Не теряй головы. Зеленый – цвет опасности (сборник) Брэнд Кристианна

В ее темных проницательных глазах мелькнуло странное выражение.

– Нет, Джарвис, не за этим.

– А зачем же тогда ты туда пошла?

Вудс попыталась вывернуться:

– Просто было интересно, что за улика, я хотела посмотреть, что Мэрион будет там делать.

– Выходит, это вы преследовали несчастную сестру Бейтс, когда она шла по аллее?

Вудс затравленно обвела глазами комнату.

– Ну да, я.

– Так, значит, вы видели, как я с ней разговаривал? – спросил Мун.

– Да, я вас видела, майор.

– И где же я с ней встретился?

Вуди поняла, что притворяться бесполезно.

– Под мастиковым деревом, – рассмеялась она.

– В нашем парке такого нет, – заметила Фредерика.

Вудс нервно засмеялась.

– Фредди, дорогая, как у тебя с чувством юмора?

– У меня его нет, – сказала Фредерика. – И никогда не было.

Однако Барни почувствовал, как она вздрогнула, потрясенная жестокостью Вуди.

– Вуди цитирует Писание, милая. Сусанна и старцы.

Последовало тягостное молчание. Вудс терзалась раскаянием, что не справилась с нервами и позволила себе саркастическое замечание в столь неподобающий момент. Фредерика хотела опять посетовать, что пора бы уже прийти инспектору, чтобы она могла вернуться к больному с капельницей, но благоразумно смолчала. Однако ту же мысль сформулировала Эстер: «Только бы он оставил нас в покое после того, как задаст все свои вопросы».

Кокрилл швырнул шляпу на стол, сбросил макинтош и принялся охлопывать себя по карманам в поисках табака и бумаги, не отрывая внимательных глаз от усталых лиц собравшихся. Ответные взгляды были умоляющи и тревожны, и он встречал их с холодной враждебностью. Теперь Кокрилл был совсем не похож на «душку» инспектора. Наконец он мрачно произнес:

– Так, значит, Хиггинса все же убили! И у нас на руках второй труп.

Шестеро собравшихся просидели тут полчаса, пытаясь смириться с этой мыслью, но все равно им было страшно услышать то же самое, сказанное прямым текстом. Грустно и неохотно они еще раз восстановили по кусочкам картину происшедшего. Неудачная вечеринка, ссора, демонстративный уход Бейтс в темноту ночи. Наконец Кокрилл произнес задумчиво:

– Если она знала, кто убийца, почему не сказала мне раньше?.. Может, еще кто-то что-то знает, о чем молчит? Если так, я бы посоветовал срочно выкладывать все начистоту. Сестру Бейтс убили, потому что она знала что-то важное и ей заткнули рот. Давайте обойдемся без лишних жертв.

– Ради бога, Коки, – воскликнула Эстер, побледнев, – неужели опасность еще существует?

Он бросил на нее короткий взгляд и не ответил, однако обратился к майору Муну:

– Какое количество морфия составляет смертельную дозу?

– Морфия? – озадаченно переспросил Мун. Он немного помолчал, уставившись в пол. – Сразу и не скажешь… А вы как думаете, Иден? Четыре грана? Пять?

– Многие оставались в живых и после больших доз, – заметил Барнс. – При условии оказания своевременной помощи.

– Два грана могут вызвать смерть?

– По-разному бывает…

– Зависит от здоровья человека, – предположил Иден. – Зафиксированы случаи смерти от половины грана…

– А случалось, что выживали и после двадцати, – закончил Барнс.

Кокрилл нетерпеливо покачал головой: должна же быть смертельная доза, безопасная доза и что-то среднее! Да, медицине до точной науки еще далеко. Он сердито спросил:

– У кого-нибудь из вас есть морфий в личном распоряжении?

– О господи, – ахнула Фредерика.

– В чем дело, мисс Линли?

Немного порывшись в кармане сумки с противогазом, она достала маленькую белую таблетку и положила на стол.

– Я так и знала, что этим кончится.

– Что это? – строго спросил Кокрилл.

– Морфий, разумеется. – Фредди протянула руку, чтобы забрать таблетку. – Она вам не нужна? Вот и отлично.

– Конечно, нужна! Почему вы носите ее в сумке с противогазом?

– Мы все носим с собой небольшую дозу – на случай, если в результате авианалета нас засыплет под развалинами, – объяснил Барнс, переводя взгляд с Кокрилла на Фредерику. – В ловушке небольшая доза очень даже пригодится. Тогда спасателям не придется рисковать своей жизнью, чтобы добраться до вас и сделать укол. Я дал немного мисс Линли и сам ношу с собой половину грана.

Он достал маленькую коробочку и выложил на стол две маленькие белые таблетки.

– Вот мои, – сказал Иден, последовав его примеру, а когда майор Мун протянул две таблетки, добавил: – Давай, Вуди, выкладывай!

– Надо отдать? – умоляющим голосом произнесла Эстер.

Ее мать умерла, проведя три дня под руинами дома. Кокрилл посмотрел на девушку из-под насупленных бровей. Его взгляд был исполнен жалости.

– Увы, надо. Но я верну их тебе, как только закончу расследование. – Обведя всех взглядом, он добавил, иронически подняв бровь: – Полагаю, таблетки попали к вам неофициальным путем?

– Ну, в принципе, да, – кивнул Иден, улыбнувшись в ответ.

– И в каждой четверть грана? А какова обычная доза?

– Четверть грана, – ответил Мун.

– К чему все это? – не сдержался Иден. – Какое отношение имеет морфий к смерти Мэрион Бейтс? Ее ведь зарезали?

– Да, зарезали. – Инспектор затушил сигарету, наступив на нее каблуком, и тут же стал сворачивать следующую. Сосредоточенно глядя на свои пальцы, он тусклым голосом произнес: – На лице мисс Бейтс застыло выражение… я бы сказал, недоумения. Убийца ударил ее в грудь, попав чуть ниже сердца.

– Вы сказали «недоумения»? – дрогнувшим голосом переспросила Вудс.

Кокрилл поднял голову.

– Вы ее видели. Разве вы сами не заметили?

Она посмотрела на него как во сне.

– Недоумения! Точно! Именно такое у нее было выражение! – У Вудс словно камень с души упал. – Мэрион была сильно удивлена. Она просто глазам своим не верила.

Все присутствующие посмотрели на нее с любопытством.

– Сестра Бейтс умерла мгновенно, Барни? – спросила Фредерика в своей трогательной манере, с детской уверенностью, что у него на все есть ответы.

– Если удар пришелся прямо в сердце, то, думаю, да, – кивнул Барнс. – Но в любом случае очень быстро.

Эстер начала что-то говорить, потом замолчала и спросила только:

– А что было дальше?

Кокрилл докурил сигарету и, глядя на последнюю струйку дыма, тихо произнес:

– А потом случилось вот что. Убийца был одет в чистый хирургический комплект, который он взял из шкафа с бельем, и маску, закрывающую все лицо, с прорезью для глаз. Он принес с собой или достал из корзины с использованным бельем испачканный комплект и маленькую продолговатую маску, нацепил это все на труп, положил тело на операционный стол, а затем… – Инспектор помолчал и задумчиво добавил: – Еще раз ударил ножом.

– О, Барни! – выдохнула Фредерика. Капитан накрыл ее руку своей теплой ладонью.

– Ударил второй раз, когда она была уже мертва? – с отвращением переспросила Вудс.

– Именно, – ответил Кокрилл. – Вторая рана была меньше и совсем не кровоточила.

– Откуда вы знаете, какая была первой?

– Я работаю инспектором полиции, – ответил Кокрилл, саркастически подняв бровь. – Второй удар был нанесен позднее, когда ее уже переодели в хирургический комплект, а первый еще до того – края разреза на куртке неровные. Убийца, очевидно, хотел создать впечатление, будто оба удара нанесены одновременно, когда она была уже одета в медицинскую форму, но, думаю, все было иначе и куртку натянули на мертвое тело, а потом ударили еще раз.

– Зачем? – воскликнула Вудс, вся дрожа. – Зачем это ему?

Кокрилл и сам хотел бы знать, а поскольку ответа у него не было, поскольку в отсутствие сколько-нибудь надежных фактов он был беспомощен и жалок, он сделался нервным и раздражительным и глядел в жалкие белые лица с какой-то необъяснимой враждебностью. Завтра начнется обычная работа: сбор отпечатков пальцев, фотографирование, бесконечные допросы, результаты которых предстоит обдумывать и сопоставлять, – привычные атрибуты полицейских будней. Но сегодня… сегодня делать было нечего. Надо отпустить людей… а ведь, судя по всему, один из них был убийцей.

Он вдруг торопливо произнес:

– Убийца взял два грана морфия из шкафа с ядами. Так что будьте начеку!

Ему доставило почти садистское удовольствие – видеть, как их лица еще больше побелели и вытянулись.

– Из шкафа в операционной? – в недоумении переспросила Вуди.

– Да, из шкафа с ядовитыми веществами в операционной. Когда сестра Бейтс лежала мертвая на столе, шкаф был открыт, и морфия там не было. – Инспектор резко повернулся в сторону Вудс: – В журнале учета указано, что в шкафу должно быть два грана морфия, верно?

– Думаю, верно, если в журнале так написано, – согласилась Вудс. – Запасы морфия подходили к концу, мы как раз завтра хотели их пополнить.

– Возможно, это и была улика, – предположил Иден. – Склянка с морфием, я имею в виду.

Кокрилл выяснил все, что хотел. Он повернулся к столу, чтобы забрать макинтош, водрузил шляпу на голову и приготовился к очередному рывку в ночь. Уже стоя на пороге, инспектор сказал, ни к кому конкретно не обращаясь:

– Нет, улика – не морфий. Морфий лежал на средней полке. Улика, что бы это ни было, была спрятана на нижней, между корпией, бинтами и прочими перевязочными материалами. Чтобы ее достать, Бейтс повернулась к двери спиной, не подозревая, что за ней следят. А кто-то в маске и хирургическом костюме уже стоял, опершись рукой о косяк, и молча наблюдал за ней…

Эстер вскрикнула раз, потом еще и разразилась жутким, леденящим душу хохотом. Все потрясенно смотрели на нее. Иден вздрогнул и закрыл глаза, словно не мог видеть ее пустой, бессмысленный взгляд, Мун пошатнулся от невыносимой усталости, Барни обнял Фредерику, и она уткнулась в его плечо, дрожа с головы до ног, Вудс… Вудс подошла к Эстер, размахнулась и изо всей силы влепила ей пощечину.

Молчание, которое за этим последовало, было еще тягостней.

После лишь пары часов сна Эстер проснулась с головной болью.

– Это все из-за джина, волнения и потом истерики, – пожаловалась она Вудс, когда они наливали себе чай. – Мне ужасно плохо. Прости за вчерашнее, дорогая, спасибо, что привела меня в чувство.

– Да уж, лекарство оказалось сильнодействующим, – смеясь, заметила Вуди. – Я сама была полностью измочалена: джин и шок, как ты сказала. Вообще-то обстановка на вечеринке тому способствовала: море пива, накурено…

– Откуда ты знаешь? – улыбнулась в ответ Эстер. – Ты заглянула туда в общей сложности на полчаса.

– У меня был свой план, – сказала Вуди, немного смутившись.

– Пожалуйста, будь осторожна, дорогая, не накличь неприятностей. Боюсь, как бы Фредерика не поняла тебя превратно. В самом деле, ты поступаешь очень неосмотрительно.

У Вуди у самой были подозрения, что она поступает неосмотрительно, и не только из-за Фредерики. Однако она лишь пожала пухлыми плечами и занялась завтраком, переведя разговор на убийство сестры Бейтс:

– Не могу поверить! Когда я проснулась, ничего не соображала. Вроде бы случилось что-то жуткое, но я никак не могла вспомнить, что именно… А потом вдруг меня как молотком ударило. Надо же, старика Хиггинса действительно прикончили, да еще прямо здесь, в госпитале! А бедняжка Бейтс!.. Нет, в голове не укладывается!

– А как обо всем происходящем в операционной узнал детектив? – спросила Эстер, отодвигая нетронутую тарелку с завтраком. – Он словно бы сам был там.

– Элементарно, мой дорогой Ватсон: догадался по следам крови, характеру раны и тому подобным вещам.

– Но как он догадался, где была спрятана «улика»? И почему не морфий?

– Он сказал, улика лежала на нижней полке. Чтобы достать что-нибудь с нижней полки, надо присесть на корточки и ухватиться рукой за одну из верхних. Полки стеклянные, думаю, он заметил на одной из них отпечатки пальцев сестры Бейтс.

– Какая же ты все-таки умная, Вуди, – восхищенно заметила Эстер.

– Да, моя дорогая, я просто гений! Мистер Холмс собственной персоной… Черт, у нас газ кончается!

Эстер в ужасе вскочила.

– О боже! Это была моя очередь опустить шиллинг в газовый счетчик, а я совсем забыла!

– Ладно, котик, не переживай! Как-нибудь справимся. Поменьше нальем в грелку для Фредди, ничего страшного.

Она перелила в грелку остатки воды из чайника и отнесла ее наверх.

Чистюле Эстер было ужасно неприятно уходить, оставляя невымытую посуду, но она уже более или менее привыкла к беспорядку, который устраивала вокруг себя Вудс, поэтому просто выкинула остатки завтрака и сложила чашки с тарелками на поднос. Вудс сунула ножи и вилки в банку с водой.

– Идем, зайка, мы опаздываем, уже половина седьмого.

– Сейчас, одну секундочку! – Эстер взбежала вверх по лестнице, но тут же вернулась. – Я хотела закрыть окно, чтобы к приходу Фредди комната немного согрелась, а ты, оказывается, обо всем позаботилась сама.

– Ну, конечно, я закрыла. Идем скорее, дорогая.

Иден и Барнс стояли у окна своей комнаты в офицерском общежитии. Барнс брился, а Иден был уже полностью готов.

– Что-то рано они сегодня поднялись, – увидев их, заметила Вудс, торопливо проходя через главные ворота в парк и на бегу махая рукой.

– Думаю, им тоже не спалось, – откликнулась Эстер. – Не представляю, как мы сможем сегодня работать.

– Слава богу, я сегодня вечером свободна, – сказала Вудс.

Им встретился майор Мун в жилетке и спортивных трусах, пыхтевший, как паровоз.

– Вы похожи на маленький паровозик, – со смехом сказала Вудс.

– Пришлось приглушить котел, – ответил майор, похлопывая себя по животу.

– Не найдется чего-нибудь съестного, майор? У нас кончился газ, и Фредерике будет не на чем приготовить завтрак, – обратилась к нему Вуди.

– О чем ты спрашиваешь! – запротестовала Эстер. – Видишь, на нем только трусы и жилетка… Не волнуйтесь, майор, Фредерика в виде исключения разик позавтракает в столовой… О боже, мы опаздываем. Бежим скорее, Вуди!..

Фредди выглядела усталой и довольно сердитой.

– А нельзя ли было прийти немного пораньше, Эстер? Я просто с ног валюсь от усталости.

– Прости, малыш, а еще я забыла бросить шиллинг в газовый счетчик, и у нас кончился газ, поэтому тебе придется завтракать в столовой. Мы наполнили водой твою грелку.

– Ладно, не переживай. Я собираюсь поспасть два-три часика перед тем, как выбраться в город.

– Я совсем забыла, что вы сегодня собирались гулять. То-то Барни так рано поднялся.

– Ему надо забрать машину из гаража в Геронсфорде, ее уже сто лет чинят и все никак не починят. Он зайдет за мной в половине двенадцатого.

– Хочешь, я загляну к тебе в одиннадцать, разбужу?

– Нет, спасибо, у меня есть будильник.

– Я бы ни за что не проснулась по будильнику, проспав всего пару часов после ночного дежурства, не говоря уже обо всей этой истории с расследованием убийств… Кстати, а инспектор разрешил вам уехать?

– Мы его не спрашивали, – хладнокровно ответила Фредерика.

– Дорогая, он будет просто вне себя от ярости.

– Мне без разницы, – сказала Фредерика и добавила: – Только не говори Вуди, что я уехала. Ей почему-то кажется, что если я не высплюсь, то просто засохну на корню. Она найдет Барни и попросит не брать меня с собой. Я полна сил, – сказала Фредди, закутывая свою хрупкую фигурку в уродливое пальто, – но Вуди почему-то считает, что мы с тобой нежные, как весенние фиалки. Похоже, мы вызываем у нее материнские чувства.

Она вышла из палаты и направилась через сад в столовую для добровольческого состава.

Джарвис Иден был не из тех, кто любит рано вставать, но когда Фредди после завтрака направлялась в свой коттедж, она застала его расхаживающим взад и вперед по дорожке у главных ворот. Увидев его, Фредди замерла на месте, однако после секундного колебания решительно двинулась вперед. Он быстро подошел к ней, вытянув руки в привычном жесте, но тут же, спохватившись, убрал их за спину.

– Фредди, можно тебя на минутку? Я бы хотел кое о чем с тобой поговорить.

– А я не хочу с тобой говорить, – ледяным тоном ответила она.

Он удивленно посмотрел на нее и ехидно заметил:

– Что-то новенькое. Раньше ты была не прочь.

– И ты, конечно, не мог мне не напомнить, Джарвис, – парировала Фредерика.

Он явно был обижен и обескуражен, но все-таки продолжил:

– Ну что ж, если ты так, Фредди, то мне будет проще сказать то, что я собирался сказать. Или вообще нет необходимости это говорить.

– Ну и не говори, не желаю ничего слушать, – отрезала Фредди, снедаемая любопытством.

Темные брови Идена сошлись на переносице немного насмешливо и одновременно обиженно.

– Как хочешь, дорогая, – сказал он и отступил в сторону, чтобы дать ей пройти в ворота.

Фредди замерла в нерешительности.

– Ну, проходи же, – сказал удивленно он. – Ты ведь собиралась идти домой?

– Да, сразу после того, как ты вернешься к себе в общежитие, – ответила Фредди, по-прежнему не двигаясь с места.

– Моя дорогая девочка, неужели ты думаешь, что я попытаюсь соблазнить тебя прямо здесь, на дороге, в восемь часов утра? Что на тебя нашло? – Потом его лицо прояснилось, и он разразился хохотом. – Ох, моя милая! Ты, должно быть, опасаешься, что я наброшусь на тебя со шприцем, полным морфия, который я вчера утащил из операционной?

– Ну, разумеется, нет! – Фредди покачала головой, тем не менее все же двинулась вперед и, стараясь держаться от него подальше, вошла в ворота.

Хохот Идена провожал ее до самого коттеджа.

– Черт бы его побрал, – пробормотала она, захлопывая дверь.

Фредерика стянула с головы накрахмаленную косынку, забросила ее на кровать Вуди и швырнула следом пальто, а затем устало двинулась вверх по лестнице, отстегивая на ходу передник.

Стоя в пижаме на кровати, она попыталась открыть окно; то не поддавалось. После нескольких попыток она сдалась, решив, что за два-три часа в комнате не успеет сделаться душно. Едва золотоволосая головка Фредерики коснулась подушки, как она уже спала крепким сном.

Вудс вернулась в коттедж часом позже, прошла в кухню, достала из-под стоявших там часов шиллинг, опустила его в газовый счетчик и сделала себе чашку чая. Потом присела за стол, глядя прямо перед собой. На ее лице ясно читалось выражение боли и усталости одновременно с отчаянной решимостью. Через четверть часа она убрала со стола, тихо вышла из дома и, не оборачиваясь, пошла по дорожке через парк. Тяжелый, гнилостный запах газа потек за ней по ступенькам, но захлопнувшаяся входная дверь перегородила ему дорогу. Фредерика заметалась и забормотала что-то в своей кровати, снова упала на подушку и замерла.

Когда Эстер вошла в палату, умытые и причесанные пациенты дремали на своих кроватях, стараясь проспать лишнюю минуту из бесконечно тянущегося дня. Она сновала между ними, измеряя температуру, считая пульс, отмеряя дозы лекарства, осматривая бинты. Ходячие больные в голубых пижамах застилали постели или поджаривали себе тосты на газовой плите в маленькой кухне. На другом конце палаты День и Ночь развили бурную деятельность. Перелом большой берцовой кости заявил, что у него невыносимо болит спина и ее обязательно нужно помассировать.

Самого старшего пациента в каждой палате обычно зовут Дедом, самый высокий получает кличку Каланча, самый низкорослый – Коротышка, а к лысым принято обращаться Кудряшка. Остальных пациентов зовут по фамилиям или, как, например, сержантов, по званию. Но у британских солдат случаются необъяснимые причуды, и перелом большой берцовой кости без всякой очевидной причины звали Уильямом. В палате его любили, и между медсестрами существовало негласное соревнование относительно того, кто будет за ним ухаживать. Хотя все слои общества буквально помешались на армейских чинах, большинство военнослужащих не могли похвастаться воспитанием, образованием и содержанием, поэтому обеспеченный молодой человек выглядел в глазах Дня и Ночи очень привлекательно. Хотя Эстер даже себе не признавалась в том, что участвует в соперничестве, она с явным облегчением отметила, что их здесь нет, и подошла к больному, чтобы протереть спиртом его бедра и спину.

– Теперь все хорошо, – сказал Уильям, ничуть не погрешив при этом против истины, поскольку ему и раньше было неплохо.

– Никаких признаков пролежней, – простодушно заметила Эстер, снова укладывая его на подушку и подтыкая одеяло.

– Спасибо большое, – сказал он и, поскольку она стояла рядом, взял ее руку в свои. – Бедные пальчики!

У нее были очень красивые руки, маленькие и узкие, с тонкими пальцами и выпуклыми ногтями, но теперь, несмотря на все ее усилия, ногти были обломанными и тупыми.

– Мне стыдно, – сказала Эстер, пряча руку за спиной.

– Вы должны гордиться. Ваши пальчики пострадали ради благородной цели.

– Ну да, но смотрите! – Она вытянула ладошку перед собой, нахмуренно глядя на подушечки пальцев. – Вот, обожглась на прошлой неделе, а вот синяк на запястье и ужасное черное пятно на ногте большого пальца… Раньше я за ними следила, а сейчас это просто позорище какое-то. Бедные мои ручки!

– Не могли бы вы спрятать их куда-нибудь подальше от меня? – неожиданно попросил Уильям.

Она удивленно посмотрела на него:

– А что такое?

– Я из последних сил борюсь с непреодолимым желанием поцеловать их, – признался молодой человек. – И не уверен, что вы не рассердитесь.

Эстер в панике подхватила баночку со спиртом и спешно отошла, но где-то в глубине ее одинокого сердца начало расти теплое янтарное сияние.

Без четверти одиннадцать она отпросилась у старшей сестры и, накинув пальто, побежала в коттедж, где в комнате наверху спала Фредди. У дверей она остановилась и принюхалась, в гостиной снова потянула носом воздух и в следующее мгновение бросилась по узкой лестнице наверх. Фредерика лежала на низенькой узкой кровати, ее кудрявые волосы золотом разметались по подушке, лицо было пунцового цвета, руки закинуты за голову, пальцы крепко сжаты. В комнате стоял удушающий, липкий запах газа.

Весь госпиталь бурлил и кипел от сплетен. Линли убили. Фредерика Линли мертва. Кто-то оставил незакрытым газовый кран в коттедже, где жили Вудс и компания, и Фредди нашли едва живой. Фредерику спасла Эстер Сэнсон. Жизнь Эстер Сэнсон спасла Фредерика. Эстер Сэнсон умерла. Фредерика умерла. Сестра Бейтс умерла. Нас всех неминуемо убьют.

Кокрилл послал за мисс Вудс.

– Я бы попросил вас пройти со мной в коттедж. Мисс Линли еще не пришла в себя, а Эстер Сэнсон отсыпается после пережитого шока. Вы можете оставить ваши обязанности в операционной примерно на полчаса?

– Постараюсь, – ответила Вуди, которая на самом деле была в этот вечер свободна.

Вместе они прошли по заросшей лужайке, под высокими голыми деревьями, а потом по дорожке к воротам – высокая полногрудая женщина и низенький пожилой мужчина в мешковатом макинтоше и невероятно большой шляпе.

– Должно быть, я по ошибке взял шляпу сержанта, – раздраженно сказал Коки, в пятый раз сдвигая ее на затылок, чтобы не закрывала глаза. – Я постоянно так делаю.

Вудс улыбнулась про себя, представив, что чувствует сейчас сержант, однако надо было переходить к делу, и она сказала, тщетно стараясь унять дрожь в голосе:

– Все это ужасно, инспектор, согласитесь.

– Вы начинаете нервничать? – спросил Кокрилл.

– Да, пожалуй.

– Женщины такие трусихи…

Вудс окинула взглядом изрытый воронками парк и испещренные осколками дома, в которых она и еще сотня женщин жили по долгу службы. Невдалеке валялись огромные ветки деревьев, обломанных после вчерашнего авианалета, сухая трава была вся в пятнах гари от бесчисленных бомб, чуть дальше виднелись руины Института армии, флота и авиации, где вчера обвалившимися кирпичами убило девушку по фамилии Гровс, с которой она была едва знакома. На мгновение Вудс показалось, что земля дрожит и колеблется под ногами, а в воздухе стоит грохот орудий, рев бомбардировщиков и пронзительный свист падающих бомб. Шесть месяцев ада. Шесть месяцев, днем и ночью, беспрерывно… И все это время она не знала слова «страх» и не видела на лицах окружающих ее женщин и молоденьких девушек ни тени паники или малодушия. Конечно, у кого-то при реве сирен комок подкатывал к горлу, у кого-то внутри все переворачивалось от визга падающих бомб, у большинства из них на всю жизнь останется унизительное желание бросаться ничком на землю при каждом громком звуке, – но этим все и кончалось. Они были слишком измотаны физически, чтобы испытывать страх.

Вудс не стала прятать улыбку и, чуть приподняв густые черные брови, сказала:

– Да, мы ужасные трусихи, с этим не поспоришь.

Кокрилл проследил за направлением ее взгляда, но увиденное не произвело на него никакого впечатления.

– Не спорю, вы храбро держитесь во время бомбежек, но парочка необъяснимых смертей – и вы уже дрожите как осиновый лист.

– «Необъяснимых» – ключевое слово, – невозмутимо отозвалась Вудс. – Лично я больше всего боюсь авианалетов в те ночи, когда все тихо. Когда тебя бомбят, то деться уже некуда. Я не люблю ждать смерти – моей или моих друзей.

– А почему вы думаете, что такое возможно?

– Два успешных убийства, одно покушение, и кто-то затаился неподалеку с двумя гранами морфия в кармане, – кратко пояснила Вуди. Чуть позже, когда они прошли через ворота и повернули направо, к коттеджам, она добавила: – Вон наша жалкая хижина, с краю, у ворот. И это все, чем страна может отблагодарить современных Флоренс Найтингейл.

– На мой взгляд, вполне приличный домик, – не слишком любезно возразил инспектор. – Что вас не устраивает?

– Меня все устраивает, я не жалуюсь. Я ожидала, что вас удивит такая жалкая обстановка. Раньше я принимала гостей по-другому.

– Кто к чему привык, – заметил Кокрилл в дверном проеме, вежливо отводя глаза от белья, развешанного на веревке в кухне.

– Ну, я раньше жила в благоустроенной квартире в городе, – вздохнула Вуди.

– Правда? Так вы городская девушка?

– По большей части, – ответила Вудс, пряча под подушку щетку для волос и огромных размеров бюстгальтер.

– Ясно. Я поинтересовался, потому что знал людей с такой же фамилией, которые жили неподалеку.

– Много лет назад, когда мы… когда я была ребенком, у моего отца был тут дом.

– Давно? – спросил Кокрилл, закуривая.

– Ну, вообще-то… они жили тут до относительно недавнего времени. Может, еще года четыре или пять назад.

– Понятно. Совсем недавно. А где ваши родители сейчас?

– Умерли. – Вуди нырнула под веревку с бельем, придерживая вещи, чтобы инспектор мог последовать за ней. – Прошу прощения за трусы и фуфайки, но крепдешиновые сорочки не подходят для медсестер. И за духоту извините, это, наверно, последствия газа.

– Позвольте мне взглянуть на счетчик.

Она открыла дверцу шкафа.

– Вот… Бог мой, похоже, кто-то его специально протер. Таким чистым он не был уже несколько месяцев.

– Мой сержант приходил снять отпечатки пальцев, – сказал Кокрилл. – Он всегда прибирает за собой.

– Надо пригласить его сюда на весеннюю уборку, – улыбнулась Вудс.

Инспектор внимательно осмотрел счетчик.