«Титаник» утонет Байяр Пьер
На деле то, о чем говорит Броннер, называется предвосхищением, а именно тем представлением, которым писатели и художники обладают об истинном знании будущего. Но когда он рассказывает нам о том, что предпринял Робертсон, пытаясь догадаться, что может произойти, тезис о предвидении, особенно неприметный, когда речь заходит о его предсказательной стороне, апеллирующей только к разуму, скорее подтверждается, нежели отвергается.
В жизни Стеда меня особенно поразил эпизод, в котором он ступил на трап, отделявший «Титаник» от пристани в Саутгемптоне, где был пришвартован корабль, и в последний раз обернулся и посмотрел на землю, куда, как он знал, он больше никогда не вернется. О чем он тогда думал?
В сравнении с другими рассмотренным в нашем очерке случаями, жизнь и смерть Стеда располагаются на перекрестке личной судьбы и коллективной трагедии, что случается крайне редко, и, естественно, возникает вопрос об отношении к этому самого Стеда. Большинство творческих личностей, после того как они увидели реализацию своих предвидений, начинали описывать катастрофы, которых им не удалось избежать.
Судьба Стеда сложилась иначе, и прежде всего потому, что он мог ее изменить хотя бы в личном плане. Ведь многие ясновидцы предупреждали его о трагическом конце, и сам он неоднократно о нем рассказывал, однако он без всякого принуждения решил отправиться в плавание на «Титанике».
В этой связи к наблюдателю возникает сразу два вопроса. Во-первых, как узнать, в какой степени участие в событии, которое объявлено – это не случай Робертсона, – обостряет предчувствие его наступления и дает возможность его описать и сообщить о нем своим современникам.
Велико искушение попытаться отыскать ответ на вопрос, чем руководствовался Стед, когда, поднявшись на борт, сделал свой выбор, или же надо считать его поступок смирением перед неотвратимым. Возможно, по известным ему одному причинам он хотел встретиться со своим умершим сыном, или молча, быть может, даже втайне от себя самого, он принял решение покончить с жизнью.
ЭПИЛОГ
После своей смерти Стед не полностью исчез из мира живых. Он продолжал регулярно сообщать о себе, как и подобает любому адепту парапсихологии, располагающему специфическими средствами поддержания контакта с близкими.
Бертран Меус следом за Жоржем Бе сделал попытку подсчитать, сколько раз журналист являлся как отдельным лицам, так и группам лиц, собиравшихся на спиритических сеансах, в которых погибший Стед принимал участие[Histoires paranormales du “Titanic”, op. cit., p.69–73.].
Во время такого сеанса, состоявшегося 24 апреля 1912 года, он заявил, что все произошло очень быстро и он совсем не страдал. Во время другого сеанса, а именно 8 мая, где присутствовала его дочь Эстелла, он явился лично и разговаривал со своими участниками, а 28 и 29 мая он появлялся на заседаниях «офиса Джулии», который он сам основал. 9 июня он рассказал подробности своей смерти.
Но самое волнующее событие произошло, скорее всего, во время сеанса, на котором присутствовали ирландский поэт Йейтс и медиум Керлор. Через полчаса после начала заседания участники услышали голос Стеда, который произнес следующее: «Дорогой Керлор, милый мой друг, простите меня за то, что я не принял всерьез предсказания и предостережения, о которых вы мне сообщили. […] Подтверждаю и хочу донести до всех, что этот джентльмен, господин Керлор, предсказал мою скорую смерть и катастрофу, и я очень сожалею, что не придал значения его предсказаниям».
Итак, в последний раз признав публично свой опрометчивый поступок, Стед явил пример истинно британской вежливости, которой он отличался на протяжении всех своих параллельных жизней.
4 апреля 1912 года миссис А. признается родственникам, что ей привиделось, как «пакетбот с четырьмя трубами столкнулся с ледяной горой» (название корабля звучало как «Тинтак»). 14 апреля в 11 часов вечера женщина по имени Джесси, находясь при смерти, сообщает дежурящему возле нее капитану Армии Спасения, что она видит, как большой корабль погружается в воду вместе со всеми своими пассажирами. В это же время Марчелла Каретто видит во сне, как ее муж, шатаясь, бежит по накренившемуся полу узкого коридора, а даме из Нью-Йорка снится, что ее мать сидит в спасательной шлюпке. Ни одна из двух последних женщин не знала, что их близкие отплыли на «Титанике».
Однако есть и другая деталь, которую сторонники теории совпадений не принимают в расчет, но на которой настаивает Бертран Меус в своей книге, посвященной предчувствиям крушения «Титаника»: Робертсон и Стед далеко не единственные, кто предчувствовал катастрофу. В одних случаях речь идет о пассажирах, в других – о членах их семей или о друзьях, в третьих – о лицах, не имевших к кораблю никакого отношения.
Меус собрал шестьдесят шесть свидетельств, где в той или иной форме предсказано будущее кораблекрушение[Histoires paranormales du “Titanic”, op. cit., p. 139–223.]. Понимая, что нельзя принимать всерьез все, он подвергает их строгому отбору. Прежде всего, опасаясь, что некоторые свидетели могли задним числом вообразить, что их тревоги возникли до начала плавания, он оставляет только те свидетельства, что были зафиксированы письменно до начала катастрофы.
Также он разделяет случай и логический вывод, устраняя слишком расплывчатые предчувствия, которые могут быть подтверждены без особого труда, и предчувствия, основанные на логических рассуждениях. Таким образом, он ограничивает число свидетельств тех, кто знал о слабых сторонах «Титаника», и кто, озабоченный безумством конструкторов, опасался, как бы отсутствие чувства меры не обернулось против них.
Разделив свидетельства на три группы, Меус в конце концов оставил восемь документов, удовлетворявших всем строгим условиям отбора: они были написаны задолго до катастрофы лицами, практически ничего не знавшими о «Титанике», и ни случай, ни логическй анализ не могли объяснить точность предвидения.
С точки зрения Меуса, это собрание предчувствий достоверно и подтверждает рассказы Робертсона и Стеда, которые, по его словам, были составлены в условиях автоматического письма. Но если возможно найти объяснение тому или иному свидетельству, будь оно устное или письменное, понять, как неведомая катастрофа могла породить столь большое число предвидений, гораздо труднее.
Тем, кто интересуется художественными предвидениями, всегда приходится разгадывать загадки. Прежде всего, создается впечатление, что некоторые творческие личности обладали особой способностью улавливать знаки, посланные из будущего. Жюль Верн преумножал справедливые предсказания, словно обладал особым, одному ему присущим талантом чувствовать и описывать то, что может произойти, талантом, который наука и размышления сделали еще ярче.
Вне зависимости от осведомленности, присущей ряду авторов, произведения, подобные «Освобожденному миру» Уэллса, похоже, обладают специфическим звучанием, словно их провидческий потенциал не может быть оценен ни немедленно, ни при первой проверке, и только течение времени позволит ему раскрыться в полной мере.
Наконец, некоторые события, подобные крушению «Титаника», похоже, обладают таким эмоциональным зарядом, что не могут, согласно определению Пруста, полностью вместиться в то короткое время, которое им отведено, и являют результаты еще до того, как события свершатся, рассеивая в прошлом скоротечные проблески будущего, которые улавливают творческие личности.
И хотя исследование каждого литературного и художественного произведения с целью установить, являются ли они носителями знаков-предвестников, на повестке дня не стоит, выявление этих знаков должно находиться в зоне внимания политиков и ученых, чтобы способствовать скорейшему созданию двойного картографирования, учитывающего произведения искусства, уже явившие свой провидческий потенциал, и одновременно географические и временные зоны риска, ибо их объединение рождает потребность в их осмыслении.
Проведение такого картографирования совершенно необходимо, ибо если войну или природные катастрофы предусмотреть легко, то провидческие произведения интересны тем, что они помогают задуматься о немыслимом.
Бросая вызов мысли, неведомое может обрести неожиданную форму, как, например, извержение вулкана Фудзи или возврат к каннибализму, явления, которые хотя и вписываются в последовательность событий уже случившихся, но не поддаются вычислениям, основанным на правдоподобии.
Труднее поддаются осмыслению небывалые прежде конфигурации – такими в свое время были рождение тоталитаризма и первые теракты исламистов, – подчиняющиеся законам с непредвиденными ограничениями, которые не являются продолжением существующих законов и устанавливающие формы рациональности, выходящие за рамки нашего понимания.
Писатели и художники имеют больше возможностей представить себе возникновение небывалых явлений и конфигураций, ибо пребывают в абсолютном центре разноплановых реализаций возможного, в этом саду, придуманном Борхесом, где создаются все воображаемые истории и куда они, в сопровождении творцов менее благонамеренных, иногда имеют шанс попасть.
Теория, согласно которой литература и искусство являются сейсмографами, способными время от времени регистрировать вспышки из будущего, не должна, разумеется, умалять ту роль, которую играет наше чтение в формировании параллелей между художественными произведениями и реальностью.
Действительно, теоретики совпадения небезосновательно подчеркивают исключительную способность человека воспроизводить аналогии и вязнуть во множестве сходных фактов и разрозненных во времени и пространстве текстов, логику которых он постфактум изобретает заново.
Но даже когда мы читаем эти произведения, переживая и зная заранее, чем они закончатся, и выбираем отрывки, способные подтвердить их провидческие свойства, проблески возможного будущего в них не угасают.
Проблески, способные расширить наше видение будущего и одновременно заранее подготовить нас к непоправимому, к встрече с самым худшим; понимая, что защита, которую должны предоставить нам те, кто нами правит, иллюзорна, мы должны принять меры, чтобы защитить самих себя
Рассказ «Белый призрак катастрофы» американского писателя Торнтона Дженкинса Хайнса, опубликованный в 1912 году в «Попьюлар мэгэзин» под псевдонимом Майн Клюн Гарнет, вполне соответствует выводам этой книги[В частности, рассказ был напечатан в: Capt. Mayn Clew Garnett, The Chief Mate’s Yarns. Twelve Tales of the Sea. New York, G.W. Dillingham Company, 1929, p. 5–41.].
В нем говорится, как корабль под названием «Адмирал» по приказу капитана, не внимавшего призывам своего помощника проявить благоразумие, шел ночью с непозволительно высокой скоростью двадцать два с половиной узла – точь-в-точь скорость «Титаника» – и в конце концов врезался в айсберг и потерпел крушение. Нехватка спасательных шлюпок привела к смерти сотен тысяч пассажиров.
Рассказ был напечатан в мае, после катастрофы «Титаника», но на самом деле Дженкинс Хайнс отдал свой текст в газету в апреле, как раз перед отплытием судна, и только трудности издания отсрочили публикацию на несколько недель.
Таким образом, когда рассказ печатался и первые экземпляры уже лежали для продажи в киосках, 10 апреля «Титаник» с Уильямом Томасом Стедом на борту на глазах Моргана Робертсона отправился из порта Саутгемптон в свой первый и последний путь.
Глоссарий
Временные проблески: временной фрагмент, оказавшийся не на своем месте во времени.
Закон Мерфи: закон, согласно которому любая возможная катастрофа непременно произойдет – сегодня или завтра.
Картина будущего: изображение события, которое еще не произошло.
Линия разлома: след, указывающий место, где, подобно землетрясению, может произойти катастрофа.
Предвидение: способность предвидеть некое событие или определить признаки, извещающие о его наступлении.
Предвидение спящее: предвидение какого-либо события, которое еще не произошло.
Пред-видение: видение событий, которые еще не произошли.
Предвосхищение: трансцендентное знание будущего.
Пред-импульс: толчок, подобный содроганию земной коры, предвещающий катастрофу.
Пред-образ: стилистическая форма, связанная с будущим событием.
Предсказание: предвидение, основанное на рациональных критериях.
Предчувствие: предвидение, основанное на иррациональных критериях.
Пост-образ: стилистическая форма, связанная с прошедшим событием.
Синхронистичность: сходство двух событий, не связанных между собой причинной связью, но имеющих определенный смысл для лица, которое это сходство видит.
Точка прорыва: слабое место, расположенное на линии разлома, где наверняка произойдет катастрофа.
Эффект грабель: иллюзия, согласно которой повторяющиеся события должны располагаться во времени равномерно, подобно зубьям грабель.
Благодарности
Автор этой книги занимает позицию, находящуюся между двух противоположных точек зрения: гипотезы совпадений, которую защищает Джеральд Броннер (Gerald Bronner, Concidences. Nos reprsentations du hasard, Vuibert, 2007), и гипотезы предвосхищения, которую защищает Бертран Меус (Bertrand Meheust. Histoires paranormales du “Titanic”, “J’ai lu”, 2006). Этой последней работе я обязан многим, и в частности примерами предвидения, как литературного, так и иного характера, относящимися к катастрофе «Титаника», а также фактами из жизни Уильяма Томаса Стеда.
Иллюстрации
Рис. 1: © Ludwig Meidner-Archiv, Judisches Museum der Stadt Francfurt am Main / photo: BOK, Berlin, dist. RMN-Grand-Palais, i Sta-atsgalerie, Stuttgart.
Рис. 2: © Ludwig Meidner-Archiv, Judisches Museum der Stadt Francfurt am Main.
Рис. 3: © Ldwig Meidner-Archiv, Judisches Museum der Stadt Francfurt am Main / photo: © Museum Folwang Essen – ARTOTHEK.
Рис. 4: © Ludwig Meidner-Archiv, Judisches Museum der Stadt Francfurt am Main.
Рис. 5: © Ludwig Meidner-Archiv, Judisches Museum der Stadt Francfurt am Main.
Над книгой работали
Художник А. Иващенко
Фото на обложке предоставлено fotolia.com
Редактор О. Поляк
Корректор Т. Калинина
Издательство «Текст»
E-mail: [email protected]
Электронная версия книги подготовлена компанией Webkniga.ru, 2018
Читать бесплатно другие книги:
