Кадиллака», использовавшимся в качестве эмблемы нашей части. (Официально наш взвод назывался «Чарли» (Charlie), но мы часто использовали альтернативные имена, начинающиеся с той же буквы: так Charlie становится Cadillac’ом и т. д.)
Почему кепи?
Быть крутым на 90 % означает выглядеть крутым. А вы выглядите намного круче, когда надеваете кепи. Помимо моего кепи с «Кадиллаком», у меня был еще один любимый головной убор — кепи Пожарной службы Нью-Йорка, которое кто-то потерял во время событий 11 сентября. Когда мой отец после террористических атак был в историческом здании нью-йоркской пожарной охраны «Львиное логово», ему подарили это кепи. Отец встречался там с членами пожарной команды Engine 23, участвовавшей в тушении башен-«близнецов»; когда огнеборцы узнали, что его сын отправляется на войну, они уговорили его взять этот головной убор.
«Просто скажите ему, что надо получить по счету», — сказали ему.
Если кто-то из них прочтет эту книгу, надеюсь, они в курсе, что я получил по счету сполна.
На запястье я носил часы G-Shock.Черные часы с резиновым браслетом заменили в качестве стандартного снаряжения «морских котиков» часы Rolex Submariners. (Мой друг, который решил, что будет позором, если мы позволим умереть традиции, недавно подарил мне такие. Я все еще не могу привыкнуть к этому «Ролексу», но он символизирует связь с теми, кто был до нас.)
В холодную погоду я надевал свою собственную куртку — North Face — поскольку, хотите верьте, хотите нет, но я не смог убедить интендантскую мафию выдать мне какую-нибудь теплую одежду. Но об этом в другой раз.
Я вешал винтовку М-4 и размещал 10 магазинов к ней (триста патронов) в кармашках разгрузочного жилета. Туда же я помещал радиопередатчик, несколько фонариков и проблесковый маяк. (Последний использовался для организации рандеву с другими подразделениями или самолетами, кораблями, лодками и т. д. Его также можно было применять для идентификации дружественных войск.)
Если со мной была одна из моих снайперских винтовок, в рюкзаке я нес около 200 патронов к ней. Если в качестве снайперской я использовал Мк-11, а не Win Mag или.338, то мне не нужно было тащить М-4. В этом случае снайперские патроны я клал в разгрузочный жилет, чтобы они были под рукой. Дополняли амуницию три магазина с патронами для пистолета.
Я носил высокие походные ботинки Merrill. Они были удобными и продержались всю командировку.
Подъем, Кайл
Я работал с «Громом» уже примерно месяц, когда в одно прекрасное утро меня разбудили, тряхнув за плечо.
Я вскочил, готовый уложить на пол того, кто проник в мою комнату.
«Эй, эй, спокойно, — сказал разбудивший меня лейтенант. Он был „морским котиком“, и моим боссом впридачу. — Одевайся, я жду тебя в канцелярии».
«Да, сэр!» — пробормотал я. Быстро натянул шлепанцы и шорты и спустился в холл.
Я подумал, что влип в какую-то историю, но никак не мог сообразить, в какую именно. Я нормально поладил с поляками, вел себя прилично, в драках не участвовал. По дороге я прокручивал в мозгу возможные варианты провинностей, пытаясь заранее продумать линию защиты. Но так ничего и не придумал.
«Кайл, бери свою снайперскую винтовку и пакуй снаряжение, — сказал мне лейтенант. — Ты отправляешься в Фаллуджу».
Он начал объяснять мне разные организационные вопросы и сообщил некоторые детали предстоящей операции. Морская пехота планировала крупное наступление, и им требовались снайперы для его обеспечения.
«О, так это отлично, — подумал я. — Мы убьем кучу плохих парней! И я буду в самой гуще этого!»
Вооруженный лагерь
С исторической точки зрения было две битвы за Фаллуджу. Первая — весной, как я говорил выше. Политические соображения, возникшие под воздействием страшно искаженных сообщений СМИ и деятельности арабской пропаганды, заставили морскую пехоту свернуть наступление вскоре после его начала. Поставленные задачи выполнены не были, очистить город от инсургентов не удалось. Тогда вместо американской морской пехоты наводить порядок в Фаллудже отправили иракские части, верные новому правительству.
Это не сработало. Главными образом по причине отвода американских войск партизаны установили полный контроль над Фаллуджей. Гражданские лица, которые не захотели сотрудничать с инсургентами, были либо убиты, либо вынуждены покинуть город. Каждый, кто хотел мира, чем бы это ни диктовалось, должен был покинуть город или в конечном счете умереть.
Провинция Аль-Анбар, где расположен город, была буквально нашпигована инсургентами всех мастей. Среди них было много иранских моджахедов, но немало было и иностранных наемников Аль-Каиды и представителей других радикальных групп. Глава Аль-Каиды в Ираке, шейх Абдаллах Аль-Джанаби[70] разместил в Фаллудже свой штаб. Иорданец, воевавший вместе с Усамой бен Ладеном в Афганистане, он призывал убивать американцев. (Несмотря на множество сообщений, утверждающих, что Джанаби был взят в плен, насколько мне известно, он улизнул из Фаллуджи и все еще на свободе.)
Инсургенты, с одной стороны, были террористами, с другой — обыкновенными бандитами. Они устанавливали мины, похищали представителей власти и членов их семей, нападали на американские конвои, убивали иракцев, не разделявших их веру или политические убеждения. Фаллуджа стала их убежищем, антистолицей Ирака, местом, обитатели которого подняли знамя свержения временного правительства и предотвращения свободных выборов.
Провинцию Аль-Анбар и, более точно, район Фаллуджи в средствах массовой информации называют «суннитским треугольником»[71]. Это очень-очень примерное представление как местности (между Багдадом, Рамади и Бакубой), так и этнической картины.
Читать бесплатно другие книги:
