Подпольные девочки Кабула. История афганок, которые живут в мужском обличье Нордберг Дженни
Мы с Сетарех вскоре начинаем соревноваться друг с другом, кто раньше заметит отличительные черты, характерные для девочек под личиной мальчика. Некоторых выдают более нежные черты лица или случайное хихиканье. Другие – позерки, они немного перебарщивают с мальчишеским подходом и демонстрацией агрессии. Но чаще всего мы распознаем пристальный, вызывающий взгляд, словно у нас есть общая тайна.
Случается, что маленький мальчик одаривает кого-нибудь из нас лукавой улыбкой на улице или в школе, а потом, позднее, наедине или в присутствии родителей подтверждается, что этот ребенок действительно «немного» отличается от компании, с которой водится.
Хотя ни одна из девочек не выбирала мальчишество добровольно, большинство говорят, что им по душе заимствованный статус. Отношение зависит от того, что им приходится с этим статусом делать. Для каждого ребенка вопрос сводится к сопоставлению выгод и обременительных обязанностей. Те, кто, подобно Мехран, растет в семьях высшего и среднего класса, часто служат символами престижа и чести своих семей, упиваются возможностью смело подавать голос в школе и играть в энергичные игры на свежем воздухе в своей округе.
Другие, из бедных семей, надломлены навязанным им детским трудом, как и настоящие мальчишки в том же положении. «Пусть это ужасное место для женщины. Но и для мужчины в нем нет ничего особенно хорошего», – любит говорить Кэрол ле Дюк. Среди уличных детей, занятых в торговле, продающих жевательную резинку, полирующих обувь или предлагающих на улицах помыть стекла машины, некоторые действительно мальчики, а другие – замаскированные девочки. Все они – часть подбрюшья Кабула, и для посторонних, мимохожих-мимоезжих, они по большей части просто невидимы.
Я выясняю даже, что имеется особое название для тех детей, которых на самом деле нет. Обиходное название для ребенка, который и не сын, и не дочь, – бача пош. Посоветовавшись с переводчиком, я в конечном счете записываю эти слова латиницей, поскольку никаких принятых написаний этих слов нет. Это выражение буквально переводится с дари как «одетый как мальчик». На пушту этот «третий тип» ребенка могут также называть алакаана. Само существование и широкая известность этого термина указывают, что эти дети не так уж необычны. К тому же они – отнюдь не новый феномен.
Временами в своих поисках бача пош мы забредаем совершенно не туда, обращаясь не к той семье, путая дом или район. А порой находим совсем не то, что искали.
В доме у закрытой территории неподалеку от Кабульского аэропорта, выстроенном для искалеченных ветеранов войны, нет электричества. Солнце село несколько часов назад, и в одной из маленьких темных комнат, занимаемых этой семьей, 12-летнего Эсмаиля представляют нам как «единственного сына» среди десяти сестер. У Эсмаиля темные волосы, кустистые брови и даже намек на черные волоски на верхней губе. В этом подростке нет ничего женственного, и я одновременно раздражена и смущена. Может быть, нам просто дали об этой семье неверные сведения?
Однако уйти сейчас, когда нас уже пригласили в дом, было бы невежливо, так что мы садимся пить чай, пока мать Эсмаиля рассказывает свою историю. Она передвигается медленно, опираясь на самодельный костыль, обмотанный тряпками. У нее только одна нога. Другой она лишилась в результате взрыва бомбы в 1985 г. Десять детей в возрасте от года до двадцати собираются вокруг нее на тощем ковре, покрывающем цементный пол. Старшая выросла при Талибане, и, как многие девушки той эпохи, она неграмотна. Она намного менее уверена в себе, чем младшие сестры, которые ходили в школу с 2002 г. и взволнованно говорят о том, как станут врачами или юристами, когда вырастут.
Но мать шикает на них. Единственное, о чем она хочет говорить, – это об Эсмаиле. Он – самый умный из ее детей, и все деньги, которые семья в состоянии откладывать, идут в фонд его высшего образования. Девочкам придется ждать своей очереди, если от этих денег вообще хоть что-то останется. Эсмаиль – ее «свет», говорит мать.
– Я не отличаю никого из своих детей, но знаю, что Эсмаиль достигнет высокого положения в обществе.
Эсмаиль пришел в их семью благодаря божественному вмешательству, объясняет она. Когда родилась шестая дочь, отчаявшаяся мать решила, что ребенка следует представить миру как сына. Она говорила всем и каждому, что ее малютка – на самом деле новорожденный сын. Наличие поддельного мальчика во младенчестве не имело никакого практического смысла для семьи. Зато имело другой смысл – магический. Друзья и соседи говорили матери, что, если она сможет превратить свою дочь в мальчика, это принесет ей удачу. Удачей в данном случае считался настоящий сын. Эта хитрость помогала многим семьям до нее: благодаря визуальной манифестации, когда женщина смотрит на образ ребенка мужского пола каждый день, ее тело со временем становится способно зачать сына.
И на этом завеса, наконец, падает: Эсмаиль – не девушка, замаскированная под мальчика, он действительно единственный сын в семье. Рассказывая историю о том, как она родила сына, после того как два года одевала как мальчика одну из дочерей, мать выглядит безмерно довольной. Ее шестая дочь, которая играла роль бача пош, умерла, едва ей сравнялось три года, зато послужила великой цели.
Пытаясь переварить этот новый дополнительный мотив для превращения девочки в мальчика, я ерзаю, сидя на полу. Все умолкают, и это указывает, что мы снова вступили в сферу, где привычная для меня логика или научные знания больше недействительны.
– Понятно. Но как можно знать, что это сработает…
Мать Эсмаиля перебивает меня быстрым жестом, указывая на сына:
– Взгляните на него. Вы же сами это видите.
– Ну разумеется!
Это один из самых распространенных способов произвести на свет сына, подтверждает доктор Фарейба, когда на той же неделе мне удается застать ее в Кабуле. Конечно, не такой безошибочный, как ее собственные советы и хитрости, но часто используемый в деревнях по всему Афганистану, где невозможно попасть на прием к научным экспертам уровня доктора Фарейбы.
В этот день она в прекрасной форме, ведет в захудалой гостиничке в районе Шар-и-Нау семинар для десятков медиков-афганцев из самых отдаленных провинций страны.
Главный вопрос программы – грудное вскармливание. В провинциях, где гуманитарные организации распределяют сухое молоко, возникла проблема. Изначальные получатели порошка для молочной смеси, беднейшие женщины, перепродают его на рынках, что дает возможность чуть более обеспеченным женщинам покупать ее, полагая отказ от грудного вскармливания признаком богатства. В попытке прекратить злоупотребления гуманитарной помощью доктор Фарейба и ее коллеги стараются пресечь эту тенденцию и уговорить женщин попытаться хотя бы пару месяцев покормить грудью новорожденных.
В Кабуле – ранняя весна, и женщины-участницы удалились в заднюю комнату, где стоят два пухлых дивана и пластиковый напольный вентилятор гоняет по комнате воздух. Медики-мужчины перекусывают где-то в другом месте. Доктор Фарейба приглашает нас присоединиться к застолью, где восемь афганок-врачей из восьми разных провинций передают по кругу дольки арбуза на стеклянных тарелках. Когда я подсаживаюсь к столу вместе с Сетарех, все они наперебой стараются подкладывать нам лучшие куски. Право обслуживать нас предсказуемо достается старшей из женщин, и она наваливает на тарелки целую гору арбузных долек. Но есть кое-что, чего я желаю больше арбуза: мне интересно, существуют ли бача пош повсюду в Афганистане, в том числе в их провинциях.
После осторожного знакомства с темой с помощью Сетарех и недолгих уговоров доктора Фарейбы женщины одна за другой принимаются рассказывать истории о том, как новорожденных девочек в их деревнях в момент рождения объявляли мальчиками.
Эти семьи могут быть богатыми, бедными, образованными, необразованными, пуштунскими, таджикскими, хазарскими или туркменскими – это не имеет значения, говорят мне. Единственное, что связывает всех этих девочек, – потребность семьи в сыне. Эти женщины встречали девочек, которые живут как мальчики, потому что семье нужен еще один источник дохода в виде работающего ребенка, потому что дорога до школы опасна и мальчиковое обличье обеспечивает некоторую безопасность или потому что в доме нет сыновей, а семья нуждается в том, чтобы предстать перед деревней как полноценная. Обычно, как мы уже видели в Кабуле, дело – в сочетании факторов. Бедная семья может нуждаться в сыне по иным причинам, нежели богатая, но никакие этнические или географические резоны их не разделяют. Все они – афганцы, живущие в обществе, которое требует наличия сыновей практически любой ценой.
И для большинства из них, говорят медики, присутствие бача пош в семье – принятая и не вызывающая сомнений практика, при условии, что девочка превращается обратно в женщину, войдя в пубертат, затем она должна выйти замуж и родить собственных детей. Запоздание с обратным превращением может иметь негативные последствия для репутации девушки.
Ведь девочка-подросток не должна и близко подходить к мальчикам-подросткам, даже под мальчишеской личиной. Она может нечаянно коснуться их – или, скорее, они коснутся ее, – и тогда в глазах тех, кому известен ее секрет, она станет распущенной и нечистой. Это может лишить ее шансов на брак, и такую девушку будут расценивать как недобросовестное предложение. Может оказаться запятнана репутация всей семьи.
Так сколько же таких бача пош в Афганистане?
Этого никто не знает. Они – меньшинство, но встреча с ними в деревнях по всей стране – «не то чтобы редкость». Обычно таких переодетых девочек одна или две в любой школе. Часто такой ребенок работает подручным в маленькой лавчонке. И все медработники видели их в клиниках, сопровождающих мать или сестру или в роли пациента, который, оказывается, имеет от рождения иной пол, нежели предполагалось вначале. Всем медработникам случалось с этим сталкиваться, и они в один голос говорят, что каждая семья, имеющая одних дочерей, обязательно рассматривает вопрос о превращении одной из них в мальчика. По их мнению, девочкам полезно пожить несколько лет как мальчики, прежде чем для них начнется другая, полная тягот жизнь, связанная с рождением собственных детей.
Одна из присутствующих врачей, женщина из провинции Гильменд, на пятом месяце беременности. У нее уже есть четверо сыновей. Другие шутят, что она «вне подозрений». На сей раз она хотела бы девочку. Муж поддерживает ее желание. Это впервые я слышу, как женщина говорит, что хочет родить дочь. Другие женщины поздравляют ее. Они обожают девочек, говорят они. Но притом являются женщинами и реалистками. В них живет глубокое и личное знание о том, как это непросто – появиться на свет еще одной девочке в такой стране, как их родина. Будущее дочери здесь зависит от ее отца. Одна повитуха из Вардака четко излагает проблему:
– Хорошо иметь дочь только с хорошим мужчиной. С плохим мужчиной не захочешь иметь никаких дочерей, потому что они будут страдать так же, как их мать.
Например, говорит она, если муж бьет жену, он, вероятнее всего, будет бить и дочерей. И тогда-то женщина самозабвенно молится о том, чтобы все ее дети были сыновьями. В ее работе самое тяжкое – видеть, как женщина, страдающая от домашнего насилия, рожает очередную девочку. Она знает, что принесет дочку в дом, где царит насилие. Согласно опросам ООН и нескольких правозащитных организаций, 9 из 10 афганок сталкиваются с насилием{56} в той или иной форме.
В соседних странах, например в Индии, где сыновей так же откровенно предпочитают дочерям, машины для проведения ультразвуковых исследований входят в число аппаратуры, наиболее востребованной врачами и пациентами. По словам Мары Хвистендаль{57} из книги «Неестественный отбор: мальчик лучше девочки», и последствия этого для мира, перенаселенного мужчинами», не менее 160 млн плодов женского пола уже абортировано по всей Азии, что искажает демографическую картину будущих поколений и создает острые проблемы в обществах, где не хватает женщин.
Хотя и ультразвуковые исследования, и тайные аборты на поздних сроках доступны в Кабуле тем, кто может платить, большинству сельских округ Афганистана до этого далеко. Женщинам в этих областях приходится пока полагаться лишь на древние, «низкотехнологические» рецепты доктора Фарейбы в надежде принести в этот мир поменьше дочерей.
У каждого медработника тоже есть хотя бы один пример волшебного создания сына в их родных провинциях. Они подтверждают, что причиной создания бача пош вполне может быть задача зачать настоящего сына. Молодая акушерка из Вардака в ярко-оранжевом платке говорит, что ее двоюродную сестру одевали как мальчика девять лет, пока ее мать, наконец, не родила сына. Часто бывает, что дочь остается мальчиком лишь до тех пор, пока не рождается сын: тогда он заменит бача пош, став предметом родительской гордости.
Этот мистический способ гарантировать появление на свет сыновей перекликается с нью-эйджевской концепцией «силы позитивного мышления», столь эффективно применяемой спортсменами и менеджерами по продажам. «Видь это, верь в это – и это случится». Афганская версия – это форма молитвы, которая не вписывается ни в одну из религиозных практик Афганистана, о существовании которых мне известно. Это просто волшебство, объясняют мне женщины. «Но ведь Бог все равно в этом как-то участвует?» – спрашиваю я, поскольку они ссылаются на божественное вмешательство.
Они переглядываются. Волшебство – это волшебство. И нет Бога, кроме Аллаха.
Воцаряется неуютное молчание. В последние несколько недель в стране шли демонстрации, основанные на упорных слухах о том, что работники иностранных гуманитарных миссий пытаются обращать мусульман в христианство.
Доктор Фарейба кивает мне: мол, «проехали». Пусть она до сего времени и соглашалась раскрыть кое-какие свои секреты, но религия – это тема, которую лучше не обсуждать с иностранкой.
Глава 7
Проказник
Мехран и Азита
– Руки вверх! Руки врозь! Наклон вперед! Волна! Плывем! Большие круги! Еще! Теперь приветствие! Приветствие и почтение нашей родине!
В утренней гимнастике присутствуют одновременно оттенки системы Монтессори и военной муштры. Около сотни очень серьезных детишек стараются синхронно двигаться на недавно оттаявшей лужайке, где из сухой почвы проглядывают клочки травы.
Директрисе потребовалось около двадцати минут, чтобы выстроить свои войска и добиться от них стойки «смирно». Когда она называет чье-нибудь имя, в плотной толпе детей от 6 до 10 лет вверх взлетает ручонка и слышится громкое мальчишеское «бейл» – или более тихое девчоночье.
Мальчики, возглавляющие каждую извилистую линию, держат строй, и второклассница Мехран стоит рядом с одним из них в рубашке и галстуке. После неуверенной гимнастики эти два приятеля принимают одинаковые позы – руки в карманах, бедра вперед, ноги широко расставлены, на лицах – скучающее выражение. Позади них выстраиваются мальчики в брюках и девочки в форменных платьях – но без головных платков. Обязательный цвет школьной формы – зеленый, и он представлен столькими же оттенками, сколько в школе учеников, поскольку каждая мать обшивает своего ребенка из той зеленой ткани, какая найдется на базаре. Брюки Мехран тесноваты в талии: передняя кнопка над молнией заменена неудобной английской булавкой. Из сандалий выглядывают пальцы босых ног, а в кармане прячется печенье, оставшееся от завтрака.
Учащиеся – в основном дети кабульского недавно сложившегося класса профессионалов. Многие из их родителей – люди образованные, они завозят детей сюда по дороге на работу в правительственных или международных организациях. Это частное учебное заведение предлагает обучение английскому и учителей, имеющих высшее образование. У некоторых есть даже ученые степени педагогических вузов.
Когда директриса вызывает добровольцев для исполнения песни соло перед всеми учениками, Мехран смотрит перед собой ничего не выражающим взглядом. Одна из девочек скромно выходит вперед, становится лицом к ученикам, склонив голову и сцепив перед собой руки. Мехран, не вынимая рук из карманов, наклоняется к приятелю и что-то шепчет, кивком указывая на стоящую перед ними девочку. Приятель расплывается в согласной ухмылке, и оба они хихикают, прежде чем их одернут, велев присоединиться к хору, поющему национальный гимн. За ним следует несколько стихов из Корана, после чего директриса дает детям один из своих ежедневных маленьких советов: «Чистите зубы, стригите ногти и никогда не лгите».
Старших учащихся распускают первыми, и их поток медленно вливается в двухэтажное каменное здание, поднимаясь по лестницам, на второй этаж, где пожилая уборщица поставила красное ведро и бурое прессованное мыло под плакатами с изображением русских истребителей и иранского пассажирского лайнера. Старуха ополаскивает каждому ребенку руки порцией воды из красного пластикового кувшина и отсылает их в класс. Учительница объявляет, что в честь иностранных гостей, присутствующих в школе в этот день, она начнет с урока английского – оказывается, это занятие проводится без учебников и полностью проходит на дари.
Мехран пришла сюда впервые – тогда еще в детский садик при школе – под именем Мануш, с хвостиками и в фисташковом платьице. Когда школа закрылась на каникулы, Мануш ушла и больше не вернулась. Вместо нее в первом классе с остальными детьми начал учиться Мехран, с короткой стрижкой и в галстуке. Все остальное мало изменилось. Некоторые учителя удивились, но не стали комментировать это превращение. Возмутился лишь один. Когда преподаватель-мужчина, учитель Корана, потребовал, чтобы Мехран в классе носила платок, проблему решила бейсбольная кепка. Остальные дети, похоже, не придают ситуации особого значения. Этому способствовала как высокая текучесть учащихся в школе, так и школьная политика совместного обучения – здесь мальчиков и девочек не разделяют ни во время уроков, ни на молитве.
Мисс Моманд, которая начала работать учительницей уже после превращения Мехран, вспоминает, как она поразилась, когда в девичью спальню на послеобеденный сон привели мальчика. Когда она помогала Мехран раздеться, стало ясно, что это девочка. Мисс Моманд была настолько растеряна, что позвонила Азите, чтобы спросить, почему она прислала в школу ребенка в таком виде. Азита просто объяснила, что у нее есть только дочери и что Мехран выдают за сына в семье. Больше мисс Моманд не потребовалось ничего говорить: она все прекрасно поняла. Когда-то у нее самой была в школе подружка, единственный ребенок в семье, которая взяла на себя роль сына.
Учительнице кажется, что Мехран хорошо приспособилась к своей новой роли. Пожалуй, даже чересчур хорошо. Она не упускает ни одной возможности сказать окружающим, что она – мальчик. Она отказывается заниматься такими делами, как вышивание или игра в куклы, предпочитая им езду на велосипеде, футбол и бег. По словам мисс Моманд, Мехран стала мальчиком полностью, и ее внешность и поведение неотличимы от внешности и поведения любого другого мальчишки. Все учителя ей подыгрывают и помогают хранить тайну, позволяя ей переодеваться в отдельной комнате, когда это необходимо.
– Значит, все это для вас нормально? Даже привычно? – спрашиваю я мисс Моманд.
– Не совсем. Но проблемы не представляет.
Правила недвусмысленны: платья – для девочек, брюки – для мальчиков. В школе нет других одетых в «чужую» одежду детей. Но нечего школе вмешиваться в семейные дела, объясняет она. На каком бы поле родители ни остановили свой выбор, школе следует помогать его поддерживать. Даже когда это ложь. У школы есть другие поводы для беспокойства: например, решить, сколько вооруженных охранников требуется для охраны центрального входа. Учительница выражает солидарность с Азитой:
– Мать Мехран – член парламента. Она хорошая женщина. Мы делаем то, что должно.
– «Мы» – женщины – или «мы» – афганки?
– И то, и другое.
Что касается академических навыков, Мехран, по словам ее учительницы, «умна, но несколько ленива». Она с готовностью улыбается – и с такой же готовностью напускает на себя разгневанный, раздраженный вид, если ее не понимают сразу или не соглашаются с ней. Через несколько лет после того, как Мануш осталась позади, личность Мехран стала ярче. На переменах она живо участвует в мальчишеских футбольных матчах и прочих уличных играх, всегда оказываясь в самой гуще действия.
И в то время как другие ученики стараются держаться друзей одного с ними возраста, Мехран энергично пытается привлечь внимание мальчиков постарше, часто пытаясь произвести на них впечатление и зацепить несносным поведением. Она вопит, трогает, толкает стоящих рядом с ней. По большей части эти попытки игнорируют, но временами приходится разнимать ее стычки со старшими мальчишками. По словам учителей, Мехран прекрасно осознает, что она – девочка. Но вновь прибывшим всегда представляется как мальчик. Поскольку Мехран несколько лет пробыла девочкой до того, как ее превратили в мальчика, вряд ли у нее есть поводы для путаницы.
Зигмунд Фрейд утверждал, что дети не осознают генитальных различий вплоть до 4–5-летнего возраста. Зато понимание половой идентичности у детей начинается гораздо раньше – это доказали в 1980-е годы Элеонора Галенсон{58} и Герман Ройфе: ребенок может осознавать свой врожденный пол уже в возрасте 15 месяцев.
Однако в Афганистане существует особая заинтересованность в том, чтобы держать детей в неведении или по крайней мере подпускать тумана в вопросе генитальных различий. Анатомические детали многие родител не объясняют детям намеренно, чтобы сохранить своих отпрысков – и в особенности маленьких девочек – «в чистоте» как можно дольше, пока они не вступят в брак.
Это похоже на одну историю, которую мне однажды рассказала моя мать. Она росла в 1950-е годы, в более консервативной тогда Швеции, и лет в десять как-то раз объявила своей матери, что, когда вырастет, намерена стать мужчиной. У нее была только одна сестра и имелось очень смутное представление о различиях между мужчинами и женщинами, поскольку она никогда не видела ни своего отца, ни других мужчин без одежды. Бабушка посмеялась в ответ на демарш дочери и назвала ее дурочкой, но не дала никаких объяснений, почему этот план невозможно привести в исполнение.
В школе Мехран детям тоже не положено видеть представителей противоположного пола обнаженными; это категорически запрещено. Директор сказала мне, что она уверена: на данном этапе для большинства учащихся различие между мальчиками и девочками представляется чисто внешним: брюки или юбка.
Да – и еще знание о том, что те, кто носит брюки, всегда и во всем бывают первыми.
7 февраля 1999 г. Азита поняла, что обманула общие ожидания, но была слишком истощена, чтобы разговаривать или вообще хоть как-то реагировать. Она только что родила – дважды подряд. Роды проходили в маленьком, заледеневшем домике свекрови, где единственным утеплением служило сено, вмазанное в глинобитные стены. Первая из близнецов родилась спустя почти три дня и три ночи схваток, на месяц раньше срока. Девочка весила всего около 1200 г, и дыхание ее было поверхностным. Спустя десять минут ее личико посинело, и когда появилась на свет ее сестра, первая малышка почти не подавала признаков жизни. Вторая девочка тоже была без сознания.
Женщины, которые помогали Азите при родах, не обмыли младенцев. Они лишь вручили их ей, замотанных в тряпки, – для них было очевидно, что дети не выживут.
Когда свекровь заплакала, Азита знала, что эти слезы – не от страха, что ее внучки могут не выжить. Старуха была разочарована. «Зачем, – кричала она, по словам Азиты, – зачем нам еще девчонки в семье? Что я скажу соседям? И остальным деревенским?»
Азита не чувствовала ничего. Год назад она переступила порог своего убогого нового дома уже как собственность бедной крестьянской семьи, неся с собой лишь одну вещь, представляющую ценность, – свою утробу. У ее мужа уже имелась одна жена, чья утроба была той самой причиной, по которой Азиту приобрели в качестве жены номер два. Первая жена родила дочь, а ее второй ребенок – сын – умер. После этого у нее были только выкидыши. Именно это побудило свекровь искать вторую, молодую и здоровую, жену для сына. Вместе с Азитой в дом вошло обещание лучшего будущего для семьи, живущей в маленькой крестьянской деревушке, угнездившейся на склоне горы и еще более изолированной от внешнего мира, чем столица провинции Бадгис, Калайи Нау. В то время до деревни можно было добраться только верхом на осле или пешком.
Домохозяйством из десяти человек, в которое входили два мужа-брата, три их жены и все дети, заправляла свекровь Азиты. Она распоряжалась жизнью жен своих сыновей вплоть до мельчайших деталей. Свекровь решала, как будут распределяться между ними домашние обязанности; что они будут есть и когда; кто будет говорить и о чем пойдет разговор. У нее же хранились ключи от продуктовой кладовой. Подчинение ее правилам означало разницу между сытостью и голодом.
С момента приезда Азите было назначено несколько видов обязанностей. Она вскоре выучилась управляться с коровами (их было четыре: одна дойная и три для полевых работ), десятью овцами и выводком кур. Привыкшая к роли старшей сестры и личности, которая росла в совершенно иных условиях, она вскоре начала высказывать свои мнения и идеи по поводу того, как и что происходило в семье. Азита предлагала мыть руки перед едой, стричь ногти и помогать друг другу с детьми. Она выступала за то, чтобы все они объединили усилия и стали приносить в дом намного больше воды, чтобы бороться с антисанитарией и болезнями. Она предлагала женщинам и мужчинам семейства садиться за стол вместе – радикальная мысль для местных порядков, строго разделявших мужчин и женщин все время – кроме ночи, когда мужу полагалось спать с одной из своих жен. Когда семья больше контактирует – это хорошо, говорила Азита, ведь именно так ее воспитывали.
Ни одна из ее идей не была встречена благосклонно.
Особенной провокацией явилось множество платьев, которые Азита привезла с собой из родительского дома. У каждой женщины в деревенском хозяйстве было только два платья: одно – предназначенное для особых случаев, например свадеб, которое не принято было носить в иное время, и другое, повседневное, полагалось носить десять дней подряд, не стирая, поскольку запасы воды в деревне были крайне скудны. Азите было сказано, что если она хочет чаще надевать чистую одежду, то пусть сама носит себе воду из дальнего колодца.
Кроме того, Азита протестовала против системы, которую применяла свекровь, чтобы держать своих невесток в подчинении: любой намек на нарушение субординации карался ударами палки, на которую старуха опиралась при ходьбе. Первой жене доставалось больше всего, поскольку она чаще других допускала ошибки. Это расстраивало Азиту, и она выступала против такого произвола.
Конфликт постепенно дорос до крика, и, наконец, однажды Азита сделала шаг вперед, прикрыв собой первую жену своего мужа, выдернула из свекровиных рук палку и переломила ее пополам. В ярости она пригрозила свекрови: «Я отвечу тебе ударом на удар. Я Талибана не боюсь, а уж тебя-то и вовсе не стану бояться».
Ислам не одобряет избиение жен, добавила она. Женщины тоже не должны бить других женщин. Старуха уставилась на своих невесток, молча кипя гневом, а потом развернулась и ушла, оставив их вдвоем. Но давняя повелительница женщин семьи не собиралась слагать с себя полномочия. От женщин в семье не просто ждали безмолвного повиновения – оно было нормой и обязательным требованием, если они хотели спокойно жить. Когда Азита осмелилась заступиться за неграмотную и робкую первую жену своего мужа, возникла опасность, что ситуация выйдет из-под контроля, поэтому свекровь пожаловалась своим сыновьям, которые согласились с ней, что так этого оставить нельзя. Поскольку Азита – городская, пришли они к выводу, все зло, которого она набралась в городе, необходимо выкорчевать. Еще есть время, чтобы переделать новоприбывшую в нормальную жену и избавить ее от любых завиральных идей, которые могло посеять в ней декадентское кабульское воспитание.
Их следовало из нее выбить.
Первый удар явился для Азиты неожиданностью. Она никогда не видела, чтобы отец бил мать, да и сама в детстве редко получала шлепки. Теперь же ее муж пользовался деревянной палкой или металлической проволокой, когда та оказывалась под рукой, для регулярных упреждающих побоев без всякой конкретной причины – просто чтобы гарантировать, что никаких споров с его матерью больше не будет. Иногда ему хватало для этой цели просто собственных кулаков.
– По телу. По лицу. Я пыталась остановить его. Я просила его остановиться. А иногда и не просила.
– А в сексуальном плане?
Она умолкает.
– В Афганистане не называют изнасилованием, если муж берет тебя силой, – говорит Азита. – Люди посчитали бы дурой ту, которая стала бы это так называть.
Тело женщины всегда доступно для ее мужа, и не только в целях продолжения рода, но и ради удовольствия, поскольку мужская сексуальность рассматривается как вещь хорошая и необходимая. Если жена не подчиняется требованиям, муж может расстроиться и обратить свои взоры к другим женщинам, а это подвергнет опасности фундамент семьи, а с ней и общества в целом. Преимущественно христианские государства до совсем недавнего времени тоже не признавали насилие в браке{59} противозаконным деянием, поскольку одной из изначальных целей брака была легализация секса. В Соединенных Штатах супружеское изнасилование было признано преступлением во всех штатах только в 1993 г.; в Соединенном Королевстве это случилось в 1991 г.
В начале своего замужества, уже после того как начались эти избиения, Азита, к всеобщему облегчению, забеременела. И тем самым сделала первый шаг к осуществлению своего предназначения. Рассчитывая на сына, родственники мужа, когда ее фигура начала округляться, оставили ее в покое. «Поглядите на нее – такая толстая и здоровая. Наверняка родит сына», – говорили они.
Азита была благодарна за это подобие покоя. Она тоже молилась о сыне.
Рождение девочек-близнецов было не просто разочарованием: Азита сделала это будто бы в насмешку. У деверя Азиты тоже рождались одни девочки; над семьей словно тяготело проклятие. Единственным утешением было то, что родившиеся до срока близнецы, возможно, долго не проживут.
Даже Азита не испытывала поначалу особой любви к дочерям. Бороться за жизнь новорожденных ее заставило совсем другое чувство. Врач, приехавшая из города спустя несколько дней, осмотрев близнецов, не поздравила ее: у них по-прежнему мало шансов выжить, решила она. Врач повернулась к Азите и просто сказала: «Мне жаль».
Азита выслушала прогноз врача, но, хоть и не могла кормить грудью, все равно выпрашивала у свекрови молоко, которое давала одна из коров. После того как Азита предложила платить за молоко, которое, как ворчала свекровь, лучше было бы продать с выгодой, она смогла кормить своих двух дочерей с ложечки. Их состояние медленно улучшалось. Через два месяца они начали понемногу улыбаться, и тогда Азита почувствовала, как в ее сердце рождается любовь к ним. Дети стали для нее смыслом жизни в те первые годы брака.
Когда младший брат Азиты приехал навестить ее от имени родителей, она старалась бодриться и уверяла его, что все не так плохо. Она надеялась, что он привезет родителям хорошие новости, чтобы они не сочли ее трусихой, пасующей перед трудностями. Только когда в гости приехал ее отец, Муртаза, эта личина дала трещину. Азита сказала ему, что ей ненавистна ее жизнь. Когда он никак на это не отреагировал, в ней вспыхнула ярость, какую она прежде никогда не решалась демонстрировать по отношению к отцу. Когда он шагнул за дверь, собираясь уезжать, она побежала за ним и закричала с порога: «Спасибо тебе, вот уж спасибо большое! Из-за тебя я каждый день мучаюсь. Ты велел мне получить образование. Я это сделала, а теперь со мной обращаются хуже, чем с ослицей или коровой. Это ты все это сделал!»
Муртаза молча посмотрел на нее. А потом сказал: «Да, я сделал это с тобой. Мне очень жаль!»
И это был единственный раз, когда она увидела отца плачущим.
В сегодняшнем Кабуле, когда Мехран ближе к вечеру возвращается домой из школы, на кухонном столе уже выставлено для нее особое угощение: два апельсина на тарелке и маленький ножик, чтобы их очистить. Она яростно набрасывается на апельсины, а потом, с липкими ладошками, забирается к матери на колени. Ее цель – убедить Азиту выпустить из рук ноутбук, чтобы сестры могли посмотреть какой-нибудь фильм. Сестры улыбаются и ограничиваются мягкими просьбами, а Мехран громогласна и настойчива. Ее правое ухо щеголяет большим пластырем после неудачной попытки проколоть его иглой; на эту выходку ее вдохновил герой болливудских[4] боевиков Салман Кхан, который носит только одну серьгу.
– Сейчас она – самый настоящий мальчишка, – бормочет Азита, пытаясь утихомирить Мехран, пока разговаривает по телефону. – На днях я пришла домой, и он пытался разобрать на части мой компьютер. Сказал, что ищет внутри игры. – Она смеется. – Мехран не такой, как наши девочки. Он – мой проказник.
Азита ласково поглаживает руку дочери, переключаясь с одного телефона на другой и так же легко курсируя между тремя языками. «Я попробую, – говорит она одному собеседнику. – Я позвоню директору и обсужу это с ним». Ребенка одного из коллег исключили из школы, и он просит Азиту «подергать за веревочки». Есть вещи, которых она не станет делать: например, предлагать молодых незамужних девушек в жены законодателям или их сыновьям. Азита никогда напрямую не говорит «нет», но и не жалеет времени, чтобы объяснить просителю, что она, возможно, не вполне годится для помощи в некоторых вопросах.
Дочери Азиты проводят этот день так же, как и большинство других девочек, – в рассеянной скуке среди желтых стен квартиры, смотря индийские телеканалы или своих любимых «Ханну Монтану» и «Гарри Поттера» на DVD. Громкость телевизора, равно как и тон их препирательств, будет нарастать с каждым медленно тянущимся часом. Мехран нужно сделать домашнее задание, и девочкам сказано, что, пока она не покончит с уроками, на улицу никто не пойдет. Когда близнецы находят под письменным столом Азиты «пиратский» таджикский диск с поп-музыкой и пускаются в пляс, Азиту охватывает беспокойство. Их могут услышать соседи, и нельзя, чтобы семью парламентария заподозрили в слушании подобной музыки.
Азита обожает танцевать, но делает это нечасто. Танец для женщины попадает в ту же категорию, что и поэзия, – приравнивается к мечтательности, которая может породить мысли о таких запретных темах, как любовь и желание. Любая женщина, читающая, пишущая или цитирующая поэзию, – это женщина, которая, возможно, лелеет странные представления о любви и романтике и, таким образом, является потенциальной шлюхой. Когда Азита однажды опубликовала на своей страничке в Фейсбуке стихотворение, в ответ сразу же посыпались комментарии, в которых ее называли негодницей.
Хотя солнце уже начинает садиться, Азита решает позволить девочкам часок поиграть на улице – при условии, что они не будут исчезать из ее поля зрения. Девочки в спешке едва ли не спотыкаются друг о друга, натягивая сандалии, и с топотом скатываются вниз по лестнице в маленький дворик. Соседская компания в лице двух мальчишек и стайки детишек помладше уже там. Все дети – в одежках ярких цветов, украшенных персонажами мультфильмов. Ни одной девочки возраста Бенафши и Бехешты во дворе нет.
Читать бесплатно другие книги:
