Американский снайпер. Автобиография самого смертоносного снайпера XXI века ДеФелис Джим

Штурм

Я взял руководство на себя.

Пока мы готовились к первому штурму дома, я думал о тех парнях, которых уносили на носилках. Я не хотел быть одним из них.

Но вполне мог им стать.

Избавиться от этой мысли было очень трудно. И еще я знал, что окажусь по уши в дерьме, если буду ранен — спустившись на улицу, я вышел за рамки своих полномочий, по крайней мере с официальной точки зрения. Я понимал, что все делаю правильно, я чувствовал это, но наказание за самовольство могло быть очень суровым.

Но ведь это будет наименьшей из моих проблем, если меня подстрелят, не так ли? «Давайте сделаем это», — сказал я.

Мы подорвали дверь. Я ворвался первым, и сразу же тренировки и инстинкты взяли верх. Я убедился, что первая комната пуста, отступил в сторону и начал распределять пробегающих мимо морпехов, кому куда. Все делалось быстро, автоматически. Как только все началось и я оказался внутри здания, что-то внутри меня стало руководить моими действиями. Я уже не боялся быть убитым или раненым. Я не думал ни о чем, кроме двери, дома, комнаты — и всего этого было более чем достаточно.

Входя в дом, никогда не знаешь, что ждет тебя внутри. Даже если комнаты на первом этаже удалось очистить без проблем, это не гарантирует, что дела так же пойдут и с остальной частью дома. При подъеме на второй этаж может возникнуть ощущение, что комнаты пусты, или что все спокойно и никаких проблем быть не может, но это опасное чувство. Вы никогда не знаете, чего ждать. Все комнаты должны быть проверены, но и тогда следует оставаться настороже. Не раз и не два, когда дом уже считался зачищенным, в нас летели пули и гранаты снаружи.

Хотя большинство домов были маленькими и тесными, по мере развития сражения мы попали в зажиточный район города. Улицы здесь были вымощены, а здания выглядели как маленькие дворцы. Но комнаты за красивым фасадом находились в запустении. Иракцы, имевшие много денег, либо давно сбежали, либо были убиты.

Во время коротких перерывов между боями мы с морскими пехотинцами усердно занимались. Пока другие подразделения шли на ланч, я рассказывал своим морпехам все, что знал о зачистке помещений.

«Я не хочу потерять ни одного человека!» — орал я им. Впрочем, особых аргументов и не требовалось. Я заставлял их бежать, рвать свои задницы, в то время как им полагалось отдыхать. Но в том-то и особенность морского пехотинца: ты сбиваешь его с ног, а он поднимается снова и снова.

… Мы ворвались в один дом с большой комнатой при входе. Обитатели были застигнуты врасплох.

Впрочем, мы были ошеломлены не меньше, — как только я вломился внутрь, я увидел целую группу парней в пустынном камуфляже — старая коричневая раскраска «шоколадная стружка»[79], которая использовалась во время первой войны в Заливе (операция «Буря в пустыне»). Они были полностью экипированы. Лица у всех были европейские, а двое вообще имели светлые волосы, чего не бывает у иракцев и арабов.

Что за черт?

Мы смотрели друг на друга. Что-то мелькнуло в моем мозгу, и я нажал на спусковой крючок М-16, уложив их всех.

Промедли я еще полсекунды, и я сам бы лежал на полу, истекая кровью. Оказалось, что это чеченцы, мусульмане, приехавшие на священную войну против Запада. (Обыскав дом, мы обнаружили их паспорта.)

Старик

Не знаю, сколько мы очистили кварталов, не говоря уже об отдельных домах. Морские пехотинцы очень четко выполняли свой план: к обеду мы должны были быть в одном определенном месте, а к заходу солнца — в следующем. Силы вторжения двигались через город в каком-то странном танце, тщательно проверяя, чтобы в тылу не осталось никаких незачищенных «дыр», из которых боевики могли бы ударить нам в спину.

Время от времени нам попадались здания, в которых оставались мирные жители, но чаще всего нам встречались одни лишь мятежники.

Каждый дом следовало тщательно обыскать. Спустившись в подвал одного из зданий, мы услышали слабые стоны. К стене цепями были прикованы два человека. Один был мертв; другой подавал признаки жизни. Обоих страшно пытали с помощью электротока и еще бог знает как. Это были иракцы, по-видимому, умственно отсталые; инсургенты хотели убедиться, что эти люди не будут с нами разговаривать, но для начала решили немного развлечься.

Раненый умер на руках у нашего санитара.

На полу лежал черный баннер из числа тех, перед которыми религиозные фанатики обожают записывать свои видео, адресованные жителям западных стран. Валялись ампутированные конечности, и было больше крови, чем вы можете себе представить.

Пахло там ужасно.

Спустя пару дней один из снайперов морской пехоты решил последовать моему примеру, и мы вместе начали руководить штурмовыми операциями.

Мы брали дом по левой стороне улицы, затем переходили ее и брали дом напротив. Вперед и назад, вперед и назад. Все это занимало массу времени. Следовало пройти ворота, подойти ко входу, взорвать дверь, ворваться внутрь. Даже с учетом того, что я передал морским пехотинцам собственные запасы взрывчатки, скоро ее у нас совсем не осталось.

С нами работал броневик морпехов, который поддерживал нас с улицы по мере нашего продвижения. Он был вооружен только крупнокалиберным пулеметом, но настоящим его достоинством был его размер. Ни одна иракская стена не могла против него устоять, если он шел полным ходом.

Я пошел к командиру.

«Смотри, вот что нужно сделать, — сказал я ему. — У нас кончилась взрывчатка. Проломи стену перед домом и дай по двери штук пять выстрелов из пулемета. Потом сдай назад, а дальше мы все сами сделаем».

Как только мы начали применять этот способ, работа пошла намного быстрее.

Вниз и вверх по лестнице, проверить крышу, спуститься вниз, перейти к следующему дому — за день нам удавалось зачистить от пятидесяти до ста зданий.

Морские пехотинцы были измотаны, а я потерял более двадцати фунтов (9 кг) за шесть недель боев в Фаллудже. Они просто ушли с потом. Это была тяжелая работа.

В большинстве морские пехотинцы были моложе меня — некоторые практически тинейджеры. Возможно, у меня в лице есть что-то детское, потому что, когда в разговоре я говорил о своем возрасте, они пристально смотрели на меня и переспрашивали: «Сколько-сколько тебе лет?»

Мне было тридцать. Старик в Фаллудже.

Еще один день

По мере приближения морских пехотинцев к южной окраине города боевые действия в нашем секторе стали стихать. Я вернулся на крыши, надеясь, что с расположенных там огневых позиций сумею отыскать больше целей. Течение сражения изменилось.

Вооруженные силы США постепенно возвращали себе контроль над городом, и теперь коллапс сопротивления был исключительно вопросом времени. Но, находясь в гуще боя, я не мог ни о чем говорить уверенно.

Зная, что мы считаем кладбища сакральным местом, боевики часто использовали их для оборудования схронов оружия и взрывчатки. В тот день мы вели скрытое наблюдение за обнесенным стенами кладбищем в центре города. Длиной примерно в три футбольных поля и шириной в два, это был бетонный город мертвых, заполненный надгробьями и мавзолеями. Наша огневая точка была на крыше одного из домов близ минарета и кладбищенской мечети.

Это была довольно необычная крыша. По периметру ее окружал кирпичный бортик, в который были вделаны металлические решетки, дававшие нам великолепную позицию для стрельбы; я сидел на корточках и через оптический прицел винтовки наблюдал за дорожками между камней в сотнях ярдов отсюда. В воздухе был столько пыли и песка, что я не снимал защитных очков. Я также научился в Фаллудже держать ремешок на шлеме туго затянутым для защиты от каменных осколков, выбиваемых пулями из стен.

Я заметил несколько фигур, двигавшихся по кладбищу. Я прицелился по одной из них и выстрелил.

Через несколько секунд вокруг полыхал яростный огневой бой. Боевики выскакивали из-за камней (Не знаю, может быть, там был туннель? Но откуда-то они появлялись.) Поблизости заработал «шестидесятый», выпуская очередь за очередью.

Винтовки морских пехотинцев вокруг меня извергали огонь, я же продолжал аккуратно отыскивать цели для своей винтовки. Все вокруг отошло на задний план. Поймать фигуру противника в прицел, навести в центр корпуса. Настолько плавно нажать на спусковой крючок, чтобы момент, когда пуля вылетает из ствола, был неожиданностью для тебя самого.

Цель падает. Я ищу следующую. И следующую. И еще.

Наконец, целей не остается. Я встаю и перехожу на точку, где стена полностью закрывает меня от кладбища. Снимаю шлем и сажусь, прислонившись к стенке. Вся крыша усеяна стреляными гильзами — сотнями, если не тысячами.

Кто-то передал мне пластиковую бутылку с водой. Один из морских пехотинцев пристроил под голову рюкзак в качестве подушки, намереваясь немного поспать. Другой спустился по лестнице вниз, на первый этаж: там располагался магазин курительных принадлежностей. Морпех вернулся с пачками ароматических сигарет. Он зажег несколько, и вишневый запах смешался с тяжелой вонью, вечно стоящей над Ираком, с запахом канализации, пота и смерти.

Еще один день в Фаллудже.

Улицы были покрыты обломками и разным мусором. Город, и так-то не похожий на «картинку», представлял собой настоящие развалины. Раздавленные бутылки из-под воды валялись посреди дороги вперемежку с грудами досок и какими-то железками. Мы работали в квартале, состоящем из трехэтажных домов, где первые этажи были заняты магазинами. Все товары были покрыты толстым слоем песка и пыли, превратившим яркие цвета тканей в мутные полутона. Витрины были закрыты металлическими щитами, на которых рябили отметины пуль. Кое-где висели объявления о розыске боевиков, выпущенные новым правительством.

У меня с того времени сохранилось несколько фотографий. Даже в самых ординарных и наименее драматических сценах чувствуется война. Время от времени попадается что-то, относящееся к нормальной жизни без войны, что-то в данный момент бесполезное, например детская игрушка.

Война и мир плохо сочетаются.

Лучший снайперский выстрел всех времен

Самолеты ВВС, корпуса морской пехоты и ВМС постоянно обеспечивали нам поддержку с воздуха. Мы всегда знали, что в случае необходимости мы всегда можем вызвать авиационный удар прямо по городским кварталам.

Наше подразделение попало под шквальный огонь из здания, битком набитого боевиками. Радист вызвал поддержку с воздуха. Как только заявка была подтверждена, он вышел на прямой канал связи с пилотом и сообщил ему точные координаты цели и ориентиры.

«Взрывная волна! — предупредил пилот по радио. — Ложись!»

Мы нырнули внутрь ближайшего строения. Понятия не имею, что это была за бомба, но от недалекого взрыва стены едва не развалились. Мой приятель сообщил потом, что авиаудар уничтожил сразу три десятка боевиков — это, с одной стороны, показывает, сколько людей пытались нас убить, а с другой — какую роль играла поддержка с воздуха.

Должен сказать, что все пилоты, работавшие с нами, были исключительно точны. Часто требовалось поразить бомбами или ракетами цель, находящуюся в какой-нибудь сотне ярдов от нас. Это чертовски близко, если речь идет о тысяче или более фунтов[80]взрывчатки. Тем не менее у нас не было ни одного инцидента, и я всегда был полностью уверен, что летчики сделают свою работу на совесть.

Однажды группу морских пехотинцев неподалеку от нас обстреляли с минарета при мечети, расположенной неподалеку. Мы видели, откуда ведется огонь, но поразить стрелка не могли. У него была отличная позиция, позволявшая ему контролировать значительную часть расположенного внизу города.

И хотя в обычных условиях обстреливать мечети мы не имели права, присутствие снайпера превращало культовое здание в законную военную цель. Мы вызвали воздушный удар по минарету, башня была увенчана высоким остекленным куполом и двумя балконами по периметру, что делало его издалека чем-то похожим на башню управления воздушным движением. Купол был собран из стеклянных секций в виде зонтика.

Когда подлетел самолет, мы сидели на корточках. Бомба попала в купол минарета, пробила его и вылетела через одно из огромных стекол. Она продолжила свой полет и угодила во двор на соседней улице. Там она и взорвалась без видимых разрушений.

«Вот черт, — сказал я. — Он промазал. Пошли — придется самим достать этого сукина сына».

Мы пробежали несколько кварталов, вошли в башню и стали подниматься по казавшимся бесконечными лестницам. В любой момент мы ждали, что наверху появится охрана снайпера или сам снайпер и откроет по нам огонь.

Никто так и не появился. Когда мы поднялись, наконец, наверх, мы поняли, почему. Снайперу, который был в здании один, оторвало голову пролетевшей насквозь бомбой.

Но этим действие бомбы не исчерпывалось. Двор, куда она упала, кишел боевиками; спустя короткое время мы обнаружили их тела и оружие.

Я думаю, что это самый лучший снайперский выстрел, который мне довелось видеть.

Новое назначение

С ротой «Кило» я проработал около двух недель, после чего командование SEAL отозвало всех снайперов, чтобы перераспределить их в соответствии со своими надобностями.

«Какого черта ты делаешь? — спросил один из первых встреченных мною „морских котиков“. — Ходят слухи, что тебя видели на земле».

«Ну, да. На улицах не стало целей».

«Ты хоть понимаешь, что ты делаешь? — сказал он, отведя меня в сторону. — Если начальство об этом узнает, тебя же отзовут».

Он был прав, но я его предупреждение проигнорировал. В глубине души я понимал, что делаю то, что должен делать. А еще я чувствовал полную уверенность в том офицере, который был моим непосредственным начальником. Он был честным парнем и в первую очередь всегда заботился о деле.

А от более вышестоящего начальства я был настолько далек, что им бы понадобилось немало времени, чтобы разыскать меня, не говоря уже о том, чтобы издать приказ о моем отзыве.

Подошли другие парни, которые стали соглашаться со мной: внизу, на улицах, от нас было больше пользы. Я не знаю, как они в итоге поступили: конечно, для отчета, все они оставались на крышах и стреляли из укрытий.

«Слушай, вот что я хочу предложить тебе вместо морпеховской М-16, — сказал один парень с Восточного побережья. — Я захватил с собой мою М-4. Возьми на время, если надо».

«В самом деле?»

Я взял ее, и она очень пригодилась мне в бою. ИМ-16 и М-4 — хорошее оружие; по разным причинам, связанным с их манерой ведения боя, морские пехотинцы отдают предпочтение последним моделям М-16. Конечно, мои предпочтения в ближнем бою будут на стороне короткоствольной М-4, и я был очень благодарен своему другу, одолжившему мне это оружие на оставшееся в Фаллудже время.

Меня отправили в роту «Лима»[81], действовавшую в нескольких кварталах от «Кило». «Лима» занималась зачисткой «дыр» — ликвидировала очаги сопротивления, которые были по каким-то причинам пропущены или же вновь образовались. У них было много работы.

Этой ночью я прибыл к командиру роты. Я нашел его в доме, занятом морпехами накануне. Командир морских пехотинцев уже знал о моей работе с «Кило», и после непродолжительной беседы он спросил меня, что я намерен делать.

«Я хочу быть внизу, с вашими бойцами».

«Хорошо».

Рота «Лима» оказалась еще одной отличной командой.

Не говори маме

Несколько дней спустя мы зачищали квартал, когда на соседней улице я услышал стрельбу. Сказав морским пехотинцам, с которыми я был, оставаться на том же месте, я побежал посмотреть, не нужна ли моя помощь.

Я обнаружил еще одну группу морпехов, попавших под сильный огонь при попытке пройти по аллее. Они уже отступили и залегли к тому моменту, как я прибежал.

Все, кроме одного парня. Он лежал на спине в нескольких ярдах, плача от боли.

Я открыл огонь на подавление, подбежал к парню, и потащил его обратно. Когда я увидел его вблизи, я понял, что дело плохо: ему прострелили кишки. Я взял его снизу под руки и поволок.

На ходу я поскользнулся и упал. Раненый оказался на мне. К этому моменту я был настолько измотан и устал, что несколько минут я просто лежал на линии огня. В то время как пули свистели мимо.

Парнишке было около восемнадцати лет. Ранение было очень тяжелым. Я уже мог точно сказать, что он умирает. «Пожалуйста, не говори маме, что я умер в мучениях», — пробормотал он.

Черт, я даже не знаю, кто ты, подумал я. Я не скажу твоей маме ничего.

«О’кей, о’кей, — сказал я. — Не беспокойся. Не беспокойся. Все скажут, что все было в полном порядке. В полном порядке». Он умер. Он даже не успел услышать мою ложь о том, как все будет хорошо и замечательно.

К нам пробились морские пехотинцы. Они сняли мертвое тело с меня и положили его в «Хаммер». По рации мы запросили авиаудар, который уничтожил позиции мятежников, с которых велся огонь, располагавшиеся в противоположном конце аллеи.

Я вернулся в свой квартал, и война пошла своим чередом.

День благодарения

Я думал о жертвах, которые мне довелось видеть, и о том, что я могу стать тем, кого понесут на носилках в следующий раз. Но я не собирался сбегать. Я не собирался прекратить заходить в дома или прекратить поддерживать с крыш тех, кто заходит в дома. Я не смог бы бросить этих молодых морпехов, с которыми я был.

Я сказал себе: я — «морской котик». Это значит, что я должен быть сильнее и лучше. И я не собираюсь сдаваться.

Не в том смысле, что я должен быть сильнее или лучше, чем были они. Я просто понимал, что на меня смотрят. И я не хотел никого подвести. Я не хотел упасть в их глазах — а равно и в своих собственных.

Это было крепко вбито в нас: мы — лучшие из лучших. Мы неуязвимы.

Я не знаю, лучший ли я из лучших. Но я точно знаю, что, если я сбегу, я им не буду.

И я действительно чувствовал свою неуязвимость. Во всяком случае, другого объяснения не было: я всегда выходил сухим из воды в самых немыслимых ситуациях… до сих пор, по крайней мере.

День благодарения проскочил мимо, когда мы были в самом центре сражения.

Я хорошо помню праздничную трапезу. Наступление было ненадолго приостановлено — на полчаса, быть может, — и нам принесли торжественный ужин прямо на крышу, где была наша огневая позиция.

Индейка, картофельное пюре, фарш, зеленая фасоль на десять человек — все в одной большой коробке. Все вместе. Ни отдельных коробочек, ни ячеек. Все в кучу.

Ну и никаких тарелок, вилок, ножей, ложек.

Мы ели прямо руками, глубоко погружая пальцы в еду. Таким было Благодарение. Но, в сравнении с обычным нашим рационом, это было классно.

Атака с болота

Я оставался с ротой «Лима» примерно неделю, после чего меня перевели обратно в «Кило». Ужасно было узнавать о том, что кто-то из знакомых был ранен и убит за время моего отсутствия.

Когда зачистка города близилась к завершению, мы получили новый приказ: установить кордон, чтобы лишить боевиков возможности вернуться в Фаллуджу. Нам отвели сектор на берегу Евфрата, в западной части города. С этого момента я вновь вернулся к исполнению своих обязанностей снайпера. И как только стало очевидно, что стрелять опять придется на максимальное расстояние, я опять начал использовать.300 WinMag.

Позицию мы оборудовали в двухэтажном здании, господствующем над рекой в нескольких сотнях ярдов от моста Blackwater. Берега реки были заболочены, все было покрыто обильной растительностью. Неподалеку располагалась городская больница, перед началом нашего наступления превращенная инсургентами в штаб, и даже теперь эта местность, казалось, магнитом притягивала дикарей.

Каждую ночь кто-нибудь пытался проникнуть в город извне. Каждую ночь мои выстрелы находили одну-две новые жертвы, иногда больше.

Новая иракская армия обустроила неподалеку свой лагерь. Эти идиоты завели привычку каждый день по нескольку раз стрелять в нашу сторону. Каждый день. Мы вывесили на нашей позиции большой флаг, чтобы обозначить дружественные силы, — обстрелы продолжались. Мы связались по радио с их командованием. Они продолжали по нам стрелять. Пытаясь их остановить, мы перепробовали все возможные способы, за исключением разве что ракетно-бомбовых ударов.

Возвращение Стрекача

Стрекач вновь присоединился ко мне в «Кило». Я немного остыл и старался держать себя в рамках приличий, хотя мое отношение к нему не изменилось.

Не изменился и Стрекач. И это было печально.

Он был с нами на крыше той ночью, когда нас откуда-то начали обстреливать боевики.

Я нырнул за бортик четырех футов высотой, окружавший крышу по периметру. Как только огонь сместился немного в сторону, я выглянул из-за него, чтобы определить, откуда ведется обстрел. К сожалению, было слишком темно.

Снова раздались выстрелы. Все пригнулись. Я присел самую малость, надеясь по вспышкам в темноте определить расположение огневой позиции противника. Ничего не было видно.

«Подойди, — сказал я. — Они не точно стреляют. Ты видишь, откуда?»

Стрекач молчал.

«Стрекач, ищи вспышки выстрелов», — приказал я.

Никакого ответа. Раздались еще два или три выстрела, и снова я не увидел, откуда велся огонь. Наконец, я обернулся, чтобы спросить, не заметил ли он чего-нибудь.

Стрекача нигде не было видно. Он уже был внизу — потом я узнал, что его дальнейшее бегство остановила запертая дверь, которую охраняли морские пехотинцы.

«Меня там могли подстрелить», — сказал он, когда я прижал его к стенке.

Я оставил его внизу, сказав ему прислать вместо себя одного из морпехов охраны. По крайней мере, я мог быть уверен, что этот парень не сбежит.

Стрекач в конечном счете перевелся туда, где не нужно было быть под огнем. Он потерял самообладание. Ему надо было как-то спасать ситуацию. Конечно, это было неловко, но насколько хуже могло бы быть? Он вынужден был тратить свое время, убеждая окружающих в том, что он не трус, хотя факты говорили сами за себя.

Будучи сам великим воином, он заявил, что несение снайперских дежурств — это бесполезное расходование сил морской пехоты и SEAL.

«Морские котики» здесь не нужны. Это не специальная операция, — изрек он. Но проблема была не только в SEAL, и он вскоре открыл нам на это глаза. — Эти иракцы перегруппируются и захватят нас".

Его предсказание сбылось с точностью до наоборот. Но, эй, у него великое будущее в качестве военного планировщика!

Болото

Настоящей нашей проблемой были боевики, форсирующие реку под прикрытием болот. Вдоль берегов реки располагались бессчетные маленькие островки, покрытые деревьями и кустарником. Повсюду между кустами были завалы из принесенного рекой плавучего мусора, засохшей грязи и камней.

Боевики использовали растительность в качестве укрытия; они выскакивали из зарослей, делали несколько выстрелов, и скрывались в листве, за которой мы их не могли видеть. «Зеленка» была такой широкой, что мятежники могли подходить вплотную не только к реке, но и к нам — часто их не было видно даже на расстоянии меньше ста ярдов. С такой дистанции попасть в цель способны даже иракцы.

Чтобы окончательно все усугубить, в болоте жило стадо водных буйволов, которые непрерывно курсировали через заросли. Вы что-то слышите, или видите движение листвы, но не знаете, что это: боевики или звери.

Мы попытались проявить креативность, запросив разрешения выжечь растительность с помощью напалма. На идею было наложено вето.

Каждую ночь я обнаруживал, что численность боевиков возросла. Попытки прорыва стали постоянными. В конце концов, боевики могли бы собрать столько людей, что я просто не смог бы убить их всех.

Мне бы не хотелось такого удовольствия.

Морские пехотинцы запросили передового авиационного наводчика, который должен был вызывать авиационную поддержку в случае нападения инсургентов. Нам прислали летчика Корпуса морской пехоты, настоящего пилота, который сейчас работал на «земле» в порядке ротации. Несколько раз он сообщал координаты цели для атаки с воздуха, но все его запросы неизменно отклонялись при прохождении по вышестоящим инстанциям.

Позже мне сказали, что разрушения в городе были столь велики, что начальство не желало больше причинения материального ущерба. Я не очень понимаю, как несколько взрывов среди сорняков и трясины могли сделать Фаллуджу хуже, чем она уже была к тому моменту, но ведь я простой «морской котик», и мне не понять всей сложности ситуации и проблем, стоящих перед начальством.

Кстати, пилот оказался отличным парнем. Он не был высокомерен и никогда не задавался; вы и не подумали бы, что это офицер. Нам он очень нравился и заслужил наше уважение. Чтобы показать наше расположение, мы регулярно давали ему возможность занять место снайпера и наблюдать за окрестностями через оптический прицел. Он так ни разу и не выстрелил.

Помимо авианаводчика, морская пехота прислала нам отделение тяжелого вооружения: еще несколько снайперов и минометчиков. Минометчики привезли с собой боеприпасы, снаряженные белым фосфором; мы попытались с их помощью поджечь кустарник. К несчастью, мины смогли зажечь лишь маленькие участки зарослей: погорев немного, они зашипели и погасли, поскольку было слишком сыро.

Тогда мы решили забросать кусты термитными гранатами. Термитный заряд сгорает с температурой около 4000 градусов по Фаренгейту и может насквозь прожечь четвертьдюймовую стальную плиту за несколько секунд. Мы спустились к реке и забросали заросли термитными гранатами.

Это тоже не сработало, и мы начали изобретать доморощенные решения. Между снайперами морской пехоты и минометчиками завязался спор — кто первым придумает, что делать с этим болотом. Среди всех предложенных вариантов мне больше всего нравился тот, где предлагалось использовать «сырные» заряды, которые всегда есть у минометчиков. («Сыр» используется в качестве метательного заряда. От количества «сыра» зависит расстояние, на которое летит мина.) Мы упаковали в трубу немного «сыра», присоединили к ней бикфордов шнур, канистру с соляркой и детонатор с часовым механизмом. Затем мы спустили эту конструкцию к реке, привели механизм в действие и стали ждать, что произойдет.

Вспышка получилась отличная, но нужного результата мы так и не добились. Если бы у нас только был огнемет…

Болота по-прежнему кишели боевиками. За неделю я один уничтожил восемнадцать или девятнадцать человек; вместе с остальными мы ликвидировали их более тридцати.

Реку, казалось, специально оставили в качестве заповедника для плохих парней. В то время как мы изобретали различные способы ликвидации зарослей, они пробовали все новые варианты переправы через Евфрат.

В самом необычном использовались пляжные мячи.

Пляжные мячи и дальний выстрел

Однажды днем я был на своей позиции со снайперской винтовкой, когда группа примерно из шестнадцати хорошо вооруженных боевиков вышла из укрытия. У них была полная индивидуальная бронезащита, и они были отлично экипированы, (позднее мы узнали, что это были тунисцы, вероятно, нанятые одной из противостоящих нам группировок для войны в Ираке с американцами.)

Но в общем ничего необычного, за исключением того, что они несли с собой четыре очень больших цветных пляжных мяча.

Я глазам своим не мог поверить: они разделились на группы и вошли в воду, четыре человека на каждый мяч. Затем, используя мячи в качестве плавсредств, они начали переправляться через реку.

Моя работа заключалась в том, чтобы не позволить им это сделать, но это вовсе не обязательно означало, что я должен был застрелить каждого из них. Нет, черт возьми, мне предоставилась отличная возможность сэкономить боеприпасы для будущих боев.

Я выстрелил по первому мячу. Четыре человека вплавь устремились к трем оставшимся надувным шарам.

Хлоп.

Пуля пробила мяч номер два. Это было забавно.

Нет, тысяча чертей, это было дьявольски весело! Боевики передрались между собой. Их гениальный план уничтожения американцев обернулся теперь против них.

«Вам всем стоит посмотреть на это», — сказал я морским пехотинцам, когда лопнул мяч номер три.

Они подошли к бортику и смотрели, как инсургенты дерутся между собой за последний оставшийся мяч. Проигравшие в этой борьбе немедленно шли ко дну.

Я смотрел на это довольно долго, а затем прострелил четвертый мяч. Никакого сострадания к тонувшим боевикам у нас не было.

Это были мои самые необычные успешные выстрелы. Мой самый дальний случился примерно в то же самое время.

Как-то днем трое боевиков появились на берегу реки, примерно в 1600 ярдах (более 1460 м) выше по течению (почти миля). Они уже проделывали это раньше: стояли там у нас на виду, зная, что с такой дистанции мы по ним стрелять не будем. Правилами открывать огонь в такой ситуации не запрещено, но расстояние настолько велико, что расходовать боеприпасы впустую нет никакого смысла. Видимо, полагая, что находятся в полной безопасности, они начали насмехаться над нами, как шкодливые подростки.

Я наблюдал за ними в оптический прицел. В это время подошел наш авианаводчик. «Брось, Крис, — сказал он. — С такого расстояния ты в них не попадешь».

Я хоть и не сказал, что собираюсь попытаться, но его слова прозвучали как вызов. Подошли еще морские пехотинцы, и в тех или иных выражениях высказали примерно ту же самую мысль.

Иногда, если мне говорят, что я чего-то не смогу сделать, именно это и заставляет меня думать, что я смогу. Но 1600 ярдов — это такая дистанция, что даже мой прицел не давал баллистического решения. Поэтому пришлось кое-что прикинуть в уме и скорректировать дистанцию, учтя размеры дерева, расположенного за спинами ухмыляющихся боевиков.

Я выстрелил.

Луна, земля и звезды сошлись. Господь подул на пулю, и она попала идиоту в кишки. Два его приятеля тут же показали нам пятки.

«Достань их, достань их! — заорали морпехи. — Пристрели их!»

Думаю, в эту минуту они полагали, будто я могу попасть во что угодно под луной. Правда, однако же, в том, что мне дьявольски повезло поразить на таком расстоянии даже одну неподвижную цель; попасть же на таком расстоянии в бегущего человека нечего было и думать.

Этот выстрел долго оставался моей самой удаленной подтвержденной ликвидацией в Ираке.

Заблуждения

Многие думают, что мы постоянно стреляем на такие огромные расстояния. И хотя мы действительно стреляем дальше других на поле боя, наши цели все-таки намного ближе, чем думает большинство людей.

Я никогда специально не измерял, как далеко находятся мои цели. Дистанция почти всегда зависит от конкретной ситуации. В условиях уличного боя, где на мой счет было записано максимальное число ликвидаций, цели почти всегда находятся на расстоянии от двухсот до четырехсот ярдов. Ну, а дистанция выстрела всегда равна расстоянию до цели.

При ведении боевых действий на открытой местности расстояния больше. Обычно стрелять приходится на расстояние от восьмисот до тысячи двухсот ярдов. И тут незаменимы винтовки с большой дальностью прямого выстрела, такие как.338.

Иногда спрашивают, с какого расстояния я больше всего люблю стрелять. Ответ такой: чем ближе, тем лучше.

Как я уже упоминал выше, еще одно распространенное заблуждение по поводу снайперов гласит, что мы всегда целимся в голову. Лично я почти никогда этого не делаю, за исключением ситуаций, когда я абсолютно уверен, что попаду. Но в бою это очень редко бывает.

Я предпочитаю целиться в корпус, примерно в центр тела. Там достаточно уязвимых зон. Не так важно, какую именно поразить, противник будет повержен.

Назад в Багдад

На реке я провел неделю. После этого поступил приказ сдать дела другому снайперу SEAL, который был легко ранен в начале операции, а теперь вернулся после излечения. У меня было больше, нежели просто доля честных ликвидаций. Пришло время уступить место другому.

Командование отправило меня на несколько дней в лагерь Фаллуджа. Это был один из немногих перерывов в боевых действиях, которому я был действительно рад. После изматывающего своим темпом сражения в городе мне нужно было немного передохнуть. Горячая пища и душ доставляли настоящее удовольствие.

После небольшой передышки я был вновь направлен в Багдад, чтобы работать с «Громом».

По дороге в Багдад наш «Хаммер» подорвался на закопанном в землю самодельном взрывном устройстве. Импровизированная мина взорвалась прямо позади нас. Все в машине перепугались, кроме меня и еще одного парня, участвовавшего в штурме Фаллуджи с самого первого дня. Мы с ним обменялись взглядами, подмигнули друг другу и снова задремали. По сравнению с теми взрывами, которые были у нас в течение последнего месяца, и с тем дерьмом, через которое нам пришлось пройти, это было вообще ничто.

Пока я был в Ираке, мой взвод отправили на Филиппины, обучать местных военных, ведущих борьбу с террористами-радикалами. Не очень впечатляющая поездка. Но наконец-то это задание было выполнено, и они вернулись в Багдад.

Вместе с несколькими другими «морскими котиками» я отправился в аэропорт встречать их.

Я ожидал теплой встречи: наконец-то я возвращался в свою большую семью. А они вышли из самолета и сказали:

«Эй, ты, жопа!»

И даже похлеще. Как и все остальное, что делают «котики», их язык за гранью фола. Ревность, имя твое — SEAL.

А я-то удивлялся, почему несколько месяцев от них ничего не слышно. Я чувствовал ревность, но не понимал, откуда она — насколько мне было известно, они ничего не знали о том, как идут мои дела.

Выяснилось, что наш шеф до отвала накормил их сообщениями о моем снайпинге в Фаллудже. Они сидели на Филиппинах и тихо ненавидели жизнь за то, что все сладкое досталось мне одному.

Они пережили это. В конце концов, они даже попросили меня провести небольшую презентацию с рассказом о том, что я делал. Еще одна возможность использовать PowerPoint.

Развлечение

Теперь все были в сборе, я присоединился к своим, и мы начали привычные силовые операции. Разведка получала сведения об изготовителе самодельных взрывных устройств, или, к примеру, о подпольном финансисте, передавала информацию нам, и мы брали его в оборот. Мы захватывали его спящим — рано утром взрывали дверь, врывались внутрь и не давали ни малейшего шанса даже выбраться из постели.

Это продолжалось около месяца. Теперь силовые операции казались привычной рутиной; в Багдаде было намного безопаснее, чем в Фаллудже.

Мы жили рядом с Багдадским международным аэропортом и работали со своей базы. Однажды ко мне подошел шеф и покровительственно улыбнулся.

«Крис, тебе предоставляется возможность немного развлечься, — сказал он мне. — Небольшая операция по персональной защите».

Это был сарказм, понятный только «морским котикам». Одной из задач взвода было обеспечение личной безопасности высокопоставленных иракцев. Боевики начали активно их похищать, пытаясь нарушить систему государственного управления. Это была самая неблагодарная работа. До сих пор мне удавалось счастливо избегать ее, но мой «дым ниндзя», увы, развеялся. Я отправился через весь город в Зеленую зону. (Зеленой зоной называли сектор в центре Багдада, где обеспечивалась безопасность военнослужащих союзных войск и нового иракского правительства. Эта зона была физически отделена от остального города бетонной стеной с колючей проволокой. В стене было всего несколько входов и выходов, все под жестким контролем. Именно в этом районе располагалось посольство США и других союзных государств, а также комплекс правительственных зданий Ирака.)