Срывы в постмодерн. Повести Манна Анна

Утро. Туман. Жуткий туман. Галеон плыл по волнам по встречному ветру. Паруса упрямились, но какая-то неведомая сила несла Да Винчи в определенном направлении. Со стола каюты покатившись упал карандаш. Миранда проснулась и повернулась на постели. Рядом лежал Сэмюэл и обнимал одеяло. Какие-то смутные глазомеры интерьера… хотя так темно, что можно ещё поспать. Она потянулась, обняла Сэмюэла, и вдруг чёткая мысль: кто взял управление? Миранда скинула одеяло и села, потом со словами «странно-странно» стала одевать тапочки. Корабль явно набирал скорость. Его качало из стороны в сторону и всё время что-то падало. Капитан тоже проснулся и зажёг лампу.

– Если ты отвернёшься, то я оденусь и посмотрю, что происходит, – сказал он. Миранда с распущенными волосами и в белой сорочке собирала с пола книги и карты.

– Я не смотрю! – ответила она и полезла под стол доставать закатившуюся карту.

Капитан не планировал отправляться в плавание, и то, что галеон шёл на полном ходу, ему казалось странным даже после ночи с Мирандой. Он быстро оделся и вышел из каюты. Миранда тоже выглянула.

– В той стороне опасные рифы, – заволновался Сэмюэл.

Фигуру у штурвала невозможно разобрать. Похоже, это старик в странном одеянии из грубых шкур. Капюшон скрывал его голову, но Сэмюэл вдруг радостно поднял руки:

– О этого старика я хорошо знаю! Это хранитель Солер. Давай подойдем, я познакомлю тебя с ним.

Корабль сильно качало плохими предчувствиями: и этот сырой ветер, и рифы впереди… Миранда завернулась в плед и поспешила за капитаном. А встреча с хранителем – всё опять становится непонятно. Хорошо, что под рукой нет никаких убойных предметов, подумала она, предусмотрительно озираясь. Миранда вежливо поздоровалась со стариком и заметила, что его возраст имел некоторую неопределенность: его подчеркивал посох и перечеркивали торчавшие из сумы книга и флейта.

Капитан пригласил старого знакомого в каюту. Тот сел на табурет, снял капюшон и, прикрыв глаза, начал проникаться теплом и уютом. У хранителя была способность питаться атмосферой интерьера. Капитан ходил вокруг него и напряжённо думал. Он столько всего хотел обсудить. Во-первых свою дальнейшую жизнь с Мирандой: на каких правах это возможно, и что их ждёт. А так же свою деятельность в качестве изобретателя. Он радовался, что наконец всё решится, ведь не зря же хранитель сам пожаловал к ним. Сэмюэл был полон планов и надежд и не мог мыслить трезво. Миранда же напротив предвкушала нежелательный поворот событий. Сославшись на неодетость, она скрылась где-то в дальнем углу и от туда наблюдала за стариком. Одев, наконец, своё голубое платье и изумительно собрав волосы, она вышла к остальным и села в свое кресло. Сейчас было логично предложить гостю чай, но она еще не сложила в уме какие-то кубики. А когда капитан угощал хранителя тостами с вареньем, не отрывала глаз от странной сумы и думала только о том, как бы незаметно взять от туда книгу и посмотреть о чём она.

– Кажется, туман рассеялся. Пойдемте полюбуемся восходом – хранитель встал и пошёл к выходу, – я недавно в этих краях, говорят, здесь чудесное солнце.

Пусть Солер с Мирандой пойдут, а капитану как раз нужно всё обдумать в спокойной обстановке. А заодно просмотреть карты и проследить весь этот неожиданный маршрут.

Миранда последний раз посмотрела на своего Сэмюэла и последовала за хранителем. Выйдя из каюты, она оперлась о перила и, повернувшись к восходу спиной, стала разглядывать старика. Солер действительно любовался солнцем, первые лучи которого играли на его морщинках и дрожали в зрачках. Хранитель блаженно застыл и впитывал яркие впечатления, но недолго, потому что:

– Сэмюэл назвал вас хранителем, но признайтесь, вы – поэт! Вы не очень-то похожи на охранника. – Миранда иногда говорила так быстро. Хранитель слегка нахмурился и хотел покачать головой, но она уже начала обсыпать его другими вопросами из разряда тех, что выступают занавесом перед истинными мыслями. – Вас не укачивает когда корабль плывет не туда куда хотелось бы? Меня кажется укачало и тут я ещё подумала, что вы, должно быть, пишите про нас стихи…

С этими словами Миранда неожиданно вытащила из сумы старика торчавшую книгу, и быстро открыв её, начала читать. Но она успела прочесть только одну строчку в самом конце, которая сразу попалась ей на глаза: «ПЕРЕПРАВА СЭМА ПОЧТИ ЗАВЕРШЕНА, А МИРАНДА ДОЛЖНА ВЕРНУТЬСЯ», потому что хранитель выдернул книжку из её рук, да так резко, что Миранда покачнулась, взмахнула руками и вывалилась за борт. Пролетев несколько метров и уловив краешек восхитительного восхода, она упала в воду и стала тонуть. Вода была очень холодная и Миранде стало немного не по себе. Опускаясь на дно, она изрекала какие-то булькающие афоризмы, но тут же забывала их. Глубина всё поглощала её и поглощала, и она всё опускалась и опускалась. Коснувшись песчаного дна она ощутила электрический разряд, ещё разряд, и вдруг почувствовала тепло в голове и сердце, и внешнее стремление повлекло её наружу.

Сэмюэл в странном предчувствии выскочил из каюты. Ни Миранды ни хранителя на палубе не было. …Хотя, это уже не палуба роскошного галеона, а небольшой потемневший паром, который со скрипом приближался к пристани. Старик паромщик протянул к капитану сухощавую руку, желая получить плату за переправу. Сэм растеряно сунул ему золотую монету, и посмотрел на берег. Перед ним открылся вид на прекрасную райскую страну: на холмах раскинулись сады и лужайки, а жилые домики образовывали уютные улочки, по которым наверное вскоре захочется пройтись. Кажется, звучала музыка или это просто такой ветер или местное настроение. Изобретатель сошёл на берег. Навстречу шли люди в белых одеждах и приветствовали его. И каждый был близок и все вместе. Они говорили. Их речи были полны той возвышенной учёности, которая достигая некоторого предела понимания,… уходит в трансцендентный беспредел.

И это только на самом деле отчаянно далеко. Но может быть видно как через стекло и в ту и в другую сторону. Мария Александровна Чуднова сидела в своём кабинете и смотрела в окно. Ей ещё не позволяли приступать к работе, но выздоравливать дома было просто невыносимо. Рядом сидела Людмила Леонидовна и делилась последними новостями. Оказывается, в Типогоне произошли поразительные перемены: кроме того, что коридоры центра были перекрашены в жёлтый цвет, а первые четыре этажа отданы под художественные и театральные студии для детей, Теремухин наконец что-то изобрёл. А именно: съедобные карандаши для детей, а также трафареты для мыльных пузырей. И, наконец, самое главное, что она скоро будет не Шкрябой, а Те-ре-му-у-ухиной! т. к. Афанасий Юрьевич сделал ей предложение. Людмила Леонидовна вконец растрепала свою челку и зачитала строчки собственного сочинения:

Мария улыбнулась. Обрадованная этим Шкряба выскочила из кабинета и побежала в буфет принести Марии стакан апельсинового сока. «Волшебная сила искусства, волшебная!» Чуднова осталась одна. За окном падал снег, горизонтальной стеной ложась на все её недавние приключения и мечты. Мария не плакала, ведь всё было так хорошо, а если нет, то она всё равно что-нибудь выдумает.

P.S. Выбор композиции. План «Б»

Ну вот, вроде бы всё на своих местах. И читатель думает, что это хороший сюжет, он доволен, потому что почти с точностью предсказал его, когда прочитал название. Да, у Сёмина тоже всё хорошо, он востребован и высоко ценим среди своих. Он приносит пользу здешнему миру, а так же посылает на землю творческие импульсы. Но он не забывает и о своей возлюбленной. Вот как раз сейчас он сидит на берегу и думает о ней. Он часто выходит на берег и сидит тут. Ведь он любит Миранду, как самое важное. Конечно, это немного грустно. Но это светлая грусть. И она рождает хорошие преображающие мысли. Ведь это вам ни скучный сотрудник Типогона, а великий изобретатель Сэмюэл Ле Гранд, который навсегда останется в наших сердцах!

…Стоп. Но ведь осталось одно незавершённое дело: он так и не узнал, что подарила ему Миранда. Бандероль всё еще лежит на почте. И что, по-вашему это можно так оставить? На почте непременно возникнут проблемы. Это же надо писать повторные извещения, пока они там наконец ни догадаются, что человек умер.

Да, Сёмин мертв. Заметьте – это очень важная веха биографии. Настолько важная, что нужно иметь веские основания для того, чтобы так написать. И порой очень трудно это сделать… Но, заметьте, смерть не имеет величия, она всего лишь напоминает нам о важных вещах. О самых важных. А всё мелкое уходит на задний план и мелькает где-то там внизу.

Ангел-хранитель Солер – прекрасный юноша в белых одеяниях сидел на крыше Типогона и сгребал босой ногой снег. Вот он смахнул его, и великолепный искристый салют ринулся вниз, сливаясь с общим потоком снежинок, на которые смотрела из окна Чуднова. Хранитель писал в своей книге, но пальцы не слушались его, но скорее не от холода – всё дело в любви. Неужели в данном случае ничто не могло помешать тёмной тени, преследующей людей всю жизнь. Пусть этот случай заурядный, но это же история любви, и смерть могла бы отступить. Солер быстро-быстро перелистывал свои записи. Неужели в тот роковой полдень по Тёмному переулку не могла идти, скажем, какая-нибудь знакомая Ивана Романовича… престарелая госпожа Сундукова, и для Сёмина следование по переулку грозило бы неприятной встречей. Идти всё время сзади, означало бы плестись неимоверно медленно, а обогнать её – вызвать неминуемую встречу. Сёмин конечно мог бы сделать вид, что он не узнал Сундукову, но уж она бы точно его узнала и окрикнула своим скрипучим голосом: «Иван Романыч, куда это ты так спешишь, голубчик?!» Не-ет! Этого позорного тыканья Сёмин никак не мог стерпеть и повернул на Почтовую улицу.

…Но всё это похоже на бессмысленное метание сюжета. Хранитель вырвал и бросил от себя лист бумаги. Единственно верным может быть только то, что было на самом деле. Потому что у людей, извините за выражение, должна быть совесть. И именно она является замерщиком композиции, а не какая-то престарелая госпожа Сундукова, которую кому-то пришло в голову вытащить из дома для сомнительных литературных экспериментов!

Солер начал новый лист. Теперь он писал безо всяких сомнений, а солнечные лучи так и играли на его бронзовых волосах.

От нахлынувших размышлений Марию отвлекла вошедшая в кабинет уборщица Тамара Ильинична. Она катила перед собой каталку с сан-инвентарём и мычала какую-то нехитрую мелодию.

– Мирия Александровна, как вы себя чувствуете… в такой духоте-то? – она открыла форточку, потом достала распылитель и стала опрыскивать цветы, – Слыхали, очнулся-то наш Иван Романыч, в себя приходит, поправляется. А все благодаря Афанасию Юричу, если бы он вовремя на помощь не позвал…

– Что… – не веря своим ушам Мария Чуднова выбежала из кабинета. Светлые стены обновлённого Типогона указывали ей путь: вперед, вперед, крутой поворот и дальше навстречу любви!

Выписавшись из больницы, Сёмин сразу отправился на почту. Получив бандероль он решил открыть её прямо в почтовом отделении, зачем тянуть? Отойдя в укромный уголок Сёмин разрезал бечёвку, развернул бумагу и достал… перчатку. Свою вторую перчатку.

Но такого не бывает! Не бывает, но может быть.

Вступление

Она выходит из дома и идёт по направлению к парку, потому что дальше так жить невозможно или одиноко или она просто такая несчастная женщина. Она заходит в парк и бегло осматривает его ландшафт. А мы осматриваем её: да, всё та же аристократическая грация, но прекрасные каштановые волосы урезаны в каре, а романтический стиль одежды вытеснился не совсем модного покроя джинсами и свободным свитером. Почему она пошла в парк одна? Уже поздно, вечер, не надо, муж будет волноваться: в парках бывают маньяки. Хорошо, там она видит своего мужа, и делает вид, что не видит, потому что он не очень-то похож… на маньяка. Но он машет ей рукой, а сам косвенно думает о том, сколько они прожили вместе, и чего она теперь на это скажет. Она хотела возмутиться от своего возраста, но в парках так не делают.

Почему она такая вредная, … а ветер всё равно шумит в ветвях, и это парковое настроение  – ничто не может унять его романтику во веки веков.

Она сейчас уже почти присядет на скамеечку, и можно будет что-то изменить в отношениях или просто пережить ещё один вечер. Он поправляет очки, и пуговицу на пальто и опять очки: он не знает куда деть руки. Затеял сам не зная что. Как обычно. Очень затянувшаяся пауза – пора бы уже заговорить.

– Можно присесть и познакомиться с Вами? И не смотрите на меня так, как будто бы Вы сами не предложили познакомится, раз уж я села, – раздраженно сказала женщина 39 летнего возраста, присаживаясь на скамейку возле своего мужа, – Что Вы обо всём этом думаете? Вот первое впечатление такое, что Вы не воспринимаете меня всерьёз. И как мне теперь уйти, пока не доказала Вам обратное? – выпалила она и уставилась на мужа своими карими глазами.

– Изобретатель. Очень приятно.

– Вы не вовремя сказали «очень приятно», – она надулась, и забравшись на скамейку с ногами, уселась на спинку, как это делают подростки. От туда ей было хорошо видно макушку мужа.

– Если честно, я никогда не знакомился, – муж оглянулся по сторонам, оценивая масштабы мероприятия. Парк был почти пуст: по аллее где-то вдалеке прогуливалась парочка пожилых супругов.

– Ну а Вы бы хотели познакомиться? Не со мной конечно, я уж не до такой степени развязна, – жена махала в воздухе ногой, чуть не задевая пальто мужа, – У Вас же есть какой-то идеал? Вы что думаете, я буду ему соответствовать?

– Как можно Вас запихнуть в какие-то рамки? – муж посмотрел на ботинки собеседницы и почувствовал лёгкое умиротворение, – Мы свободны и можем просто любить…

– Да, я это уже слышала, – она спрыгнула с лавки и стала ходить взад-вперед активно жестикулируя, – Думаете, Вы из меня домоседку сделаете? А что у нас на ужин? Скука? А можно я тогда без ужина? Или Вы думаете, что сказали мне о любви, и я сразу всё поняла?

– Мне тоже трудно говорить о любви, но я не знаю как ещё поднять вам настроение…

– А Вы вообще уверены, что надо его поднимать? Мне сейчас хочется побыть несчастной, – жена дёргает спинку скамейки, – Такие качельки… кажется из фильма Тарковского… Они так хорошо скрипят: как будто вот-вот развалятся.

Жена бешено раскачивает скамейку, а муж озирается, опасаясь, что их может кто-то увидеть.

А мы уже смотрим на шумящую осеннюю листву и выше… выше… в вечернее небо, где скоро проснутся звёзды, и думаем о том, что это ещё не критично. Это нормальная романтика брака с 14 летним стажем.

Но дальше всё пошло развиваться совсем в другую сторону. И виной тому новое изобретение.

1. Наяма

Каждый входит в Наяму по-своему: муж казалось бы, в разгаре серьёзных размышлений на вращающемся кресле медленно, делая предварительные окружные движения, наконец, въезжает в неё и словно даже не замечает, как погружается в мир совершенно других ощущений; жена обычно в приступе отчаяния, рассуждая на ходу о всеобщей несправедливости или о своей головной боли, запустив пальцы в волосы и, коснувшись экрана, слегка запрокидывает голову; а малыш Михей с разбегу ныряет, и Наяма тут же окрашивается в разноцветные круги. Характерный впитывающий звук, и снова гладкий экран с заставкой «звёздное небо».

Сёмин часто выходит к заливу, где когда-то беседовал с хранителем и подолгу сидит на берегу. И то неповторимое пересыпание песка вечности и структурированная мелодия флейты – это то, что может привести в порядок его психику, расшатанную постоянными современными стрессами.

Мария Александровна тоже часто отправляется в тот тропический лес, где когда-то имела столько приключений со своим капитаном,… но теперь одной лазить по деревьям уже не хочется, а хочется не пойми чего, и возраст уже вообще не тот. Но та романтика, что ещё теплится в её душе находится именно в том лесу и прекрасном саду с бронзовым фонтаном.

Куда любил отправляться их единственный сын Михей, никто не знал.

Как вскоре выяснилось, у Наямы есть побочные эффекты: когда женщина пребывает в созерцательном одиночестве, может всплыть какой-нибудь Петраков. Петраковым может стать любой, даже Петраков. Хоть это и довольно странный киносубъект, далекий от стандартного выражения: нельзя сказать, что он есть, но и нельзя этого так оставлять. Он обаятелен и болтлив вашими мыслями, и это очень импонирует, а его выражение лица меняющееся в зависимости от вашего настроения, просто неотразимо. Но сидеть с ним у священного фонтана, это уже недопустимо. Прогнать Петракова помогают, как ни странно, инсектицидные средства. Вот к примеру, вы выходите в сад поплакать о своей молодости, и вдруг заметили, что какой-нибудь Петраков притаился за кустом и так сексопильно курит сигарету, или читает сборник повестей, скажем, Анны Манны. Незаметно подойдите к нему сзади, а потом резко выскочите и пшикните ему в лицо спреем от комаров. От такого замечательного средства он улетит как недодутый воздушный шарик со звуком «прррр». Хотя можно и вовсе предотвратить всплывание Петракова, но это уже следующий уровень.