Незаконнорожденная Уэбб Кэтрин

– Ты хочешь сказать, что за все это время в состоянии мистера Аллейна не наступило никакого улучшения?

– Трудно сказать, – пожал плечами Ричард. – Его никто не видел уже много лет. Так что не знаю. Но вся эта история глубоко уязвила миссис Аллейн. Она стала теперь… ранимой, что ли. Ей трудно заставить себя доверять людям.

– Да уж, бедная леди, – отозвалась Рейчел.

Какое-то время они шли молча. Рейчел заботливо приподнимала юбки, перешагивая через лужи, наполненные не только чистой водой. «Бедный сын», – отозвался голос у нее в голове, тихий и грустный.

– Сердце этого молодого человека, наверное, было разбито вдребезги, если предательство девушки привело к таким необратимым последствиям, – проговорила она вслух.

– Возможно. Однако, мне думается, он с самого начала не был крепок умом. Пустить свою жизнь под откос! Тебе не кажется? – Рейчел обдумала слова мужа, но ничего не ответила. Минуту спустя Ричард добавил: – Смотри не проболтайся миссис Аллейн о том, что я тебе рассказал.

– Конечно. Можешь не беспокоиться, – заверила его Рейчел.

Они медленно шли по Лэнсдаун-роуд, поднимаясь по крутому склону холма, на котором находился дом, куда они направлялись, причем таким тихим шагом, который граничил с топтанием на месте, – так сильно Ричард боялся, что они придут в гости растрепанными. Когда молодожены добрались до самого верха, Рейчел посмотрела на красивое лицо мужа, удовлетворенно улыбнулась и крепче сжала его локоть, на который опиралась. Ричард ответил рассеянной улыбкой и разжал ее пальцы.

– Ты помнешь мне рукав, дорогая, – сказал он.

Первый дом Лэнсдаунского Полумесяца стоял в восточном конце этой изогнутой улицы. Он был четырехэтажным и смотрел на юго-восток. Прошедший утром дождь оставил на его каменных стенах темные подтеки, и казалось, будто его окна плачут. Перед самим зданием высилась железная ограда, выкрашенная прусской лазурью, фасад украшал эркер, такой же, как на его двойнике в другом конце симметричного полукружия. Изящный фонарный столб на углу освещал главный вход, который располагался в боковой стороне дома, в переулке, ведущем к задней части полумесяца. Дверь находилась в глубине портика с колоннами, и к ней поднимались каменные ступени. Слева крутая, узкая лестница вела вниз, за ограду, в лежащий ниже уровня мостовой дворик перед зданием, откуда был черный ход в помещения, отведенные для слуг. Перед Полумесяцем находился склон, такой крутой, что даже деревья, растущие у его подножия, не закрывали от жителей домов великолепного вида, открывавшегося в южном направлении. Позади Полумесяца и над ним простирался еще более высокий участок земли, оставленной для общего пользования. Там находился выгон, на котором виднелись пасущиеся овцы. Здесь, на самом краю города, высоко над рекой, воздух казался более чистым и не таким сырым. Ветер тут слегка пах печным дымом, но также и свежестью, чистотой, в отличие от нижних кварталов города, укрытых плотной пеленой собственного зловония.

Пока Рейчел и ее муж стояли, восхищаясь великолепным местоположением дома, на улицу завернул двухколесный экипаж, запряженный двумя породистыми лошадьми серой масти, и Ричард поспешно зашагал вперед.

– Пойдем, дорогая. Не нужно, чтобы нас видели глазеющими на здешнее великолепие, словно парочка обыкновенных зевак. Мы же не из деревни, – добавил он и начал привычно спускаться по узкой лесенке, которой привык пользоваться как продавец вин. Рейчел потянула его за локоть и остановила. С долей сочувствия она поняла, что он ощущает себя не в своей тарелке здесь, в большом и богатом доме, как и она сначала на Эббигейт-стрит.

– Мистер Уикс, если мы приглашены сюда как гости, то, разумеется, должны войти через главный вход. Разве не так? – спросила она спокойно.

Ричард моргнул, и его щеки слегка порозовели.

– Да, конечно, – пробормотал Ричард застенчиво.

Когда они поднялись по ступенькам крыльца и как можно тщательнее очистили о скобу обувь от грязи, он откашлялся, одернул жилет и позвонил в колокольчик.

Дверь открыл ливрейный лакей, высокий и словно высеченный из камня, который, наморщив нос, все-таки позволил им войти – несмотря на плохо скрываемое чувство презрения, которое они, по всей видимости, внушали. От вестибюля поднималась широкая каменная лестница, пролеты которой вели до самого верхнего этажа. Ее покрывал богатый кроваво-красный ковер, а не скрытые им края ступенек были надраены до невероятного блеска. Воздух благоухал пчелиным воском, лепестками цветов и апельсинами, входящими в ароматическую смесь, которой была наполнена чаша, стоявшая сбоку на маленьком столике. Высокий потолок над их головами, украшенный замысловатой лепниной, освещала люстра, сверкающая хрусталем. Стены покрывали бумажные обои, разрисованные длиннохвостыми птицами и восточными цветочными узорами – золотыми, зеленовато-голубыми и малиновыми. Два огромных зеркала висели друг против друга в разных концах зала, отражая длинный ряд стоявших плечом к плечу мистеров и миссис Уикс, уходящий вдаль, в бесконечность. «Теперь нас тут целая армия, явившихся завоевывать миссис Аллейн», – сказала про себя Рейчел и слегка улыбнулась.

Дворецкий провел их к огромным дверям с левой стороны зала. Каблучки Рейчел тихо постукивали по каменному полу, и у нее появилось чувство, что на нее смотрят. В затылке у нее стало покалывать, и она обернулась через плечо, но никого позади себя не увидела. И все-таки в этом доме ощущалось что-то необычное, что-то тревожное. Возможно, здесь слишком тихо, решила она. Действительно, не было слышно ни музыки, ни голосов. Никаких шагов на лестнице или в коридорах для слуг за стенными панелями. Никаких приглушенных звуков стряпни, доносящихся из расположенной на нижнем этаже кухни. Никакого потрескивания поленьев, горящих в каминах. Даже уличные звуки стихли, когда дверь за ними закрылась. Рейчел глубоко вздохнула и с трудом поборола внезапное необъяснимое желание убежать из этого места. Казалось, время остановилось, а дом заснул – или, что более вероятно, затаился. В груди у нее жгло, и она чувствовала, что с ней происходят странные вещи. Лицо Ричарда застыло от нервного напряжения. Его пальцы дергались, глаза беспокойно бегали.

– Мистер и миссис Уикс, мадам, – возвестил дворецкий, кланяясь хозяйке, пока Ричард и Рейчел проходили мимо него.

– Спасибо, Фалмут.

Произнесшая эти слова леди была одета в старомодное платье из зеленой шелковой парчи, с рюшами, чрезмерно украшенное бантами и лентами. Она стояла в дальнем конце комнаты, у окна, кормя семечками канарейку через тонкие прутья позолоченной клетки. Если она простояла на этом месте уже минуты две или больше, то, скорее всего, заметила, как Ричард начал спускаться по лестнице для слуг. Рейчел это поняла сразу, но понадеялась, что такая мысль не пришла в голову ее мужу. Комната была переполнена мебелью и драпировками, стены казались темными от огромных картин, которыми они были увешаны, и лишь золотые рамы тускло поблескивали. Канарейка пискнула, и ее голос, прорезавший неподвижный воздух, показался неожиданно громким. Поскольку хозяйка дома стояла спиной к свету, различить ее черты не представлялось возможным.

– Как поживаете, мистер Уикс? Я не видела вас уже несколько месяцев, – проговорила она, счищая с пальцев шелуху, оставшуюся от зерен.

– Миссис Аллейн, – произнес Ричард и поклонился, причем так низко, что Рейчел посмотрела на него с удивлением. Он закрыл глаза и, казалось, старался вернуть себе самообладание. «Чего мой муж боится?» – Прошу позволить мне представить вам мою жену, миссис Рейчел Уикс, – докончил он, когда наконец выпрямился.

Миссис Аллейн подошла на несколько шагов ближе, милостиво улыбаясь. Рейчел сразу заметила волшебную красоту хозяйки и уже готовилась сделать книксен, когда леди остановилась и ее улыбка померкла.

– Боже милостивый! – пробормотала она едва слышно, поднося руку ко рту. Ее глаза расширились.

– Мадам, вы плохо себя чувствуете? – спросил Ричард, делая шаг вперед, чтобы предложить руку, на которую леди могла бы опереться.

– Я чувствую себя хорошо.

Хозяйка молча смотрела на Рейчел еще некоторое время, пока та в растерянности не сделала запоздалый книксен и не сказала:

– Для меня честь познакомиться с вами, миссис Аллейн.

«Не шокировала ли я ее чем-нибудь? Может, она думает, что знает меня?»

– Ну, хорошо, – произнесла миссис Аллейн. – И я рада, миссис Уикс. Прошу принять мои поздравления по случаю недавней свадьбы.

– Вы очень добры, миссис Аллейн.

– Проходите и садитесь, – пригласила их хозяйка, которая с каждой секундой все больше приходила в себя, так что в конце концов Рейчел отбросила внезапную мысль, что леди неожиданно замолчала из-за каких-то особенностей ее внешности. Разговор вежливо перетек с перемены в погоде на торговлю Ричарда и на обсуждение того, кто приехал в Бат в нынешний сезон. Миссис Аллейн сообщила Ричарду все имена и адреса, которые могла вспомнить, снабдив его, таким образом, списком потенциальных клиентов.

– Я упомяну о вас, когда стану писать им письма, – пообещала она.

– Буду очень благодарен, как и всегда, миссис Аллейн. Недавно по моему заказу в Бристоль прибыл груз прекрасного бордоского вина, самого лучшего из всех, которые мне когда-либо доводилось пробовать.

– Ах как чудесно! Джонатан, наверно, будет недоволен, но я не могу переменить своих вкусов. Для меня это самое изысканное вино из всех, и его нужно запасти побольше.

– Джонатану следует помнить о том, что он ваш сын, разве не так, миссис Аллейн? Неужели он совсем равнодушен к бордоскому вину? – спросила Рейчел.

Наступила крошечная пауза, и Ричард послал взгляд, полный немой мольбы, который говорил о том, что она допустила какую-то ошибку.

– Мой сын сражался с французами в Испании и Португалии, миссис Уикс. И хотя он готов согласиться, что война окончена, он не может примириться со старым врагом. Он бы предпочел, чтобы я покупала испанские или немецкие вина.

– И наш король, по-видимому, согласился бы с ним, – вступил в разговор Ричард. – Поскольку таможенные пошлины на французские вина сильно ограничивают их импорт.

– Не знаю, чего можно добиться, лелея в себе такую ненависть, – продолжила миссис Аллейн со вздохом. – Но я хорошо понимаю, что осталась в меньшинстве. Недавно один знакомый в присланном мне письме жестоко раскритиковал мою нетактичность, но я все-таки не могу взять в толк, почему мы должны пить отвратительное пойло, привезенное из Испании, и позволить французам оставлять бордоское исключительно для себя! На мой взгляд, это поразительно неудачный способ их наказать.

– Вы совершенно правы, миссис Аллейн, – с готовностью согласился Ричард. – Это огорчает и меня тоже.

– Но зато цены на французские вина держатся высокими, – заметила леди, лукаво улыбаясь. Ричард смущенно заерзал на кресле. – О, мне известны тайны вашей торговли, так что не нужно излишней стыдливости. Я уверена, вы не заломите неоправданной цены. Во всяком случае, мне, хотя я и вынуждена покупать ваш товар в небольших количествах, а потом прятать его от Джонатана.

Она снова улыбнулась, но уже более холодно.

– Простите, но я не поняла, живет ли ваш сын с вами, миссис Аллейн? – спросила Рейчел. Снова повисла пауза, и опять последовал многозначительный взгляд Ричарда. – Должно быть, вам очень приятно, что… он всегда рядом с вами, – запнувшись, закончила она.

– Конечно, – кратко ответила миссис Аллейн. – Я уехала из нашего дома в Боксе после того, как умер мой отец. Здание было слишком велико для одинокой женщины, и я подумала, что в городе у меня будет больше возможностей развеяться и найти себе общество. Когда мой сын восстановил здоровье после войны, он присоединился ко мне.

Все это было произнесено таким холодным тоном, что Рейчел не нашлась что ответить. Миссис Аллейн молча и не мигая продолжала смотреть на гостью. Когда Рейчел попыталась подыскать какую-нибудь легкую и безобидную тему для дальнейшего разговора, она поняла, что у нее в голове нет на этот счет никаких идей.

Наконец миссис Аллейн перевела взгляд на Ричарда и продолжила с ним разговор с того места, на котором ее прервала Рейчел. Та вздохнула с облегчением и решила больше не раскрывать рта, хотя Ричард много раз оборачивался в ее сторону, улыбался и явно ждал, что она вставит хотя бы словечко. Но Рейчел держала язык за зубами, вежливо улыбалась и старалась не обращать внимания на то, как миссис Аллейн время от времени продолжала поглядывать на нее, почти нехотя, словно ничего не могла с собой поделать. Рейчел видела в ее глазах необъяснимое любопытство, та явно что-то обдумывала, и это лишь усилило сложившееся у Рейчел с самого начала впечатление, будто в этом доме любят наблюдать за гостями. Поэтому она была рада, когда по прошествии примерно сорока минут миссис Аллейн их отпустила, продемонстрировав при этом самые лучшие манеры. Когда они вновь пересекали вестибюль, взгляд Рейчел неожиданно привлекло какое-то движение, словно вспышка света. Через узкую дверь, спрятанную в стенных панелях, там, где начиналась черная лестница, ведущая в подвальный этаж, она увидела наблюдавшую за ними служанку – рыжеволосую девушку с миндалевидными глазами и пристальным взглядом. К своему удивлению, Рейчел узнала в ней подавальщицу, которая им прислуживала, хотя и совсем недолго, во время свадебного ужина. Девушку, которая тогда тоже замерла и странно на нее посмотрела, точно так же, как миссис Аллейн.

– Я же просил не спрашивать у нее о сыне, неужели трудно было от этого удержаться? – проворчал Ричард, когда они шли домой по Лэнсдаун-роуд.

– Нет, не просил, – возразила Рейчел. – Ты лишь сказал, чтобы я не упоминала о той злополучной истории с девушкой, на которой он хотел жениться… Мне подумалось, что миссис Аллейн с удовольствием о нем поговорит, поскольку, как я поняла, ей такая возможность редко представляется.

– Она воспринимает очень болезненно все, что касается сына. Пожалуй, даже слишком болезненно, чтобы разговаривать о нем с малознакомой гостьей.

– Откуда я могла об этом знать, если ты меня не предупредил? – смущенно сказала Рейчел.

У нее было тяжелое чувство, причину которого она не могла объяснить. «Эта леди думала, что ей знакомо мое лицо». Поняв это, Рейчел испытала странное волнение, словно должно было произойти что-то непредвиденное.

– Мистер Уикс, я только что видела подавальщицу из «Головы мавра», она теперь работает у миссис Аллейн служанкой.

– Сейди? Уверен, это была не она.

– Нет, другая. Та, которая принесла один раз вина и пролила его мне на руку. Ты должен ее знать, такая рыжеволосая девушка. Вспомнил?

– Нет. В таверне работает одна только Сейди, и к чему бы ей оказаться в доме у Аллейнов в Лэнсдаунском Полумесяце?

– Я не сказала, что это Сейди, я сказала, что видела другую девушку… И я в том уверена, – продолжала настаивать Рейчел.

– Наверняка ты ошиблась. Я никого не видел. Однако ты справилась со своей ролью хорошо, дорогая. Не сомневаюсь, миссис Аллейн тебя одобрила.

– А я в этом как раз не уверена. Она очень странно на меня смотрела, и ты, наверное, не мог не заметить, когда меня ей представлял, какой у нее был удивленный вид. Тебе не кажется, что ей почудилось, будто она прежде где-то со мной встречалась?

– Как она могла с тобой встречаться, моя дорогая? Я же тебе говорил, что с ней не всегда просто иметь дело. Уверен, она разглядывала тебя из обыкновенного любопытства, как смотрят на любого человека, с которым только что познакомились…

– Я была поражена, когда поняла, что ее сын все это время находился где-то над нами, скрытый от посторонних глаз.

– О да, прости меня. Я думал, ты догадаешься. Его болезнь заключается не только в помрачении рассудка. На войне он был ранен. Одна нога почти не действует, и он страдает от сильнейших головных болей. Так мне сказали. Боли длятся по нескольку дней и лишают его рассудка.

– Бедняга, – пробормотала Рейчел.

– Как я уже говорил, мне довелось видеть его лишь раз или два за все годы, которые прошли с того времени, как с ним случилось несчастье. Он странный и трудный в общении человек, с которым невозможно поддерживать отношения.

– Такие страдания могут любого из нас сделать странным и трудным в общении.

– У тебя доброе сердце, моя дорогая, – проговорил Ричард, пожимая руку жены, которой та держалась за его локоть.

За то небольшое расстояние, которое они прошли от дома Аллейнов, он, казалось, успел расслабиться, и нервическое состояние уступило место бодрому, жизнерадостному, почти ликующему настроению.

– Ах, какая она любезная леди, согласись, – проговорил он, улыбаясь. – И такая красавица… хотя, конечно, не столь привлекательная, как ты.

Рейчел улыбнулась комплименту, но ее все-таки не отпускала мысль о странном возгласе миссис Аллейн и о взглядах, которые та на нее бросала. А кроме того, ее заинтриговала рыжеволосая подавальщица, которую она заметила у черной лестницы. И хотя ей было трудно понять, что все это значит и представляет ли важность, однако странное чувство, будто ее пригласили, чтобы рассмотреть, и что многое в их разговоре с миссис Аллейн осталось недосказанным, лишь возросло.

С холма, на котором одиноко расположился Лэнсдаунский Полумесяц, город казался клубком спутанных грязных улочек. Когда они спустились по Лэнсдаун-роуд и вошли в него, даже небо стало менее светлым, а воздух казался густым от царившей кругом вони. Рейчел старательно обходила кучки конского навоза и маслянистые лужи, но так и не смогла уберечь туфли от грязи. «Деревянные башмаки, – сделала она мысленную зарубку на память. – Обязательно нужно завести пару деревянных башмаков». Рядом с аббатством Ричард ее оставил и пошел встретиться с каким-то человеком, с которым его связывали деловые отношения, а Рейчел отправилась дальше, к их дому с лавкой на первом этаже. Ей уже начинали нравиться шум и суета этих извилистых мощеных улочек, которые местами становились такими узкими, что прохожие, идущие навстречу друг другу, не могли разойтись, не соприкоснувшись плечами. То, что раньше казалось для нее просто толпой, теперь все более походило на сообщество людей, живущих по соседству.

После бегства с Милсом-стрит Рейчел принялась исследовать менее именитые улицы неподалеку, где тыльные, непарадные фасады зданий теснились один над другим, взбегая вверх по крутым склонам городских холмов и снова спускаясь вниз. Повсюду виднелись сточные канавы, глухие торцевые стены и сложенные из булыжников неровные ограды, на которых были выставлены кухонные горшки, похожие на щербатые ряды зубов. Все это казалось пародией на строгие и ласкающие взгляд очертания домов, выходивших на главную улицу города. Рейчел бродила по закоулкам Бата, изучая его потайные места и проходы. Здесь она была незаметной, не привлекала ничьих взглядов. Она подмечала вырубленные в скале замшелые ступени лестницы, которая, словно раздвинув выстроившиеся в одну шеренгу дома, неожиданно ныряла куда-то вниз. Разглядывала устроенную под арками виадука лавку мясника, у которой кухарки и экономки стояли в очереди за лучшей вырезкой в Бате. В этих кварталах не было ни кондитерских, в которых продавались бы сливочные помадки и засахаренные фрукты, ни лавок перчаточников с их изделиями из шелка и лайки. Здесь жили бондари, продающие ушаты и бочки, и трудились сапожники, приколачивающие новые подошвы к мужским рабочим башмакам. Тут размещались лавки старьевщиков и мелких торговцев галантереей, а также общественные пекарни для тех, кто был слишком беден, чтобы иметь собственную печь. Рейчел начала понимать, что теперь она знакома с Батом лучше, чем когда-либо прежде.

Купив бумажный кулек с жареными каштанами у мальчишки-разносчика, она пару раз оглянулась, желая убедиться, что Ричарда нет поблизости, и повернула на улицу, ведущую к дому, где жил Дункан Уикс. Она до последнего момента не была уверена в том, что решится посетить старика, но любопытство все-таки взяло верх. Прошло уже несколько дней со времени ее встречи со свекром у «Головы мавра», и теперь она убедилась, что Ричард никогда не даст согласия на посещение отца. «Как тот и предвидел. Он предупреждал меня, что я не должна отпрашиваться у мужа, но скрыл, что между ними лежит кровь, и не сказал, кто ее пролил, – тревожно подумала она. – Как мог он отнести смерть жены к делам давно минувших дней?» Ричард рассказал об отце такие ужасающие вещи, что Рейчел было нелегко связать нарисованный им портрет с образом грустного старика, которого она знала и который так тепло отозвался о ее доброте и утонченности. «Где-то глубоко, под обидой и злобой, обязательно должна скрываться любовь. Разве не она всегда связывает родителей и их детей?» Она подумала о миссис Аллейн, чья жизнь так сильно омрачена несчастьями и страданиями сына. «Но она не отказалась от него, и я тоже не должна вот так, запросто, отказаться от Дункана Уикса. Нет, этого я не сделаю. Во всяком случае, пока не выслушаю его версию минувших событий».

Рейчел не покидало беспокойное чувство, что она может пожалеть о своем решении, но ей требовалось узнать правду, потому что, если вещи, о которых рассказал Ричард, соответствовали действительности, это означало, что всякая любовь, некогда существовавшая между ним и отцом, действительно умерла и примирение, о котором мечтала Рейчел, невозможно. А еще ее терзала мысль, что она слишком побаивается мужа, чтобы напрямую спросить, отчего именно умерла его мать. «Держи свое любопытство в тайне», – нашептывал тихий голос. И все-таки она никак не могла прогнать из памяти грусть, которую видела в глазах Дункана. А кроме того, старик хвалил Ричарда с нескрываемой гордостью. «Он любит сына, это совершенно ясно. И это чувство, пожалуй, главное из того немногого, что у него осталось». Обычно отец мужа становится отцом и для жены, и Дункан таким образом был для Рейчел единственным, кого та могла назвать этим словом, однако по дороге к нему она решила, что без колебаний порвет всякую связь со свекром, если обвинения Ричарда окажутся правдой.

Дом, к которому она подошла, был высоким и узким. Его словно не слишком удачно воткнули посреди складов и мастерских, теснившихся у берега реки в юго-западном предместье Бата с его смрадом и нечистотами. Стены были закоптелыми, стекла окон покрывал толстый слой грязи. Вдоль верхних этажей были натянуты бельевые веревки, и на них сушилась потрепанная одежда. На верхней ступеньке крыльца сидела девочка не старше трех лет от роду, одетая в холщовый передник и изорванную шапочку. От нее исходил странный нездоровый запах, словно от несвежей рыбы или скисшего молока. Рейчел, улыбнувшись, нагнулась к ней.

– Здравствуй, малышка. Ты здесь живешь? Как твое имя? – проговорила она.

Влажные дорожки соплей, обходя рот, шли у бедняжки от каждой ноздри до самого подбородка. Она посмотрела на Рейчел внимательным взглядом широко открытых глаз и ничего не ответила. Рейчел вынула носовой платок и попыталась вытереть лицо девочки, но та застенчиво увернулась, встала на ноги и побежала вниз по ступенькам. Как раз в этот момент дверь отворилась, и из дома вышла краснолицая женщина с корзиной, которую держала у бедра. Она лишь подозрительно покосилась на Рейчел, когда та прошмыгнула в открытую дверь.

Внутри оказалось промозгло и сыро. В полутемном коридоре с некрашеными половицами раздавались проникающие сквозь тонкие перегородки звуки шагов, голоса и детский плач. Пахло свечным салом и нашатырем. Жилье Дункана Уикса находилось внизу, поэтому Рейчел направилась в самый дальний конец коридора и спустилась по лесенке в густую тьму. И хотя помещение цокольного этажа было очень маленьким, его разделили на две комнатушки, и Рейчел повернула к той из них, что находилась справа, как ей было сказано. Когда она подняла руку, чтобы постучаться, та легонько дрожала. Рейчел подумала о комнатах на Эббигейт-стрит и о том, какими убогими они ей сперва показались. Теперь же нищета дома, где жил ее свекор, заставила ее сердце болезненно сжаться от стыда и отвращения, и ей пришлось немало потрудиться, чтобы выдавить из себя улыбку, когда раздался звук отодвигающегося засова. Когда Дункан Уикс выглянул в коридор, он выглядел почти напуганным. Его налитые кровью глаза слезились. Парик был снят, и Рейчел увидела на голове старика редкие седые пряди его собственных волос. Без парика тот казался маленьким и каким-то голым. Он улыбнулся и приветствовал ее небольшим поклоном, распространяя при этом вокруг себя тревожную атмосферу стыда.

– Дорогая миссис Уикс, как мило с вашей стороны зайти ко мне, вы так добры… Не думал, что придете. Боюсь, условия, в которых я живу, должны вызывать у вас отвращение…

– Ерунда, мистер Уикс, – пробормотала Рейчел, но ее слова прозвучали не слишком убедительно. Она улыбнулась, стремясь обмануть саму себя, и, входя внутрь, протянула хозяину кулек с каштанами. – Вот, возьмите, они еще теплые.

– Спасибо. Вы так добры. Давайте-ка, проходите и садитесь вот здесь у огня.

Дункан Уикс неуклюже засуетился, убирая рюмку и полупустую бутылку вина с каминной полки, а разрозненные газетные страницы с единственного кресла, стоявшего перед очагом. «Одна комната, да и та тесная и темная». У дальней стены находилась узкая кровать с засунутым под нее дорожным чемоданом. Под окном, расположенным у самого потолка и пропускавшим мало света, стояли простой стол и стул с гнутой спинкой. Рядом с дверью стоял комод. Очаг был самый примитивный – просто небольшая решетка, на которой горели дрова, и закопченная подставка для чайника, ничего больше. От огня разливалось небольшое пятно света и тепла. Дункан Уикс перенес к нему стул и сел напротив Рейчел, смущенно положив руки на колени.

– Ну, как поживаете, моя дорогая? Как мой сын? – с жаром спросил он.

От него пахло вином, и Рейчел заметила, что хозяин не в силах оторвать взгляд от початой бутылки, которую убрал с камина минуту назад. Поняв, о чем она думает, старик виновато отвел глаза, и на его лице появилось такое выражение, словно он хотел извиниться. «Мой свекор стыдится. И самого себя, и своей бедности. И очень хочет со мной сблизиться». Рейчел вновь ощутила решимость, даже если она и поступила неправильно, ослушавшись мужа, то все-таки совершила добрый поступок, придя в этот бедный дом и сделав тем самым первый шаг.

– Благодарю вас, сэр. Я живу хорошо, и у моего мужа тоже все благополучно. Я… все-таки говорила с ним о вас, но…

– Он не захотел и слушать? – грустно спросил старик.

– Да. Его боль… боль, связанная с разладом между вами, все еще сильна, и тому есть причина. Возможно, со временем…

– Прошло уже много времени, моя дорогая, и это ничуть не уменьшило его обиды. Он, верно, был резок с вами, когда вы заговорили обо мне? – Слезящиеся глаза Дункана Уикса остановились на ней, и в них светилось сочувствие.

– Я… немного… да, сэр. Но я уверена, он не хотел…

– Бедная девочка… слишком добрая и хорошая, чтобы получать нагоняй из-за такого, как я. Во мне теперь ничто не напоминает человека, каким я когда-то был. Я стал совершенной развалиной. Неудивительно, что мой мальчик не хочет иметь со мной никакого дела.

Сердце у Рейчел сжалось, и она сделала вдох, прежде чем продолжить беседу, а когда смогла наконец заговорить, то почувствовала, что у нее во рту пересохло.

– Простите, сэр, но я должна услышать это от вас. Муж… сказал мне, что вы убили его мать. Он говорил правду? – спросила она дрожащим голосом.

После ее слов наступила оглушительная тишина, которая длилась долго. Дункан Уикс изумленно смотрел на нее широко раскрытыми пустыми глазами. Рейчел вдруг поняла, что до сих пор понятия не имела, как он должен отреагировать на ее страшный вопрос. «Дура! Прийти сюда, остаться с ним наедине и бросить такое обвинение!» Рейчел вскочила на ноги и двинулась к двери.

– Подождите! Не нужно уходить, умоляю! – крикнул ей Дункан.

Рейчел помедлила и оглянулась. Глаза старика больше не казались пустыми, и в них не было угрозы. Дункан страдальчески съежился, будто она его пнула.

– Простите, что не сразу ответил, но… вопрос слишком меня потряс. Да, знаете, он стал для меня настоящим ударом, – проговорил старик.

– Так это… неправда? – прошептала Рейчел.

– Я… я не могу утверждать, что это совершенная неправда. Увы, я не могу этого сказать, – пробормотал он и вытер глаза трясущейся рукой. – Но клянусь, что никогда не имел намерения причинить вред моей Сюзанне, и вы должны мне поверить. Я любил ее больше всего на свете и даже в гневе ни разу не тронул ее пальцем… Хотя она часто устраивала мне головомойку, коря за мои недостатки. – При этих словах безжизненная улыбка тронула его губы. – Я искренне любил жену и не хотел ей зла.

Рейчел еще секунду оставалась там, где стояла, а затем сдалась и сделала шаг по направлению к креслу. Скорбь Дункана Уикса была такой явственной, что казалось, будто ее можно потрогать.

– Вы… вы клянетесь мне в этом, сэр?

– Клянусь собственной душой, миссис Уикс.

Рейчел неуверенно присела на кресло. Ей пришло в голову, что она способна с легкостью ему поверить: ее интуиция подсказывала, что этот человек не склонен к насилию.

– Не можете ли вы… не можете ли вы сказать, что с ней случилось? – спросила она.

Старик покачал головой. Слеза скатилась по его щеке и с легким шипением упала на каминную решетку.

– Если вам это нужно, я расскажу. Но заклинаю, не подгоняйте меня. Стыд за случившееся постоянно меня преследует. Он как незатягивающаяся рана, и говорить о той давней беде для меня все равно что бередить ее. Это невыносимо, дорогая моя девочка. Это невыносимо.

– Ну так не говорите, сэр, – решительно сказала Рейчел. – Важно лишь то, что ее смерть была… случайной. И что вы раскаиваетесь.

– Более раскаявшегося человека вы не найдете во всей вселенной, – очень тихо произнес Дункан.

Рейчел на мгновение задумалась.

– А… потом вы растили Ричарда сами? Ну, с восьмилетнего возраста? И… разрыв между вами был все это время?

– Нет, не всё. Я… понимаете, я скрывал свой грех, лгал ему. Я не говорил неправду, просто кое о чем умалчивал, но это то же самое, что и ложь. Он уже стал взрослым молодым человеком к тому времени, когда ему в подробностях стало известно о ее участи, не знаю, от кого именно. И его обида на меня лишь усилилась, когда он понял, что я утаил от него правду.

– Вы ведь тогда, кажется, были конюхом?

– Именно так, миссис Уикс. И кучером тоже. Я всю жизнь посвятил этим занятиям. У меня, знаете ли, дар насчет лошадей. Их же ведь только и нужно, что немного приласкать и ободрить. После того как я потерял Сюзанну, я… пил все больше и больше, чтобы утопить в вине горе. Так что я сам виноват в собственном падении и не заслуживаю жалости.

– А разве наша вера не учит нас прощать грешника, если тот покается в содеянном? Я считаю, это следует сделать и в том случае, когда нужно… простить самого себя.

– Как может человек простить себя за такой ужасный проступок? Как я могу простить себя за то, что разрушил жизнь моего мальчика? Теперь, на склоне лет, у меня есть много времени, чтобы думать об этом, и мысли, которые ко мне приходят, все горькие. Я сожалею о своих неправильных решениях и неудачах, которые терпел во всем, за что ни брался.

– Вы слишком строги к себе, мистер Уикс. Вы кажетесь мне… добрым человеком. Уверена, вы всегда старались поступать правильно. А потерпеть неудачу может каждый. Бог не требует от нас большего, чем стремление осознать свои ошибки, оплакать их, а затем исправиться…

Рейчел подумала о собственном отце, о стыде, который, как червь, подтачивал его, пока не свел беднягу в могилу. Она взяла заскорузлую ладонь Дункана в свою. Рука старика была темной от какой-то неизвестной грязи, которая глубоко въелась в складки кожи и залегла под ногтями.

– Такие мысли погубят вас, сэр, – сказала она мягко. – Разве в жизни нет места для радости? Вы должны позволить себе немного счастья, иначе вы пропадете. Я прожила в печали многие годы с тех пор, как потеряла родителей. А теперь у меня есть Ричард, вместе с ним я начала новую жизнь и чувствую, что настало время для новой мечты.

– Да, счастье должно быть у тех, кто его заслуживает, – согласился мистер Уикс. – Оно для людей чистых сердцем и добродетельных, как вы. А что касается такого старого дурня, как я, то мне счастья уже не видать. – Дункан закашлялся, и его взгляд вновь предательски скользнул по бутылке раньше, чем он спохватился и отвел от нее глаза. – Но то, что вы пришли меня навестить и задержались, чтобы выслушать… для меня это большое счастье.

– Боюсь, сегодня я не принесла вам радости, – сказала Рейчел. – И теперь мне лучше уйти. Время близится к вечеру, а я должна прийти домой раньше мужа.

Она встала и принялась разглаживать руками юбку.

– Но вы еще навестите меня, дорогая? – произнес Дункан Уикс, и на его лице отобразилось столько надежды, что у Рейчел защемило сердце.

– Я… не уверена, сэр. Мне пришлось бы скрывать от мужа каждый визит к вам, и это… сильно меня беспокоит. Ложь – ужасная вещь.

– Но в вашей власти сделать то, о чем я мечтал многие годы, моя дорогая. – Он встал и сжал ее руку в своих ладонях, выдавливая из себя робкую улыбку. – Вы сможете устроить так, что мой мальчик снова станет по-доброму ко мне относиться. Или, по крайней мере, приходите рассказать, как у него идут дела.

– Я… – Рейчел покачала головой.

– Прошу! Прошу, дорогая девочка. Пожалуйста, придите еще раз. Вы сами не знаете, какую доставите мне радость.

Рейчел посмотрела в его полные отчаяния глаза, словно затаившиеся среди старческих морщин. «Неужели ты его вынудишь тебя умолять?»

– Возможно, еще худшим грехом было бы заставить одного из членов семьи томиться в неведении и… – Она вовремя оборвала себя, чуть не сказав «в нищете». – А также позволить, чтобы смерть вашей жены и неверные представления о случившемся продолжали омрачать ваши отношения, когда я могла бы все исправить…

– Благослови вас Бог, миссис Уикс. И спасибо.

Дункан отпустил ее руку и нетвердой походкой подошел к двери, чтобы проводить гостью.

– Может, мне следует в следующий раз что-нибудь принести? К примеру, немного еды? – спросила она.

Дункан покачал головой:

– Нет, мне будет достаточно и вас одной, моя милая, и весточки о моем мальчике. Но… надо быть осторожной, дорогая девочка. Надо быть осторожной, чтобы… чтобы не навлечь на себя неприятности из-за меня, – повторил он взволнованно.

Рейчел сперва попыталась отмахнуться от сделанного ей предостережения, но тяжелые воспоминания о недавней размолвке с Ричардом были еще слишком свежи, и потому, выходя из дома, где жил Дункан Уикс, она почувствовала, будто ее загнали в ловушку. Похоже, супруг начинал вызывать у нее чувство страха. «Нет, я не должна бояться мужа, который меня любит».

Солнце теперь садилось все раньше и раньше, и когда наступали сумерки, в окнах и над входными дверями зажигались лампы и фонари. Они заливали улицы желтым светом, то более, то менее ярким, и отражались в грязной воде сточных канав, делая их почти красивыми. Рейчел набрала полную грудь холодного воздуха, пытаясь изгнать из легких запахи, царившие в комнате Дункана Уикса, и двинулась вперед быстрым шагом. Дойдя до улицы поприличней, она задержалась, чтобы купить пирог к ужину, а придя домой, затопила плиту, чтобы согреть главную комнату в доме. Затем, оглянувшись по сторонам, Рейчел поняла, что теперь воспринимает свое жилье совершенно иначе. Она взбила подушки, чтобы те стали пышнее, стряхнула с портьер пауков, отдраила чайник и заварила чай. Ей вдруг захотелось заняться делами, чтобы не оставалось времени вспоминать о Дункане Уиксе. Потому что, если бы Рейчел стала думать о его грустных глазах и о грязи, в которой живет этот старик, она снова начала бы с мужем столь болезненный для него разговор. Но как ни хотелось ей оставаться спокойной и храброй, мысль о еще одном столкновении с Ричардом наполняла ее ужасом. Рейчел так хорошо помнила о необходимости держать язык за зубами, что, когда муж наконец вернулся домой, оказалась очень немногословной. Она только улыбалась и стремилась во всем ему угодить. Ричард выглядел уставшим, от него пахло таверной, и, похоже, он совсем не возражал против ее молчания.

На следующий день в дом на Эббигейт-стрит доставили визитную карточку, и хотя Рейчел показалось, что ей следовало бы удивиться, она вдруг обнаружила, что не удивлена ни капли. К карточке прилагалось приглашение в дом номер один в Лэнсдаунском Полумесяце. Оно было адресовано ей лично. Рейчел провела пальцами по твердому краю карточки и задумалась о том, что это могло бы означать. Ее кухня-гостиная вдруг показалась такой же тихой и чужой, как и дом в Лэнсдаунском Полумесяце. У нее даже холодок пробежал по коже. Она ждала возвращения мужа и прикидывала, что ему скажет. Ей казалось, что Ричард, скорее всего, обрадуется, однако, с другой стороны, то, что его самого не пригласили, могло вывести мужа из себя. В конце концов Рейчел заснула прежде, чем тот пришел домой. Муж разбудил ее, когда, неуверенно ступая в темноте по полу спальни, подошел к кровати. Рейчел притворялась спящей, пока руки Ричарда, обнимавшие ее тело, не обмякли и он не захрапел. Рейчел осторожно высвободилась из объятий и отодвинулась к краю кровати, чтобы их тела не соприкасались.

– Вы звали меня, мадам? – спросила Пташка.

Миссис Аллейн, сидевшая на шелковом диване, взглянула на нее и подняла брови. Ее глаза сверкали.

– И причина тебе хорошо известна.

– Мадам?

– Хватит! – взорвалась миссис Аллейн, резко вскочив на ноги и принявшись мерить шагами ковер. У Пташки екнуло сердце, но она сделала невинное лицо и стала ждать. – Ты сама расписывала, какая она необыкновенная женщина, эта новоиспеченная миссис Уикс. И ты заставила меня встретиться с ней, не предупредив, насколько она похожа на ту мерзкую девчонку. Ты не могла не знать, какое я испытаю потрясение, – заявила миссис Аллейн, поедая взглядом служанку. Хотя Пташку и возмутили слова «та мерзкая девчонка» и крайнее презрение, с которым они были произнесены, она понимала, что спорить сейчас не время. – Ну? Что ты на это скажешь?

– Я только подумала, мадам, что вы захотите с ней познакомиться.

– Ну и ну. Поосторожней, Пташка. Конечно, я понимаю, ты в свое время была ее служанкой, прежде чем стать моей, но ты служишь мне вот уже двенадцать лет. Думаю, нечего даже спрашивать, кому ты должна быть предана больше.

– Я всегда была верна только вам, мадам, – солгала Пташка.

– Надеюсь, что так. И не забывай, она бросила тебя так же безжалостно, как и моего сына. И еще не забывай, что твое место в этом доме есть знак покровительства, которого ты можешь лишиться. Немногие дали бы тебе работу, если принять во внимание все обстоятельства.

– Я благодарна, мадам.

– Хорошо, – проговорила Джозефина Аллейн, немного успокоившись, и опять села на диван. – Сходство действительно невероятное. Во всяком случае, на первый взгляд, – добавила она.

Пташка мысленно согласилась. Она наблюдала с лестницы, как уходит миссис Уикс, и на сей раз подметила несколько тонких особенностей, которые отличали эту женщину от Элис. Увидеть ее во второй раз было совсем не то, что встретить впервые, когда действительно могло показаться, что мертвые восстали из гроба.

– Воистину странен мир, в котором могут родиться два человека, наделенные таким сходством и в то же время совершенно никак не связанные между собой.

– Нельзя сказать, мадам, что они совершенно не связаны друг с другом. Потому что теперь у них есть вы, человек, которого они обе знают, – осторожно вставила Пташка.

Это был самый важный момент, потому что, если бы не удалось убедить госпожу, что миссис Уикс может оказаться полезной, Пташка лишилась бы всякой надежды разоблачить Джонатана. Увидев двойника Элис, он мог бы выдать себя. Пташка почувствовала затылком взгляд лорда Фокса, отца Джозефины Аллейн, который глядел на нее с большого полотна, висящего за спиной, над камином, и ощутила, как ее кожа покрылась мурашками. Пташка не любила смотреть на этот портрет. Ей не нравилось тяжелое пузо этого человека, его большие грубые руки и то, как он улыбается. Его улыбка казалась фальшивой, а морщинки вокруг глаз делали их обманчиво добрыми. Миссис Аллейн внимательно изучала Пташку, и взгляд ее был странным. Наконец внутреннее возбуждение заставило девушку заговорить снова, на этот раз не подумав:

– Вот я и решила, мадам, что вашему сыну могло бы пойти на пользу познакомиться с этой женщиной, так похожей на Элис…

– Я не желаю слышать этого имени!

Эти слова прозвучали как удар бича, и Пташка мысленно прокляла свою забывчивость.

– Прошу прощения, мадам, – пробормотала она поспешно.

Пташка ждала в тишине. Миссис Аллейн отвернулась и, ничего не говоря, стала смотреть в окно. День клонился к вечеру, в его болезненном свете хозяйка дома казалась бледной и прекрасной. Глаза на ее красивом лице были полны печали.

– И каким образом, по твоему мнению, пошло бы моему сыну на пользу знакомство с этой женщиной, которая, хоть и не по своей воле, выглядит в точности как некая особа, послужившая причиной его страданий? Как та особа, которую ему давно следовало бы забыть? – проговорила она, не глядя на Пташку.

«Он ее никогда не забудет. Я ему не позволю».

– Знаете, мадам… – произнесла Пташка, стараясь, чтобы ее голос звучал безразлично. – Мне кажется, мистеру Аллейну не хватает общества. Вы сами часто говорили, что ему не мешало бы почаще выходить в свет и принимать посетителей…

– Он и слышать об этом не желает, сама знаешь. Я перебрала все свои доводы. – Миссис Аллейн наклонила голову, и ее поза вдруг совершенно ясно передала глубину ее отчаяния. Потом она тяжко вздохнула, и когда снова подняла голову, на ее лице отразилась боль. – Временами он не хочет видеть даже меня. Собственную мать.

– Да, мадам. Вот я и подумала, что… пожалуй, ее столь знакомое мистеру Аллейну лицо может помочь ему терпеть ее общество, – сказала Пташка. Миссис Аллейн нахмурилась, поэтому девушка поспешно продолжила: – Эл… та девушка, которую он когда-то знал, была дорога ему больше всех на свете. Когда-то. И я знаю, что он до сих пор о ней думает…

– Откуда ты знаешь?

– Он… – Пташка заколебалась. Если бы миссис Аллейн узнала о письмах Элис, то перевернула бы комнаты Джонатана вверх дном, чтобы найти их и уничтожить. – Он иногда произносит ее имя, когда я нахожусь поблизости.

– Продолжай.

– Она была ему дорога, и есть вероятность, что он разрешит миссис Уикс его посещать. Почему бы не попробовать? Как вы думаете? Эта женщина кажется доброй и порядочной. Не случится ли так, что она поможет ему прийти в себя? Вы… вы, наверно, заметили, что в последнее время состояние мистера Аллейна ухудшилось? Я имею в виду, что он пал духом. – Осторожно, только не ошибись. – Пал духом, как во время того… несчастного случая.

Конечно, тот случай, когда Джонатан Аллейн вскрыл себе вену отбитым горлышком бутылки, не был случайностью. И они обе знали, что он намеревался сделать. Джозефина побледнела.

– Ты хочешь сказать, его здоровье ухудшилось настолько? Ты думаешь, что он может… что он способен… снова причинить себе вред?

В ее словах послышался страх.

– В последнее время, мадам, он опускается все ниже и ниже.

– Но… я хочу, чтобы он ее забыл! Это единственный путь… Она опоила его! Я изгнала из дома все, что о ней напоминало, и тем не менее, тем не менее… ты говоришь, он до сих пор произносит ее имя? После того, как она его предала? После всех лет, которые прошли с той поры?

Непролитые слезы стояли в глазах миссис Аллейн, которые сверкали, полные яростного неверия.

– Да, мадам.

– Нет, я не могу этого вынести. Я не могу вынести ее. У меня нет никакого желания снова увидеть лицо миссис Уикс. Это не ее вина, но факт остается фактом: она ходячее напоминание о той катастрофе, которая случилось в нашей жизни, и я не желаю, чтобы она еще раз попалась мне на глаза.

Голос миссис Аллейн слегка дрогнул. Пташка почувствовала, как у нее от отчаяния пересохло во рту.

– Но вы только подумайте, что он может сделать с собой, если его здоровье и дальше будет ухудшаться, мадам… А вдруг, увидев ее, он воспрянет духом, хотя бы чуть-чуть…

– Не дави на меня, девочка! Ты забываешься! Может, ты и знакома с моим сыном еще с тех пор, как была ребенком, но в этом доме ты всего лишь служанка, и я не нуждаюсь в твоих советах! Думаешь, ты незаменима оттого, что не боишься за ним ухаживать?

– Нет, мадам.

Пташка знала, когда нужно изобразить кротость.

Какое-то время они обе молчали. Пташка стояла перед хозяйкой, потупив глаза, и рассматривала носки своих потертых туфель, которые выглядели так неуместно на богатом ковре с изящными узорами, пурпурными, зелеными и золотыми.

– Это что, очередная твоя проказа? – спросила в конце концов миссис Аллейн. Гнев прошел, и голос прозвучал тихо, испуганно. Слезы все еще сверкали в ее глазах.

– Нет, мадам. Я просто хочу сделать, как лучше.

– И… ты действительно думаешь, что, если их познакомить, если напомнить ему, это поможет?

– Мадам, если время и… уничтожение всего, связанного с памятью о прошлом, не помогло, то, возможно, миссис Уикс… благодаря ей он ощутит вкус того, что потеряно, и это принесет ему облегчение?

Слезы по-прежнему стояли в глазах миссис Аллейн. Она поморгала, чтобы избавиться от них, и взяла себя в руки.

– Если ты ошибаешься… если из-за нее ему станет хуже…

– Уверена, с ним не случится ничего плохого, мадам, – снова солгала Пташка, не колеблясь ни мгновения, и посмотрела на хозяйку совершенно спокойным взглядом.

Миссис Аллейн подумала еще секунду.

– Ну, тогда ладно. Пожалуй, можно попытаться. Хуже все равно не будет. Я ее приглашу, – сказала она.

У Пташки отлегло от сердца. «Нет, может. Да еще как хуже».

Пташка тихо прикрыла дверь гостиной, причем ей едва удалось справиться с дверной ручкой. Руки у нее тряслись. Все тело дрожало. Кровь с силой билась в висках. Она сглотнула и почувствовала, как пересохшее горло болезненно сжалось. «Она опоила его!» Эти слова продолжали звенеть у нее в ушах. Да разве хоть кто-нибудь, по-настоящему знавший Элис, поверил бы в такую небылицу? То, что такая леди, как миссис Аллейн, могла так обманываться, ставило ее в тупик. В тишине вестибюля Пташка посмотрела на свою руку, на кончики пальцев с обломанными ногтями, и их очертания показались ей расплывчатыми, такой быстрой и частой была овладевшая ими дрожь. Затем Элис взяла ее руку в свою и крепко сжала. Пташка закрыла глаза и увидела очень светлые золотые волосы, светящиеся в лучах солнца, и улыбающиеся голубые глаза с ресницами, похожими на перышки. «Эй, сестрица, сорви мне маков, и я сделаю тебе из них алую корону».

Там, где они гуляли, никаких красных лепестков в зеленой траве, растущей на заливном лугу в широкой пойме реки, не было видно. Тогда они побежали вперед рука об руку, потом шли шагом, чтобы перевести дух, затем бежали снова. Почва была заболоченной, и казалось, будто она колышется под ногами. Тут и там попадались коровьи лепешки, усеянные, словно драгоценными камнями, янтарными навозными мухами. Пташка и Элис визжали, перепрыгивая через них, или резко меняли направление бега. «Эй! Вот здесь растут маки!» Пташка услышала собственный голос и смех Элис, когда они резко присели, вдыхая теплый запах сырой земли и примятой травы. Стебли маков были волосатыми, скрученными. Она рвала цветы и передавала Элис, которая плела из них венок. «Во время нашей с Джонатаном свадьбы на мне будет точно такой венок, – сказала Элис. – И на тебе тоже. Ты получишь для него любые цветы, какие только пожелаешь, и будешь нести шлейф моего платья всю дорогу до церкви».

– Пташка! – раздался злой шепот, и она вздрогнула. Девушка открыла глаза и увидела полутемный вестибюль. Золотые волосы и искрящиеся солнечным светом глаза исчезли, словно видение. – Чего ты здесь ждешь? И чем забита твоя голова? – прошипела миссис Аллейн.

Пташка ничего не ответила. Миссис Аллейн, несомненно, скоро опять пригласит миссис Уикс. У нее оставалось совсем мало времени, чтобы к этому подготовиться. А вернее, подготовить Джонатана. Ей хотелось, чтобы он оказался в самом мрачном расположении духа, когда перед ним впервые предстанет эта женщина, не Элис. Ей хотелось, чтобы Джонатана был готов к тому, чтобы проговориться, и она желала присутствовать, когда это произойдет.

То, о чем недоговаривала миссис Аллейн, казалось почти осязаемым, и Рейчел не знала, как долго сможет не обращать на это внимания. На улице в тот день шел дождь, и к тому времени, когда Рейчел дошла до Лэнсдаунского Полумесяца, одежда на плечах успела промокнуть. Во время порывов ветра пламя в камине начинало трепетать, сквозняк дул из-под дверей, и ногам становилось холодно. Прихлебывая чай, Рейчел старалась унять дрожь. Паузы между натянутыми фразами, которыми они обменивались, с каждым разом становились все длиннее и длиннее. Миссис Аллейн деликатно кашлянула и спросила:

– А скажите, какие выходы в общество у вас запланированы, миссис Уикс?

– По правде говоря, у меня не намечено… ничего особенного, – ответила Рейчел.

– Но вы ведь, конечно, будете посещать Залы собраний?

– Я… не знаю, миссис Аллейн. Мистер Уикс ничего не упоминал об этом…

– Это естественно, дорогая миссис Уикс. Ведь он мужчина, а мужчина, который только что женился, мало интересуется танцами. Однако женщине не следует забывать о подобных вещах и заказывать соответствующие наряды. Разве не так? Он должен вас вывозить, скажите ему, что я велела, – объявила хозяйка.

Рейчел вежливо улыбнулась:

– Я ему, конечно, передам, миссис Аллейн. А вы сами любите танцевать?