Ребенок Бриджит Джонс. Дневники Филдинг Хелен

Helen Fielding

BRIDGET JONES' BABY: THE DIARIES

Copyright © Helen Fielding, 2016. This edition is published by arrangement with Aitken Alexander Associates Ltd. and The Van Lear Agency LLC

Перевод с английского Ю. Фокиной

Художественное оформление П. Петрова

Вступление

Мой дорогой Билли!

Есть у меня предчувствие, что ты так или иначе обо всем узнаешь, и вот я подумала: лучше от родной мамы, чем от посторонних.

Перед тобой выдержки из моего тогдашнего дневника плюс несколько фактов о том весьма сумбурном периоде.

Не суди строго. Надеюсь, к моменту прочтения ты достаточно повзрослеешь и поймешь: твои родители тоже чудили, как и все люди. Тем более я всегда была немного эксцентричной.

Я к чему веду? Представление человека о себе здорово отличается от истинного положения вещей; точно так же и планы каждого из нас на жизнь отнюдь не совпадают с планами судьбы.

Тут главное – сохранять спокойствие и присутствие духа, и тогда наверняка все уладится само собой. В моем случае, по крайней мере, все стало супер. Потому что ты – лучшее, что со мной случилось.

Прости за эту записку и за остальное.

С любовью,

Твоя мама

(Бриджит)

Глава первая

Многомерное знамение

Суббота, 24 июня Полдень.

Лондон. Моя квартира.

Боже. Боже. Катастрофически опаздываю, плюс похмелье, и вообще все кувырком. О нет, только не это! Телефон!

– Привет, дорогая, угадай, почему я звоню?

Мама.

– Представь, мы были у Мейвис Эндербери на караоке, которое она совмещает с ранним ланчем, и угадай, что произошло. Джули Эндербери только что…

Я почти услышала визг тормозов – будто мама собиралась бросить «жиртрест» в лицо патологически тучному человеку.

– Что – только что?

Вышло не очень внятно – я как раз дожевывала остатки козьего сыра вместе с половинкой протеинового батончика, чтобы облегчить похмельный синдром, и параллельно перетряхивала ворох платьев на постели в поисках чего-нибудь подходящего для крестин.

– Так, пустяки, дорогая, – интриговала мама.

– Что натворила Джули Эндербери? – Я рыгнула. – Грудь с пятого размера до шестого увеличила? Или сделала бразильскую эпиляцию?

– Нет, конечно, дорогая! Джули Эндербери только что третьего родила, но я не поэтому звоню. Я звоню, потому что…

Р-р-р-р! Мама неисправима. Думает, я исключительно из упрямства занимаюсь карьерой, вместо того чтобы рожать.

– Сама начала и сама же тему закрыла!

Я защелкала пультом в бессмысленной надежде отыскать спасение в телевизоре. Наткнулась на рекламу с анорексичной несовершеннолетней моделью и карапузом, разматывающим рулон туалетной бумаги.

– Ничего я не закрыла, – ответили в трубке. – Кстати, подумай про Анджелину Джоли. Помнишь, стоило ей усыновить китайчонка…

– Мэддокс – не китайчонок, мам. Он – камбоджиец.

Прозвучало холодно. Просто мама совершенно несносно говорит о знаменитостях. Можно подумать, она секретничала с Анджелиной Джоли прямо на ланче-караоке у Мейвис Эндербери!

– Так вот, дорогая, стоило Анджелине усыновить малыша, как она заполучила Брэда Питта, а там и свои детишки пошли!

– Вряд ли, мама, Брэд Питт повелся на маленького камбоджийца. И вообще, ребенок – не главное для женщины, а его отсутствие – не катастрофа.

Говоря так, я втискивалась в воздушное платье персикового цвета – то самое, которое надевала на свадьбу Магды.

– Что верно, то верно, дорогая. Есть люди, которые отлично живут без детей. Возьми хоть Уинн и Эшли Гринов. Они по Нилу тридцать четыре раза плавали! Только они ведь супруги, так что…

– Мам, я наконец-то вполне счастлива. Я добилась успеха, у меня новая машина с навигационной системой, и я сво-бод-на…

В этот миг я выглянула в окно, а там… там по улице, выпятив животы, топало несколько беременных женщин.

– Гм. Ну ладно, дорогая. Ты ни за что не догадаешься…

– О чем я не догадаюсь?

Под окнами прошествовали еще три беременные. Это попахивало мистикой.

– Она согласилась! Королева приняла наше приглашение! Двадцать третьего марта Ее Величество приедет к нам отмечать полуторатысячелетие Этельредова камня.

– Что? Кто? Этельредова камня?

Теперь уже целая толпа беременных двигалась под моими окнами.

– Ну как же! Камень, который в деревне, возле пожарного гидранта! Мейвис еще машину о него разбила. Реликт англосаксонской эпохи.

Вдруг мама резко переключила передачу.

– А тебе разве не надо сегодня на крестины? Элейн говорила, что Ма…

Пришлось применить шепот – загадочный и зловещий.

– Подожди, мам. Тут что-то странное происходит. Я потом перезвоню.

Вот непонятно, почему все так и норовят кольнуть меня: когда родишь, Бриджит? Ну, когда? Главное, у самих-то чувства к детям противоречивые! Даже мама регулярно выдает: «Порой, дорогая, я жалею, что вообще завела детей». И все вроде не дураки – учитывают, что в современном мире, где мужчины окончательно деградировали, меньше всего хочется…

Господи! В дверь звонят.

12.30.

Шэззер. Наконец-то! Затащила ее в комнату, а сама, словно под гипнозом, вернулась к окну. Шэззер в маленьком черном платье, меньше всех прочих платьев пригодном для крестин, и в туфлях от Джимми Чу протопала к холодильнику.

– Бридж, ты чего на подоконнике висишь? Зачем доброй феечкой нарядилась? Мы опаздываем!

– Мне было видение, Шэззер. Господь решил наказать меня за эгоизм и карьеризм и за то, что контрацептивами природу обманывала.

– Совсем сдурела, да? – Шэззер распахнула холодильник. – А что, вина у тебя нет?

– Сама посмотри, улицу заполонили беременные. Это – многомерное знамение. Скоро коровы начнут с неба падать, жеребята будут рождаться о восьми ногах, а еще…

Шэззер прошла к окну, выглянула, отставив задницу, туго-натуго обтянутую маленьким черным платьем.

– Никаких беременных. Один клевый бородатый парень, и все. Впрочем, не такой уж и клевый. Бывают и получше. Может, если его побрить…

Я метнулась к окну, в недоумении уставилась на пустынную улицу.

– Только что были. Исчезли. Куда они делись?

– Ладно, успокойся. Тихо, тихо, Бридж, детка.

Таким тоном американский коп говорит с восьмым за дежурство вооруженным пушкой психом. Я только моргала в ответ, будто кролик, выхваченный из мрака светом фар. В следующий миг я почти скатилась с лестницы. Следом топала Шэззер.

Ну конечно! Вот ЕЩЕ ДВЕ беременные. Почти бегут за теми, что прошли раньше. Я бросилась к ним.

– Кто вы такие? Какова ваша миссия? Куда вы держите путь?

Женщины указали на вывеску рядом с кафешкой для веганов. «Поп-ап йога для беременных» – вот что там было написано. А за спиной у меня уже сопела Шэззер.

– Правда? Отлично! Супер! – выпалила я. – Чудного, дивного вам дня!

– Бриджит, – заговорила Шэззер, – ты точно чокнутая.

Мы потом еще на лестнице похихикали – удержаться не смогли.

13.04. Моя машина. Лондон.

– Порядок. Приедем как раз ко времени, – выдала Шэз.

Мы уже четыре минуты как должны были быть в Чизлвуд-хаус на фуршете, предваряющем крестины. А были – в глухой пробке на Кромвель-роуд. Зато – в моей новой машине, которая принимает голосовые команды, сама находит дорогу, сама звонит по телефону и чего только не умеет.

– Набери Магду, – нежно пропела я машине.

– Курмайор, – ответил металлический голос.

– Какой Курмайор, дура! – рявкнула Шэз.

– Поворачиваю к Друри-лейн.

– Не поворачивай! Честное слово, дауническая система!

– Даунинг-стрит, предположительное время в пути…

– Не выражайся в моей машине, Шэз.

– Ты что, взяла сторону этой безмозглой железяки?

В салон прорвался голос Магды:

– Живо надевай трусы! Надевай, говорю! Без трусов на крестины нельзя.

– А мы в трусах! – ляпнула я.

– Не надо обобщать, – буркнула Шэззер.

– Бриджит! Ты где? Ты же крестная мать! А вот мамочка тебя отшлепает! А-та-та! А-та-та!

– Я уже почти приехала, Магда! Я подъезжаю. Буду через минуту! – заверила я, косясь на Шэззер.

– Отлично. Поторопись. Нам надо подкрепиться коктейльчиком, иначе не выдержим всю церемонию. И я должна тебе кое-что сказать.

– Что, Магда?

Слава богу, она не слишком сердится. Похоже, день будет неплох.

– Насчет крестного отца.

– Слушаю.

– Бриджит, мне очень неловко. Извини, пожалуйста. Столько детей, а вменяемых мужчин практически не осталось. Даже сравнительно вменяемых. Здесь будет он. Джереми позвал его, не посоветовавшись со мной…

– Кого позвал? Кто – он?

Последовала пауза с детским визгом. А затем – единственное слово. Оно вонзилось в меня, как нож французского повара вонзается в голову козьего сыра.

– Марк.

– Хорош прикалываться, – сказала Шэззер.

И снова повисло молчание.

– Слышишь, Магда, хорош прикалываться, – повторила Шэззер без прежней уверенности. – Какого черта? Какого черта ты делаешь? Ты что, маньячка? Мазохистка? Почему Бриджит должна стоять перед гребаной купелью рядом с Марком Дарси, почему на нее должны пялиться все эти Замужние Наседки, так их и так?!

– Констанция! Положи на место! ПОЛОЖИ ОБРАТНО В ГОРШОК!.. Извините, девочки, мне надо идти!

Связь оборвалась.

– Останови машину, Бридж. Ни на какие крестины мы не едем. Поворачивай обратно.

– Полный поворот разрешен. Операция выполняется, – согласилась машина.

– Ты не обязана, – продолжала Шэззер, – только потому, что эта курица Магда намертво вцепилась в своего Джереми и родила ему на старости лет очередного спиногрыза, и теперь у нее напряг с крестными отцами. – Шэз вдохнула поглубже. – Ты не обязана, Бридж, играть в святое семейство со своим бывшим, с этим снобским снобищем.

– Нет, Шэз, я окрещу ребенка. Это мой долг. Крестная мать – не пустые слова. Люди даже в Афганистан едут, а я всего лишь…

– Это не Афганистан, Бриджит! Это – дикое, немыслимое, позорное попадалово! Съезжай на обочину.

Я попыталась съехать на обочину, но остальные участники дорожного стояния принялись сигналить как ненормальные. Наконец я нашла заправку при супермаркете «Сэйнсбериз».

– Бридж.

Шэззер уставилась мне в лицо, смахнула волосок с моей щеки. На миг я подумала: вдруг она лесбиянка? Я хочу сказать, в юности люди не задаются вопросом: кто я есть? В юности человек просто ЕСТЬ. А потом выясняется, что с женщинами отношения строить легче, чем с мужчинами. Причем намного легче, а я никогда…

– Бриджит! – рявкнула Шэз. – Опять в транс погрузилась! Всю жизнь под других подстраиваешься. Вспомни о себе. О своих потребностях. Тебе нужен секс. Если тебе так уж неймется поехать на это кошмарное сборище, займись сексом на ЭТОМ КОШМАРНОМ СБОРИЩЕ. Я лично именно так и сделаю, только в своей собственной квартире. Хочешь ради других на посмешище себя выставить – пожалуйста. Я тогда такси возьму. Проведу альтернативные крестины. Своего нынешнего окрещу.

Понимаю Шэз. Но Магда – моя подруга и всегда была добра ко мне. Поэтому я продолжила путь с невеселыми мыслями о том, как все могло бы сложиться, и о том, как бы мне хотелось, чтобы все было ну совершенно иначе – кроме, конечно, моей новой машины, которой, к счастью, пришла охота поболтать.

Пятью годами ранее

До сих пор не верю в случившееся. Я же ничего плохого не хотела, просто пыталась проявить сострадание. Шэззер права. Нужно больше читать. Как раньше. Книги вроде «Почему мужчины любят стерв».

Торжество по случаю нашей с Марком помолвки проходило в отеле «Кларидж». Я бы предпочла более богемное местечко – с китайскими фонариками, плетеными абажурами, «домашними» диванами на улице – все в таком духе. Но в системе ценностей Марка отель «Кларидж» – как раз то, что нужно для помолвки. Отношения – они ведь подразумевают необходимость подстраиваться. Вот я и подстроилась. А Марк, который петь в принципе не умеет, Марк спел. Переделал текст «Моей смешной Валентины».

Вот что вышло:

В такт он не попадал, конечно; но Марк всегда такой чопорный, на все пуговицы застегнутый, а тут дал волю эмоциям – при всех поцеловал меня прямо в губы. Я в жизни не была счастливее.

А вскоре все пошло кувырком.

ВЫВОДЫ

Если когда-нибудь у меня снова начнет налаживаться, я близко не подойду к:

1. Установке для караоке;

2. Дэниелу Кливеру (это мой бывший, соперник Марка. В Кембридже они дружили, а потом Марк застал Дэниела у себя в кухне, занимающимся сексом с его первой женой).

Итак, неуклюже слезая со стола, на котором я сбацала под караоке «Всегда буду любить тебя», я поймала на себе затравленный, трагический взгляд Дэниела Кливера.

Дэниел – манипулятор, не знающий удержу в сексе; он – изменщик и лжец, и порой бывает очень злым, и понятно, что Марк его ненавидит за прошлое; но все-таки есть в нем нечто невыразимо привлекательное.

– Джонс, – заговорил Дэниел. – Спаси меня, Джонс. Меня терзает запоздалое раскаяние. Ты – единственная женщина, которая могла наставить меня на путь – и вот ты выходишь за другого. Я в смятении, Джонс; разум не повинуется мне. Снизойди до несчастного, утешь его парой добрых слов.

– Конешшшно, Дэнс, конешшшно, – произнесла я заплетающимся языком. – Пусссть всссе нынччче будут так жжже счччастливы, как я…

Да, пожалуй, я была малость пьяна. Самую чуточку. Это я теперь понимаю, по прошествии пяти лет. А тогда Дэниел подхватил меня под локоть и куда-то повлек.

– Мне плохо, Джонс. Я раздавлен. Убит. Уничтожен.

– Ну чччто ты… Поссссслушшшшшай. Я дейсссс… дейсссс… я правда счччитаю, что твое счччассстье…

– Сюда, Джонс, прошу тебя. Нам нужно поговорить наедине…

Так мы оказались в непонятной комнате.

– Отныне моя жизнь разбита. Все кончено. Никаких надежд не осталось. Так-то, Джонс.

– Нет! Нет, Дэниел! Ты ещ-ще будешь счасстлив. Я точно знаю…

– От тебя я жду поддержки, Джонс. Ибо мне страшно. Страшно, что уже никогда…

– Ссслушай. Сссчастье – это… это счччастье, потому что…

Тут я потеряла равновесие, и мы грохнулись на пол.

– Джонс, – сладко зашептал Дэниел. – Дай напоследок взглянуть на них. Как я буду жить без твоих дивных, чудных, гигантских мамочкиных трусов? Как, Джонс? Осчастливь папочку, не будь злюкой. Пока еще не поздно. Пока в папочке еще теплится огонек, который скоро подернется хладным пеплом…

Дверь распахнулась. Я подняла взгляд. Над нами стоял Марк. Дэниел тянул вверх мою юбку. На мгновение в карих глазах Марка отразилась боль. Затем глаза погасли, будто Марк задернул шторы.

Что-то другое Марк, пожалуй, мне простил бы. Только не Дэниела. Нет, с вечеринки мы ушли вместе. И еще пару месяцев гнали картину, будто все у нас в порядке. Других обманывать получалось; себя – нет, несмотря на все усилия. Может, вы помните – у меня диплом Бангорского университета по английскому языку и литературе; в голове тогда все вертелась цитата из Д.Г. Лоуренса. «Ее гордая, благородная душа затвердела, подобно горному хрусталю, и не впускала его»[1].

То же самое произошло с гордой, благородной душой Марка – она меня не впускала.

– Какого черта о дуется? Подумаешь, один случайный эпизод – что он может значить по сравнению с целой жизнью? Тем более всем, и ему лучше других, известно, что за тип Дэниел.

Так меня настраивали друзья. Но «один случайный эпизод» произвел на Марка слишком сильное впечатление – за пределами моего понимания. Марк сам не мог объяснить, почему это его настолько задело. Вероятно, сцена с Дэниелом стала той самой пресловутой последней каплей. В конце концов Марк признался мне, что продолжать не в силах. Квартира осталась за мной. Марк еще извинялся за причиненные неудобства, душевные страдания и тому подобное. Сам сообщил нашим друзьям и родственникам о расторжении помолвки и вскоре после этого улетел в Северную Калифорнию – ему там работу предложили.

Надо отдать должное друзьям. Они были бесподобны со своим вечным припевом: «Дарси – снобское снобище, отрыжка публичной школы. Такие вообще не способны к отношениям». Через полгода Марк сочетался браком со своей помощницей, Наташей. С этой молью на булавке. С той самой Наташей, что была с ним на презентации «Мотоцикла Кафки», когда Марк впервые предстал передо мной в костюме, а не в свитере. Наташа, помню, очень уверенно обсуждала с Салманом Рушди «культурную иерархию», я же только и сумела выжать из себя, что идиотский вопрос: «Не знаете, где здесь туалет?»

А Дэниел так и не позвонил. «К черту Дэниела. Он – сексуально озабоченный, эмоционально незрелый, боящийся ответственности кретин и моральный импотент», – заявила Шэззер. Через семь месяцев Дэниел женился не то на модели, не то на княжне из Восточной Европы. Он изредка появляется на глянцевых страницах «Хелло» – непременно облокотившись о парапет фамильного замка на фоне гор. Вид у него слегка растерянный.

И вот она я пять лет спустя – ползу по трассе М4, катастрофически опаздываю, и скоро увижу Марка в первый раз после того, как все у нас с ним кончилось.

Глава вторая

Крестины

Воскресенье, 24 июня

14.45. Глостершир. Утопающая в зелени церквушка. Парковка при ней.

Ладно. Пока все в норме. Пятнадцать минут с предполагаемого начала таинства крещения, но ведь ничто и никогда не начинается вовремя, верно? Буду сохранять спокойствие и невозмутимость; преисполнюсь чувства собственного достоинства. В каждый неловкий момент задамся вопросом: «А как бы поступил на моем месте Далай-лама?» И поступлю точно так же.

Выбралась из машины. Антураж – сугубо летний и сугубо котсуолдский. Если в деталях, то вот: древняя церквушка, розы, запах свежескошенной травы, плакучие ивы. Полная тишина, если не считать птичьего щебета да пчелиного жужжания. Воистину, столь славно бывает лишь в Англии – в тот единственный за лето день, когда солнце светит и все боятся, что такое повторится не раньше будущего года.

Пошатываясь, двинулась к церкви. Интересно, где народ? Впрочем, нет – не очень интересно. Без крестной матери не начнут.

Вдруг раздался вертолетный рев. Персиковая юбка надулась ветром, волосы – тоже. Я застыла, где стояла. Вертолет пошел на снижение. И совсем по-бондовски, не дождавшись контакта с землей, из него материализовался не кто иной, как Марк Дарси. Вертолет взмыл в воздух, а Марк на своих длинных ногах зашагал к месту крестин.

Уверенной походкой (насколько таковая возможна, если ковыляешь по траве на каблуках) я быстро добралась до церкви. Всю дорогу уверяла себя: церемония пройдет на ура, у меня ведь теперь идеальный вес, все убедятся, что я полностью изменилась. При виде Марка – высокого, с великолепной осанкой – возле купели я ощутила знакомый трепет. Пока шла по нефу, явственно услышала голос Космо:

– Она что, больна? Выглядит, будто моль на булавке! Булки-то куда подевались?

При моем появлении викарий произнес:

– Полагаю, можно наконец начинать, – и добавил еле слышно: – У меня нынче еще трое крестин, будь они неладны.

– Бриджит, где тебя носило? – зашипела Магда. – И где Шэззер?

Тут захныкала моя младшая крестница, Молли, и Магда вручила ее мне.

– На, подержи.

От Молли вкусно пахло присыпкой и молоком. Девочка пристроила головку между моих булок (которые, к слову, НИКУДА НЕ ДЕЛИСЬ) и мигом затихла, очень довольная.

Марк единственный раз сверкнул на меня взглядом и этим ограничился.

В целом крестины прошли хорошо. Я крестила детей столько раз, что уже просто на автомате это делаю. Сразу после крестин, вместо того чтобы потусоваться на лужайке, Марк исчез.

Я двинула на вечеринку, где угодила в эпицентр катастрофы, точнее – в компанию Самодовольных Наседок.

– Моя нянька-австралийка только и делает, что эсэмэсит.

– Найми девушку из Восточной Европы! У нашей Одроны диплом инженера аэронавтики. Высшее образование в Будапеште получала.

– Ой, смотрите – Бриджит! – заворковала Муфти. – Наша любимая крестная мамочка!

Каролина погладила свой оттопыренный живот и проговорила:

– Сколько у тебя уже крестников, а, Бриджит?

– Четыреста тридцать семь, – бодрым голосом сказала я. – Считая с твоим – четыреста тридцать восемь. Извините, мне надо бежать, потому что…

– Тебе пора своих крестить. Время-то на месте не стоит, – заметила Уони.

Целую секунду я мысленно трепала Уони за уши, вопя: «По-твоему, я сама об этом день и ночь не думаю?!» Впрочем, я отогнала видение. Просто в последние десять лет я стараюсь не нервировать Уони. Смешно, да?

– Потрогай! Она уже толкается! – предложила Каролина, поглаживая живот.

– Что? А, ну да. В другой раз. Спасибо.

– Нет, давай сейчас. Ну же, потрогай!

– Видишь ли, Каролина, я ужасно тороплюсь…

– Потрогай. Мой. Живот.

Каролина начала свирепеть.

– Ой, она меня лягнула!

– И кто ж ее осудит? – встряла Магда. – Хватит, кадушки пузатые, оставьте Бриджит в покое. Вы ей просто завидуете. Сами не прочь ездить на престижную работу и парней менять как перчатки, – а не выходит. Пойдем, Бридж, выпьем.

И Магда потащила меня прочь из камеры пыток. По дороге она внезапно остановилась, посерела лицом и шепнула:

– Джереми снова кадрит эту стерву.

– Боже, Магда! Бедненькая! Джереми так и не угомонился?

– Угомонится он, как же! Пойду разберусь. Бар вон там. Увидимся.

Я стала пробираться к барной стойке. Путь преграждала компашка набравшихся папаш.

– Если хочешь записать своего в Вестминстер[2] к шести годам, репетитора нанимай, как только три года стукнет.

– Можно попытаться еще раз – в одиннадцать.

– Ни малейшего шанса.

– Шанс будет, если учить латыни.

– Бриджит! Ты что, болела? Куда твои булки делись?

– Как жизнь? По-прежнему одна, да?

Кивок влево, загадочная улыбка вправо – словом, пройти сквозь строй удалось без эксцессов. Я метнулась к бару, почти уверенная, что худшее позади, – и очутилась рядом с Марком Дарси. Между нами произошел следующий разговор:

Марк Дарси: Привет.

Я: Привет.

Марк: Как дела?

Я (не своим голосом): Очень хорошо, спасибо. А у тебя?

Марк Дарси: У меня все хорошо.

Я: И у меня.