Щепки плахи, осколки секиры Чадович Николай
— Нет! — Он рванулся так, словно на него попытались набросить ловчую сеть.
— Все напрасно… Не будет по-твоему… Зря ты это затеял…
Обычно бледное лицо Артема потемнело и жутко переменилось, совсем как в тот раз, когда в кастильском городе Сан-Хуан-де-Артеза ему пришлось бороться с разгулом неведомой подземной стихии.
Раскинув руки, Артем шагнул вперед и раскрыл глаза, все это время остававшиеся закрытыми. Впрочем, как подумал Цыпф, не пропускавший ни одного движения Артема, тут скорее подошло бы другое определение — «распахнул вежды». Это был взгляд василиска, и окружающих людей, наверное, спасло только то, что он был обращен не на них.
Вперив этот парализующий взор в нечто, видимое лишь ему одному, Артем заговорил снова — но теперь на совершенно непонятном языке, присущем скорее миру вечных стихий, а не живых существ. Случись вдруг чудо, наделившее скалы даром речи, — они, наверное, заговорили бы именно таким голосом.
— Ну все, — махнул рукой Зяблик. — Пошла Маруська в партизаны… Не человек он уже. Сейчас этим самым хозяевам туго придется. Не знали они, с кем связались.
— А как вы думаете, что может случиться с блошиным цирком, если его хозяин подерется с клиентом? — Смыков затравленно озирался по сторонам. — Ведь затопчут к чертовой матери! И даже убежать некуда.
— Ничего! — стал успокаивать его Зяблик. — Прыткая блоха в ловкие руки не дается… Поживем еще… Ты, главное, бдолах держи наготове.
Вокруг что-то происходило. Величественный пейзаж Синьки неуловимо менялся
— так бывает ранней весной на реке, когда несокрушимый прежде ледяной панцирь начинает давать пусть и еле заметные, но фатальные трещины.
Голос Артема перешел в нечленораздельный пронзительный рев. Окажись сейчас рядом что-нибудь стеклянное — фужер, люстра или обыкновенная пивная бутылка, — и от него бы только осколки полетели.
А затем весь окружающий мир изменился — не постепенно, не исподволь, а резко, скачком, как это бывает в кино, когда заканчивается одна сцена и начинается другая.
То, что раньше находилось у людей над головой и в силу этого называлось небом, сплошь подернулось багряно-синими, растрепанными облаками, сквозь которые зловеще сияли сразу три багровых солнца, расположенных на равном расстоянии друг от друга. Облака эти очень быстро затянули не только купол неба, но и все пространство вокруг. Люди сами стали как бы частью этих облаков
— на лицах их заиграли пурпурные горячечные отблески, а в глазах зажглись алые недобрые огни.
Прорвалась плотина, до этого как бы сдерживавшая всю звуковую гамму этого мира, — вокруг засвистело, завыло, загрохотало.
— Он сворачивает пространства! — закричал Цыпф. — Он действительно хочет разрушить этот мир!
— Не он, дурья ты голова! — возразила Верка. — А то чудовище, которое сидит у него внутри! Оно сейчас ни про нас, ни про Артема, наверное, ничего не помнит. Тешит свою страсть к разрушению, вот и все!
Зяблик без запинки процитировал фразу, в свое время, как видно, глубоко запавшую в его душу:
— «…И пройдет он по лицу земли, ветхий днями, но исполин силой, и дана ему будет власть сокрушать и пожирать, истреблять и губить, отменять и казнить…» Из Евангелия, что ли…
— Но только не из канонического, — усомнился Цыпф. — Скорее всего какой-то апокриф… От сектантов, небось, нахватались.
Среди облаков вдруг возникла нелепая, шаржированная фигура человека, словно бы вырезанная из бумаги неумелым ребенком. Она имела высоту, сопоставимую с будетляндским небоскребом, и интенсивный фиолетовый цвет.
Впрочем, несмотря на циклопические размеры и мрачную окраску, эта фигура не производила сколь-нибудь внушительного впечатления. Наоборот, в ней не ощущалось не то что объема, а даже элементарной вещественности. Это было не реальное существо из плоти и крови, а скорее всего его изображение, созданное каким-то грандиозным проектором на экране неба.
Однако на Артема, а вернее, на загадочного Кешу, целиком и полностью завладевшего сейчас его телесной оболочкой, появление этого бестелесного призрака подействовало примерно так же, как на быка — красная тряпка.
Все окружающее пространство, включая небеса, горизонты и земную твердь, дрогнуло, а потом загудело, будто перестало быть равноправным миром в череде других, таких же миров, и превратилось во вселенский колокол.
Облака сдуло так стремительно, словно они оказались в эпицентре атомного взрыва (нечто подобное Смыков видел в документальном фильме, повествующем об испытаниях ядерного оружия на атолле Бикини). Призрачную фигуру отшвырнуло далеко прочь, и ее густой фиолетовый цвет как бы поблек.
Последовал новый удар — никто из людей не удержался на ногах, — и силуэт, вызвавший у Кеши столь бурные чувства, уже размазанный и перекошенный, очутился совсем в другой точке горизонта. Тряслась земля, гудело небо, призрак, превратившийся в радужное пятно, швыряло из стороны в сторону, пока он не вспыхнул, как легендарный огненный столп, и не рассеялся среди бешеного разгула стихий.
Люди не имели уже ни сил, ни желания следить за тем, что творилось вокруг. От их воли здесь абсолютно ничего не зависело. Оставалось только одно — терпеливо дожидаться конца, каким бы трагическим или, наоборот, счастливым он ни был. А пока их тела обжигали то жара, то холод, одна буря сталкивалась с другой, а небеса меняли свой цвет, как будто уже наступил последний день царствия земного, когда его начнут сокрушать мстители за невинно пролитую кровь агнца.
А потом рев и грохот утихли, дали прояснились, а ветры утихомирились. Во все стороны света простиралась плоская и каменистая земля. Пустынное, бледное небо нависало над ней. В небе мерцало одно-единственное солнце — тусклый закатный диск. Ниже его вздымались невысокие, сглаженные временем горы, а в противоположной стороне, на востоке, стало быть, торчала какая-то скудная поросль. Мир был трехмерен, скучен, стар, и ничто в нем не напоминало о грандиозной и таинственной Синьке.
Вокруг в растерянности бродили люди, узнавая давно потерянных друзей и не узнавая места, в которых они провели долгие годы. Эрикса нигде не было видно — наверное, он бросился на поиски семьи, а оставшийся в одиночестве Барсик ревел, косясь на солнце, неизвестно что ему напоминавшее.
Артем угомонился и пребывал как бы в трансе. К лицу его медленно возвращалась прежняя бледность, а тело время от времени сотрясали судороги. Глядя на него, Цыпф попытался представить себе, что может испытывать разумное существо, в сознании которого одна личность, чужая и непонятная, только что одержавшая победу в грандиозной схватке, удаляется на покой, давая место другой личности, человеческой, ни о чем таком еще и не подозревающей.
— Смотрите, птичка! — воскликнула Лилечка, указывая на горную гряду, вершины которой в свете затухающего дня напоминали красную медь.
С той стороны к ватаге приближалось существо, всем своим обликом напоминавшее одну из тех легендарных птиц, воспоминания о которых сохранились в памяти почти всех народов земли, — беспощадную Гаруду, вещего Симурга, огромную Рух, воинственного Уицилопочтли, бессмертного Феникса.
Перья ее отливали огнем и золотом, широко раскинутые крылья практически не шевелились, а близко посаженные, совсем не птичьи глаза выражали почти человеческую печаль.
Не долетев до ватаги с полсотни шагов, птица сложила крылья и уселась на что-то, для нее вполне удобное, но недоступное человеческому взору (из чего можно было сделать вывод о том, что не все особенности, присущие Синьке, сгинули без следа).
Птица пристально смотрела на Артема, и было непонятно, какую цель она преследует — привести его в чувство или добить окончательно. Наконец Артем открыл глаза, но его взгляд был пуст и бессмыслен, как у человека, очнувшегося от глубокого забытья. Ватага молчала, понимая, что вмешиваться в начинающийся сейчас безмолвный диалог не только бессмысленно, но и опасно.
Не прошло и полминуты, как Артем глубоко вздохнул и лицо его приняло прежнее сосредоточенное выражение. Он или сам сумел вспомнить все, что случилось за последние полчаса, или получил подсказку от Кеши.
— Вот что бывает, когда пытаются остановить того, кто твердо решил уйти, — произнес Артем, обращаясь скорее всего не к мудрой птице, ни в каких объяснениях не нуждающейся, а к людям, сбившимся в кучу у него за спиной. — Мы одолели одного из тех, чьей волей и прихотью был создан этот необычайный мир… Противник наш принадлежал к древней расе Незримых, или Иносущих. Одного из них, правда, имевшего несколько другой облик, вы уже видели. Помните огненного стражника, охранявшего границы Эдема? Существа эти бывают необузданны и упрямы, в чем все вы могли недавно убедиться… Боюсь, что бедняге еще долго придется зализывать раны и восстанавливать силы… Но, как оказалось, торжествовать победу еще рано. Сейчас вы удостоились счастья, — Артем нехорошо улыбнулся, — лицезреть другое сверхъестественное существо — Предвечного, или Феникса. Если Иносущих можно называть владыками пространства, то Фениксов — владыками времени. Мир, разрушенный не без нашего участия, был создан совместными усилиями обоих рас для некой хитроумной игры, являющейся как бы эрзацем их вечной борьбы за власть над вселенной. Кстати, первопредки людей, могучие и беспощадные воины, способные с одинаковым успехом сражаться во времени и в пространстве, были созданы когда-то именно как орудия для этой борьбы…
— Но вы-то не последний человек в этой компании, — Цыпф не мог удержаться от реплики. — Сами же говорили, что вступили на Тропу, выполняя волю сверхъестественных существ…
— Предвечный, которого вы сейчас видите, никогда не бывал на Тропе и не может знать о том, что я связан клятвой верности с его братьями, оказавшимися в ловушке перекошенных пространств, — ответил Артем. — Единственное, о чем он скорбит сейчас, — так это о потере своего партнера. В этом плане я кажусь ему достойной заменой Иносущего. Мне предложено остаться в этом мире, но уже не пленником, а полноправным участником игры.
— Ясно, — буркнул Зяблик. — Мероприятие, так сказать, добровольно-принудительное. Кто по своей воле не соглашается, того силком заставят… Интересно, а перышки этому петуху пощипать нельзя?
— Одолеть Феникса не под силу, наверное, даже Кеше, который, кстати сказать, внимательно наблюдает за всем происходящим сейчас. Используя свою власть над временем, он просто вышвырнет нас за пределы реальной вселенной в те области мироздания, где пространство-время еще не родилось или уже умерло.
— Ну тогда оставайтесь здесь, — посоветовал Смыков. — Зачем вам всю жизнь шляться без толку? А тут место приятное. Никаких вредоносных существ, тихо, прохладно… Отдохнете, наиграетесь вволю, новости узнаете. А там видно будет… Мы же вам передачи будем через Будетляндию посылать. Только предварительный списочек составьте. Мыло там, гуталин, деликатесы разные… Тут же ни фига хорошего нет, только то, что вместе с покойниками случайно попало.
— К сожалению, такой вариант абсолютно неприемлем. Разные силы и по разным причинам пытались прервать мой путь, но всякий раз я возвращался на Тропу. Когда нельзя победить в открытой схватке, остается прибегнуть к искусству компромисса… Как правило, есть решение, которое в принципе может удовлетворить все заинтересованные стороны.
— А вот этого я вам как раз и не советую, — возмутился Смыков. — Никаких уступок. Вы что, забыли уроки Мюнхена?.. Отстаньте же от меня! — последняя фраза относилась уже к Верке, со словами «Заткнись, дурак!» попытавшейся зажать ему рот.
— Это решение, кстати, подсказал мне Кеша, существо не менее загадочное, чем Иносущие или Предвечные, — продолжал Артем. — С некоторых пор союз со мной тяготит его. Кеша давно вырос из младенческого возраста, и у него появились интересы, совершенно несовместимые с моими. Подозреваю, что ему позарез нужно свое персональное тело, которое он перестроит по вкусу… Такой вариант устраивает все три стороны — меня, его и Феникса.
— А нас? — насторожился Цыпф.
— Что устроит меня, устроит и вас… Короче, сейчас Кеша расстанется со мной и переселится в любое приглянувшееся ему тело. Приняв новый облик, он согласен на некоторое время задержаться в этом мире, воссоздать его в прежнем виде и заменить в игре Иносущего. Мне, ну и вам, естественно, он гарантирует немедленное возвращение в то пространство, откуда мы прибыли.
— Только попросите, пожалуйста, чтобы он наших тел не касался! — взмолилась Лилечка, перед которой уже замаячила перспектива скорого бракосочетания (по ее понятиям, совершить столь ответственное мероприятие можно было только в родном Талашевске).
— Вот именно! — с энтузиазмом поддержал ее Зяблик. — Зачем ему такой хлам… Я, например, алкоголик с разрушенной печенью, Верку болезненные менструации замучили, а у Смыкова вообще травматическая ампутация двух третей мозга.
— Не волнуйтесь, — сказал Артем. — Кеша уже сделал свой выбор.
— А вам с ним не жалко расставаться? — поинтересовалась Верка, дуя на руку, зашибленную о загривок Зяблика. — Ведь как-никак столько лет вместе… Когда соседи по квартире расходятся, и то плачут иногда.
— Если говорить честно, я испытываю сложные чувства… Конечно, я многим обязан Кеше. Я был за ним как за каменной стеной. Он научил меня очень многому, особенно на уровне подсознания… Иногда, бывает, и сам не знаешь, откуда что берется… Именно благодаря Кеше я обрел способность перемещаться во времени и проникать в смежные пространства… Но всему есть свои пределы… Кеша, как мыслящий индивидуум, продолжает развиваться. Возможности человеческого тела уже не удовлетворяют его. Даже не знаю, во что бы он превратил нашу общую телесную оболочку, если бы я не противился этому. Пока Кеша относится ко мне достаточно лояльно, но я уже давно живу с ощущением человека, вынужденного делить логово со львом. Как он поведет себя завтра, что придет ему голову? Честно говоря, нам давно пора расстаться. Я уже не могу, как раньше, заранее прогнозировать поведение Кеши. Его не устраивают моя человеческая слабость и ограниченность, а меня не устраивают его нечеловеческая мощь и безграничная способность к самосовершенствованию.
— Если все уже решено, зачем тянуть? — сказала Верка. — Долгие прощания — лишние слезы… Вот только о будущем не мешало бы позаботиться. А что, если вы еще понадобитесь друг другу?.. Как это раньше говорили, не обменяться ли нам телефончиками?..
— Любопытное предложение, — хмыкнул Артем. — Обменяться телефончиком с дьяволом… Стоит ли связываться?
— Но ведь он же не дьявол! — возразила Верка. — Вы сами его только что хвалили.
— Верно, он не дьявол… Пока… Но кто может поручиться за его дальнейшую судьбу? Кем станет он, вырвавшись на волю? Ведь и дьявол первоначально не был исчадием мирового зла. Считается, что он творение Божье и имеет общую природу с ангелами. Сгубили его самолюбие и кичливость… Страшно даже подумать, какие бездны скрываются в душе Кеши. По крайней мере, страстью к разрушениям он обладает в полной мере. Взять хотя бы нынешний случай.
— Скажите, только откровенно, — в разговор вступил Цыпф, — какой у него сейчас возраст по земному счету? Уверен, у вас на этот счет есть свое мнение. Ведь вы приняли его в свое сознание еще младенцем. Он рос и мужал не то что у вас на глазах, а внутри вас, под контролем вашего мозга.
— Я понимаю, куда вы клоните, — кивнул Артем. — По человеческим меркам ему сейчас лет семь-восемь, не больше. Хотя, это лишь мое предположение. Именно в этом возрасте дети ломают все, что кажется им забавным. Возможно, повзрослев, Кеша изменится. Вот только ждать придется очень долго. Кроме того, даже самых сообразительных детей нужно воспитывать. Ум сам по себе не является антагонистом зла. Скорее наоборот. Любому мыслящему существу нужен наставник, способный разъяснять ему значения хотя бы основных нравственных категорий. А Кеша в этом мире совершенно одинок. Для него нет иных авторитетов, кроме себя самого
— Как вы думаете, он понимает, о чем мы сейчас говорим? — спросила Лилечка.
— Ему сейчас не до этого, — ответил Артем. — Он напрямую общается с Фениксом. Полностью, так сказать, игнорируя мое присутствие… Кажется, дело близится к завершению.
— А больно вам не будет? — не унималась Лилечка.
— Не знаю. Хотя ничего приятного от этой процедуры не жду. Даже зуб рвать и то больно. А тут я лишусь приличного куска сознания… Благо, хоть чужого…
— Чужое пусть забирает, Бог с ним, — заметил Смыков. — Вы проследите, чтобы он ничего вашего не прихватил.
Феникс, до этого неподвижный, как монумент (жили лишь его глаза, столь мудрые и проницательные, что хоть на банкнотах рисуй), шевельнулся и, сделав крыльями один могучий взмах, перелетел на спину Барсика. Зверю, и без того расстроенному отлучкой Эрикса, это не очень-то понравилось. Он нервно махнул хвостом и щелкнул клыками. Однако, получив сокрушительный удар клювом по темечку, послушно устремился к тому месту, где стоял Артем.
— Все ясно, — догадался Цыпф. — Кеша будет переселяться в Барсика.
— Для дьявола обличье вполне подходящее, — ухмыльнулся Зяблик. — Не завидую я тому Архангелу Михаилу, который на эту тварь наедет. Сожрут его вместе с копьем и клячей.
Феникс тем временем вернулся на свой насест, недоступный для взоров простых смертных, а Барсик, подобравшись к Артему почти вплотную, доверчиво ткнул его своей уродливой мордой в плечо.
Зяблик хотел запустить по этому поводу очередную грубую шутку, но Верка живо приструнила его:
— Молчи, шут гороховый! Тут серьезное дело происходит! Живая душа из одного тела в другое переселяется. Тишина нужна, как в церкви!
Однако, как выяснилось вскоре, остальные участники этого таинственного обряда точку зрения Верки насчет тишины не разделяли. Барсик после стычки с Фениксом впавший в легкую прострацию, дернулся так, словно в него угодил китобойный гарпун. При этом бедное животное издало рев, по мощи сравнимый с воем паровой сирены. Артем, дабы избежать столкновения с обезумевшим зверем, отскочил назад.
— Оказывается, иногда получить бывает больнее, чем отдать, — сказал он, присоединившись к ватаге.
— А вы сами как себя чувствуете? — поинтересовалась Верка.
— Вполне нормально. Голова слегка закружилась, но так бывало всегда, когда Кеша из глубины моего сознания прорывался на волю.
— Вы абсолютно уверены, что он покинул вас?
— Сейчас станет ясно. Внимательно следите за зверем.
Истошный рев Барсика прекратился так резко, словно его глотку заткнули кляпом. Некоторое время он еще ошалело тряс головой, а затем принялся внимательно разглядывать кончик своего хвоста, словно видел его впервые. Феникс нетерпеливо шевельнулся и растопырил крылья, каждое перо в которых сверкало, как выкованный из червонного золота кинжал.
Между тем у Барсика возникли какие-то проблемы. Особенности телосложения не позволяли ему дотянуться передней лапой до собственого крестца. Однако он все же умудрился сделать это, встав на дыбы и нелепо извернувшись. Кто бы мог подумать, что эта акробатическая поза понадобилась зверю для того, чтобы безжалостно оторвать свой хвост.
— Ой! — воскликнула Лилечка.
— Все законно! — поддержал инициативу зверя Зяблик. — На хрена ему, спрашивается, это наследие темного прошлого? Чертей губит хвост… Слыхали такую присказку?
Отшвырнув далеко прочь ампутированную часть тела, продолжавшую энергично извиваться, Барсик удовлетворенно заурчал и двинулся вслед за Фениксом, уже взлетевшим в воздух.
Шел зверь на задних лапах, но, что самое интересное, шел четким и уверенным шагом, очень напоминавшим походку Артема. Привычки, приобретенные Кешей за время пребывания в человеческом теле, оказались сильнее специфических особенностей звериного организма.
По мере того как два этих столь непохожих силуэта — золотисто-красный крылатый и бурый горбатый — удалялись, пространство справа и слева от них как бы замерзало. Сквозь воздух, внезапно утративший свою былую прозрачность, прорастали хрустальные кристаллы и ледяные пики, приметы возрождения былой Синьки — мира-игры, мира-загадки.
— Ну что ж, — сказал Артем. — Как говорится, пора и честь знать. Нагостились вволю. Надо домой возвращаться…
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Преодоление преграды, разделяющей миры, Цыпф воспринял как нечто сходное с мгновенным прыжком сквозь космическую бездну — правда, кровь его не закипела, глаза не лопнули, мозги не высохли, однако всех этих удовольствий в малой дозе он хлебнуть успел.
Вечерняя полумгла Синьки оказалась куда светлее вечных сумерек Будетляндии (а в том, что они очутились именно в этой стране, сомневаться не приходилось — столь живописных руин не могло быть ни в Кастилии, ни в Трехградье, ни тем более в Отчине).
Люди радовались, узнавая этот мир (после Синьки им и суровый Агбишер показался бы чуть ли не домом родным), и недоумевали, видя, как сильно он изменился за время их отсутствия. Римляне не сделали такого с Карфагеном, а вандалы с Римом, что сотворили с Будетляндией неведомые грозные силы.
Сейчас эту прекрасную прежде страну можно было сравнить с античной скульптурой, которую использовали вместо тарана, или с полотном великого живописца, на котором разрубали барашка. Ничто не сохранилось в первозданном виде — ни здания, ни обелиски, ни парки, ни инженерные сооружения. Даже от небесного невода, некогда черпавшего из космоса безграничную энергию, остались только узлы и спирали, опутавшие горизонт, как заграждения из колючей проволоки.
— Везде так? — едва переведя дух после межпространственного путешествия, спросил Цыпф.
— Кое-где и похуже, — ответил Артем. — Некоторые страны уничтожены почти полностью. Хохма, например…
— Хохма? — воскликнула Лилечка. — Бедные бегомотики!
— Дело одно есть, — Зяблик исподлобья глянул на Артема. — Кореша мы здесь потеряли… Недалече… Толгаем звали… Ты должен помнить… Может, наведаемся на то место? Хоть кости его приберем… А если труп в сохранности, в Синьку переправим. Авось воскреснет. Хоть и дрянная там жизнь, а все лучше, чем смерть.
— Прежде чем отыскать вас в мире, который вы называете Синькой, я прошел по вашему следу от Эдема до того самого места, где произошла стычка с аггелами,
— сказал Артем. — Я принудил одного из них описать мне все подробности того злосчастного происшествия. Как это ни печально, но уцелевшие аггелы всю свою злобу выместили на Толгае. Будем надеяться, что к тому времени он был уже мертв… От вашего друга не то что костей, даже пряди волос не осталось. Я смог отыскать только обломки его сабли.
— Ублюдки, — Зяблик заскрежетал зубами. — Ну ничего, я с ними еще поквитаюсь. За каждую Толгаеву рану десятерых уложу.
— Вы эти душещипательные сцены прекратите, — в трехмерном мире к Смыкову вернулся прежний апломб. — Толгая не воскресить. Хватит возвращаться к этой теме, тем более что мы уже выпили за упокой его души и прочли поминальную молитву… Сейчас на. повестке дня стоят другие вопросы. Хотелось бы знать, какой конкретно план мы имеем на текущий момент.
— На текущий момент мы имеем поход в Отчину, — усмехнулся Артем. — Маршрут, надеюсь, вам известен.
— Теоретически… — Смыков замялся. — Да только дойдем ли мы… Такие дела здесь творятся… Прямо последний день Помпеи какой-то… И пару шагов ступить не успеем, как нас в порошок сотрут.
— Мне, наоборот, кажется, что ваши дела не так уж плохи, — возразил Артем.
— По крайней мере, шансы на успех имеются. И довольно высокие. Для наглядности приведу один пример. Сравним Отчину и все окружающие ее страны с обычной бумажной мишенью. Ее можно без труда уничтожить гранатой или зажигательной смесью. Однако до этого, слава Богу, дело не дошло. В мишень, олицетворяющую ваш мир, пока еще ведут стрельбу одиночными выстрелами. Пули дырявят ее в разных местах, но до фатального исхода еще далеко. В своих странствиях вам уже приходилось попадать под обстрел. Вспомните Кастилию и Нейтральную зону. Да и в этих краях вам уже однажды пришлось хлебнуть лиха. Не чересчур ли часто вы попадаете в переплет?
— Что верно, то верно, — тяжело вздохнула Лилечка.
— Таким образом, теория вероятности на вашей стороне. Возможно, вы уже использовали свой лимит неприятностей и остаток пути до Отчины преодолеете без всяких осложнений, — закончил Артем.
— Нет, — покачала головой Верка. — Пока я с вами, удачи не ждите. Такой уж я уродилась.
— Ну ладно, придем мы в Отчину, — похоже, что слова Артема ничуть не успокоили Смыкова. — А дальше что? Как я понял, дела в нашей родной сторонке не заладились? Опять какие-нибудь перегибы?
— И перегибы, и загибы, и даже заскоки… — более чем туманно выразился Артем.
— Ну это уже как водится, — пробурчал Зяблик. — По этой части у нас мастаков много…
— Зачем же такой пессимизм, — мягко сказал Артем. — Ведь вся человеческая история не что иное, как перечень грандиозных перегибов. Строительство египетских пирамид, Троянская война, избиение младенцев в Иудее, пожар Рима при Нероне, крещение огнем и мечом язычников, все без исключения крестовые походы, деятельность инквизиции, религиозные войны в Европе, преследование староверов на Руси. Список можно продолжать до бесконечности.
— Бабам много воли дали — вот где самый главный перегиб, — Зяблик, душу которого растравили воспоминания о Толгае, был мрачен, как никогда. — Все беды от них.
— С Троянской войной, допустим, понятно, хотя все это сказки, — возразила Верка. — А при чем здесь инквизиция? Выходит, бабы сами виноваты, что их на кострах жгли?
— А как же… Не зря, значит, жгли. Достали они мужиков. Не было, как видно, другого способа, чтоб этих стервоз на место поставить. Если мне не веришь, у Смыкова спроси. Он протоколы инквизиции подписывал. В таком городишке, как наш Талашевск, каждый день по дюжине ведьм сжигали. Вместе-с черными кошками. Вот такие пироги.
— Вранье все это, — изрек Смыков. — Инквизиция действовала в рамках закона, а все спорные дела передавала на усмотрение светских властей. С них и спрашивайте… Но мы уклонились от темы. Я поинтересовался: что нас ждет в Отчине?
— Работа ждет, — сказал Артем. — А еще: опасность, стычки, конфликты… Будете исправлять эти самые перегибы. Спасать людей. Не только своих земляков, но и кастильцев, степняков, арапов, киркопов. Одних будете кормить, других умиротворять, третьих переселять в безопасные места… Если таковые еще имеются. Но, конечно, первым делом нужно навести порядок на вашей собственной родине. Говоря высокопарно, Отчина есть тот краеугольный камень, от которого зависит судьба всех остальных стран. Если она выстоит, значит, выстоит человечество… Я, конечно, имею в виду то человечество, которое оказалось выброшенным на Тропу.
— А вам-то самому зачем это надо? — осведомился Смыков. — Вы лицо постороннее. Как шли себе ровненько, так и дальше идите. От лишних хлопот, знаете ли, бессонница бывает.
— Я мог бы привести немало доводов в защиту своей позиции, — сказал Артем.
— Начиная с самого элементарного: «Негоже проходить праздно мимо горящего дома, из которого доносятся вопли обитателей его», и кончая довольно замысловатым: «Желание помочь вам — это бессознательное стремление к искуплению собственных грехов». Однако ни один из этих доводов нельзя считать не только исчерпывающим, но даже чистосердечным. Поэтому не лезьте мне в душу. Я решил помочь вам — вот и все! Никаких комментариев. А что меня ждет, успех или неудача, покажет время. О делах человеческих судят по результатам, а не по риторике, этим делам предшествующей.
Занятые разговорами, они не заметили, как отмахали порядочное расстояние. Никаких ориентиров в Будетляндии не сохранилось, и ватага шла теперь, полагаясь только на чутье Артема. Вообще эта страна, где раньше и плюнуть-то было нельзя, не попав в какое-нибудь творение рук человеческих, теперь больше напоминала собой дикие пустоши Изволока или мрачные предгорья Агбишера — кругом каменное крошево, вставшие дыбом бетонные глыбы, холмы песка, глинистые овраги и нагромождение всего того, что некогда являлось продуктом тончайших технологий, а ныне превратилось в субстанцию для выращивания мхов и сорняков.
Лишь изредка на пути ватаги попадались какая-нибудь перекошенная башня, цепочка опор, когда-то поддерживающих линию подземки, да чудом уцелевшие остовы небоскребов. Если кто-то из будетляндцев и сумел в свое время пережить набеги дикарей и террор аггелов, то теперь на этом народе можно было окончательно поставить крест.
Иногда у Цыпфа создавалось впечатление, что в такой мясорубке не смогли бы уцелеть не только люди, но даже насекомые. Исключение, по словам Артема, представлял лишь район «глубокого дромоса», по неизвестной причине не затронутый стихией разрушения. Пятно волшебного света по-прежнему сияло среди развалин, приглашая всех желающих познакомиться с чудесами Синьки. В тех же краях сшивались и уцелевшие аггелы. Вот только судьба Ламеха оставалась неизвестной. Первый привал сделали в окрестностях пещеры, представлявшей собой горловину какого-то полуразрушенного туннеля. В случае непогоды предполагалось укрыться под его сводами.
В топливе, слава Богу, недостатка не ощущалось. Кругом хватало и древесной щепы, и сломанных веток, и вывороченных пней. Люди, успевшие забыть запах дыма, тепло костра и вкус горячей пищи, блаженствовали. Все их тревоги, дурные предчувствия и страхи рассеивались (правда, не у всех естественным образом — Зяблику для поднятия настроения пришлось налить стаканчик). Похоже, что прогнозы Артема сбывались — безжизненные руины Будетляндии не интересовали больше никого, ни ангелов-хранителей, ни демонов-разрушителей. За целый день пути ватагу не побеспокоил даже случайный шорох.
Смыков сетовал на то, что пропало очень много полезного добра, а Зяблик, наоборот, считал гибель Будетляндии благом для человечества. В качестве довода он приводил пример с кирквудовской пушкой, способной погубить целую страну. По его словам, хватало тут и других опасных игрушек. Шоколадка, конечно, вещь хорошая, но только не тогда, когда ее получаешь в комплекте с химической или ядерной бомбой. Верка напомнила было о мрачных чудесах, творившихся раньше вблизи поврежденных кирквудовских установок, но ей популярно объяснили, что раз нет небесного невода, то бишь приемной антенны, то не должно быть и никакой энергии, порождающей подобные фантомы.
Цыпф крепился, крепился, а в конце концов не выдержал:
— Я полностью разделяю вашу точку зрения на пустопорожнюю риторику, — сказал он, обращаясь к Артему. — Тем не менее есть такие вопросы, которые просто вопиют. Их нельзя оставлять без ответа. Хотите пример?
— Давайте, — кивнул Артем, уже устроившийся на краешке одеяла, любезно предоставленного ему Веркой.
— Считается непреложным фактом, что у людей есть сейчас две главные беды,
— изрек Левка. — Внутренняя и внешняя, если можно так выразиться. Внутренняя — это собственные распри. Внешняя — губительные силы неизвестной природы, планомерно разрушающие среду обитания человека. Так?
— Пусть будет так…
— Допустим, мы справимся с распрями, хотя лично я даже не представляю, как это можно сделать, — продолжал Левка. — Но как справиться с внешней угрозой? Ведь никогда раньше людям не приходилось сталкиваться с чем-то, даже отдаленно похожим. И это не слепая стихия, порожденная атмосферными или геологическими процессами. Мертвая материя оживает. Видели вы, как весной оживает промерзший до дна пруд? Лед, прежде казавшийся незыблемым, превращается где в грязь, где в воду. Буквально из ничего, из песка и ила возникает множество живых существ: инфузорий, коловраток, рачков, тритонов. Они начинают в бешеном темпе расти, размножаться и пожирать все, что годится им в пищу… Наш мир — тот же пруд, выходящий из спячки, а мы… мы… Мы даже не корм для оживающих хищников, а так, нечто случайное, не заслуживающее никакого внимания. Беду, с которой мы столкнулись, невозможно предсказать, как, скажем, ураган или землетрясение. От нее нельзя отгородиться плотиной, как от наводнения. Не помогут нам также громоотводы, градобойные ракеты и лесозащитные полосы. Спрашивается, есть ли в такой ситуации шанс на спасение у людей, самое грозное оружие которых — ручная граната, а самая совершенная машина — паровоз?
— Паровозы вы сюда зря приплели, — сказал Артем. — Пусть себе ходят на здоровье… Имей вы сейчас под рукой даже атомную бомбу, ситуация ничуть не улучшилась бы. До тех пор пока мы доподлинно не узнаем о природе этого, как вы выразились, внешнего врага, о всех его сильных и слабых сторонах, нечего и говорить о методах борьбы с ним. Я даже допускаю, что таких методов вообще нет…
— Подождите, — перебила его Верка. — А помните, как Кеша спас нас в Кастилии? Да и в Нейтральной зоне этот обормот сияющий… как бишь его… Незримый, кажется, очень быстро навел порядок.
— Вы говорите о частных случаях, — ответил Артем. — Если на вас надвигается несметная рать завоевателей, то разгром нескольких передовых отрядов вовсе не означает победу. Нужно одержать верх в генеральном сражении.
— А если это невозможно? — Цыпф разошелся, не на шутку. — Невозможно по определению?
— Минутку… — Артем задумался. — Подкупить военачальников нельзя по причине их отсутствия. Отсидеться за стенами укреплений тоже не удастся… Значит, остается единственное, веками проверенное средство…
— Утопиться, — подсказал Зяблик.
— Нет… Просто уйти от греха подальше. Как аланы ушли от гуннов, а волжские булгары от татаро-монгол.
— Ну им-то, положим, было куда уйти. Враг напирал только с одной стороны, и свободных земель хватало. А нам куда деваться, скажите, пожалуйста? Ведь наши враги не только вокруг нас, но и под нами. В любой момент вот это место может стать нашей могилой. — Для убедительности Цыпф даже кулаком по земле саданул.
— Сплюнь через левое плечо, — посоветовала ему Верка.
— Нет, я хочу знать, куда нам деваться? — не унимался Цыпф.
— В Эдем, — проронил Артем.
— Ах вот какие у вас планы… Понятно… — произнес Цыпф многозначительно.
— Но ведь это не то же самое, что с берегов Итиля перебираться на Понт Эвсинский (Итиль — древнее название Волги. Понт Эвсинский — Черное море.). Тут мало поменять веру и образ жизни, тут вся природа человека должна измениться… Нефилим уже не человек.
— В вашем понимании этого слова, — уточнил Артем. — На это уже опять пустопорожняя риторика. Неандертальцы, наверное, тоже судачили о том, что кроманьонцы не люди. Дескать, людям негоже приручать скот, сажать в землю семена и ковать металлы. Честно говоря, я не считаю превращение человека в нефилима регрессом, а скорее наоборот. Возможно, природа дает нам редчайший шанс подняться еще на одну ступеньку вверх по лестнице, ведущей от животного к Богу.
— Ахинея это все, — заявил вдруг Зяблик, несколько раз уже засыпавший и вновь просыпавшийся. — Туфта. Где Отчина с Кастилией, а где Эдем? Через Хохму и Нейтральную зону туда уже не пройти. Кто в болотах не утопнет, тот в проклятой пустыне загнется. Опять же Незримые эти… Стоят, как охра на вахте… Через Трехградье и Бушлык тоже ничего не получится, кроме очень-очень большого люля-кебаба. Что остается? Тот маршрут, которым мы сейчас топаем? Гиблая Дыра — Будетляндия? Так им еще пройти надо, дорогие товарищи.
— Аггелы ведь прошли, — возразила Верка. — И не раз. Сарычев тоже прошел.
— Ты не ровняй спецгруппу из дюжины отпетых мужиков и целый народ. Допустим, стариков мы бросим, их и так мало осталось. А с детьми как быть? С больными, калеками? Если степняки пойдут, они свой скот не оставят. Арапы тоже. Про дурных киркопов я даже и не говорю. Хотелось бы полюбоваться на такой цирк.
— Действительно, кошмар какой-то получается, — вздохнула Лилечка. — А потом этот Эдем… Мне там совсем не понравилось… Корешки есть, голой ходить…
— Ну, в общем-то, загадывать наперед еще рано, — Артем зевнул. — Если нам противостоят создания природы, у них должны быть какие-то уязвимые места. Ведь ввергла же какая-то сила эту псевдожизнь в спячку и потом миллиарды лет удерживала в таком состоянии. Что изменилось сейчас? Гравитация, магнитное поле, космическое излучение? Или тут присутствует целый букет причин?
— А вы способны восстановить в прежнем виде что-либо из этих факторов? — в словах Цыпфа звучало уже не сомнение, а ехидство. — Гравитацию, например?
— Никогда не пробовал, — усмехнулся Артем. — Но думаю, это не сложнее, чем изменить ход времени.
— Ладно, давайте спать, — пробурчал Смыков. — Насчет охраны как решим?
— Да на хрена она нужна. — В одеяло Зяблик заворачивался с бессознательной тщательностью, как гусеница в кокон. — Я спокойней места отродясь не видывал. Даже все комары сгинули. А помните, сколько их раньше было? Пели над нами, как попы над покойниками.
— Насчет комаров вы, возможно, и правы, — в голосе Артема угадывалось сомнение. — А вот относительно всего остального разрешите с вами не согласиться. Спокойными эти места никак не назовешь. Уж поверьте моей интуиции. Здесь куда опаснее, чем в распоследнем кастильском притоне, битком набитом бандитами и этими… легкомысленными дамами, опаивающими клиентов дурманящими напитками.
— Хипесницами, — подсказал Зяблик.
— Вот-вот…
— Что вы предлагаете? — насторожился Смыков. — Выставлять пост?
— Это совершенно бессмысленно. Угроза исходит не от людей, и даже не от сверхъестественных существ. Просто все здесь — и земля, и воздух — пропитано опасностью. Как болото тлетворными миазмами или ртутные рудники — ядовитыми испарениями. Я ощущаю это уже довольно давно.
— Так как же нам быть? — Слова Артема не на шутку растревожили ватагу.
— Надо как можно скорее покинуть эту страну, вот и все. Но поскольку мы не располагаем ни могучими крыльями, ни быстрыми скакунами, то придется пробыть здесь еще достаточно долго. По моим примерным расчетам, не менее трех земных суток. И это еще в лучшем случае.
— А что, если бдолаха принять для профилактики? — предложила Верка, опередив Зяблика, у которого этот вопрос уже вертелся на языке.
— Думаю, пока не стоит, — Артем отрицательно покачал головой. — Ведь совершенно неизвестно, что именно нам угрожает. Подождем первых симптомов, если они появятся… Впрочем, все, возможно, еще и обойдется. Но надо быть настороже.
— Дядя Тема, как я теперь усну? — пожаловалась Лилечка. — Меня кошмары замучают. Не надо было такие страсти на сон грядущий рассказывать.
— Старый ворон даром не каркает, — развел руками Артем.
Зяблик, со своей стороны внес такое предложение:
— Левка, ты что, уже закимарил, сучий потрох? Слышишь, твоя подруга жалуется, что уснуть не может? Так ты ей для успокоения души соловьем спой или голубком поворкуй…
Своего сновидения Цыпф не помнил, но проснулся он в неурочный час и не по доброй воле — к яви его вернул внезапный приступ мучительного удушья. Память о Синьке успела так глубоко проникнуть в его натуру, что, открыв глаза, Левка несколько секунд с тупым удивлением созерцал развалины, окружавшие бивуак. Лишь вспомнив события предыдущего дня, казавшиеся ему сумбурными и туманными, как после хорошей пьянки, Левка окончательно проснулся и сел.
Несмотря на то что ко сну ватага отходила не в самом мирном расположении духа, дрыхли все сейчас, что называется, без задних ног. Если мысль о том, что голод не тетка, верна, то уж усталость точно не кума, которую можно запросто игнорировать.
Заслышав издаваемые Левкой шорохи и судорожные покашливания, чуткий Зяблик приоткрыл один глаз.
Глаз этот светился наподобие лампочки и был страшен своим багровым волчьим отливом. Цыпф, и без того ощущавший в горле что-то вроде комка пакли, утратил голос окончательно.
Некоторое время они молча пялились друг на друга, а затем Зяблик мрачно поинтересовался:
— Что вылупился, как капрал на рекрута? Сон, что ли, плохой приснился? Дай полтинник, поправлю дело.
— Ты… Это самое… — Цыпф с трудом подбирал слова, — буркалы свои поправь. А не то люди, как проснутся, до полусмерти напугаются.
— На себя лучше глянь, — отрезал Зяблик, а потом с оттенком презрения почему-то добавил: — Чип-поллино!
Ошеломленный Цыпф сначала потянулся к носу, но, вспомнив, что Буратино и Чиполлино совсем разные персонажи, машинально подергал свои давно немытые лохмы, черные и жесткие, как у терьера.
Волосы покидали голову Левки так легко, будто никогда ему и не принадлежали. Впрочем, похоже, так оно и было — по крайней мере, сам Левка не мог признать в этих мягких, действительно желтых, как луковая шелуха, прядях остатки своей буйной африканской шевелюры.
Тут уж и впрямь стало не до сна. Рискуя нарваться на крупные неприятности, Цыпф принялся будить Верку, владевшую карманным зеркальцем — одним из трех, имевшихся в ватаге. (Тревожить Смыкова, а тем более Лилечку он не рискнул — одна мысль о том, что будет, когда девушка проснется, ввергала Левку в тихий ужас.) Верка долго брыкалась и отмахивалась, но потом все же открыла глаза — к счастью, по-прежнему голубые и ясные. Ахнула она не от страха, а скорее от жалости.
— Левушка, знаешь, на кого ты сейчас похож?
— Знаю, — вынужден был признаться тот. — На Чиполлино. Мне уже говорили.
— На какого еще Чиполлино! Ты на героя гражданской войны Котовского похож. Фильм про него был с Мордвиновым и Марецкой в главных ролях. Только зачем ты волосы покрасил?
— Если бы я сам… — вздохнул Левка. — Ты на Зяблика полюбуйся. Уж теперь-то его звериная натура стала ясна окончательно.
Зяблик, уже примерно догадавшийся, какая именно метаморфоза случилась с ним, выкатил на Верку свои жуткие очи да вдобавок еще и зубами щелкнул. Однако к Верке успело вернуться ее обычное хладнокровие.
— Замечательно, — сказала она. — На крупного хищника ты пока, конечно, не тянешь, но на мартовского кота очень похож… А как горят, как горят! — ухватив Зяблика за нос, она бесцеремонно покрутила его головой. — Теперь, если кому-нибудь в темное место по нужде понадобится, без свечки можно.
— Вера Ивановна, вы мне зеркальце на минутку не одолжите, — попросил Цыпф, снимая с черепа очередной клок волос.
— Сейчас, зайчик. — Она передернула плечами так, как будто какое-то неудобство за шиворотом испытывала. — Что-то у меня загривок свербит… Посмотрите, а?
— Что там у тебя может свербеть… — Зяблик был серьезен, как никогда. — Щетина, наверное, растет. А может, панцирь черепаший… Не нам же одним страдать…
Заранее готовясь к дурным новостям, Верка задрала свои многочисленные рубахи, которые носила по принципу «чем ближе к телу, тем выше качество» — начиная от линялого хэбэ и кончая тончайшим шелком. Взорам мужчин открылась ее хрупкая спина, в верхней части почти сплошь покрытая четким убористым текстом.
Цыпф осторожно потрогал буковки пальцем — это были не чернила и даже не типографская краска, а нечто основательное, типа родимых пятен — и принялся читать вслух:
— «Снова пьют здесь, дерутся и плачут…
под гармошки желтую грусть».
Не знал. Вера Ивановна, что вы так Есениным увлекаетесь. Даже сквозь кожу стихи проступили… Только, правда, в зеркальном изображении… Справа налево.
Верка живо поправила свой наряд, а после этого вытряхнула на землю содержимое дорожного мешка. Сверху оказалась затрепанная книжка без обложки и титульного листа.
— Вот она, проклятая! — Верка схватила книжку так, словно это было какое-то зловредное существо. — Избранное! Том второй! От самой Отчины с собой таскаю! Почитать хотела на досуге! Вот и дочиталась! Господи, за что такое наказание!
— Не переживай, — стал успокаивать ее Зяблик. — Считай, что с Есениным тебе еще повезло. Поэт душевный. А то сунула бы в мешок справочник по гинекологии и имела бы сейчас на горбу схему женских внутренних и наружных половых органов.
— Прикуси язык, охломон! — прикрикнула на него Верка. — Если бы ты знал, как чешется! Будто бы крапивой меня отхлестали! Просто мочи нет!
— Давай тогда почешу, — милостиво согласился Зяблик. — Заголяйся.
Очень скоро выяснилось, что согласные буквы чешутся сильнее, чем гласные, а от знаков препинания вообще спасу нет — зудят, как укусы слепней.
Пока Зяблик и Верка были поглощены этим занятием, со стороны сильно смахивающим на какую-то редкую форму садомазохизма, Цыпф отыскал в куче барахла вожделенное зеркальце и принялся обирать с головы последние остатки волос, которые уже никак не могли украсить его. Вид при этом он имел, естественно, скорбный.
Всем троим, конечно, хватало собственного горя, но пробуждение остальных членов ватаги ожидалось с нетерпеливым любопытством. К Лилечке или к тому же Артему никто ревнивых чувств, в общем-то, не испытывал, но если бы неведомое бедствие обошло стороной Смыкова, это бы сильно задело и Зяблика, и Верку, да, пожалуй что, и Цыпфа. Как известно, разделенная беда очень сближает людей, а личные неприятности на фоне чужих удач весьма портят отношения.
Когда ждать стало невмоготу, Верка, стоявшая на коленках и руки имевшая свободными, сунула Смыкову в ноздрю былинку какого-то терпко пахнущего растения. Вырванный целой серией громогласных чиханий из объятий Морфея, Смыков сразу заприметил все: и волчий взгляд Зяблика, и голый череп Цыпфа, и спину Верки, не то татуированную, не то покрытую цианозной сыпью.
Удрученно покачав головой. Смыков заговорил. Речь его была благозвучна, цветаста, витиевата, богато сдобрена аллитерациями и парцелляциями (Аллитерация, парцелляция — ораторские приемы, с помощью которых речи придается особая звуковая и интонационная выразительность.), но абсолютно непонятна присутствующим. Как ни вслушивались обалдевшие члены ватаги в эти перлы риторического искусства, но так и не смогли уловить хотя бы одного знакомого слова. В тупике оказался даже Цыпф, умевший одинаково хорошо объясняться как с кастильцами, так и с арапами.
К сожалению, это был не единственный сюрприз, заготовленный Смыковым для друзей. Непонятно каким образом овладев чужой речью, он совершенно разучился понимать родной русский язык. Даже мат не доходил до его сознания.
Смыков легко узнавал всех своих спутников и прекрасно разбирался в предъявленных ему образцах материальной культуры двадцатого века (уверенно пользовался ложкой, безо всяких проблем застегивал и расстегивал ширинку и ловко перезаряжал пистолет), но не мог вспомнить ни единого человеческого имени или названия предметов.
Читать бесплатно другие книги:
