Танцующая на гребне волны Уайт Карен
Она смотрела на фотографа с улыбкой Моны Лизы, но в ее взгляде не было робости. Я пристально посмотрела на ее глаза. На первый взгляд они казались мне такими же, как у Джона, но я ошиблась. Его взгляд можно было прочитать, его эмоции легко различимы. Но глаза Адриенны отличались даже по цвету: на ярко-зеленый фон ложились тени. Я держала снимок за уголок и думала, что, если пригляжусь поближе, смогу различить что-то, что она желала скрыть.
– Она прекрасна, – сказала я, ненавидя это слово, зная, что это было все равно что называть цунами волной. Я заставила себя перевести взгляд на остальное на снимке и увидела, что она стоит на палубе парусной яхты, держа веревку с уверенностью, свидетельствующей о том, что она знала, что делает. Она обернулась через плечо взглянуть на окликнувшего ее фотографа.
– Кто ее снимал? – спросила я, неохотно возвращая Джону фотографию.
Он смотрел на конверт, в который вкладывал фотографию.
– Мэтью, – ответил он невыразительным тоном. – Они собирались следующей весной участвовать в гонке в Чарльстоне, так что часто выходили на этой яхте.
– Они выиграли?
Он смотрел на меня мгновение, прежде чем ответить.
– До участия дело не дошло. В конце августа она умерла.
Я пожалела, что уже отдала ему фотографию. Я хотела снова ее увидеть и понять, не затуманивало ли ее глаза знание, что ей оставалось жить всего несколько месяцев. Как будто такое было возможно.
– Мне очень жаль, – проговорила я, словно это имело какое-то отношение ко мне. Как будто я могла это предотвратить.
– Благодарю вас, – чуть кивнул он. Взгляд его прояснился, и улыбка была искренней.
Я взглянула на часы и удивилась, что уже так поздно. Мэтью работал дома и, наверное, ожидал меня.
– Мне, пожалуй, пора ехать. Рада была снова с вами увидеться.
– И я тоже, – сказал он. Затем достал бумажник и вручил мне визитку. – Позвоните, когда фотографии проявят. Мы могли бы вместе позавтракать и посмотреть на них.
– Позвоню, спасибо, – сказала я, убирая карточку, неуверенная, что я так и сделаю.
– Прекрасно. Тогда до встречи. – Он пошел было к двери, но по дороге остановился и снова обернулся ко мне. – Кстати, скажите Мэтью, что мои родители благодарны за все рисунки Адриенны, которые он вернул сегодня. Я уже четыре года просил его об этом. Но скажите ему, что это ничего не меняет.
Не дожидаясь моего ответа, он повернулся и вышел. Автоматические двери захлопнулись со звуком, напоминающим легкий вздох.
Кровь прилила у меня к щекам. Мы с Мэтью условились вместе пересмотреть все в студии, когда оба будем свободны, чтобы решить, что с этим делать. Предполагалось, что мы будем решать это вдвоем.
Руки у меня дрожали, когда я расплачивалась кредиткой. Почему он сделал это сам, без меня? Я уложила все в машину и выехала с парковки. И только тогда поняла, что большой цветочный горшок с крутыми боками остался в тележке. Впрочем, мне было плевать на все горшки мира… Единственная волновавшая меня мысль была: что именно он надеялся там найти?
Памела
Сент-Саймонс-Айленд, Джорджия
Июль 1808
Я стояла на коленях в грязи с моей корзиной, вырывая в огороде сорняки и собирая окопник для Леды. У нее так разыгрался ревматизм, что она могла с трудом сгибать пальцы, и мне пришлось взять на себя обязанности по садоводству. Джемма много мне помогала, но я знала, что она предпочитает нянчить маленького Робби, и позволяла ей это. Она любила моего мальчика, как и он ее. Как только он мог понять, я рассказала ему, что Джемма спасла жизнь ему и мне, и мы перед ней в неоплатном долгу.
Я опустилась на пятки, распрямила спину, стараясь не думать, что чрево мое пусто. Я знала после рождения Робби, что детей у меня больше не будет. Робби был чудесным ребенком, добрым, умненьким и жаждущим знаний. И все же я оплакивала пустоту в нашем доме, где уголки и комнаты должны были бы быть наполнены детским смехом и топотом маленьких ножек.
Джеффри утешал меня. Робби было для нас достаточно, и мы привыкли к тому, что у нас один ребенок. Но когда Джеффри по ночам любил меня, я угадывала по его ласковому шепоту, что втайне он был рад. Потому что я видела ужас на его лице, когда я рожала нашего сына, видела страх узнать, что «навсегда» могло означать только несколько лет.
Робби засмеялся, этот звук – отрада для моего сердца. Он вставал на пухлые ножки и пытался бежать. Он был осторожный ребенок и останавливался каждый раз, когда Джемма тянула его за ручку. Мне казалась естественной его неуверенность, раз жизнь досталась ему так нелегко. Все, что мы с Джеффри могли делать, это не вскакивать и не бежать к нему всякий раз, когда он спотыкался или оказывался далеко от наших заботливых рук.
Я снова занялась огородом, смех Робби облегчил мне труды. Когда Джорджина и я были маленькие и наша мать была еще жива, у нас был прекрасный сад, полный душистых цветов и трав, потомков черенков из сада нашей бабушки в Саванне. Мой отец был фермер, но он завоевал сердце девушки из богатой семьи в Саванне. Он отвел место на нашем огороде для ее легкомысленных цветов, надеясь этим как-то возместить ей переезд на наш пустынный и иногда враждебный остров. Но это ему не удалось. Когда мне было одиннадцать лет, а Джорджине девять, она родила мертвого ребенка и вскоре впала в лихорадку. Однажды она заснула днем и больше не проснулась. Ни дети, ни муж, ни ее любимые цветы не смогли сохранить ей жизнь. Хотя мне не хватало нескольких месяцев до двенадцати лет, я дала себе обещание позволять себе любить что-нибудь только всем сердцем.
Я поправила на голове капор, чтобы спрятать лицо от палящего солнца, пот ручьями лился у меня между лопаток. Мне хотелось больше помощниц, новое платье, цветы в саду, как у Анны Матильды Кинг с соседней плантации. Она не желала сажать ничего без приятного аромата, и ее сады были легендой.
– Мистрис Фразье.
Я увидела Натэниела Смита, подходившего со стороны дома со шляпой в руках. Я с усилием выпрямила затекшие ноги, чтобы подняться и дождаться его. Он наклонил голову в знак приветствия.
Джеффри не изменил о нем мнение после ужасного дня резки свиней и рождения Робби. Но я изменила. Я стянула перчатки, золотой обруч у меня на пальце сверкнул в солнечном свете, и протянула к нему руки.
– Называйте меня Памела. Я вам бесконечно обязана и благодарна за помощь, когда родился Роберт.
Не снимая перчаток, он взял мои руки в свои.
– Вы ничего мне не должны. Я был рад быть полезным вам и вашей семье. И вы, конечно, можете называть меня Натэниел. – Он отпустил мои руки и какое-то время смотрел в землю. – Однако я пришел с надеждой попросить об услуге, но никак не о плате.
Робби взвизгнул, и мы оба посмотрели туда, где Джемма подбрасывала его в воздух и ловила. Она увидела, что мы на нее смотрим, и, застенчиво нагнувшись, натянула себе на лицо шарф, прикрывая отсутствующий глаз.
– Девочка работает у вас? – спросил Натэниел.
– Да, благодарю вас. – Я внимательно на него посмотрела, тревожно наморщив лоб. – Надеюсь, вы не пересмотрели наш бартер.
– Нет, конечно нет. Я рад, что она вам полезна.
– Но это не то, о чем вы пришли поговорить.
Он покачал головой, и я заметила, что ему неудобно заговорить о том, что ему нужно.
– Пойдемте, – сказала я, – сядем в тени и выпьем холодной воды. И вы сможете изложить свое дело.
Он кивнул в знак согласия и последовал за мной.
Джемма, посадив Робби себе на бедро, уже шла к леднику за льдом. Мы сели в тени на дубовую скамью, которую Джеффри вырезал из упавшего дерева, и говорили о пустяках, пока Джемма не принесла для нас напиток.
Без всяких оговорок он сказал:
– Я пришел поговорить с вами о мисс Мак-Грегор.
– О Джорджине? – спросила я с удивлением.
– Да. После смерти вашего отца вы взяли на себя ответственность за сестру, и она живет теперь под вашей крышей.
– Да, но Джеффри – глава нашей семьи. Если вы пожелаете остаться к ужину, он вернется с полей…
– Нет. Я хотел поговорить с вами. Ваш муж и я…
Он замолчал.
– Да, мой муж и вы не дружите, хотя я никогда не могла понять почему. Но я не могу принять какие-либо решения относительно Джорджины, не посоветовавшись с ним – и с ней, кстати. Джорджина гостит у друзей на Камберленд-Айленд до конца месяца, но если вы хотите…
Он покачал головой:
– Я уже трижды просил ее стать моей женой – три раза за последние три года, и каждый раз она отказывала.
Я не особенно удивилась, услышав это, но что меня удивило, так это то, что Джорджина поддерживала отношения с Натэниелом, поскольку я сама не видела его и не говорила с ним после рождения Робби.
– Тогда почему вы спрашиваете меня? Моя сестра не нуждается в моих советах. Она всегда умела сделать собственный выбор.
Натэниел уставился на свою шляпу.
– Памела, вы добрая хорошая женщина. Я знаю, вы не прогоните Джемму и будете с ней хорошо обращаться.
Он отвернулся, и я тоже почувствовала, что не могу встретиться с ним глазами.
– Отчасти по этой причине я и сватаюсь к Джорджине, – продолжал он.
Моя рука со стаканом зависла в воздухе.
– Я не понимаю.
Он допил свой стакан одним глотком, и я подумала, что он хотел бы, чтобы в стакане было что-то покрепче. Глядя в пустой стакан, он сказал:
– Я влюбился в Джорджину с первой встречи. Вы жили в то время в Саванне у бабушки, но я получил разрешение вашего отца ухаживать за ней, и она согласилась. Я думал о помолвке, но она вдруг перестала со мной встречаться, и тогда я понял, что за ней ухаживает Джеффри.
Я сглотнула.
– Да, я это знаю. А потом я вернулась, и Джеффри встретился со мной. Между нами не было из-за этого вражды, уверяю вас. И я часто думала, что вы были бы ей хорошим мужем. Но все же я не могу выбирать ей супруга. Если вы хотите за ней ухаживать, вам нужно не мое разрешение, а ее.
Он глубоко вздохнул:
– Джорджине нужен муж и свой дом, Памела. Я бы ей подошел.
Он стиснул в руке поля шляпы. Я знала, что он мне не все сказал, это было видно по тому, как он отворачивался от меня, избегая моего взгляда.
Я сжала ему руку повыше локтя.
– Скажите мне, – произнесла я так тихо, что едва слышала сама себя.
Он положил руку на мою.
– Ваш муж очень вас уважает.
– Мне не нравится, на что вы намекаете.
Он встал со шляпой в руках.
– Я ни на что не намекаю. Я только хочу сказать, что Джорджина молода и красива, и я хотел бы, чтобы она стала моей женой.
– Вы ее по-прежнему любите?
Он глубоко вздохнул, и я вспомнила, как он горевал по своей первой жене.
– Да, я иногда желаю, чтобы этого не было, но я ее люблю.
Я взглянула в сторону Джеммы, где она сидела на траве, а Робби бегал вокруг нее, его коротенькие ручки были похожи на крылья. Я легонько погладила пальцем свое кольцо.
– Я спрошу ее, можете ли вы ухаживать за ней, и если она согласится, я поговорю с Джеффри. Но если вы ее любите, вы знаете, что ее нелегко убедить.
Лицо его смягчилось, он улыбнулся:
– Благодарю вас, Памела. Я буду надеяться на успех. – Поклонившись и надев шляпу, он сказал: – Я должен позволить вам вернуться к вашей работе.
Я взглянула в его красивое лицо и задала вопрос, который мучил меня многие месяцы:
– Почему вы и мой муж так не любите друг друга?
Его, казалось, удивила моя откровенность, как это случалось со многими. Быть может, потому, что я была лишена материнских наставлений, я знала по опыту: чтобы получить ответ, нужно прежде всего спросить.
На его губах мелькнула легкая улыбка, но юмора в ней не было.
– Ваш муж сможет лучше ответить на это. Я советую вам спросить его. – Он коснулся рукой шляпы и ушел.
Я долго стояла на месте, слушая смех моего сына и вертя на пальце кольцо, прежде чем уйти в сад. Я все время думала, что имел в виду Натэниел, и внезапно я утратила уверенность, что хочу это знать.
Глава 11
Ава
Сент-Саймонс-Айленд, Джорджия
Май 2011
Я сидела на пристани и смотрела, как солнце клонится к закату и деревья поглощают последний его свет. Пустой бокал – мой второй – стоял на скамейке рядом со мной. Сердце во мне трепетало, как под ветром лист, во время этого сеанса самолечения или самобичевания – я не была уверена, чего именно. В любом случае страх помогал мне преодолевать гнев. Вертя на пальце золотой ободок кольца, я ожидала услышать шум машины, означавший приезд Мэтью. Москит зажужжал у меня над ухом, но я не стала от него отмахиваться, зная, что для меня это не имеет значения.
Я закрыла глаза, слушая звуки болот, чириканье, жужжание, стрекотание тысяч невидимых насекомых и плеск воды, набегавшей сквозь камыши. Мой пульс то ускорялся, то замирал, когда я воображала себе потоки под пристанью, откуда они взялись и куда устремлялись. Я открыла глаза и старалась сосредоточиться на неподвижном, прочном небе. Мне вспомнилась цитата из Джона Кеннеди, которую я услышала однажды на уроке истории. Что-то о том, что в каждом из нас есть, как в океане, определенный процент соли – в нашей крови, поту и слезах. Он считал, что поэтому многие из нас возвращаются к морю, туда, откуда начался наш путь. Я содрогнулась от одной мысли.
Я услышала звук автомобильных шин по ракушкам и стала дожидаться, пока Мэтью меня найдет, зная, что на это ему не потребуется много времени. Я осталась на месте, предвкушая ощущение его взгляда на моей спине, звук его шагов, такой же знакомый мне, как звук моих собственных. Задняя дверь открылась и закрылась, но я не оглянулась. Я смотрела на мой пустой бокал, принуждая себя вспомнить свой гнев, чтобы не изменить себе, как только он до меня дотронется.
– Ава? – Пристань заколебалась под его тяжелыми шагами, и мне захотелось за что-нибудь ухватиться, пока я не осознала, что единственной опорой мне мог быть только он, Мэтью.
Я подняла взгляд, только когда он остановился передо мной. Лицо его было озабоченным, в руках он держал большую коричневую коробку.
– Это лежало на ступеньках у парадной двери. Это для тебя.
Я едва глянула на коробку, желая высказаться, прежде чем его руки коснутся меня, и я лишусь способности говорить.
– Ты разбирался в студии Адриенны и очистил ее без меня.
Он поставил коробку на скамью и сел рядом со мной, вытянув длинные ноги. Он не пытался подвинуться ко мне, но я ощущала силу его притяжения, как океанские приливы и отливы ощущают луну.
– Я хотел рассказать тебе, прежде чем у тебя будет случай увидеть.
Я смотрела ему в глаза, думая, смогу ли причинить боль и ему.
– Я и не видела. Мне рассказал Джон МакМахон.
В его глазах мелькнула тень. Он пристально смотрел на меня, но молчал.
– Он хотел, чтобы я сказала тебе, что его родители были рады получить рисунки Адриенны, но что это ничего не меняет. – Я сглотнула, ожидая, что он объяснит мне, почему или, во всяком случае, извинится, чтобы мне не пришлось продолжать. Наконец у меня вырвалось это слово: – Почему?
Он глубоко вздохнул. На мгновение мне показалось, что он пользуется этой короткой передышкой, чтобы придумать, что сказать, что бы объяснило его поступки, не открывая мне правды.
– Потому что я не хотел, чтобы ты рылась во всем этом, всех этих напоминаниях о ней. – Он снова сделал глубокий вдох и медленно выдохнул: – И я хотел проститься с ней один. Я давно ее отпустил, но думаю, я держался за эту студию, будучи не готов окончательно с ней расстаться. – Он взял мою руку в свою, его прикосновение обожгло мне кожу. – Я сделал это не для того, чтобы обидеть тебя.
Я не смотрела на него, зная, что стоит мне только взглянуть, и я все прощу.
– Но мне все же больно, что ты принял это решение после нашего разговора.
– Ты права. Я не принял во внимание твои чувства и прошу прощения. Там были только эскизы – ничего законченного. И определенно ничего ценного, и я просто хотел избавиться от этого. С этим покончено, Ава. Я осчастливил родителей Адриенны, и у тебя есть свой сарай. Можно нам забыть об этом?
Бриз колыхал камыши, принося с собой запах океана и соли. Дрожь пробежала у меня по плечам, но я закрыла на это глаза и погрузилась в темную часть моего сознания, где были спрятаны мои страхи.
– Ты нашел еще что-нибудь? Какой-нибудь намек на то, почему она уехала в тот вечер и куда она направлялась? – Я вспомнила о безликих младенцах и словах, выгравированных на ее могиле. «Мать неродившихся детей». Даже в гневе я не могла их произнести.
Он отпустил мою руку. Отсутствие его тепла было еще ужаснее, чем окружающая нас вода.
– Это Джон сказал тебе, чтобы ты об этом спросила?
– Нет. Я спрашиваю сама – и то, что мне хочется знать.
– Зачем, Ава? Почему ты всегда оглядываешься назад, когда я хочу двигаться только вперед?
Я встала, слишком утомленная, чтобы объяснить ему, что я, наверное, родилась, оглядываясь назад, в поисках чего-то преследовавшего меня, ожидавшего меня за углом, призрака моей сестры. Я очень рано постигла, что если смотреть только вперед, можно упустить то, что непосредственно за тобой и ожидает только обнаружения.
Мэтью тоже встал и обхватил ладонями мое лицо.
– Прости, Ава. Ты права. Ты имеешь полное право задать такой вопрос. Но неужели ты думаешь, что если бы я нашел что-то, я бы тебе не сказал? Разве мне не хотелось бы стереть в твоем сознании все сомнения по поводу моего участия в несчастном случае с ней?
Гнев во мне утих, обнажая другие эмоции.
– Нельзя стереть прошлое, Мэтью. Если ты считаешь, что меня необходимо защищать, перестань. Я сильнее, чем ты думаешь.
В глазах у него появилось какое-то странное выражение, и я вспомнила, что он сказал мне об Адриенне в день вечеринки у Тиш. «Она сказала мне однажды, что, когда я смотрю на нее, я как будто вижу вместо нее призрак». Глядя на него сейчас, я подумала, что понимаю, что она имела в виду.
– Что ты надеялся найти, Мэтью? – спросила я спокойно.
Он опустил руки.
– Я люблю тебя, Ава. Разве этого недостаточно?
Мне вспомнилось, как я однажды провалилась под лед в бассейне на нашем заднем дворе. Я никогда не подходила к нему близко летом, но тут почему-то решила, что смогу преодолеть свой страх, если пройду по застывшей поверхности. Моя мать, в шелковом платье и жемчугах, кинулась вытаскивать меня, прежде чем я успела сделать хоть один глоток воды. Она не сказала мне ни слова, вытирая меня и укладывая в постель в теплой ночной рубашке, и принесла мне на подносе куриный бульон. Я даже не поняла, зачем она бросилась меня спасать, пока не услышала за дверью ее рыдания, когда она думала, что я сплю.
– Нет, – сказала я. Как много истины может передать одно слово!
Он долго смотрел на меня непроницаемым взглядом.
– Я не собираюсь спрашивать тебя, почему ты виделась с Джоном МакМахоном, но я надеюсь, ты скажешь мне. Я бы не хотел, чтобы ты продолжала это знакомство. – Он резко повернулся, пошел к дому и, войдя, хлопнул дверью.
Я проглотила комок в горле и задумалась, что мне делать дальше. Я никогда не спорила с моим женихом Филом, и, может быть, именно поэтому мне не хотелось выходить за него, как будто ни у одного из нас не было убеждений, о которых стоило бы поспорить.
Взгляд мой задержался на коробке, которую принес Мэтью, и только тут я заметила этикетку с названием компании. Ее могли доставить мне только из дома, поскольку я не могла вообразить, чтобы кто-то другой мог использовать коробку из-под косметики для покойников, чтобы прислать мне что-то.
Радуясь возможности удалиться с пристани и от шума воды, я подхватила пустой бокал и коробку и ухитрилась донести их до кухни, где поставила предметы на стол. Но меня ждало разочарование – кухня была пуста. И что мне делать теперь с советом, преподанным мне невестками – никогда не ложиться спать в гневе? Однако происшедшее между мной и Мэтью было глубже, нежели просто вспышка гнева. Это была скорее трещина в основе наших отношений, давшая выход вопросам и сомнениям, которые маскировала и скрывала любовь.
Я прошла по затихшему дому в холл, ощущая вокруг себя пустоту. Выглянув в окно, я увидела, что машины Мэтью нет на месте. Я расправила плечи, воображая, что мать наблюдает за мной, и ждет, что я признаю ее правоту.
Решительно вернувшись на кухню, я схватила с полки в чулане фонарик и включила везде свет, прежде чем отправиться в студию Адриенны. Я слишком разозлилась, когда Мэтью ее очистил, но теперь у меня возникла настоятельная потребность самой все увидеть.
На дворе было еще достаточно светло, чтобы заметить, что щиты сняты с обоих окон. Поэтому когда я переступила порог, сумрак еще проникал в запыленное помещение. Полотна и мольберты исчезли, как и большой стол. На опустевших полках у одной стены стояли глиняные горшки всех размеров. На стене против двери добавилось крючков, на которых висели садовые лопатки, совок, грабли и другие садовые инструменты, некоторые из них были мне незнакомы. Мешки с удобрениями, землей для цветочных горшков выстроились, как солдаты, на деревянной подставке, чтобы сохранить их от сырости и вредителей. Окна были вытерты начисто.
Я подошла поближе к садовым инструментам и включила фонарик, чтобы получше их рассмотреть. Большинство ручек были красные, и совок был весь красный, за исключением деревянной части посередине. Мэтью потратил немало времени, разъезжая по магазинам, потому что красные ручки было найти нелегко. Я вообразила себе, как он рыщет в поисках инструментов моего любимого цвета, и гнев мой превратился в чувство вины…
Дверь на узенькую лестницу была открыта, но я не осмелилась подняться по ней. Я вспомнила, как Мэтью говорил мне, что Адриенна боялась привидений, и подумала: уж не это ли место вызвало у нее такие мысли? Они окружали меня сейчас, и я ожидала услышать шаги на лестнице и почувствовать прикосновение руки к моему плечу…
– Ава?
Я дернулась и чуть не выронила фонарик. В дверях стоял Мэтью. На долю секунды я приняла его за кого-то другого, чьему присутствию я так обрадовалась.
Он медленно вошел в комнату, лица его в темноте не было видно.
– Ты сделал это все… Для меня.
Я не увидела, но скорее почувствовала, что он кивнул.
– Но я должна была бы подождать. Это просто…
Я замолчала, зная, что он долго держит свои мысли в себе, просеивая их, как муку сквозь сито, пока в остатке не будет то, что нужно. Я должна была об этом помнить.
– Мне нужно было чем-то заняться. – Он вздохнул, и я почувствовала, как тяжелы его мысли. – Вчера у меня покончил самоубийством пациент. Шестнадцатилетний мальчик. Мне нужно было…
Я подошла к нему и взяла его руки в свои.
– Шш-ш. Мне очень жаль. Я теперь с тобой. И я не сломаюсь, я обещаю. Ты можешь все мне рассказывать. Быть может, тебе так будет легче.
Я погрузилась в его объятья и прижалась лицом к его груди, его запах снова стал частью меня.
– Я к этому не привык. Не привык нуждаться в помощи. Предполагается, что я врач, знающий на все ответы. У которого не бывает неудач.
Я прижала палец к его губам:
– Ты человек, Мэтью, и я твоя жена, я здесь, чтобы делить с тобой все – хорошее и плохое. Мы дали обеты – ты помнишь? Не старайся защищать меня.
Он кивнул, и мои губы заменили мои пальцы. Он привлек меня к себе, и я позволила себе раствориться в его объятьях. И прежде чем я успела закрыть глаза, свет фонарика упал в угол возле лестницы, где вьющиеся растения проникали в щель в стене, неуклонно стремясь вверх подобно безжалостному пауку, подобно сомнению, которое прокралось мне в мозг и укоренилось в груди, у моего сердца.
Глория
Антиох, Джорджия
Май 2011
Утренние птицы кричали в ветвях папайи. Я сидела в тени своей широкополой шляпы, напевая старую колыбельную, слова которой я помнила еще достаточно, чтобы петь ее моим внукам. Я вспомнила поцарапанную музыкальную шкатулку, найденную Авой после торнадо, стершего с лица земли городки в Алабаме и Джорджии, но пощадившего нас, чтобы мы могли стать хранилищем потерянных вещей.
Я никогда не собирала старинные вещи или вещи, принадлежавшие давно умершим людям. У меня изначально было такое ощущение, что старость и смерть заразительны. Со временем я узнала, что в этом есть доля истины, но еще раньше я не могла понять зачарованности Авы мелодией из музыкальной шкатулки и ее способности напевать слова, которых она никогда не слышала.
Но было ясно, что никто другой, как Мими, отдала шкатулку Аве, когда та уезжала в Сент-Саймонс. Они всегда были в сговоре, были соучастницами. Втайне я этому радовалась – как будто связь между ними, которая не могла бы существовать без меня, каким-то образом компенсировала мою неспособность быть такой матерью, какой мне хотелось быть.
– Черт возьми эту жару, – пробурчала я, в сотый раз обмахиваясь веером. Капли пота начали стекать по моей груди.
Мими лежала в шезлонге, ее светлые волосы были повязаны широкой розовой лентой с огромным бантом. Глаза ее были закрыты. Раскрытый журнал распластался на ее груди как мертвая птица. Моя мать, которой всего нескольких месяцев не хватало до девяноста двух лет, по-прежнему считала необходимым полежать немного на солнце каждое утро, «для цвета лица». В результате она только приобретала лишние морщины, я думала, что говорить ей об этом было все равно что поливать дерево, после того как оно сгорело дотла.
– Если ты жалуешься на жару, работай в саду по вечерам, – ответила она мне, не открывая глаз.
Я повернулась к моим пластиковым пакетам с пропитанными водой бумажными полотенцами. Юнайтед Парсел Сервис заявляла, что они могут доставить все, что угодно. Я собралась это проверить. Я осторожно разложила мои розы и незабудки, надеясь, что они вызовут у Авы тоску по дому. Заворачивая каждое растение, каждый отросток, я хотела, чтобы дочь подумала обо мне, чтобы, каковы бы ни были сказанные и несказанные нами слова, она помнила, как мы работали с ней вместе в этом саду. Мне было нужно, чтобы она помнила это, несмотря на то, что она много раз говорила мне, что ей нужен только «полезный» сад, где росли бы только съедобные растения. Не то чтобы она умела их готовить. В этом отношении я ничего не сумела ей дать.
Я знала, что Мими послала Аве эти альбомы, но притворялась, будто не знаю. Моя мать всегда любила играть с огнем, веря, что жара расплавляет, выявляя нашу внутреннюю сущность, как плавят золото, чтобы создать драгоценности. Когда я созрела в достаточной мере, чтобы понимать это, я была замужем и ожидала ребенка и сказала ей, что внутри у нее навоз. С тех пор я уже давно знаю, что она права, но никогда ей в этом не признавалась.
– Привет! – Я оглянулась и увидела Кэти, жену Дэвида. На ней были то, что Ава называла «материнские джинсы», на эластичном поясе, подчеркивавшие задницу женщины более чем зрелого возраста. Она всегда носила застегнутые на пуговицы блузки разных цветов с разной длины рукавами, всегда заправляя их в юбки или брюки, или, как в данном случае, «материнские капри». Я чуть было не повернулась, чтобы прошептать, что я по этому поводу думаю, полагая, что Ава все еще рядом, но вовремя остановилась.
– Привет, Кэти. – Я снова опустилась на колени, с тревогой заметив, что на ней садовые перчатки.
Мими лениво подняла в знак приветствия руку.
– Джун говорила, что вы посылаете Аве отростки из вашего сада, и я подумала, что смогу помочь.
– Как это мило с твоей стороны, Кэти, – сказала Мими. – Глория слишком стара, чтобы работать на солнце.
Я бросила на мать уничтожающий взгляд.
– Я прекрасно себя чувствую – просто весна слишком быстро миновала, и мы перешли к лету. – Я похлопала по месту рядом с собой. – Я занималась розами. Почему бы тебе не заменить меня, а я пойду приготовлю нам чай.
Я прошла на кухню, почти задохнувшись от прохладного воздуха, освеженного кондиционером. Кэти была хорошая, почтительная невестка, но руки у нее были большие, как у меня, и понимание ею почвы было ограничено и основывалось на том, что она прочитала, а не на том, что чувствовала. Несмотря на ее добрые намерения, она была плохой заменой Аве.
Я вымыла руки, подошла к холодильнику и достала чай и лимон. И остановилась, заметив мигание автоответчика. Закрыв бедром холодильник, я положила лимон и поставила кувшин с чаем на стол. Не обращая внимания на автоответчик, я методично разрезала лимон на ровные кусочки и разложила их по стаканам, которые наполнила льдом. Затем очень осторожно поставила каждый стакан на поднос. И уже хотела было выйти, но остановилась.
Поставив поднос на стол, я подошла к автоответчику и после некоторого колебания нажала кнопку.
– Мама? Это Ава. Ты можешь поговорить?
По радио звучала музыка, одна из этих новомодных песен с тяжелым ритмом, от которого у меня тут же начинала болеть голова.
– Я бы хотела с тобой поговорить. У меня есть вопросы. Если ты дома, ты могла бы снять трубку?
Музыка продолжалась, но слегка потише, и я представила себе, как Ава ходит взад-вперед с телефоном, как она всегда это делала. Еще маленьким ребенком она постоянно двигалась, беспокойство владело ею, как будто она старалась возместить что-то утраченное. Потом я услышала, как открылась и закрылась дверь, и поняла, что она вышла из дома. Если бы я глубоко вздохнула, я бы, возможно, почувствовала доносившийся с болот запах примул.
– Я только хотела узнать, знала ли ты МакМахонов. – Я услышала, как она перевела дух, прежде чем найти слова. – Адриенна МакМахон была первой женой Мэтью. Джон – ее брат. Я еще не видела родителей. Но они взяли на воспитание мальчика по имени Джимми Скотт, когда его семья погибла во время пожара. Я встретила его на прошлой неделе на кладбище в Крайст-Черч…
Последовала длинная пауза, и я подумала, что она положила трубку. Но она заговорила снова.
– Я только хотела узнать, была ли ты с ними знакома, потому что… я не знаю. Я просто хотела поговорить с тобой и подумала, что это было бы хорошее начало. – Опять последовала пауза и затем простые короткие слова: «Позвони мне».
Когда я нажала кнопку «стереть», рука у меня дрожала. Я сняла трубку и начала набирать нужный код. Но потом здравый смысл взял верх, и я положила трубку. Что я могла сказать ей, кроме того, что я уже говорила? Как я могла дать ей понять, что иногда слишком любить может быть хуже, чем не любить?
Я открыла заднюю дверь во внутренний дворик и подняла поднос, стараясь, чтобы руки у меня не дрожали. Я поставила поднос на стол возле Мими, поправив зонтик так, чтобы он закрывал холодный чай, но не затенял ее лицо. Потом я вернулась в сад, где у меня под пальцами была затвердевшая почва и где порядок вещей диктовали солнце и луна, а не человеческое сердце.
Глава 12
Ава
Сент-Саймонс-Айленд, Джорджия
Июнь 2011
Я сидела за кухонным столом в молочно-белом свете, падавшем из большого окна. Над землей носился ранний утренний туман, превращая деревья и кустарники в привидения. Казалось, что ветви на глазах растут ввысь, дотягиваясь, как детские руки, до пустого неба. Я разгладила на животе юбку, думая об Адриенне и ее нерожденных детях, о безликом ребенке на рисунках, и отвернулась от окна.
После почти месяца только редких небольших дождей мы за два дня промокли насквозь от ливней и непрерывного моросящего дождя. Меня разбудило отсутствие звуков капающей воды. Я встала, чтобы заварить кофе и дожидаться, пока появится солнце и высушит все настолько, чтобы мы с Мэтью могли предпринять неторопливую велосипедную прогулку по острову.
Я потянула носом запах кофе, сделала большой глоток и взглянула на пачку конвертов с напечатанными фотографиями, полученными мною из фотоателье. Я чувствовала себя немного виноватой, так как до сих пор не достала из коробки альбомы, присланные мне Мими. Я вскрыла коробку, но, увидев ее содержимое, потеряла интерес к посылке. Я знала, что было в этих альбомах, знала, что не найду в них то, что хотела найти.
Отодвинув подставку для салфеток из нержавеющей стали и сосуды для соли с перцем – все это были вещи, купленные мною на замену старым, – я придвинула к себе конверты и достала снимки из одного. Снимки были сделаны на футбольном матче плохого качества аппаратом, так что они получились темными и зернистыми. Я подвинула мусорную корзину ближе к себе, бросила в нее конверт и взялась за второй.
Там были снимки полей и заборов, какие мог бы сделать землемер или кто-то осматривающий недавно полученное наследство. Их я тоже выбросила в мусор без дальнейших размышлений. Я не любила сочинять истории о таких картинках. Раз их увидев, я утрачивала к ним интерес. Я была похожа на человека, разбирающего вещи после переезда в поисках полузабытого, но необходимого предмета.
Предвкушение, испытываемое мной сегодня при вскрытии каждого конверта, медленно ослабевало, пока я не отодвинула все оставшиеся в сторону и встала налить себе еще кофе. Я услышала, как Мэтью спускается сверху, скрип дерева, знакомый мне, как голос любимого человека.
Я налила кофе и дожидалась его в кухне. Он появился в шортах и футболке, с загорелыми мускулистыми голыми ногами, в носках и велосипедных туфлях. Когда он наклонился поцеловать меня и взять у меня чашку кофе, от него пахло зубной пастой.
– Доброе утро, – сказал он. Лицо его прижималось к моему, так что мы соприкасались носами.
– Доброе утро, – отвечала я, осторожно прикусывая его нижнюю губу.
Он отпил кофе, глаза его были темные и задумчивые, напоминая мне наши споры о студии Адриенны и примирение, длившееся добрую половину ночи, но не устранившее полностью тень сомнений.
– Ты готова? Нам нужно выехать прямо сейчас, пока снова не начнется дождь или станет слишком жарко.
– Конечно, – сказала я, сделав еще глоток кофе и выплеснув остальное в мойку. – Дай мне еще пару минут. – Я побежала наверх переодеться и, вернувшись, застала Мэтью уже во дворе с нашими велосипедами.
Когда мы сели, Мэтью сказал:
Читать бесплатно другие книги:
