Не теряй головы. Зеленый – цвет опасности (сборник) Брэнд Кристианна
Сестра Бунзена слегка напомнила Джеймсу леди Харт – такая же благовоспитанная и властная. Джеймса она встретила очень приветливо и немало повеселилась, слушая рассказ о том, как трудно было ее отыскать. Брат, наверное, до сих пор не понял, в чем шутка, объяснила она добродушно. Много лет назад мисс Венис Харт и ее сестричка мисс Фрэн, в то время совсем еще девочки, переименовали его в Бунзена, в честь бунзеновской горелки. Мистер Пенрок давно позабыл, что у дворецкого есть и другое имя. Разве на дознании джентльмен не слышал его настоящую фамилию?
Джеймса в то время занимали исключительно мысли о собственной роли в происходящем, но он не потрудился этого объяснить, да его собеседница и не ждала ответа.
– Он такой хороший брат, сэр! Так обо мне заботится. И вчера, и позавчера приезжал, хотя погода совсем не для поездок на велосипеде…
– А вы видели его велосипед? – азартно спросил Джеймс.
Мисс Горелл очень удивилась:
– Велосипед? Нет, не видела. Брат его всегда оставляет в сарае.
В первый из двух вечеров ей было совсем худо. Ногу так свело, думала уж, вот и срок настал, сперва ноги отнимутся, а там и все остальное. Одна ее подруга четыре дня так пролежала – в первый день правую ногу не чувствовала, на другой день обе ноги, а потом еще два дня онемение поднималось все выше, пока до сердца не дошло. Доктор принес мисс Горелл те же таблетки, что бедной Марте давал – беленькие такие, кругленькие. Конечно, она перепугалась. Тем более что у Марты живот болел, а у нее сердце…
Джеймс прервал этот поток воспоминаний, сказав, что приехал задать мисс Бунзен – ох, простите, мисс Горелл – очень важный вопрос. Как он сам рассказал на дознании (тут сестра Бунзена сочувственно погладила его по руке), его жена Пайпа Ле Мэй на самом деле не была в родстве с мисс Морланд. Вот он, Джеймс, и подумал: если человек так долго прожил в здешних краях, как мисс… э-э… Горелл (на этот раз правильно!), то уж наверное знает и местную историю. Все кругом гадают, кто во что горазд…
Выражение лица старушки неуловимо изменилось. Она резко заметила, что людям бы лучше не совать нос в чужие дела, не то могут узнать такое, что им совсем не понравится.
– Я бы вам помогла, капитан, только не должна я болтать о том, что знаю, вот вам и весь сказ. Одно вам скажу, может, вам легче станет: отец мисс Пайпы был человек добрый и хороший, каких мало. Матушка у нее была дурная женщина, голову ему, бедолаге, заморочила, так что он уж и соображать перестал, что правильно, а что нет. За то и расплатился сполна горем да раскаянием и до самой смерти боялся, как бы все дело не вскрылось… О деньгах уж и не говорю. А у жены вашей, у мисс Пайпы, и его кровь текла в жилах, не только материна. Она тоже добрая была и великодушная по-своему. Это все от него, я так считаю. Теперь она, бедная, умерла, а вам, сэр, может, утешением будет знать, что отец у нее был прекрасный человек.
Джеймс вышел из коттеджа с ощущением глубочайшего стыда. Если верна его теория, лучше бы бедную старуху и впрямь забрала смерть еще в ночь первого убийства – начиная от ног и постепенно дойдя до сердца, как это принято в Тенфолде. Однако на кону стояли и более важные вещи, чем мирная кончина деревенской старушки, которая и так уже одной ногой в могиле.
В подавленном настроении Джеймс вернулся на станцию и сел в полуденный поезд.
День был чудесный. Над холмами летали птицы, снег сошел и на травянистых склонах там и сям паслись овцы. Поезд миновал деревню Пиджинсфорд и начал, пыхтя, подниматься на холм близ Пиджинсфорд-хауса. Джеймс открыл дверцу купе и повис над землей. Когда поезд замедлил ход на подъеме, Джеймс прыгнул. Прокатившись кубарем по земле, он вылез из канавы, весь в грязи и в синяках, и по берегу речушки дошел до ворот сада.
Он слегка подвернул ногу, однако довольно бодро проковылял через деревню к сарайчику среди холмов. Встречные на него оглядывались, так что он остановился, кое-как отряхнулся и поправил воротничок и галстук. В конце концов, спешить некуда. Старик, да еще с мозолями, наверняка шел еще медленнее.
Джеймс двинулся дальше, мужественно преодолевая боль в щиколотке. Добраться бы только до сарая, там его ждет велосипед, а дальше долгий спуск и совсем чуть-чуть в горку, от деревни до Пиджинсфорд-хауса. Забирал ли Бунзен велосипед после того, как убивал своих жертв, или вначале заходил за ним в сарай, потом вершил свое черное дело и как ни в чем не бывало возвращался домой? Убив мисс Морланд, он, конечно, оставил велосипед возле трупа и побежал за Пенроком, прикидываясь испуганным и дрожащим.
Велосипед мирно стоял в сарае у стеночки. Джеймс, морщась от боли, взгромоздился в седло и покатил вниз по склону.
Коки ждал его на террасе.
– Приятная прогулка? – все так же насмешливо поинтересовался он.
– Не очень, – буркнул Джеймс, с трудом поднимаясь по ступенькам.
– Вы, кажется, упали, – с лицемерным сочувствием заметил Коки, помогая ему войти в дом. – Ногу подвернули?
– Да.
Он никак не мог понять, отчего веселится инспектор.
– Знали бы вы, что я при этом доказал, вы бы так не радовались!
Кокрилл завел его в туалетную комнату на первом этаже и бесцеремонно пихнул на сиденье унитаза.
– Ногу покажите-ка… Фу ты, как распухло. – Намочив полотенце, инспектор бережно обернул им поврежденную лодыжку. – Я думаю, просто растяжение. – И добавил, улыбаясь:
- Жил парень в одном околотке,
- Свихнул он себе щиколотку.
- Мопед ли? Экспресс?
- Упал? Или влез?
- Но все же свихнул щиколотку!
- Ну, вы-то с поезда упали, так?
Джеймс изумленно воззрился на него:
– Вы меня видели?
– Нет, не видел, – беспечно отозвался Коки. – Просто мой сотрудник вчера себе плечо вывихнул точно таким же образом. Не повезло вам – снег у железной дороги уже сошел. В сугроб мягче, и не так далеко падать. С другой стороны, вы же не старик.
– Значит, вы давно до всего додумались, а я только сейчас сообразил? – возмутился Джеймс.
– Это смотря что вы установили, – благосклонно ответил Кокрилл. – Удалось вам разговорить дежурного по станции в Тенфолде? Он вообще-то хапуга, но я ему заранее позвонил, велел поделиться с вами информацией.
– Так вот отчего он излагал как по писаному! – разочарованно протянул Джеймс.
Кокрилл расхохотался.
– Надеюсь, вы старушку не расстроили? – добавил он уже серьезнее. – Мы сами собирались к ней сегодня съездить, но я подумал, может, с вами она будет откровеннее… Скорбящий муж и все такое.
Джеймс потер ноющую лодыжку, плотнее прижимая к ней холодное полотенце.
– Ну знаете! Это просто бессовестно! Я тут надрываюсь, чуть шею себе не свернул на этом старом драндулете – я-то, который в жизни никакой физкультурой не занимался… Рисковал, что кухаркин велосипед стащат из того замшелого сарая. Как дурак, искал по всей деревне мисс Бунзен и потом еще с риском для жизни прыгал на всем ходу с поезда. А вы на все это преспокойно смотрели и посмеивались! Черт возьми, я мог упасть на рельсы, меня бы разрезало пополам! Или валялся бы до утра без сознания в канаве. Даже утонуть мог – вдруг в канаве оказалась бы вода? Мог ногу к чертям сломать…
Кокрилл уже не слушал. С безумным огнем в глазах он схватил себя за пушистые белоснежные волосы, повторяя:
– Орудие!.. Орудие убийства!..
Джеймс, все еще с мокрым полотенцем на лодыжке, на одной ноге попрыгал в холл. Коки у телефона требовал срочно позвать доктора Ньюсома. Через минуту он спросил, понизив голос:
– Док, это вы?
В трубке затрещало.
Кокрилл нетерпеливо прервал:
– Хорошо, хорошо, я вас не сильно задержу. Что за деревня такая, каждый день младенцы родятся! Слушайте: вы в своей врачебной практике видели когда-нибудь человека, которого переехал поезд?
В трубке снова затрещало.
– Так и знал, что вы это скажете. А я думаю, что на самом деле видели, – промолвил Коки.
На этот раз трубка трещала долго.
– Вполне согласен, – произнес наконец инспектор и хлопнул трубку на рычаг.
Обернувшись, он увидел Джеймса – тот так и стоял на одной ноге, будто аист.
– Что вы здесь делаете? – рявкнул Кокрилл.
– Думаю, – словно очнувшись, ответил Джеймс.
Кокрилл за локоть повел его в библиотеку.
– Ах, вы думали! О чем же, любопытно знать?
– О том, что после одиннадцати двадцати пяти других поездов нет, – ответил Джеймс, оседая на диван.
Кокрилл вытащил бумажку, табак и задумчиво свернул очередную самокрутку.
– Верно, – сказал он наконец.
В блестящих карих глазах больше не искрилось веселье.
– А выскочить из поезда и одновременно подсунуть труп под колеса того же самого поезда невозможно. Даже если труп уже имеется.
– Разве только поезд очень длинный, – сказал Джеймс.
– Ну, одиннадцать двадцать пять – совсем короткий поезд. – Инспектор покачивался на каблуках, греясь у огня. – И трупа под рукой тогда еще не было. Кажется, мы с вами немного поторопились.
– То есть вы не думаете, что Бунзен… Слушайте, инспектор, он же совершенно точно оставлял велосипед в сарае! Доехал до холмов, поставил велосипед, поймал автобус в Тенфолд, посидел с сестрой до двадцати минут двенадцатого и вернулся поездом. Спрыгнул с поезда без двадцати пяти двенадцать или около того… По времени оба раза точно совпадают с убийством. За счет поездки на поезде сэкономил полчаса времени. Дальше только велосипед из сарая забрать… Я сам видел следы от колес возле стены!
– Следы всего лишь доказывают, что кто-то оставлял в сарае велосипед. – Инспектора вновь охватило бесовское веселье. – Не забывайте, мои ребята еще до вас прошли тем же маршрутом.
Джеймс не удержался от смеха. Все его изощренные построения рухнули в один миг.
– Вы хотите сказать, что старикан, как и говорил, торжественно прикатил, крутя педали, в Тенфолд, а потом обратно, через метель и вьюгу? Значит, он вообще ни при чем?
– По всей вероятности. А девушку кто-то положил на рельсы, уже мертвую. Голову отрезало колесами поезда…
– Черт возьми, да не может Бунзен быть в стороне! Он все-таки отец Пайпы – слишком уж большое совпадение!
– Отец мисс Ле Мэй? – Коки вдруг насторожился. – Вы уверены?
– Конечно, уверен! Так сказала его сестра. Должно быть, мисс Морланд все узнала, потому он ее и убил. Наверняка слегка повредился умом за тридцать лет раскаяния.
Кокрилл позвонил в звонок. Явился Бунзен и скромно встал у порога.
– Звонили, сэр?
– Мне нужно с вами поговорить. Входите и закройте за собой дверь. А теперь скажите мне вот что: давно вы живете в Пиджинсфорде или где-нибудь поблизости? Ваша сестра нам сообщила, кто родители мисс Пайпы Ле Мэй, и мне нужно ваше подтверждение. Что скажете?
Потрясенный, Бунзен вытянул дрожащие старческие руки по швам и уставился в пол.
– Если уж она вам рассказала, сэр, то, наверное, были причины. Тридцать лет назад она поклялась, что в деревне никто не узнает, и по сей день хранила молчание. Сэр, вы, надеюсь, не собираетесь это обнародовать? Миссис Морланд, то есть матушка мисс Грейс, конечно, все знала, но она была святая женщина и сделала скидку на слабость человеческую. И ребенка в приют пристроила, а позже, когда викарий скончался, взяла девочку к себе – будто бы это его племянница, что ли. Мисс Грейс так и не узнала правды. Она тоже хорошая женщина была, мисс Грейс, но все же не такая, как мать. Мисс Морланд была святая, вот как есть святая.
– А мать ребенка?
– Она была по фамилии Порт. Скверная женщина, хоть и видная собой. Тогда же уехала из деревни. Кажется, она давно умерла. По крайней мере, ни ребенка, ни викария она больше не тревожила. Он ей, конечно, деньги посылал и о ребенке позаботился…
– Викарий? – воскликнули Джеймс и Кокрилл.
– Ну да, сэр. Бедный джентльмен! Доброй души был человек, но большой жизнелюб, а эта особа в него так и вцепилась… Вы еще учтите, что он молодой был. Сестра моя была повитухой, так обо всем и узнала – Флосси Порт к ней приходила за советом. Только мы с ней и знали, что да как. Бедный викарий с нас взял слово, и миссис Морланд еще потом перед смертью, что мы никому ни словечком не обмолвимся. Я и сейчас вам только потому говорю, что сестра, видно, решила, так надо. Пожалуйста, другим не рассказывайте, сэр! В деревне такое никому и в голову не пришло бы…
Коки, немного опомнившись, постарался успокоить старика:
– Я думаю, Бунзен, в этом не будет необходимости. Постараюсь сохранить все в тайне. Строго говоря, ваша сестра нам ничего конкретного не сказала, просто из ее слов мы сами сделали вывод, что… отцом был викарий. Верно, Николл?
Джеймс вскочил.
– Да-да, а то как же! Мы никому, правда, инспектор? – И добавил, умоляюще глядя на Кокрилла: – Наверное, лучше Бунзену не говорить сестре об этой нашей маленькой беседе? Мы же просто так, уточнить, незачем об этом распространяться.
Коки, мрачно улыбаясь, с ним согласился.
Джеймс тронул старика за рукав:
– Не волнуйтесь, Бунзен! Выяснили и забыли.
Бунзен просиял:
– Спасибо, сэр! Спасибо, инспектор! Вы так добры! Не хочется, чтобы через столько лет попусту трепали имя бедного викария…
Он ушел, шаркая больными ногами и с облегчением качая головой. Невинный старый дворецкий не подозревал, что несколько часов кряду был в глазах двоих человек трижды убийцей, да в одном случае к тому же еще и убийцей собственной дочери.
Глава 8
В камере полицейского участка в Торрингтоне сидел на узкой койке молодой человек, безнадежно подперев голову руками. Почти полгода он собирался с духом, чтобы сознаться в убийстве Лили Бейнз. Наконец сознался – а никто ему не верит.
Они познакомились в Торрингтоне, в бомбоубежище, во время учебной тревоги. Он всячески оберегал девушку, а когда все закончилось, проводил до автобуса. Они договорились о новой встрече. Лили сказала, что работает секретаршей у одной богатой леди в деревушке Пиджинсфорт. Позже в газетах писали, что она была всего лишь судомойкой. Да какая разница – судомойка, секретарша… Он влюбился. Не как-нибудь там, а по-настоящему. Несколько раз они виделись в Торрингтоне, потом договорились встретиться в леске поблизости от дома, где она работала. Она пришла с молодым человеком, который сразу ушел, поцеловав ее на прощание. Лили объяснила, что это ее брат, но позже, ответив отказом на предложение пожениться, призналась, что никакой не брат, а ее постоянный кавалер. Они уже два года вместе ходят, а все, что было с ним, для нее ничего серьезного – просто парочка свиданий от скуки да чашка бульона в «Пале-Ройяле». Она об этих встречах даже не рассказывала никому – боялась, что постоянный узнает. Лили говорила и говорила, без остановки. А он не помнил, что ей ответил. С ним что-то странное сделалось, будто острый нож медленно входил в тело, больно и горячо… А потом он увидел косу, прислоненную к дереву у ограды кладбища. Девушка, наверное, поняла по глазам, что он ее сейчас убьет. Испугалась, стала его умолять и отталкивать ладошками, а он ее обхватил одной рукой, чтобы не дергалась, другой стащил с нее поясок и этим пояском ее связал. Потом… вдруг все кончилось. Он стоял с ее брошкой в руке. Брошка в виде крестика с алмазами и рубинами – сам же и подарил, три шиллинга одиннадцать пенсов отдал. Он эту брошку ей на грудь положил – бережно так, со всем почтением. Верьте слову, джентльмены, он жалеет о том, что сделал! Не хотел он ей плохого. Первый раз в жизни влюбился.
– Неправда, – сказал Кокрилл.
– Я не вру, сэр! – отчаянно заверил молодой человек.
После того как принял такое трудное и ужасное решение, совсем уж невыносимо снова мучиться неизвестностью – повесят его или нет.
– Вот как на духу, я ее убил и оставил на земле под деревом. И крестик ей на грудь положил, вроде в знак раскаяния…
– Брошка лежала у нее на груди криво, булавкой вверх, – усмехнулся Кокрилл. – Не очень-то почтительно, а? Врешь, сынок.
В Пиджинсфорд-хаусе еще допивали послеобеденный кофе. Кокрилл хмуро взял предложенную чашку.
– Тот парень, что у нас сидит… Самозванец он. Ради славы на себя напраслину взял, я думаю.
– То есть он не убивал девушку в рощице?
– Нет. Он завирается.
Лица озарились надеждой.
– Так настоящий убийца, может быть, еще на свободе? Тогда, возможно, мисс Морланд и Пайпу действительно убил кто-то посторонний?
– А я никогда другого и не думала! – сурово объявила леди Харт.
– Понимаешь, бабушка, ничего не сходилось… То есть этот тип мог убить мисс Морланд, но бедную Пайпу убили после того, как он сдался полиции… Невозможно же надеяться, что есть целых два маньяка: один сидел в тюрьме, а другой тем временем убивал Пайпу. Таких совпадений не бывает! Получалось, что все-таки это кто-то из нас.
– Фрэн! Что ты говоришь! – ужаснулся Пенрок.
– Так ведь теперь уже можно. Конечно, если тот, который сдался, просто ненормальный и хочет прославиться, значит, настоящий преступник все еще на свободе. Он убил и Пайпу, и мисс Морланд, и не о чем больше беспокоиться. – Фрэн встала налить Кокриллу еще кофе. – Милый Коки, а почему вы так уверены, что он врет?
– Украшательствует слишком, как всегда в таких случаях.
Кокрилл был мрачен, потому что несколько возможных подозреваемых в небе – это значительно хуже, чем один в руках.
– Прочел в газетах отчеты о происшествии и придумал складную историю. На одной мелочи прокололся, о ней газеты не писали. И зачем только ее приплел? Пенрок, помните брошку? Вульгарная такая, бело-красный крестик?
– Если бы я мог забыть… – с грустью ответил Пенрок. – Я ее в руках вертел, пока ждал Брауна и вас с полицейским врачом. Знаете, бывают такие неосознанные движения. Я наклонился и взял брошку с тела. На ней была кровь. Мне потом несколько недель казалось, что никак руки не отмою.
– Вы брали ее в руки? – Кокрилл со стуком поставил чашку на блюдце.
– Да. А что такого? Я сейчас же снова положил брошь на место.
– Положили или просто швырнули на труп?
Пенрок совсем расстроился.
– Не то чтобы швырнул… Скорее, уронил. Я был потрясен, когда увидел, что запачкал руки кровью.
– А как она лежала вначале? – Кокрилл подался вперед в ожидании ответа.
– На груди у девушки, точно посередине, очень аккуратно. Длинная перекладина креста была направлена к ногам. Собственно, я раньше об этом не задумывался, а сейчас вдруг понял: похоже, брошку положили на тело именно как крест. Я должен был тогда же об этом рассказать? Это важно?
– Смотря что называть «важно». Эта деталь отправит человека на виселицу. – Инспектор встал и вышел из комнаты.
Оставшиеся испуганно смотрели друг на друга. Пенрок схватился за голову.
Фрэн сказала с вызовом:
– Значит, это все-таки кто-то из нас!
– Фрэн, родная, перестань!
– Так ведь все мы готовы были признать, что иначе не получается, пока думали, что «посторонний преступник» на свободе. А теперь опять все сначала…
Леди Харт уронила голову на руку.
– Да когда же это кончится?!
– Хорошо бы поскорее, – благодушно заметил Джеймс. – А то я все-таки в армии числюсь, хоть и не отличаю, какой рукой полагается козырять. Если в срок не вернусь, командование может забеспокоиться. Вы себе не представляете, как ужасно для офицера и джентльмена бегать по сельской местности наперегонки с сыщиками.
– Ты же не бегаешь, Джеймс! Ты на велосипеде ездишь.
– А ты, Венис, не насмехайся, пожалуйста! – строго ответил Джеймс и протянул Азизу половинку грецкого ореха. – Не ешь его, дружище, он немецкий!
Азиз немедленно сгрыз орех и умильно посмотрел на Джеймса, ожидая добавки.
– Видите – не слушает!
– У нас слушает! – возмутилась Фрэн.
Она протянула песику ядрышко фундука и тоненьким голоском пропищала:
– Он немецкий!
Азиз решительно потянулся к ореху.
В последний миг Венис успела крикнуть:
– Ешь, он британский!
И обе покатились со смеху.
Джеймс, вернув улыбку глазам любимой, снова впал в прострацию. Генри меж тем не так легко было отвлечь от увлекательной дискуссии.
Он сказал задумчиво:
– Если бы доказать, что Пайпу могли убить, когда снег уже не шел…
– Нету никакой разницы, – немедленно отозвалась Фрэн.
– А может, и есть. Предположим, мы придумаем способ, как это можно сделать, а потом докажем, что именно так и было сделано. Тогда станет ясно, что мы все невиновны, потому что начиная с полуночи в доме толпились полицейские, а снегопад закончился как раз в полночь.
– Верно, милый, в этом есть смысл!
Генри вскочил:
– Не прогуляться ли нам до места преступления?
– А бедняжка Бунзен пусть убирает со стола, – добавила леди Харт.
Пока все укутывались в шубы и шарфы, она тихонько спросила Джеймса:
– Вам это не очень неприятно? Может, лучше не пойдем?
– Мне безразлично. Вы из-за того, что Пайпа была моей женой? – И тут же чуть-чуть выдал себя: – Я считаю, от правды прятаться не стоит. Что толку делать вид, будто ничего плохого не случилось? Нужно стараться смотреть на вещи… отстраненно.
– Им это помогает успокоиться, – сказала леди Харт, глядя вслед внучкам и Генри с Пенроком. – Для обычных людей, милый Джеймс, все происходящее – настоящий кошмар. Наверное, мы сошли бы с ума, если бы не устроили вокруг этого такую вот слегка истерическую игру. Поэтому Генри так себя ведет… И я их поощряю.
– Мне все равно, – повторил Джеймс, но уже без всякой горечи.
Тем временем Генри увлеченно говорил:
– Нам всего лишь нужно продемонстрировать Кокриллу, что технически это возможно.
Фрэн, держа Пенрока за руку, выглянула из-под алого капюшона:
– Так продемонстрируй!
– Думаешь, не смогу? На что спорим?
Леди Харт остановилась на берегу речушки, позади той самой беседки.
– Генри, милый, обуздай, пожалуйста, свое сребролюбие и объясни попросту, если в самом деле можешь – чему я ни на минуту не верю. И не забывай, что Пайпа все-таки была женой Джеймса.
Пылкое еврейское сердце Генри вмиг переполнилось раскаянием.
– Джеймс, дружище, прости! Я не хотел… Тьфу, как все запуталось! То нам говорят, что убийца пойман, то – не пойман, нервы на пределе и невольно забываешь, что все это кого-то лично касается. Давайте не пойдем, я как-нибудь в другой раз расскажу свою теорию.
Джеймса ужасно раздражало, что ему все время напоминают: все-таки Пайпа была его женой, а он, получается, каким-то образом ее подвел. И для Фрэн это тяжело. Хоть она и бодрится, на самом деле ее ранит каждое напоминание, что он когда-то любил другую.
Джеймс взял Фрэн под руку и своим обычным ленивым тоном протянул:
– А давайте притворимся, что мы расследуем убийство совсем незнакомого человека. Да, мы с Пайпой были женаты, много-много лет назад, так не будем сейчас о ней вспоминать. Генри доставит в беседку неодушевленный предмет: сумку с клюшками для гольфа или чью-нибудь шубу, – и потом вернется, не оставив следов там, где раньше лежал снег… Если я правильно понял, он именно это собирался сделать?
Констебль Трут любезно согласился сходить в дом за шубой и с весьма зловещими намеками позаимствовал у кухарки длинную прочную веревку.
– Кто умеет бросать лассо? – спросил Генри, принимаясь деловито вязать узлы.
Лассо бросать ни у кого не получилось. Тут констебли оттаяли, в буквальном и переносном смысле слова, и захотели поучаствовать. В конце концов один полицейский сумел захлестнуть петлей громоотвод на крыше беседки. Другой привязал свободный конец веревки к ветке старого дерева на берегу речки.
Видя все эти приготовления, Фрэн начала опасаться за судьбу полукроны, которую мысленно поставила на исход дела.
– Тебе нужно добраться до железной дороги и обратно! – предупредила она.
Генри широким жестом обвел раскинувшийся перед ними луг.
– Нет ничего проще! Ни зеркал, ни скрытых веревок, никаких фокусов. Заключим пари?
Фрэн в недоумении огляделась вокруг.
– Без веревки? Отсюда и до железной дороги? Не верю!
– Так почему бы не поставить полкроны?
Вытащив из свернутой шубы пару резиновых сапог, он вошел в воду.
Речка у самой насыпи ныряла под землю, а затем вытекала с другой стороны железнодорожной линии. Генри, остановившись возле невысокого виадука, забросил шубу на рельсы. Затем, оберегая чувства Джеймса, поспешно снова ее сдернул и перекинул через плечо. По воде дошел до того места, где была привязана веревка, и полез на дерево.
– Можно, я сапоги внизу оставлю? Они на мне болтаются.
– Милый, ты же не собираешься изображать канатоходца? – ужаснулась Венис, бросаясь к нему. – Пожалуйста, не глупи! Ты свалишься!
Генри, смеясь, глядел на нее сверху вниз с надежной толстой ветки.
– Хорошо, моя радость, я не стану жертвовать собой ради полукроны Фрэн! Отойди в сторонку… Оп-ля!
Он повис, держась за веревку обеими руками, и медленно двинулся к беседке.
Добравшись до нее, легко спрыгнул на землю, положил шубу на сиденье – причем постарался, чтобы она как можно меньше напоминала прислоненное к стене мертвое тело, – и вновь уцепился за веревку.
– Хотите, чтобы я и назад так же добирался? – крикнул он, вися на вытянутых руках. – Моя теория уже доказана, а я чуть руки не вывихнул. Позвольте на этом остановиться!
Венис невольно вздрогнула, внутренне отшатнувшись. Ее муж был похож на маленькую черную обезьянку, раскачиваясь на веревке и упрашивая позволить ему спуститься. Ну зачем он выставляет себя на посмешище? В холодном лунном свете его черные глаза сверкали веселым азартом. Венис знала, что он от души развлекается. И в то же время, подбеги она сейчас и скажи ему об этом, его бессердечные глаза тотчас наполнятся раскаянием и сочувствием. Загадочное, непостижимое существо! Никогда ей не понять его до конца… Восхитительное, постоянно ускользающее, неотразимо обаятельное создание, и она обречена любить его вечно. В сотый раз Венис задавила в себе настойчивую мысль, что из всей их компании Генри легче всего представить себе убийцей.
Все помогали ему спуститься, смеясь и болтая, – все, кроме Пенрока и Венис.
Пенрок сказал серьезно:
– Одному богу известно, какие из этого сделают выводы.
Джеймс всегда любил мимоходом осадить Генри – просто ради удовольствия понаблюдать, как тот сникнет.
Вот и сейчас он небрежно заметил:
– Интересный эксперимент, да только что он доказывает? Шубу ты туда дотащил, однако мертвое тело – это совсем другое. Пайпа при всей своей миниатюрности была довольно мускулистая и в кости широкая. Весила она немало. У тебя чуть руки не оторвались, хотя ты нес фунтов, скажем, десять-двенадцать. Больший вес тебе не осилить.
– Мне не осилить, – согласился Генри, рассматривая стертые до волдырей ладони. – Но я и сам не великан и не страдаю чисто английским культом бицепса. Терпеть не могу командные игры и всяческие гантели. А человек с крепкими руками вполне бы справился. Или, допустим, горилла… Или…
– Или воздушный гимнаст, – буркнул Пенрок и медленно побрел прочь, к дому, где по случаю затемнения не светилось ни одно окно.
Воздушный гимнаст! Кокрилл замер в густой тени, пораженный словами Пенрока – они далеко разнеслись в холодном ночном воздухе. Тротти! Как же он сам не сообразил? Тротти знала Грейс Морланд и Пайпу еще девочками. У нее могла быть тысяча причин для убийства. А ведь они с Пайпой похожи… Довольно большая голова, морковно-рыжие волосы, длинное туловище, из-за которого ноги кажутся короткими… И скрытая сила, физическая и духовная. Что, если Тротти – мать Пайпы? Она всегда была больше привязана к Пайпе, а не к напыщенной ханже Грейс.
Тротти! Все-таки Грейс Морланд рассказала ей о шляпке. Быть может, прибавила что-нибудь свысока о Фрэн, какие-нибудь гадости вроде тех, что она наговорила Пенроку. А Тротти любила Фрэн и Венис. Увидела Фрэн с Джеймсом в саду, сложила два и два и догадалась, что дверь черного хода в эту минуту открыта. Зашла в дом да и взяла шляпку из картонки, пока те двое разговаривали под яблонями. Потом нахлобучила шляпку на голову убитой хозяйки, крикнув с безумной насмешкой: «Получай, самодовольная лицемерка!» И, рыдая, а может, хохоча, побрела прочь на жалких, скрюченных ногах…
Пайпа все это видела. Или, может, не все, а только часть. Значит, Пайпа тоже должна умереть. Вероятно, в тот вечер, когда Пенрок проводил Пайпу до коттеджа, Тротти заковыляла вслед за ним своей дерганой кособокой походочкой, глядя на которую у всякого сердце сжимается от жалости и отвращения. Подсмотрела в щелочку, как Пенрок отпустил горничную и положил шарф в ящик. Как только Пенрок ушел в гостиную, Тротти шмыгнула к телефону – кто знает, что за сумасшедший порыв ее толкнул. И позвонила Кокриллу, настороженно прислушиваясь, не откроется ли дверь гостиной. Даже за такое короткое время она вполне успела бы тихонько положить трубку, выхватить из ящика шарф и скрыться. А Пенрок, пожелав друзьям спокойной ночи, запер за ней входную дверь.
Инспектор свернул на мостик, ведущий к Пиджинсфорд-коттеджу.
Когда вся компания вернулась домой, Пенрок, измученный и бледный, сидел, уставившись в огонь. Генри сел рядом, и Пенрок вдруг спросил с какой-то необъяснимой обидой:
– Теперь побежите рассказывать Кокриллу о своем… открытии?
Генри удивился его тону, однако ответил небрежно:
– Открытие мое лопнуло. Мы не смогли отцепить веревку!
– Неужели?
– Да, издали это сделать не получается. А если подойти ближе, наверняка останутся следы. Возможно, Тротти благодаря цирковой выучке сумела бы накинуть петлю на громоотвод, стоя сама на берегу, но потом ее никак не снимешь – узел только туже затягивается.
– Не обязательно делать скользящий узел, – ответил Пенрок задумчиво.
– Мы по-всякому пробовали. Никак не выходит.