Непридуманная история Второй мировой Никонов Александр
Помимо поэтов и писателей, руководимых товарищем Ждановым, к делу пропаганды советского экспансионизма подключились и кинематографисты. Так, в фильме «Великий гражданин» главный герой мечтает: «Эх, лет через двадцать, после хорошей войны, выйти да взглянуть на Советский Союз республик эдак из тридцати-сорока!»
Всесоюзный староста Калинин объясняет советскому народу: «большевики — не пацифисты. Они всегда были и остаются противниками только несправедливых, грабительских, империалистических войн. Но они всегда стояли и будут стоять за справедливые, революционные, национально-освободительные войны. Пока социализм не победит во всем мире или, по крайней мере, в главнейших капиталистических странах, до тех пор неизбежны как те, так и другие войны».
Одна из «главнейших капиталистических» стран — Германия. И значит, ее это тоже касается, не так ли? Тем паче, что к весне 1941 года отношения между друзьями-диктаторами испортились окончательно: Гитлер обидел Сталина в Болгарии, прибрав ее себе, хотя Иосиф Виссарионович недвусмысленно заявлял: Болгария — моя!.. Гитлер завоевал Югославию, в которой Сталин с одобрения Англии уже организовал революционную заварушку и уже считал Югославию своей. А вместе с Югославией Гитлер заодно и Грецию прихватил, хотя на Грецию Сталин тоже имел кое-какие виды… В общем, этого следовало ожидать — два паука в одной банке ужиться не смогли. И потому маховик сталинской пропаганды где-то с середины-конца 1940 года начал постепенно разворачиваться. Нет-нет, не в сторону пацифизма! С наступательной пропагандой все осталось как раз по-прежнему. А вот с другом-Гитлером нет. Советская пропаганда потихоньку задудела в старую дуду: «Гитлер — опять плохой». А наша армия — хорошая и вполне готова, ежели что, настучать врагу по башке. И солидно так настучать. Весомо. Прямо на его территории! А что? Зайдем и настучим! Впервой что ли? И недолго ждать уже осталось, между прочим.
Гитлер снова потихоньку начал становиться поджигателем войны.
В журнале «Исторический вестник» цензура зарезала статью Манусевича «К истории Версальских договоров». Потому что, «излагая исторические факты, автор сопровождал их комментариями в духе полного сочувствия Германии. Из этих комментариев можно было сделать вывод о справедливости всех притязаний Германии». А зачем внушать советским людям неправильные выводы? Парой месяцев раньше такие выводы были еще правильными. А сейчас вектор поменялся, извини, товарищ автор. Хвалить Германию вовремя надо было! А сейчас это уже изменой попахивает. Пулечкой в затылочек…
Основной антигерманский крен в пропаганде случился сразу после провала берлинских переговоров Молотова в Берлине, где Сталин устами своей куклы требовал много, а получил мало. Сталин, заслушав отчет Молотова, прибывшего из Берлина, решил, что раз Гитлер «не желает считаться с законными интересами Советского Союза», значит его политика неправильная и идеология — тоже.
И началось. И пошло-поехало.
Вновь выходит на экраны фильм «Александр Невский». И мало того, что выходит, но еще и удостаивается Сталинской премии. Вот тебе, Гитлер, по мордасам!.. Армейские пропагандисты, руководствуясь журналом «Политучеба красноармейца», на основе Ледового побоища и Грюнвальдской битвы стали вновь учить солдатиков, что русские немцев всегда бивали, причем (цитирую журнал), «били, как отмечают летописи, на их же территории». А у нас, товарищи, в уставах разве не так написано?..
В печати опять появляются критические заметки о немецком фашизме. А количество хвалебных материалов о Германии резко идет на убыль.
Сталин лично звонит Эренбургу и велит ему писать свой роман о взятии немцами Парижа, не щадя фашистов.
Советские руководящие товарищи стали даже косо посматривать на сатирика Зощенко, потому что Зощенко в период непродолжительной советско-германской дружбы издавался в Германии и очень нравился Гитлеру. Книжку Зощенко «Спи скорее, товарищ!» вслух читал фюреру сам Геббельс. Оба сильно смеялись. Видит бог, есть что-то порочное в этом Зощенко, присмотреться надо к нему…
И еще один интересный момент. В ТАСС создается секретная редакция пропаганды, нацеленная на Германию. (Секретная потому, что официально пакт о дружбе не расторгнут и война Германии еще не объявлена. Но секретная редакция уже собирает на фюрера агиткомпромат — цитатки из «Майн кампф» подшивает в папочку, статейки о положении трудящихся «под немцем» в Югославии и Польше и т. д. Официально эта антигерманская редакция развернет свою деятельность только после начала войны с Германией. Собственно говоря, создание этой редакции ДО начала войны лежит в том же русле, что и переименование советских военных округов во фронты ДО 22 июня 1941 года.)
5 мая 1941 года Сталин произнес перед выпускниками военных академий свою знаменитую речь, положившую, как считается, начало новой политике СССР. Но я так не считаю. Потому что фактически эта речь шла абсолютно в русле всей предшествующей наступательной линии. Своей речью Сталин просто дал армии видимую отмашку, явный сигнал, что Гитлер снова враг и надо готовиться к скорому наступлению на этого врага. Речь свою от 5 мая Сталин публиковать запретил даже после войны. И запретил неспроста. Слышавший ее в Кремле писатель Вишневский в тот же день взволнованно записал в своем дневнике: «Речь огромного значения… Впереди — наш поход на Запад. Впереди возможности, о которых мы мечтали давно».
Генерал-майор Наумов позже по памяти изложил речь Сталина следующим образом: «Война, разворачивающаяся в Европе, заставляет нашу страну активно вмешиваться в дела Европы. Германская армия добилась таких больших успехов потому, что еще не сталкивалась с достойным противником. Все это время она вела войну против малых, слабых государств, для чего не требуется особых стратегических способностей, так что некоторые наши офицеры напрасно переоценивают успехи германской армии. Посмотрим, на что будет способна германская армия, когда столкнется с настоящим противником. Советский Союз можно сравнить со свирепым хищным зверем, который затаился в засаде, поджидая свою добычу, чтобы затем одним прыжком настичь ее. Недалек тот день, когда вы станете свидетелями и участниками огромных социальных изменений на Балканах. Эра мирной политики закончилась, и наступает новая эра — эра расширения социалистического фронта силой оружия».
Красные пропагандисты Сталина подхватили основную идею этой речи и очередной пропагандистской волной понесли ее в массы. Так, доклад, подготовленный в середине мая 1941 года Главным управлением политической пропаганды для закрытых военных аудиторий («в открытую» мы с Гитлером еще дружили), гласил: «Основная цель СССР — своими особыми средствами обеспечить все необходимые предпосылки для победоносного решения вопроса «кто кого» в международном масштабе. Неверно было бы расценивать нашу мирную политику как вечную и неизменную. Это — временная политика, которая вызывалась необходимостью накопить достаточные силы против капиталистического окружения. Теперь мы такие силы накопили и вступили в новый, наступательный период внешней политики СССР… Не исключена возможность, что СССР будет вынужден, в силу сложившейся обстановки, взять на себя инициативу наступательных военных действий. При анализе ближайших перспектив мирового капитализма следует исходить из нарастания «революционного кризиса», при этом отчетливо вырисовывается роль СССР как вооруженного оплота мировой социалистической революции. возможны наступательные действия СССР против отдельных империалистических стран, угрожающих нашей безопасности в обстановке, когда еще нет налицо революционной ситуации в капиталистических странах. Но и в том и в другом случае СССР может перейти в наступление против империалистических держав, защищая дело победившего социализма, выполняя величайшую миссию, которая возложена историей на первое в мире социалистическое государство рабочих и крестьян…»
А в проекте одной из директив ГУПП говорилось: «Каждый день и час возможно нападение империалистов на Советский Союз, которое мы должны быть готовы предупредить своими наступательными действиями. Германская армия еще не столкнулась с равноценным противником, равным ей как по численности войск, так и по их техническому оснащению и боевой выучке. Между тем такое столкновение не за горами». Последнее предложение начальник Управления пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) Александров в проекте отчеркнул красным карандашом и сделал приписку: «Этакой формулировки никак нельзя допустить. Это означало бы раскрыть врагу карты».
В общем, в мае 1941 года красная пропаганда с новой силой запела те же песни, что мы слышали от нее и ранее. В воинских частях крутили антифашистские фильмы, красные агитаторы рассказывали солдатикам о неизбежном наступлении фронта социализма на Запад при помощи упреждающего удара Красной армии, а среди солдат ходили такие речи: «на границу приехала огромная куча генералов, такое уже было перед нападением на Польшу, значит, как посеем, пойдем воевать Германию».
На совещании работников кино в том же мае месяце Жданов заявил работникам культуры, что «мы и дальше будем расширять фронт социализма».
Работники киноиндустрии и сами сосредотачиваются для условий будущей войны: 13 мая 1941 года в Кинокомитете СССР собираются члены так называемой Оборонной комиссии и начинают обсуждать вопрос о создании фронтовых съемочных групп в составе оператора, сценариста и режиссера. По сути, обсуждают план военной мобилизации советской кинематографии. На заседании отмечаются следующие недостатки в работе: нет пока еще достаточно сколоченных творческих групп, готовых отразить для потомков славные завоевания Красной армии; нет специальной съемочной аппаратуры, пригодной для фронтовых условий; не до всех еще кинематографистов доведен опыт советских военных операторов и т. д. и т. п.
Нормальное рабочее совещание пропагандистов — скоро война, а у вас еще конь не валялся! Шевелитесь, товарищи, шевелитесь!.. И оргвыводы: «Необходимы самые срочные меры по приведению в порядок всего кинохозяйства с точки зрения мобилизационной…»
На этом совещании определены даже темы фильмов, которые должны быть сняты советскими фронтовыми операторами в 1941–1942 годах:
«Рейды танков и конницы во взаимодействии с авиацией»
«Парашютный десант в действиях против укрепленных районов противника»,
«Прорыв укрепленного района у германской границы»…
И вот читают современные историки и антирезунисты названия этих документальных фильмов в документах РГАЛИ (фонд 1038, опись 1, дело 1459, листы 1–4) и думают: «Не иначе как к оборонительной войне готовился товарищ Сталин, желая прорвать в 1941 году немецкие укрепрайоны».
Любопытно, что аналогичный разворот потихоньку-потихоньку начинает раскручиваться и в Германии. Как пишет Невежин, «ответственные работники МИД Германии постоянно пикировались с корреспондентом ТАСС в Берлине Филипповым по поводу публикаций в советских газетах, «неблагоприятно отзывающихся об отдельных сторонах германской жизни». Филиппов, в свою очередь, предъявлял немецкому чиновнику опубликованные в германской прессе статьи антисоветской направленности…»
В информационно-пропагандистском смысле обе страны катились к войне. Разница была только в том, что Гитлер принял решение напасть на Сталина после его наглых требований озвученных Молотовым осенью 1940 года. А Сталин знал, что он нападет на Гитлера еще до того, как заключил с ним пакт о дружбе в 1939 году.
От газетно-прозаических пропагандистов не отставали и книжно-поэтические. С ними случилась та же история, какая приключилась перед нападением на Финляндию в 1939 году — вдруг как из рога изобилия поперли стихи про славную Красную армию, наступающую на Запад. В 1941 году, например, были написаны следующие строки:
- По-над Збручем, по-над Збручем
- Войско красное идет,
- Мы любить страну научим, —
- Тимошенко нас ведет.
- Вспомнил маршал путь геройский,
- Вспомнил он двадцатый год,
- Как орел взглянул на войско
- И скомандовал: «Вперед!»
- И пошли мы грозной тучей,
- Как умеем мы ходить,
- Чтобы лавою могучей
- Мразь фашистскую разбить.
- Мы идем вперед с боями,
- И куда ни погляди,
- Тимошенко вместе с нами,
- Тимошенко впереди.
Збруч — это река в Западной Белоруссии. Плохая, надо признаться, река для песни, труднопроизносимая, но что же делать, если именно Збруч течет там, где придется наносить удар. Приходится петь и рифмовать «Збручем — научим»…
В период с мая 1940 года по июнь 1941 года про Тимошенко было сложено едва ли не больше песен, чем про легендарного Ворошилова. Шла массированная поэтическая подготовка, поэтический артобстрел, который готовил армию к тому, что вот-вот великий полководец Тимошенко поведет РККА вперед — «мразь фашистскую бить». Однако, едва началась война, едва мразь фашистская начала бить нас, как все протимошенковские песни сразу куда-то пропали. Потому что готовили их совсем к другой войне.
Один из миллионов незаметных винтиков будущей войны — майор Реформаторский, часть которого была дислоцирована неподалеку от Вильнюса, оставил о последних предвоенных днях следующие воспоминания: «Уж очень настойчиво политработники и командиры рассказывали бойцам на занятиях о Германии и Польше — наиболее близко расположенных государствах; объясняли, какие города находятся в Восточной Пруссии, что за реки протекают вблизи нашей границы; говорили о форме германской армии, знаках различия, ее организации.
Обратили внимание красноармейцы, что вот уже почти два месяца, как в артиллерийский склад, находящийся возле городка, каждый день возили на машинах снаряды, похожие на откормленных годовалых поросят. Все чаще стали слышаться разговоры о войне… Утром 12 июня красноармейцам раздали железные медальоны с бумажкой внутри, которую приказали тут же заполнить. Эти маленькие металлические предметы — «паспорта смерти», как их окрестили солдаты еще со времен Первой мировой войны. где кратко были записаны все сведения о красноармейце, вплоть до группы крови, было приказано зашить в часовой карманчик брюк…»
И еще пару тонкостей приметил зоркий глаз майора — массовую переброску авиации к самым границам и зачистку прифронтовой полосы от нежелательных элементов:
«…несмотря на все трудности, настроение у всех бойцов было бодрое. К грохоту и скрежету, раздававшемуся далеко за пределами парка, примешивался спокойный деловитый басок наших бомбардировщиков СБ, большими партиями летавших все эти дни на запад, в сторону границы.
Весело посмеивались бойцы, вспоминая, как несколько дней назад они вместе с водителями из соседних подразделений перевозили на станцию разоблаченных, как нам тогда объясняли, органами госбезопасности людей, явно настроенных против советской власти. Останься они еще тут на несколько дней, и от них можно было бы ожидать любых неприятностей. Поэтому-то теперь их благоразумно грузили в эшелоны и отправляли на восток».
Наконец, 20 июня из штаба дивизии пришел приказ все ремонтные работы ускорить и завершить их до 25 июня. В тот же день вильнюсская газета «Новая жизнь» поместила огромную подвальную статью о необходимости соблюдения в городе мер противовоздушной обороны и важности светомаскировки, а военные зенитчики начали боевое дежурство по прикрытию города с воздуха.
И в тот же день политрук дал майору Реформаторскому листовку. Причем листовку необычную. После оглашения ее содержания бойцам майор должен был листовку вернуть в политотдел. В ней говорилось, что часть вскоре выйдет на большие учения. При этом солдатам рекомендовалось «обращаться с местными жителями вежливо, не топтать посевов и не пить воду из колодцев». А в конце секретной листовки был призыв: «Боевую задачу с честью выполним!»
После этого у солдат отобрали нательные рубахи и кальсоны и выдали «цивилизованные» трусы и майки (по три комплекта) — чтоб освободители не пугали Европу видом своего исподнего…
Кстати, о светомаскировке, которую вскользь упоминает Реформаторский. В 1963 году в Германии была издана книга Пауля Кареля «Восточный фронт». По сути это сборник воспоминаний немецких солдат и офицеров, участвовавших в боевых действиях против СССР с самого первого дня войны. Что же увидели немцы в СССР в июне 1941 года? Что их поразило? Вот небольшой отрывочек: «Совершенно очевидно, что внезапный удар по ВВС Советского Союза имел огромное значение для действий наземных войск. Тут возникает еще один вопрос: как же все это оказалось возможным, если в Москве знали о неизбежном немецком вторжении? Как объяснить тот факт, что на передовой советские наземные войска и военная авиация буквально безмятежно спали, тогда как в тылу были сделаны все приготовления к войне? Подготовка к светомаскировке, например, оказалась настолько тщательной и повсеместной, что по всей Западной России с самого начала войны имелись в большом количестве синие лампочки и другие материалы. Полоски гуммированной бумаги для заклейки оконных стекол, чтобы те не выбило взрывной волной, были даже в очень маленьких деревнях».
Как видите, Сталин к войне с Германией готовился весьма и весьма скрупулезно. Только вот к нападению Германии он оказался совершенно не готов.
Проанализировав огромный материал советской пропагандистской машины, историк Владимир Невежин пишет: «Имеется фактический материал, на основании которого можно сделать вывод: идея наступательной войны. начала проникать в сознание советских людей. С одной стороны, как среди гражданских лиц, так и в воинских подразделениях буквально накануне и в первые дни после начала германской агрессии против СССР было распространено сомнение, что именно Советский Союз первым начал либо спровоцировал эту войну. Высказывания подобного рода были зафиксированы органами НКВД в июне 1941 года».
И не удивительно!
Советские люди к лету 1941 года уже настолько были обработаны наступательной пропагандой, уже так сроднились с мыслью о том, что СССР опять нанесет удар первым, как он делал все последние годы, захватывая все новые и новые территории, что слова о «нападении Германии» многие приняли за обычный пропагандистский эвфемизм нападения НА Германию. А чего еще могли ожидать люди после нескольких лет непрерывных советских вторжений в соседние страны? Вторжений, которые предварялись газетными криками о зарвавшихся агрессорах (финских, польских), которым нужно дать окорот?.. Финская война, помнится, тоже началась с провокации (финны якобы нас обстреляли). Ну, и немецкая с провокации (немцы якобы напали).
Любопытную версию о том, где и как должна была состояться сталинская провокация по типу финской, выдвинул Марк Солонин, автор нескольких книг о начале войны. Он считает, что провокация должна была состояться в конце июня и заключаться в бомбежке советской авиацией советских позиций около города Гродно. Солонин обратил внимание на то, что вечером 21 июня в 122-й истребительный авиаполк поступила странная команда снять с истребителей вооружение — пулеметы и пушки. Демонтировать. Полк этот, как и многие другие, находился прямо возле границы — в 17 километрах от пограничных столбов. За которыми уже прогревались немецкие танки и немецкие пограничники срезали со своей стороны свою колючую проволоку (об этом прямо говорилось в тексте последнего довоенного донесения штаба Западного фронта). И вот в этот момент с наших истребителей демонтируют вооружение. Зачем? А чтобы спасти хоть что-то. Самолетами товарищ Сталин решил пожертвовать, а вооружение спасти.
— Именно город Гродно должны были бомбить советские самолеты, бомбить днем 22 июня, — считает Солонин. — И эти преступления уже должны были быть предъявлены в первую очередь всему миру, а во вторую очередь — советскому народу. Эти разбомбленные самолеты должны были быть предъявлены как вооруженное нападение фашистской Германии, в ответ на которое 23 июня и будет объявлена открытая мобилизация.
Я не берусь судить о справедливости этой необычной гипотезы, отмечу лишь, что подобный финт был вполне в духе кремлевского упыря… Повадки своего пахана советские люди знали, в стране царил наступательный настрой, поэтому среди рабочих крупных предприятий Москвы, например, 23 июня были зафиксированы слухи о том, что Красная армия уже взяла Кенигсберг, Данциг, Варшаву и ведет бои в Румынии.
И не только среди рабочих бродили такие слухи. Тот же И. Реформаторский так вспоминает о первом дне войны: «Мысль о том, что война уже началась, никак не могла улечься в наших головах. Бойцы моего расчета уже знали о речи Молотова и горячо обсуждали ее. Кто-то даже успел принести последнюю новость: 4000 наших самолетов только что бомбили Берлин и почти целиком разрушили его; наши полевые части продвинулись на 100–150 км вглубь Германии. Все обстоит блестяще».
Кстати, а почему это вдруг московские рабочие подумали, будто Красной армией взят Кенигсберг? Да потому что этот злосчастный Кенигсберг был в советских мозгах взят уже столько тысяч или миллионов раз, сколько тысяч или миллионов раз звучали, издавались и читались в СССР стихи Симонова:
- Под Кенигсбергом на рассвете
- Мы будем ранены вдвоем…»
Стихи эти Константин Симонов, работавший у Сталина поэтом, написал в 1938 году. И никто его не одернул. Никакая цензура не спросила Симонова: а с чего это вам, товарищ Симонов, вдруг приспичило Кенигсберг брать? Он вам зачем, вообще, нужен? Что вы забыли в немецком городе, который мирно спит на рассвете?
А не спросили так Симонова товарищи цензоры потому, что за плечами товарища Симонова стояла муза в погонах. Та самая агрессивно-наступательная муза, которая в 1938–1941 годах неожиданно посетила всех советских поэтов и заставила их на-гора выдавать стихи о том, как хорошо и здорово нести в Европу коммунизм на кончиках штыков.
Тот же Симонов вовсю отрабатывал сталинскую пайку, в рифму мечтая об эпохе
- удивительных освобождений
- западных, южных, полярных,
- тропических и заокеанских
- Белоруссий и Украин…
Мечты эти Симоновым овладели аккурат тогда же, когда в том же направлении размечтавшийся Павел Коган уверял советский народ, что он (народ, а не лично Коган) еще дойдет до Ганга, Японии и Англии. А его коллега Сурков уточнял и расширял географию:
- Чтоб песенный жар боевую усталость
- В больших переходах расплавил и выжег,
- Чтоб песня у наших застав начиналась
- И откликалась в далеком Париже.
В конце предыдущей части книги я приводил написанные в 1939 году строки Михаила Кульчицкого, который, предчувствуя скорые перемены, писал о том, что вот-вот придется со штыком наперевес идти прорывать грудью вражескую «колючку», но страшного в этом ничего нет, напротив, восторг переполняет душу, поскольку коммунизм теперь так близок, как в 1919 году, когда по Европе то там, то сям вспыхивали советские республики, а Красная армия готовилась к освободительному походу на Запад… И в том же 1939 году тот же Кульчицкий выдает следующие пророческие строки:
- «Военный год стучится в двери
- Моей страны. Он входит в дверь.
- Какие беды и потери
- Несет в зубах косматый зверь?
Это написано в ноябре 1939 года. Советский Союз уже напал на Польшу и вот-вот нападет на Финляндию.
Вся страна клацала затвором и распевала залихватские песни, порой более напоминающие дворово-уголовные:
- Всех проучим памятным уроком,
- Кто ворвется в наш советский дом,
- И за око вышибем два ока,
- А за зуб — всю челюсть разобьем.
Вот вам, агрессоры! Только троньте нас!.. Но кто такие агрессоры в понимании СССР, и как они должны нас «тронуть», чтобы им вышибли два ока? Ну, так, например, как нас тронули Польша или Финляндия. В СССР с этим просто: на кого Советский Союз нападает, тот и зачинщик войны — коварный агрессор. А если страна не агрессор, то СССР с ней поступает милосердно — занимает без боя, как Эстонию, Литву и Латвию. В этом гуманном варианте пушки будут молчать, заговорят во время массовых чисток только наганы сотрудников НКВД, заглушаемые граммофонным вальсом «Амурские волны».
Предвоенные стихи блестяще передают дух того времени. Дух великого коммунистического задора, дух близкой войны, ощущение больших перемен, когда страна наша растет год от году, капиталистическое окружение сужается, а социалистическое отечество, благодаря нашей армии, расширяется.
- А девчата наши — патриоты,
- Ни одна от нас не отстает.
- Если парни водят самолеты,
- Эскадрилью девушка ведет.
- И ребятам есть одна забота:
- Подрасти бы только поскорей,
- Чтоб водить, как Громов, самолеты,
- Быть бойцом Республики своей.
Эх! Как повоевать-то хочется! И юношам хочется, и девушкам. И дедушкам, и бабушкам. И детям малым… Таково волшебное действие ритмической фразы, положенной на хорошую бойкую музыку, которая долбит в мозг каждый день, месяц за месяцем, год за годом, на разные лады.
Но и без музыки рифмованная строка тоже за душу хватает. Особенно если читает человек проникновенно, чуть хриплым, прокуренным голосом, отбивая такт широкой мозолистой ладонью.
- Я романтик разнаипоследних атак!
- Ведь недаром на карте,
- командармом оставленной,
- на разноцветной карте за Таллином
- пресс-папье покачивается, как танк.
Ну, скажите, разве не красиво?.. И что у нас там, кстати, за Таллином?..
- Самое страшное в мире —
- Это быть успокоенным.
- Славлю солдат революции,
- Мечтающих над строфою,
- Распиливающих деревья,
- Падающих на пулемет!
Романтика смерти дышит в каждой строчке. Стараются поэты. У Сталина их тыщи — на любой вкус. Не знаю, как вам, а мне больше нравится Коган. Это тот Коган, который написал известное многим «Я с детства не любил овал! Я с детства угол рисовал!» У Когана красивая, литая линия стиха, короткая и звонкая, к которой ни убавить, ни прибавить. Читаешь — аж слеза наворачивается.
- Есть в наших днях такая точность,
- Что мальчики иных веков,
- Наверно, будут плакать ночью
- О времени большевиков.
Не плачьте, мальчики! Уже скоро!.. Совсем скоро… Будет вам как в девятнадцатом году.
Правда, чеканно-литой строка Когана была не всегда. Иногда ее выламывало, но смысл оставался тем же: мировая революция — вот за что скоро мы все погибнем в боях.
- Мы, лобастые мальчики невиданной революции.
- …………………………………………………………
- Мы с тобою вместе мечтали пошляться по Таврии
- (Ну, по Крыму по-русски),
- A шляемся по заграницам.
- И когда мне скомандует пуля «не торопиться»
- И последний выдох на снегу воронку выжжет
- (Ты должен выжить, я хочу, чтобы ты выжил),
- Ты прости мне тогда, что я не писал тебе писем.
- А за нами женщины наши,
- И годы наши босые,
- И стихи наши,
- И юность,
- И январские рассветы.
- А леса за нами,
- А поля за нами — Россия!
- И наверно, земшарная Республика Советов!
- …………………………………………………………
- Трубач «тари-тари-те» трубит: «по койкам!»
- И ветра сухие на Западной Украине.
Вот так вот. Западную Украину уже осчастливили и к Советам присоединили, но сколько еще неприсоединенного, бог ты мой! Поэтому лирическому герою немного грустно: шансов уцелеть в боях у него явно немного: попробуй-ка собери земшарную республику! Это тебе не кубик Рубика.
Но в целом хандрить, конечно, нечего, товарищи. Держите хвост пистолетом, ибо, как коряво рифмует тот же Кульчицкий:
- Война не только смерть. И черный
- цвет этих строк
- не увидишь ты.
- Сердце,
- как ритм эшелонов упорных:
- При жизни, может, сквозь Судан, Калифорнию
- Дойдет до океанской
- последней черты.
Коллеге по цеху вторит Борис Ласкин:
- Пусть знает враг итог борьбы великой:
- Народ-герой никем непобедим!
- Мы смерть несем фашистской банде дикой,
- Мы от фашизма мир освободим!
Прекрасно. А что же станет далее, когда весь мир будет освобожден? Об этом нам рассказывает поэт Валентин Лозин:
- Когда последний пограничный знак
- С лица земли сметут солдаты наши, —
- Восторжествует всюду красный флаг,
- Цветы для всех свои раскроют чаши.
- И люди, населяющие мир,
- Вслед за тобой, одна шестая света…
Заметьте, в результате чего, по Лозину, восторжествует мировая республика советов, — вовсе не в результате социалистических революций в капиталистических странах! А просто придут наши солдаты и наведут порядок весьма конкретно — сметут с лица земли пограничные знаки, как они сделали это, например, в Польше (тема валяющегося на земле польского пограничного знака, попираемого красноармейским сапогом — одна из самых популярных у советских карикатуристов 1939 года). Пишут о стирании границ наши поэты легко и просто, как о чем-то само собой разумеющемся — придет Красная армия и сметет, какие проблемы?.. Так в результате войны восторжествует всеобщее счастье.
…И вот настала война, которую так ждали, так любили! Настала война с главным врагом, которая должна исполнить надежды и чаяния советских поэтов и воодушевленного ими советского народа. Война с Германией! Война за освобождение Европы от фашизма! Война, которая увеличит количество советских республик в мире! Аллилуйя!..
И где же радость на лицах?
Почему вдруг так резко, словно сухая палка переломилась, изменилась тональность советских стихов?
- Жди меня, и я вернусь.
- Только очень жди,
- Жди, когда наводят грусть
- Желтые дожди…
Что это с вами, товарищ Симонов? Где же ваша удаль молодецкая? Вы у нас давеча аж до Кенигсберга разбежались, а теперь нос повесили! И товарищ Твардовский туда же, заскулил:
- Я убит подо Ржевом,
- В безымянном болоте,
- В пятой роте, на левом,
- При жестоком налете.
- Я не слышал разрыва,
- Я не видел той вспышки, —
- Точно в пропасть с обрыва —
- И ни дна ни покрышки.
- И во всем этом мире,
- До конца его дней,
- Ни петлички, ни лычки
- С гимнастерки моей.
- ……………………………
- Я убит и не знаю,
- Наш ли Ржев наконец?
- Удержались ли наши
- Там, на Среднем Дону?..
- Этот месяц был страшен,
- Было все на кону.
- Неужели до осени
- Был за ним уже Дон
- И хотя бы колесами
- К Волге вырвался он?
А что, товарищ Твардовский, разве не должен был он вырваться к Волге? Вы как-то иначе себе эту войну представляли? Вот и поэт Семен Гудзенко какой-то невеселый в снегу лежит:
- Когда на смерть идут — поют,
- а перед этим можно плакать.
- Ведь самый страшный час в бою —
- час ожидания атаки.
- Снег минами изрыт вокруг,
- весь почернел от пыли минной.
- Разрыв — и умирает друг.
- И значит — смерть проходит мимо.
- Сейчас настанет мой черед,
- за мной одним идет охота.
- Будь проклят сорок первый год —
- и вмерзшая в снега пехота.
- Мне кажется, что я магнит,
- что я притягиваю мины.
- Разрыв — и лейтенант хрипит,
- и смерть опять проходит мимо…
Сплошной надрыв и грязь войны. А где героизм? Где пафос? Нету. Произошла неожиданная возгонка пафоса из советского военного стиха.
Еще 21 июня наши бойцы рвутся в штыковую и поют об этом задорные песни. Они знают: этот год — год великих побед, еще побольше прошлых!.. А после 22 июня — «будь проклят сорок первый год».
Еще 21 июня бойцов зовет в бой страстное желание принести на кончиках своих сверкающих штыков свободу и счастье всему прогрессивному человечеству. А 22 июня бойцы в панике бегут в сторону, противоположную от Европы, которую вчера собирались освобождать. Добегают до Волги и Москвы, где их останавливают заградотряды. И снова поворачивают штыки навстречу врагу. Что их ведет в бой на сей раз? О-о! Совсем другая мотивация! Тот же Гудзенко прекрасно отвечает на этот вопрос:
- Но мы уже не в силах ждать,
- и нас ведет через траншеи
- окоченевшая вражда,
- штыком дырявящая шеи.
- Бой был короткий. А потом
- глушили водку ледяную,
- и выковыривал ножом
- из-под ногтей я кровь чужую.
Никакого энтузиазма. Насколько все-таки стихи послевоенные отличаются от довоенных!. В послевоенных только усталость, страх и еще одно чувство… Ненависть. Но к кому? К немецкому пролетарию в шинели?.. К немецкому крестьянину со шмайсером?.. Согласитесь, есть в этой «окоченевшей вражде» что-то от детского разочарования, что-то фрустрационное, какая-то глухая инфантильная обида за несбывшиеся ожидания. Злоба на тех, по чьей милости такие прекрасные, такие светлые мечты не осуществились. На немцев. Не дождались нашего освобождения! Взяли и вероломно напали. Одно слово — фашисты. Ну, ничего, суки, ужо поквитаемся.
Вообще-то жертвенность и любовь к войне — неотъемлемая черта советского психотипа. Она воспитывалась в детях с младых ногтей. Воспитывалась поэтами и у поэтов. Поэтесса Юлия Друнина, детство которой пришлось отнюдь не на войну (она родилась в 1924 году), тем не менее писала: «Я родом не из детства — из войны». И это естественно: культ войны был необычайно развит в красной империи.
Деревянная лошадка с красной звездой на боку, жестяная сабля, пушки и танки на конфетных обертках, «Мальчиш-Кибальчиш», детские стишки Маяковского: «Возьмем винтовки новые, На штык флажки, И с песнею в стрелковые пойдем кружки. И если двинет армии страна моя, — мы будем санитарами во всем боях». Детишек с детства натаскивают на войну в военизированных отрядах. И взрослых натаскивают — стихами, песнями, романами, газетами, фильмами.
Вот проводится в 1935 году конкурс «на лучшую песню», и все первые премии получают только песни о войне — «Ночь в разведке», «Красноармейская», «Матка сынка провожала», «Партизан Железняк»… Ни одной про любовь и мирный труд! Так советская власть показывает, какие песни она считает самыми лучшими, самыми нужными. В эту сторону пишите, товарищи поэты, если премии хотите получать.
Война и смерть окружали советского человека с самого рождения каждый день. Откроешь газету — «в мире неспокойно», где-то идет война. Советский человек жил в постоянном напряжении: извне родину окружали империалистические угрозы, внутри родину точили наймиты и агенты империалистических разведок, поскольку с каждым днем «усиливалась классовая борьба». НКВД активно боролось с врагами, рубило лес, летели щепки. И этой щепкой мог оказаться каждый, потому что позавчера ночью взяли человека с твоей работы, вчера ночью соседа, а сегодня… Хоть спать не ложись! Каждый предусмотрительный человек имеет в шкафу тревожный сидор с дежурными вещами — на случай посадки. Там сухари, теплые носки, смена белья.
Сознание шизофренически раздвоено: с одной стороны, «у нас зря не сажают», с другой — твердое знание, что лишнего болтать нельзя, за неосторожное слово можно навсегда сгинуть в лагерях. А в газетах пишут, что в гитлеровской Германии происходит то же самое — людей хватают ночью и куда-то увозят. И больше их никто никогда не видит. Что творится в этом мире?..
В условиях Большого террора война — не самый плохой вариант смерти. Во всяком случае осмысленный. Лучше погибнуть героем за большое светлое дело, чем безвестно сгинуть во тьме сталинского застенка врагом народа. Это может не всеми осознаваться напрямую, но где-то на задворках сознания присутствует. Потому что иного выбора система не оставляет: кругом враги, а война неизбежна. При этом война всячески осветляется и героизируется. Сам Сталин в письме главе Союза писателей СССР Максиму Горькому разъяснял, как нужно писателям освещать войну. Партия, писал Сталин, против произведений, «рисующих «ужасы» войны и внушающих отвращение ко всякой войне. мы ведь не против всякой войны. Мы против империалистической войны как войны контрреволюционной. Но мы за освободительную, антиимпериалистическую, революционную войну.»
Яркой иллюстрацией всего сказанного является судьба поэта Ярослава Смелякова, который когда-то профессионально воспевал хорошую войну, несущую свободу всей планете: «Мы радостным путем побед по всей земле пройдем…» А потом Смеляков попал под каток. И описал уже другую сторону советской действительности, менее радостную, чем война:
- Когда встречаются этапы
- Вдоль по дороге снеговой,
- Овчарки рвутся с жарким храпом
- И злее бегает конвой.
- Мы лезем прямо, словно танки,
- Неотвратимо, будто рок.
- На нас — бушлаты и ушанки,
- Уже прошедшие свой срок.
- И на ходу колонне встречной,
- Идущей в свой тюремный дом,
- Один вопрос, тот самый, вечный,
- Сорвавши голос, задаем.
- Он прозвучал нестройным гулом
- В краю морозной синевы:
- «Кто из Смоленска? Кто из Тулы?
- Кто из Орла? Кто из Москвы?»
- И слышим выкрик деревенский,
- И ловим отклик городской,
- Что есть и тульский, и смоленский,
- Есть из поселка под Москвой.
- И вроде счастья выше нету —
- Сквозь индевелые штыки
- Услышать хриплые ответы,
- Что есть и будут земляки.
- Шагай, этап, быстрее, шибко,
- забыв о собственном конце,
- С полублаженною улыбкой
- На успокоенном лице.
Писатель Александр Лаврин — автор огромного исследования об отношении разных человеческих культур к смерти, полагает, что именно этот показатель определяет характер общества:
— Когда к власти пришли большевики, полагающие, что имеют монополию на мысли граждан, они решили подчинить себе и смерть, перевести ее из области онтологической в область социальную. Эта операция прошла в три этапа — обобществление (коллективизация) смерти, героизация (романтизация) смерти и, наконец, бюрократизация (отчуждение) смерти. Человек, лишенный права на частную собственность, автоматически лишается права и на частную смерть. Смерть становится общественным достоянием. И нагружается великим идеологическим смыслом. Совершенно невозможно представить при советской власти создание и публикацию произведения наподобие «Смерти Ивана Ильича». Потому что человек, задумывающийся над смыслом жизни и смерти, неизбежно ставит перед собой «проклятые вопросы» бытия, которые так отчаянно не состыковываются с паровозами марксистских доктрин.
Каждый отдельный человек умирать не хочет — это простая биология. И эту биологию большевики ломали при помощи идеологии, внушая людям идею жертвенности. Причем советская идеология оперировала двумя типами жертвенности — вынужденной и добровольной. Вынужденная — это когда человека берут и расстреливают как врага народа, объясняя расстрел «высшими государственными интересами». Добровольная — когда человек сам бросается на амбразуру…
Кстати, об амбразуре. Выше я приводил стихи одного из советских поэтов: «Славлю солдат революции…Падающих на пулемет!» Надо сказать, эта тема — про падение на пулемет — отчего-то была весьма популярной в некрофильском СССР. Писатель и философ Александр Зиновьев когда-то по молодости писал стихи. Вот одна строчка из его юношеских виршей: «Под пулемет подставим тело». Позже, анализируя это, он отмечал: «Идея подставить тело под пулемет родилась в Гражданскую войну и была для нас привычным элементом коммунистического воспитания. А утверждение о том, что здание нового общества строилось на костях народа, было общим местом в разговорах в тех кругах, в которых я жил. Но оно не воспринималось как обличение неких язв коммунизма. Более того, оно воспринималось, как готовность народа лечь костьми за коммунизм…»
Вот откуда все эти многочисленные александры-матросовы времен Отечественной, которые бросались грудью на амбразуры. Осуществление литературного штампа.
— Как известно, Александра Матросова посмертно наградили званием Героя Советского Союза, — продолжает Лаврин. — Спустя некоторое время еще несколько человек повторили его подвиг и были посмертно представлены к наградам различной степени. А потом нашелся солдат, который не стал закрывать амбразуру телом, он ухитрился подобраться к дзоту и перекрыть смотровую щель скаткой. И остался жив. Армейское начальство хотело наградить парня. Но Сталин, прочитав про обстоятельства дела, написал резолюцию: «Отказать. Пусть закрывает грудью, как все». Если это и анекдот, то весьма симптоматичный! Героизация смерти требовала публичных, растиражированных жертвоприношений. В советских людях психология самоубийц воспитывалась еще с Гражданской. Вспомните:
- Смело мы в бой пойдем
- За власть Советов
- И, как один, умрем
- В борьбе за это.
Между прочим, постоянная готовность к гибели — это характерная черта психологии самурая, политического террориста, камикадзе, шахида. А человек, который ценит свою жизнь дешевле своих идей, чужие жизни с еще большей легкостью приносит в жертву… То же и с вынужденными жертвами. Массовый террор сталинских времен был окрашен в патетические тона — вспомните знаменитые обвинительные речи прокуроров Крыленко и Вышинского. Поэзия! А когда в сентябре 1950 г. в здании Дома офицеров слушалось так называемое «ленинградское дело», то сразу после оглашения приговора на всех обвиняемых охранники набросили белые саваны, затем взвалили бедолаг на плечи и понесли к выходу через весь зал. Это был спектакль.
Так считает Лаврин. А доктор филологических наук Мария Шарова, изучив мутный поток предвоенной советской литературы, следующим образом описывает самоощущение и миропонимание тогдашнего гомо советикус: «Борьба за революционное будущее человечества — это лучшее, что может случиться с советским человеком… Поскольку война носит непрекращающийся характер, все члены общества или являются солдатами или готовятся в солдаты». И далее в качестве одного из многочисленных примеров приводит отрывочек из сталинского романа, где герой говорит героине: «Ах, да вы не пережили Гражданской войны. Это было счастье, Ольга Ованесовна! Все чувства, все поступки сверялись на слух с тем, что происходило на фронте. Мы родились и выросли в войне. Наш быт все время был войной, неутихающей, жестокой. У нас умеют садиться в поезда и уезжать за тысячу верст, не заглянув домой. Мы способны воевать двадцать лет (опять эти мистические двадцать лет! — А.Н.), мы бойцы по исторической судьбе.»
Шарова, конечно, права — советскому человеку действительно до войны и «до смерти — четыре шага».
«И он погиб, судьбу приемля, Как подобает…» — вот стихотворно выраженная доминанта эпохи (стихи Уткина).
«И если я домой вернуся целым, Когда переживу двадцатый бой, Я хорошенько высплюсь первым делом, Потом опять пойду на фронт. Любой» — вот постоянно выраженная готовность воевать до тех пор, пока, наконец, не ухлопают (стихи Копштейна).
Просто красные зомби какие-то!..
Глава 3
Куда исчезла готовность к войне?
«…спор шел не между фашизмом и всем остальным человечеством, а между двумя фашистскими системами. Фашизм был побежден, фашизм победил».
Юрий Нагибин
Ранее мы очень много внимания уделили схожести двух диктаторов — Гитлера и Сталина. Пора пришла присмотреться к различиям…
Наши бравые историки в погонах и примкнувшие к ним антирезунисты цивильного толка говорят, что Сталин был к войне не готов, а Гитлер — готов. В этом и есть главное различие.
Поскольку нет никаких моральных причин, по которым Сталин мог бы отказаться от намерений нанести первый удар по Германии, историкам остается только одно — твердить о материальной неготовности Сталина к войне. Других причин придумать нельзя.
Однако сам Сталин себя неготовым вовсе не считал.
Один из дружественных зарубежных дипломатов в 1941 году предупредил Сталина, что Гитлер может скоро напасть. Сталин спокойно ответил: «Пусть приходит, встретим». Слова Сталина «пусть приходит», разумеется, не говорят о том, что Сталин избрал оборонительную стратегию. Подобное построение сталинской фразы объясняется просто: не мог же Сталин чужому человеку признаться в том, что СССР сам готовит нападение на Германию! А вот в плане психологическом фраза Сталина свидетельствует об абсолютном спокойствии Иосифа Грозного по отношению к Гитлеру и полном отсутствии страха перед ним.
Впрочем, эту историю я мог бы и не рассказывать: мы уже имели возможность убедиться в том, что Гитлера Сталин не боялся. И народ свой психологически мобилизовал на войну, приучив к мысли о том, что Гитлера мы скоро побьем, напав на него («будем бить врага на его территории» — более чем прозрачный эвфемизм агрессии, даже если исключить прямые пропагандистские призывы к первому удару.) В обстановке сталинского террора и сталинской нищеты у населения всей радости только и оставалось — кино пропагандистское посмотреть, водки хряпнуть да ждать войны, как избавления от мирного труда. Потому что на трудовой фронт население сталинской страны было мобилизовано еще ДО войны.
Закрепощение людей происходило в два этапа, начиная с лета 1940 года. И до сорокового в сталинском СССР свободы было немного, поскольку крестьян, которых Александр II освободил от крепостного права в 1861 году, Сталин вновь закрепостил во время коллективизации, а на самых масштабных народно-хозяйственных стройках, требующих большой концентрации рабочей силы (каналы, железные дороги, электростанции, заводы, города), в СССР корячились армии рабов. Которые в соответствии с красным этикетом эвфемистически назывались заключенными. Более-менее свободными оставались лишь пролетарии и «прослойка» — последние группы населения, которые еще могли распоряжаться собой и своим временем. Вот эту-то последнюю часть населения Сталин и закрепостил, привязав к фабрикам, как Петр I привязывал к своим заводам крепостных рабочих.
Сначала, 26 июня 1940 года, был издан указ «О переходе на восьмичасовой рабочий день, семидневную рабочую неделю и об укреплении трудовой дисциплины». Затем, 21 октября 1940 года был опубликован Указ Президиума Верховного Совета СССР «О запрещении самовольного перехода инженерно-технических работников, мастеров, служащих и квалифицированных рабочих на другое место работы».
Вот и все. Больше свободных людей в Советском Союзе не осталось. Только крепостные. Разумеется, крепостные рабочие или крестьяне в сталинской империи имели определенные преимущества по сравнению с обычными рабами (заключенными) — они ночевали у себя дома, то есть жили как бы на воле. И это нужно было ценить! Потому что за опоздание на работу более чем на 20 минут, крепостной переводился в рабы, лишался семьи и переезжал жить в барак к остальным рабам, которые в «исправительно-трудовых» лагерях мерли как мухи (см. например, Варлам Шаламов «Колымские рассказы»).
Сталинисты могут сказать: ничего подобного! Закрепощение рабочих и инженеров предполагалось только как временная мера предвоенного периода. А потом Сталин раскрепостил бы всех обратно… Не раскрепостил, однако. Эти сталинские указы не были отменены даже после войны и действовали до самой смерти тирана.
А ведь Сталин закрепостил не только мужчин и женщин, но и детей! Не всех, конечно, всех закрепощать смысла нет, — а только тех, кто мог работать. Закрепощение детей также происходило в два этапа. Сначала в октябре 1940 года было обнародовано решение партии и правительства сделать обучение в старших классах и в вузах платным. А затем был опубликован еще один указ — «О государственных трудовых резервах СССР». Из чтения этого интересного документа, опубликованного в «Правде», советские граждане узнали, что создается Главное управление трудовых резервов, которое будет заниматься организацией принудительного детского труда. Дети бедняков, которые не могли заплатить за обучение, насильственно мобилизовывались в трудовую армию — через систему специальных «ремесленных училищ» и школ ФЗО (ФЗО — это фабрично-заводское обучение, из названия видно, что парень не садился за парту в учебном заведении типа ПТУ, а сразу вставал к станку).
«Ремеслуха» — пропагандистский эвфемизм принудительного детского труда. А побег из такого «учебного заведения» грозил ребенку тюрьмой, то есть переводом из касты крепостных в самую низшую касту — рабов. При Сталине, напомню, сажали с 12 лет.
Вот такое счастье для всех трудящихся построил в своей стране товарищ Сталин. Такое же он готовил всей Европе.
А что у Гитлера?
Гитлеру подобное не могло присниться даже в страшном сне. Гитлер по вопросу мобилизации населения проигрывал Сталину с разгромным счетом. У Сталина женщины на тракторах, дети работают, мужчины при винтовке. А у Гитлера даже во время войны женщины (не говоря уж о детях) сидят дома: фюрер считал невозможным призывать женщин на завод. И такое положение продолжалось вплоть до 1944 года!
В гитлеровской Германии Шпеер, отвечавший за военную промышленность рейха, убеждал высшее руководство рейха:
— Господа хорошие! Давайте введем трудовую повинность для женщин, вон в Англии огромную часть персонала на военных предприятиях составляют женщины.
Но гитлеровское руководство не соглашалось.
Шпеер приводит цифры: «Если в Англии в 1943 году количество служанок уменьшилось на две трети, в Германии их численность — 1,4 млн женщин и девушек — сохранялась почти неизменной вплоть до конца войны». Шпеер требует всеобщей трудовой мобилизации. Гитлер не соглашается. Вождь немецкой нации считал, что мобилизация женщин на производство разрушает семью, и вообще женщинам не место в грохочущем цеху.
Когда я смотрю фильмы о Второй мировой войне, я не только отмечаю ляпы, но и отдаю должное правдивости постановщиков. И главная правдивость этих фильмов, на мой взгляд, состоит не в показах ужасов войны. А в контрасте тылов двух воюющих империй. Когда нам показывают тыл воюющей Германии, мы видим опрятных, хорошо одетых людей, накрашенных женщин, работающие кафе, официантов, подносящих пирожные. А в советском тылу — грязные голодные люди в засаленных рваных телогрейках, которые шастают по обшарпанным улицам мимо загаженных и заколоченных еще со времен Гражданской парадных, они работают по 14 часов и жрут пустые щи из гнилой капусты и мороженой картошки.
Разница — разительная.
Весной 1943 года в ставке фюрера состоялось совещание. Как вы думаете, что обсуждали? Сорок третий — сложный год. У Гитлера много проблем. Но высшее руководство рейха тратит свое время на то, чтобы решить вопрос — запретить в немецких парикмахерских делать перманент или нет, прекращать выпуск косметики в целях экономии ресурсов или нет. Гитлер колеблется. В открытую запретить женщинам рейха прихорашиваться он не решился. Поэтому втихую посоветовал Шпееру, не проводя открытого запрета, организовать искусственный дефицит краски для волос и прекратить принимать в ремонт аппараты для перманента. Чтобы постепенно де-факто убрать из жизни не нужное воюющей стране и пожирающее ресурсы действо.
Шпеер горячо убеждал Гитлера сократить производство товаров народного потребления. Дело в том, что в 1942 году объем выпуска ширпотреба в Германии снизился по сравнению с довоенным периодом всего на 3 %. Ценой невероятных усилий Шпеер снизил его еще на 6 %. Он хотел провести тотальную мобилизацию рабочей силы и все ресурсы рабочей силы и сырья целиком бросить на военное производство. Но Гитлер не соглашался, поскольку не хотел снижать жизненный уровень германского народа.
Гитлер не хотел делать этого даже во время войны… Сталин же обратил советский народ в рабов и крепостных ДО войны. Разница.
Если бы передо мной стоял выбор, где жить — в военной Германии или в сталинской России, я бы, как всякий нормальный человек, без колебаний выбрал гитлеровскую Германию: там не в пример лучше. В Германии до войны не было продовольственных карточек, а в СССР они появились с 1929 года, причем практически на все товары, включая хлеб. В 1931 году вдобавок к карточкам ввели еще специальные «ордера», поскольку даже по карточкам товаров уже на всех не хватало. По сути, в Советском Союзе было три денежных системы — рубли, карточки и ордера. Для разгона километровых очередей, стоящих, чтобы отоварить бесполезные карточки, советская власть использовала конную милицию. Германия не знала, что такое коммунальные квартиры, а большинство советских горожан жили именно в них… В Германии не знали, что такое голод, в СССР от него умирали миллионами. В сталинской счастливой империи был огромный товарный дефицит самых простых предметов, а в гитлеровской Германии готовились выбросить на рынок автомобиль массового пользования — «Фольксваген». Предполагалось, что он будет доступен самым широким слоям населения, поскольку предусматривалась возможность покупки машины при отчислениях от зарплаты всего в 5 марок в месяц. В 1938 году в Германии этот автомобиль рекламировался с типично немецкой расчетливостью: «Взрослый человек, путешествуя по железной дороге, платит 4 пфеннига за километр пути, что соответствует стоимости билета в 12 марок на покрытие 300 километров — приблизительное расстояние между Берлином и Ганновером или Берлином и Гамбургом. Новый народный автомобиль, потребляющий лишь 7 литров бензина на 100 километров, позволит свести траты к 7 х 0,4 марки (цена литра бензина) х 3 = 8,4 марки. Если, например, четверо рабочих разделят между собой затраты на покупку топлива, то это составит всего лишь 2,1 марки с человека. Соответственно, каждый сэкономит 9,9 марки, а это уже 39,6 марки на четверых».
Приняв шансы попасть в концлагерь одинаковыми для этих двух стран, в Германии получим более высокий уровень жизни и большую свободу личности. Но фактически шансов угодить в концлагерь у среднего немца было меньше, чем у среднего советского человека. Потому что Гитлер не использовал рабский труд на стройках фашизма в таких циклопических масштабах, как Сталин, и значит менее, чем Сталин, нуждался в конвейере, поставляющем рабов.
Сталина называют прагматиком. Тогда Гитлер — фантаст и мечтатель. Тоже разница.
Вернемся, однако, к той разнице, с которой начали эту главу. И которая заключается, по мнению антирезунистов, в том, что Сталин в 1941 году был к войне не готов, а на Гитлера «работала вся Европа». Тот же исторический начальник Чубарьян, который поведал миру о жутком страхе Сталина перед Гитлером, на голубом глазу пишет: «СССР не располагал силами и возможностями для начала войны с Германией». Так привыкли считать и другие историки: мол, Сталину не хватило для окончательного перевооружения своей армии одного года. После чего историки стыдливо затыкаются и очень боятся встречного вопроса: а чем весь этот дополнительный год занимался бы Гитлер? Неужели разоружался бы? Вряд ли. Наверное, Гитлер через год стал бы точно так же, как и Сталин, еще больше готов к войне. Так какой был смысл Сталину тянуть год? Чтобы дать Гитлеру получше подготовиться?
Ладно. Повторю свой обычный прием: снова допущу на секундочку, что в 1941 году Сталин был крайне слаб. Но вот в 1938 году, когда Гитлер пытался отобрать у Чехословакии Судеты, СССР заявил, что готов оказать Чехословакии помощь. Причем Советскому Союзу было без разницы, поддержит его удар по германским войскам Франция или не поддержит… В любом случае — на пару с союзниками или один — СССР был готов оказать Чехословакии военную помощь.
Получается, в 1938 году СССР к войне с Германей был готов. А в 1941 перестал быть готов.
Может, СССР блефовал? Нет. Готовность СССР к войне с Германией в 1938 году — не просто слова! Советский Союз к этой войне катился на всех парах.
В августе 1938 года по приглашению Сталина в Москву прибыл командующий ВВС Чехословакии господин Файфр. Был разработан совместный план обороны Чехословакии. Договорились с Румынией, что она закроет глаза на пролет 700 наших самолетов над ее территорией — на чешские аэродромы…
В конце сентября нарком обороны Ворошилов направил Военному совету Киевского особого военного округа директиву, в которой потребовал начать выдвижение к государственной границе крупных группировок войск (Житомирской армейской группы, включавшей 8-й и 15-й стрелковые корпуса и 2-й кавалерийский корпус — в район гг. Новоград-Волынский, Шепетовка; а Винницкой армейской группы в составе 17-го стрелкового корпуса, 25-го танкового корпуса, двух отдельных танковых бригад и 4-го кавалерийского корпуса — в район юго-западнее Троекурова.)
На следующий день после этого замнаркома иностранных дел Потемкин сообщил послу Чехословакии, что СССР готов «освободить» Чехословакию даже без решения Совета Лиги Наций. Только согласитесь!.. Что? У СССР нет общей границы с Чехословакией? Ха-ха-ха. Какие, право, пустяки вас беспокоят! Было бы желание — граница будет! Короче, это не проблема. Решайте, товарищи чехи.
В тот же день, когда состоялась беседа с чешским послом, вышла директива Генштаба о переброске авиационной армии из-под Воронежа в район Белой Церкви — поближе к западной границе. А командующий Киевским особым военным округом командарм 1-го ранга Тимошенко сообщил в Генеральный штаб, что к 4 часам утра его войска приступили к выдвижению в районы сосредоточения. Сам Тимошенко со штабом выехал к границе.
На другой день в полную боевую готовность были приведены войска Белорусского и Калининского военных округов. СССР объявил, что готов силами 30 дивизий, которые уже подтянуты к границе, войти в Чехословакию. Все дивизии пополнены резервистами, боекомплекты в машинах.
Если 30 дивизий окажется мало, скоро из дальних округов подойдут еще 17 дивизий, также укомплектованных резервистами до численности военного времени. Плюс три танковых корпуса, плюс 22 танковые бригады и еще кое-что по мелочи.
Как видите, слова у товарища Сталина не расходились с делами. Гитлер покушается на Чехословакию? А мы и сами ее не прочь «освободить»! И если бы не мюнхенский сговор, глядишь, вошел бы сталинский сапог в Чехословакию семью годами раньше…
Позже, в июне 1941 года немецкие войска нашли на советской территории огромное количество карт и прочих документов, в которых были намечены к бомбардировке германские города, о чем докладывает следующий немецкий рапорт:
«…В качестве трофеев захвачено большое число советских документов с обозначением целей, которые относятся к 19371937 годам. Большая часть документов относится к 1937 г. На данный момент имеются документы по следующим городам: Лейпциг, Бранденбург, Бойтен, Варнемюнде, Цоссен, Гюстров, Гера, Дойтче-Эйлау, Котбус, Кюстрин, Киль, Кройтц, Лаухаммер, Лаута, Магдебург, Нойруппен, Нойбранденбург, Нинхаген, Халле, Целле, Штутгард, Эрфурт, Элбинг.
Для каждого из городов имеется от 2 до 8 карт в масштабе от 1:100 000 до 1: 25 000 с напечатанными по-русски обозначениями важнейших районов и близлежащих населенных пунктов, далее специальные карты, частично на русском, в основном с расположением аэродромов, а также репродукции воздушных снимков мостов, теплоэлектростанций, военных заводов, аэродромов и портовых сооружений. Важные военные и военно-экономические объекты на картах обведены и пронумерованы. К большинству документов прилагаются отпечатанные подробные описания целей. Весь этот материал — однозначное подтверждение военных приготовлений Красной армии в 1937 году».
Иными словами, подготовка к встрече с Германией началась еще до того, как Гитлер начал требовать от Чехословакии отдать ему Судетскую область. Это требование было для Сталина просто хорошим предлогом, чтобы «освободить» кого-нибудь.
Переносимся теперь в 1939 год. Гитлер угрожает Польше. Советский Союз говорит полякам то же самое, что и чехам: мы вам поможем разобраться с Гитлером, только дайте нам ввести Красную армию на территорию Польши — с Германией будем воевать, заодно и вас освободим…
Ага, щас!.. Видали мы таких «освободителей»!.. Польша, разумеется, не дала помочь себе подобным образом. Пришлось Советскому Союзу делить Польшу напополам с Гитлером. А если бы приняла нас Польша-красавица, глядишь, практически вся бы Сталину и досталась. Может, за исключением Данцига.
Нам же из всего этого нужно сделать простой вывод: Сталин был готов к освободительной войне и в 1938-м, и в 1939 годах. А начал готовиться минимум в 1937-м.
А в 1941-м он вдруг оказался к войне не готов, по мнению наших историков. Чем же занимался Сталин эти без малого два года — с 1939-го по 1941-й? Неужели активно разоружался и направлял мощь промышленности на поднятие уровня жизни своего угнетенного народа?
Напротив. За эти два года товарищ Сталин полностью провел мобилизацию рабочей силы на военный манер, сделав угнетение своего народа еще большим. Рост военных расходов в СССР с 1938 по 1941 г. в два раза превысил общий рост государственных расходов. За эти два года Сталин вдвое увеличил количество стрелковых дивизий: до подписания договора о дружбе с фашистами у Сталина было 96 стрелковых дивизий, а к середине 1941 года — 198! А танковых дивизий в 1938 году у Сталина вообще не было. А к 22 июня 1941 года их стало больше шестидесяти!
Количество самолетов по сравнению с концом 1938 года у Сталина увеличилось на 243 %.
Количество танков выросло на 122 %.
Количество орудий и минометов — на 210 %.
И военных разговорников Сталин за эти два года напечатал немало — тонны. И карты немецкой территории допечатал. И листовки для немецких солдат на немецком языке. И все военные склады в 200-километровой зоне у западной границы забил военным добром. Вот небольшой отрывочек из исторической книжки о сталинских тылах: «окружные склады, имея проектную емкость 91205 вагонов, были загружены на 93415 вагонов. Кроме того, в округах на открытом воздухе хранилось 14 400 вагонов боеприпасов и 4370 вагонов материальной части и вооружения». В июне 1941 года к западной границе было переброшено дополнительно к уже имеющимся запасам горючего еще 100 000 тонн топлива.
И нам кричат: Сталин был в 1941 году к войне не готов, только в 1938-м!.. Такова странная логика ортодоксальных историков.
Но самое поразительное, что историки правы! И их правота доказывается самой жизнью. Их правота доказывается опытом. Экспериментом. Практикой, которая, по Марксу, есть критерий истины. Катастрофическая неготовность Сталина к войне доказывается катастрофическим же разгромом лета сорок первого года. Сталин действительно был абсолютно не готов к обороне.
К чему же тогда он готовился?..
Вместо ответа на этот риторический вопрос в стиле Суворова приведу краткую цитатку из любопытного документика. Директива Генштаба за № 560944, подписанная 1 июня 1941 года, обязует все приграничные округа представить заявку «на потребное количество фуража в 1-м месяце военного времени».
Гитлер еще не напал, а для Сталина и его лошадей военное время уже началось…
Может возникнуть недоумение: почему, будучи готовым сломить Гитлеру шею еще в 1938 году, Сталин не напал на него раньше 22 июня 1941 года?
Чтобы напасть, нужно иметь общую границу с врагом, а не проситься через чужие коридоры. После захвата Сталиным Польши общая граница с Гитлером у него появилась. Об этом у Суворова много и верно написано, повторяться не буду.
Граница с Гитлером была установлена только осенью 1939 года. Зимой 1939/ 1940 года Сталин занимался сначала войной с Финляндией, потом подготовкой второй финской войны. Параллельно он захватил по мелочи кое-что из сопредельных государств и к весне 1941 года был уже вполне готов наброситься на Германию. Во всяком случае, приказ наркома обороны от 15 марта обязал «к 1 мая 1941 года снабдить войска медальонами и вкладными листками по штатам военного времени». А некоторые историки полагают, что все приготовления Сталина к нападению должны были завершиться в начале лета — к 12 июня.
Почему же тогда Сталин не напал на Гитлера в мае или июне? Согласно советским планам развертывания, наступление должно было начаться непосредственно после завершения процесса развертывания советских войск. Генерал-майор Василевский даже указывал точную дату вторжения — 12 июня 1942 года. Да и Жуков загодя рассылал указания о том, что войска после развертывания должны быть готовы «нанести стремительные удары для разгрома группировки противника, перенесения боевых действий на его территорию…» Отчего ж не вторглись?
Ответ на этот вопрос дал, как ни странно, Молотов 40 лет спустя в интервью писателю Стаднюку: «Не помню всех мотивов отмены такого решения. Но мне кажется, что тут главную роль сыграл полет в Англию заместителя Гитлера по партии Рудольфа Гесса. Разведка НКВД донесла нам, что Гесс от имени Гитлера предложил Великобритании заключить мир и принять участие в военном походе против СССР… Если бы мы в это время сами развязали войну против Германии, двинув свои войска в Европу, тогда бы Англия без промедления вступила в союз с Германией… И не только Англия. Мы могли оказаться один на один перед лицом всего капиталистического мира…»
По-моему, вполне исчерпывающее и логичное объяснение.
Действительно, загадочный одиночный перелет второго человека рейха в Англию произвел на всех впечатление. Правда, эффектность этого полета была гораздо выше его эффективности. Тот же Молотов рассказывал: «Когда мы со Сталиным прочитали об этом, то прямо ошалели! Это же надо! Не только сам сел за управление самолетом, но и выбросился с парашютом, когда кончился бензин. Его задержали, это было близ имения какого-то герцога… Кажется, Дунгвела-Кастл, и Гесс назвал себя чужим именем. Чем не подвиг разведчика?! Сталин спросил у меня, кто бы из наших членов Политбюро мог решиться на такое? Я порекомендовал Маленкова, поскольку он шефствовал от ЦК над авиацией. Смеху было!.. Сталин предложил сбросить Маленкова на парашюте к Гитлеру, пусть, мол, усовестит его не нападать на СССР! А тут как раз и Маленков зашел в кабинет. Мы так хохотали, будто умом тронулись… Да, у Гесса были замыслы героические: он надеялся уговорить своих друзей в Англии заменить Черчилля другим премьером, создать при помощи небольшой группы английских аристократов античерчиллевское правительство, которое заключит мир с Германией и Италией, а затем они все вместе пойдут войной против нас… Лорд Бивербрук многие подробности мне рассказал. И это не бредни. Германия тогда даже на какое-то время прекратила бомбардировки Лондона…»
Обратите внимание, Сталин о подготовке Гитлером войны против Советского Союза прекрасно знал. Тот же Молотов рассказывал: «Мы в сорок первом имели полные сведения о плане «Барбаросса» Гитлера, о концентрации его войск вдоль наших западных границ. Но точно не знали, в какой день и какой час начнется агрессия».
Итак, Сталин о подготовке гитлеровского нападения был информирован. Но к обороне почему-то оказался совершенно не готов. Такое поведение можно объяснить только одной причиной: Сталин был уверен, что успеет нанести удар первым.
Других причин подобного поведения нет и быть не может.
И это подтверждает тот же Молотов. Когда писатель Стаднюк спросил его, было ли нападение Гитлера неожиданным, Молотов ответил: «Иван Фотиевич, вы же военный человек по профессии! Внезапность, конечно, была, но только тактическая! Опередил нас Гитлер!»
А почему опередил? А потому что Сталин был уверен: сначала Гитлер «сходит» на Ближний Восток за нефтью. В конце концов, в одном только 1941 году перед нападением на СССР Гитлер успел завоевать Югославию, а потом Грецию. Почему бы ему до кучи не прихватить и какую-нибудь Сирию с Ливаном, да и вообще весь Аравийский полуостров, который в военном отношении ничуть не сильнее Греции, Югославии или, скажем, Норвегии?
И Сталин Гитлера туда всячески подталкивал. В мае 1941 года Москва начала активные консультации с Берлином по проблеме… Ближнего Востока. Самое время! Переговоры велись в Анкаре, и Советский Союз на них подчеркнул, что он понимает интересы Германии в этом регионе. Пожалуйста, Гитлер, иди туда! Мы только этого и ждем!
Будучи под сильным впечатлением от полета Гесса в Англию и возможного замирении Гитлера с Черчиллем, Сталин хотел, чтобы Гитлер непременно вторгся в английскую ближневосточную вотчину — тогда ни о каком мире между Англией и Германией и речи не будет! И тогда Сталин нанесет свой освободительный удар по Европе.
Стараясь показать фюреру свое расположение, Сталин делает даже ход против своего будущего союзника — Англии. Дело в том, что в английской вотчине — Ираке — 12 мая 1941 года произошло антианглийское восстание. К власти пришло прогерманское правительство некоего Гайлани. И Сталин немедленно устанавливает с Гайлани дипломатические отношения, всячески демонстрируя Гитлеру свою лояльность.
В то же самое время Сталин старается втайне оторвать от Гитлера его союзников, причем делает это с азиатской простотой. Сталин надел на лицо притворно-ласковую улыбку и обратился к Финляндии и Румынии со словами о дружбе. Румынии Сталин сообщил, что готов пересмотреть границы в пользу Румынии и вернуть ей часть захваченного, если Румыния присоединится к СССР. А финнам, наговорив слов о традиционной русско-финской дружбе, даже пообещал поставлять зерно.
Только отойдите от Гитлера, ребята, и дружите с СССР!.. Но финны и румыны слишком хорошо знали цену сталинскому слову и слишком хорошо помнили его дружбу в 1939 и 1940 годах. Для них агрессор Гитлер был гораздо предпочтительнее добренького садиста Сталина.
Сталин же был уверен: вне зависимости от того, удастся ему оторвать от Гитлера союзников или нет — Гитлер перед нападением на СССР сначала непременно сходит в Азию… Впрочем, предоставим слово самому Сталину: «…для ведения большой войны с нами немцам, во-первых, нужна нефть, и они должны сначала завоевать ее, а во-вторых, им необходимо ликвидировать Западный фронт, высадиться в Англии или заключить с ней мир». Сказав своему начальнику Генштаба эти слова, Сталин подошел к карте и показал на Ближний Восток: «Вот куда они пойдут».
Глава 4
Хотел ли Гитлер напасть на Сталина?
«Что нужно, чтобы действительно победить? Для этого нужны три вещи: первое, что нам нужно — вооружение, второе — вооружение, третье — еще и еще раз вооружение».
Иосиф Сталин
Отвечу сразу: не хотел.
Гитлеру нападать на СССР было совершенно не нужно. Так уж нечаянно вышло, что за три года Гитлер захватил почти всю Европу и еще изрядный кусок Северной Африки отчекрыжил своим железным Роммелем. А это значит, что в придачу фюреру достались все французские колонии. А французские колонии это, скажу я вам, песня! Мне бы такие колонии!..
Вот, например, была у Франции в Южной Америке Французская Гвиана. Неплохое место! Я бы на месте ближайшего приспешника Гитлера туда непременно оформился губернаторствовать, если бы раньше не сманили меня французский Индокитай (ныне Вьетнам, Лаос, Камбоджа) или мелкие курортные острова в Карибском море, которые тоже принадлежали Франции. Я уж не говорю о таких колониях, как Мадагаскар, Мавритания, Гвинея, Берег Слоновой Кости, Габон, Чад и еще добром десятке стран в Западной, Северной и Экваториальной Африке. Я не говорю об Антарктических территориях Франции — расположенных в южной части Индийского океана островах, неподалеку от Антарктиды. Это отнюдь не бросовый товар! Рыбу половить в богатых антарктических водах чем плохо? А Французская Полинезия в Тихом океане! А Новая Каледония!
Чтобы разослать повсюду немецкие колониальные власти и переселенцев, чтобы подавить остаточное сопротивление, буде таковое возникнет, чтобы освоить все эти миллионы квадратных километров, Германии потребуется не один десяток лет! И Гитлер это понимает, сам говорил: Германии столетие потребуется для того, чтобы переварить все захваченное за три года. Зачем Гитлеру еще земли на востоке? Имея сказочный Таити, стремиться захватить промерзшую Россию? Для чего? Тем более, когда перед Гитлером призывно маячат бывшие французские Сирия и Ливан, за которыми — весь Ближний Восток с его нефтью. На кой ему Россия?
Гитлеру нападать на Сталина никакого резону нет. Да, он ляпнул как-то в «Майн кампф», что Германия нуждается в землях на востоке, но теперь-то Гитлер имел всяких земель (в том числе и на востоке) больше, чем рассчитывал иметь, когда сидел в тюрьме и кропал свою книгу. Только наши простоватые историки могут всерьез утверждать, что Гитлер напал на СССР потому, что в «Майн кампф» была написана такая инструкция. «Майн кампф» для Гитлера — не догма, чтобы ей буквально следовать. Он сам ее писал. И, кстати говоря, в той же «Майн кампф» Гитлер предостерегал Германию от войны на два фронта. Почему-то на это историки, полагающие Гитлера роботом, слепо следующим инструкциям собственной книги, внимания не обращают.
Не нужна была Гитлеру Россия!
А вот Сталину нападать на Гитлера резон был — он мало того, что выступал в глазах мирового сообщества освободителем Европы от коричневой чумы, так еще и получал на карман всю эту Европу. Вместе с колониями. А Гитлер нападением на СССР огребал только «круговую войну» со всем миром. И напал он на СССР только потому, что не было у фюрера другого выхода. Гитлер знал, что СССР готовится к нападению на Германию. Ведь скрыть перемещения подобного масштаба невозможно, как ни старайся. 8 июня 1941 года в разговоре с Вальтером Хевелем — офицером связи из ведомства Риббентропа, Гитлер назвал сосредоточение сталинских войск у своей границы «самым большим развертыванием войск в истории».
То, что план «Барбаросса» был разработан не для захвата жизненного пространства, было ясно в Германии многим. Это знали солдаты. Это знали генералы.
Сталинский пропагандист-рифмовщик Константин Симонов писал позже в «Дневниках писателя» о захваченном летом 1941 года в плен немецком пленном: «Это был нахальный голубоглазый парень, фельдфебель со сбитого самолета. Он не показался мне ни глупым, ни ничтожным… Он не говорил, что Россия напала на Германию. Он говорил, что Германия сама напала. Но напала потому, что она точно знала — Россия через 10 дней нападет на нее».
Генерал Йодль писал о том же: «Мы не потому напали на Россию, что хотели получить пространство, а потому что развертывание русских нарастало день за днем и в конечном итоге привело бы к ультимативным требованиям». Этот вывод господин Йодль сделал, видимо, посмотрев на хамски-наглые ультимативные требования СССР к Финляндии.
То же самое объяснение дал Гитлер своему коллеге Муссолини в письме, отправленном дорогому дуче накануне войны. Фюрер писал: «Я полагаю, что не вправе больше терпеть положение после доклада мне последней карты с обстановкой в России. Русские имеют громадные силы. Собственно, на наших границах находятся все русские войска. Вы видите, дуче, что на нас накидывают петлю, не давая фактически времени что-либо предпринять, и трудно предположить, чтобы нам предоставили такое время… Материал, который я намерен постепенно опубликовать о планах Сталина сокрушить Европу, так обширен, что мир удивится больше нашему долготерпению, чем нашему решению…».
А вот что писал Геббельс в своем бумажном блоге: «Фюрер подробно объясняет мне положение: наступление на Россию начнется, когда закончится наше развертывание. Это произойдет в течение недели. Русские скопились на границе, это для нас лучшее из того, что могло произойти. Если они, рассредоточившись, отступят в глубь страны, то будут представлять большую опасность. Фюрер оценивает длительность акции в 4 месяца, я оцениваю в меньший срок. Большевизм рассыплется, как карточный домик. Москва хочет держаться вне войны, пока Европа не истечет кровью. Тогда Сталин захочет действовать, большевизировать Европу и вступить во власть. Эти его расчеты будут перечеркнуты. Россия нападет на нас, когда мы станем слабыми, и мы получим войну на два фронта, которой мы не допустим этой превентивной акцией».
«Большевизм рассыплется, как карточный домик» — вот, оказывается, на что рассчитывал Гитлер. Не хотел он дойти до Владивостока, понимал: это невозможно. Единственный его шанс — что гнилой в моральном отношении большевистский режим, основанный на терроре и рабском труде, рухнет под ударом освободителя, едва будет разгромлена Красная армия. И во многих местах немецких освободителей действительно встречали цветами и колокольным звоном.
Гитлер не знал только одной вещи. Что нападает он не на страну, а на военный завод…
Как-то на военной кафедре один из преподавателей сказал нам:
— А вы знаете, почему советские сигареты имеют диаметр 7,62 мм? Для того, чтобы в случае войны сигаретной фабрике быстро проще перейти на выпуск патронов.
Мы улыбнулись. Я еще подумал, что на лабах по физике нужно будет замерить микрометром диаметр сигареты, чтобы проверить шутку майора. Такая же шутка ходила и про калибр советских макарон. Или это не шутка?.. Ведь известно, что нашим солдатам во время войны выдавали махру вместо папирос. А чем папиросные фабрики в это время занимались? Папиросы в СССР того периода, конечно, были, но в силу дефицитности использовались порой как пропагандистское орудие. Вот что об этом вспоминает фронтовик Михаил Посельский:
«В глубокой тайне готовилась операция по разгрому Сталинградской группировки гитлеровцев. Во избежание лишнего кровопролития наше командование решило направить к противнику своих парламентеров с предложением сложить оружие. Подготовку и отправку «дипломатов» было поручено провести начальнику контрразведки Донского фронта генералу Виноградову. Он отобрал троих человек и сам проинструктировал каждого, как надо себя вести при встрече с противником.
Каждый в дорогу получил пакет с продуктами и по коробке папирос “Казбек”. На фронте тогда у курильщиков в ходу была в основном махорка, папиросы “Казбек” курили даже не все генералы. Но когда в пакетах мы увидели баночки с черной икрой, нам стало понятно, почему генерал Виноградов советовал нам перекусить на глазах у полуголодных немцев…»
Известно, с какой скоростью перестраивалось мирное советское производство на военные рельсы. Это было возможно только потому, что изначально все советские заводы создавались, как универсальные, то есть с прицелом на войну. Еще в 1932 году начальник Генштаба РККА Егоров говорил: «На основе тракторов или автомобилей на тракторных и автомобильных заводах будут создаваться танки в качестве «военной версии» мирных машин».
А десятью годами ранее то же самое предлагал Тухачевский — создавать в СССР промышленность таким образом, чтобы каждый завод содержал военный компонент. Платья шьете на швейной фабрике? Вот вам дополнительная линия для постоянного производства плащ-палаток и чехлов на орудийные стволы… Кастрюли штампуете? Одновременно будете вытягивать гильзы для снарядов, дистанционные трубки и взрыватели. Работаете с оптикой? Вот вам план по производству орудийных прицелов. А уж на собственно военном заводе соберут из всего того, что понапроизводили гражданские заводы, пушку. Настала война — мирное производство забрасывается полностью, а те, кто раньше шил плащ-палатки, быстро учат остальных своей специфике. Таков был замысел. И доклад 1924 года «Об организации военной промышленности», представленный в Реввоенсовет начальником Главупра военпрома, поддерживал этот замысел по всеобщей мобилизации промышленности, который, в конце концов, и был осуществлен. Осуществлен не сразу. Некоторые руководящие товарищи недопонимали важности войны в мирном строительстве! Таких товарищей поправляли. Так, в докладе от 8 июля 1929 года правительственная комиссия под руководством Ворошилова жестко критикует пятилетний план, сверстанный Госпланом, за недостаточное использование ресурсов гражданской промышленности для войны.
Даже стандарты и сортаменты гражданской и военной продукции были в СССР унифицированы, что позволяло делать многие детали универсальными (для трактора и легкого танка, автомобиля и броневика)… Нечто подобное практиковалось и в других странах, но в СССР достигло циклопических масштабов. Кто помнит совок, тот знает — огромная доля гражданской продукции, выпускаемой советской промышленностью, имела в своем генезисе военные корни. Это касалось даже гражданской авиации — первые пассажирские лайнеры в СССР проектировались на базе стратегических бомбардировщиков, что наложило на наше самолетостроение неизгладимый военный след. Знающие люди говорят, что на одном из первых гражданских лайнеров фирмы Туполева пассажиры не могли в салоне выпрямиться в полный рост — фюзеляж был рассчитан на бомбы, а не на людей… Так было в СССР всегда: первым делом для войны, а для людей — в последнюю очередь. Тактически такая политика может принести краткий выигрыш. Но стратегически она была абсолютно проигрышна, что и доказала история.
На войну работало все. Даже дети готовились к ней с младых ногтей по плану ГТО (готов к труду и обороне). В советской школе был даже такой предмет — НПВ, начальная военная подготовка.
— Я в школе очень быстро собирала и разбирала автомат Калашникова, — как-то похвасталась моя жена, заставшая СССР совсем девочкой. — И была даже командиром отряда. Нас заставляли в школьном дворе бегать по полосе препятствий, а однажды зимой повезли куда-то в лес на «Зарницу», и мы там с моей подругой Ленкой Макеевой вместе падали в снег по команде «Вспышка справа»!
Читать бесплатно другие книги:
