И маятник качнулся… Иванова Вероника

Потому что не да!

«Грубиян… Если кот останется с вами ещё на пару недель, твои спутники разорятся…»

Я вздохнул. Права, поганка.

Что предлагаешь?

«Отправить котика восвояси…»

Но как?

«Он не может вернуться сам, потому что слишком долго пробыл в шкуре…»

Согласен. Но я чем могу помочь?

«Проведи Обращение вместе с ним…»

С ума сошла?!

«Любопытно будет попробовать…» — мечтательно протянула Мантия.

Я не могу участвовать в Обращении!

«А это от тебя и не требуется… Всего лишь направь его…»

Направить… И что для этого нужно?

«Из Единения Глаз перейти к Единению Сознаний… Далее — по обстоятельствам…»

Ты поможешь?

«Решился?»

Ну… Да. Раз уж я нашёл того, кого искал, нужно довести дело до конца.

«Хвалю за сознательность…»

Нашла, чем обрадовать… Мне почему-то совсем не хочется…

«Разве твоё желание играет роль?»

Я вздохнул и провёл пальцами по ремешку на правом запястье.

Не играет никакой роли, ты совершенно права. Что ж, ждать нечего, начнём! Только не оставляй меня без присмотра, ладно?

«Как всегда…» — успокоила Мантия.

Я встал на колени и положил ладони на щёки шадды, сразу же отсекая все ощущения от контакта с чужим Кружевом. Не до вас сейчас, противные. У меня совсем иная цель…

Зрачки шадда становились всё шире, растекаясь по радужной оболочке. Вот остался всего лишь тоненький янтарный ободок, а вот и он пропал… Глубокие чёрные озёра потащили меня за собой, но я прошёл мимо. Прошёл насквозь. И очутился там, где не нужны слова. Там, где властвуют образы…

Единение не было полным — иначе я бы не смог контролировать сознание шадда отдельно от своего. Я наблюдал, погружаясь в хаос чужих воспоминаний и ощущений…

Сначала я увидел со стороны себя. М-да, зрелище жалкое: глаза опухшие, волосы растрёпанные, на лице застыло выражение отчаянной растерянности, смешанной с усталой решимостью. Бледный, как покойник. Ну да, последние дни мне пришлось попотеть, да и сегодняшний труд не прибавит сил… Ладно, проехали…

Вспышками проследовали лесные пейзажи, отдалённо напоминавшие ту местность, по которой следовал наш крохотный караван, но неуловимо отличавшиеся запахами и тонами. Что же это значит? По впечатлению очень похоже на Россон, только… Он был в северной части долины? Я вытащил его из таких далей? Невероятно! Впрочем, при участии Рианны многие сны могут стать явью…

Образы мутны и неконкретны. Понятно, это как раз период действия накров. А что же было до того? Ныряю дальше.

Ах, дрянь какая! Не будет тебе ни молебна, ни памятника! Моя знакомая магичка, будь она неладна… Жаль, что не удаётся подробно рассмотреть, что именно она проделала с телом шадда, — сознание кота находилось в весьма помрачённом состоянии и воспринимало только самые простые вещи… О, а вот это уже интересно! Я был прав: его пытались склонить к сотрудничеству, но мальчик отказался. По глупости? Из упрямства? Решил поиграть в благородство? Погадаем на досуге…

Стоп. Если я буду продвигаться такими темпами, у меня уйдёт не один день, чтобы добраться до сути. Надо ускорить процесс… И я скользнул глубже, ввинчиваясь в самые дальние слои…

Калейдоскоп лиц, эмоций, обрывки мыслей — я пропускал всё, что не имело отношения к цели моего Единения. Можно было подсмотреть много занятного, но вторжение в чужой мир несло на себе отпечаток некоторой гадливости — я ведь даже не гость. Моё присутствие терпят в силу необходимости. Вот если бы пригласили…

Дальше, дальше, дальше… В детство. В тот день, когда он впервые удачно обернулся. Ещё одно усилие… Готово!

Яркие краски. Певучие звуки. Восторг. Потрясение. Счастливая дрожь во всём теле. Маленький шадд задыхается от избытка чувств. Мир перед глазами кружится и мерцает. Водоворот восхищения. Восхищения от прикосновения к тайне. Прикосновения к могуществу. Обретение себя… Котёнок едва не тонет в хаосе ощущений — но в тот момент, когда сознание готово раствориться, путаницу образов прорезает яркий луч.

Нежность. Ласка. Гордость. Любовь. Сколько всего и сразу! В глазах одного человека… Точнее, шадды в человеческом облике. Женщина. Немолодая. Некрасивая. Но сколько тепла в прикосновении её рук…

Я так увлёкся восприятием чужого сознания, что оставил без контроля своё. И оно отомстило, бесстрастным клинком вырезав из моей памяти и предъявив всем желающим те несколько минут, когда ваш покорный слуга…

Убивал песчаную кошку.

Мне показалось, что моё сердце нерешительно замерло на месте, словно раздумывая, стоит ли продолжать биться. Я убил шадду. Я убил его тётушку. Печально? Да. Но я не знал, что убиваю ту, которая была с котёнком в миг первого Обращения!

Что я наделал… Я не просто заслуживаю упрёка, я… Отнял самое драгоценное, что может иметь метаморф. Направляющий зачастую ближе, чем мать: та всего лишь подарила жизнь. А Направляющий Обращение дарит своему подопечному весь мир. Котёнок был привязан к своей тётушке так сильно, что я невольно позавидовал их близости. Вспышка чужого счастья всегда выжигает твою душу…

Я потерял концентрацию и сделал страшную ошибку. Кот стал свидетелем убийства, которое я совершил. Но если бы он только «видел»… О нет! Он чувствовал всё то же, что проходило в тот приснопамятный момент через моё сознание.

Ярость. Злость. Ненависть…

Он нашёл в себе силы вырваться из моих воспоминаний. Наверное, шок окончательно помог ему начать Обращение. Самостоятельно. Я мог более не вмешиваться в ход событий: освежил в памяти шадда то, что необходимо, и хватит.

Я устал, милая. Выведи меня.

«Через мгновение…»

Мантия не стала церемониться и выдернула меня из Единения одним резким рывком. Мир качнулся и вновь занял положенное ему место. По моим ладоням, лежащим на щеках юноши, бежали ручьи слёз.

— Зачем? — сначала тихо, а потом в полный голос, захлёбываясь горечью, спросил котёнок. — Зачем ты убил её?

Он скинул мои руки, вскочил, шатаясь, словно травинка на ветру.

— ЗАЧЕМ ТЫ УБИЛ ЕЁ?

Зачем… Я не мог поступить иначе. Да я просто испугался! Испугался и не сообразил, что накры могут спутать ощущения оборотня. До последнего момента я подсознательно рассчитывал, что она одумается. Остановится. Наверное, нужно было помочь, но я ещё не умел это делать. Я был на другой Ступени… И эта мелочь стоила женщине жизни.

Я и сам готов был зарыдать. Если бы мог. Но плач над ушедшими был мне недоступен. Только в горле ворочался горячий комок виноватой досады…

— ЗАЧЕМ ТЫ УБИЛ ЕЁ?

Крики разбудили моих спутников, и печальная сцена оказалась под обстрелом четырёх пар глаз, которые удивлённо перескакивали с моего опустошённого лица на переполненное болью лицо юноши, ещё совсем недавно пребывавшего в ином облике.

В человеческом виде кот производил странное впечатление. Развитый, но всё же слишком хрупкий, чтобы равноценно оборачиваться в того мощного зверя, которого я имел удовольствие вызвать. Чем слабее влияние Правила Пропорции,[39] тем выше уровень метаморфа (или наоборот?) — это я затвер-дил назубок. Следовательно, в иерархии своего племени этот котёнок стоит высоко. Но насколько?

Безучастно наблюдая за слепыми метаниями шадда по поляне, я в который раз удивился вполне объяснимому несоответствию: человеческое и звериное воплощения оборотня растут по-разному. Зверь взрослеет и входит в силу очень быстро а человек… Человек зачастую задерживается в развитии. Вот и этот юноша мог быть старше меня, но выглядел… В лучшем случае — младшим братом. Да и, откровенно говоря, вёл себя как малолетний ребёнок. С другой стороны, если бы он полез на меня с кулаками… Или с когтями… ваш покорный слуга находился в такой прострации, что Щит, поднятый Мантией, мог стать для метаморфа смертельно опасным — без моего контроля…

Черты лица приятно тонкие. Поддерживается чистота крови? Наверное. Значит, из древних родов. И волосы… Совсем как у его тётушки — пепельно-светлые…

Странное чувство — словно я развалился на две половинки, одна из которых неуклонно погружалась в пучину необъяснимой тоски, а вторая продолжала присутствовать в реальности, но не могла понять, что происходит, и, самое главное, не имела ни малейшего желания понимать…

Пласты задрожали. Мелко-мелко. По Складкам пробежала лёгкая рябь, предшествующая открытию Тропы. Я сделал над собой усилие и поднялся на ноги. Кто бы ни собирался нанести визит, встретить его надлежит стоя, со всем возможным почтением, потому что по этой Тропе не может прийти никто, кроме…

Моего старого знакомого.

Шадд’а-раф был настолько тактичен, что появился из-за деревьев, а не возник посреди поляны, как не закончившие обучение маги. С момента нашей последней встречи он ничуть не изменился, и эта маленькая деталь остро кольнула остатки самолюбия: я и раньше-то был далёк от совершенства, а сейчас и вовсе выглядел как ходячий труп. Впрочем, мой внешний вид никого не интересовал. Шадд’а-раф смотрел только на зарёванного юнца, нарезающего круги по холодной траве.

Закладывая очередной вираж, котёнок наткнулся на высокую статную фигуру, по обыкновению упрятанную в серое одеяние. Наткнулся и застыл как вкопанный. Несколько секунд он, не мигая, смотрел в лучащиеся нежностью и заботой глаза старика, а потом всхлипнул, выдохнув:

— Отец…

Шадд’а-раф раскрыл объятия:

— Иди сюда, giiry.[40]

Юноша прижался к широкой груди, пряча слёзы в складках отцовской мантии. А я почти на минуту забыл, как нужно дышать…

Только обострившееся жжение в груди вырвало меня из плена потрясения. Как просто… И как больно.

Теперь я знал то, что тревожило моё любопытство, и с отвратительной ясностью понимал: лучше бы мне остаться в неведении. Относительно всего. Я думал, что на сегодня удары закончились, но нет: главный удар — в спину — судьба приберегла на десерт. Что ж, Слепая Пряха, поздравляю! Тебе одним лёгким жестом удалось сделать то, что оказывалось под силу лишь избранным насмешникам. Ты почти убила меня…

Каждый вдох давался с трудом. С великим трудом. Просто потому, что сознание не видело надобности в продолжении существования. В самом деле, к чему топтать землю, если тот, кому ты безгранично доверял (пусть в глубине души, наивно и по-детски), разорвал твоё сердце?

Я чувствовал себя преданным. Привычное ощущение, но в этот раз оно засверкало новыми гранями. Как странно: сколько бы ни жил на свете, сколько бы всего ни успел узнать, каждый рассвет приносит с собой что-то ранее невиданное…

Ноги отказывались гнуться. Почти совсем. Но я добрёл до фургона и вцепился пальцами в заднюю стенку. Исключительно чтобы не упасть. Голова была на удивление ясной, но мышцы лица словно окаменели — я даже не мог закрыть глаза и перестать смотреть, как счастливый отец прижимает к своей груди вновь обретённого сына — поэтому пришлось повернуться к ним спиной.

Я не злился. Яростное отчаяние перешло все границы и превратилось в непонятное спокойствие. Как будто я втайне ожидал чего-то подобного, и теперь, став свидетелем воплотившихся кошмаров, бесстрастно констатировал: да, всё так печально, как ты и представлял. И даже ещё печальнее…

— Ma’daeni… — раздалось сзади. Голос старика дрожал. От радости, конечно: получил назад сыночка, в целости и сохранности, здоровее, чем был.

Следовало бы промолчать, сделать вид, что я ничего не слышу и не вижу, но любопытство последний раз робко тронуло лапкой моё сердце. Я развернулся лицом к шадд’а-рафу. Поворот получился медленным и болезненным — любое движение вызывало тягучую боль. Но эта боль не шла ни в какое сравнение с тем бурным потоком, который захлестнул вашего покорного слугу, когда наши взгляды встретились.

Глаза старика сияли. Тепло, как огонь в очаге. Нежно, как весеннее солнышко… Они сияли не для меня.

— Как я могу благодарить вас, ma’daeni?

— Благодарить? — Мой ответ походил на хриплое карканье. — О, не утруждайте себя… Мне не нужна ваша благодарность.

Он не понял, что со мной происходит. Ну и не надо… Переживу. Только бы убрался поскорее…

Но шадд’а-раф был настроен облагодетельствовать весь мир и меня в том числе, а посему не сдался:

— Трудно найти равноценное вознаграждение за то, что вы сделали для меня, ma’daeni, но, может быть, у вас есть какие-то пожелания?

— Есть. Никогда больше вас не видеть, — скатились с моих губ горькие льдинки слов.

— Чем я заслужил это, ma’daeni? — В его голосе проступило недоумённое огорчение.

— Чем? Вашей мудрости недостаёт, чтобы понять такую простую вещь? Мне смешно вас слушать!

— Объясните старику, не сочтите за труд…

— Объяснить… — Я попробовал усмехнуться, но сведённое судорогой лицо отказалось подчиниться. — Вряд ли вы заслуживаете даже нескольких слов… Но я всё же удостою вас ответом. Вы не сказали, что ищете своего сына.

Шадд’а-раф опустил глаза, обдумывая услышанное, а когда снова посмотрел на меня, я со злорадным удовлетворением отметил: он понял. Всё понял. И осознание ошибки заставило его дрогнуть. В янтаре взгляда появился страх. Не знаю, чего именно испугался мой старый друг — то ли меня, то ли того, что сам совершил — но он сделал то, что в обычное время повергло бы меня в шок, а сейчас всего лишь показалось само собой разумеющимся. Шадд’а-раф преклонил передо мной колено. Не колени — этот жест вызвал бы у меня язвительный смешок, а одно колено. Правое. Так поступает вассал, принося клятву своему повелителю. Так один признаёт главенство другого…

— Простите старика, dan-nah… — Жёлтые глаза смотрели с мольбой.

— Ты оскорбил меня. Тогда и сейчас. — Пришлось перейти на «ты», дабы соблюсти правила этикета, и боль только усилилась.

— У меня даже в мыслях не было… — начал было шадд’а-раф, но осёкся, услышав моё презрительное фырканье.

— По умыслу или без оного — не важно. Ты скрыл от меня главное. Ты посчитал меня недостойным своего доверия… Напомни мне хоть один случай, когда я вёл себя недостойно с тобой или твоими соплеменниками. Молчишь? Ничего не приходит на ум? Какая жалость! Сочувствую.

— Dan-nah, я не смел оскорбить вас…

— Тогда почему ты промолчал? Почему, сказав так много, ты опустил крохотную деталь?

— Я… Я не знаю, dan-nah… Я не думал, что это окажет влияние…

— Не лги! Боишься признаться? Я тебе помогу. Ты «забыл» упомянуть, что пропавший — твой сын, потому что был уверен, что ТВОЕГО СЫНА я не буду искать.

Я угадал. Шадд’а-раф вздрогнул. Янтарные глаза округлились, и в смешении страха, радости и боли ваш покорный слуга разглядел подтверждение своих слов.

Ужаснее всего было сознавать, что моё обвинение просто дань формальности: я понимал, какие чувства двигали безутешным отцом. Понимал, хотя сам и не мечтал о такой любви и заботе. Разве что в самых глубоких снах, которые забывались в первые мгновения после пробуждения…

В детстве между мной и старым котом возникли доверительные, даже тёплые — почти родственные — отношения. Не скажу, что я считал его кем-то вроде отца (если только самую малость), но он вполне мог так думать. И побоялся признаться в потере сына, потому что решил: я буду ревновать или завидовать. Соответственно, и пальцем не шевельну, чтобы спасать его плоть и кровь. Или, напротив, спасу и потребую за это что-нибудь эдакое… Жуткое и невыполнимое…

Он всего лишь сделал логичный вывод из имеющихся посылок — за что же мне ненавидеть старика? На его месте я вёл бы себя ещё хуже: лгал, изворачивался, убивал… Наверное. Не знаю. Никогда не оказывался в подобной ситуации. Да и не окажусь, пожалуй…

Да, вот такой я неблагодарный и мерзкий тип. Обидел старого больного человека… Но он сам виноват — не надо было усугублять. Преклонил колено! Это уязвило меня больше, чем ложь «во благо». А уж это его «dan-nah»! Хочется вырвать из глотки вместе с языком. Какой я тебе «хозяин»?! Смех один… Я не могу считаться тем, кем не могу быть с полным правом, разве ты этого не знаешь, старый глупец? Зачем же добиваешь меня — я и так еле дышу…

Опять обманулся? До каких же пор?! А впрочем, ваш покорный слуга ни на мгновение не мыслил, что… Тёплая крепкая рука протянута мне не из сочувствия или во исполнение приказа, а для того, чтобы построить задел «на будущее». Почему я сам никогда не бываю столь расчётлив? Может, стоило бы последовать примеру шадд’а-рафа? Делать добрые дела с оглядкой: как бы своего должника потом использовать? Нет, не хочу!

Ну почему, почему, старик? Ты же видел, какими восторженными глазами на тебя смотрит маленький мальчик, которого ты защитил от нападок волчицы, как внимает твоим мудрым словам, старательно запоминая каждое из них? Ты поощрительно улыбался, когда я демонстрировал только что разученные приёмы… Ты понимающе кивал, когда я жаловался, что не в силах освоить все науки, избранные Магрит для моего обучения… Ты уводил меня с собой под сень одичавшего сада, не забыв прихватить корзинку с сытным обедом, и мы часами разговаривали или, напротив, сидели и слушали пение птиц… Мне было так хорошо — просто помолчать, ощущая рядом тепло твоего сильного тела… Ты научил меня любить дождь: помнишь, как в одну из прогулок начался ливень, и я испугался? А ты… Ты хохотал, раскинув руки и подняв лицо навстречу обжигающим струям… А потом сказал: «Идите сюда, ma’daeni, не бойтесь: дождь смывает всё то, что причиняет нам боль…» И я пошёл. И тоже, смеясь, пил воду, льющуюся с неба… Ты…

Я верил тебе больше, чем самому себе, если такое возможно. И… я не видел в тебе отца. Я видел гораздо больше. Друга. Я был готов отдать всё, если ты попросишь… И ты попросил. Отказав в доверии. Ты воспользовался мной, как орудием. А что делают с топором, когда дерево срублено? Правильно, убирают подальше. До следующего дерева. Наверное, так мне и надо. Наверное, я не представляю больше ценности, чем зазубренный топор, но… Я не ожидал, что ты будешь первым, кто ткнёт меня лицом в ЭТУ правду…

— Dan-nah…

Ну вот, опять! Я с силой выдохнул:

— Нам не о чем разговаривать.

— Dan-nah… Я молю вас о прощении…

— Считай, что я простил. Но не надейся, что забыл… Всё. Уходи.

— Dan-nah… — Он не спешил выполнить мой приказ, напрашиваясь на грубость.

Честное слово, я старался сдержаться! Изо всех сил старался, но полученные удары расшатали стены крепости моего духа, и то, что от меня осталось, процедило сквозь зубы:

— Пошёл вон.

Он смотрел на меня такими глазами, что хотелось выть, но я отвернулся, обозначая завершение беседы.

Прошла минута. Другая. Я не шевелился, пока холодная волна вдоль позвоночника не подсказала: шадды ушли. Ушли. Но легче не стало.

Ты даришь частичку своей души, даришь искренне, не требуя ничего взамен, и… Твой подарок выкидывают за ненадобностью. Нет, чтобы просто задвинуть в угол пыльного шкафа до лучших времён, о нет! Вежливость диктует: надо вернуть дарителю. Кинуть в лицо. И потом долго и наивно удивляться: чем это ты недоволен? Ты же получил всё обратно!

Хочется умереть. Закрыть глаза и больше никогда не открывать. Пусть за Порогом темно, страшно и холодно — не беда! Зато там нет тех, кого я хотел бы называть своими друзьями, а значит, там я не буду испытывать режущую боль в груди, встречаясь с ними взглядом…

Колени подогнулись, и я осел на землю.

Может быть, решиться? Уйти? Тоска становится глубже от встречи к встрече, и когда кажется, что дела идут на лад, судьба безжалостно и уверенно стирает иллюзию надежды…

Чьи-то маленькие руки легли мне на плечи. Сознание уловило дыхание жарко натопленной комнаты. Рианна? Да. Она самая. Не трогай меня, девочка, не надо…

— Тебе плохо?

— Бывает и хуже…

— А выглядишь ты так, как будто собрался умирать, — с невинной прямотой заявила принцесса.

— Неужели? — вяло улыбнулся я. — Впрочем…

— Но ведь ты не собираешься, правда? — В голосе девочки прорезалась тревога.

— Простите за грубость, ваше высочество, но… Какое вам до этого дело? Всё, что вы получили от знакомства со мной — это боль… Так не лучше ли мне будет…

Неумелая, но звонкая пощёчина обожгла моё лицо.

— Не смей! — О, какие мы грозные, если постараемся…

— Почему это? — продолжал упорствовать я.

— Ты… Ты спас мне жизнь!

— Когда это? Не припоминаю.

— Не притворяйся злым и бессердечным! Я знаю, что ты не такой!

— Вы не можете знать то, чего не знаю я сам, — мягко возразил ваш покорный слуга.

— Могу! Я видела…

— Что вы видели?

— Когда ты позвал… этого зверя… я видела тебя… как изнутри.

— И что же там было, кроме грязи и темноты? — съехидничал я.

— Там не было темноты, и грязи не было! — горячо воскликнула принцесса. — Там… Там тепло и красиво! Там нет границ и нет правил…

— Пустое место, в общем, — подытожил я.

— И вовсе не пустое! — обиделась Рианна. — Я не знаю, какими словами описать то, что я чувствовала, но пустоты там нет!

— Тогда, быть может, и не было, но теперь… Сколько угодно.

— Зачем ты врёшь?

— Ваше высочество, шли бы вы… Я не в настроении вести философские беседы о смысле жизни.

— Хорошо, — согласилась она. — Я пойду… Но недалеко. А ты пообещаешь, что никуда не денешься! Понял?

— Понял… — Девочка выглядела так забавно в своей попытке вернуть мне душевное равновесие, что на губы сама собой заползла горькая улыбка. — Я никуда не денусь.

— Обещаешь? — не унималась Рианна.

— Даю слово.

— И только посмей его нарушить! — погрозила пальцем принцесса и присоединилась к Матушке и Хоку, которые паковали спальные принадлежности.

Да, я никуда не денусь, милая. По крайней мере, пока не доставлю тебя к твоему брату — мало ли кто может встретиться на пути? А вот потом… Потом ничто не сможет мне помешать поступить так, как захочется. Хорошо, что по молодости лет ты этого не понимаешь. Надеюсь, что и не поймёшь…

Оставшийся путь занял примерно две недели — точнее сказать не могу, потому что большую часть этого времени я нагло и беспринципно проспал. Впрочем, для самого себя подобралось чудное оправдание. Даже два. Только одно из них было разумным, а второе — настоящим…

Я много спал, потому что часы, подаренные сознанию для совершения прогулок между Пластами Реальности, позволяли моему телу восстанавливать силы. Разумеется, каждая такая «отлучка» длилась не более полусуток: потом я продирал глаза, ел, невпопад отвечал на вопросы любопытствующих спутников, разминал мышцы и… Снова засыпал. По счастью, судьба решила отложить кавалерийские наскоки на мой хрупкий душевный мир, и в дороге если и случались мелкие неурядицы и проблемы, то они успешно разрешались без участия вашего покорного слуги.

Вам интересно, каково было настоящее оправдание? Ещё не догадались? Это же так просто! Во время сна я получал возможность НЕ ДУМАТЬ. Я всего лишь бродил по коридорам Полночного Замка, не ставя перед собой цели и не помня, с чего началось путешествие. Если бы мне не удавалось проваливаться в сон, боюсь, в дом Гизариуса прибыл бы человек, навсегда утративший разум. Причём сомневаюсь, что из меня получился бы тихо помешанный… Так что, можно сказать, я занимался самолечением. И достиг некоторых успехов.

Например, я раздумал умирать, потому что осознал одну простую вещь: если никому (кроме меня, естественно) не нужна моя жизнь, то и на мою смерть никто не обратит внимания. А я всегда лелеял надежду, что похороны будут пышными и слезливыми… Шучу. Но ведь в каждой шутке…

Так вот, я решил отложить момент ухода за Порог на более удобное время и более подходящую ситуацию.

Что ещё? Посредством не очень долгих, но удивительно плодотворных споров с самим собой было принято решение больше не встречаться с шадд’а-рафом и его отпрыском. Что касается старшего оборотня, то обида на него хоть и уползла в тайники души, но и не думала рассасываться. Ребячливая и глупая, она совершенно не поддавалась истреблению. За что, скажите? Ни словом, ни действием ваш покорный слуга не причинил беспокойства Песчаному Племени… До недавних пор. Я всегда был доброжелателен и трогательно доверчив. Замечал ли это старик? Быть может. Но в мысли потихоньку закрадывалось подозрение, что старый друг не верил в мою искренность. С первой же минуты. Да, меня ему навязала Магрит, но, в конце концов, можно же было отказаться! Шадды — свободное племя, не связанное прямыми вассальными клятвами… А что, если он уже тогда придумал хитроумный план: внушить мне доверие, заслужить дружбу и любовь, дабы в дальнейшем… вдруг возникнет надобность? — воспользоваться тем, что я могу предложить… Весьма вероятно. Я не хочу верить в твоё коварство, старик, всеми силами стараюсь избежать шага на эту тропинку, но… Ты сам подталкиваешь меня…

Забавно… И как раз в тот момент, когда я был готов признать: этот мир не так плох, как кажется… О да, он не плох. Он — ещё хуже! Убийственная атака из далёкого прошлого достигла своей цели: я перевернул ещё одну страницу. Перевернул, вырвал и выбросил прочь. Да, я прощу. Но забыть… Не получится.

А котёнок… Мне жаль его. Очень жаль. И особенно печально знать, что если Первое Обращение[41] было у него связано с покойной тётушкой, то Второе... Второе до конца жизни останется памятью о встрече со мной…

Да, котёнку объяснят, что я имел право лишить шадду жизни. Хотя бы потому, что она атаковала первой. Но разве это облегчит его страдания? Не уверен. Всю оставшуюся — хочется верить, долгую — жизнь он будет ненавидеть меня. От всего сердца. Искренне. Горячо. Нет, нам нельзя видеться: любая встреча может оказаться последней для… Для кого же? Для того, кто дрогнет. Под грузом вины или ненависти — не важно. Я не хочу убивать, но не могу поручиться, что справлюсь со своими чувствами и внешними обстоятельствами — не настолько самоуверен. А ведь я мог…

Нет, готов поклясться: черта не пересечена! Я считал каждую каплю и не допустил проникновения крови в его Кружево, иначе… Иначе мне пришлось бы заявить свои права на котёнка. И вот уж тогда огрёб бы по самые… Страшно подумать: юнец мог стать моим cy’rohn.[42] И что бы мне оставалось? Безвылазно сидеть в каком-нибудь уединённом месте под присмотром всего Песчаного Племени? Увольте! Такого счастья не хочу…

Теперь понятно, почему я предпочитал спать, нежели бодрствовать? От подобных размышлений очень легко сойти с ума. Правда, в свете всего произошедшего перспектива расставания с рассудком уже не казалась мне чем-то ужасным, напротив: я оставил сумасшествие как запасной вариант выхода из кризиса. Даже если мой «выход» станет «входом» для всего остального мира. Какая разница? Мне будет безразличен результат…

…Фургон остановился у моста. Я спрыгнул на землю и помог Рианне проделать то же самое. Матушка оставила лошадей на попечение Нано, покинула козлы и подошла к нам.

— Доберётесь до места? — с плохо скрываемой заботой спросила женщина.

— Без проблем! — заверил ваш покорный слуга.

— Уверен? — уточнила Матушка.

— Более чем. Здесь ходьбы на четверть часа, а если напрямик через лес… — начал было я, но женщина строго покачала головой:

— Эй, никаких «напрямик»! Идите по дороге и никуда не сворачивайте.

— Если вы так беспокоитесь, то почему не проводите до самых ворот? — задал я совершенно справедливый вопрос.

Она смутилась. Чуть-чуть.

— Делать крюк… Нет, мы и так задержались. Ребята, наверное, места себе не находят… — Доводы выглядели убедительно, но чувствовалось: что-то прячется за этим небрежным спокойствием. Не хочет показываться доктору на глаза? Что ж, её право. Не буду настаивать.

— Тогда — счастливого пути! — от всей души пожелал я.

— Непременно… — Женщина отчего-то погрустнела и подарила мне долгий и непонятный взгляд.

— Вас что-то тревожит? — спрашиваю, хотя знаю, что ответа не получу.

— Тревожит? Ну, что ты, я… просто задумалась. Немного жаль расставаться, верно?

— Жаль? — Теперь настала моя очередь задумываться. — Я доставил вам всем столько неприятностей, что вы должны с лёгким сердцем выпинать меня вон!

— Да, много всякого было, — признала Матушка. — Но и добра ты сделал немало.

— Приятно слышать, что мои умения на что-то сгодились… Но, думаю, неприятностей всё же было больше.

— Постарайся забыть о плохом, — посоветовала женщина.

Я подмигнул:

— Плохое забывать нельзя, почтенная госпожа: как же узнать хорошее, если не помнишь, как выглядит плохое?

Она улыбнулась:

— Знаешь, я бы взяла тебя с собой…

— У вас вакантно место клоуна? — съязвил я.

— Место помощника, — серьёзно ответила Матушка. — И ты — первый подходящий кандидат.

Её слова повергли меня в растерянность. Признание заслуг? На пустом месте? Не слишком ли поспешно?

— Я подумаю. — Ни к чему не обязывающая фраза. Моя любимая.

Женщина расценила мой ответ правильно: отказ, смягчённый надеждой на согласие.

— Я не тороплюсь.

— Мы — люди подневольные, почтенная госпожа: что нам прикажут, то мы и делаем, — жалобно прогнусавил я, и Матушка расхохоталась:

— А что, можешь и клоуном…

— Ну уж нет! — Я замахал руками. — Не согласен. И вообще… Пора прощаться.

— До встречи! — Она протянула мне руку, которую я с удовольствием пожал.

— Нано, Хок, — я коротко кивнул обоим и повернулся к Рианне: — вы готовы, ваше высочество?

— Одну минуточку! — Девочка чмокнула рыжего сорванца в щёку, обняла силача и на несколько долгих вдохов застыла, прижавшись к груди Матушки. Я с невольным умилением наблюдал за ними. Наконец прощание состоялось. Колёса фургона застучали по настилу моста, а мы с принцессой, проводив бродячих артистов рассеянно-печальными взглядами, шагнули на широкую утоптанную тропу…

…Ваш покорный слуга не особенно спешил добраться до дома Гизариуса, но Рианна плелась прямо-таки нога за ногу. Спустя некоторое время взятый темп передвижения начал меня раздражать, и я остановился, обращаясь к принцессе:

— Чего вы боитесь, ваше высочество?

Она вздрогнула в ответ, и я понял, что угадал. Именно страх тяжёлыми цепями виснет на ногах девочки. Глупый, наивный, детский, но такой реальный…

— Вас страшит встреча с братом, верно?

Принцесса печально кивнула. Ну вот, того и гляди, расплачется… Только девичьих слёз мне сейчас и не хватает! Придётся взять ситуацию под контроль.

— Выкиньте из головы все опасения, ваше высочество. Они не стоят внимания.

— Но… Я так давно его не видела…

— И что же?

— Он… говорили, что он изменился…

— Думаете, он разлюбил Вас?

— Нет, но… А если да? — Она была на грани рыданий.