Рейдовый батальон Прокудин Николай
— Иду между двух Сергеев — к удаче!
— Ник, я приглашаю тебя на гадание, хочешь узнать свою судьбу? — предложил Ветишин.
— Глупость, конечно, но я совсем не против, если это будет сопровождаться чаепитием. А кто будет ворожить?
— Ник, гадать и предсказывать будет библиотекарша.
— Это кто, Наташка? Блондинка крашеная? — удивился Острогин.
— Балда, ту в октябре выслали домой! Ты что не знал? — хмыкнул я.
— Нет. А за что выгнали?
— За невнимательность, увлеченность и самоотдачу!
— Ну, ты загнул, Ник, как это?
— За частую самоотдачу! Девица, если помнишь, была довольно занятная и симпатичная. Артюхин тогда еще в штабе дивизии служил и к нам зачастил. В библиотеке часами просиживал и все вздыхал. О поэзии, о смысле жизни и еще черт знает о чем разговаривали. А чеченец, сержант Коздоев из разведки, был гораздо шустрее Гриши. Помните его?
— Помню, а как же, отменнейшая сволочь!
— Так вот, он подошел к делу гораздо прогматичнее, перевел все на материальную основу — подарил часики и предложил пять тысяч «афошек», на том и сговорились. Видимо, позже проболтался, а может, сам друзьям предложил поучаствовать в «скачках», но только Артюхин что-то пронюхал. Явился в читальный зал, дверь оказалась запертой, но изнутри слышался подозрительный шум. Гриша бегом к Золотареву, тот кликнул Цехмиструка, вместе вызвали начальника клуба. В окошко заглянули, но ничего не разглядели, тогда открыли замок запасным ключом. Дружной компанией зашли внутрь, и чуть было не рухнули в проходе. На столе, задрав ноги, лежала полуголая Наташка, стонущая и пищащая, а потный Коздоев сверху «кочегарит, дровец подбрасывает».
— Гы-гы, — захохотал Острогин. — Представляю физиономию секретаря парткома! Старый анонист, наверное, дар речи потерял!
— Они все онемели. Начальник клуба, Серега, как самый тактичный, тихонько вышел, а остальные остались. Шум страшный, стол трещит и шатается, стучит о стену, милая парочка так увлеклись, никого не замечают! Минуты две так стояли, смотрели: бесплатная порнуха! Цехмиструк покраснел, вспотел, смутился и тоже выбежал на улицу, а замполит и Гриша наблюдали весь процесс. Больше всего их взбесило то, что не остановились, не прервались! Все расценили это как цинизм и обоюдную наглость! Сержант глаза скосил и продолжил, пыхтя, свое дело, а Наталья сделала вид, что ничего не слышит, не видит, и вообще, ее ничто не касается.
— Может, подруга, и правда, вся отдалась любимому занятию и увлеклась. Видно, была, заводная штучка? — ухмыльнулся Ветишин. — Я ее не застал в полку, наверное, позже приехал.
— Не знаю, не опробовал ее. Золотарев их согнал со стола, не оценив «шоу». Коздоева, на ходу одевающегося, потащили к начальнику штаба, он его какой-то дальний родственник. Они там. в горах все меж собой родня. А Наталью в партком. Библиотекарь — работник идеологического фронта!
— Ах-ха-ха! Девчонка-то на другой фронт приехала! — зашелся хохотом Серж. — Ты-то откуда все знаешь, под столом сидел? В полку вместе в это время были, но я ни ухом, ни рылом?
— Начклуба рассказывал, мы с ним в один день приехали, из одного училища, поэтому приятельствуем.
— В партком, говоришь, повели, гы-гы! — продолжал смеяться Ветишин.
— Серега, не для того повели, о чем ты думаешь, а как с членом партии беседовать. Пришили аморалку, а она заговорила о пылкой и страстной любви, потребовала даже извинений. Но Коздоев рассказал о деньгах, и все стало на свои места. Наташке дали двадцать четыре часа на сборы — и с треском в Союз. А характеристику ей Артюхин лично написал, за растоптанные чувства.
— Ой, как неласково и строго! За что так? Полезным делом человек занимался! — произнес Острогин.
— Полезным, очень, если бы не за деньги. А еще лучше с Золотаревым. Или если бы просто так с солдатом по согласию, а то за «бабки»! Проституция! Коздоев все в подробностях выложил, что дело было поставлено уже на конвейер, но сорвалось, — закончил я рассказ о той гнусной истории.
— Сержант — сволочь! И так хорошеньких мордашек почти нет, одни «крокодайлы»! Последних куколок выгоняют! Извращенцы проклятые! Педики! — согласился молодой летеха.
— Раньше я был постоянным читателем библиотеки, Наташа всегда находилась на боевом посту, а старую Вальку днем с огнем не найти. Где она шатается?
— Ха! Был постоянным читателем библиотеки или библиотекарши?
— Без двусмысленных намеков! Коздоеву на столе я конкуренцию не составлял!
— А на чем?
— Да пошел ты… — выругался я.
— Ну ладно, продолжай! — взмолился Острогин.
— Не составлял нигде, да и «пайсы» — столько не соберешь, тариф большой. Артюхин всех офицеров отшивал, мне намекал, что много читаю, а Мелещенко и Шерстнева открытым текстом на… послал. Они с Олегом Шерстневым друг друга перед клубом за грудки трясли. А опасность от сержанта исходила: этот с материальным предложением подошел, «дверочка-щелочка» и открылась безо всякой лирики… Эх! Всего два месяца девчонка продержалась в полку! Но гонору поначалу было много! Я думал недотрога!
— Хм, еще какая дотрога, — хмыкнул летеха.
— Продолжай треп, как события развивались, — потребовал Острогин. — Какое взыскание ей вынес Цехмиструк? По партийной или по половой линии?
— Нет, парткому ничего не обломилось. Вмешался в процесс Иван Грозный. Филатов рявкнул, что не допустит больше борделя в клубе, а то офицеры и солдаты в одной очереди окажутся. Пожадничала Натаха, сглупила, надо было на Артюхина запасть. До сих пор бы с книжек афганскую пыль сдувала. А так, где-то в Центральной России страдает, ее, бедолагу, такой характеристикой в дорогу снабдили, что только по прямому назначению работать. Хрен, куда примут с такой характеристикой и резолюцией: «Выслана из Афганистана за разврат и аморальное поведение».
— Вечно ваши политорганы ни себе, ни людям. Все потому, что органы без органов! Закрутила бы с любым из замполитов полка или обоими сразу. Какие орлы-то пропадают! Один «Борман», а другой «Муссолини». Осталась бы тогда служить, работать и подрабатывать, — хмыкнул Острога.
— Эх, хорошая штука любовь… — вздохнул Ветишин.
— А народ, и правда, говорил, что Золотарев был в списке желающих, но что-то обломилось ему. После всей этой истории командир приказал выбрать на пересылке самую страшную из библиотекарей и привезти в полк. Цехмиструк поехал, выбрал. Старше, сказал, не было! Смеется, гад! Так и появилась в полку гадалка-ворожея…
— Эта старая карга ворожея? — воскликнул Острогин.
— Какая старая, какая карга? Ей всего-то лет сорок пять — сорок семь от роду, — засмеялся я. — Просто выглядит неважно.
— Сережка! Веди нас на ведьмин шабаш, я согласен. Хоть в вертеп, хоть к черту в пасть! Все надоело! Хочу хотя бы чай попить в компании женщин, — заорал Серж. — На большее не претендую.
Вечером Острогина загнали в наряд — помощником дежурного по полку, вместо заболевшего Афони. Поэтому пить чай пошли только мы вдвоем с Ветишиным. Но с конфетами купленными Острогиным…
Валентина, раскинув карты по столу, что-то бормотала, перекладывала, перетасовывала. Затем взяла мою руку и принялась рассматривать ладонь. Внимательно посмотрела в глаза и вынесла приговор:
— Парень! Тебе повезло. Очень повезло, у тебя длинная-длинная линия жизни. Жить будешь очень долго, все будет очень хорошо.
— Я останусь жив?
— Судя по всему — да. Только одно беспокоит — тут есть маленькая-маленькая прерывистая черточка на линии жизни. Если в молодости ты избежишь смерти, то жить будешь до девяносто семи лет!
— Избегу смерти в Афгане?
— Да нет, угроза твоей жизни, после войны. Тут тебя даже не зацепят. Постарайся выжить после войны. А здесь у тебя не будет и царапины.
В комнате стоял полумрак, на столе горела свеча, и все было очень таинственно, чарующе, завораживающе и впечатляюще. Четыре женщины хихикали в сторонке и явно посмеивались над нами.
— А почему девяносто семь, а не сто? Почему?
— Потому что, если скажу сто — не поверишь. Круглые даты называть — это ложь. Девяносто лет — это я тебе гарантирую. Главное, берегись в молодости, после войны. Верь мне — это обязательное условие! Я только наполовину хохлушка, а наполовину — настоящая цыганка! Все секреты и таинства мне известны!
— Да, ты, всем, наверное, по девяносто семь — девяносто восемь лет обещаешь? — усмехнулся Сергей.
Валентина резко взяла ладонь лейтенанта, взглянула и так же резко отвела в сторону.
— Тебе я этого не скажу Сережа!
Даже в полумраке было заметно, как лейтенант стал резко бледнеть, и его руки задрожали.
— Сережа, не дрожи! Тебя на войне не убьют, успокойся. Не убьют! Но линия жизни у тебя не длинная. Вот так-то. Не всем везет. Но и тебя в Афганистане не убьют! Только ранят…
— Ты всем говоришь, наверное, не убьют, а ребят все убивают и убивают! — заорал вдруг Сережка.
— Нет, я в этом случае ничего не говорю, я никогда не вру и не обещаю лишнего, — вздохнула гадалка. — Карты обещают вам успех, удачу, карьеру, звания. Но жизнь у обоих будет не одинаковая по продолжительности. Но оба вернетесь домой! А всех кто ко мне приходил, и кого должны были убить — уже убили. Я пока больше ни одной руки с печатью смерти не видела из тех, кто приходил сюда.
— О-ах! И командир полка приходил? И замполиты были тут? — удивился я, шумно выдохнув.
— Нет. Тут не были. По пьянке как-то вызвали к себе, и я им гадала и предсказала судьбу. Все трое рыдали от счастья, а потом упились до полусмерти. Я даже испугалась, что ошиблась, и они умрут от слоновьей дозы спирта. Но обошлось, как видите, живы по прежнему.
Валентина говорила и говорила завораживающим голосом, а сама тем временем все раскладывала и раскладывала карты. Собирала, перекладывала и вновь собирала. Осмотрела мою голову и продолжила гадание.
— Судя по форме макушки, быть тебе много раз женатым.
— Сколько раз? — удивился я.
— Больше, чем два раза! Макушка очень запутанная.
… Ну да, все верно, до девяносто семи лет времени очень много, — подумал я про себя.
— Ну, вот и все. Пьем чай, а больше сказать интересного мне вам нечего, — завершила гадание колдунья.
…Быстро проглотив чашку ароматного чая, я задумчиво побрел в казарму. Если ведьма не врет, значит, все будет хорошо…
Книга вторая. ЗВЕЗДОПАД
Глава 1. Смертельная болезнь
Прошло всего полгода, как я попал на эту необъявленную войну, а кажется, минула вечность. Бесконечная череда боевых действий и бессмысленная глупость военной показухи в промежутках между боями. Но оглянешься — а вроде лишь недавно прибыл из солнечного и цветущего Ташкента в мрачный средневековый Кабул. Почти как путешествие на машине времени!
Эх, Никифор Ростовцев, бедная твоя голова да несчастные ноги… И на кой черт тебя сюда занесло? Нет тут никакого интернационализма, и не было в помине, словечко просто красивое придумали для оправдания этой бессмысленной войны!
Итак, продолжаем…
— Ник, привет! Как здоровье? — схватил меня за руку на плацу прапорщик Айзенберг, при этом очень внимательно и сочувственно посмотрев мне в глаза.
— Здоровье? Здоровье — хорошее, самочувствие — плохое. Скоро лопну от злости, пора куда-нибудь в горы уйти, подальше от этих проклятых проверок и комиссий. А что вид у меня неважный? — разозлился я.
— Да нет, нет! Я просто так, — начальник батальонного медпункта отвел глаза в сторону.
— Впервые за полгода, «папа», ты моим здоровьем интересуешься. Даже удивительно.
В столовой мне дружески помахал рукой старший лейтенант Митрашу и присел на лавку рядом и заботливо поинтересовался:
— Ник, как самочувствие?
Обычно так спрашивают у тяжело и неизлечимо больного. Ему-то, какое дело?
— Да иди ты к черту! Парторг полка, медик, теперь ты — далось вам мое здоровье. За месяц никто ни о чем не спросит, а тут вдруг все интересуются, кто не попадется на глаза. Прямо настроение испортили с утра.
Ну, вот осерчал на друга и на его участие ответил грубостью. Нервы расшалились? Действительно, заболел? Психически…
В проходе с подносом двигался, вернее катился, пухлый, почти круглый, начмед полка Дормидович. Он поставил поднос на наш столик и вежливо попросил Митрошу:
— Мелентий, не будешь так любезен, уступить мне место, я с лейтенантом Ростовцевым хочу побеседовать.
— Да, да, конечно, — засуетился Митрашу и подозрительно быстро убежал, унося свои грязные тарелки.
— Товарищ лейтенант! Как дела? Почему прививочки не делаем, и все время отлыниваем? Вчера опять через черный ход сбежал…
— Ой, да не сбежал, а потихоньку удалился. Я терпеть не могу эти уколы. Ни разу не прививался и не болею, а все, кто зад истыкал прививками, уже и тифом, и энтероколитом, и гепатитом, и малярией, и дизентерией, и паротитом переболели. Какую болезнь я еще забыл и не назвал? Холеру и чуму!
— Прививки — дело обязательное для всех, не мной это придумано, не мне и отменять, делать их необходимо всем без исключения. А вы с Острогиным, да еще Афоня из третьей роты всячески отлыниваете. Я что Цербер? Приходится загонять офицеров в клуб и, заставлять становиться в очередь со спущенными штанами. Вы дружной компанией опять удрали, а я не мальчишка за вами бегать! Хорошо еще флюорографию сделали, не поленились, наверное, потому что не больно?
— Ага! Флюорография — это один снимок в год, а на уколы по несколько раз каждый месяц направляете. Если все вколоть, что вами назначено и прописано, то не задница, а сплошное решето получится.
— Вот подобными рассуждениями свое здоровье и загубите. Но мы по-прежнему будем вас вылавливать и заставлять делать вакцинацию. Все равно поймаю и вколю целый букет лекарств. Уверяю, получишь задолженность в полном объеме! Я, вообще-то, по другому поводу. Как общее состояние здоровья? Как самочувствие, ничего не беспокоит?
— Да что это за утро такое: не беспокоит, не болит? Что случилось?
— Попрошу вас сегодня взять медицинскую книжку и съездить в штаб армии, в гарнизонную поликлинику. Что-то не нравится мне «флюшка», там какое-то затемнение выявлено на левом легком.
— Затемнение? Такое небольшое овальное?
— Да! А что? Давно это у тебя?
— Ах, черт, балбес я балбес! Это перед съемкой, когда я грудью к аппарату прислонился, личный номер на веревочке забросил на плечо, что бы не мешал. А он, наверное, сполз еще ниже на спину.
— Да? Правда? Ох, прямо тяжелый камень с моей души снял! А я уже командованию полка доложил о вашем заболевании. Мы с терапевтом смотрели, смотрели в медпункте, решили, что пятно — раковая опухоль. А метастазы — это, очевидно, шнурок?
— Вероятно.
— Но ничего не попишешь, все равно необходимо сделать контрольный снимок. Порядок есть порядок! Чистая формальность.
— Не обойтись без него никак? Это не ловушка с прививками?
— Что за глупость. Нет, не ловушка. Только повторный снимок. Это приказ! Таков порядок.
— У меня сегодня работы на целый день. И из батальона никто не отпустит.
— Передай комбату, что это распоряжение командира полка. Сейчас же после завтрака подходи к санчасти, и тебя на машине подбросят до развилки, в штаб армии. В кафе сходишь, мороженого покушаешь, вопросы, может, какие личные решишь, в магазинах дефициты всякие купишь.
— Что ж, если приказ, то, пожалуйста, отправлюсь сразу, прямо из-за стола. Не запланированный день отдыха…
Я догнал на плацу Мелентия.
— Ты чего темнил, о здоровье интересовался, кругами ходил. Не мог откровенно сказать о распространении слухов в полку про мою «раковую опухоль»?
— Да неудобно как-то. А что стряслось? У тебя, на самом деле рак?
— Ничего особенного, я жетон за спину перебросил, он и засветился на снимке пятном. Нет никакой опухоли. Паникеры!
— О, Ник, как я рад! А то сплетники уже заговорили — будто не жилец ты, и вот-вот умрешь.
— Угу, я всех вас переживу. Лучше скажи, как, когда и где будешь орден обмывать? «Красная звезда» не каждый день вручается, а сегодня даже торжественное построение по этому поводу. За что получил?
— В общем, ни за что-то конкретное, а за целый год службы в нашем первом батальоне, по сумме боев. Очень жалко, что выстраданный первый орден за Панджшер украли. Я его заработал, когда в горах полгода умирал безвылазно и чуть дистрофиком не стал!
— Украли? Из чемодана, из сейфа?
— Нет, в штабе полка или в дивизии нагло увели.
— Как это так получилось?
— Это была кошмарная операция! В начале ротного подстрелили, затем взводного «духи» ранили, позже еще два взводных заболели. Из офицеров в роте остался я один. Должность заместителей командиров роты ввели на полгода позже, перед твоим приездом. Остался один я, да еще пара прапорщиков — все руководство потрепанной и замученной роты. В других — положение было не лучше. Ужас как тяжело было воевать! В разгар кампании решили поощрить рейдовые батальоны наградами. Представили и меня, в том числе к «Красной звезде». После Панджшерской операции второй батальон из гарнизона закинули в «зеленку» на посты. Зимой приезжает начальник штаба батальона ко мне на заставу и поздравляет: «Видел наградные списки в дивизии, пришел тебе орден, накрывай стол командованию». Я, конечно, очень обрадовался. Поехал в дукан, закупил фрукты, овощи, мясо, водку, зелень. Закатили пир для офицеров и прапорщиков. Через неделю попадаю в полк, а строевик мне нахально говорит: «Нет, никакого ордена не было». Помнишь, служил до капитана Бочонкина, такой красавчик, холеный? Вспомнил? Мордатый, надменный начальник строевой части капитан Шалавин! Надо сказать, фамилия соответствует его сущности на сто процентов. Не выходя из штаба полка, получил он два ордена, но главное — за определенную «мзду» солдат увольнял пораньше. Плати пять тысяч «афгани» и езжай домой, да еще не как простой стрелок, а как сержант, командир отделения или механик, и вдобавок на три месяца до установленного срока. И преступления вроде нет — не подкопаешься. Жулик и разгильдяй звание получал и увольнялся, прослужив ровно два года, а не два года и три месяца, как все рядовые в Афганистане служат. Вот и весь фокус. Послал меня этот Шалавин подальше, и даже разговаривать не стал.
— А как же ты так лопухнулся? Надо было орденские книжки посмотреть, список награжденных потребовать, — возмутился я.
— Объясняю: в строевой отдел приходят перечень фамилий награжденных, незаполненные орденские книжки, ордена и список их номеров. Только уже здесь в части вписывается номер ордена и фамилия того, кто награжден в орденскую книжку. А список всех награжденных — секретный, его обратно отправляют в штаб. Вот меня в нем вроде бы и не оказалось. Документ этот Шалавин показать наотрез отказался, сказал, что его якобы вернули в наградной отдел штаба армии. А там все повязаны, одна шайка-лейка. Прапорщики-делопроизводители через год по одному или два ордена себе тайком оформляют, в зависимости от степени наглости. Все следы, в конце концов, замели, да и не я один был такой. А бывшие командир полка, начальник штаба и замполит, наверное, в доле были, вот и покрывали строевика. Недели через две комбат Папанов приезжал, беседовал с руководством, вернулся и представил мои документы вновь на орден. Сказал, что все напутал начальник штаба батальона — никакого ордена не было. Не было и точка! Но по лицу видно — оправдывается и скрывает, что произошло на самом деле. Иначе, почему сразу опять бумажки оформил? Ну, как можно такую фамилию, как моя, спутать? Что у нас в полку каждый второй Митрашу? А новое представление через месяц строевик вернул без реализации, как не правильно оформленное. Потом меня перебросили в первый батальон вместо погибшего Масленкина. Перевели в наказание: за грубость и неуважение к офицеру, старшему по званию и должности, то есть к капитану Шалавину. Он как-то пьяный мне на плацу попался и принялся отношения выяснять. Дал я ему в глаз и слегка попинал. Судить меня не стали, огласки побоялись. А представление мое к ордену прошло только после замены Шалавина, с приходом Бочонкина и сменой руководства полка. И не поздравляй раньше времени, опять «сглазишь». Когда вручат, тогда только поверю. После вручения наград, вечером, после отбоя, милости прошу к столу в бытовку второй роты.
Штаб армии находился в движении, как муравейник в хорошую погоду. Тут располагалась группа представителей Генерального штаба, часть наших советников, служивших в Афганской армии, а также разведывательный центр, полк связи и множество других управленцев и тыловиков.
Я потихоньку от начальства надумал решить личный вопрос — вдруг получится. Знакомый подполковник отдела кадров узнал меня и удивленно спросил:
— Тебе чего, лейтенант?
— Да вот документы от пропагандиста привез, и хочу с вами побеседовать по личному делу.
— О чем?
— Нельзя ли перевестись в другую часть?
— Какую часть? Куда? Воевать уже надоело? Устал от первого батальона?
— Да нет. Устал, но не от войны, а от нашего образцового полка. В спецназ или десантуру, куда-нибудь подальше от Кабула нельзя ли перейти?
— В спецназе капитанские должности, а это повышение, его надо заслужить!
— Заслужить повышение? Так я с капитанской на старлейскую в Афган прибыл, добровольно, да вроде бы никто и не спрашивал, согласен на понижение или нет.
— Это совсем другое было дело — выполнение интернационального долга, но если бы какие иные обстоятельства открылись. Для повышения повод необходим, заслуги нужны, награды.
— Меня к ордену полгода назад представили, возврата не было, по срокам в апреле-мае должен прийти.
— Ну вот, как наградят, так и приходи, подумаем под коньячок. Понятно?
— Легче легкого, хоть ящик, лишь бы из этого «дурдома» сбежать.
— Думаешь в спецназе легче? Там боевых выходов, может, даже больше, чем в восьмидесятом полку.
— Я не от войны бегу, а от показухи вперемешку с войной.
— Ну-ну, беги. Подумаем, попробуем. Все же, может, лучше не срываться с места? Как в коллективе обстановка?
— Рота отличная, батальон хороший, но я морально устал без отдыха после боев, психовать начинаю, скоро «крыша поедет». Бирки, планы, писанина, в третий раз ленинскую комнату переделываю, сколько же можно?
— Хорошо, хорошо, иди, еще думай, пока время есть.
В поликлинике возле кабинета флюорографии вдоль стены сидела длинная очередь из солдат и офицеров. Я взял номерок на прием и решил прогуляться в «стекляшку», кафе-мороженицу.
Порция пломбира в чашечке напомнила детство. Лимонад, пирожное, музыка… Все столики заняты штабными офицерами, вольнонаемными женщинами. Никто никуда не торопится, отдыхают люди, веселятся, в распорядке работы заведения вечером предусматривались даже танцы. А у нас никакого луча света в конце туннеля. Настоящая каторга… Однажды на мой вопрос об отсутствии выходных после рейда я получил строгое внушение от инспектирующего: «В воюющей армии отдыха и праздников быть не может! — рявкнул солидный полковник. — Выходные планируйте после войны, в Союзе!» А стало быть, рядом, в километре от полка — для кого-то имелся полный набор развлечений.
Все места в кафе оказались заняты, и пришлось перекусить прямо у стойки. И тут мы чужие на этом «празднике жизни».
Очередь к врачу тем временем дошла и до меня.
— Что случилось, что беспокоит, товарищ лейтенант? — спросил толстый, круглолицый майор, встревожено читая направление из медпункта.
— А ничего не болит. Произошла нелепая случайность, скажем так: недоразумение. Мне кажется, что затемнение на снимке — это личный номер. Я его не снял, вот и получилось пятнышко.
Медик заулыбался, вглядываясь в снимок.
— А хочешь, мы сейчас его увеличим и сможем прочитать?
— Хочу!
— Сейчас, подожди немножко.
Он поколдовал над аппаратурой и торжественно объявил:
— МО СССР номер Р-307648. И еще что-то нацарапано неразборчиво. Правильно?
— Точно, нацарапанное — это имя и фамилия. Я же говорил об этом в полку, но медицина решила перестраховаться.
— Правильно сделали, порядок есть порядок! Как служба, как воюешь? Тяжело? — участливо спросил рентгенолог. — Нет желания отдохнуть в отпуске на курорте? Могу помочь с путевочкой в санаторий: Крым, Сочи или еще куда-нибудь. В полку такой возможности нет, и не будет.
— Конечно, конечно, хочу! В отпуск вот-вот выгонят.
— А чтобы путевка была наверняка — пойми, я ведь не сам все решаю, нужно для ускорения процесса две с половиной тысячи «афошек».
— Да у меня нет «пайсы».
— Как нет? В рейдовом батальоне и нет «афганей»? Вы же деньгами сорите. Можно чеками.
Я сердито встал, взял медкнижку и пошел к выходу, обернувшись, со злостью ответил:
— Это мародеры деньгами сорят и тыловое ворье, а у нас боевое подразделение, а не шайка грабителей. А если и пьют, то свою получку пропивают.
И вышел, хлопнув дверью, не прощаясь.
Балбес, теперь за свой счет отдыхать придется, не сдержался. Но ведь какое мурло сидит тут в тепле и чужие деньги считает, ребят, которые из «зеленки» не вылезают, обирает. Крыса тыловая!
— Ник! Живой! А сказали: ты издох, — весело встретил Острогин мое возвращение. — Гуляешь по штабам, а мы тут в рейд собираемся.
— Куда? Когда? — обрадовался я скорой перспективе удрать из полка.
— В район Дехи-Нау, послезавтра!
— Вот это хорошо, наконец развеемся. Скорей бы, подальше от показухи и глупостей. Над чем корпишь?
— Журналы боевой подготовки за все взвода необходимо до выхода представить. Эдик расписание занятий и ротный журнал унес показывать. Кстати, тебя уже пять раз спрашивал Муссолини.
— Зачем?
— Планы какие-то принести и листовки получить.
— Черт! Знают же, что в поликлинику ездил, и полковые документы отвозил, даже мороженого спокойно не поесть.
— Мороженого? Где? — изумился Серж.
— В кафе. Там и мороженое, и танцы, и коньяк вечером подают.
— А как же фраза «мы все на фронте, а на фронте не отдыхают». И про сухой закон забыли? Так?
— «Каждому свое», как в Бухенвальде. А еще медик путевку на курорт купить предлагал.
— Купил?
— Нет, у него сдачи не нашлось! Я так хотел его пухлую физиомордию по столу размазать. В полку, говорит, таких путевок не бывает. Они у них все в штабе «застревают»…
— Ерунда. Подойди к начмеду и попроси, я вчера уже оформил путевку в Ялту. В июне поеду отдыхать: море, девочки, сухое вино… Мечта! Завидуй! Облизывайся!
— Завидую, прохиндей! Как выпросил?
— Да никак. Пришел, поговорил по душам — и порядок! Я с ним в Панджшер на броне входил…
— Трепач. Пойди, попроси… Все у тебя легко! Связи кругом: дядюшка в посольстве, папа в Совмине. Граф, как ты на войне очутился с такими «волосатыми лапами»? Не понимаю. Настоящий граф и князь! Ладно перебьюсь без путевки, в Сибирь поеду загорать.
— Иди к начмеду, он звонил, тебя спрашивал, а путевку обязательно попроси, гарантирую, все будет нормально — поможет.
— Как дела? Все хорошо? — встретил меня с надеждой в голосе Дормидович.
— Так, как я и думал, пятно на спине — это номерок. Но рентгенолог — сволочь!
— Почему ты его так не возлюбил? Что такое?
— За взятку путевку в санаторий предлагал — в любое место и в любое время.
— Ох, негодяй! Из штаба носа не высовывает, а на ребятах наживается! А куда хочешь поехать?
— Да это просто так, к слову, я у него ничего даже и не просил, он сам навязывался. Вообще-то, готов хоть куда, меня в конце месяца отправляют в Союз. А куда? На море делать нечего, может, в Пятигорск?
— Есть путевка в Кисловодск, отложить для тебя?
— С боевых вернусь и зайду оформить, если можно?
— Конечно, подходи. Рад, что ты здоров, удачи и долгих тебе лет жизни.
— Спасибо!
Довольный, я вышел из санчасти. Повезло! Выяснилось, что здоров, а теперь и хороший отдых обеспечен. Ура!
Вечером комбат производил предварительный осмотр офицеров перед выходом на боевые.
— Предупреждаю в последний раз! Командирам быть в уставной форме — то бишь в х/б. Замполитов это тоже касается! Не бродить в горах как анархист Ростовцев: то в «песочник» вырядится спецназовский, то в маскхалат. И Луковкину запрещаю выделяться, рейнджер нашелся, выпендривается в горном костюме.
— Товарищ майор, могу подарить один комплект, — встрял Юрик в речь Василия Ивановича. — А то вы ходите в выцветшей «афганке» — не солидно.
— Вам слова никто не давал. Еще раз перебьешь меня — получишь выговор. Далее: тельняшки, футболки, кроссовки носить запрещаю! Только сапоги и ботинки, нательное белье, все в касках и бронежилетах. Прежде чем требовать, сами должны являться примером подчиненным, особенно замполиты! Капитан Лонгинов, проведение строевого смотра офицеров и прапорщиков назначаю в семь тридцать утра.
— Сразу с мешками и оружием? — встревоженно спросил лейтенант Шерстнев. — Не успеем.
— Ба! Шерстнев, попался ты наконец-то мне на глаза! Пожалуйста, не ходи моей тропой, не люблю, когда облизывают чашку комбата. Моя чашка священна! Стоящие в строю громко засмеялись.
— О чем вы, товарищ майор?
— Прапорщики могут быть свободны, — распорядился Подорожник оставив одних офицеров.
— Вот так, опять обломили на самом интересном месте, — громко вздохнул Бодунов.
Прапорщики нехотя ушли, сгорая от любопытства, а Чапай продолжил:
— Зашел я сегодня в одно место, а там сидит за столом Шерстнев, в моих тапочках, и чай пьет из моей любимой чашки! Сегодня тапочки одел, кружку облизал, а завтра что будет, а, Олежек? Что еще оближешь?
— Ничего другого не будет, — смущенно пробормотал лейтенант.
— А женщина может понадеяться, поверить. Даже думать не моги об этом, ишь, молочный брат объявился. Жилин, ты его чаще в караул ставь. Все караулы третьей роты с сегодняшнего дня Шерстнева. Это мой приказ!
— За что? Я к ней туда случайно заглянул, чай попить с вареньем. В первый раз, ей богу!
— Куда, куда ты заглянул? Что за гнусный намек?
— Ха-ха-ха, — вновь засмеялся весь офицерский строй.
Читать бесплатно другие книги:
