Вайдекр, или Темная страсть Грегори Филиппа
Селия утвердительно кивнула, не сводя с меня честного взгляда.
— Я была слишком слаба, чтобы скакать верхом, и мне пришлось спешиться. Я немного задремала, а когда проснулась, какой-то неизвестный джентльмен приводил меня в чувство. Мое платье было в беспорядке, — помнишь дырку на моем воротнике? — но я не знала… Я не могла заставить себя рассказать… — Мой голос упал до шепота, прерываемого слезами стыда. — Должно быть, он обесчестил меня, пока я была без сознания.
Селия обвила меня руками.
— Ты запомнила его, Беатрис? Ты смогла бы узнать его?
— Нет, — стремясь поскорей окончить эту историю, ответила я. — Я никогда прежде не видела его. Его ожидал дорожный экипаж с багажом. Должно быть, он проезжал через Экр по дороге в Лондон.
— О господи, — беззвучно прошептала Селия. — Моя бедная сестричка!
Рыдание помешало ей говорить, и мы сидели, обнявшись и прижавшись мокрыми щеками друг к другу. Я втайне размышляла над тем, что поверить в такую ерунду может лишь девушка, воспитанная на сентиментальной чепухе из романов, взятая в жены без любви и оставленная в одиночестве. А к тому времени, когда Селия приобретет надлежащий опыт, она слишком глубоко увязнет в моей лжи.
— Что же нам делать, Беатрис? — спросила она отчаянно.
— Я подумаю, — храбро ответила я ей. — Не расстраивайся так, Селия. Иди переодевайся к обеду, а мы еще поговорим об этом завтра.
Селия послушно встала, но у двери она помедлила.
— Ты расскажешь об этом Гарри? — раздался ее робкий вопрос.
Я медленно покачала головой.
— Он не вынесет мысли о том, что меня обесчестили, Селия. Ты же знаешь, каков он. Он станет гоняться за этим человеком, этим дьяволом по всей Англии. И не успокоится, пока не убьет его. Я надеюсь каким-нибудь образом сохранить это ужасное несчастье в тайне. Об этом будем знать только мы с тобой. Я отдаю мою честь в твои руки, Селия, дорогая.
Эти слова не пришлось повторять дважды. Глупышка бросилась обратно в комнату и стала целовать меня, уверяя в своей преданности. Наконец она успокоилась, вышла и закрыла за собой дверь так осторожно, будто бы я была тяжело больна.
Я выпрямилась и взглянула на свое отражение в зеркале хорошенького, выполненного во французском стиле туалетного столика. Никогда прежде я не выглядела такой привлекательной. Перемены, происходившие в моем теле, делали меня нездоровой, но еще не сказались на моей внешности. Моя грудь стала полнее и еще соблазнительнее, так что на мои девические платья Гарри не мог смотреть, не испытывая при этом острого желания. Моя талия чуть округлилась, но все еще оставалась очень тонкой. Щеки были окрашены теплым румянцем, а глаза сияли. И сейчас, когда мне удалось овладеть событиями, я почувствовала себя значительно лучше. Теперь я не была глупой потаскушкой, беременной несчастным выродком, я чувствовала себя гордой женщиной, носящей под сердцем будущего наследника Вайдекра.
На следующий день, когда мы сидели вдвоем в освещенной теплым осенним солнцем гостиной отеля, Селия, не откладывая, вернулась к нашему разговору. Я бездельничала, потихоньку подрубая кружева, которые собиралась послать маме в следующей посылке. В глубине души я подозревала, что ей придется еще долго ждать моей работы. Селия имела гораздо более серьезную задачу: она вырезала образцы английской глади по настоящим бордоским выкройкам.
— Я не спала всю ночь, но смогла придумать только один выход, — серьезно сказала Селия.
Я быстро взглянула на нее. Под обычно ясными глазами жены Гарри пролегли темные тени. Я могла поверить, что она не спала всю ночь, встревоженная моей беременностью. Я тоже мало спала сегодня, но это потому, что сначала Гарри разбудил меня около полуночи, томимый острым желанием, а потом мы еще раз занялись любовью на рассвете. Мы еще не надоели друг другу, и я вздрагивала от наслаждения при мысли о ребенке Гарри в моем животе. Я едва заметно улыбнулась, вспомнив, как я пыталась придержать бедра Гарри и смягчить его натиск, охраняя маленькое существо внутри меня.
А Селия, дорогая, маленькая Селия, пока я занималась любовью с ее мужем, мучалась всю ночь, беспокоясь обо мне.
— Я могу придумать только одно решение, — повторила она. — Так как ты вряд ли захочешь довериться своей матери, и тут я прекрасно понимаю тебя, тебе придется провести несколько ближайших месяцев вне дома.
Я кивнула, быстрый ум Селии избавлял меня от долгих и скучных объяснений.
— Я подумала, — продолжала Селия, — наверное, тебе придется написать ей, что ты нездорова и нуждаешься в моем обществе. После этого мы с тобой могли бы поехать в небольшой городок, где-нибудь на водах или на море, и провести там это время. Мы нашли бы какую-нибудь хорошую женщину, и она смотрела бы за тобой до родов и затем могла бы принять ребенка.
Я кивнула, но без особого энтузиазма.
— Как ты добра ко мне, Селия, — благодарно произнесла я. — Ты действительно мне поможешь?
— О, разумеется, — сказала она воодушевленно.
Я с изумлением заметила, что Селия, не пробыв и шести недель замужем, уже готова лгать свекрови и обманывать своего мужа, не колеблясь ни секунды.
— Одно только беспокоит меня в этом плане, — горестно заметила я. — Это судьба маленького невинного создания. Я слышала, что многие из этих женщин не так добры, как кажутся. Иногда они плохо обращаются со своими питомцами и даже убивают их. И хотя это дитя зачато при таких ужасных обстоятельствах, что мне следовало бы ненавидеть его, но оно ни в чем не виновато, Селия. Подумай только об этом бедном создании, возможно, эта маленькая девчушка, малышка-англичаночка, и ей придется расти без семьи и близких, в полном одиночестве и без всякой поддержки.
Селия отложила работу, в глазах ее стояли слезы.
— Бедное дитя! — воскликнула она.
Я предвидела, что мысль об одиноком ребенке растрогает ее, так как это напомнит ей о ее собственном несчастливом детстве.
— Я едва могу согласиться с тем, что мое дитя, твоя племянница, Селия, будет вынуждена расти среди грубых, возможно, недобрых людей, одна в целом мире.
Из глаз Селии полились слезы.
— О, как это несправедливо, если она не будет жить с нами, — импульсивно воскликнула она. — Ты права, Беатрис, грешно отправлять малышку куда-нибудь далеко. Мы должны найти возможность опекать ее. О, если б мы могли поселить ее где-нибудь в деревне.
— О! — Я с ужасом воздела руки к небу. — В нашей деревне! Это все равно что объявить обо всем в газете. Если мы действительно хотим заботиться о ней, воспитать ее как леди, нам следует поместить ее в Вайдекре, с нами. Если б только мы могли сказать, что она сирота каких-нибудь твоих родственников…
— Да, — ответила Селия. — Но моя мама сразу поймет, что это неправда…
Она замолчала, и я дала ей несколько минут на размышление. Затем я постаралась посеять ростки моего плана в ее глупенькой головке.
— Ах, если б это ты ожидала ребенка, Селия, — протянула я. — Как все были бы рады, особенно Гарри. И он бы никогда больше не докучал тебе насчет твоего супружеского долга… И ваше дитя имело бы все самое лучшее в жизни… Если б только это была твоя дочурка, Селия…
Она вздохнула, и я тоже втайне вздохнула с чувством облегчения и радости. Дело сделано.
— Беатрис, послушай, какая мысль пришла мне в голову, — заговорила Селия, задыхаясь от волнения. — Почему бы нам не сказать, что это я ожидаю ребенка? Маленькая крошка будет жить с нами, и я буду заботиться о ней, как если бы она была моим собственным ребенком. Никому даже в голову не придет, что это не так. Я была бы так счастлива, да и ты будешь спасена таким образом. Что ты думаешь об этом? Может это у нас выйти?
Я была изумлена ее смелостью.
— Селия! Это прекрасная мысль, право! — ошеломленно проговорила я. — Я думаю, что это возможно. Мы могли бы остаться здесь до рождения ребенка, а потом привезти ее домой. Можно сказать, что она была зачата в Париже, но просто родилась на месяц раньше. Неужели ты действительно хочешь этого? Может, лучше отдать девочку какой-нибудь пожилой женщине?
Но Селия уже ничего не желала слушать.
— Нет, — решительно ответила она, — я люблю детей и буду особенно любить твоего ребенка, Беатрис. А когда у меня появятся мои собственные дети, она будет играть с ними, мое старшее дитя и такое же любимое, как они. И она никогда, никогда не узнает, что она не моя дочь.
Тут ее голос прервался рыданием, и я поняла, что она вспомнила о своем собственном детстве.
— Я думаю, что у нас все получится, — успокоившись через некоторое время, сказала она. — Я приму твоего ребенка и буду любить его и заботиться о нем, как будто он мой собственный, и никто никогда не узнает, что это неправда.
Я улыбнулась, громадная тяжесть свалилась с моей души. Теперь я могла спокойно смотреть в будущее.
— Очень хорошо, я согласна на твое предложение. — Я наклонилась, и мы расцеловались.
Селия обняла меня за шею, и ее добрые карие глаза пытливо заглянули в мои зеленые очи. Она несла свою честность, скромность, невинность, как носят одеяние из чистейшего шелка. Я же, несравненно более умная, властная и хитрая, встретила с любящей улыбкой ее взгляд.
— Хорошо, — взволнованно продолжала она, — что же мы будем делать теперь?
Я настояла на том, чтобы мы ничего не делали, по крайней мере неделю. Селия не понимала почему, но приняла это как каприз будущей матери и не настаивала ни на чем. Мне же требовалось время, чтобы еще раз обдумать мои планы. Передо мной стояло огромное препятствие, и заключалось оно в необходимости для Селии обманывать Гарри. Я не хотела заставлять ее лгать человеку, которому она обещала свою верность и любовь, не хотела, потому что знала, что врать она будет катастрофически плохо. Чем больше времени они с Гарри проводили вместе, тем крепче становилась связь между ними. Они совершенно не стремились стать любовниками, да и как могло быть иначе при ужасающей фригидности Селии и сексуальной тяге Гарри ко мне. Но их дружба делалась с каждым днем все теплее и теплее. И я совершенно не была уверена, что Селия способна скрыть что-либо от Гарри и уж тем более громоздить одну ложь за другой прямо ему в глаза.
Что же касается меня, то тут не оставалось никаких сомнений. Когда я покоилась в объятиях Гарри, я принадлежала ему душой и телом. Но страсть теперь была лишь тенью прежнего удовольствия. Конечно, Гарри делал меня счастливой, это было заметно по блеску моих глаз, в которых светилось глубокое плотское удовлетворение. Но я не испытывала желания делиться с ним моей тайной. Даже в лучшие наши минуты, когда мы лежали обнаженные в постели, освещенные лишь зеленоватым светом пробивающегося сквозь занавески послеполуденного солнца, и Гарри, ничего не подозревая, в восторге гладил и ласкал мою отяжелевшую грудь, я вовсе не собиралась рассказывать ему, что во мне зреет плод нашей страсти и что с каждым днем я становлюсь все ближе и ближе к завоеванию Вайдекра. Конечно, обладая Гарри, я была уверена в обладании Вайдекром, но это было нечто совсем другое. Теперь я знала, что во всех будущих поколениях сквайров будет течь капля моей крови, все они будут плоть от плоти моей и кость от моей кости. И делиться этой жгучей тайной мне не хотелось ни с кем.
Когда я сидела у окна отеля и сквозь стекло глядела на высокие, косо подстриженные тополя, внутренним взором я видела совсем другие деревья — наши великолепные буки. И тогда я улыбалась и представляла себя старой, почтенной леди, сидящей во главе вайдекрского стола, старой тетушкой сквайра, наделенной большей властью, чем кто-либо другой в семье, — властью крови и ума.
Однажды я вот так, мечтая, сидела у окна и вдруг увидела кокарду почтальона, приближавшегося к отелю. Стук в дверь гостиной заставил меня обернуться и получить несколько писем из дома. Там было одно письмо от мамы — я узнала ее почерк на конверте, а второй конверт оказался подписан незнакомой рукой. Сломав печать, я развернула письмо и взглянула сначала на обращение в начале — оно было официальным: «Дорогая мисс Лейси», — а потом заглянула в конец письма, где стояла подпись «Джон Мак-Эндрю». По-моему, я удовлетворенно улыбнулась. Возможно, я даже вспыхнула от радости. Выходит, доктор Мак-Эндрю намерен вступить со мной в тайную переписку. Очень мило. И я бессознательным жестом тщеславия поправила шелк нарядного платья и вернулась к началу письма. Но мне пришлось оставить при себе свое тщеславие. Письмо было исключительно деловым.
Дорогая мисс Лейси,прошу прощения, что осмеливаюсь писать Вам без разрешения Вашей матери, но я обращаюсь к Вам ради ее здоровья. Она не совсем хорошо себя чувствует, и я думаю, что ответственность по управлению имением слишком тяжела для нее.
Не могу сказать, что ее здоровье в опасности, но я бы посоветовал Вам не затягивать Ваше возвращение дольше намеченного срока.
Как ее врач я считаю, что сердце леди Лейси не имеет органических пороков, но некоторая его слабость требует избегать чрезмерных волнений и нагрузок.
Надеюсь, что Вы, леди Лейси и сэр Гарри пребываете в добром здравии и путешествие Ваше протекает благополучно.
Ваш покорный слуга
Джон Мак-Эндрю.
Первым движением моей души было раздражение, что Джон Мак-Эндрю смеет расстраивать мои планы. Как раз тогда, когда мне необходимо продлить мое пребывание во Франции, он возвращает меня домой, как ребенка из школы. Разумеется, я никуда не поеду. Но избежать этой ответственности мне придется ценою собственного беспокойства.
Следующая моя реакция была уже другой. Возможно, проблема с маминым здоровьем и поможет нам с Селией остаться во Франции, в то время как Гарри придется вернуться домой. Он сможет держать мамину руку во время ее сердцебиений или других приступов, и она будет счастлива и успокоена этим. В слегка приглаженном виде я подала эту идею Селии, и она с готовностью ее подхватила.
— О да, — сказала она. Мы были в ее комнате, и она одевалась, чтобы ехать на прогулку. Наши глаза встретились в высоком зеркале ее трельяжа. — Но ты же будешь тревожиться о матери, Беатрис.
— Конечно, — грустно ответила я. — Но пока мы не решим нашу проблему, я не могу возвращаться домой. И по крайней мере, я буду знать, что Гарри рядом и заботится о ней. Кроме того, он может снять с ее плеч тяготы по управлению имением.
— Давай расскажем ему сейчас же, — решительно произнесла Селия.
Мы надели шляпки, раскрыли зонтики и отправились за ним.
Гарри как раз посетил с визитом ферму, на которой в качестве удобрения использовались морские водоросли, и мы планировали то же самое сделать в Вайдекре. Я считала, что на меловых почвах, подобных нашим верхним пастбищам, лучше использовать лошадиный навоз, а водорослями можно удобрять лишь песчаные и глинистые почвы в низинных участках. По мнению же Гарри, это можно было делать и на склонах холмов, если только водоросли предварительно подготовить. И сейчас он находился на ферме, где водоросли сушили и переворачивали под солнцем и дождем, дожидаясь достаточной степени гниения. Мы направились туда же, рассчитывая встретить Гарри по дороге.
Лицо Селии осветилось радостью, когда мы увидели приближающегося к нам всадника. Под влиянием моды, царившей в этом маленьком провинциальном городке, Гарри отказался от парика, и теперь его отросшие волосы красиво развевались под надвинутой треуголкой.
— Привет! — радостно произнес он, натягивая поводья и останавливаясь рядом с двуколкой. — Что за приятный сюрприз! — Улыбка Гарри предназначалась для нас обеих, но глаза его остановились на мне.
— Мы решили устроить небольшой пикник! — заявила Селия. — Ты не видел поблизости хорошенького местечка?
— Отлично, давайте вернемся на ферму. Там есть чудесная река. Если б я догадался захватить удочки, я бы мог выудить пару форелей нам на ланч.
— Их захватила я, — с триумфом произнесла Селия. — Я догадалась, что едва зайдет речь о пикнике, как ты вспомнишь о рыбной ловле, и тогда первое, что тебе понадобится, это удочки.
Гарри склонился над ее рукой и благодарно поцеловал ее.
— Ты лучшая жена в мире, — произнес он. — Отлично.
Он развернул лошадь и приказал кучеру следовать за собой.
Я не упоминала о письме, пока мы ели, а Гарри безуспешно сидел на берегу со своими роскошными, но бесполезными удочками. Примерно через полчаса я показала ему письмо доктора Мак-Эндрю и длинное послание мамы, переполненное заботами о зимнем севе и смущенными расспросами, какие именно поля следует засевать в этом году.
— Думаю, что нам надо возвращаться сразу, — решительно сказал Гарри, едва прочтя краткое письмо доктора и путаное известие от мамы. — Мама всегда очень боялась этих приступов, и я бы не хотел оставлять ее одну в такое время.
— Я согласна с тобой. Мы должны отправиться домой как можно быстрее, — ответила я. — Доктор Мак-Эндрю пишет довольно спокойным тоном, чтобы не пугать нас, но, я думаю, он не стал бы писать, если б дома было все хорошо. Какой самый короткий путь отсюда до Англии?
— Нам повезло, что мы сейчас в Бордо, — задумчиво протянул Гарри. — Если бы письмо застало нас уже в Италии, нам потребовалось бы несколько недель на возвращение. А сейчас мы можем нанять пакетбот от Бристоля и оттуда добираться на почтовой карете.
Я улыбнулась. Все складывалось удачно, и я не стала продолжать этот разговор. Селия удивленно взглянула на меня, но я взглядом велела ей помолчать, и она ничего не сказала.
Спустя несколько часов я опять подняла этот вопрос, напомнив Гарри о моей болезни и о том, что мне не выдержать долгого морского путешествия.
— Ты, конечно, можешь подумать, что я равнодушная дочь, — произнесла я, улыбаясь. — Но, Гарри, я не решусь даже ступить ногой в лодку, особенно в ноябре. Я едва ли найду в себе силы опять пересечь Ла-Манш.
Мы сидели в нашей спокойной гостиной после обеда, и Гарри при звуке моих слов оторвался на минуту от своих писем.
— Что же нам делать, Беатрис? — спросил он. За решением подобных проблем он всегда обращался ко мне, тогда как от Селии он мог ожидать только мелких услуг.
— Маме нужен ты, — храбро сказала я. — Поэтому я думаю, что ехать следует тебе. Селия и я останемся здесь дожидаться известий из Вайдекра. Если мама серьезно больна, то ты освободишь ее от забот по дому, а мы наймем здесь корабль и отправимся срочно в дорогу. Если же дома все будет благополучно, то мы в карете отправимся до Ла-Манша, а там уже и до Портсмута.
— Куда я и приеду за вами, — с энтузиазмом согласился Гарри. — А если не смогу, то пришлю слуг. Не станете же вы путешествовать одни. Этот план устраивает тебя, Беатрис?
Я кивнула, улыбнувшись и стараясь не показывать, насколько сильно он меня устраивает. Не только потому, что Гарри полностью принял мою идею, а также потому, что при обсуждении нашего плана он даже не смотрел в сторону Селии. Она могла оставаться во Франции или отправляться домой — все это оставлялось на мое усмотрение.
— А как насчет слуг? — поинтересовался Гарри. — Своего лакея я, конечно, возьму с собой, а вам останутся ваши горничные и кучера.
— Ах, уволь, пожалуйста, — воскликнула я шутливо. — Мы отправимся за тобой через несколько дней. Мы с Селией вполне обойдемся это время одной служанкой-француженкой. Не так уж мы изнежены. Пожалуйста, не заставляй меня путешествовать с целой оравой слуг.
Гарри усмехнулся.
— Ну конечно же нет. Я могу забрать с собой все наши тяжелые сундуки и ваших горничных, если хочешь.
— Сделай одолжение, — сказала я и обернулась к Селии. — Ты смогла бы обойтись несколько дней без горничной, Селия?
Жена Гарри все время старалась наклонять голову пониже к шитью, чтобы не участвовать в этом потоке лжи. Но на мой вопрос она ответила ровным голосом:
— Конечно, Беатрис, если тебе так удобнее.
Тут Гарри оставил нас, и мы молча проводили его взглядами.
Селия с каким-то суеверным страхом обратилась ко мне:
— Беатрис, ты ведь почти ничего не предпринимаешь, а все выходит по-твоему.
Я улыбнулась и постаралась ответить без лишнего самодовольства:
— Да. Почему-то так всегда бывает.
Гарри собирался отправляться в путь, и наша последняя ночь была одной из самых сладких. Гарри ужасно расчувствовался на прощание. С тех пор как мы прибыли во Францию, мы не провели раздельно ни одной ночи и в каждую из них спали в одной кровати. А теперь он отправлялся самостоятельно управлять имением, чувствуя себя уже взрослым мужчиной и мужем. Я даже испытывала гордость за него, лежа рядом с ним и улыбаясь ему.
— Мой бог, Беатрис, — произнес он с восторгом собственника в голосе, — ты становишься с каждым днем все соблазнительнее. — Он склонился надо мной и спрятал лицо в теплой ложбинке моей уже пышной груди. — Я просто обожаю тебя.
Его голос был едва слышен, так как в это время он одной рукой ласкал мою левую грудь, а сосок правой находился у него во рту. Я взъерошила ему волосы и пригнула его голову вниз, к моему округлившемуся животу. Его теплый язык оставлял влажный след все ниже и ниже.
Это была наша старая игра — ласкать удовлетворенные тела друг друга после целой ночи любви. И сейчас я вздыхала не только от того, что в моем теле как будто вспыхивали маленькие горячие стрелки, но также от того, что впереди у нас было долгое утро и никто не мог бы нам помешать.
— Когда я приеду домой, — лениво протянула я, — я буду проводить наши ночи и послеполуденные часы как сейчас. Я не хочу отправляться любить тебя в долины или прятаться в доме, как мы делали раньше.
— Так больше не повторится, — сказал Гарри, и его голова вернулась на подушку рядом со мной. — Я прикажу открыть дверь между моей гардеробной и западным крылом, тогда я смогу бывать у тебя так, чтобы об этом никто не знал. Я стану приходить, когда все будут спать.
— И во время чая, — продолжила я, улыбаясь.
— И во время завтрака, — подхватил он.
Тут Гарри отвернулся и взглянул на часы.
— Я должен одеваться, — сказал он. — Селия скоро вернется с провизией для моего путешествия, и я должен увериться, что она уложила мои бумаги.
Я утвердительно кивнула, но не шелохнулась.
— Напиши мне, как только ты вернешься домой, — велела я. — Я хочу знать, как дела в Вайдекре. Не забудь рассказать, какие коровы оказались в этом году стельными, как там всходы озимой и остался ли еще корм.
— И как дела у мамы, — продолжил Гарри.
— О, конечно, и про нее, — заключила я.
— А ты береги себя, пожалуйста, — заботливо сказал Гарри, потянувшись за свежей рубашкой. — Как я хотел бы, чтобы ты отправилась со мной домой, Беатрис. Я просто подумать не могу, что ты остаешься здесь одна.
— Что за чепуха. — Я тоже выскользнула из кровати. — Селия и я отлично доберемся сами. Нам предстоит неторопливое ленивое путешествие домой, и, возможно, мы совершим его с леди Дейви и ее дочерьми, как только они прибудут сюда. А ты можешь приехать в Портсмут и встретить нас там. Или, если захочешь, во Францию.
— Я с удовольствием так и сделаю, — просиял Гарри. — Но должен признать, что путешествие по морю пугает меня. Ты счастливо его избежала, маленькая трусишка.
— Не ругай меня, — ответила я, улыбаясь, а потом повернулась к нему спиной и откинула волосы, чтобы он мог застегнуть маленькую пуговку, до которой мне было не дотянуться.
Пока его пальцы копошились у моего затылка, Гарри наклонился и поцеловал меня в завитки волос, а затем легонько укусил зубами в основание шеи. По спине у меня пробежала дрожь от его прикосновения, и, откинувшись назад, я прильнула к нему всем телом. Неожиданно для меня, признание в том, что мы ждем ребенка, вот-вот собиралось сорваться с моего языка. На мгновение я подумала, что, если бы мы были тем, чем кажемся, — любящей супружеской парой, как блаженно счастлив был бы Гарри от такого известия.
Но осторожность и мой холодный трезвый рассудок удержали меня от признания, родившегося в припадке утренней любви. Гарри не был мне так уж безоговорочно верен. Он вполне мог защитить интересы Селии. Это она в своей наивности и безрассудстве собиралась пожертвовать интересами будущих детей ради моего сына. Гарри же был не таков. Он вполне мог не принять моего незаконнорожденного ребенка — даже узнав, что он его отец, — в качестве своего наследника, ожидая законного сына от жены.
Мое настроение доверия и размягченности минуло. Я никогда и никому не доверю своих тайн, даже верному Гарри. Мы стали ближе и роднее друг другу за время этого путешествия, но существовало нечто, что нас разделяло, — мой острый ум, которого был начисто лишен Гарри. Гарри был моим любовником, и желанным любовником, но он не мог заставить меня содрогаться от одного взгляда, как это делал Ральф. И я даже вообразить не могла Гарри, шествующего ко мне с окровавленными руками через грех и преступления. С Гарри хозяином была я, в то время как с Ральфом мы были равными, страстными партнерами, одинаково чувствующими, одинаково думающими. С Ральфом мной овладевала тяжелая, неразмышляющая похоть, Гарри же давал мне обожание, поцелуи и ласки, как влюбленный юноша.
Мое сердце хранило тайну о двух кошмарных преступлениях, и предстоящее рождение незаконного ребенка не вносило в него светлой ноты. Никто теперь не мог заглянуть ко мне в душу, как, бывало, делал Ральф в те далекие дни. Никто не мог бы даже надеяться услышать от меня правду. Не только Ральф был искалечен той страшной ловушкой — мои честь и совесть были также сломаны ее зубьями. Я действовала правильно, остерегаясь Гарри. И его последующие слова доказали это.
— Беатрис, позаботься, пожалуйста, о Селии, — обратился он ко мне, завязывая галстук и критически глядя на себя в зеркало. — Она была очень мила во время нашего путешествия. Я не хотел бы, чтобы она тосковала без меня. Присмотри за ней и напомни мне, пожалуйста, оставить перед отъездом немного денег для нее, чтобы она могла позволить себе какие-нибудь пустяки.
Я кивнула, не произнеся ни слова, хоть на язык так и просился упрек, что он сорит деньгами, нужными в Вайдекре, ради каких-то французских пустяков для женщины, у которой и так всего вдоволь.
— Я стану скучать по тебе, — сказал Гарри, оборачиваясь ко мне и снова заключая меня в объятия.
Я скользнула к нему в руки и прижалась лицом к его свежей крахмальной рубашке, с удовольствием вдыхая запах чистого белья и теплой кожи моего брата.
— Ты знаешь, — неожиданно признался Гарри в удивлении, — мне будет не хватать вас обеих. Приезжай домой как можно скорее, хорошо, Беатрис?
— Конечно, — уверенно ответила я.
ГЛАВА 9
Конечно же, я лгала.
Обстоятельства вынуждали меня к этому. Но прежде мне пришлось целый месяц ждать в старом бордоском отеле известия от Гарри. Едва пробежав глазами письмо, я улыбнулась, ибо оно оказалось именно таким, как я и ожидала. Наша дорогая мамочка, заполучив своего сына домой, совсем не собиралась отпускать его. И Гарри — торопливыми мальчишескими каракулями — писал мне о том, что есть трудности с землей, о том, что пропало много дичи из вольеров и что поле, которое должно было отдыхать под паром, оказалось ошибочно вспаханным, а у одного из наших арендаторов сгорел амбар и теперь он нуждается в займе.
«Мама была очень перегружена хлопотами по управлению имением, — писал Гарри. — По приезде домой я обнаружил, что она страдает от приступов удушья, которые совершенно лишают ее сил. Она даже не говорила доктору Мак-Эндрю, насколько ей плохо. Я считаю невозможным оставить ее одну и поэтому прошу тебя, моя дорогая Беатрис, возвращаться поскорее домой, либо через Францию, либо морем».
Я не сомневалась, что все так и было. Я заранее знала, что это непосильная для мамы задача. Это серьезная работа даже для того, кто знает и любит землю, а для мамы это, конечно, стало сплошным расстройством. На этот риск я пошла, только чтобы не допустить путешествия Гарри вдвоем с Селией. А сейчас мне приходилось уповать на то, что Гарри повезет и он не успеет причинить большого вреда нашему имению до тех пор, пока я не смогу вернуться домой. Пока не родится наш сын, Гарри должен оставаться в Англии, а я — во Франции.
Я взяла перо и кратко набросала на полях все, что имела сказать. Поле нужно засеять клевером, так как оно уже ошибочно вспахано. Заем арендатору следует оказать, потребовав от него два процента годовых, выплачиваемых им либо наличными, либо товарами с его фермы. Егерю нужно лучше справляться со своими обязанностями, в противном случае его следует уволить. Лорд Хаверинг может подсказать Гарри, где нанять нового. Но затем мой тон стал более интимным. Я писала, что ужасно скучаю по нему (это было чистой правдой), и что Франция доставляет мне мало радости без него (это было уже полуправдой), и что я стремлюсь как можно скорее вернуться домой (что было уж совсем неправдой). Затем я слегка прикусила кончик пера, задумавшись над тем, как бы получше сообщить новость о том, что Селия ожидает ребенка.
«Но тут мои желания отступают на второй план, — витиевато продолжала я. — Наша Селия не в состоянии продолжать путешествие, и это единственное, что мешает мне устремиться к дому». Все это было довольно мудрено, но я живо представила, как Гарри читает это письмо вслух маме или леди Хаверинг, и продолжала: «Я бесконечно счастлива сообщить тебе, что Селия ожидает ребенка».
Тут я опять задумалась. Состояние Селии должно быть достаточно тяжелым, чтобы она не могла путешествовать дальше, но и не настолько опасным, чтобы Гарри, оставив маму, помчался сюда. Я не могла положиться на маму в этом вопросе. В приступе нежности к Селии и еще не родившемуся внуку, она бы срочно отправила Гарри во Францию.
«Селия чувствует себя необыкновенно хорошо, — писала я, — и физически, и духовно. Тем не менее она считает, что езда в карете может вызвать у нее легкую тошноту. Местная акушерка, очень внимательная и к тому же прекрасно владеющая английским, советует нам не предпринимать путешествия, пока у Селии не минует третий месяц беременности. Тогда мы сможем вернуться домой».
Следующую страницу я заполнила уверениями в моем прекрасном уходе за Селией и в том, что мы будем дома в ближайшие два месяца. Я предупредила Гарри, чтобы он не думал ехать к нам, не списавшись предварительно со мной. «Как обидно будет, если наши корабли разминутся в море, отвозя нас домой, а тебя — сюда». Писала я так, надеясь удержать его дома.
По моим расчетам, приступы тошноты у Селии должны будут скоро закончиться, но тогда настанет время зимних штормов. Затем возникнут трудности в поисках корабля, а потом останется слишком мало времени до родов, чтобы пускаться в длительное путешествие по суше или по морю. Я подумала, что, если каждое письмо будет звучать так, будто мы вот-вот отправимся, Гарри будет с удовольствием поджидать нас, не чувствуя вины перед друзьями и соседями оттого, что он спокойно сидит дома, когда его жена и сестра застряли во Франции. Я знала, что мне придется совершить еще много умных обманов, у меня не возникало сомнений, что я смогу их совершить.
За это время мое тело заметно пополнело, теперь я уже напоминала очертаниями пухлый тюльпан на тонкой ножке. Мы оставили отель, как только уехал Гарри, и сняли меблированные комнаты в южном предместье Бордо, на берегу Жиронды. Каждое утро я просыпалась от плеска волн и криков рыбаков, отправляющихся на рыбную ловлю.
Вдову, владелицу домика, мы уверили, что я — молодая замужняя англичанка, а Селия — моя золовка. Никакие сплетни не тревожили наших ушей.
Ритм первых дней ранней зимы точно соответствовал моему ленивому настроению середины беременности. К тому времени я отяжелела, стала больше уставать, и было так приятно растянуться на низкой софе у камина, наблюдая, как Селия старательно шьет изысканное приданое для будущего принца, наследника Вайдекра.
Ее лицо осветилось, когда однажды я радостно объявила:
— Он шевелится. Ты можешь его потрогать, если хочешь.
— О, правда? Можно?
Она осторожно приложила ручку к округлости моего живота и замерла в ожидании. Затем, когда Селия почувствовала мягкие удары крохотного тельца, ее лицо озарилось радостной улыбкой.
— О! — воскликнула она в восторге. — Что за сильный ребенок!..
И вдруг тень сомнения мелькнула в ее глазах. Глупая малышка, она только сейчас подумала о Вайдекре.
— А вдруг это будет мальчик? Наследник?
Мое лицо оставалось спокойным, улыбка уверенной. Я была готова к этому вопросу.
— Я знаю, — безапелляционно произнесла я. — Я сказала «он», но я точно знаю, что это девочка. — Я была совершенно спокойна в своей лжи, так как не сомневалась, что ношу в своем чреве наследника Вайдекра. — Этот ребенок будет девочкой, — повторила я опять. — Я обещаю тебе, Селия, а мать всегда знает такие вещи.
Холодные ветры сильно дули и завывали над морем всю долгую зиму, но вот они угомонились, и пришла ранняя, легкая весна. Я тосковала по Вайдекру без памяти, как приговоренный к изгнанию, и едва замечала красоту этого лучшего времени года во Франции. Внезапно стало слишком жарко, и мы не успели насладиться предвкушением тепла. Но мое сердце подпрыгнуло от радости, когда я, взглянув на календарь, поняла, что если все будет хорошо и дитя появится вовремя, то я могу вернуться домой как раз, чтобы успеть взглянуть на дикие желтые нарциссы, цветущие в нашем лесу.
Женщина, выбранная нами в качестве акушерки, имела хорошую репутацию, ее часто приглашали к себе знатные дамы. На случай возможных осложнений мы также запаслись адресом знающего хирурга. Но к моему собственному удивлению, я бы предпочла обратиться к разумному и внушающему доверие своей компетентностью доктору Мак-Эндрю. Одна мысль о том, как бы он удивился, узнав, что очаровательная мисс Лейси намеревается рожать ребенка во Франции, заставила меня улыбнуться. Однако, когда старая повитуха стала натирать маслом мой живот, а Селия принялась разбрасывать засушенные цветы и травы у двери и сыпать в камин специальные порошки, я поморщилась от раздражения. Разумеется, я бы предпочла осмотр доктора Мак-Эндрю и его честное предупреждение о том, будут ли роды тяжелыми, этим глупым суевериям.
Когда пришло время, это оказалось на удивление легко, как объяснила акушерка, благодаря моим занятиям верховой ездой в раннем возрасте. Я проснулась ночью, вся мокрая, и тихо сказала: «Боже мой, начинается». Я сказала это почти шепотом, но Селия услышала мои слова через стенку и была со мной уже через минуту. Она тут же послала за акушеркой, достала маленькую колыбельку и поставила горшок с горячей водой на огонь. Затем спокойно уселась рядом со мной и принялась ждать.
Это происходило так, будто вам приходилось толкать тяжело груженную телегу или подбрасывать наверх копны сена. Трудная работа, но осторожность удерживала меня, чтобы с моих губ не сорвалось чье-либо имя.
Лицо Селии стало белым как стена, и она тревожно сжимала мои руки. Я же, выгибаясь на кровати, ясно представляла очертания тельца моего сына, как он, трудясь, прокладывает себе путь из моего чрева.
— Poussez,[8] мадам! — воскликнула акушерка.
— Poussez! — закричала вдова.
— Они говорят — тужьтесь, — выдохнула Селия, обессиленная всем этим шумом.
На минуту меня рассмешила комедийная сторона всей этой картины, но затем я забыла обо всем, захлестнутая нахлынувшей волной боли, и почувствовала, как мой возлюбленный мальчик продвинулся еще на дюйм.
— Arretez, arretez![9] — вскрикнула акушерка и, внезапно наклонившись, приняла уголком своего чистого передника нечто, мне уже не принадлежащее.
Глаза Селии наполнились слезами, и мы услышали тоненький звук. Мой сын, мой наследник, приветствовал этот мир жалобным плачем, он извивался и сучил ножками, как рыбка, выброшенная на берег из полноводья моего тела.
Я глядела в его глаза, такие синие, синие, даже белки у них были голубыми, как утреннее небо над Вайдекром. Я коснулась его влажной головки, покрытой каштановым пушком, напоминавшим по цвету мои волосы. Я смотрела на его крошечные, как горошины, пальчики, увенчанные очаровательными в своей совершенности ноготками.
— Vous avez une jolie fille,[10] — одобрительно сказала что-то акушерка и занялась простынями.
— Это девочка, — сказала Селия в священном восторге.
Я не понимала ни одного слова, ни по-французски, ни по-английски. Ребенок, которого я носила так долго и осторожно, ради которого я трудилась всю ночь, был мой сын, наследник Вайдекра. Он будет концом и триумфом моих прегрешений и долгой борьбы. Это было дитя, которое должно унаследовать бесспорные права. Это был мой сын, мой сын, мой сын.
— Какая чудесная девочка! — повторила Селия.
Я так резко отвернулась к стене, что ребенок чуть не упал, и только быстрые руки Селии успели подхватить его и прижать к груди. Дитя зашлось в крике и все плакало и плакало на руках Селии.
— Заберите этого маленького выродка, — сказала я с ненавистью, не заботясь о том, что меня слышат. — Унесите его отсюда. Ты, кажется, хотела девочку, вот и получай ее. Только от меня ее уберите.
За всю ночь я ни разу не пожалела о своих словах, хотя слышала постоянный плач и звук шагов Селии, пытающейся укачать голодного ребенка. Она напевала ему колыбельную, все тише и тише по мере того, как проходила ночь. Я задремала от этого звука, а затем проснулась от гневного и горького разочарования. Всю мою жизнь мне отказывали в праве на Вайдекр. И я, которая любила эту землю больше любого из нас, которая служила ей лучше, чем кто-либо другой, которая все сделала ради нее, была разочарована опять.
Один подарок судьбы мог сделать меня матерью наследника Вайдекра. Хранила бы я этот секрет в моем сердце в течение всей жизни или однажды прошептала бы его на ухо моему взрослому сыну, показало бы время. Сейчас же я обрела ненужную бесполезную девчонку, которая будет вытеснена первым же родившимся у Селии мальчиком и после замужества будет изгнана из Вайдекра так же, как это собирались сделать со мной.
Она погубила все мои планы, и я все еще не могла смириться с горьким разочарованием. Долгое, долгое ожидание ребенка, затем роды, и все это ради того, чтобы произвести на свет жалкую девчонку, — нет, это было слишком горьким укором. В моих пустых снах я горевала о неродившемся ребенке, сыне, которого я создала в своем уме с гордостью и нежностью. И мои горестные мысли обратились не к Гарри, а к Ральфу, и я сказала ему: «Я тоже лишилась всего. Ты не один пострадал во имя Вайдекра. Ты потерял ноги, а я потеряла сына». Ральф, он мог бы понять мое горе.
Но когда я заснула, мне явился образ страшного всадника на огромной черной лошади, и я, с криком проснувшись, села в постели.
Был уже день. Через закрытую дверь я слушала суету приготовляемого завтрака и почувствовала вдруг сумасшедший голод. Все мое тело болело: я чувствовала себя так, будто меня в пах ударил копытом жеребец, и была уставшей, как после дня охоты. Мой живот неприятно колыхался, как молочный пудинг, — этим мне предстоит еще заняться. Я приподняла ночную рубашку, чтобы осмотреть мои бедра и колени — в последние месяцы беременности они просто исчезли из виду. И затем я поблагодарила богов за то, что мой пупок опять стал хорошеньким маленьким углублением вместо той разверстой ямы, в которую он превращался по мере роста плода.
Поглощенная чувством самодовольства, я встретила улыбкой Селию, вошедшую с подносом, на котором стоял мой завтрак. Кто-то уже побывал в саду и нарвал для меня белых фиалок, влажный, прохладный запах которых напомнил мне о лесах Вайдекра, где белые и синие фиалки, как озерца, сверкают между корнями деревьев. Одновременно с ним в комнату вплыл чудный запах крепкого кофе, свежих золотистых круассанов и бледного несоленого масла. Я почувствовала такой голод, будто постилась целый год.
— Отлично, — сказала я, поставила поднос на колени и быстро обмакнула круассан в кофе.
И только когда я, покончив с едой, очистила тарелку от каждой крошки, я заметила, что Селия выглядит бледной и уставшей.
— Ты плохо себя чувствуешь? — спросила я удивленно.
— Я устала. — Голос Селии звучал тихо, но в нем чувствовалась некая сила, понять которую я пока не могла. — Девочка всю ночь плакала. Она голодна, так как не берет ни соску, ни козье молоко. У кормилицы, которую мы наняли, пропало молоко, и теперь наша хозяйка подыскивает другую. Я боюсь, что дитя голодает.
Я откинулась на подушки и наблюдала за Селией из-под длинных ресниц. Мое лицо было непроницаемо.
— Думаю, что ты могла бы покормить ее сама, — ровным голосом продолжала Селия. — Только до тех пор, пока мы не найдем другую кормилицу. Боюсь, что у тебя нет выбора.
— Я надеюсь, что мне не придется делать этого, — после краткого колебания сказала я, словно проверяя силу этой незнакомой Селии. — Я бы хотела, ради нее и всех нас, видеть ее как можно меньше, особенно в эти первые дни, пока я еще так слаба.
Я позволила моему голосу слегка дрогнуть, следя, как ястреб, за реакцией Селии. Она мгновенно раскаялась и тихо сказала, глядя на меня виноватыми глазами:
— О, Беатрис, прости меня. Я была не права, думая только о ребенке. Конечно, я понимаю, что ты совсем обессилена. Заботы о малышке вытеснили из моей головы мысли о тебе. Прости меня, пожалуйста, моя дорогая.
Я кивнула и улыбнулась, посторонившись, чтобы Селия забрала поднос. Затем я улеглась в постель со вздохом блаженного удовлетворения, который Селия приняла за вздох изнеможения.
— Я оставлю тебя отдыхать, — сказала она. — Не бойся за маленькую. Я найду способ накормить ее.
Я кивнула.
Сколько угодно. Если б это был сын, мой мальчик, мой долгожданный сын, разве я доверила бы его какой-то грязной французской крестьянке с ее грязным французским молоком. Но девочка пусть живет как знает. Сотни детей растут на муке с водой, пусть она растет так же. Многие из них умирают от такой диеты. Ну что ж, возможно, это был бы выход для нее. Заставить Селию хранить этот секрет всю жизнь отнимет у меня слишком много сил, и не исключено, что наши отношения испортятся. Эти усилия и борьба были бы невысокой ценой за счастье видеть моего сына наследником, но девчонка не стоила того. Это неполноценное существо не заслуживает таких забот, да оно и вообще не стоит ничьих забот. В разочаровании я закрыла глаза и опять задремала.
Когда я проснулась, моя подушка была мокрой от слез, пролитых мною во сне. И когда я почувствовала прикосновение мокрого полотна к щеке, слезы полились опять. Как далеко моя родина от этой слишком натопленной комнаты в чужом городе. Нас разделяют угрюмые моря серых волн. Вайдекр далек от меня, и так же далеко от меня обладание им. Оно являлось мне, как чаша святого Грааля, и оставалось таким же недостижимым. Я отвернулась к стене и произнесла одно только слово, имя единственного человека, который мог подарить мне Вайдекр: «Ральф».
Затем я уснула опять.
Днем Селия опять вернулась с новым подносом для обеда. Там лежали артишоки, грудка цыпленка, рагу из овощей, пирожное, стакан молока и немного сыру. Я все съела с таким аппетитом, будто целый день гуляла по полям. Она подождала, пока я закончу, и затем налила мне полный стакан ратафии. Я удивленно подняла голову, но все-таки выпила его.
— Акушерка говорит, что тебе следует пить это днем, а вечером — пиво, — пояснила Селия.
— Для чего? — лениво поинтересовалась я, откидываясь на подушки и наслаждаясь приятным вкусом во рту.
— Чтобы появилось молоко, — твердо сказала Селия.
Тут я впервые обратила внимание на тонкие морщинки у ее глаз, которых я не видела прежде. Подобное нежному цветку лицо от этого не стало хуже, но в нем появилось новое выражение. Я опустила глаза, чтобы скрыть изумление. Селия восприняла материнство очень тяжело, и если так пойдет дальше, то к возвращению домой она потеряет свое очарование, в то время как я буду гладкой и отдохнувшей, как избалованный котенок.
— Здесь невозможно найти хорошую кормилицу, и я была вынуждена послать к кюре, настоятелю приюта Святой Магдалины, — пояснила Селия. — Но не похоже, что мы скоро получим благоприятный ответ. А пока ребенок плачет и плачет. Он не принимает ни коровьего молока, ни козьего, ни муки с водой, ни одной воды.
Я украдкой взглянула на Селию, совершенно не тронутая ее словами. Но ее решительный вид встревожил меня. С внезапным испугом я поняла, что сейчас она сильнее меня. Она защищала этого чертова выродка, как будто это и в самом деле было ее собственное дитя. Какие-то причины, возможно, месяцы ожидания, или желание угодить Гарри, или ее собственная мягкая натура и потребность в любви, — все это вместе заставило ее полюбить ребенка, будто она сама дала ему жизнь. Она приняла новорожденного в свои руки. Это она говорила с ним любящим голосом. Это ее губы впервые коснулись влажной и беспомощной головки ребенка. И теперь она защищала свое дитя. Она боролась за его жизнь и готова была на все ради его спасения. Я наблюдала за ней с неприкрытым любопытством. Передо мною стояла не та покорная девушка, с которой я обращалась как с породистым щенком. Это была взрослая женщина, несущая ответственность за другое существо, — и это делало ее сильной.
Она стала сильнее, чем я.
— Беатрис, — твердо сказала Селия. — Ты должна покормить девочку. Она не побеспокоит тебя. Как только она будет сыта, я унесу ее. И я ни о чем больше не попрошу тебя.
Она замолчала. Я ничего не отвечала. Я вполне была готова согласиться. Действительно, почему бы и нет? Это не испортит мою фигуру, которая, я уверена, скоро станет такой же гладкой и красивой, как раньше. Это позволит мне остаться в глазах всех добросердечной женщиной. Но я колебалась, мне было любопытно, насколько сильна эта новая Селия.
— Это не больше чем на несколько дней, — после паузы снова продолжила Селия. — Но даже если б это был год, Беатрис, я вынуждена была бы настаивать на этом. Этот ребенок мой, я приняла ответственность за него, и я должна знать, что она не голодна. А накормить ее можешь только ты.
Я легко улыбнулась.
— Разумеется, Селия, если ты так хочешь, — великодушно ответила я. — Я не предлагала лишь потому, что была уверена: ты и наша домовладелица все хорошо устроили. — При взгляде на лицо Селии мне стало смешно. — Ты можешь принести ее. Но потом, пожалуйста, сразу же забери ее. Я хочу спать.
Читать бесплатно другие книги:
