Будущее в тебе Кожевников Олег

Глава 11

Моя боевая группа состояла из второго отделения первого взвода, Перминова с ручным пулемётом, Якута с трофейным снайперским ружьём и Шерхана. К месту расположения танков мы добрались за двадцать пять минут до начала общей атаки. По деревне двигались, особо не скрываясь, цепочкой, по одной лыжне. Если даже кто и видел нас, то наверняка подумал, что это возвращающееся с задания финское подразделение. В белых маскхалатах мы практически ничем не отличались от егерей.

По-видимому, так подумал и часовой, топтавшийся у входа в кирху – именно там располагался штаб финской группировки. Он прекрасно видел, как мы проскользили по краю площади перед этим храмом. Собаки в деревенских усадьбах брехали, как обычно, безо всякого надрыва. Наверное, они уже привыкли к частому ночному перемещению многочисленных групп чужих людей.

Может быть, нас видел и часовой, ходивший недалеко от входа в здание, где ночевали танкисты. Это был довольно большой двухэтажный дом, на первом этаже которого располагалась местная пивная, а второй использовался как гостиница. Я исходил из предположения, что он нас заметил, так как этот дом находился на краю этой же площади, и некоторое время, пока нас не загородили стоящие танки, мы должны были находиться в поле зрения часового.

Каждое мгновение, пока мы двигались по этой площади, я ожидал окрика, или даже выстрела в нашу сторону. Но всё прошло гладко, никто из часовых даже не насторожился, видя двигающихся метрах в ста от них лыжников. Всё-таки нам помогало то обстоятельство, что части, расположенные в деревне, принадлежали к разным подразделениям. Вдобавок к регулярным частям финской армии здесь же располагался батальон военизированной организации – Шюцкор (охранные отряды). Диверсионно-партизанские группы этого батальона каждую ночь направлялись или возвращались из рейдов по тылам нашей армии.

Я очень рассчитывал на то, что если даже кто и заметит передвижение наших групп, то подумает, что это шюцкоровцы возвращаются с задания. Поэтому строго всем наказал, если вдруг встретится бодрствующий финн, то ни в коем случае не делать никаких угрожающих движений и вскидывать оружие. Максимум, что можно, так это на его оклик издали помахать рукой. А если же он приблизится слишком близко, то нужно нейтрализовать его и только с помощью холодного оружия.

Проехав площадь и углубившись в примыкающую к ней улицу метров на двадцать, мы остановились. После этого я провёл последний инструктаж и определил роль каждого в предстоящей операции. Пятеро красноармейцев должны были сосредоточить свои силы только на уничтожении танков. Не обращая внимания на перестрелку, им нужно было об моторный отсек каждого танка разбить по две бутылки с зажигательной смесью. После того как танки загорятся, эти красноармейцы должны были собраться возле бензозаправщика и полугусеничного бронеавтомобиля, стоявших в небольшом отдалении от места расположения танков. И уже оттуда поддерживать огнём группу, засевшую в пивной и занятую уничтожением живой силы противника. Нейтрализацией танкистов и солдат, входящих в обеспечивающий персонал этой танковой части, должен был заняться я, вместе с Шерханом, Якутом, пулемётчиком и двумя автоматчиками. Сигналом к началу операции будет служить выстрел Якута по часовому.

Бензовоз и бронетранспортёр с крупнокалиберным пулемётом я жечь не хотел. Бензин был очень нужен нашей дивизии. Мой старшина Бульба говорил о недостатке топлива у тыловиков и что на бензин можно выменять хоть «чёрта лысого». Что касается броневика, то когда я его увидел, то в голове сразу же мелькнула мысль, что можно будет использовать его, если у нас что-либо застопорится. Стоит финнам только немного опомниться, они, конечно, выберутся из наших огненных ловушек, и численностью своей сразу же намного превысят наши силы. А если учесть ещё многочисленных егерей, располагающихся по окружности этого посёлка, то дело может закончиться совсем печально. По своим боевым качествам один взвод егерей вполне мог поспорить со всей моей ротой. И в такой ситуации бронетранспортёр мог стать нашим спасением. Правда, управлять броневиком придётся мне, ни один человек во всей роте ни разу не садился даже за руль автомобиля. Значит, опять мне не суждено управлять ходом боя, сидя в наблюдательном пункте. Придётся метаться на бронетранспортёре, стараясь заткнуть огнём и бронёй самые проблемные места. И выбирать точки, где финны нас особо прижимают, нужно будет только по наитию, ну и по активности звуков стрельбы.

С такими мыслями я и двинулся в сторону нашего объекта атаки. Подбирались мы очень осторожно, особенно когда в промежутке между танками и бронетранспортёром увидели прохаживающегося вдоль входа в здание часового. Как только он появился в зоне видимости, Якут залёг и взял этого немца на прицел. Остальные стали пробираться к боковой стене пивной. При этом двигались только в тот момент, когда часовой, медленно вышагивая по своему маршруту, поворачивался к нам спиной.

Окончательно моя группа залегла, когда до стены дома оставалось метров пятнадцать. Двигаться дальше было очень опасно, даже этот обозник мог заметить наше перемещение. Хорошо, что охрану танкисты организовали сами, и у них на часах стоял какой-то техник, а не опытный полевой боец. Если бы охрану нёс финский егерь, то наверняка он обнаружил бы нас задолго до того, как мы подобрались к зданию на расстояние броска гранаты.

Вот так, в полной готовности к стремительному броску, находясь недалеко от двери пивной, мы и затаились. Решение ворваться в здание и уже там, внутри ликвидировать танкистов, было вызвано слишком плохой нашей вооруженностью. Катастрофически не хватало бутылок с зажигательной смесью и гранат. И это несмотря на то, что на уничтожение танков было выделено целых двадцать бутылок с адской смесью, а на поджог здания оставалось всего две. Этого было явно недостаточно. Два очага пожара можно было довольно легко потушить, конечно, если засевшие внутри немцы и финны не растеряются. А оснований надеяться на это не было никаких. Наоборот, танкисты, скорее всего, были обучены бороться с возгоранием горючих смесей. Гранат у нас тоже было не очень много, всего по пять штук на человека. При этом только у меня было две штуки Ф-1, а остальные имели РГД-33. И, как повелось на этой войне, у всех РГДшек оборонительные чехлы, которые и давали основное количество поражающих осколков, были выброшены. Почти все красноармейцы, чтобы не таскать лишний груз, выкидывали эти тяжёлые оболочки. А без них, при взрыве гранаты, на расстоянии двух метров от эпицентра можно было отделаться только контузией.

Примерно в четыре десять орудийные батареи перестали стрелять, и наступила тишина. Она прерывалась только отдалённым гулом орудийной канонады и ленивым лаем собак. Любой посторонний звук был хорошо слышен. Я поблагодарил Бога, что мы закончили все наши перемещения до окончания стрельбы артиллерийских орудий. Наверное, у финнов наступил перерыв на завтрак или на обогрев.

Ровно в четыре часа и двадцать минут утра раздались первые ружейные выстрелы, это стреляли по часовым наши два лучших снайпера. Сразу после этого предрассветную тишину нарушила целая какофония звуков. Классифицировать их и анализировать, откуда раздаются эти звуки, у меня уже не было времени. После выстрела Якута по часовому, я, вместе с лежащими рядом бойцами, бросился к двери пивной. Лыжи у всех были сняты еще на примыкавшей к площади улице. К дому, где располагались танкисты, мы двигались либо ползком, либо утопая по колено в снегу. Скрытному перемещению очень способствовал снежный вал, находящийся вдоль пути нашего движения. Он образовался при зачистке от снега центра площади.

Первым, распахнув двери, в помещение ворвался Шерхан, за ним я, за мной ещё два красноармейца с автоматами. Пулемётчик остался на улице, прикрывать нас с тыла и, по возможности, не дать немцам покинуть здание через окна и второй, черный вход. Окна с другой стороны дома должен был контролировать Якут. Перед тем как заскочить в дверь, я глянул на лежащего в метрах пяти часового. Он лежал на спине, и мне хорошо был виден кровавый провал на месте левого глаза. Якут, наверное, привык в своей охотничьей практике стрелять точно в глаз, чтобы не испортить шкуры животных. Пять баллов, почему-то подумал я, ныряя в распахнутую дверь пивной.

Попав в дом, мы сразу разбились на пары. Шерхан с ещё одним автоматчиком бросились наверх по лестнице, находящейся совсем недалеко от входа. Я вместе с другим красноармейцем начал проверять все помещения первого этажа. На этом этаже находился большой зал, с небольшим подиумом в конце. Там, по-видимому, раньше было что-то вроде сцены, у самой стены всё ещё стояло пианино. По правой стороне этого зала, через длинные проёмы, виднелись помещения кухни и бара. Но теперь всё оборудование было убрано, и вместо него были установлены двухъярусные нары. Такие же нары находились и по левой стороне этого длинного зала. Освещение, хоть и не очень яркое, присутствовало. Во всём зале было два керосиновых светильника. По одной керосиновой лампе горело и в бывших помещениях кухни и бара, наверное, для того, чтобы спящие на верхних нарах могли хоть как-то ориентироваться, спускаясь ночью со своих лежанок.

Кроме двухуровневых нар, трёх столов с приставленными к ним лавками и старенького пианино у торцевой стены, в этом большом зале больше никаких крупногабаритных предметов не было. Прочую мебель обосновавшиеся здесь солдаты, наверное, перенесли в другое место. Хотя довольно уютно расположившихся в этом зале раззяв солдатами назвать было трудно. Когда мы с шумом ворвались в дом, никто из лежащих на нарах даже не подскочил с места и не кинулся к оружию. Хотя самодельные стойки для винтовок были установлены не очень далеко от спальных мест. Они были набиты винтовками и стояли около стены, напротив нар.

Когда я попал в помещение пивной, то даже удивился спокойствию и тишине, стоявшим в этом большом зале. Несмотря на произведённый нами шум и доносившуюся с улицы стрельбу, проснулось всего четыре человека. По крайней мере, столько солдат этой танковой части сидело на своих лежанках. Чтобы их немного озадачить и успокоить, я прокричал:

– Всем до особой команды находиться на своих местах и сохранять спокойствие. Операцию проводит финская полиция. К нам поступили сведения, что в вашей части действует коммунистическое подполье, которое передаёт русским секретные сведения. Сейчас проведём обыск, и невиновные смогут продолжать свой отдых. Любое сопротивление или неповиновение будет расцениваться как подтверждение предательства и пресекаться самым суровым образом, вплоть до расстрела. Такое распоряжение подписал господин Маннергейм, и оно согласованно с послом великого рейха.

После этих моих слов едва проснувшиеся немцы и финны вообще впали в полную прострацию. Своим сообщением я также добился того, что уже сами танкисты успокаивали других, только что проснувшихся. Всё это дало мне возможность оглядеться и приказать оставшемуся со мной красноармейцу:

– Серёг, быстро проверь, что за этими двумя закрытыми дверями.

Тот, ни слова не говоря, тут же метнулся к этим дверям и буквально через минуту доложил:

– За одной дверью туалет, там никого нет. Вторая дверь закрыта на навесной замок, можно быть уверенными, что оттуда никто не появится.

Услышав эти слова, я немного расслабился, всё-таки неизвестность и возможная опасность, грозившая нам из-за этих закрытых дверей, меня весьма сильно напрягала. Уже более спокойно, но всё ещё тихим голосом я приказал:

– Теперь давай дуй в кухонное помещение, там будешь контролировать, как ведут себя танкисты, а то здесь ни хрена не увидишь. Если кто дёрнется, сразу бей на поражение. На русском, даже матом ничего не говори, лучше уж молча – пулю в лоб, и вся дискуссия. Понял?

Сергей махнул головой и направился в соседнее помещение.

Как только он переступил порог кухни, со второго этажа раздалась автоматная очередь. Потом взрыв гранаты, и сразу же дикий вопль, прервавшийся короткой очередью из автомата. Услышав эти звуки, я напрягся и приготовился стрелять при малейшем подозрительном движении на нарах. Но, наверное, моя короткая речь произвела на солдат правильное впечатление. Ни один человек, лежащий на нарах, услышав эти выстрелы и крик, даже не попытался повернуться, не говоря уже о более активных действиях. И это несмотря на то, что все уже проснулись. Эти горе-вояки притихли, испуганно забившись в глубь своих лежанок.

Такое положение дел продолжалось не очень долго. После выстрелов, буквально через пять минут, со второго этажа начали спускаться танкисты в одних трусах и держащие руки за головой. Я приказал и своим подопечным подниматься с лежанок и выстраиваться в четыре ряда на сцене. Весь этот процесс построения в четырёхрядную шеренгу и последующая вслед за этим перегонка пленных со второго этажа заняли не меньше десяти минут. Наконец, последние танкисты, сопровождаемые моими ребятами, спустились вниз и были препровождены к остальным пленным.

Зная Шерхана, я почти не волновался о ходе операции на втором этаже, даже когда услышал выстрелы и взрыв гранаты. Тем более по звуку я определил, что взорвалась РГДшка, значит, работали наши. Можно было предположить, что в какой-то момент танкисты заартачились, и ребята применили гранату. Выстрелы были только из финских автоматов, а у танкистов на вооружении их не было. Все эти мои догадки подтвердил и спустившийся вниз вслед за пленными Шерхан. Он, периодически подпуская в свою речь матерные слова, заявил:

– Ха, хвалёные вояки! Этих пидоров можно сажать на кукан голыми руками! Представляете, товарищ старший лейтенант, из всех восьми комнат, где располагались эти танкисты, только в одной нам было оказано сопротивление. Кто-то их них, вёрткий как обезьяна, попытался вырвать у Генки автомат и вытолкнул парня из комнаты. Пришлось эту гниду пристрелить и, на всякий случай, кинуть туда гранату. Потом, естественно, кончать всех, кто там выжил, на фиг нам здесь нужны такие шустрые.

Вместе с восемнадцатью танкистами вниз спустили и одного штатского финна. По виду ему было лет пятьдесят, и, как доложил Шерхан, – финн ночевал один в самой большой комнате этой гостиницы. После доклада Наиля о проведённой зачистке второго этажа, я приступил к экспресс-допросу. В первую очередь, попытался выявить командира танковой группы. К сожалению, командир и его заместитель находились как раз в той комнате, где и было оказано сопротивление, и куда Шерхан закинул гранату. Остальные пленные практически ничего не знали о намерениях финского командования и о дальнейших планах по применению их танковой роты.

Этот, можно сказать, опрос длился минут десять, всё проходило чинно и безо всяких эксцессов. Шерхан произвольно выдёргивал из шеренги танкиста и подводил его к столу, за которым я сидел. Несколько вопросов, и его отправляли обратно в общий строй. Немецкие добровольцы совершенно не упирались и на каждый вопрос отвечали подробно и откровенно. За всё время я даже ни разу не повысил голос. Никакой надобности в применении мер физического воздействия не возникло. Чувствовалось, что эта война была немцам глубоко по барабану, да и судьба Финляндии их совершенно не волновала. Эти солдаты просто отрабатывали свой контракт, и каждый из них был уверен, что, даже попав в плен к русским, они особо не пострадают и скоро вернутся в свой фатерлянд. И что даже финансово этот эпизод их особо не затронет. Правительство Германии всё равно выплатит их семьям положенную компенсацию. Хотя официально Германия и не оказывала помощь и поддержку Финляндии. Можно даже сказать, что после подписания 23 августа 1939 года «Договора о ненападении между Германией и Советским Союзом» отношения стали дружественными. Немецкие танкисты, несмотря на то что попали на эту войну без всякого одобрения официальных властей, были уверены, что, даже побывав в плену, домой вернутся героями. Самое главное сейчас – это остаться в живых, для чего нужно поладить с русскими.

В конце этого допроса я вызвал финна. Его поведение разительно отличалось от поведения немцев. Он отвечал очень неохотно и на меня смотрел с ненавистью и злобой. Чувствовалось, что если бы я попал в его руки, то живым бы вряд ли ушёл. Из всех моих вопросов он ответил только на те, что относились лично к нему. А именно назвал имя и фамилию и объяснил, почему находится в расположении военной части. На другие вопросы либо молчал, либо отделывался словами, что он сугубо гражданский человек и ничего не знает. Финн оказался владельцем этого заведения. Жену с детьми он отправил к родственникам, а сам остался охранять своё добро, чтобы солдаты, не дай бог, ничего не попортили из имущества.

Информация о том, что финн спровадил отсюда свою женщину и детей, меня очень даже обрадовала. Совсем не хотелось брать на себя лишний грех. Для себя я уже решил, что нельзя захваченных нами немцев и обученных танковому делу финнов оставлять в живых. У меня в голове всё ещё стояли рассказы наших эскадронных командиров об истории превращения России в провинции, подчинённые великому рейху. И о тех унижениях, которые пришлось перенести выжившим в той войне. С точки зрения исторического времени буквально в одночасье великая нация превратилась в скопление рабов и недочеловеков.

Один из наших преподавателей рассказывал, как зимой 1941 года, под Сталинградом несколько управляемых финнами танков наголову разбили один из последних советских конных корпусов. Танки целую неделю без устали гоняли по степи несколько тысяч казаков. И те ничего не могли сделать с этими железными монстрами. В конце концов, при помощи авиации, а также перекрыв танками основные магистрали, весь корпус был уничтожен. Может быть, в той реальности кто-нибудь из этих, теперь пленённых нами, танкистов принял самое активное участие в разгроме наших войск. И это было очень вероятно, так как именно на Финской войне эти танкисты получили гигантский опыт ведения боёв в зимних условиях. Утешать себя мыслью, что этих пленных этапируют куда-нибудь подальше, и они не примут участие в предстоящей войне – не стоило. Сейчас между Россией и Германией царила дружба, пик которой придётся как раз на время перед самой войной. И наши, как последние дураки, в знак этой невероятной дружбы, наверняка передадут Германии всех её граждан, захваченных в период Финской войны.

Я посчитал, что ни в коем случае нельзя допустить, чтобы квалифицированные военные специалисты вернулись в немецкую и финскую армии. Подготовить опытного танкиста это тебе не то, что обучить молодого новобранца стрелять из винтовки. Тут нужно потратить несколько лет, с приложением усилий многих специалистов. Не говоря уже и о том, что не каждый новобранец способен стать танкистом.

Как мне было ни тяжело, ведь за время общения с ними многие мне по-человечески понравились, но этих немцев и финнов нужно было уничтожить. Все они были вполне адекватны, относились к русским вполне дружелюбно и были уверены, что при правильном поведении ничего плохого с ними больше не случится. Моё сознание, измученное терзаниями по поводу необходимых жестоких действий, с энтузиазмом зацепилось за то, что пожилой финн отправил женщину и детей в другое место. Это показалось мне каким-то добрым знаком, что от моего решения не пострадают хотя бы совсем уж невинные жертвы. Самого финна нужно было тоже расстрелять, чтобы всё осталось в полной тайне. Лишние разборки о проявленной жестокости были мне совершенно не нужны. К тому же сам финн был мне совершенно неприятен. Наверняка такие же, как и он, упёртые финны стреляли в спины русских солдат.

Приняв окончательное решение, я поднялся, подозвал к себе всех красноармейцев и поставил перед ними задачу. Два бойца как-то замялись, по-видимому, мой приказ шёл вразрез с их убеждениями. Только Шерхан был явно удовлетворён моим распоряжением, он тут же поддержал меня, сказав:

– Правильно, товарищ старший лейтенант! Этих империалистических выкормышей нужно уничтожить. От них всегда можно ожидать различных подлостей и удара ножом в спину. Не зря наш великий вождь, товарищ Сталин говорил: нет человека – нет проблемы. Вот так нам и нужно действовать, чтобы эти буржуи знали – нельзя протягивать руки к Советской России.

После этих слов оба сомневающихся в моём приказе красноармейца слегка приободрились, но всё равно отводили глаза в сторону. Я, послав Шерхана за пулемётчиком, открытым текстом спросил у оставшихся автоматчиков:

– Что-то я не понял, вы будете принимать участие в расстреле этого буржуйского сброда?

Один из красноармейцев, вытянувшись в полный рост, ответил на мой вопрос:

– Так точно, товарищ старший лейтенант, стрелять будем! Но, может быть, этих пленных закрыть в какой-нибудь комнате или в подвале. А когда подойдут наши, переправить их дальше, в тыл. Всё-таки большинство из этих немцев рабочие люди, можно сказать – пролетарии. На этой войне они занимаются только обслуживанием техники и, наверное, за всё время не выстрелили даже из ружья.

На это предложение и, можно даже сказать, на скрытый упрёк в моей излишней жестокости я ответил, убеждая этими словами прежде всего самого себя:

– Эх, Серёга! Можно подумать, здесь собрались невинные овечки. Ты хоть задумывался, какого чёрта в Финляндии делают эти немцы? А это, товарищ красноармеец, сплошные добровольцы, и прибыли они на эту войну исключительно по своей воле, чтобы убивать русских людей. Совсем недавно, скорее всего, именно этими танками была раскатана 163-я дивизия. И эти долбаные пролетарии, безо всяких угрызений совести, спокойно снимали кровавые ошмётки наших братьев с гусениц немецких танков. Это они делали для того, чтобы техника, не дай бог, не сломалась и смогла принять участие в уничтожении уже нашей дивизии. И, ребята, сами подумайте, куда сейчас нам их деть? Мы сейчас, считай, сами находимся в тылу финнов, и в любой момент они могут прорваться к этому дому. И что? Оставлять им полсотни потенциальных бойцов? Нет, делать этого ни в коем случае нельзя. К тому же в предстоящем бою нам нужен каждый человек, и оставлять здесь кого-нибудь для охраны пленных мы просто не имеем права. Так что, ребята, выход только один, расстрелять немцев и сжечь дом, чтобы скрыть следы расстрела. А то, сами понимаете, если финны увидят эту картину, то совсем озвереют и будут драться до конца. Зубами нас будут грызть. А так, сгорел дом и всё – взятки, как говорится, гладки.

В этот момент отворилась дверь, и в зал вошли Шерхан и красноармеец Перминов с ручным пулемётом наизготовку. Шерхан уже, по-видимому, сказал Перминову, зачем я его вызвал. Поэтому Перминов совсем не удивился поставленной перед ним задаче. Молча поднялся на несколько ступенек по лестнице и, пристроив пулемёт на перила, приготовился открыть огонь по стоящей метрах в двенадцати от него шеренге пленных. Мы тоже, уже не разговаривая, выстроились в ряд и приготовились открыть огонь. Пленные, наверное, что-то почувствовали и заволновались, шум голосов со стороны сгрудившихся у противоположной стены пленных начал возрастать. Медлить было нельзя, и я скомандовал – огонь.

Грохот выстрелов полностью заглушил крики и стоны членов этой интернациональной танковой части. Отстреляв целый диск, я заменил его на новый. После чего приказал Шерхану, вместе с ещё одним красноармейцем добить стонущих и ещё шевелящихся пленных. Хотя, если прямо сказать, никаких стонов я не слышал, уши от грохота четырёх автоматов и пулемёта заложило плотно.

Пока бойцы добивали раненых, я вытащил из-под лестницы двадцатилитровую канистру. На неё я обратил внимание ещё тогда, когда мы, ворвавшись в этот зал, осматривали все закоулки помещения. Как я и предполагал, канистра была наполнена керосином. Даже не дождавшись, пока ребята закончат с пленными, я начал разливать по всему залу этот керосин. Когда бойня была завершена, и все красноармейцы вышли из дома, я, отбросив пустую канистру в угол, подошёл к входной двери. Последний раз, глянув на то, что мы понаделали, я про себя прочитал короткую покаянную молитву. Потом достал бутылку с зажигательной смесью и с силой кинул её прямо в стену между кухней и залом. Вспыхнуло знатно, я еле успел, не обгоревши, выбежать на улицу.

Но и здесь тоже со всех сторон чадило. От танков страшно несло гарью, они, наверное, горели уже давно, и открытого огня видно не было, но от каждого из девяти танков поднимался чёрный столб дыма. У трёх танков были сорваны башни. Наверное, от огня сдетонировал боезапас.

Знатно мы повеселились, подумалось мне. Но от наступающего сзади жара я, уже ни о чём не думая, бросился подальше от начинающего не на шутку разгораться дома. Побежал я к бронетранспортёру, где собрались все бойцы из моей группы. Этот броневик стоял, пожалуй, в самой выгодной точке на настоящий момент. От горящего дома его отделяло метров пятьдесят, а от тлеющих танков метров сорок. Только добежав до бронетранспортёра, я окончательно пришёл в себя и начал соображать.

Первым делом глянул на часы. С момента выстрела Якута прошло тридцать четыре минуты. Постепенно ко мне начал возвращаться слух, нарушенный близким автоматно-пулемётным огнём. В данной обстановке ориентироваться в окружающем мире можно было только по слуху. Глаза в этом дыму были совершенно бесполезны. Мы находились как будто в самом эпицентре плотной дымовой завесы.

Звуки стрельбы неслись со всех сторон, пытаясь их анализировать, я пришёл к выводу, что самая интенсивная пальба шла совсем недалеко. А именно со стороны кирхи, где располагался штаб финской группировки. Особенно в этом концерте выделялись стук пулемёта, который бил длинными, истерическими очередями, и гавкающие звуки автоматической пушки «Бофорс». Звуки пулемётных очередей отличались от издаваемых «максимом» или «дегтяревым», а в наличии у группы, направленной на ликвидацию штаба, были только эти пулемёты. Напрашивался довольно печальный вывод – нашей группе не удалось ликвидировать штаб финнов. Об этом говорила и стрельба из «Бофорса», наверняка стреляла наша пушка, безуспешно пытаясь пробить каменную стену. Скорее всего, поджог каменного здания кирхи не удался, финны отразили первую атаку и сейчас успешно обороняются.

То обстоятельство, что нам не удалось с ходу взять штаб, грозило очень большой опасностью. Из допроса шюцкоровцев я узнал, что штаб связан телефонными линиями со всеми финскими подразделениями, включая блокпосты с егерями. Наверняка егеря уже получили приказ двигаться в деревню на помощь. Как бы в подтверждение моих мыслей резко возрос уровень стрельбы на северной стороне деревни. Там должна была действовать группа Кузнецова. У Кузи было задание – уничтожить расположившуюся в одном из коровников финскую роту. По идее, больших трудностей у него возникнуть не должно было. Коровник был деревянный и вспыхнуть должен был молниеносно. Но сейчас, по-видимому, взвод Кузи столкнулся с дополнительными трудностями. Наверняка к штабу финнов пробиваются егеря с одного из блокпостов. Нужно было что-то срочно делать, а то вскоре начнут прибывать остальные егеря, и нас просто раздавят. Времени на размышления оставалось совсем немного.

Глава 12

Всё-таки хорошо, что у меня остались память и опыт деда, именно они заставили меня предусмотреть возможные изменения наших действий в случае незапланированного хода операции. Вот сейчас и наступал момент, когда этот опыт мог дать нам шанс достойно выйти из сложившегося положения. Несомненно, только благодаря оставшейся во мне рассудительности деда, я распорядился не сжигать бронетранспортёр. Ещё тогда я предусматривал возможность его использования, если придётся завязнуть в уличных боях. По моим рассуждениям, наличие у нас бронетехники позволит нашим ротам хоть как-то противостоять опомнившимся финнам. Они вряд ли смогут быстро в этой неразберихе подтянуть артиллерийские системы. А в таком случае им будет нечего противопоставить даже одному бронетранспортёру. По крайней мере, опираясь на его огонь и броню, мы сможем организованно отойти в район захваченного нами блокпоста. Там имеются окопы, и в них можно удержаться до подхода основных сил нашего полка.

Все эти мысли пронеслись у меня в голове практически мгновенно, а так как по натуре я был, скорее, практик и не любил долго размышлять, то сразу и начал действовать. Во-первых, направил пятерых автоматчиков на помощь взводу Кузнецова. Остальным приказал занимать места в бронетранспортёре. Сам же забрался в кабину и запустил двигатель. Он завёлся сразу, наверное, немцы периодически прогревали двигатели своей техники.

Пока движок грелся, я залез в открытый сверху отсек броневика, к расположившимся там ребятам. После отправки подкрепления Кузе в моей группе остались пять человек. Кроме Шерхана и Якута, два автоматчика и Перминов с ручным пулемётом. В этом бронированном по бокам кузове я распределил обязанности каждого в предстоящих нам боях. К пулемёту, установленному на бронетранспортёре, я приставил Перминова, вторым номером к нему поставил красноармейца Пронина. Стрелять из боковых амбразур, используя ручной пулемёт, должен был красноармеец Марков, автоматный огонь лежал на Шерхане. На Якута я возложил функцию мобильного снайпера. Он мог стрелять по своему усмотрению, как только заметит какого-нибудь финна.

Кроме всего прочего, в бронетранспортёре мы обнаружили целых два ящика немецких оборонительных гранат, дающих большое количество осколков. Им я весьма обрадовался, ведь сидя в этом стальном ящике, можно было не бояться взрывов своих гранат. Обязанность метать эти колотушки в противника я возложил на Шерхана, он в нашей роте дальше и точнее всех бросал учебные гранаты.

Самому мне пришлось взять управление этой машиной на себя. Обучаясь в немецком ремесленном училище, я несколько раз ездил на похожем бронетранспортёре. Подобная устаревшая техника была разрешена для использования в подчинённой немецкому командованию РОА (Русская Освободительная Армия имени Клопова). А из нашего училища иногда набирали обслуживающий персонал в РОА. Поэтому и обучали обслуживанию и вождению некоторых видов устаревшей военной техники. Этот бронетранспортёр был поставлен Финляндии в 1938 году, ещё до подписания договора о ненападении между СССР и Германией. Он отличался от известного мне «Ганомага» только двигателем (там стоял 90-сильный «Maybjch», а не 100-сильный HL42) и передними колёсами (на этом посадочные размеры были 20-дюймовые, а не 18, как на «Ганомаге»).

Закончив инструктировать своих подчиненных, я забрался в бронированную кабину. Двигатель уже прогрелся, и можно было трогаться, но я на секунду задумался – куда, в первую очередь, двигаться? В каком месте сложилось самое тяжёлое положение? На северную сторону деревни, в помощь взводу Кузнецова я уже направил пять автоматчиков. Не бог весь что, но на первое время в этой неразберихе они могут здорово помочь Кузе. Куда ударят другие егеря, вызванные из штаба, я не знал. И вообще, в данной ситуации этот штаб служил точкой притяжения для всех выживших финнов. Нужно было, в первую очередь, решать вопрос с ним. Правда, в этом случае броневик совершенно бесполезен, прорваться на нём через каменные стены было нереально. Даже больше того, единственная серьёзная опасность для моих бойцов возникала при обстреле бронетранспортёра из стрелкового оружия сверху. С боков они были защищены толстыми и высокими бронированными бортами. А при подъезде к высокой кирхе как раз можно было нарваться на активный огонь с крыши или верхних окон. Но всё равно, посмотреть, как обстоят дела со штурмом штаба финнов, нужно было обязательно. Именно от положения дел там зависели все мои дальнейшие действия.

Приняв окончательное решение, я высунулся из кабины и приказал красноармейцам покинуть бронетранспортёр, захватив с собой ящики с гранатами. Когда они все спрыгнули на снег, я объяснил им, что сейчас отправляюсь на разведку к финскому штабу. С собой в кабину я возьму только одного Шерхана, а остальные должны ожидать меня здесь. И не просто ждать, а в любую минуту быть готовым к отражению атаки финнов со стороны примыкающих улиц. Дождавшись, когда Шерхан заберётся в кабину, я тронулся в сторону злополучного финского штаба.

Выехав из домовой завесы, я оказался практически прямо напротив кирхи. Правая сторона самого здания штаба была всё ещё окутана клубами чёрного дыма. Остальная часть здания прекрасно просматривалась, тем более небо уже посветлело. Скоро должно было появиться солнце, и эта безумная ночь, наконец, закончится. Я остановился, чтобы оглядеться, и в этот момент по бронетранспортёру начали стрелять. И стреляли, что было самое неприятное, свои, я даже заметил, откуда вёлся автоматный огонь. Чтобы не искушать судьбу, а то ведь могли кинуть и гранату, я, зад ним ходом, опять скрылся под защиту дымовой завесы. И самое смешное, что весь этот мой манёвр прикрывал огонь финского пулемёта, установленного на колокольне храма. Вся эта вылазка превратилась в театр абсурда – по мне стреляли свои, а финны меня защищали.

Убрался с открытого места я весьма вовремя. Ещё не полностью заехав в плотную пелену дыма, услышал гавкающий звук выстрелов автоматической пушки. Слава богу, что из «Бофорса» стреляли не по мне. Я успел заметить, как на стене колокольни, чуть ниже амбразуры, где был установлен пулемёт, возникло несколько султанчиков каменной пыли. Именно туда попала серия 40-мм снарядов, выпущенная из «Бофорса».

Однако мой безрассудный рейд был не совсем бесполезным. Во-первых, я убедился, что мои рассуждения были правильными. Во-вторых, понял, что положение сложилось патовое. Ни мы не могли, даже при помощи имеющихся «Бофорсов», уничтожить засевших в церкви финнов, ни у них не получится самим вырваться из этой ловушки. В краткосрочном плане положение у финнов было более выгодным. К ним в ближайшее время могли прорваться на помощь егеря или другие уцелевшие части. Мы же могли надеяться на подход наших передовых частей не раньше чем часа через три-четыре. Нужно было что-то предпринять, чтобы разрубить этот гордиев узел.

Как я только что убедился, бронетранспортёр не сможет стать палочкой-выручалочкой в сложившейся ситуации. Практически никто из наших бойцов не знал, что наша группа захватила броневик. И поэтому каждый из них посчитает, что это весьма достойная цель для броска гранаты, даже если у него она останется последней. Было бы очень обидно, спеша на помощь к попавшим в переделку красноармейцам, получить гранату от замаскировавшегося где-то нашего бойца. А отстреливать своих, чтобы отбросить прорывающихся финнов, это был вообще бред. Вот так я думал, возвращаясь обратно, к оставленным возле горящей пивной своим ребятам.

Доехав примерно до того же места, откуда недавно отъезжал, я остановился. Выбравшись из кабины бронетранспортёра, в задумчивости огляделся. Сквозь клубы дыма мой взгляд зацепился за силуэт стоящего метрах в семи от меня бензозаправщика. И вдруг в голове мелькнула мысль, как можно уничтожить эту занозу, злосчастный штаб с засевшими там финнами.

Скомандовав оставленным ранее здесь красноармейцам залезать обратно в бронированный кузов и там опять ожидать нашего возвращения, я кивнул Шерхану и направился, сопровождаемый им, к бензозаправщику. Цистерна этого большого автомобиля вмещала тонн пять бензина. Подойдя к заправщику, я проверил наличие топлива в цистерне – она оказалась почти полной. Проверил я и насос, качающий этот бензин из цистерны – он был в полном порядке. Кроме всех этих действий, заставил Шерхана измерить длину шланга – оказалось, восемь метров. После этого обследования я объяснил Наилю, что мы сейчас с ним будем делать. Довольно импульсивно, наверное, под воздействием ощущений, полученных во время нашего выезда к кирхе, я начал ему говорить:

– Понимаешь, нам нужно этот штаб обязательно уничтожить. Потом перегруппироваться для отражения атаки егерей. Если мы это не успеем быстро сделать, то окажемся как между наковальней и молотом. Егеря – ребята серьёзные, и они быстро надерут нам задницу. Теперь уже не получится застать их врасплох. Тем более скоро совсем рассветёт, и они быстро раскусят, что нас не очень много. Поэтому Шерхан, чтобы совсем уж не влипнуть в это дерьмо, нам с тобой придётся рискнуть своей шкурой. Нужно будет подогнать этот бензовоз вплотную к стене кирхи, вставить шланг в окно и насосом накачать в этот финский бункер бензинчику. После этого мы им устроим небольшой крематорий. Тут, правда, имеется большая загвоздка, одна пуля в цистерну этого бензовоза, и мы с тобой сами в крематории. Я тебя люблю и уважаю, поэтому сейчас приказывать не могу, ты сам решай – поедешь со мной или нет. Моё отношение к тебе не изменится. Правда, знай, что всё это провернуть гораздо сподручнее вдвоём. Один вставляет шланг в окно, а второй включает насос бензовоза.

Шерхан несколько обиженно посмотрел на меня, потом сплюнул и довольно громким голосом ответил:

– Товарищ старший лейтенант, ну почему вы меня обижаете? Разве я могу вас одного отпустить? Кто же вам будет прикрывать спину? Нет, я обязательно буду с вами. К тому же гибель в огне – не самый плохой вариант попасть на аудиенцию к Аллаху. Всё лучше, чем замёрзнуть или загнуться от пули снайпера. Неужели вы думаете, что мусульманин не может идти на смерть вместе с православным. Бог то у нас один, хоть вы называете его Христом, а мы Аллахом. Да и Родина у нас одна, и я, так же как и вы, готов за неё положить свою жизнь.

На этих словах Шерхан остановился, немного помолчал и вдруг громко выкрикнул:

– Аллах акбар!

Потом повернулся и молча направился на пассажирское место. Я, тоже загнав все мысли и сомнения подальше, забрался в кабину и запустил двигатель бензовоза. Автомобиль, также как до этого и бронетранспортёр, запустился сразу. Всё-таки немцы, нужно отдать им должное, умели содержать технику в полной готовности.

Моё решение подогнать бензовоз к кирхе, может быть, и было безрассудным, в стиле того Юрки Черкасова, которого некоторые командиры нашего эскадрона считали совершенно безбашенным пацаном, но даже присутствующая во мне сущность моего деда согласилась с таким планом. Этот, волею судьбы появившейся во мне тормоз всё просчитал, проанализировал и выдал вердикт – риск подогнать бензовоз к кирхе, под защитой дымовой завесы, не такой уж большой. Наши вряд ли увидят, а финны услышать могут, но стрелять не будут. Они все там ждут подхода подкреплений, а после появления перед штабом бронетранспортёра, который обстреляли русские, финны наверняка не удивятся, если услышат звук двигателя. Наоборот, подумают – командир подошедшего на помощь бронетранспортёра оказался умным человеком. Не полез под снаряды автоматической пушки, а, пользуясь дымовой завесой, смог подобраться к самому штабу.

План дальнейших действий тоже прошёл экспертизу моего внутреннего цензора. Первоначально я хотел, вставив шланг в окно кирхи и включив насос бензовоза, выждать в отдалении минут десять. Потом подбежать к этому окну, бросить внутрь бутылку с зажигательной смесью и быстро, насколько хватит сил, сматываться оттуда подальше. Но на эту задумку откуда-то изнутри возникла мысль, что такие планы сродни само убийству, ведь, действуя таким образом, я даже не доживу до момента, когда нужно будет бросать бутылку в окно. Проще взять и убить себя, стучась тупой головой о стену этой кирхи.

Внутренний голос мне буквально приказывал – после того, как подгонишь бензовоз вплотную к стене кирхи, немедленно сматывайся подальше. Не хрен ловить приключений на свою жопу. Финны быстро разберутся, что это диверсия, и какой-нибудь их дурак обязательно выстрелит по бензовозу. Даже если находиться метрах в десяти от взрывающегося бензовоза, то шансов выжить – ноль. Пять тонн бензина это не шутка. Нужно, подогнав бензовоз, тут же делать от него ноги, пока финны не опомнились. Если там окажутся умные люди и по бензовозу стрелять не будут, то, отбежав подальше, нужно самим открыть по нему огонь. Опыт моего деда говорил – взрыв такого количества бензина наверняка обрушит стену этой кирхи. А потом ликвидировать выживших финнов уже будет делом техники. Можно будет подкатить на бронетранспортёре и закидать там всё гранатами.

Однако мне не хотелось предавать первоначальный план, поэтому, после недолгой внутренней борьбы, появился компромисс. Я окончательно решил, что шланг в окно мы всё-таки вставим и начнём качать бензин в здание. Но после включения насоса быстро уматываем от кирхи подальше. Если бензовоз взорвётся раньше, чем выкачается весь бензин, то так тому и быть. Всё равно какое-то количество топлива попадёт в здание, и после взрыва там всё выгорит. Если же взрыва не будет, и весь бензин попадёт внутрь кирхи, то его пары сдетонируют даже от выстрелов самих финнов. А если и мы добавим туда огоньку, то ад для чухонцев начнётся уже здесь, и мы достойно отомстим за гибель наших братьев из 163-й дивизии.

Все эти размышления длились очень недолго, по крайней мере, к тому времени, когда двигатель прогрелся, весь план был готов и утверждён моим внутренним цензором. Больше меня не мучили никакие сомнения, цель была ясна, оставалось только воплотить её в жизнь. Тронулся я очень резко. Во-первых, на таких автомобилях я ещё не ездил, а во-вторых, мой организм всё ещё был доверху залит адреналином.

К стене кирхи я подъехал минуты через три, встал к ней вплотную, так, что выбираться из кабины нужно было через пассажирскую дверь. Первым выбрался Шерхан, он залез на крышу кабины и уже оттуда всунул шланг в верхнее окошко кирхи. После этого, я включил насос, и мы с ним бегом, не пригибаясь, бросились бежать в ту сторону, откуда приехали. О возможных пулях нам в спину никто уже не думал, мысль была только одна – быстрей свалить от этого передвижного крематория.

Слава богу, в нашу сторону никто не стрелял. Когда мы подъехали к кирхе, финны, наверное, услышали приближающийся рёв нашего двигателя. И, чтобы отвлечь внимание русских от нас, многократно усилили обстрел обложившего их взвода моей роты. Наши в ответ тоже усилили огонь и стреляли они только по незакрытому дымом фасаду здания. Одним словом, финны, как лемминги, делали всё, чтобы ускорить свою гибель.

Отбежав метров на пятьдесят, я наконец увидел Шерхана. Парень оказался быстрее, опередив меня в этом спринте, теперь он стоял, ожидая, когда я добегу до него. Встретившись, мы, уже вместе, пригибаясь, направились на край площади. Уже оттуда, укрываясь за стоящими торговыми ларьками, перебежками, двинулись в сторону периодически гавкающей снарядными очередями нашей пушки.

Когда, выбравшись из-за дымовой завесы, мы подбежали к очередному ларьку, чтобы укрыться от обстрела за его стенами, то там наткнулись на двух наших бойцов. Один из красноармейцев был ранен, но всё равно продолжал вести огонь по штабу финнов. Я стал выспрашивать у ребят, как тут обстоят дела и где находится командир группы. И в этот момент прозвучал последний аккорд реквиема под названием – осада финского штаба, он прозвучал солидно и грозно, картинка была тоже завораживающая.

Первоначально, заглушая все выстрелы стрелкового оружия, раздались звуки снарядной очереди нашего «Бофорса». Все пять снарядов обоймы этой автоматической пушки наконец-то попали в амбразуру, откуда стрелял финский пулемёт. Из этого узкого окошка наружу стали вылетать какие-то ошмётки. Потом, как бы в продолжение разворачивающейся драмы, раздался мощный взрыв. Это взорвался подогнанный нами бензовоз. И в завершение всего этого из всех видимых узких окошек этой кирхи показались языки пламени. Вся стрельба со стороны финнов прекратилась через несколько секунд, и наши стрелки успокоились.

– Финита ля комедия, – произнёс я вслух. Потом, повернувшись к Шерхану, подмигнул ему и пошутил: – Да, теперь хоть на глаза Бульбе не показывайся. Когда он узнает, сколько мы тут сожгли бензина, у него может сердце не выдержать. Ну ладно, может быть, он успокоится, получив в свой обоз бронетранспортёр. А что, вещь хорошая, будет на нём по позициям гуляш развозить.

Слегка прибалдевший от близкого взрыва Наиль шутку не понял и на полном серьёзе мне ответил:

– Да где же старшина найдёт водителей на этот броневик. Его козопасы только и могут, что стегать коняг, ну и в навозе, конечно, специалисты. По одной куче весь рацион лошади могут описать. Нет, нашему дубью не потянуть такую технику, они даже в своих берданках путаются – собрать-разобрать без чужой помощи не могут. Да и отберут у нас этот бронетранспортёр. Скажут – не положено в пехотной роте иметь бронетехнику. И всё! При этом никакая тыловая сволочь не скажет, а положено ли пехотной роте – сжечь девять танков, завалить кучу финнов, в несколько раз превышающих её численность, и уничтожить большой штаб противника. Вот это – можно! Это – всегда, пожалуйста, а вот трофеи, честно добытые в бою, это – нельзя! Эти козлы называют это мародёрством! Сами-то вон, по слухам, в Ленинград целыми машинами трофеи гонят. А тут за какую-нибудь финтифлюшку, надыбанную для бабы, грозят трибуналом.

Шерхан замолчал и зло сплюнул на снег. Я уже замечал, что натура Наиля имела слабость к добыче трофеев. Наверное, гены татарских воинов-добытчиков были в нём очень сильны. У Шерхана в нашем обозе, в санях, предназначенных для перевозки личного имущества красноармейцев, лежал самый большой из всех туго набитый вещмешок. Второй мешок, защитного белого цвета, сейчас висел за спиной Наиля. Правда, я прекрасно знал, чем он набит: там лежали топор, несколько автоматных дисков и кое-какие вещички, отобранные у финских егерей. А насчёт второго вещмешка я сам слышал, как старшина предупреждал Асаенова, чтобы тот заканчивал загружать общественные сани всякой чушью. Если прямо сказать, я и сам был неравнодушен к трофеям, наверное, и во мне говорили гены моих предков – казаков. Мой мешочек был не очень большой, но зато там лежали, кроме небольшого отреза шёлка, несколько золотых и серебряных побрякушек.

Минуты через три после того, как смолкли последние выстрелы, я выбрался из-за нашего укрытия и направился к горевшей кирхе. За мной туда же потрусили Шерхан и красноармеец Ивакин, раненый Петренко остался дожидаться санитаров. Подойдя поближе к зданию, я понял, какую цену мы заплатили за уничтожение этого штаба. Почти у самых стен этой кирхи лежало пять тел моих красноармейцев. Кого именно убили, разобрать было затруднительно. Жар от здания шёл такой, что ближе чем метров на семь к стене приблизиться было невозможно. Что же творилось внутри, можно было только гадать. Два обезумевших, горящих финна даже попытались выскочить из здания через центральный вход. И, естественно, попали под кинжальный огонь нашего станкового пулемёта.

Я остановился как раз напротив этого парадного входа, метрах в двенадцати. Всё пытался через разбитые снарядами «Бофорса» двери разглядеть, что там творится внутри. Но этот собор, наверное, строился очень давно, и в своё время он служил ещё как крепость, поэтому прямого хода в церковь не было, проход был изогнут в виде буквы Г, сразу же за первыми дверьми стояла стенка с небольшой бойницей. Именно поэтому и окна в этой кирхе были очень узкие, чтобы через них не мог пробраться человек. С одной стороны, для обороны это было хорошо, но с другой стороны, для финнов это явилось фатальным обстоятельством. Если бы человек смог выбраться через окно, то финны могли бы, пользуясь дымовой завесой, спокойно выбраться из здания и ударить во фланг нашей группе. Так же спокойно они могли бы вылезти из кирхи и отогнать бензовоз куда-нибудь подальше. Но кажущаяся непоколебимость этого здания сыграла с финнами злую шутку. Кирха оказалась стопроцентно надёжной мышеловкой. Из неё выскочить, не пользуясь этим или чёрным выходом, было совершенно невозможно. А эти выходы надёжно перекрывались нашим пулемётным и автоматным огнём. Кстати, взрыв бензовоза так и не обрушил стены этого здания, в чём была так уверена сущность моего деда. Наверное, бензина в цистерне оставалось очень немного, основная его часть была перекачана внутрь кирхи. По уничтожению логова финнов успешно сработал план Юрки Черкасова. Так что в данном случае права оказалась интуиция и дерзость, а не опыт и предусмотрительность.

За те несколько минут, пока я стоял и пытался разглядеть что-то внутри, жар не только не уменьшился, а, наоборот, стало совсем невыносимо стоять вблизи здания. Я, задом, стал отступать подальше и чуть не столкнулся с комвзвода-2 Климовым. Оказывается, он тоже подошёл и пытался разглядеть лица погибших красноармейцев. Меня он не окликнул раньше, думая, что я занят важными размышлениями о планах наших дальнейших действий. Поняв, что я освободился от своих размышлений, Климов, кивнув на тела погибших красноармейцев, каким-то потерянным голосом произнёс:

– Это я виноват, что ребята здесь легли. Какого чёрта я направил на это дело не самых опытных бойцов? Двое из этого отделения были совсем салаги, пришли с последним пополнением и, считай, в боях совсем не участвовали. Вот и растерялись, когда распахнули первую дверь и увидели стену, а вторая дверь была закрыта. В окна тоже не удалось забросить бутылки и гранаты, там изнутри они были закрыты какими-то бумагами. Наверное, финны развесили там карты и схемы. Вот ребята и разбудили этих гадов. Чухонцы с верхних окон кинули несколько гранат и только потом открыли огонь. При этом убили ещё двоих моих бойцов и трёх ранили. Потом попытались скопом выскочить из обоих дверей одновременно, но тут хорошо сработали наши пулемётчики. Они, пулями, буквально загнали этих сволочей обратно в их конуру. Неплохо проявили себя и ребята Шапиро – они из «Бофорса» всадили в этот дверной проём целую снарядную очередь. Этим они полностью отбили у финнов всякое желание делать вылазки, правда, потом, сколько ни стреляли, не могли попасть в оконные проёмы. Вот только в конце хорошо засадили по пулемётной точке. Эх, Юрка! Нужно было всё-таки мне в первой группе идти, думаю, я бы не растерялся и закинул в этот штаб несколько гранат.

Я положил свою руку на плечо комвзвода и ответил на его стенания:

– Серёг, хватит себя казнить! Это война, и здесь может произойти всё, что угодно. Могут и убить, знаешь, ни за хрен собачий. Финны ещё те волчары, им палец в рот не клади, сразу откусят. Это ещё нам повезло, что они не могли вылезти из окон. Сам же знаешь, что их там было человек восемьдесят. Ты же слышал, как пленные егеря говорили, что в кирхе, кроме офицеров штаба, располагаются два взвода, комендантский и связи. Поэтому ты правильно сделал, что не полез к стенам, а организовал оборону по периметру этого здания. Если бы не конструкция этой кирхи, и финны вылезли наружу, то они шапками бы закидали твой взвод. А представь, если бы, не дай бог, и с тобой что-нибудь случилось? Тогда вообще – сливай воду. Взвод остался без командира, а со всех сторон лезут опытные вояки. Тогда бы уж точно от взвода ничего не осталось, и вся наша операция пошла бы наперекосяк.

А оснований думать, что тебе удалось бы закинуть в окна гранаты, нет никаких. И неизвестно ещё, если бы даже и удалось всунуть несколько гранат внутрь, нанесли бы они такой ущерб, что финны не смогли бы обороняться и контратаковать. Если все входы в кирху были перекрыты, то вы по-любому бы нашумели и разбудили чухонцев. И результат был бы такой же, только у этих стен лежали бы не салаги, а самые опытные бойцы взвода, во главе с тобой. Так что, как ни жалко ребят, но это война, и здесь убивают. Твоё решение было абсолютно правильным, а за гибель красноармейцев мы хорошо отомстили. Считай, за каждого нашего парня мы взяли десять жизней финнов, и, заметь, это при наступательной операции, при штурме укреплённого здания. Молодец, товарищ Климов, если выживем, то я обязательно представлю тебя к награде, ну и погибших, и особо отличившихся, естественно, тоже.

Дальше продолжать беседу нам уже не позволила обстановка. Вдруг резко возросла интенсивность перестрелки на южном конце деревни. Чаще стали стрелять и на западе, там, где располагались гаубичные батареи. Относительно тихо было только на восточной окраине. Именно с той стороны мы и вошли в деревню. Там же располагался и наш последний резерв – обозники и повара, под командованием старшины.

Усиление стрельбы подстегнуло весь мой мыслительный процесс. Выходов было два – или всё сворачивать и потихоньку, с боем отходить в сторону нашего опорного пункта, или же ввязаться в уличные бои с финскими егерями. Первый вариант, казалось бы, был более предпочтительным, но сообщить всем нашим группам об этом решении было невозможно. Получалось, что отойти к окопам к подготовленным огневым точкам смогут не все подразделения. Те, кто не успеет это сделать, останутся в деревне, на верную гибель. Этот вариант меня полностью не устраивал. В эскадроне в каждого из нас хорошо вдолбили простой принцип – сам погибай, но товарища выручай. К тому же финские егеря не дали бы нам спокойно отступить. Нужно было бы кем-то пожертвовать, оставляя заслоны на их пути. Поэтому данный вариант я даже не рассматривал, а практически сразу начал думать, как организовать сопротивление в самой деревне. Продержаться нужно было совсем немного. По моим прикидкам, часа через два должны были подойти другие роты нашего батальона, а потом и основные силы полка.

Подумав пару минут, я начал отдавать распоряжения лейтенанту Климову:

– Значит, так, Серёга, сейчас отправляешь раненых к старшине, а с остальными красноармейцами, с приданным тебе пулемётом и орудием двигаешься на южную окраину деревни. Там, видать, егеря здорово прижали роту Сомова, нужно им помочь. Как дойдёшь до них, организуй в финских частных домах пару опорных пунктов. На вопли хозяев внимания не обращай, если будут очень сильно взбухать и мешать, расстреливай их на хрен или запри в каком-нибудь подвале. Будь с местными настороже, а то они запросто могут стрелять нашим ребятам в спину. Боец, который на санитарных санях доставит раненых к старшине, пускай привезёт тебе как можно больше боеприпасов. В деревне нам придётся бодаться с финнами ещё часа два, пока не подойдут остальные части нашего батальона. Да, ещё, чуть не забыл, ты предупреди своих орлов, чтобы не вздумали стрелять по бронетранспортёру с финскими опознавательными знаками – это наш трофей, и в нем буду находиться я с ребятами. И Сомову скажи, чтобы он предупредил своих красноармейцев. Я на этом броневике могу неожиданно подскочить и ударить в тыл егерям. Поэтому будьте настороже, когда я появлюсь на бронетранспортёре, нужно быть готовым к контратаке. Сигнал к её началу – красная ракета. Ладно, Серёг, – удачи тебе! Дай Бог, чтобы нам с тобой после этого сумасшедшего дня встретиться. Но, как говорится, осилит дорогу идущий. Будем живы, парень!

Я крепко обнял Сергея, потом, уже ничего не говоря, повернулся, окрикнул Шерхана, и мы вместе с ним быстрым шагом направились к нашей боевой колеснице, к нашему бронетранспортёру.

Глава 13

На улице стало уже совсем светло, и ощущение, что мы находимся где-то в преддверии ада, прошло. А буквально недавно, меньше часа назад, когда мы на бронетранспортёре выехали из дымовой завесы, было полное ощущение, что именно так выглядит дорога в ад. При выезде из дымовой мглы, где о земном существовании напоминали только запах гари и звуки выстрелов, мы сразу же попали в освещённое красными отблесками пожаров место. Там, к звукам выстрелов и запаху гари, добавилась ещё и вонь от отбросов из опрокинутых пулями мусорных контейнеров. Раньше в эти помойные баки складывали отходы со всех торговых ларьков, стоящих на этой площади. А сейчас, наверное, финскими выстрелами они были повалены и раскатились – помои из них вывалились, повсюду распространяя свои миазмы.

До бронетранспортёра мы добрались минут за десять. Дым от горевших танков уже немного развеяло ветром. Поэтому оставленных ожидать нас красноармейцев я заметил метров за пятьдесят. Они стояли возле догорающего дома бывшей пивной, наверное, грелись. Температура, по моим личным ощущениям, была ниже минус десяти градусов. Но это было немного, за время этой воины температура опускалась и ниже -30 градусов. Вот тогда было действительно невесело находиться на улице больше десяти минут. Можно сказать, нам очень повезло, что весь этот рейд происходил при температуре, близкой к -10 градусам. Для этой зимней войны такие условия ведения боя можно было назвать даже идеальными и очень комфортными. Можно было быть хотя бы уверенным, что если ты и залёг под огнём противника, то в ближайшие двадцать минут у тебя не отмёрзнут руки или ноги.

Подойдя поближе, я крикнул ребятам:

– Мужики! Заканчивайте там топтаться у огня. Пора уже надрать чухонцам их буржуйские задницы. Обещаю, что скоро нам опять всем станет жарко.

Утробно расхохотавшись на мои слова, Шерхан, отсмеявшись, развил мои мысли на этот счёт:

– Мы этим гнидам уже устроили несколько пионерских костерков, а сейчас поедем и вгоним их в могильный холод. А то, видишь ли, эти козлы привыкли к разным ваннам с лейками над головой. К тому же, говорят, что у них в мойках нет тазиков и ковшов. Представляете, у каждого буржуя имеется отдельная комната с ванной – туда проведены трубы с холодной и даже с горячей водой. Любят, суки, контраст – сначала льют горячую, а потом холодную воду. Наверное, вот после таких ванн и, затем, массажа голыми бабами они садятся за стол и пожирают свои анчоусы, заедая их ананасами. У-у-у, сволочи! Порву гадов голыми руками! Они получат от нас то, что любят! В крематории уже пожарились, теперь пускай в могилах охлаждаются.

Возбудив в себе классовую ненависть, он этими словами передал часть своих чувств и другим ребятам. После этого бойцы, перегнав меня, бросились к бронетранспортёру. Когда я подошёл, все красноармейцы уже сидели в открытом сверху бронеотсеке. Перминов и Пронин, как и было ранее обговорено, заняли место у пулемёта. Остальные разместились вдоль бортов у бойниц. Шерхан при этом придвинул к себе уже вскрытый ящик с трофейными гранатами. Все были готовы к нашему безумному рейду. Инструктировать ещё раз бойцов не имело никакого смысла. Громко крикнув, чтобы было слышно ребятам в кузове:

– Вперёд, и с песней!

Я залез в кабину бронетранспортёра и завёл двигатель.

Пока мотор прогревался, окончательно решал, кому в первую очередь нужно оказывать помощь? На северную и южную окраины деревни я уже посылал дополнительные силы. Теперь оставалась западная окраина. В той стороне действовала боевая группа под командованием Курочкина. Ряба со своими бойцами должен был сжечь стоявшую на окраине школу. В ней располагался на ночь почти целый батальон финской армии. Неполный взвод Рябы должен был уничтожить, по нашим подсчётам, около семисот финнов. Задача, казалась бы, невозможная, но школа была полностью деревянная, и на группу Рябы было выделено почти столько же бутылок с зажигательной смесью, как и на нашу. А мы всё-таки подожгли девять стальных чудовищ, и даже ещё осталась одна бутылка с этой адской смесью. Если сказать прямо, за Рябу в этой операции я беспокоился меньше всего. Он был просто прирождённый боец и командир. Несмотря на его невысокое воинское звание, всего лишь старший сержант, только Курочкина я мог бы оставить командовать ротой вместо себя, да и всей этой операцией тоже. Остальные, даже средние командиры, включая моего друга, комроты-2 Валерку Сомова, по моему мнению, не дотягивали, до уровня Рябы. А этот простой мужик, безо всякого образования, имел громадный авторитет среди красноармейцев и, кроме этого, обладал звериным чутьём, предчувствуя надвигающуюся опасность. Одним словом, он инстинктивно делал всегда то, что было нужно в данный момент для победы.

Но, кроме группы этого талантливого командира, который, несомненно, отобьётся от наступающих егерей, в том же секторе находились и артиллерийские батареи противника. Миномётный обстрел, которым мы периодически пощипывали их позиции, вряд ли повредит орудиям. Мины были небольшого калибра, и по этим большим площадям стреляло всего два наших ротных миномёта. Как только финны отгонят нас подальше, в дело могут вступить их пушки и тогда – горе нам и прибывающим на помощь нашим братьям из других частей нашего полка. Нужно было, пока у противника в рядах бардак и неразбериха, неожиданным ударом постараться повредить как можно больше их орудий. Тем более финны первоначально будут думать, что этот бронетранспортёр свой и подпустят нас к себе поближе.

Таким образом, нужно в первую очередь двигаться в сторону западной окраины деревни. Этого настоятельно требовала сложившаяся обстановка. Оставалось только надеяться на то, что сработает звериная интуиция Рябы, и он догадается, что в бронетранспортёре свои и не даст команду бойцам, забросать нас гранатами. Ещё я надеялся, что сейчас, когда стало светло, наши красноармейцы смогут разглядеть в бронированном кузове знакомые лица. Поэтому, перед тем как отъехать, я вылез из кабины и объяснил бойцам, что придётся снять шапки и высунуть головы так, чтобы они возвышались над бронированным бортом. Финны по своему бронетранспортёру стрелять не будут, а наши должны разглядеть знакомые лица, особенно физиономию Шерхана. Его лицо и шевелюру спутать с другими было невозможно. При первом же выстреле по бронетранспортеру моя команда теряла силу. И тогда можно было прятаться за броню. После этих последних распоряжений я уселся в кабину. Ещё раз взглянул на нарисованные схемы расположения батарей и тронулся с места.

Чтобы хоть как-то обезопасить не закрытых бронёй ребят, я сразу же резко нарастил скорость движения. Несколько минут такого темпа, и мы уже въезжали в расположение гаубичной батареи. Как я и надеялся, во время этого броска по нашему бронетранспортёру не было произведено ни одного выстрела. Хоть я и видел финских солдат, но они не стреляли. От двоих из них мы проехали совсем близко. Финны с удивлением проводили взглядом наш броневик, что-то их явно очень удивило. Но я с удовлетворением заметил, что руки их так и не потянулись к оружию. Когда мы миновали этих финских егерей, меня осенило, что же было не так у нас в кузове.

«Вот же дурак, – подумал я про себя, – в бронеотсеке, среди европейских лиц, торчит азиатская физиономия Якута. Какого чёрта я не приказал ему спрятаться за броневым бортом?»

Это была явная оплошность, которая могла стоить жизни моим подчинённым. Я, от досады на свою тупость, даже выругался матом. Но, как говорится, дуракам везёт, и мы безо всяких эксцессов благополучно миновали эту передовую финскую часть. Когда я отдавал распоряжение снять шапки, мне даже и в голову не пришло, что внешность некоторых моих красноармейцев серьёзно выдаёт их принадлежность к разным национальностям, что было совсем не обычным делом в рядах противника. Но мне они были все братья, и за жизнь каждого из них я нёс ответственность перед Богом. Потом я подумал, может быть, и в Финляндии есть северные народы, и их тоже призывают в армию. Ведь не выстрелили же финны в нас, значит, и у них в армии, пусть редко, но встречаются такие же лица. На этом я успокоился, тем более что мы уже въезжали на территорию, где располагалась гаубичная 120 мм батарея.

Финнов из разных щелей при нашем появлении выскочило довольно много. Наверное, думали, что прибыло начальство. Под это дело они даже пошли на риск попасть под осколки мины. Я насчитал на видимом пространстве четыре следа от взрывов наших мин. Даже не притормаживая, я проскочил метрах в четырёх от группы встречающих наш бронетранспортёр финских офицеров. Это было видно по знакам различия. Здесь все были одеты в обычную зимнюю форму. Не было ни одного человека в белом маскхалате. Спешил я к позициям двух, ранее замеченных мною зенитных пушек «Бофорс». Именно они могли представлять для нас самую большую опасность.

Миновав выставленные в ряд четыре 120-мм гаубицы, подъехал к позициям «Бофорсов». Они стояли на расстоянии метров тридцати друг от друга. Я остановил бронетранспортёр как раз между ними. Развернулся так, чтобы пулемёт, расположенный над моей кабиной, смотрел точно на столпившихся, на батарею финских артиллеристов. Бойцы орудийных расчётов «Бофорсов» находились на своих местах и с недоумением наблюдали за нашими манёврами. Ни один из финнов так и не догадался до последнего момента, что наступили последние секунды их жизни.

После того как бронетранспортёр занял нужную позицию, я взял автомат, стоявший в специальной стойке, вылез на подножку и в упор расстрелял ближайший ко мне расчёт зенитного орудия. Перед тем как нажать на курок, я крикнул:

– Перминов, огонь по дальним финнам! Шерхан, мочи на своей стороне расчёт «Бофорса».

Отстрелявшись по зенитчикам, я запрыгнул в бронированный отсек к ребятам. Оттуда выпустил оставшиеся в диске патроны по суетящимся, как тараканы, финским артиллеристам. Больше половины из выстроившихся для встречи начальства финнов уже лежало на снегу. Остальные, как крысы, пытались сбежать с позиции батареи, но мало кому в конечном итоге удалось спастись. Расстояние до финнов было смешное, всего-то метров двести, даже огонь из автоматов был результативен, а что уж тут говорить про пулемёт. Тем более артиллеристы были без маскхалатов и представляли собой отличные мишени. Краем глаза я замечал, как Якут вставлял всё новые и новые магазины в свою винтовку. Он был в эйфории, и я первый раз увидел, что этот невозмутимый, можно сказать, каменный человек, весь раскраснелся от возбуждения. Наверное, он шел на собственный рекорд по скорострельности и по количеству поражённых целей.

Весь этот ураган огня продолжался несколько минут. Когда беготня у финнов закончилась, мы прекратили стрелять. Только Якут продолжал изредка постреливать, выискивая ещё живых артиллеристов. Надо сказать, что перевозбуждённым в этом бою был не только Якут, у всех ребят глаза горели нездоровым блеском. Да и сам я чувствовал, что нахожусь в состоянии какого-то куража – хотелось немедленно броситься и безоглядно крушить финнов, от нетерпения даже начали дрожать руки. Стрелять, взрывать и давить чухонцев – вот, что хотелось моему молодому, агрессивному организму, и наплевать при этом на подстерегавшие нас опасности. От ощущения собственного всесилия кружилась голова, все эти финны представлялись просто фигурками на шахматной доске. Казалось, махни рукой и все эти пешки и ладьи окажутся на полу у твоих ног. Конечно, было с чего почувствовать себя непобедимыми – ведь мы вшестером перестреляли всю батарею «бога войны».

Но вся эта эйфория быстро сошла на нет, когда я увидел, что в нашу сторону, на лыжах, цепью двигаются финские лыжники в маскхалатах. Наверное, это были егеря, обеспокоенные стрельбой у себя в тылу. До лыжников оставалось метров шестьсот и буквально через несколько минут они могли оказаться вблизи нас. А мы ещё не выполнили основной задачи – так и не привели полностью в негодность орудия этой батареи. И нам до того времени, когда финны вновь установят порядок и управляемость в своих рядах, нужно было уничтожить ещё четыре артиллерийских и две миномётных батареи. Именно столько их у меня было отображено на схемах.

Я понимал, что задача невероятная, но пользуясь полной неразберихой и тем, что мы обладали трофейным бронетранспортёром, попытаться выполнить её стоило. В любом случае эффект бардака в финском тылу мы обеспечивали. А значит, егеря не смогут со всеми имеющимися у них силами навалиться на наши боевые группы. Остановить одним стрелковым оружием чухонцы нас не смогут, поэтому, порезвиться здесь мы сможем на славу. Конечно, пока есть боеприпасы, а их мы набрали с избытком. Пожалуй, первый раз за всю эту войну имели такой боезапас. И самое смешное, что вооружены были исключительно трофейным оружием: патроны и гранаты были добыты у противника, да и броневик у нас тоже был трофейным. Из отечественного оружия у нас был только мой револьвер и штук двадцать патронов к нему. Ну, ещё граната Ф-1, припрятанная у меня в кармане.

Однако времени до подхода финнов у нас оставалось совсем немного, поэтому я, чтобы прервать эйфорию моих бойцов, резко и громко скомандовал:

– Внимание, приближаются финские егеря! Перминов и ты, Якут, – обеспечьте огнём, чтобы они сразу и надолго залегли и не мешали нам взрывать орудия. Шерхан, ты бери гранаты, сейчас я буду подъезжать к каждому орудию, а ты аккуратно будешь опускать в каждый ствол по гранате. Потом быстро дёргаем к следующей батарее. Если там получится всё сделать, как здесь, то слава богу. Если нет, то Перминов пулемётом разгоняет расчёты подальше от орудий, а ты, Якут, выбиваешь офицеров. Шерхан, ты так и остаёшься гранатомётчиком, автомат можешь отложить подальше. Серёга, а ты остаёшься за автоматчика, поэтому придётся посуетиться – левая и правая стороны должны быть надёжно прикрыты автоматным огнём. Если на следующей батарее тоже установлены зенитки, то в первую очередь весь огонь по ним. С орудиями потом разберёмся. Всё, мужики, время пошло!

После этих слов я, уже ни на что не обращая внимания, схватив свой автомат, быстро забрался в кабину и почти сразу тронулся. Как только броневик сорвался с места, наверху, над крышей застрочил пулемёт. Я даже не смотрел на результаты его работы. Всё моё внимание было сосредоточено на управлении бронетранспортёром. Нужно было подкатывать почти вплотную к стволам орудий, чтобы Шерхан, прямо из бронеотсека, мог положить в ствол гранату. Вся эта операция по превращению всех четырёх 120-мм орудий в металлолом заняла от силы десять минут. После этого я, описав на бронетранспортёре полукруг вдоль залёгших егерей, поехал в сторону следующей батареи. Когда я проезжал мимо лежащих финнов, то мне показалось, что живых из этой группы уже никого не осталось.

Последующие за этим боем полтора часа слились в моём мозгу в одну картинку. Мы на скорости влетаем на позицию батарей, пулемётным огнём уничтожаем не успевших спрятаться финнов, потом я на бронетранспортёре объезжаю все орудия, а Шерхан впихивает в их стволы гранаты. Картинка немного видоизменялась только тогда, если это была миномётная батарея, или если невдалеке стояло зенитное орудие. Все эти многократно повторяющиеся действия мы выполняли уже как совсем привычную работу. Всё закончилось только тогда, когда у финнов больше уже не осталось артиллерийских и миномётных батарей.

Удивительно, но мы вшестером, считай, полностью уничтожили целый артиллерийский полк, практически не вступая в длительные боевые действия. Наш бронетранспортёр метался по финским позициям, как меч Немезиды – спасения и защиты от него не было. Единственное, чем финны могли бы нас остановить – применить зенитные орудия «Бофорс», но их мы уничтожали в первую очередь. Наш бронетранспортёр навёл на егерей такой страх, что теперь, как только они видели его силуэт, то сразу же расползались по разным щелям, как тараканы. За всё время нашего буйства со стороны егерей была предпринята всего лишь одна попытка нас нейтрализовать. Человек двадцать финнов попытались к нам подобраться и закидать бронетранспортёр гранатами. Но сегодня Якут был в ударе, он в одиночку отстрелял десять егерей, остальных, которые не разбежались, уничтожил Перминов из пулемёта.

Даже после ликвидации последней батареи кураж у меня не прекратился. Я заметил вдалеке улепётывающих из деревни финнов. Их было много – человек сорок. Наверное, во мне взыграл какой-то древний инстинкт, и я, как гончий пёс, ни о чём не думая, направил бронетранспортёр им вдогонку. Финны были на лыжах и двигались по снежной целине. Благо рассудок всё же присутствовал в моей воспалённой голове, я старался держаться наезженной трассы. Километров через пять этой погони я наконец приблизился к ним на расстояние прицельного выстрела. Сразу же начал работать наш пулемёт. Финны залегли, а я, чтобы не подъезжать к ним по снежной целине, решил забраться, следуя по дороге, на горку. И уже сверху, не торопясь, отстрелять этих долбаных финнов. Кого не достанет пулемётом Перминов, о тех позаботится Якут.

Как только я заехал на эту возвышенность, бронетранспортёр содрогнулся от удара, и двигатель заглох. А сверху истерически забился наш пулемёт. Только после этой резкой остановки я начал приходить в себя, и этот процесс резко ускорился, когда, внимательно посмотрев во все смотровые щели, обнаружил, что наш бронетранспортёр стоял, можно сказать, прямо посередине финских оборонительных позиций. Метрах в семидесяти напротив моей водительской двери был хорошо виден окопчик, с установленным там станковым пулемётом. Финны как раз передвигали и поворачивали «максим» так, чтобы он стрелял в нашу сторону. Эти манипуляции подействовали на меня, как красная тряпка на быка. Я молниеносно схватил автомат, распахнул дверь и одной длинной очередью прекратил это безобразие. Финны повалились – по характеру их падения я определил, что это уже были не бойцы, а клиенты гробовщика.

Из бронеотсека, ни на секунду не прерываясь, строчили пулемёт и автоматы. Звуки очередей нашего оружия заглушались довольно частыми чокающими звуками пуль, попадающих в броневик. Финны вели по бронетранспортёру не менее интенсивный огонь, чем мы по ним. От этих мерзких звуков попадания пуль я окончательно пришёл в себя. Наконец-то до меня дошло, что я тоже смертен и, открыто стоя прямо на подножке броневика, представляю отличную мишень.

Сгруппировавшись, в три движения оказался в кузове среди ребят, под надёжной защитой брони. Лёжа на полу, немного отдышался и только потом оглядел бронеотсек. Все были заняты делом, и никто из ребят даже не повернулся, чтобы посмотреть, в каком состоянии я к ним завалился. Перминов, не отрываясь от пулемёта, периодически переводя его ствол на новые объекты, вёл интенсивный огонь. Его напарник, сидя на полу, набивал пулемётные ленты патронами. Перед ним стояло два открытых ящика с ними. Один ящик был с патронами для пулемёта, они же подходили и для винтовки Якута, второй – с боеприпасами для автоматов «Суоми». Три ящика пулемётных патронов мы нашли в кузове бронетранспортёра. Ящик автоматных патронов наша группа привезла с собой ещё с егерского блокпоста. Сейчас этот ящик тоже был открыт, Пронин, по-видимому, успевал набивать патронами и автоматные диски, несколько уже готовых лежали невдалеке. Снаряжал он и магазины для снайперской винтовки Якута. Шерхан и Сергей, расположившись у разных бортов, вели автоматный огонь по финнам. Якут сквозь амбразуру заднего борта часто стрелял из снайперской винтовки. По-видимому, он вёл огонь по егерям, которых первоначально мы и преследовали.

Перезарядив автомат, я поднялся на корточки и в таком положении начал передвигаться по периметру бронеотсека. Такой способ передвижения полностью скрывал меня за броневыми бортами и позволил в свободные амбразуры оглядеть всю панораму перед нашим бронетранспортёром. И тут я окончательно понял, в какое дерьмо по моей вине мы вляпались. Со всех сторон были финны, мы оказались в полном окружении.

Нас спасало только то, что ближайшие финские окопы были метрах в пятидесяти от нас, и оттуда было невозможно докинуть до бронетранспортёра гранаты. Огонь из стрелкового оружия для нас был совершенно безопасен. Ближайшие же, смертельно опасные виды вооружения находились на расстоянии метров в сто пятьдесят. Справа от дороги виднелась позиция «Бофорса», а слева, в небольшой ложбинке располагалась миномётная батарея. Но по этим целям очень хорошо поработал из пулемёта Перминов. Там повсюду валялись кучи трупов финских солдат. Позиции «Бофорса» и миномётной батареи были полностью открыты с нашей стороны и хорошо просматривались. У финнов всё было хорошо подготовлено для обороны по основному фронту, но они даже не предполагали, что кто-то наберётся такой наглости, чтобы появиться у них в тылу. И что всё это произойдёт так молниеносно и неожиданно.

Рассматривая расстрелянный нами расчёт «Бофорса», я поразился выучке этих финских артиллеристов. Они успели за несколько минут, после появления бронетранспортёра на горизонте и определении его как вражеского: развернуть орудие, прицелиться и выпустить по нам очередь из пяти снарядов. Слава богу, в броневик попал только один, да и то в моторный отсек. Да! Это были настоящие профессионалы и отличные солдаты. К их несчастью, они тоже напоролись на огонь мастера. Перминов не растерялся и одной длинной очередью буквально растерзал наводчика, подносчика снарядов и заряжающего. В этот момент финны как раз заменяли магазин со снарядами «Бофорса». Второй очередью Перминов окончательно добил весь остальной расчёт этого орудия. Потом он занялся миномётной батареей. После её уничтожения он стал работать по окопам, не давая финнам никакой возможности и носа оттуда высунуть. Не говоря уже о том, чтобы выбраться из окопа, приблизиться к нам и кинуть гранату. Об этом мне доложил сам Перминов, пока вставлял в пулемёт новую ленту.

Из докладов автоматчиков стало ясно, что они в основном занимались удерживанием финнов в окопах. Хотя, кроме этого, в зоне ответственности Сергея была открытая с нашей стороны пулемётная позиция «максима». И там лежало три трупа финских пулемётчиков.

«Да, нехило мы сюда заехали, – подумалось мне, – чуть ли не целый укрепрайон финнов уничтожили».

Когда я добрался до Якута, вся моя эйфория куда-то улетучилась. С этой стороны нам грозила самая большая опасность. Финны цепью, периодически залегая, упорно двигались на сближение с нашим бронетранспортёром. До них оставалось метров семьдесят. Якут явно не мог одиночными выстрелами из своей винтовки остановить это движение. Хотя вдоль всего пути финнов были заметны многочисленные бугорки – это были мёртвые егеря, одетые в маскхалаты. Пристроившись рядом с Якутом, я в две очереди опустошил магазин автомата, потом вставил новый и, стреляя уже более короткими очередями, использовал и его. Только после отстрела третьего диска егеря окончательно залегли.

Но для Якута даже лежащие финны представляли хорошую мишень. И егеря не выдержали этого убийственного, методичного отстрела. Они, явно по команде, все вместе подскочили и бросились назад, возвращаясь в снежную целину. Когда мы преследовали эту группу, я предположительно оценивал число егерей человек в 40–50, сейчас от наших пуль удалось скрыться не более десяти финнам.

Ликвидировав угрозу с заднего борта бронетранспортёра, я отложил автомат, уселся на днище бронеотсека и задумался. Положение создалось снова патовое, финны не могли до нас добраться, а мы не могли даже высунуть нос из нашего бронированного убежища. При этом мы являлись сильнейшим раздражителем для финнов. И своим появлением очень сильно ослабили оборону этого участка фронта. Пока мы здесь находились, было невозможно заткнуть эту дырку в обороне. Одним словом, мы буквальным образом являлись костью в горле врага. Я не сомневался, что вся эта линия обороны была предназначена для отражения атак прорывающейся из окружения 44-й дивизии.

Долго в таком положении ситуация оставаться не могла, финны любой ценой постараются вырвать эту занозу из линии своей обороны. Вопрос о нашем существовании являлся только вопросом времени. Наверное, уже сейчас финны подтягивают сюда артиллерию. И как только они это сделают, то в течение нескольких минут превратят нас в бешбармак. Нужно было срочно что-то предпринять.

Как я ни размышлял, но лучшего метода спасения от огня артиллерии, чем прорыв в финские окопы, не придумал. Определившись с этим решением, я начал инвентаризацию нашего боезапаса. Особенно меня интересовало, сколько у нас осталось гранат. Их оказалось всего пять штук. Да! Хорошо же мы их попользовали в нашем рейде по финским батареям. Из двух ящиков по сорок штук осталось только пять гранат. Патронов было тоже не очень много. Но делать нечего. Сидеть и ждать милости от финнов не стоило. Они не дураки, и совсем далеки от благотворительных намерений в пользу русских.

Я уже начал инструктировать своих красноармейцев, когда услышал отдалённые крики «ура». Бросившись к бронещиту пулемёта, я выглянул наружу. Где-то в километре от нас увидел наступающие цепи русских солдат. Бойцы были на лыжах и двигались в нашу сторону довольно быстро. И что было важно, центр их атаки как раз приходился на ту дыру, которую мы пробили в обороне финнов. Особенно согревал мою душу тот факт, что в ответ на эту атаку со стороны финнов раздавались только ружейные выстрелы. И выстрелов этих было не так уж и много.

Получалось, что на этом участке мы уничтожили все вражеские пулемёты.

Долго не думая, я отдал приказ на атаку по намеченному плану. Мы дружно выпрыгнули из бронетранспортёра и бросились к заранее выбранному окопу. Метрах в двадцати от него мы залегли, я и Шерхан бросили туда по гранате. Сразу после их взрывов мы в мгновение ока оказались под защитой земли в окопе. Финны, наверное, были сильно увлечены отражением атаки русских и слишком поздно среагировали на наш бросок. Первые выстрелы в нашу сторону раздались только после взрывов гранат. Но было уже поздно, мы вырвались на оперативный простор. При этом все целы и без малейшей царапины. Только у Пронина была немного обожжена щека, в неё случайно попала горячая гильза.

Ввалившись в окоп, мы сразу же двинулись по нему в глубь финской обороны. Впереди шёл я, за мной Шерхан, замыкал нашу цепочку Якут. Движение по этому окопу напоминало прогулку с посещением тира. Чухонцы даже и не подозревали, что у них в окопе русские. Всё их внимание было приковано к приближающимся лыжникам. Минуя каждый изгиб окопа, я отстреливал по нескольку финнов, и мы шли дальше. До появления большого блиндажа мы даже не применили ни одной гранаты. Только наткнувшись на зев этого блиндажа, Шерхан бросил внутрь одну гранату. Ворвавшись туда сразу после взрыва, он буквально через несколько секунд появился обратно, пожал плечами и изобразил на пальцах ноль.

Во время нашего движения я периодически выглядывал из окопа, отслеживая момент приближения наших лыжников. Увидев, что до них осталось метров пятьдесят, остановился и заставил Сергея громко ругаться матом. Он был известный в нашей роте матерщинник. Моя уловка сработала, и я увидел, как опустилась рука с гранатой у наиболее приблизившегося к нашему окопу красноармейца. До этого лицо у него было довольно злое и сосредоточенное, но когда до его ушей донёсся очередной выверт Сергея, боец даже приостановился, а губы у него непроизвольно расплылись в блаженной улыбке. Вот так мы встретились с нашими братьями из 44-й стрелковой дивизии. Потом были крепкие мужские объятия, невольные слёзы радости и последующие за ними бесконечные расспросы.

Глава 14

Страницы: «« « 123456 » »»