Заговор «Аквитания» Ладлэм Роберт

Глава 30

Из яркого послеполуденного солнечного дня Джоэл вошел в похожий на пещеру центральный железнодорожный вокзал Амстердама. Темный костюм и шляпа вполне подошли ему, клерикальный воротничок и ботинки жали, но терпеть было можно. От маленького чемоданчика (необходимый аксессуар его нового облика) он может избавиться в любое время – в нем лежали вещи, которые вряд ли ему пригодятся. Его deja vu [162] не оставляло никаких иллюзий, а потому он двигался осторожно, продумывая каждое движение, наблюдая, изучая лица. Он был готов к тому, что в любой момент к нему могут броситься люди с намерением убить его.

Однако на его свободу никто не посягал, но если бы такое и произошло, ему не в чем было себя упрекнуть – он сделал все, что мог: четким, ровным почерком написал самый полный в своей адвокатской практике отчет, тщательно выстраивая цепь логических доказательств. Восстанавливая по памяти наиболее существенные данные всех досье, он подкреплял ими свои выводы, тщательно взвешивая каждое утверждение, безжалостно отбрасывая все, что могло бы показаться продиктованным эмоциями.

Целую ночь он мысленно расставлял все по своим местам, а утром засел за написание своего отчета, сопроводив его личным письмом, которое должно было рассеять любые сомнения относительно его психики. Он был пешкой, которой манипулировали испуганные невидимки, они обеспечили его необходимыми денежными средствами и, вероятно, знали, что они делают. Несмотря на все случившееся, он принял избранную ими тактику – по-видимому, не существует иных способов добиться намеченной цели. Работу эту он завершил всего час назад и уложил написанное в конверт, который принес ему старик. Хозяин квартиры заверил его, что пакет будет отправлен сразу же после ухода Конверса. Письмо это Джоэл адресовал Натану Саймону.

– Ах, какая приятная встреча! Пастор Уилкрист! Я не ошиблась?

Конверс резко обернулся, почувствовав прикосновение чьей-то руки. Слова эти пронзительно выкрикнула сухонькая, сутуловатая женщина семидесяти с лишним лет. На ее сморщенном лице горели яркие живые глаза. Она была в черной монашеской рясе, а голову ее покрывал монашеский капюшон.

– Да, это я, – отозвался он, совершенно пораженный, и бросил быстрый взгляд вокруг. – Приветствую вас, сестра!

– А ведь вы не узнали меня, пастор, – столь же громко и с сильным акцентом продолжала женщина. – Нет, нет, не возражайте, я вижу, вы не представляете, кто я такая!

– Я мог бы догадаться, сестра, если бы вы говорили чуточку потише, – вполголоса заметил Джоэл, наклоняясь к ней и пытаясь изобразить на своем лице улыбку. – На нас обращают внимание, леди.

– Эти святоши всегда приветствуют друг друга именно так, – невозмутимо возразила старушка, глядя на него открытым, слишком уж ясным взглядом. – Они хотят походить на нормальных людей.

– Давайте отойдем в сторонку и спокойно поговорим. – Конверс взял женщину под руку и повел ее к выходу, где толпилось много людей. – У вас есть что-нибудь для меня?

– А откуда вы?

– Откуда я? Что вы хотите сказать?

– Таковы правила. Я должна быть уверена.

– В чем?

– В том, что вы – не подставное лицо. Мы не дураки, менеер. Ну, так вы откуда? Быстро! Колебания расцениваются как ложь.

– Минуточку! Вам ведь сказали, что я буду здесь, дали мое описание. Что же вы еще хотите?

– Знать – откуда вы.

– Господи! Да скольких же загорелых пасторов вы собирались встретить у справочного бюро?

– Загорелые пасторы – не такая уж редкость. Некоторые пасторы сейчас плавают, другие играют в теннис. Сам Папа Римский, говорят, катался в горах на лыжах! Видите ли, я – ревностная католичка и знаю все эти вещи.

– Вам же меня описывали! Я подхожу под это описание?

– Все вы одинаковы. Я исповедовалась на прошлой неделе, и исповедник оказался совсем дрянным человеком. Заявил, что для моего возраста у меня слишком много грехов, а его дожидаются другие. Не слишком-то он терпелив для служителя Господа.

– Я не лучше его.

– А потому я и говорю, что все вы одинаковы.

– Я вас очень прошу, – сказал Джоэл, не сводя глаз с толстого узкого конверта в руках у женщины и понимая, что, попытайся он силой вырвать его, она поднимет крик. – Я должен попасть в Оснабрюк, и вы это знаете!

– Вы из Оснабрюка? – “Сестра” прижала конверт к груди, сгорбившись еще сильнее и как бы защищая святыню.

– Нет, не из Оснабрюка! – Конверс попытался припомнить слова Вэл: он – священник, отправившийся в паломничество… Освенцим и Берген-Бельзен из… из… – Я из Лос-Анджелеса! – хрипло прошептал он.

– Ja, goed [163] . Из какой страны?

– Господи!

– Из какой?

– Из Соединенных Штатов Америки.

– Goed [164] . Пожалуйста, менеер. – Старуха вручила ему конверт, на этот раз сладко улыбаясь. – Мы все должны выполнять свой долг, не так ли? Ступай с Богом, мой брат во Христе… А мне понравился этот наряд. Я раньше выступала на сцене, поверите? Обязательно оставлю себе эту рясу. Все мне улыбаются, а какой-то джентльмен – он вышел из одного из этих грязных домов – даже дал мне пятьдесят гульденов.

Старушка направилась прочь, оглянулась, еще раз улыбнулась и, заговорщицки подмигнув, показала ему пинту виски, спрятанную под монашеским одеянием.

Возможно, это была та же самая платформа, к которой прибыл его поезд двадцать четыре часа назад, а возможно – и нет, но страх его обуял тот же самый. Он приехал как безобидный рабочий, с бородой, бледный, с покрытым синяками лицом, а уезжал в облике пастора, гладко выбритого, загорелого, одетого соответственно своей профессии, направляющегося к местам покаяния и скорби. Бесследно исчез взбешенный адвокат из Женевы, жалкая марионетка в Париже, попавшийся на крючок простачок из Бонна. Теперь он всего лишь преследуемый, и, чтобы выжить, он должен подкрасться к охотникам раньше, чем они подкрадутся к нему, а это означает, что он должен заметить их до того, как они увидят его. Этот урок он усвоил еще восемнадцать лет назад, но тогда глаза его были острее, а тело крепче. Этот разрыв между тем, что есть, и тем, что было, ему придется восполнить другими способностями, которые он успел развить. Главное – максимальная сосредоточенность при видимой беззаботности. Теперь у него есть это качество, поэтому он и увидел того человека.

Он стоял у бетонной колонны в начале платформы, читая нераскрытое расписание поездов при очень слабом освещении. Конверс окинул его рассеянным взглядом – так же, как он смотрел на всех окружающих, – затем, через несколько секунд, вновь взглянул на него. Что-то в нем было странное. Может быть несколько причин, почему человек вышел из хорошо освещенного вагона и стоит на платформе, читая расписание: последняя сигарета, которую ему захотелось выкурить на открытом воздухе, ожидание кого-то, но едва ли можно прочитать мелкий шрифт, небрежно держа расписание чуть ли не у пояса и не глядя в него. Все равно что читать телефонный справочник в машине, застрявшей в туннеле Линкольна, – это потребовало бы значительных усилий, а этот человек их не выказывал.

Конверс продолжал идти по платформе. Так он подошел к двум открытым дверям – в конце одного и в начале другого вагона. Тут он намеренно зацепился чемоданчиком за перила, что позволило ему повернуться лицом к идущей вслед за ним паре и еще раз незаметно взглянуть на того человека. Затем он извинился и вежливо пропустил эту пару, они, в свою очередь, вежливо улыбнулись, увидев его воротничок, и кивнули: все в порядке. Однако за это время Конверс успел заметить, как тот человек у колонны смял расписание – ненужный реквизит – и сосредоточился на нем. Этого было достаточно.

Конверс небрежно вошел во вторую дверь. Оказавшись вне поля зрения человека у колонны, он быстро прошел в вагон и, сделав вид, что споткнулся, упал возле первого сиденья – духовное лицо, поверженное наземь мирским грузом, – снова извинился перед идущими за ним и взглянул в окно поверх сидящих пассажиров, которые наверняка разглядели сначала его воротничок, а уж потом обратили внимание на лицо.

Человек у колонны, бросив расписание, яростно махал кому-то рукой. Через несколько секунд рядом с ним оказался второй мужчина; коротко переговорив, они разделились: первый направился к передней двери вагонов, а второй – к той, в которую только что вошел Джоэл.

Его засекли. Он оказался в ловушке.

Валери расплатилась с шофером и вышла из такси, поблагодарив швейцара за помощь. Это был второй за последние два часа отель. Она резервировала отели заранее и меняла их, чтобы сбить со следа тех, кто захочет проследить за ней. Из аэропорта Кеннеди она добралась на такси до аэропорта Ла-Гуардиа, взяла там билет на утренний рейс в Бостон и зарегистрировалась в мотеле аэропорта под фамилией Карпентье. Уплатив шоферу, она попросила его вернуться за ней через тридцать минут и стать у бокового входа, затем начала обзванивать отели Манхэттена – не найдется ли для нее номер в такой поздний час. Номер нашелся. “Сент-Регис” будет рад встретить миссис Де-Пину, которая по срочным делам прилетела в Нью-Йорк из Тулсы, штат Оклахома.

В круглосуточно работающем магазине в аэропорту Шифол Вэл купила дорожную сумку и заполнила ее туалетными принадлежностями и кое-какой одеждой, которую нашла на слишком ярких полках. Как-никак лето, жара, а кроме того – нужно же что-нибудь предъявить таможенникам.

Приехав в отель, она написала в регистрационной карточке, что проживает в Тулсе по Черривуд-Лейн, без номера дома – улицу эту она помнила со времен своего детства в Сент-Луисе. Оттуда же она взяла и фамилию – Де-Пина; это была их соседка, лица ее она уже не помнила – унылая, вечно брюзжащая женщина, ненавидевшая все иностранное, включая и родителей Валери. Итак, “миссис Р. Де-Пина”. Откуда появилось “Р”, она не знала, возможно, из-за Роджера – для равновесия.

В номере она сразу же включила радио и нашла последние известия – привычка, приобретенная ею еще в период замужества, – а сама принялась распаковывать вещи. Потом разделась, приняла душ, простирнула нижнее белье и надела просторную футболку – еще одна недавно приобретенная привычка. Такие футболки заменяли ей теперь халаты и утреннюю одежду на Кейп-Энн.

Вэл подавила в себе желание заказать в номер чай – не стоит привлекать внимание прислуги к обитательнице номера 714, пожелавшей выпить чаю в три часа ночи. Усевшись в кресле, она принялась бездумно смотреть в окно, пожалев о том, что бросила курить, сигарета помогла бы ей сосредоточиться. Она должна отдохнуть, но прежде всего ей нужно хорошенько подумать, как-то сорганизоваться. Она оглядела комнату, взгляд ее остановился на сумочке, которую она положила на ночной столик. Хорошо хоть теперь есть деньги. Джоэл настоял, чтобы она рискнула пронести через таможню больше положенных по правилам пяти тысяч долларов. Она плотно свернула еще две с половиной тысячи и положила их в бюстгальтер. Джоэл прав: ей нельзя пользоваться кредитными карточками или чем-нибудь, на чем пришлось бы ставить свою фамилию.

Внимание ее привлекли два телефонных справочника на полке у столика. Она встала, подошла к кровати и, усевшись на краешек, вытащила оба тома. На одном значилось: “Округ Нью-Йорк. Деловые телефоны”, на втором – “Манхэттен” и в левом верхнем углу на голубой полосе по диагонали стояло: “Государственные учреждения. См. синие страницы”. С этого ей, видимо, и следует начать. Вэл положила первый справочник на место, а второй отнесла на письменный стол, раскрыла страницы синего цвета и начала поиски. “Управление ВВС… Штаб-квартира ПВО”. Дом номер 800 по Йорк-стрит в Денвере, штат Колорадо. Не совсем то, что ей нужно, но там можно навести справки. Она выписала номер на фирменной бумаге отеля.

Внезапно Вэл непроизвольно повернулась к приемнику. Она услышала:

“…А теперь последние сообщения о ходе поисков американского адвоката Джоэла Конверса, имя которого связано с одной из самых трагических историй последнего десятилетия. Бывший пилот морской авиации, награжденный за храбрость во вьетнамской войне, дерзким побегом которого восхищалась вся страна, чьи высказывания о тактике и методах ведения войны вызвали шок в военных кругах и, по мнению многих, привели к изменению политики Вашингтона в Юго-Восточной Азии, все еще разгуливает на свободе, несмотря на объявленную на него охоту, которая ведется, разумеется, не на того героя, каким он был, а на того обезумевшего убийцу, каким он стал. По общему мнению, он все еще находится в Париже. Неофициальный, но весьма авторитетный источник в Сюрте сообщил, что в конторе убитого французского адвоката Ре не Маттильона обнаружены отпечатки пальцев Конверса. Это подтверждает версию французских властей о том, что Конверс убил французского коллегу в отместку за сотрудничество последнего с Интерполом и Сюрте. Руководство операцией по задержанию преступника осуществляется теперь из Парижа. Мы будем держать вас в курсе событий…”

Вскочив с места, Валери подбежала к приемнику и яростно нажала сразу на несколько кнопок. Потом с минуту простояла в неподвижности, дрожа от бессильной ярости и… страха. И было в ее чувствах что-то еще, что она не могла да и не хотела определять. Не до того! Сейчас ей нужна полная собранность.

Она легла на постель и уставилась в потолок, по которому скользили полосы света, отбрасываемые проходившими по улице машинами. Пытаясь отвлечься, она прислушивалась к звукам ночного города, но ничто не приносило успокоения – неотвязные мысли будоражили ум и прогоняли сон. В самолете ей тоже не удалось поспать, время от времени она погружалась в дрему, но тут же просыпалась от какого-то смутного кошмарного видения, да и болтанка над Северной Атлантикой мешала уснуть. Ей сейчас нужен сон… ей сейчас нужен Джоэл. Первое, наконец, пришло, второе было недосягаемо.

Ее сон прервал какой-то резкий звук, сопровождаемый потоком солнечного света, этот поток продолжал слепить ее и тогда, когда она, сбросив простыню, спустила ноги на пол. Звонил телефон. Неужели телефон? Она взглянула на часы – двадцать пять минут восьмого, солнечный свет струился в окно, телефон настойчиво звенел, пронзая сонный туман, но не проясняя сознания. Телефон? Каким образом?… Почему? Она сняла трубку и сжала ее изо всех сил, пытаясь сосредоточиться, перед тем как заговорить.

– Алло?

– Миссис Де-Пина? – спросил мужской голос.

– Да.

– Мы надеемся, у вас все в порядке?

– Вы что, всегда поднимаете своих гостей в семь утра, чтобы узнать, удобно ли они устроились?

– Простите великодушно, но мы о вас беспокоились. Это миссис Де-Пина из Тулсы, штат Оклахома?

– Да.

– Мы вас разыскивали всю ночь… с половины второго, когда вы прилетели из Амстердама.

– Кто вы? – спросила Вэл, каменея от ужаса.

– Некто, кто хочет вам помочь, миссис Конверс, – сказал голос уже более спокойным и дружеским тоном. – Ну и задали же вы нам гонку. Мы подняли с постели сотни полторы женщин, снявших номера после двух часов ночи… “Самолет из Амстердама” был чем-то вроде пароля. Вы – единственная, кто не спросил, о чем это я говорю. Поверьте, мы в самом деле хотим вам помочь, миссис Конверс. У нас с вами одна цель.

– Да кто же вы?

– Ну, скажем так: правительство Соединенных Штатов. Оставайтесь на месте. Я буду у вас через пятнадцать минут.

“Черта с два – правительство Соединенных Штатов!” – содрогнувшись, подумала Валери, вешая телефонную трубку. У правительства Соединенных Штатов нашлись бы иные пути заявить о себе. Нужно убраться отсюда! Что значит через пятнадцать минут? Ловушка? А может, внизу уже сидят люди и ждут, не появится ли она? Выбора у нее нет!

Валери вбежала в ванную комнату, схватила со стула дорожную сумку и побросала в нее свои вещи. В считанные секунды оделась, кинула в сумку все остальное, схватила со стола ключ от номера, бросилась к двери и – остановилась. Господи! А номер телефона? Она снова устремилась к письменному столу, схватила лежащий рядом с раскрытым телефонным справочником листок и быстро засунула его в сумочку. Потом в смятении оглядела номер – не забыла ли чего-нибудь еще? Нет. Она вышла из номера и быстро зашагала к лифтам.

С ума можно сойти! Этот лифт останавливался почти на каждом этаже, входили мужчины и женщины, большинство мужчин с кругами под глазами, у некоторых женщин усталый, отрешенный взгляд. Одни, по-видимому, знали друг друга, другие просто кивали, устремляя взгляды на прикрепленные к блузкам и пиджакам пластиковые карточки с фамилиями. “Должно быть, проходит какая-то конференция”, – решила Валери.

Двери лифта открылись. Нарядный вестибюль справа был заполнен людьми, они шумно обменивались приветствиями, перебрасывались вопросами, что-то обсуждали. Осторожно поглядывая по сторонам – не следит ли кто-нибудь за ней, – Валери прошла через расписанную золотой краской арку в основной вестибюль, где на стене висел большой, обрамленный золотой рамкой плакат, написанный крупными черными буквами:

ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ, ДРУЗЬЯ МИКМАКА.

Затем следовало расписание:

Завтрак в буфете: 7.30 – 8.30

Региональные заседания: 8.45 – 10.00

Симпозиум по рекламе: 10.15 – 11.00

Перерыв

Записывайтесь на экскурсии по городу!

– Привет, красотка, – сказал коренастый красноглазый мужчина, стоящий рядом с Вэл. – Значит, так ничего и не скажешь?

– Что?

– Мы все помечены, принцесса!

У Валери остановилось дыхание, она уставилась на мужчину и, зажав покрепче ручку дорожной сумки, приготовилась швырнуть ее ему в лицо и броситься к стеклянной двери примерно в тридцати футах от нее.

– Не понимаю, что вы имеете в виду.

– Имя, принцесса! Где твой микмаковский дух? Как я могу пригласить тебя на завтрак, если не знаю твоего имени?

– О… моя карточка. Прошу прощения.

– Ну а какой регион, прекрасное создание?

– Регион? – Валери наконец поняла и улыбнулась. – Я новенькая, меня только вчера наняли. Сказали, что все инструкции будут лежать на конторке, но я никак не могу туда пробиться. Конечно, будь у меня такие плечи, как у вас, я бы оказалась там еще до того, как меня уволят.

– Тогда держись, принцесса! – Спина торговца-тяжеловеса оказалась прекрасным защитным экраном, она успешно добралась до конторки, и мужчина, довольный, заворчал – лев, отмечающий свою победу. – Эй, приятель! Эта леди старается обратить на себя твое внимание. Мне нужно еще что-нибудь сказать? – И торговец, сложив руки на животе, улыбнулся Вэл.

– Нет, сэр, да, мэм? – сказал ошеломленный клерк: еще бы – активность была проявлена не за конторкой, а перед ней.

Валери наклонилась вперед, чтобы клерк мог ее услышать, и достала из сумочки три бумажки по пятьдесят долларов.

– Этого должно хватить. Я прибыла сегодня ночью и ничего не заказывала в номер. Сдачу оставьте себе.

– Спасибо, мэм.

– Я хотела бы попросить вас об одолжении.

– К вашим услугам, мэм.

– Моя фамилия – миссис Де-Пина, конечно, вы знаете это и по ключу.

– И что вам угодно, мэм?

– Я приехала навестить подругу, которой только что сделали операцию. Не могли бы вы сказать, где находится… Ливанский госпиталь?

– Ливанский?… Кажется, где-то в Бронксе. На Гранд-Конкорс. Любой шофер такси должен это знать, мэм.

– Моя фамилия миссис Де-Пина.

– Конечно, миссис Де-Пина. Благодарю вас.

Валери повернулась к коренастому красноглазому торговцу и снова улыбнулась.

– Извините. Похоже, я попала не в тот отель и не в ту компанию, представляете? Но все было чудесно. Благодарю за помощь.

Она повернулась и быстро стала проталкиваться сквозь толпу к вертящейся двери.

Улицы только начинали пробуждаться. Валери быстро зашагала по тротуару, но почти тут же остановилась перед маленькой книжной лавкой, решив переждать в ее дверной нише. В историях, которые она слышала в раннем детстве, полагалось не только оставлять о себе ложные сведения, но еще и знать внешность врага – зачастую это оказывалось самым важным.

Ко входу в “Сент-Регис” подъехало такси, и задняя дверца его распахнулась прежде, чем машина остановилась. Валери хорошо видела пассажира, который протянул через спинку переднего сиденья руку с оплатой за проезд и, не дожидаясь сдачи, бегом бросился к стеклянным дверям. Он был без шляпы, с непричесанными волосами, в светлой куртке и голубых джинсах. Вот он, враг. Валери знала это и принимала как должное. Но чего она не могла принять, так это – его возраст. Ему было чуть больше двадцати лет, просто мальчишка. Однако лицо его было решительным и злобным, а глаза сверкали в лучах утреннего солнца холодным стальным блеском. “Выкормыш гитлерюгенда”, – подумала Вэл, выходя из дверной ниши.

Мимо нее в сторону отеля пронеслась машина, а еще через несколько секунд она услышала резкий скрип тормозов и замерла в ожидании глухого удара. Она оглянулась, как оглянулся бы любой пешеход, услышавший на улице неожиданный истерический вскрик. Оказывается, это вскрикнула она. В пятнадцати футах от нее затормозил коричневый седан с надписью на дверцах: “Армия США”. Из нее быстро выбрался офицер в форме и уставился прямо на нее.

Валери бросилась бежать.

Конверс сидел у самого прохода в середине вагона. Ладони у него вспотели, он явственно ощутил это, листая страницы маленького черного молитвенника. Молитвенник лежал в конверте с паспортом и рекомендательным письмом с инструкциями, в которых в числе прочего содержались некоторые биографические данные отца Уильяма Уилкриста, если таковые ему понадобятся. Внизу страницы был строгий приказ: “Зафиксировать в памяти, порвать и спустить в туалет до таможни в Ольденцаале”.

Инструкции содержали массу совершенно бесполезных деталей, способных только запутать его. Все было очень просто: ему следует сойти с поезда в Оснабрюке, пройдя перед этим с независимым видом в головной вагон через двадцать минут после станции под названием Раине, оставив чемоданчик на месте, как будто он собирается вернуться. Были подробно описаны и прочие действия, которые ему предстояло совершить. Детали его предполагаемой пересадки в Ганновере на поезд, следующий в Целле, и последующего утреннего продвижения к северу на Берген-Бельзен спокойно могли бы уложиться в одно предложение, все остальное – обоснование подобных действий и рассказ о прошлых заслугах – вообще не относилось к делу. Однако некоторые детали биографии пастора Уильяма Уилкриста могли пригодиться, и Джоэл запомнил их, перечитав дважды. Уилкрист – тридцати восьми лет, выпускник Фордэма, защитил диссертацию по теологии в Католическом университете Вашингтона и получил приход в церкви Святого Игнатия в Нью-Йорке. Он – “священник-активист” и в настоящее время приписан к церкви Святого Причастия в Лос-Анджелесе. Но, как сказала Валери, если бы его спросили о чем-то еще, он бы наверняка попался.

“Впрочем, я и так попался”, – думал Джоэл, уставясь в затылок сидящего в начале вагона мужчины, того самого, что присоединился к стоявшему у бетонной колонны человеку. Можно не сомневаться, что первый в данный момент точно так же смотрит в его затылок со своего места в задней части вагона, размышлял Конверс, переворачивая очередную страницу. Вообще-то шансов у него почти никаких, однако в его пользу говорил тот факт, что преследователей своих он знал, а им это пока неизвестно. Кроме того, как это бывало и в прошлом, отчаяние придавало ему силы.

Поезд шел на север, затем повернул на восток; до Ольденцааля было еще две остановки, а после этого, как он полагал, они пересекут Рейн и окажутся в Западной Германии. Они постояли в Девентере и тронулись дальше. Теперь оставалась только одна станция – город Хенгело. Объявили следующую остановку. Джоэл поднялся с места, опередив тех, кто собирался здесь выйти, и пошел в конец вагона. Проходя мимо человека, который стоял у колонны на амстердамском перроне, он заметил, что тот продолжает старательно смотреть перед собой и сидит так напряженно, что даже покачивание вагона не может изменить его позы. До чего же похож на неуверенного в себя свидетеля в зале суда или сомневающегося в своей правоте делового партнера в конференц-зале! Человек этот, по-видимому, боялся, что провалит задание, а может, людей, которые направили его в Амстердам, но, как бы там ни было, он явно испуган, и это нужно использовать.

Он карабкался по земляной стене, цепляясь за едва заметные углубления, прорытые им во время долгих ночей. Вдалеке виднелась ограда из проволочной сетки, шел дождь, патрули были раздражены и напуганы – напуганы непонятными ночными звуками. Но ему безразлично, что это за звуки. Ему важно только одно – подобраться к ограде!

Попасть в Оснабрюк… но без этого эскорта.

Туалет был свободным; он вошел внутрь, достал листок с инструкциями, сложил его в несколько раз, разорвал на мелкие кусочки и бросил их в унитаз, одновременно нажимая ногой на педаль. Клочки бумаги исчезли в потоке воды, а он повернулся к двери и стал ждать.

Прозвучало новое объявление, и поезд начал замедлять ход, в нескольких дюймах от двери слышался топот ног. Поезд остановился. Казалось, Джоэл ощущает вибрацию движущихся тел – уверенных в себе людей, думающих о доме и, без сомнения, о каком-нибудь голландском эквиваленте вечернего мартини. Вибрация прекратилась, все звуки стихли. Конверс чуть приоткрыл дверь и выглянул в щелку. Напряженно сидевшего охотника на его месте не было. Пора!

Проскользнув в дверь, Джоэл быстро миновал переход между двумя вагонами и, извиняясь перед идущими навстречу пассажирами, пошел по вагону. В последнем ряду он увидел свободное место – точнее, два места, обращенные в сторону платформы, – и уселся у окна, прикрыв лицо рукой, но продолжая глядеть в щелочку между пальцами.

Охотник “Аквитании”, настроенный весьма решительно, метался по платформе. Он даже остановил трех человек, которые прошли мимо него, – последовал поток быстрых извинений. Потом, исчерпав, по-видимому, все свои возможности, снова забрался в поезд, теперь его лицо можно было сравнить разве что с картой, изборожденной долинами беспокойства.

“Ну давай же, – думал Конверс, – я хочу, чтобы ты занервничал еще больше. Как те патрули задолго до тебя”.

Проехав Ольденцааль, поезд пересек Рейн, с лязгом прогремев по мосту – торжествующие тимпаны, за которыми вступят победные литавры. Охотник с грохотом распахнул переднюю дверь, быстро огляделся вокруг и вернулся к своему компаньону, а возможно, всего лишь к сиротливо лежавшему на полке чемодану. Голова Джоэла, усевшегося как можно глубже на новом месте, оказалась перед ним. Несколько минут спустя в дело вступили литавры в виде Sonderpolizei – дюжина одетых в военную форму людей проводила пограничную проверку, они тщательно всматривались в каждое мужское лицо, сопоставляя его, по-видимому, с имеющимся у них описанием. Ничего не скажешь, они были предельно вежливы, но тем не менее пробуждали неприятные воспоминания о давно прошедших временах.

Конверс вручил одному из них паспорт вместе с письмом, взывавшим к совести немцев. Полицейский, сделав скорбную мину, сочувственно покивал, вернул бумаги и перешел к следующему пассажиру. Люди в форме вышли из вагона. Прошло примерно четверть часа. В стекло переднего вагона Джоэл видел, как через несколько рядов за ним двое охотников встретились и снова разделились. Один пошел в голову, а второй – в хвост поезда. Пора!

Джоэл поднялся с места, вышел в проход, чуть пригнулся и, точно следуя разработанному плану, посмотрел в темное окно – обычное, ничего не значащее движение. Но он будет стоять так до тех пор, пока один из охотников не заметит его. На это потребовалось не более десяти секунд. Когда Конверс чуть повернул голову, как бы пытаясь прочитать промелькнувшую за окном надпись, он краешком глаза заметил фигуру, мелькнувшую за застекленной верхней частью передней двери. Джоэл выпрямился. Человек за стеклом сразу же скрылся. Именно этого Джоэл и ждал, теперь пора действовать.

Он повернулся и двинулся в хвост вагона, вышел в дверь и пересек лязгающую площадку перехода между вагонами, оказавшись в следующем вагоне. Не останавливаясь, он пошел дальше. На одной из площадок между вагонами он оглянулся и увидел то, что ему требовалось, – человек следовал за ним. Часовой покинул свое убежище и вышел под дождь. Еще несколько секунд – и он у забора из колючей проволоки.

Джоэл почти пробежал по третьему вагону, чувствуя, что пассажиры с изумлением наблюдают за бегущим священником. Многие поворачивались, чтобы увидеть, чем вызвана эта спешка, но, ничего не обнаружив, недоуменно пожимали плечами. Он добежал до двери, открыл ее и остановился в темноте, пораженный тем, что он увидел, тем, что физически ощутил. Перед ним вместо обычной двери, ведущей в следующий вагон с застекленной верхней частью, виднелась сплошная массивная деревянная дверь, на которой посередине, над большой стальной ручкой виднелась надпись: “Фрахт”. И тут снова заговорил динамик:

– Bad Bentheim! Nachtse Station, Bad Bentheim! [165]

Поезд замедлял ход, подъезжая к первой из двух оставшихся до Оснабрюка остановок. Джоэл стал в самый темный угод и, уверенный, что свет, отражаясь от стеклянной панели, не позволит его увидеть, осторожно выглянул через стекло оставшейся за ним двери. То, что он увидел, поразило его, но не тем, что там делалось, а именно полным отсутствием всякого действия. Его преследователь спокойно уселся на одно из свободных мест лицом к передней двери – ну просто обычный пассажир, который наконец-то нашел удобное местечко и теперь доволен всем на свете. Поезд остановился, и пассажиры, которым предстояло здесь сойти, выстроились в цепочку у передней двери… только у передней!

Над последней дверью и в самом деле была какая-то надпись, но поскольку он не мог ее прочитать, то просто вышел в нее, только теперь заметив, что на ней не было даже ручек. Теперь он понял: непонятная надпись сообщала о том, что выхода здесь нет. Если раньше перед ним была ловушка, то теперь он был в клетке, которая уже начала двигаться. Передвижная тюрьма, из которой нет выхода. Конверс нашарил в кармане рубашки пачку сигарет. Теперь он у самого забора из колючей проволоки. Нужно думать.

Что это – какой-то скрежет? Да, ключ в замке… Тяжелая деревянная дверь с надписью “Фрахт” отворилась, в ней появился толстый человек с выпирающим вперед животом.

– “Eine Zigarette fur Sie…” – посмеиваясь, пропел железнодорожник, пересекая короткий темный переход к двери вагона. – Dann ein Whisky, ja? [166] – добавил он.

Немец собирался пропустить рюмочку. Дверь в свое царство он только притворил, но не запер на ключ, считая, по-видимому, что в нем нет ничего ценного. Джоэл толкнул тяжелую дверь и вошел, прикидывая, что может произойти. А что-то обязательно должно произойти, едва только сторож пройдет мимо охотника, направляясь за своим ein Whisky.

В вагоне Конверс обнаружил с полдюжины запечатанных ящиков и примерно десять клеток с животными – в основном с собаками, было там и несколько клеток с кошками, которые сидели по углам и выпускали когти при каждом взрыве собачьего лая. Освещалось это царство единственной электрической лампочкой без абажура в конце вагона, свисавшей с потолка на толстом кабеле перед загородкой из проволочной сетки – тоже клетка своего рода, – отделявшей стража от его “пассажиров”.

Конверс спрятался за ящиком прямо у самой двери и достал из-под своего строгого священнического одеяния револьвер с глушителем.

Дверь начала приоткрываться – очень осторожно, дюйм за дюймом; прежде всего появился пистолет, за ним – сжимающая его рука и, наконец, человек – охотник, пеший солдат “Аквитании”.

Не доверяя своему искусству, Джоэл выстрелил дважды. рука с пистолетом ударилась о косяк приоткрытой двери, оружие выпало на пол, а по руке потекли струйки крови. Конверс выскочил из-за ящика.

Часовой в его власти, а вместе с ним – и кусок забора из колючей проволоки! Теперь можно перебраться через него! Брошенный им камень разбил стекло в бараке! Пулеметное стаккато было направлено туда, где его уже не было! Секунды, всего только секунды – и он на свободе!

Джоэл припечатал противника к полу, сжимая его горло и упираясь коленом в грудь, – стоило придавить чуть посильнее, и солдат “Аквитании” был бы мертв. Он прижал револьверный ствол к виску своего врага.

– Говоришь по-английски?

– Ja! – едва слышно прохрипел немец. – Ich spreche Englisch! [167]

– Что?

– Я… говорю по-английски.

– Каков был приказ?

– Следить за вами. Только следить. Не стрелять! Я – Angestellte! [168] Я ничего не знать!

– Что?

– Меня наняли!

– “Аквитания”?

– Was?…

Этот человек не лгал, слишком уж откровенный ужас стоял в его глазах. Конверс приставил револьвер прямо к глазу немца так, что перфорированный цилиндр глушителя закрыл всю глазницу.

– Ты скажешь мне совершенно точно, что вам было приказано. Если солжешь, я размозжу тебе череп. Ну, говори!

– Следить за вами!

– И?…

– И если вы сойдете с поезда, сразу же позвонить в Polizei. Все равно, где бы вы ни сошли. Потом… потом убить вас до прихода полиции. Но я бы не стал этого делать! Не стал, клянусь Богом! Я – добрый христианин. Я даже люблю евреев! Я – безработный, майн герр!

Джоэл с силой опустил револьвер на череп наемника – патруль готов! Можно карабкаться на забор! – и, оттащив его за ящик, снова принялся ждать. Трудно было сказать, сколько он так просидел: учащенные удары сердца мешали правильно рассчитать время, охранник вернулся – скорее пьяный, чем трезвый, – и укрылся в своей проволочной загородке, где висела одинокая лампочка.

Но в клетках было неспокойно. Запах человеческой крови и пота привел собак в неистовство: как известно, злоба и страх – близкие родственники. Через несколько минут железнодорожный вагон с пометкой “Фрахт” превратился в сумасшедший дом: собаки лаяли и рычали, бросались на стены клеток, кошки, выгнув спины, шипели и злобно мяукали. Удивленный и испуганный, охранник, бросив якорь в своем укрытии, то и дело прикладывался к бутылке, недоуменно взирая на клетки широко раскрытыми глазами в опухших глазницах. Пару раз он даже взглянул на висевший под стеклом на стене прямо у него над головой рычаг тормоза. Ему достаточно было бы только приподнять стеклянную дверцу и потянуть за него.

– Rheine! Nachste Station Rheine! [169]

Последняя остановка перед Оснабрюком. Перед тем, как немец, возможно, придет в себя и, если Джоэл не будет в этот момент на него смотреть, наверняка закричит, и тогда сработает рычаг срочного торможения. Кроме того, всего за несколько вагонов от него был и еще один человек, которого тоже наняли, чтобы убить его. Если оставаться на месте, западня захлопнется. Нужно сойти с поезда.

Поезд остановился, и Конверс побежал к двери, что привело в исступление сидящих в клетках животных. Он отодвинул засов, отворил тяжелую дверь и бросился в вагон. Там он не таясь понесся по проходу (священнослужитель, спешащий оказать кому-то последнюю услугу) и, извиняясь перед готовящимися к выходу пассажирами, пробрался вперед – нужно сойти с поезда прежде, чем будет обнаружено бесчувственное тело и прозвучит сигнал тревоги. Конверс добрался до выхода и прямо со второй ступеньки спрыгнул на платформу, наспех огляделся и укрылся в тени станционного здания. Вскоре ему снова придется бежать.

Он был свободен. Он был жив. Но все еще за много миль от старухи, поджидающей пастора.

Глава 31

Валери продолжала бежать, боясь оглянуться. Но потом взяла себя в руки и все-таки оглянулась – армейский офицер о чем-то спорил со своим шофером. Она побежала дальше и через несколько секунд, добравшись до Мэдисон-авеню, оглянулась еще раз, стараясь не поддаваться панике. Под раздраженные сигналы водителей Валери быстро пересекла улицу на красный свет.

В тридцати футах от нее у обочины остановилось такси, седовласый пассажир медленно, будто не желая признавать, что утро уже вступило в свои права, выбирался из машины. Вэл снова нырнула в движущийся поток, обежала вокруг машины, распахнула левую дверцу и забралась внутрь, не дожидаясь, когда седой пассажир получит, наконец, сдачу.

– Эй, леди, вы в своем уме? – набросился на нее чернокожий водитель. – Вы что, не знаете, с какой стороны садятся? Любой автобус может расплющить вас в лепешку!

– Извините! – закричала Вэл, не в силах сдержаться, и вжалась в заднее сиденье. “Какого черта! Пусть думает, что хочет”. – За мной гонится муж, – сказала она, – а я не хочу, чтобы меня снова избили! Он… он офицер, служит в армии.

Седовласый выскочил из машины со скоростью десятиборца. Водитель обернулся и посмотрел на нее. На его крупном лице появилось выражение недоверия и любопытства.

– Это правда?

– Меня все утро рвало от вчерашнего.

– И он – офицер? Армейский офицер?

– Да. И пожалуйста, поедемте скорее! – Вэл еще ниже опустилась на сиденье. – Он уже на углу! Переходит улицу! Сейчас он увидит меня!

– Без паники, мэм, – спокойно отозвался шофер и, перегнувшись через спинку переднего сиденья, защелкнул запоры обеих задних дверей. – Глядите-ка, и в самом деле! Несется по переходу как сумасшедший! И сколько же на нем всяких побрякушек! Любят они это дерьмо, простите, мэм. Хлипковатый он у вас, а, мэм? Хотя большинство подлецов такими и бывают. Знаете, мэм, они стремятся к компенсации, есть такой психиатрический термин.

– Да поедем же!

– Закон, мэм, все предусматривает. Долг каждого водителя такси обеспечивать безопасность своего пассажира… Я отслужил свое в пехоте, мэм, и уже чертовски давно поджидаю такого случая, как этот. Чтобы были законные основания и прочее. Если что, вы ведь не откажетесь от своих слов? – Шофер выбрался из машины. Комплекция его оказалась под стать лицу – это был очень крупный мужчина. Вэл в ужасе следила, как чернокожий таксист обошел спереди машину, вышел на тротуар и окликнул военного: