Без скидок на обстоятельства. Политические воспоминания Фалин Валентин

Опускаю не одни детали, но целые разделы работы руководителем «тайного совета» при министре и заведующим 2-м Европейским (британским) отделом МИДа. Польза от знакомства с классиками дипломатии была. Ведь все познается в сравнении. И не только, скажем, Федеративной Республики с Великобританией или Канадой. Немало говорило сопоставление наших политических деятелей, парламентариев, отраслевых министров с Г. Вильсоном, П. Трюдо, Дж. Брауном, лордом Чалфонтом, постоянным заместителем в Форин-офисе Гринхиллом. А возьмите московское созвездие послов из британской гирлянды! Каждый второй – поэт.

Именно работе во 2-м Европейском отделе я был обязан знакомством с рядом выдающихся советских ученых – П. Л. Капицей, Н. Н. Семеновым, М. А. Лаврентьевым, М. В. Келдышем. У П. Л. Капицы бывал дома и в институте, наслышался от него всякой всячины о его передрягах со Сталиным, Берией и пр. Спорили с участием другого нобелевского лауреата Н. Н. Семенова – кончатся ли войны на бедолаге Земле, если удастся овладеть управляемым ядерным синтезом.

Несмотря на кратковременность работы на британском направлении, сделать можно было значительно больше, если бы а) не отвлечения на ближневосточные и чехословацкую проблемы и б) несчастливое соперничество и капризы в советском руководстве.

На Громыко его британский коллега Дж. Браун действовал как красная тряпка на быка. И не потому, что неотъемлемыми аксессуарами Дж. Брауна были красный галстук и красные носки. По-видимому, что-то засело у моего министра во время поездки с Хрущевым в Великобританию и его «разночтений» с тамошними лейбористами.

В свой первый визит в Москву Дж. Браун предпринял столь же бесхитростную, сколь и неловкую попытку установить с Громыко неформальные отношения. Приветствуя министра, прибывшего в резиденцию посла Великобритании на завтрак, он обращается к нему:

– Андрушка!

Гость холодным, словно из заморозки, тоном наставляет:

– Если вы хотите обратиться ко мне неофициально и одновременно вежливо, то надо говорить Андрей Андреевич.

Для неславянина легче выучить по-латыни что-нибудь из Виргилия. Дж. Браун схватывает вторую часть – «Андреич». Громыко больше его не поправляет. Кредо отлито в металле: Дж. Браун – нон-персона. Переговоры обрекались на срыв. Из его рук англичанин сухой корки не получит.

Поездка А. Н. Косыгина в Великобританию. Благодаря не в последнюю очередь сотрудничеству Дж. Брауна переговоры протекают весьма продуктивно. Косыгин конкретен, четок, деловит. Англичанам нравится отсутствие у него позерства. Главу правительства вызывает Москва:

– Алексей Николаевич, мы слушали твое выступление в парламенте. Получилось. Вообще визит удался. По причинам, которые объясню в Москве, важно вовремя остановиться.

Таким по смыслу был «стоп-сигнал» Л. И. Брежнева. А то возьмет председатель Совета министров и решит проблемы, на которых, как в известной притче про французского нотариуса, кормятся поколения дипломатов. Не все помнят?

Прошедший медные трубы нотариус просит сына, начинающего нотариуса, представлять его в суде при рассмотрении давней имущественной тяжбы. Вечером осведомляется, как сложилось судебное заседание.

– Не понимаю, чего разводили волынку. Все уладили за час, – замечает сын.

– О боже! Мой отец кормился этим делом, отец моего отца довел на нем до расцвета нашу контору. Тебя я вырастил и твоих сестер с братьями на доходы от него. Что же ты натворил?!

Испортил тот звонок Косыгину настроение на всю оставшуюся поездку и годы вперед. Давалось понять: не ваше, премьер, дело – внешняя политика. Занимайтесь бухгалтерией, государственными похоронами и тушением пожаров. А внешняя политика, так сказать, фундаментального достоинства должна делаться генеральным секретарем. Можно вместе с министром иностранных дел.

Узнаю, что и мной недовольны. Разбирается кое в чем. Дж. Брауна в Чеккерсе усадил на ковер перед собой. Это не каждому удается. Настоящему дипломату, однако, два уха для чего даны? Чтобы по меньшей мере одним внимать, как там – на самом верху. Наивысшие отметки в бывшем Советском Союзе собрал дипломат, провозгласивший, что солнце восходит не на востоке, а на севере. Если глазеть на него с юга.

С мая 1967 г. меня и мое время располовинили. До обеда я принадлежу Британскому Содружеству, затем, как в песках нефть, из меня соки выкачивает Арабский Восток. Подступает война. Вместе с аналитиками Генерального штаба и КГБ, при участии востоковедов АН СССР пишем записку – если немедленно не сбросить давление в котле, вооруженный конфликт разразится. Начнись война, Израиль возьмет верх в течение недели-двух. Арабские армии по своей выучке и моральному состоянию к войне не готовы.

Записка послана политическому руководству. Но Л. И. Брежнев и другие убыли на военные маневры. Будут обратно в понедельник. Наша рекомендация немедленно связаться с Насером и убедить его разблокировать Акабский залив – зависла. В воскресенье она стала интересна для истории – Израиль массированным налетом авиации со стороны Средиземного моря нанес удар по боевым порядкам египтян.

Скоротечность событий предопределяла конвульсивность реакции советской стороны. Политические решения приняты: СССР встает на сторону жертвы агрессии и разрывает дипломатические отношения с агрессором; необходимо максимально задействовать механизм ООН и попытаться наладить деловое сотрудничество с Соединенными Штатами, тем более что в первые часы войны американский постоянный представитель посол А. Гольдберг заявлял требования, в существе совпадавшие с нашими, – немедленное прекращение военных действий и возвращение войск сторон на исходные позиции.

Меня приглашают на основные сборы, которые созывает Л. И. Брежнев. Как правило, в обсуждениях участвуют А. Н. Косыгин, Н. В. Подгорный, А. А. Громыко. Если рассматриваются преимущественно военные дела, то появляются А. А. Гречко, министр обороны, с первым заместителем и начальником Генштаба М. В. Захаровым. В этом случае премьера и председателя Президиума Верховного Совета может и не быть.

На третий-четвертый день, не позднее, мольба из Каира: делайте что хотите, но спасайте. В телеграмме Насера предлагается установить союзные отношения, предоставить СССР военные базы в районе Александрии и Суэца или в любом другом месте по нашему усмотрению. Сквозная мысль – эффективная помощь нужна немедленно, завтра может быть поздно.

Что будем делать? Предложение о союзе и базах – это от отчаяния. Но воздушные мосты в Каир и Дамаск должны быть проложены. Один над проливами, другой через Иран, используя права по договору 1921 г.

Иранский маршрут едва не вызвал инцидент. Советский посол в Тегеране информировал шаха Резу Пехлеви в момент, когда наши военно-транспортные самолеты уже были в воздушном пространстве Ирана. Из своего кабинета Реза отдал распоряжение дать отбой средствам ПВО, если они засекли появление с северного направления ранее не объявленных летательных аппаратов, а нас предупредил, что права, во избежание недоразумений, не следует в будущем использовать явочным порядком.

Основные расчеты, однако, возлагаются на взаимодействие с Соединенными Штатами. Посол Гольдберг явно дрейфует. Контратаки сирийцев отбиты. Иордания как военный фактор выключена из игры. Успехи Израиля в поле впечатляют. Призыв к прекращению военных действий звучит все приглушеннее, слово «немедленно» добавляется реже, а требование возвращения на исходные позиции вообще опущено. Оппортунизм прямо-таки хрестоматийный. Все это регистрируется, но надежда и здесь умирает последней.

Новое обращение Насера – израильские бронетанковые части форсируют Суэцкий канал. Каир не прикрыт ни с земли, ни с воздуха. Или СССР вмешивается в конфликт на стороне Египта, или конец.

Брежнев зовет к себе Косыгина, Подгорного, дипломатов и военных. Как поступим? Без всяких задержек перегоняем по воздуху предельно возможное количество боевой техники и противотанковых средств, а также ракет ПВО, одновременно доставляем в Каир египетских военных, которые обучались или проходили переподготовку в Советском Союзе. Все за, кроме Подгорного. Если один в триумвирате против, решение не принимается.

– Что ты предлагаешь, Николай? – спрашивает Брежнев.

– Подумать.

– Но времени нет. Ты же видишь.

– Утро вечера мудренее, – произносит Подгорный, собирает свои бумаги и удаляется.

Генеральный секретарь замечает ему вслед:

– Ну что можно при таком своенравии сделать?

Конкретных идей нет. «Подумать» – это не предложение. Поступаем так: машины под загрузку – и, как только Николай одумается, в воздух.

Наутро, которое должно было умудрить вечер, телеграмма-молния советского посла С. А. Виноградова: у Насера инфаркт, исход неясен, президент ограничен в исполнении своих обязанностей. Груженные оружием транспортные самолеты уже по распоряжению Брежнева задерживаются на земле, а в воздух впору поднимать машины с медиками для помощи самому Насеру.

Часов в одиннадцать того же дня генеральный секретарь вызывает на Старую площадь А. А. Громыко с советниками. Министр берет с собой А. А. Солдатова и меня. Кроме дипломатов приглашены маршалы А. А. Гречко и М. В. Захаров.

– Не хватало еще, чтобы в Каире разгорелась борьба за власть. Придет на место Насера такое ничтожество, как Амер, Египет потеряет все, чего добился после революции и отражения тройственной агрессии. И мы, великие стратеги. Выбей одного человека – и все насмарку. Почему американцы не останавливают израильтян? Израиль ведет и американскую войну против нас. В Суэцком канале нас уже макнули физиономией. Скоро черед дойдет до Нила. Столько советников держим в египетской армии. Ни черта они не насоветовали, как не научили египтян наши училища. Вместо того чтобы принять бой, твои, Матвей, ученики, завидев израильский самолет, катапультируются.

К чопорному Гречко генеральный обращался на «вы» и шерстил его, используя как прокладку начальника Генштаба Захарова.

– Матвей, среди советских технических специалистов, помогающих египтянам обслуживать наши самолеты, есть бывшие летчики?

– Это надо проверить.

– А сколько их, технарей, всего прикомандировано к египетским ВВС?

– Затруднюсь на память сказать.

– Матвей, так-то тебя перетак, не выводи меня из себя. Для чего я вас к себе зову? Генштаб обязан знать обстановку назубок. Иначе как определишь, что мы в состоянии или не в состоянии делать. В Израиле полно американских добровольцев, летчики также есть. Мы даже их имена знаем. А что у самих за душой? Иди выясни, чтобы не спрашивать Вашингтон.

Захаров возвращается через несколько минут с сообщением:

– Число техников (если не ошибаюсь) – двадцать шесть. Никто из них навыками вождения самолетов поставляемых Египту типов не обладает.

Ни реального, ни символического нашего военного присутствия в Египте как заслона продвижению израильтян не вырисовывалось. Поставками оружия и оснащения советская помощь исчерпывалась. Советники не в счет. Когда армия Египта разваливалась, никем не ведомая, советники не помогали, а действовали на нервы.

Нашелся человек, который проаттестовал в подходящих выражениях ситуацию, – Н. Г. Егорычев. До того руководитель 9-го Главного управления КГБ (охрана генерального секретаря и политического руководства в целом) возглавлял московскую городскую парторганизацию. С трибуны пленума он заявил (по смыслу): бахвалимся мы нашим военным могуществом, а надо помочь жертве вооруженной агрессии – нас нет.

Егорычеву, добровольцу 1941 г., определили после этого быть послом в Датском королевстве, чтобы к легендарным гамлетовским местам поближе искал более мудрый ответ на извечный вопрос: быть или не быть?

Потом чрезвычайная сессия Генеральной Ассамблеи ООН. Меня включили в состав делегации А. Н. Косыгина. По пути в Нью-Йорк промежуточная посадка в Париже. Косыгин и Громыко наносят краткий визит президенту де Голлю. Нас с Л. И. Менделевичем оставляют на взлетно-посадочной полосе дописывать будущую речь премьера. В первое посещение прекрасной Франции в 1965 г. я видел в основном Громыко. Во второй заезд с Косыгиным соприкоснулся лишь с ее жандармами, потребовавшими предъявить паспорта: ну кто, кроме злоумышленников, прилетев в Париж, застрянет на аэродроме?

Специальная сессия 1967 г. не украсит истории ООН. Соединенные Штаты вывернули многим делегациям не только руки. Представьте себе, арабы нанесли удар по ключевым пунктам Израиля и захватили часть его территории. Посол Гольдберг зажег бы своим красноречием море, убеждая, что зачинщик войны и виновник гибели десятков тысяч человек должен быть примерно наказан. Чтобы другим неповадно было. Но шестидневная война начата друзьями и закончилась их триумфом. Это меняет дело. Разделенное с другом горе – полгоря, разделенный триумф – двойной триумф.

Вы понимаете, что я хочу сказать. Израиль торжествовал над арабами, США – над Советским Союзом. Прокрутите видеопленку с записью голосования по проектам резолюций Генеральной Ассамблеи перед закрытием специальной сессии. Сколько удовольствия на лицах иных государственных мужей, твердо уверовавших: не тот прав, кто прав, а кто силен. Между тем лучшие качества человека, народа, государства проявляются не в минуты упоения победой, но слабости. Как своей, так и чужой.

Попытки удержать Организацию хотя бы оптически на позициях арбитра успеха не имели. Они лишь посеяли неприязнь к тому же К. Вальдхайму, тогдашнему Генеральному секретарю ООН, не оставшуюся для него без последствий.

А. Н. Косыгин встречался с президентом Л. Джонсоном и приложил максимум усилий для того, чтобы Генеральная Ассамблея не погрязла в полемике, а стала отправной точкой к долговременному политическому урегулированию на Ближнем Востоке. Напрасные хлопоты.

После отъезда председателя Совета министров домой советскую делегацию возглавил А. А. Громыко. Он регулярно контактировал с арабскими представителями, используя каждый разговор для разъяснения элементарной истины – если не будет признания Израиля и его права на безопасное национальное существование, не видать мира в регионе. Египетский делегат давал понять, что Насер отдает себе в этом отчет, но если он выскажется за признание израильского государства, то на следующий же день будет свергнут или убит каким-нибудь фундаменталистом. Время не созрело.

Громыко получил полномочия решать по ситуации, как голосовать по проамериканскому проекту резолюции Ассамблеи, внесенному послом Соломоном из Тринидад и Тобаго и группой других делегаций. Не исключалась и ее поддержка. Вышло, однако, следующим образом.

Нас трое – А. А. Громыко, слева от него А. А. Солдатов, справа я. Председательствующий объявляет о начале голосования. Кто за? Министр, он уступил нажимать кнопки пульта голосования своему заместителю, качает головой. Кто против? Солдатов сразу нажимает кнопку. Громыко чуть слышно говорит:

– Зачем же так? Вы поторопились. Можно было бы и воздержаться.

Вот еще одна маленькая тайна большой дипломатии. У нее было отдаленное эхо, когда осенью Совет Безопасности ООН занимался текстом резолюции № 238. Министр вызвал меня к себе.

– Ознакомьтесь с проектом резолюции Совета Безопасности по Ближнему Востоку. Через несколько часов голосование, наш постпред ждет указаний.

– С моей точки зрения, текст страдает нечеткостью формулировок. Это может быть использовано в дальнейшем, чтобы уклоняться от урегулирования.

– Согласен, что проект мог бы быть и менее расплывчатым. Но все же думаю так: если он приемлем для Египта, а из Каира докладывают, будто Насер не против, нам возражать не резон.

Дипломатия тем прежде всего отличается от науки, что ищет не истину, а некое усредненное приближение к ней (можно и отдаление от нее). Оппоненты за, партнеры не против. Стало быть, сгодится принципиальности в нашу базарную эпоху…

Мыкаемся мы с этой резолюцией поныне. Должен Израиль вернуть «все оккупированные (им) территории» или «оккупированные территории». Во французском и русском альтернатах сказано «все», а в англо-американском определенного артикля нет. Можно возвращать по выбору, исходя из понятия «безопасные границы». Само собой разумеется, резолюцию читают политики, а остроту зрения политиков определяет политика.

Ладно. О Ближнем Востоке воспоминаний наберется, если во все закоулки памяти влезать, на обширную главу или целую повесть. Пора сменить тему.

Весна 1968 г. В Москве, не только в Праге яркое солнце. По разным приметам погода не готовит подвохов, и можно приглашать послов и старших дипломатов посольств Великобритании, Ирландии, Канады, Австралии и Новой Зеландии за город на Масленицу в живописное Мещерино. Долго притирали сроки, наконец сошлись, к общему удовлетворению.

После прогулки по парку и снежных затей, слегка уравнявших возраста и ранги, дипломаты занимают места за столами. Протокольные условности сведены к минимуму: места обозначены лишь для послов и их супруг. Остальным гостям подарена возможность выбирать соседей по симпатиям и интересам.

Как и заведено на Масленицу, трапеза открывается блинами. Мне, в роли хозяина, их предложат последнему. Но блинов я не вкусил – подходит дежурный и извещает: срочно просят к телефону из приемной Громыко.

Беру трубку – «Соединяем вас с министром».

– Я в курсе, что вы проводите протокольное мероприятие для послов. Обстоятельства, однако, требуют вашего незамедлительного прибытия на совещание в ЦК. В четырнадцать ноль-ноль я жду вас в зале секретариата.

– О чем хотя бы речь?

– Узнаете по приезде.

– Что можно сообщить гостям? У них, естественно, внезапный мой отъезд вызовет недоумение.

– Сошлитесь на «неотложное дело» или что-нибудь в этом роде.

Часы показывают 13.25.

– При всем желании я не смогу добраться из Мещерино до центра Москвы к назначенному времени. Гололед, дорога разбита, полно грузовиков.

– А вы постарайтесь. Дело важное.

Прошу дежурного найти водителя машины 22–17 и предупредить: едем в город. Сам прохожу к гостям и спокойным голосом говорю:

– Я вынужден вас покинуть ввиду «неотложных дел», о которых меня только что известил министр. Не придавайте этому незапланированному эпизоду значения, тем более что дела, вырывающие меня из вашего общества, никак не связаны с отношениями СССР ни с одной из представленных здесь стран. Прошу моих вице доказать, что в отсутствие заведующего их таланты раскрываются особенно ярко.

Дежурный докладывает: машина у подъезда, и несолоно хлебавши я отправляюсь на свидание с Громыко и еще с кем-то, мне пока неведомым. Водитель, проявляя чудеса изворотливости, глотает километры. Постовые милиционеры пропускают нас на красный свет, освобождают резервную полосу, где она имеется. С опозданием в пять минут мы на Старой площади, только тут с «лихача» потребовали документы. Объясняю капитану – срочный вызов в секретариат ЦК.

– Вас, надо понимать, вызывают, а с водителем мы сами разберемся.

Вхожу в зал секретариата. Министр показывает на часы: негоже, мол, заставлять ждать. Кроме него за столом Ю. В. Андропов, К. В. Русаков, политсоветник председателя КГБ В. Р. Ситников и руководитель группы консультантов отдела ЦК Г. Х. Шахназаров. Все мои вычисления, которым я предавался по дороге – Ближний Восток и т. п., – отпадают. Что-то стряслось на социалистическом направлении нашей политики. Неужто Китай или Куба?

Ю. В. Андропов как кандидат в члены политбюро за старшего называет предмет предстоящего совещания:

– Процессы в Чехословакии вызывают все большую озабоченность. Смена личностей во главе партии и государства оборачивается изменением политического курса. Реальна угроза ниспровержения существующего в стране строя. Советское руководство пока воздерживалось брать чью-либо сторону, оставляя друзьям самим разбираться в своем доме. Но дольше ограничиваться ролью наблюдателя нельзя. Союзники по Варшавскому договору в свою очередь требуют – надо определяться.

Видимо, продолжал Андропов, не избежать объяснений начистоту с товарищами Дубчеком, Черником и другими новыми лидерами. Надо дать им понять и почувствовать, что на карту ставятся интересы всего социалистического содружества и обороноспособность Варшавского договора. А. Дубчек сам должен проявить заботу о том, чтобы развитие не вышло из-под контроля и не потребовало принятия помимо политических других мер.

Присутствующим на этом совещании поручено подготовить соображения и материалы к встрече партийно-правительственных делегаций государств – участников Варшавского договора с руководством ЧССР. Эта встреча должна состояться через пару недель в Дрездене, заключил Андропов.

Слово берет Русаков. Он знакомит с подробностями внутренних событий в Чехословакии. Его оценки подкрепляются ссылками на разговоры с Дубчеком и оппонентами нового первого. Суть высказываний Русакова: товарищи Дубчек и Черник ведут себя неискренне, обещая одно и делая противоположное, или они уже не владеют положением.

По моему впечатлению, сообщения Андропова и Русакова были во многом новостью также для Громыко. И как результат, довольно стандартный для министра в сходных ситуациях, – его рассуждения характеризовались бесконтурностью по сути и жесткостью по тону.

Поручение нам, исполнителям, гласило: проработать концепцию встречи в Дрездене, подготовить проект указаний совпослам в столицах Организации Варшавского договора, в соответствии с которыми должны были быть проведены беседы с генеральными секретарями, а также тезисы к выступлению Л. И. Брежнева. На вопрос, можно ли будет прочитать первичную информацию, было сказано коротко и внятно:

– То, что вам нужно знать, вы получите.

Если не просветимся по Чехословакии, то узнаем по меньшей мере, что нам положено знать. Уже недурно.

Процессы в ЧССР вписывались в общий контекст противостояния Запад – Восток. Упор делался на то, что НАТО во главе с США не отреклось от планов отбрасывания коммунизма и заявки на гегемонию. Показатели – война во Вьетнаме, интервенционистская политика Вашингтона в Центральной и Латинской Америке, непризнание ГДР. Дезинтеграция на этом фоне социалистического сообщества, подрыв его способности противостоять давлению извне поощрили бы реакционные, агрессивные силы и явились бы ударом по антивоенным, демократическим движениям, выступающим за нормализацию обстановки в Европе на основе добрососедства.

Таковы были пафос и лексика готовившихся нами проектов. Призывы к солидарности, к чувству товарищества – и этот момент присутствовал, но пока без угроз вмешательства или применения силы.

Насколько я мог судить по комментариям коллег, сопровождавших советскую делегацию, наше руководство осталось недовольным разговорами с чехословаками в Дрездене. За уверениями в лояльности и дружбе – стремление выиграть время. Выводы отсутствовали, но шаг к ним сделан – предлагавшийся экспертами политический метод решения не удовлетворял, а возможно, и раздражал.

Как бы то ни было, я выпал из обоймы и до конца июля ни в какие комиссии не вводился. Не нравилась, предполагаю, также моя привычка задавать «лишние вопросы». Даже если ответа не находилось, они, без сомнения, нарушали атмосферу. Это не значит, что я так и остался за кадром.

Днями напропалую вместе с A. M. Александровым и А. И. Блатовым мы корпели неподалеку от служебного кабинета Л. И. Брежнева, выуживая в потоке бумаг всяческие нюансы, необходимые, в частности, при написании памяток генеральному. Он почти каждодневно вел телефонные диалоги с Варшавой, Берлином, Будапештом, Софией.

То, о чем вы прочитаете сейчас, случилось где-то во второй декаде июля. Приняв порцию бутербродов, заменявших нам обеды, мы вышли размяться в коридор, примыкавший к приемной Брежнева. Александров заметил, что от прогнозов по Чехословакии он воздержится, но насчет разыгрывающегося у него гастрита сомнений нет. Открылась дверь, и дежурный секретарь, приложив палец к губам, произносит: у Леонида Ильича гости, он просил, чтобы в коридоре никого не было.

Часа полтора спустя Александров отправляется на разведку и приносит весть, что генеральный обедал с А. Дубчеком и О. Черником, которые специально прилетели для беседы один на один с нашим лидером. Из этой встречи Брежнев вынес впечатление, что в Праге дело близится к развязке. Черник, ведший в разговоре главную партию с чехословацкой стороны, раскрыл план кадровых обновлений и перестановок, которые были равнозначны сквозной чистке партийного и государственного руководства.

На следующий день Брежнев заглянул накоротке к нам в комнату.

– Что, отшельники, все формулировки точите, – обронил он вроде бы мимоходом. – Боюсь, словами не обойдется.

Дело принимало новый оборот. Венгерский вариант сопряжен с громадным риском, надежды на разрядку и прекращение гонки вооружений придется похоронить, начали было аргументировать Блатов и я.

– Вам не все известно, – отрезал генеральный и, явно не желая продолжать дискуссию, удалился.

В начале августа вызывает меня Громыко.

– Свяжитесь с Лаптевым. Это помощник Андропова. Не знакомы? Вот и познакомитесь.

Впервые оказываюсь на председательском этаже КГБ – свидетеле несчетных трагедий. Комната П. П. Лаптева по площади немала, но, уставленная шкафами, стеллажами, столами, стульями, на которых штабелями и россыпью лежали книги, газеты, досье, несброшюрованные бумаги, она напоминала мелкооптовый склад.

Пал Палыч, как его все звали, с черными кругами под глазами от нескончаемых бдений, настроен на «трудный август». Он вручает мне несколько справок и проектов с просьбой ознакомиться, не покидая его кабинета.

Два-три часа каждый из нас занят своим делом. Несколько раз по прямому телефону Лаптев общался с председателем КГБ. Из птичьего наречия, на котором велись беседы, трудно было расшифровать даже предмет разговора. Положив трубку на рычаг после последнего по очереди звонка Андропова, Лаптев говорит – нас торопят, если я в основном закончил чтение, то, пожалуйста, мнение о проектах межведомственных групп.

Речь шла об обращениях к чехословакам, а также руководителям ряда иностранных государств и о сообщении, предназначенном нашей общественности.

Задаю Лаптеву прямой вопрос:

– Есть решение о военной операции?

– Нет, такого решения еще не принималось. Но никакой из возможных вариантов не исключается. Отсюда заблаговременное составление материалов также на случай конфликтного исхода.

Дополнительный вопрос:

– Политические, экономические и прочие несиловые рычаги воздействия исчерпали себя?

Лаптев со свойственной ему осторожностью замечает:

– Все нити сходятся у Брежнева. Никто, кроме него, не в состоянии предсказать развитие обстановки и на ближайшие двадцать четыре часа.

Свое нелестное суждение относительно проектов я не счел нужным лакировать. Либо от авторов скрывали задачу, либо они не приняли ее. Подготовленные обращения не убедят даже друзей, верящих в справедливость социалистической идеи и в миролюбие Советского Союза. Что же тогда говорить о недругах и сомневающихся?

Не ведаю, как докладывал Лаптев мою точку зрения, но до 19 августа меня снова оставили в покое. Зато потом впрягли так, что приходилось удивляться собственной выносливости.

Между тем я принял дела в 3-м Европейском отделе МИДа. У меня вдосталь вопросов: отчего наша сторона не по-хозяйски обошлась с интересными идеями и зондажами «большой» боннской коалиции? Почему фактически полностью свернут флаг единства и отодвинут на задворки мирный договор? Надо разбираться и разбираться, но трудно отделаться от впечатления, что о перспективах мы думали не в первую и даже не во вторую очередь. Или собрались снимать урожай обязательно после заморозков?

Звонок министра по прямому телефону – зайдите. Очень хорошо – сразу и выложу свои впечатления. Он, кстати, доверяет свежему взгляду. Но мне не дано было даже рта раскрыть. Без вводных фраз Громыко предлагает, чтобы я считал себя мобилизованным со следующего дня. Моя рабочая комната – «предбанник» министра, где он принимает иностранцев. Ночлег, если выпадет время на сон, в собственном служебном кабинете. Пока же, для вхождения в курс, надлежит ознакомиться со всеми телеграммами за август и спецдонесениями, которые адресованы Громыко лично и о существовании которых никто не должен знать.

– Многообещающее начало, – попытался сыронизировать я.

– Не до шуток, – отрезал министр. – Условимся вот еще о чем. Я ночую в городе. Если будут поступать данные, которые потребуют реакции или непременной моей осведомленности, сразу звоните.

– Для ориентировки я должен знать, принято или не принято решение о применении силы или угрозы применения силы против ЧССР?

– Во-первых, не против Чехословакии, а группы политиканов, сбивающих страну с курса сотрудничества с нами. Во-вторых, никаких окончательных решений еще не выносилось. Это должно случиться, строго для вашего сведения, в ближайшие день-два.

– Есть ли ясность, как откликнется внешний мир на силовой вариант развития? Судя по открытым публикациям, рассудительной реакции не предвидится.

– Оваций никто не ожидает. Но сдавать из-за этого свои позиции мы не собираемся. На остальные вопросы вы найдете ответ, ознакомившись со спецматериалами.