Страна мечты Савин Владислав

Джентльмен с удовлетворением смотрел, как двое в штатском втаскивают под руки некоего месье, в дорогом костюме, сейчас имеющего очень непрезентабельный вид. Дайте ему напоследок, чтобы я видел — только не по лицу! А теперь свободны, пока — и охранники молча вышли, наконец оставив джентльмена и месье наедине.

— Мистер, вы хам — сказал француз, охая и хватаясь за бока — я думал, деловые люди нашего уровня…

— Эммануэль Рибош — ответил американец — он тоже вам говорил это тогда, в июле сорок первого? Он был моим кузеном, и очень многообещающим членом Семьи. К нам попал архив парижского гестапо — так что нам известно, какую роль в той истории сыграли как те, от чьего лица вы пришли сейчас, так и вы персонально.

— Сожалею — произнес француз — но ничего личного, только бизнес, как вы, янки, любите повторять. Гитлер тогда был на гребне успехов, казалось, что это надолго. И вашего родственника все равно бы… вот только нам бы тогда не перепал кусок. Ведь формально мсье Рибош числился французским гражданином? И я полагал, что наши настоящие дела важнее тех, прошлых? Вы пришли победителями — что вам еще надо?

— Лично мне, удовлетворения — сказал американец — тем более, если это не в ущерб делу. Надеюсь, вам понравилось, испытать хоть малую долю того, что несчастный Эммануэль перенес в гестапо и в концлагере Роменвиль. Это к тому, что я испытываю огромное желание раздавить вас, как клопа. Вы сомневаетесь, что это мне по силам?

— Но не по прибыли — усмехнулся француз — что до чести Семьи… Вы помните, что было в тридцать девятом?

— Месье, вы идиот — ледяным тоном произнес американец — или заигрались с независимостью? Забыли правило, что принадлежащие к Семье могут конкурировать, но убивать друг друга — лишь с высшей санкции, и никак иначе? Равно как и предпринимать любые действия, кардинально касающиеся других ветвей Семьи. Вас предупреждали тогда, два года назад, что ставить на Гитлера не отвечает нашим интересам? Что вы тогда ответили — время покажет! Ну вот, и пришел час платить по счетам. Всем счетам.

— Ваши условия? — спросил француз — что ж, мы проиграли, и готовы заплатить. Разумную плату.

— Разумную для нас — уточнил американец — не вы а мы выиграли эту войну. Сейчас я говорю от имени не одной нашей Семьи, но и двух других.[51] Вот наши требования. Не нравится — ваши проблемы.

И положил на стол кожаную папку, в которой лежал всего один листок. У стен тоже бывают уши, то есть микрофоны. Хотя помещение проверили, но осторожность не помешает.

— Это грабеж! — произнес француз, после того как прочел — мы ведь и так предложили вам условия, какие ни одна фирма никогда не предлагала другой фирме.

— Мы не фирма, мы победители — отрезал американец — и это минимум, за который мы еще можем вас простить, конечно, с некоторым отлучением от общей копилки, как еще наказывают непослушных деток? Или детки решили всерьез воевать с папочкой?

— Электорат не поймет. Франция все же не Сиам! И даже не Китай колониальных времен!

— А отчего собственно не? — удивился американец — сейчас ваше положение не лучше, чем у Индокитая, времен вашего завоевания. Сами виноваты — нечего было поддерживать плохого парня Адольфа и вступать в Еврорейх! Так вы принимаете наши условия, или нет, что мне доложить?

— Будьте вы прокляты — обреченно сказал француз — но это все-таки непорядочно, так поступать со своими.

— А что, собственно, задело? — спросил американец — вас же даже не выставляют из-за стола. А всего лишь приговаривают — брать с блюда лишь то, что останется после нас, ничего личного, правила таковы. И это не навсегда — посмотрим, как вы поможете нам сейчас решить проблемы.

— Ваши проблемы — сказал француз.

— Наши общие — отрезал американец — в самом худшем случае, мы во Франции потеряем лишь прибыль, но вас-то потащат на эшафот! Надеюсь, вы понимаете, что сейчас дать деньги левым будет еще хуже, чем тогда, Гитлеру? И вы позаботитесь, чтобы это усвоили все игроки на вашем финансовом рынке! Каждый деловой человек во Франции должен быть уверен, что если он лишь взглянет не в ту сторону, кредит для него будет закрыт, а вот все его векселя тут же предъявлены к оплате! И вы используете все ваше влияние, чтобы в газетах поднялся шум о крайней опасности для Франции — выбора ею коммунистического пути. Пример Германии, Италии, и прочих восточноевропейских стран не должен обманывать обывателя — и у себя дома, большевики сначала ввели нэп, и лишь через десять лет, колхозы. Любой француз по природе индивидуалист — так упирайте на то, что коммунистическая система требует выравнивания всех по одной линейке. Можете Ленина процитировать, что участие коммунистов в любом правительстве или парламенте имеет ценность лишь как ступенька к взятию власти — так что любой союз Генерала, или кого бы то ни было с ФКП, сродни сделке с дьяволом. Что я вам все это говорю — вы сами отлично поняли, каким должен быть смысл, а уж профи-исполнители найдутся. Сделаете все хорошо — тогда и мы задумаемся, стоит ли вас простить.

— Швейцарские «гномы»? — произнес француз — если кто-то из непослушных обратится за кредитом к ним? Или там вы тоже?

— Пусть это вас не волнует! — отрезал американец — неофициально могу сказать, что у меня есть очень серьезные основания полагать, что в этой игре швейцарцы примут нашу сторону. Еще вопросы?

— Что делать с Генералом? — спросил француз — или его…

— Мы не дешевые гангстеры — ответил американец — и к чему плодить мучеников? Когда все можно сделать по закону, юридически безупречно. «Сражающаяся Франция», это еще не государство, а «ко-беллетрент», временная структура периода войны. Теперь пришла пора установить наконец конституционный порядок, вместо какой-то сомнительной диктатуры.

— Генерал не согласится — упрямо повторил француз — и что тогда?

— После проведения формальной процедуры, он будет, как говорят русские, «никто и звать никак» — заявил американец — конечно, ему будет предложена почетная отставка, со всеми положенными наградами, мундиром, и пенсией. Надеюсь, он будет благоразумен. Ну а если же он будет слишком упрям… Если Франция, это цивилизованная страна, то в ней наверное, водятся всякие террористы?

— Принято — сказал француз — сроки?

— Вчера! — заявил американец — чем раньше, тем лучше.

— Принято — повторил француз — но мы надеемся, вы тоже сдержите свое слово, пересмотреть наш приговор?

Американец пожал плечами. Решение принимать будет не он — а старшие члены Семьи, общим советом.

Банкирский дом Ротшильдов существовал уже пятьсот лет. И хотя когда-то единая Семья давно уже разделилась на кланы — американский, британский, французский и другие — все они подчинялись крайне жесткой общей дисциплине и проводили единую политику в глобальных вопросах.

А французские банкиры никогда не считали своим долгом служение нации и государству. Вернее, они искренне полагали, что французская нация — это они и есть.

Парижских улиц вековая пыль… Не сентиментален я — но из чистого любопытства хотел взглянуть на мировую столицу культуры, и прочей там моды. Влезть на Эйфелеву башню, пройти по Монмартру, осмотреть Собор Парижской Богоматери, побывать на знаменитом «блошином рынке»… и положить цветы к могилам коммунаров на кладбище Пер-Лашез, все ж самыми первыми в мире сражались и умирали за коммунистическую идею, уважаю! Ошибок конечно наделали, на которые после Ильич наш указал — так ведь опыта еще не было, методом тыка шли. Интересно, там, в мире двухтысячных, не был я фанатом коммунистической идеи, а вот здесь… Не только оттого, что присягу сталинскому СССР принял. А потому, что увидел — есть шанс, что Союз не развалится, и будет в этом 2012 году Великий Русский Мир!

Отец-адмирал наш, Лазарев Михаил Петрович, когда мы еще в Москве с ним разговорились, признался, что его тоже тянет на Париж взглянуть — не на Лондон, Берлин или Нью-Йорк. За тем же что и мне — увидеть, сравнить. Может это в нас гены предков говорят, которые Францию за эталон считали? Так вроде не было у меня в родословной дворян, с Волги мы… прапрадед у меня вроде, по купеческой части был, а впрочем, не знаю. Ну а Лазареву в Париже точно не бывать, не отпустят! Как и меня, пожелай я взглянуть на Париж просто так, по своему хотению. Но у меня, в отличие от товарища адмирала, чин поменьше, зато служба дозволяет. Сколько я уже европейских столиц видел — Варшаву, Будапешт, Рим, Берлин. Теперь вот и Париж в списке.

Ничего особого тут нет — город как город. Впрочем, тот старый Париж, что знаком нам по романам Дюма, был практически полностью снесен и перестроен еще в середине девятнадцатого века, вместо тесных кварталов с лабиринтом узких улочек — многоэтажные доходные дома, и широкие прямые бульвары, вдоль которых так удобно действовать артиллерией, подавляя беспорядки, тут ведь еще до Коммуны было, год 1830, 1848. Парижского шарма и вкусов, я тоже как-то не заметил — а что до парижанок, так на мой взгляд, в Риме девушки и красивее, и наряднее. И взяла с меня Лючия клятву, что «ни на одну французскую шалаву даже не взгляну»! Да куда ж я от тебя денусь, мой галчонок — вот успею домой вернуться до того, как ты мне наследника родишь, или приеду, и увижу? А парижанки мне совсем не показались — впрочем, о них я еще скажу.

Больше всего Париж был похож на блошиный рынок. Торговали тут всем, и везде — был бы антикваром, со временем и деньгами, столько бы интересного найти мог! Причем продавцами нередко были не местные (эти-то как раз понятно), но и американские военные, причем в чинах — сам видел, как их подполковник ходил по рынку со связкой наручных часов, налетай, покупай, кто желает? Едва удержался, от того, чтобы подойти и спросить, ну и нахрен ему это надо? Тем более что часы, скорее всего, были краденые — нам рассказали в посольстве, что тут союзники мародерят, нам такое и не снилось! Причем чем больше чин, тем больше аппетиты — рядовые тащат сумками и рюкзаками, офицеры грузовиками, генералы поездами и пароходами. «Подвиги» некоего генерала Хаули уже удостоились особого слова, «хаулиганизм» — ну зачем американскому генералу, например, эшелон с цементом? А если у этого генерала есть приятели на нью-йоркской бирже, где все можно легко продать? С нашими не сравнить — про деяния маршала Жукова, расписанные демократами в «перестройку» я наслышан, вот только не было в СССР товарных бирж, так что при желании не продашь, например, партию немецких пулеметов куда-то в Бразилию или Уругвай (еще один подвиг мистера Хаули), поневоле приходится ограничиваться личным потреблением. И если у нас с мародеркой всерьез боролась военная прокуратура, то у янки эта обязанность была возложена непосредственно на командиров, теоретически должных следить за подчиненными, ну и какой офицер-фронтовик будет своих людей наказывать за набивание рюкзаков?

Разрушений было мало. Хотя попадались дома, так и не восстановленные еще с мартовской бомбежки сорок третьего, полтора года назад. А вот при освобождении Парижу повезло, в отличие от многих других французских городков, перед штурмом разбитых англо-американской авиацией до состояния щебенки. Но повстанцы (здесь как и в нашей истории, было выступление партизан в последние дни) и войска «сражающейся Франции» генерала Де Тассиньи, первыми вступившие в Париж, старались щадить свою столицу, ну а немцам уже не хватало ни боеприпасов, ни желания драться по-настоящему. На разборке завалов совсем не было видно пленных фрицев, как в наших городах — зато мелькало множество каких-то восточных рож. Что, эпоха толерантности наступила раньше времени — нет, это турки и арабы, которых Исмет-паша успел продать в Рейх, рабочей силой, теперь их и запрягли на неквалифицированный труд, копать и таскать.

Да, еще парижанки. Видел не раз, как толпа гнала, поодиночке или группами, наголо остриженных женщин, облитых грязью и помоями — премерзейшая картина! Это наказывали тех, кто с немцами себе позволил, как в Еврорейхе призывали, «вместе работать, учиться, влюбляться и отдыхать». Но и в обыденной жизни среди прохожих на улице таких «немецких шлюх» легко можно было узнать, так как им было запрещено покрывать головы, даже в холод. И любой мог сказать — пойдем со мной, раз ты не отказывала немцам, то не смеешь отказать доброму французу, а тем более, английскому или американскому солдату! Впрочем, я видел, как американцы днем, при всех, подходили к любой француженке, показывая купюру, или упаковку чулок. Видел и как однажды трое солдат-янки тащили в джип девушку (не бритую!), она визжала и пыталась отбиваться, а все на улице делали вид, что ничего не замечают. Ничего подобного не было в Риме, и вообще, в северной Италии — и дело было вовсе не в наличии комендантских патрулей! А нам строжайше было приказано, не вмешиваться, во избежание провокаций — да и вообще, это не наша территория, и не наши проблемы!

Глядя на доблестных союзников в Париже, у меня возникало стойкое дежа вю с Римом до начала событий. Пока еще не тронутый войной, веселящийся город — и немецкие морды на улицах. Английских и американских военных в Париже отличала не только форма, но и самодовольное выражение на лицах, хозяев жизни. Как у дойче юберменьшей… или все же, нет?

На второй день здесь, я и Валька зашли в кафе-бистро. После того, как пару часов болтались по улицам — святое правило, раз уж попал сюда, ознакомься с территорией, карта и опрос знающих людей, это само собой, но личной рекогносцировки ничто не заменит. Ныряли в проходные дворы, в одном нас даже пытались ограбить, ну баловство одно, какие-то трое апашей, даже не с огнестрелом, а с ножами — решили, наверное, что двое чистеньких штатских (мы были не в форме) испугаются их грозного вида? Совершенно не обратив внимание на некий длинный предмет у меня в руке, завернутый в газету. Мы же не в Голливуд играем, даже от этой шатрапы по дури можно было стать «трехсотым» и выйти из строя, так что обошлось все предельно быстро, без красивых сцен и долгих нравоучений, ну не играет нож против нунчак, а работать против них, не имея ствола, это надо быть Брюсом Ли или Чаком Норрисом. А после зашли в бистро, где уже сидели трое американских сержантов (система званий у них сложная, и нашего аналога не имеющая, вот как перевести, например, «главный дивизионный сержант»?).

Нам по барабану, мирно проходим, делаем заказ, садимся поодаль, лицом к двери, это уже на автомате. Кроме нас и янки, еще какие-то французы обедают. И тут входят еще двое американцев, судя по возгласам, знакомые присутствующей тройки. Желают присоединиться, один свободный стул находится сразу. Американец хлопает по плечу одного из французов, тот встает, янки спокойно забирает его стул и двигает к своим (пять шагов к свободному столику, чтобы оттуда взять, сделать было лень). Наглеж — однако же, не наши проблемы.

Доели, встаем, тихо-мирно выходим. И тут один из янки, тот самый, что стул отбирал, встает и хочет отвесить мне пенделя! Дурачок, это блокируется легко, и рук поднимать не надо, просто разворот «от бедра», вторая рука на подхват, настоящий «май гири» так хрен возьмешь, пробьет, ну а хулиганский пендель, нефиг делать! Его стопа в захвате, довернуть носком внутрь и до упора — оп-па, янки летит мордой вниз, и с воем, тут минимум разрыв сухожилий, а если еще и мелкие кости в стопе переломаны, срастаться будет долго! Остальные, надо думать, к дракам привычные, вскакивают — вот только двоим пока стол мешает, третьим Валька занялся, а самому ближнему я, мгновенно переключившись (хромой нехай валяется, не мешает пока, а затопчут, его проблемы) влепляю с правой ноги «его-гири» в живот, он воет и ложится. Валька своего уже уложил, а вот теперь может всерьез начаться, если янки, оставшись двое против двоих, решат стрелять, тогда их валить придется, у меня метательные ножи в обоих рукавах закреплены, как раз полсекунды-секунду выиграть, чтобы после пистолет достать. Нет, на кулачках пытаются, ну тем хуже. Простите, мне с вами возиться некогда, еще на шум ваши приятели заглянут, или патруль, так что достаю нунчаки. И сверху, по рукам, снизу ногой в бедро или в живот, работает безотказно! Все это занимает меньше времени, чем рассказ о том — вылетаем из бистро, в спину нам злобный вопль:

— Мы вас еще найдем, паршивые лягушатники!

Ну, ищите, не жалко. Французам не завидую, кто под горячую руку мстителей попадет — но это уже их проблемы. Ну что стоило Де Голлю поторопиться и войти в Париж первым? А теперь терпите, раз впустили гостей.

С каким поручением я попал в Париж? Спросите у товарища Пономаренко! Поскольку мы, с киевских времен, как-то незаметно перешли в подчинение к «инквизиции», получая приказы не от армии или ГБ, а от партийных (имея однако для «легенды» армейские или ГБшные корочки). Это ладно, разницы особой нет — но вот «политика» в задании, это лишняя головная боль. Диверсы мы, «ухорезы», как нас сам же Пономаренко однажды назвал. И сам же вручает мне политическое дело?

Хотя формально — как раз по нашей части. Проконсультировать французских товарищей на предмет безопасности генерала Де Голля — а то есть мнение, что кто-то в Лондоне решил, «нет человека, нет проблемы». А неофициально (и это главное) выяснить позицию Генерала относительно того, что за чертовщина творится в его епархии. И отчего он сам проявляет недопустимую пассивность, не может же быть настолько слепым, и явно не дурак, чтобы обидеться на весь свет и ешьте меня мухи с комарами?

Что во Франции происходит? Так судите сами.

Главным военным Администратором Франции назначен генерал де Латр де Тассиньи. По праву первого вступившего в Париж (2-я танковая дивизия Леклерка, принадлежала к его корпусу). Против этой традиции, законного права триумфатора, даже сам Де Голль не возражает, вслух и публично. Вот только как-то незаметно, и с помощью союзников, Тассиньи де Голля от реальных рычагов управления «сражающейся Францией» оттеснил, по крайней мере в Париже. Возникла еще одна власть, аппарат Военного Администратора — всем непонятливым отвечают, там же все люди из «сражающейся Франции», какие вопросы… вот только «сражающиеся» тоже разные бывают, хотя о том не принято говорить, есть те, кто с де Голлем пришел из СССР, а есть те, кто остался с де Тассиньи в Англии, и кто в Администрации, вам объяснить, или сами догадаетесь? В строгом соответствии со Вторым Штутгартским Протоколом, именно де Тассиньи, по поручению союзников, замкнул на себя всю практическую работу по организации гражданской власти, фильтрацию местных органов власти, полиции и жандармерии — причем под предлогом «нелояльности», «подозрении в сотрудничестве с оккупантами», выгоняют не только коллаборционистов, но и людей де Голля, оставляя лишь угодных англичанам!

В войсках «свободофранцузов» (опять же, по преимуществу, у де Голля) ведется союзниками интенсивная пропаганда — зачем вам после победы и заключения мира, оставаться в строю? Дома семьи ждут — вперед к мирной жизни, ура! И никто не имеет права вас удерживать — после, когда будет организована настоящая французская армия, желающих позовут! Не сказать, что это имеет большой успех — но все же, у Генерала сейчас гораздо меньше людей, чем было на момент Победы! А партизан, кто вышел из подполья, просто разоружают, «за ненадобностью», и ради правопорядка, кончилась ведь война?

Объявлено о созыве Учредительного Национального Собрания (поскольку то, прежнее Собрание, разогнал Петен, и оно, по присоединению Франции к Еврорейху, как бы утратило законность). Учредительное Собрание примет Временную Конституцию уже Новой, Четвертой Республики — где будет подробно расписана система выборов на всех уровнях — и утвердит состав переходного Правительства, исполнительной власти до утверждения постоянного Правительства Республики. Генерал де Латр, как отвечающий за ситуацию в стране во время всего процесса, скрепит своей подписью «решение о признании выборов состоявшимися», собственно Учредительным собранием. Затем акт должен подписать глава союзной Военной Администрации. С началом первой сессии по утвержденной во временной конституции процедуре депутаты должны утвердить первый кабинет IV Республики. И самой первой задачей Национального собрания станет отработка и определение процедуры принятия уже постоянной конституции Республики.

А где в этой процедуре генерал де Голль? Даже, как оказалось, не генерал — всю войну так называли, а теперь вспомнили, что формально, по Уставу, его бегство в Англию в сороковом было дезертирством со службы, причем на тот момент его представление на чин бригадного генерала, правительство еще не успело утвердить! Так что, полковник де Голль, вот вам орденок за заслуги, и почет, как спасителю Отечества, и даже генералом в отставке, с пенсией и мундиром, утвердить вас можем — но политику оставьте другим, а вы мемуары пишите, и выращивайте виноград.

Где тут интерес СССР? Так де Голль, хотя и антисоветчик, и коммунистов, мягко говоря, не любил — но все же был за по-настоящему независимую Францию! А те, кого пропихивают ему на смену, готовят такое, нам кое-что узнать удалось, ну просто слов нет, кроме матерных! Но непонятно, отчего де Голль не реагирует — сломался, боится, купили? И предполагалось, что с офицером-фронтовиком (да еще, тем самым, что Гитлера брал) он будет более откровенен, чем с советским послом. Ну хоть намеки, или обмолвки — и то, помогут понять, что происходит!

Аудиенция состоялась лишь на третий день. Наш посол говорил о советско-французской дружбе, а затем представил меня, «тот самый Смоленцев». И де Голль явно заинтересовался! А после, как и ожидалось, изъявил желание побеседовать уже в неофициальной обстановке.

Присутствовал еще один человек. Представленный Генералом как Армад Мишель, начальник его личной охраны, и «просто, хороший друг». А также, переводчик — ведь вам, мсье Смоленцев, легче будет говорить на родном языке?

Это верно, французского я не знал, от слова «совсем». И так уже — изначально, еще там, в 2012, владел английским (положено), на вполне профессиональном уровне. Еще испанский учил, с подачи «кэпа» Большакова, успевшего реально повоевать то ли на Кубе, то ли где-то в Латамерике, как бушковская «пиранья» — но с испанцами говорить не приходилось, так что за качество не уверен. Здесь, уже под конец, пришлось освоить немецкий, сначала на уровне армейского разговорника, «номер твоей части», «кто командир», а затем наш «жандарм» товарищ Кириллов, усмотрев неполное служебное соответствие, загнал меня на ускоренные курсы, методом полного погружения с носителями языка, это когда все вокруг шпрехают исключительно зи дойч, так что понимать и читать научился, вот только с произношением проблемы. Ну а итальянский, это уже само собой, такая практика была, и в Красных Гарибальдийских бригадах, а особенно с Лючией, галчонком моим, я ее русскому обучал, она меня итальянскому, так что сейчас умею в совершенстве. Но пятый язык, французский, это уже чересчур! Потому, предполагал с Генералом на английском говорить — хотя значилось у нас, что с декабря сорок третьего, за время пребывания в СССР, формируя свой корпус, и общаясь с нашими советниками, де Голль и русский язык освоил на минимальном уровне? Но вот этой фигуры, Армада Мишеля, в нашей картотеке не было, что за фрукт, из эмигрантов? Ну, если хозяин ему доверяет…

Разговор начался, как водится, с любезностей. Затем с моего рассказа (в общедоступной редакции), как фюрера ловили. Армад Мишель, явно волчара, профи — все понимает предельно быстро, не переспрашивая, и переводит сразу, не задумываясь, подбирая слова. Для эмигранта в революцию молод — может, уже второе поколение? И отчего тогда у нас о нем информации нет?

И вот, коснулись той самой темы.

— Все чего-то хотят от Франции — сказал де Голль — глупо жаловаться на жестокость и несправедливость мира, разве он может быть иным? Мир эгоистичен, и о том надо помнить. И никто не позаботится о тебе, если ты не сделаешь это сам. Что от меня и Франции хотите вы, русские? Отчего вас так беспокоит моя безопасность?

Ну что ж. Я ведь, по роли, не дипломат, а боевой офицер, пусть и исполняющий дипломатическое поручение?

— Господин генерал, бывают случаи, когда «эгоизмы» как вы выразились, у разных сторон совпадают. Не думаю, что раскрою секрет, говоря, что вы, на посту Президента Франции, были бы куда предпочтительнее для СССР. Мы заинтересованы в сильной, подлинно независимой Франции, ведущей собственную политику. Которую можете обеспечить лишь вы, а не Тассиньи, и не какая-либо иная фигура.

— Тассиньи подпишет Акт послезавтра — сказал де Голль — надо думать, эти, из-за Пролива, не задержатся утвердить. После чего и я, и Тассиньи, и вся «сражающаяся Франция» формально по процедуре и строго по закону будут никем и ничем. А вся власть будет принадлежать Учредительному Собранию, подкрепленному штыками «батальонов охраны порядка», так будут называться те из «сражающихся», кого не разоружат. Здесь, в Париже, этими войсками командует Тассиньи. И на время выборов в собственно Национальное, уже не Учредительное Собрание, он, подобно Кавеньяку в 1848 году, будет держать Париж на осадном положении, во избежание беспорядков. А если таковые все же случатся, они будут подавлены с предельной решительностью и жестокостью, во имя мира и спокойствия! Французы будут стрелять в французов. Этого хотите вы, и ваш Торез?

— А известно ли вам, генерал, что готовят для Франции англо-американцы? — спрашиваю я — только не задавайте мне вопрос об источниках, но за достоверность информации мы, советская сторона, отвечаем. Полная свобода торговли для английских и американских товаров. «Капитализация» по списку французских фирм, то есть выпуск дополнительных акций в свободную продажу — очевидно, что результатом будет скупка иностранцами контрольных пакетов. Обеспечение франка не только золотом, но и долларами и фунтами, то есть по сути, экспорт к вам американской и британской инфляции. Особый, секретный договор, по которому вступление в должность любого Президента Французской республики должно согласовываться и утверждаться в Вашингтоне. Ограничение армии самой минимальной численностью, при запрете иметь военную авиацию, линкоры, подводные лодки — или же, отсутствие ограничений, при условии подчинения французских вооруженных сил некоему «Западноевропейскому оборонительному союзу», то есть по факту, английским генералам. Американские и английские военные базы, аэродромы, гарнизоны на вашей территории. Все это должно быть утверждено Собранием — и будет им утверждено. Если это не конец Франции как суверенной Державы, то что это такое?

— Мне о том известно — кивнул де Голль — и еще о некоторых условиях, столь же унизительных и недостойных.

— И что вы намерены предпринять?

— Сейчас ничего — ответил де Голль — лишь сожалеть, что Франция ошиблась с выбором стороны. Ну что стоило маразматику Петену послать подальше Гитлера с его «Еврорейхом»? Мы были бы в лагере победителей… а теперь, сами, к своему несчастью, дали повод требовать с нас возмещения убытков.

— Так эти требования незаконны, строго говоря — отвечаю я, напряженно вспоминая политический расклад — и что с того, что Петена избрал президентом законный парламент? Если после Петен разогнал парламент и отменил конституцию, на что права не имел. То есть, с этого момента, он узурпатор, и любые его решения, в том числе и по вступлению в Еврорейх, незаконны! Ну а после того, как немцы сгноили Петена в концлагере, и поставили Францию под управление своих генералов, вообще ни о каком участии Франции в Еврорейхе говорить не приходится! Что до французов, служивших Гитлеру, так вы, формируя свой корпус из пленных, взятых нами на Днепре, наслушались историй об их «добровольности» — когда людям предлагали выбирать, концлагерь за саботаж, или добровольцем на Восточный фронт? Впрочем, если и были те, кто шли по-настоящему добровольно, так их и будем судить, ну а Франция тут при чем? У Гитлера были добровольцы из Швеции, Швейцарии — но никто не говорит об участии этих стран в Еврорейхе? Был даже Британский Легион СС! А как на оккупированных немцами Нормандских островах, британские чиновники исправно исполняли приказы немецких комендантов, а «бобби» патрулировали вместе с фельджандармами? И вообще, не англичанам обвинять французов — после Мерс-эль-Кебира, Дакара, Мадагаскара, случившихся еще до Еврорейха, когда Виши официально считался нейтральным!

— Браво, молодой человек — сказал де Голль — в уголовном суде подобные доводы, без всякого сомнения, были бы признаны убедительными. Вот только в политике действуют иные правила. Там приговор выносится заранее, исключительно из политической целесообразности и реального соотношения сил. А всякие юридические формальные ухищрения нужны, лишь… Как когда-то один наш король сказал министрам, «я буду действовать, а вы подбирать законные объяснения моим действиям!». И нет дураков спорить — кому дорога голова на плечах, а не на плахе! Предвижу вас вопрос — вы, и те кто вас послали, и впрямь решили, что я испугался? Нет — просто надо быть именно французом, и здесь, чтобы видеть реальное соотношение сил. Легко следить за игрой со стороны, и давать советы, не сидя за доской. Желаете подробно разобрать эту партию?

Армад Мишель достал шахматы, быстро расставил фигуры. Пока на исходных позициях, все.

— Я уже слышал, и не от одного человека, наверное все, что вы хотели бы мне сказать — продолжил де Голль — итак… Самое первое — представляете ли вы, что такое французский крупный капитал? У нас концерны всегда ощущали себя независимой от государства силой. Родившиеся из ростовщического капитала, в отличие от Германии, они считают себя «прирожденными кредиторами» и служат исключительно себе, а не государству, и даже не нации! Вернее нацией они считают именно себя, и только себя — а все прочие, лишь массовка. И надо сказать, у них есть на то определенные основания — если учесть, какой вклад в величие Франции внесло то, что мы всегда были мировыми кредиторами. Потому, в предлагаемой вами партии — я, коммунисты, еще кто-то — против навязываемого англо-американского диктата, господа Ротшильды и иже с ними, никогда не будут со мной! А вот господа с Уолл-Стрита и из Сити уже нашли с ними общий язык! И не надо ссылаться на пример Германии и Италии, что там не было тотальной экспроприации — как раз с финансистами, в отличие от промышленников, вы обошлись там очень жестко. Вот только здесь, во Франции, на финансовом рынке играют все — а значит, здраво решат, лучше отдать часть британцам и янки, чем потерять от вас все! Да, еще одно важное обстоятельство — здесь никто не верит, что я, пойдя на союз с левыми, союз с вами, даже имея желание, сумею долго сохранить самостоятельность, что вы не потребуете от меня социалистических преобразований. Вы можете обещать, что у Сталина совершенно иные планы, и даже, возможно, это окажется правдой — но я говорю вам то, во что верят во Франции, и не одни обыватели. Так что денег у меня нет — и не надо говорить мне о ваших кредитах! Насколько мне известно, СССР не настолько богат сегодня, чтобы по-крупному финансировать еще и нас. Что до Швейцарии, то англо-американское влияние там превосходит ваше, и очень сомнительно, что вам удастся это переломить. В то же время, по моему убеждению, янки не блефуют, они действительно готовы дать нам кредит — конечно, если мы согласимся на их условия. В итоге это значит, что денег мне никто не даст.

Он протянул руку и снял с доски белого ферзя.

— Вы скажете, что открытый рынок приведет к всеобщему разорению. Крестьян, мелких предпринимателей, чьи товары не смогут конкурировать с привозными. Рабочих, кто потеряют работу от закрытия фабрик. Но это станет очевидно лишь после, и не всем — счастливцы, кому повезет трудиться на фирмах, скупленных янки и британцами, будут даже довольны. А что по-вашему сейчас ест обыватель? То, что привозят из Штатов! И потребляет тоже, американское — и страстно желает, чтобы костюм, ботинки, шелковые чулки, стоили дешевле! Так будут ли обыватели, едва сводящие свой бюджет, сейчас протестовать против открытого рынка — причем настолько, чтобы идти на баррикады?

С доски исчезают белые кони.

— Промышленники. Знаю, и восхищаюсь, что вы предложили немцам. Вот только во Франции, как я уже сказал, очень многие промышленники, в то же время и финансисты — а их опасения я уже привел. А те, кто не принадлежит к этой категории, не могут работать без денег, а денег нет и никто на эту цель не даст. И у многих деловых людей здесь есть большие сомнения в вашей платежеспособности, чем вы будете расплачиваться за наш экспорт, не в далекой перспективе, а прямо сейчас? И еще одно важное обстоятельство. Уже в прошлом веке наша промышленность уступала немцам и британцам, а потому колонии были для нас панацеей, не только источниками сырья, но и рынками сбыта. Теперь англичане, распоряжаясь там, держат нас за горло — что будет, если они не вернут нам Сенегал, Марокко, Индокитай? К тому же пилюля «открытого рынка» подслащена тем, что формально, и наши товары могут продаваться в Британской Империи и США. И если речь идет например, о предметах роскоши, то наши позиции не столь плохи!

Снимаются белые ладьи.

— Интеллегенция. Да, кому-то может не понравится идея превращения Франции в полуколонию Англии и США. Но стать русской полуколонией, кажется еще страшнее — уж так сложилось, что культурно мы ближе к англосаксам, чем к славянам, несмотря на все споры и войны с господами из-за Пролива. И не надо ссылаться на Германию и Италию сейчас — когда мы захватывали какое-нибудь Марокко, то всегда вводили свой гнет постепенно, не сразу, не так заметно. Никто не уверен, что будет в Германии лет через двадцать — может, тотальная экспроприация с колхозами? Англичане — хотя бы меньшее, привычное, и давно знакомое зло.

Исчезают белые слоны.

— Мы только что пережили самую страшную войну. И люди ничего не хотят больше, чем мира. На любых условиях — это лишь вы, русские, можете драться, когда кажется, что уже все пропало. Мы так не умеем, для нас очень важен «элан», атакующий порыв. Даже мои солдаты ничего не желают больше, чем вернуться наконец к своим домам. Если я призову сейчас к новой войне, никто меня не поймет. Скажу больше — люди готовы растерзать того, кто будет угрожать спокойствию и порядку. Закон об утверждении Президента, и другие, принятые в тиши кабинетов — для обывателя невидимы. А вот беспорядки — нет! В результате, думаю, что если Торезу удастся вывести кого-то на улицы, стрелять в них будут даже не британские солдаты, а батальоны Тассиньи! Ради спокойствия и порядка, без сожаления подавят бунтовщиков, призывающих к войне ради непонятных собственных амбиций. А впрочем, при том, что я сказал, даже Торезу вряд ли удастся поднять всех своих.

Снимается половина белых пешек.

— И главное, черт побери! Ваша коммунистическая идеология — да, вижу, что происходит в Германии, Италии и других странах, но ведь общая линия вашей Партии остается той, которую установил еще Ленин? Что конечной целью коммунистов всегда и везде является построение коммунизма, то есть взятие власти и коммунистические преобразования. И любые «общедемократические» действия надо рассматривать исключительно в этом контексте, облегчение для дальнейшей пропаганды, ограничение эксплуататорских классов, рост авторитета в массах, и прочее. Все — ради того, чтобы в будущем победила революция. Простите, но француз в массе — индивидуалист, и мы сыты по горло своим девяносто третьим годом, потоками крови, Вандеей и гильотинами! И двадцатый век ничего не изменил — вспомните, что творилось совсем недавно у вас! Да, мы боимся стать английским протекторатом — но революция, если мы выпустим из бутылки коммунистического джинна, для французского обывателя куда страшнее! В этом коренное отличие Франции от Италии и Германии, где все же не было девяносто третьего года. Хотя ФКП, не скрою, имеет некоторый вес в пролетарских районах, во Франции в целом, любой серьезный политик, открыто заявивший о союзе с коммунистами — это политический труп. Мы слишком хорошо помним и Робеспьера, и 1848 год, и Коммуну — к чему приводили вполне благие побуждения, и как это завершалось — кровавой баней гражданской войны. Чтобы еще понятнее — вам приходилось бывать во французской деревне, мсье Смоленцев?

Бывал, под Марселем. Вид впечатляющий — дома как крепости, каменные, обычно двух, даже трехэтажные, с громадным подворьем, сараями, конюшнями, все забором обнесено. Богато живут — они тут что, куркули все?

— Труд многих поколений. Во Франции можно встретить крестьян, помнящих свою родословную подобно дворянам — со времен Ришелье, а то и Столетней войны. Но вопрос, что будет, если случайная бомба упадет на такой дом? Все накопленное веками обратится в пыль, и никому не будет до этого дела — у нас нет вашей традиции «общины», то есть коллективной взаимопомощи соседей, нет «колхозов», и не принято, чтобы этим занималось государство. Средний француз, это собственник, и уже в силу этого, благоразумен. И скорее поднимет на вилы того, кто будет призывать его нарушить устоявшийся порядок. Вот и все — играйте! При том, что с той стороны — все против нас. В глазах тех же британцев, мы — «проклятые проигравшие еврорейховцы, которые не желают платить за наши разбомбленные дома и кровь погибших в Гибралтаре». Вы брались бы выиграть такую партию? Даже будь вы хоть сам Алехин — который, доведя противника до сдачи в безнадежной позиции, предлагал перевернуть доску и продолжить, уже с его фигурами?

И все же… Ну не похоже это на де Голля — все, что я о нем читал! Не та это фигура, чтобы вот так сдаться, отказаться от борьбы! Вспомнить хотя бы сороковой год.

— Есть случай, когда не защитит ни армия, ни полиция. Политическая смерть страшнее убийства. Потому что перечеркивает не только твою жизнь — но и все, что ты сделал прежде. Запомните это, если вам когда-нибудь придется заняться политикой. Ну а я — буду ждать. Был у меня в подчинении корсиканец, он рассказал притчу. Когда на Корсике объявляют вендетту, и враг, обвешавшись оружием, превращает свой дом в неприступную крепость. И через десять лет он, решив что все минуло, выглянет наружу — и получит пулю в лоб. Жалко Францию — но когда она будет сыта по горло английским порядком, то сама призовет меня!

— А как же «Президент-акт»? — спрашиваю я — если не утвердят?

Генерал улыбнулся, волчьим оскалом.

— Когда изменится соотношение сил и политический расклад, любой Акт стоит не дороже клочка бумаги.

После завершения беседы, когда мы уже встали из-за стола, ко мне подошел Армад Мишель, обменявшийся парой слов с де Голлем. И сказал по-русски — товарищ майор, можно вам, просьбу? Протянул мне листок бумаги.

Там было написано — Ахмедия Джабраилов, Азербайджан, район Шеки, село Охуд.

— Это я — сказал начальник охраны де Голля — сержант разведроты… полка… дивизии РККА. Раненым попал в плен в мае сорок второго, под Харьковом, здесь во Франции бежал, партизанил. Нашим передайте, что живой я, не без вести пропал, и Присяге не изменил. И после вернусь обязательно — вот только не могу сейчас Генерала оставить. Как только наши здесь победят — так и вернусь.[52]

У машины на площади меня ждал не только Валька, но и какой-то британский офицер. Подошел, представился, и сказал:

— Мистер Смоленцев, официально уведомляю вас, что генерал де Латтр де Тассиньи подписал Акт час назад. Честь имею!

Это он про Акт, который послезавтра должны? Англичане меня за руководителя команды ликвидаторов приняли, «нет человека, нет проблемы»? И теперь сообщают, что Тассиньи (наверное, напуганный до ужаса), свою власть уже Собранию передал, так что убирать его нет смысла? Вот репутация — и что мне с ней делать? Скоро еще и на улице узнавать начнут, черт побери!

И еще одна встреча была, до нашего отъезда. Когда зашли мы с Валькой в то же самое бистро, и заваливается толпа американцев, голов с десяток. А пара морд точно, знакомые — кого мы тогда побили! Вот только мы сейчас в форме, со всеми регалиями — а это уже другой правовой статус, подозрительного штатского пристрелить могут, в посольстве рассказывали, были уже прецеденты, а вот офицера союзной армии, это будет полный беспредел и проблемы всем причастным. Короче, стрелять вряд ли решатся — а так, мы вдвоем справимся, хотя мебель поломаем! Суки, вот если мне хоть одну звездочку с груди оторвут, я точно кого-то пришибу!

Узнали. Но вместо того, чтобы толпой в драку — сначала один подходит, на морде фингал виден еще.

— Рашн?

— Русские — отвечаю — чего надо?

А тот в ответ заулыбался, и стал говорить, что извиняется за тот случай, ну вы сами виноваты немножко, что ж сразу не сказали, что не лягушатники? А еще, вы классно деретесь, это и есть «русбой»? Френку ногу сломали, ну так он подонок, всегда нарывается, вот и получил. Еще через минуту, сидим мы уже в компании и янки, они галдят и смеются, как «Рашн-америка, френдс», ну как дети, да пацаны и есть, возраст чуть за двадцать, и похоже, не воевали всерьез. При этом, с детской непосредственностью, не сомневаются в своем праве трясти тех, кто слабее, раз лягушатники эту войну начали — они же заодно с Гитлером были? — и проиграли, то теперь обязаны платить за все. В конце концов, мы же их всех не убиваем на месте, и в концлагеря не гоним — а морды набить, это дело житейское, при случае. Такая психология, хулиганистых пацанов — в разных чинах армии США.

Еще один из янки заинтересовался моими нунчаками. Ну я и выдал историю, как стоит где-то в Сибири заведение у дороги, и приходят туда крутые русские мужики, кто по лесам медведей гоняют. А как поспорят, ведь все могут разнести, хозяину убыток, а как ему одному дерущуюся толпу разнять? Стрелять нельзя — тогда и те начнут, в ответ. А вот этой штукой можно уложить нескольких человек, даже с ножами — если вежливо, то просто руки ломает, если построже, ребра, ну а самым буйным, в голову, насмерть. И компактное, в помещении работать удобно, и хрен рукой перехватишь, в отличие от дубинки. Короче — полицейское оружие, не боевое. А ведь всерьез слушают, запоминают — вот будет юмор, если теперь в Америке нунчаки в обиход войдут?

А когда мы улетали — то видели на улицах Парижа броневики, и французских жандармов из «батальонов Тассиньи» в полном вооружении. Так как было объявлено, что возможны попытки со стороны подрывных элементов сорвать работу Национального Собрания. Неужели наши из ФКП все же начнут?

И что мне теперь Пономаренко доложить?

И как там мой Галчонок в Москве без меня?

Сегодня я, генерал-лейтенант Фусаки Цуцуми, воин Божественного Тэнно, начинаю новую главу своего дневника. Позади учеба в военном училище, строевая служба мирного времени, направление в академию Генерального Штаба, с последующим окончанием курса в 1922 году, снова служба мирного времени, теперь уже и строевая, и штабная. Дальше была война — я принял участие в маньчжурском инциденте, будучи начальником штаба 10-й пехотной дивизии. Затем снова был строевой ценз — я убыл в Метрополию, командовать пехотной группой, а, по сути дела, готовить пополнение для моих товарищей, сражавшихся во славу Микадо. Мне не выпало счастья лично участвовать в войне за Великую Восточную Азию — когда мои товарищи громили береговых обезьян в Китае и ставили на место надменных гайдзинов, смевших отказывать сынам Ямато в их, дарованном нации Ямато богиней Аматерасу, праве руководить Великой Восточной Азией — а я, тем временем, всего лишь делал из зеленых новобранцев настоящих солдат Императора.

Горжусь тем, что из-под руки таких как я выходили железные люди, истинные воины Ямато! Мне рассказывали, что перед Малайским десантом, ради испытания, несколько пехотных батальоном были посажены на транспорта, две недели болтающиеся в море — и солдаты сидели в трюмах, при шестидесятиградусной жаре, по двое на каждой циновке-татами, то есть в тесноте почти как негры на судне работорговцев — после чего была высадка на необорудованный берег, с разгрузкой техники, когда «обороняющиеся» стреляли боевыми патронами, беря прицел поверх голов, однако же несколько десятков солдат было убито и ранено. И результат учений был признан удовлетворительным — на такой подвиг не были способны ни янки, ни англичане, ни немцы, ни русские. В битве же на Малайе, на Филиппинах и в Бирме, лишь японские солдаты могли, совершив многосуточный переход по диким джунглям, без тылового обеспечения и даже без еды, внезапно обрушиться на врага.

Японская армия не знала, что такое дезертирство! Быть призванным в ее ряды означало для самого последнего крестьянина — быть осененным знаменами самураев. Новобранцев в деревнях провожали как героев, а быть забракованным медицинской комиссией означало неслыханный позор. Помню одного такого несчастного, как он умолял взять его пусть даже не солдатом, но для самой грязной и неприятной работы. Ему отказали, отправив домой — армия не испытывала недостатка в здоровых рекрутах! И вместо того, чтобы вернуться с позором к своей семье, он бросился под поезд, хотя бы своей смертью показав самурайский дух.

Успех в Индии летом сорок третьего был, в значительной степени, неожиданностью, на которую не рассчитывали в высоких штабах. После завоевания Бирмы предполагалось перейти к стратегической обороне, и местность идеально для того подходила, горные джунгли на бирманско-индийской границе, при полном отсутствии там любых сухопутных дорог, кроме троп для пешеходов, и возможно, вьючных животных. Однако наши солдаты, привычные к лесной войне, обеспечивали должное давление на противника — и были приятно удивлены, когда противостоящий нам фронт британцев вдруг рассыпался и рухнул, до предела ослабленный изъятием войск на запад, против наступающих танков Роммеля. Успех надо было развивать — а когда в наши руки попал порт Читтагонг, никто не колебался в необходимости дальнейшего наступления!

Проблема была в том, что в Японской Империи Армия была нелюбимым детищем в сравнении с Флотом! Который по праву занимал третье место в мире, после янки и англичан (а по авианосцам и палубной авиации, на начало войны, даже первое!) — но это было достигнуто тем, что на Армию выделялось преступно мало средств! Как я уже сказал, Япония имела в избытке великолепный человеческий материал, идеально обученный (имелось множество школ и училищ для подготовки офицеров и унтер-офицеров) — но по довоенному штату, пехотная дивизия в 20000 личного состава, имела в общей сложности всего 9000 винтовок, 382 ручных и 112 станковых пулеметов — даже если учесть пистолеты у офицеров, все равно, половина людей (не только тыловые службы, но и артиллеристы, связисты, экипажи танкеток и бронемашин) была вооружена лишь холодным оружием, пагубность такого подхода показала Французская кампания сорокового года, где во французской армии «из экономии» не были вооружены лишь десять процентов солдат, при внезапном прорыве немцев ставшие лишь мясом. Но у Японии не было средств и производственных мощностей даже на изготовление лишнего миллиона винтовок, не говоря уже о пистолет-пулеметах, имеющихся в крайне малом числе лишь в подразделениях спецназначения. Откровенно слабой была дивизионная артиллерия, как в части минометов (исключительно 50-мм калибра, более мощных, 82 и 120 не было — и это в то время, когда русские уже широко применяли минометы калибров 160 и даже 240), так и отсутствия гаубиц 105, 122 и 150-мм (основным орудием была 75-мм пушка, образца еще прошлой войны), а противотанковые 37-мм пушки (являющиеся главным средством противотанковой обороны) не пробивали броню даже последних версий легкого «стюарта», не говоря уже о «шерманах» и русских Т-54. Явно недостаточной была и моторизация войск, причем особенно недоставало автомобилей повышенной проходимости и гусеничных тягачей. Не хватало средств связи, особенно радио. Зато имелась явная перегруженность тыловыми подразделениями — отчасти объяснимая тем, что у нас не было корпусного звена, а значит, дивизия должна была решать соответствующие задачи.

Эти недостатки были мало заметны в начале войны — когда боевые действия развертывались на специфичных театрах (джунгли, горы, острова), где тяжелая техника была просто бесполезна, для крупнокалиберной артиллерии не было целей, противник не располагал ни большим количеством бронетехники, ни подготовленной обороной, зато высокий боевой дух японского солдата, его умение приспосабливаться к местности, передвигаться без дорог, мало зависеть от снабжения, играли решающую роль. Также, это не сказывалось в Китае, где против нас были почти исключительно массы слабо обученной пехоты, с малым числом танков и артиллерии — имеющие крайне низкий моральный дух и очень плохой офицерский состав, склонный к панике. Но уже Номонганский инцидент[53] был тревожным звонком, когда Армии Империи пришлось столкнуться врагом, имеющим хорошо подготовленные и тактически грамотно используемые танковые войска и артиллерию, при своем господстве в воздухе. Нельзя сказать, что это не было замечено — но все уперлось опять же в недостаток средств, и свелось лишь к модернизации танков «Чи-ха», и некотором усилении артиллерии (была принята новая, 47-мм противотанковая пушка, выпущенная однако в весьма малом числе, лишь для противотанковых дивизионов Резерва Главного Командования). А успехи в Малайе, Ост-Индии, Филиппинах, Бирме, где нам пришлось сражаться с войсками первоклассных европейских держав, вызвали неоправданный оптимизм. При этом упускалось из виду, что мы воевали с третьесортными частями, каким и положено отстаивать интересы метрополий в мирное время где-то на краю земли. И — уже названные мной особенности местности.

Мы первоначально вошли в Индию, как нож в масло. Но обнаружилась та же проблема, что в Китае: ограниченного числа японских дивизий оказалось недостаточно даже чтобы установить контроль над огромной территорией Индийского субконтинента! Британцы же, оправившись от шока, все же сумели организованно отойти на запад, в долину Инда, на север, к предгорьям Гималаев, и к крепости Гоа, опоясанной бетоном укреплений. Я не буду здесь касаться политики — сотрудничества с Чандра Босом, необходимой строгости к местному населению и вызванным ею эксцессам, как например в Дели. Для моего рассказа существенно лишь, что с окончанием войны в Европе против нас были брошены свежие, многократно превосходящие силы англичан — а японские войска на удаленном (и считающемся второстепенным) индийском театре почти не получали подкреплений.

Первые признаки надвигающейся катастрофы были заметны еще летом 1944 года. Выразившиеся прежде всего, в появлении большого количества британской авиации, которая буквально терроризировала наши тылы, гоняясь даже за одиночными машинами. А эскадрильи тяжелых «ланкастеров» сровняли с землей Читтагонг со всеми складами, не смущаясь огромными жертвами среди индийского населения, а также каждую ночь, а впоследствии и день, бомбили железнодорожные станции, транспортные узлы, мосты, и любые населенные пункты, где предполагалось наличие наших штабов. Мы знали, что так было и в Европе, где британская и американская авиация «размягчала» немецкий фронт перед решительным штурмом. Наши истребители в небе почти не появлялись, а если и развертывались воздушные бои, то было очевидно преимущество «спитфайров» и «тайфунов» над нашими «хаябусами», Ки-43.

Ад обрушился на нас 30 ноября. Даже привыкшие уже к воздушному террору, мы были поражены громадным числом вражеских самолетов! Бомбежками не ограничилось — за нашими спинами, в Дели, был высажен воздушный десант, одновременно с бунтом населения, эти проклятые индусы, побыв под рукой Японской Империи, снова захотели под власть белых сахибов! Чудом было то, что каким-то нашим тыловым подразделениям (напомню, часто не имеющим винтовок) удалось буквально прорубиться через толпы врагов! Затем пришел в движение фронт, на нас обрушились тонны крупнокалиберных снарядов, и вперед пошли танки, тысячи британских танков и бронетранспортеров — лишь то, что англичане наступали неспешно, давя все лавиной, стальным катком, а не стремительным прорывом в немецком стиле, позволило остаткам моей дивизии отступить в относительном порядке, пробиться к бирманской границе. Мы потеряли всю артиллерию, все тылы — лишь горстке солдат, во главе со мной, общим числом не более полутора тысяч (из первоначальных двадцати) удалось переправиться через Ганг и достичь гор — пройдя через огонь индийского бунта.

Я проделал со своими солдатами весь этот путь — причем значительную часть, пешком! Свидетельствую, что среди воинов Ямато не было трусов! Те, кто погиб, на моих глазах, до конца исполнили свой долг, подобно самураям, захватив с собой каждый, не одного врага! Если бы каждый японец дрался за честь страны Ямато так, как они — мы бы еще могли победить. Но боги не дали нам такой возможности.

5 января уже следующего, 1945 года, я свалился с жестокой тропической лихорадкой, настолько внезапно и тяжело, что даже не смог по всей форме сдать дивизию своему преемнику. Япония остро нуждалась в тех, кто умеет готовить новых солдат из необученных рекрутов — и потому я был эвакуирован в госпиталь с Сингапуре, а после получил назначение на должность в Метрополии, аналогичную прежней. Я пребывал там до начала мая, после чего был послан на Курильские острова, приняв командование над дивизией, получившей славный номер моей прежней, погибшей в Бирме — насколько мне известно, я был едва ли не единственным из ее состава, кому повезло вернуться в Японию.

Гуннскую угрозу одолели. Настал час и для япошек платить по счетам!

Особенностью Индийской кампании 1944 года было то, что с нашей стороны было задействовано малое число войск из собственно Метрополии. Да, мы получили значительные подкрепления с запада — но это были индийские же части 8-й и 10-й армий (4-я и 5-я Индийские пехотные, 31-я Индийская танковая дивизии), ранее выведенные из Индии на североафриканский театр. По политическим соображениям было решено, не посылать на фронт войска из Метрополии, а формировать новые дивизии на месте, для чего присылались лишь техника, вооружение, и командный состав. В итоге, на октябрь 1944, наша 14-я армия (вынесшая главную тяжесть войны на индийском театре, с прошлого года), насчитывала четыре полностью укомплектованых корпуса (в каждом три дивизии и одна бригада, обычно танковая или моторизованная), причем из всех дивизий, семь были индийскими, две (81-я и 82-я, в XV корпусе) южноафриканскими, и лишь две (2-я и 36-я, IV корпус) собственно английскими, еще следует упомянуть 70ю британскую дивизию XV корпуса, переформированную из «чиндитов» Уингейта (силы спецназначения, по тактическому использованию близки к русским партизанам).

Такой состав наличных сил поневоле заставлял быть политиком. Ладно, уроженцы штата Пенджаб и сикхи были привлечены идеей последующего признания Пенджаба полноправным доминионом. Но и индусы с территории, только что освобожденной от японцев, вливались в войска свежим пополнением, взамен выбывших, и к концу кампании составили основную часть личного состава. Недостаточно обученные, они компенсировали это отвагой и философским презрением к смерти — кровью показав свой выбор, остаться в Британском Содружестве, а не получить пресловутую «независимость» из рук японцев.

В итоге, кампания носила некоторые черты, присущие скорее гражданским войнам. Особая роль морального фактора, подкрепленного постоянным, непрерывным (хотя бы и небольшим) успехом, и захват густонаселенной территории, что сразу обеспечивает войска пополнением — а противник, напротив, мобилизационный ресурс теряет. Насколько мне известно, эта стратегия была разработана русским полководцем Тухачевским, и успешно применялась им в русской Гражданской войне. Оправдала себя она и у нас в Индии, позволяя нашим дивизиям быть «бессмертными», имея в конце наступления практически тот же (и даже больший) состав. Конечно, качество его заметно упало — но японцы и союзные им отряды Чандры Боса не имели и таких пополнений, и в итоге размен по людям два, даже три наших к одному врагу был для нас приемлем. А если учесть, что значительную часть потерь японцам наносили наша артиллерия и авиация, то общий баланс был, пожалуй, даже в нашу пользу!

Особенно губительной эта тактика была против воинства Чандры Боса, изначально набранного из всякого гнусного отребья. Любящие грабить и убивать безоружных, они массово дезертировали, столкнувшись с лицом современной войны. В свое время японцы прибегли к их помощи, поскольку не имели достаточного числа оккупационных сил. В то же время эти, по сути полицейские формирования, имели недостаточную боеспособность и вооружение для фронтовой службы. Однако же, когда бежать не было возможности, эти негодяи дрались с отчаянием загнанной в угол крысы, зная что в плен их не возьмут, пощады они не просили, да ее им и не давали — и бои с этими подонками по ожесточению иногда даже превосходили немецкий фронт. А японцы, казалось, не знали слова «капитуляция» вообще!

Самураи — отличные воины, но не политики. Страшно представить, что было бы, веди они себя в нашей Индии иначе! Ведь в самом начале, население их приветствовало — точно так же, как на исходе прошлого века, возмущенное нашей строгостью, ждало из-за гор русских захватчиков. Но японцы сами все испортили, своей нечеловеческой жестокостью и абсолютным неумением идти на компромисс, учитывать чужие интересы — их законом было, за неподчинение, смерть!

Что было страшным ударом для Ганди и его партии — считавших «непротивление насилием» и «гражданское неповиновение», абсолютным оружием. Но когда ИНК (Индийский Национальный Конгресс) всерьез попытался применить это в условиях псевдонезависимости, чтобы заставить японцев отказаться от грабежей — самураи просто убивали на месте всех причастных, не щадя женщин и детей, так что неубранные трупы валялись сотнями тысяч, и по свидетельству очевидцев, можно было проехать сотню миль, не увидев ни одной живой души. До сих пор неизвестно точное число жертв «Делийской резни», а также других подобных преступлений, меньшего масштаба. В Ганге текла красная вода — и были картины, когда тысячи безоружных людей в белых одеждах, стоят перед японским офицером, отвечая на приказ разойтись и приступить к работе, пением молитв, тогда выходят японские солдаты с мечами, и рубят головы, аккуратно проходя ряд за рядом, и никто не бежит, все взывают к богу, готовые к перерождению — пока на площади не остается живых, так было! Стоит ли после удивляться, что и сами самураи не спешили сдаваться в плен?

Делийский десант не был, строго говоря, вызван военной необходимостью. А лишь исключительно стремлением защитить мирное население от истребления отступающими японцами. Одной 70-й дивизии было мало, чтобы взять город под контроль — но к счастью, далеко не все индусы принадлежали к ИНК и исповедывали принцип ненасилия. Японский гарнизон был истреблен почти полностью, лишь очень немногим удалось бежать. Толпа приветствовала освободителей — и в то же время на окраинных улицах вспыхивали яростные схватки с японцами, пытавшимися бежать, или, что чаще, подороже продать свою жизнь. Как правило, это было отчаянием самоубийц — и широко известная «атака на мосту», с одними мечами, против пулеметов, тому подтверждение.

«Бойся мечты — она может сбыться». Это сказал мне один из видных деятелей ИНК. «Мы мечтали о независимости — а она оказалась кровавым кошмаром». Одним из крайне неприятных для нас итогом японского нашествия на Индию был крах теории ненасилия, вкупе с огромными жертвами, понесенными именно ИНК. Чандра Бос был убит своими же, до того как мы его поймали — но он мог бы радоваться, что лозунг «винтовка рождает власть» стал в Индии популярнее гандизма. Что послужило причиной еще больших рек крови при размежевании, в сорок шестом, сорок седьмом. Мне искренне жаль храбрых людей, показавших свою верность британской короне, и погибших после, при дележе сладкого пирога независимости. Что подтверждает, бремя белого человека, это не миф — мы действительно были призваны поддерживать должный порядок среди менее цивилизованных народов. Мы ушли — и в Индии начался хаос.

Нас сегодня обвиняют в жестоком угнетении отсталых народов? Но истинный хозяин никогда не будет жесток к своим же рабочим. Я до сих пор не уверен, не была ли затея с так называемым «Британским Иностранным Легионом» провокацией наших левых. В свете описанной выше политики, я был мягко говоря, удивлен присылкой «в помощь» этой банды, уже успевшей показать себя в Африке — а уж когда узнал, из кого этот Легион состоит… В то же время и на освобожденной территории были некоторые трения, как экономического (между помещиками и арендаторами) так и межрелигиозного и межнационального характера. Однако было ясно, что спустить «на усмирение» эсэсовских убийц все равно что тушить костер бензином — да, они бы, как мне писали из Кении, не уступили бы жестокостью японцам, в их понимании «усмирить территорию» означало, не оставить там живых — после чего население оттолкнулось бы от нас, так же как до того от японцев! Интересно, что наш скандалист Уинни даже в своих мемуарах категорически открещивался от своего авторства этой сомнительной идеи! А мне предстояло решить, что мне надлежит делать с этой бандой — и дело было даже не в том, что это отпетые мерзавцы, по которым плачет виселица, Британия имеет богатые традиции даже из такого материала делать первоклассных солдат! — а в том, что нет никакой уверенности, что банда не выйдет из-под контроля, воюя не за наш, а за собственный интерес.

Мой начальник штаба, в шутку или всерьез, предложил, «окружить эту шайку войсками, и перемешать артиллерией с землей». Но после переписки с Лондоном было решено, во-первых, лишить Легион и тени самостоятельности (заменив все командование, до ротного уровня включительно, британскими офицерами), а во-вторых, использовать исключительно не на британской территории, а например, в Индокитае, Ост-Индии, французской Африке, где последствия даже в худшем случае не могут быть столь катастрофичны. Процесс был несколько задержан нехваткой требуемого числа офицеров, владеющих немецким языком. И переформированный Легион активно участвовал в боях во Вьетнаме, как принимая капитуляцию японцев, так и против коммунистических партизан — но эта история заслуживает отдельного рассказа.

А пока, к Рождеству, фронт в целом вышел на линию бирмано-индийской границы. На рубеж, откуда началось японское вторжение, полтора года назад.

Товарищ Сталин смотрел кино.

Это было и там, в мире «Рассвета» — когда одним из главных видов его отдыха был просмотр фильмов по вечерам. Разница был в том, что сейчас он смотрел их на компьютере — подключенном к плазменной панели, если оставался в Кремле, или на маленьком экране ноутбука, когда приезжал на ближнюю дачу.

Так что, в этом мире после него останется имущества, койка с грубым одеялом, шинель, и ноутбук.

Фильмы были из того мира — иные можно было смотреть и в кинозале. Под настроение, не обязательно советские — вот и сейчас, Сталин смотрел какую-то французскую комедию с Луи де Фюнесом. Жаль что он нам не попался — вон, Фернандель и Жерар Филипп уже у нас (первый на Днепре в плен попал, второй под Берлином), теперь на «Совэкспортфильме» срок отбывают, кто-то уже и на нашем экране появиться успел.[54] А этот здесь где — в Париже, в музыкальной школе преподавал, как там, или сгинул в огне войны, если так, то жалко!

Хотя война у них, как водевиль![55] И не оправдание что юмор — про наших бы партизан такое снять, так ведь все бы обиделись, а не смеялись! А у них, как должное — французы! Нация как кокетка, ветреная, непостоянная, склонная к развлечениям, а не к труду — немец бы такого фильма снять не мог. Хотя — немцы вообще, комедии снимают? Да, вроде было там что-то про привидения и замок Шпессарт.

А ведь можно, наверное, и этот фильм выпустить на экраны, точно так же как «Индиану Джонса»? Там он был снят в 1966, где Де Фюнесу уже за пятьдесят, сам он сейчас себя узнает? Да и мало ли похожих людей. Если на показах «Индианы» мы заработали валюту, для покупки в США многих полезных вещей, не потребовалось золотой запас тратить. Вот только на какую зрительскую аудиторию выпускать — ведь «Джонс» по духу был истинно американский фильм, ну а это? Хотя во Франции тоже есть что приобрести, в плане технологий.

Или не сыпать соль на рану. Ведь Францию мы потеряли. Мир делится на нации? Напишет ли кто-нибудь финансовую историю, которая скрыта от глаз, но столь же важна, как военная и политическая? Больше того, является для них движущей силой, «кому выгодно», ищи мотив!

Ротшильды — власть над французскими финансами. А кто контролирует их, тот управляет Францией. А всякие «либерте, эгалите», это не более чем игра на публику. И главная сила Ротшильдов, даже не в деньгах. А в связях, опутавших Европу, и протянувших щупальца за океан. Это — и информация, и кредит, и возможность заключения союзов, ну а деньги, это уже производное. «Филиалы» в разных странах автономны, и в то же время связаны, как сообщающиеся сосуды. Возможность займа у родственных групп, или связанных деловыми соглашениями — это их бессмертие. А лишение этой возможности — смерть. Так что в споре одного со всеми, результат очевиден!

И кстати, формируется уже глобальная сеть. Ротшильды, Морганы, Рокфеллеры — они уже ощущают себя стоящими над государствами. Показательно, что делать разнос непослушному «блудному сыну» приезжал именно посланник Ротшильдов заокеанских, с полномочиями других двух Домов. Но не какой-то чиновник — те же Дома не одобрили бы, если претензии пусть даже к проштрафившемуся своему, предъявлял чужой, осуществлял бы контроль над их «братом» со стороны какого угодно государства или даже союза Держав. Записи переговоров нет — но судя по последующим действиям, проигравшая сторона полностью признала свою вину и готова искупить. А значит, Францию мы потеряли.

Никто во Франции против Ротшильдов не пойдет. Потому что они даже не самое богатое семейство во Франции — они сама суть финансовой структуры региона! А основа французской экономики, это финансовый капитал, причем наднациональный. Все прочее — ошметки с его стола. Пожалуй, Де Голль трезво оценил свои возможности — шансов у него не было.

В Германии, к счастью для нас, по иному. Промышленный, а не финансовый капитал, сформировавшийся позже, и гораздо более национальный (тут, следует отметить, «дойче юбер аллес» сыграло роль), не оторванный от товарного производства в чистые «деньги рождают деньги». И вполне реально замкнуть его на наши финансовые структуры. С условием — как указывают эксперты, Шахт на скамье подсудимых лишний, он человек Моргана, а нам сейчас нужен если не подлинный мир, то хотя бы конкурентное сосуществование, а не финансовая война без правил еще с одним сильнейшим Домом! Когда-нибудь мы перевешаем всю эту капиталистическую сволочь — но это случится не раньше установления мирового коммунизма, то есть как минимум, не в двадцатом веке. А пока — Вышинский и Руденко уже получили инструкции, да и по большому счету, Ялмар Шахт, бывший Президент Рейхсбанка и рейхсминистр экономики, особой вины перед СССР не имеет. Тем более, что в иной истории он был связан с заговорщиками «20 июля», за что после даже в концлагерь попал — а здесь крутился возле Зейсс-Инкварта, но оказался не столь решителен, как Штрелин и Герделер. Пожалуй, Советский Союз от осуждения этой персоны не выиграет ничего — а от его освобождения, может быть польза. Ну значит, так тому и быть — пусть наши юристы обоснуют законность этого шага.

Италия? Там еще проще — не было серьезных игроков, а фигуры помельче замыкались на швейцарских Ротшильдов в итальянских кантонах. Однако Системы так и не сложилось, так что Советско-Итальянский банк на том поле имеет все шансы стать абсолютным чемпионом.

Это — мирное время. Когда наши граждане не узнают об изменении истории из сводок Совинформбюро, движение линии фронта, освобождение городов. Когда судьбоносные решения принимаются в тиши кабинетов — и публика узнает о них (если узнает) много позже, например по ценам в магазинах. Ведь наши люди не привыкли, каждое утро раскрыв газету, первым делом искать там курс биржевых котировок? А французы — привыкли!

Мы выиграли этап военного противостояния с миром капитала. Теперь надо выиграть экономически — что будет куда труднее. Даже с учетом того, что здесь мы сильнее, и что-то знаем о будущем — все равно, у США и Англии ресурсов (товаров, денег, производственных мощностей) больше в разы!

А значит, в последних сражениях уже затухающей войны, остро стоит вопрос, какой результат, влияющий на последующее соревнование двух систем, мы получим. Попросту — не захват территории сам по себе, а что с того СССР будет иметь? Хотя придется брать больше — не будет здесь никаких «двух Корей», хватит с нас пока и двух Италий! Сахалин и Курилы, это само собой, естественное замыкание наших границ, а вот Китай впоследствии доставит побольше проблем, чем Япония, самураев-то мы разобьем, а что с заклятым другом Мао делать?

Кстати, интересное наблюдение: это у нас, русских, нации имперской (вот ведь, уже не вижу вреда в этом слове) коммунизм сам собой подразумевается интернациональным, за счастье всех угнетенных. А для прочих наций это далеко не так — даже в социализме подразумевается, что мы у себя равнее других. Это к тому, что умри завтра Мао, не факт что его преемник будет лучше. Как Ким Ир Сен, сейчас комбат 88-й стрелковой бригады под Хабаровском, стоило ему дорваться до власти, так первым делом устроил чистку среди своих, «кто тут смотрит на Москву или Пекин больше, чем на меня»! Так быть Корейской ССР или лучше независимой оставить… монгольские же товарищи все же поддались на уговоры, в СССР вошли, правда, вопрос, какую роль тут сыграла Квантунская армия на границе, и вовремя подкинутая информация, что японцы снова замышляют агрессию — а у СССР все брошено на Сталинградский фронт, и мы можем на этот раз не успеть помочь?

Теперь же — война с Японией должна завершиться быстро! Хотя СССР пока никаких обязательств не принял — но думаю, что в Стокгольме о том речь зайдет? Что ж — справились там, сумеем и здесь, по крайней мере, на суше. Разведка докладывает, Квантунская Армия сильнее, чем там была, в августе сорок пятого — так ведь и мы сильнее, и времени на подготовку имели больше, не три месяца, с Победы в Европе, а почти год выйдет! А вот на море — разница не в нашу пользу гораздо больше!

Там Япония была уже на издыхании — флота у нее считай, и не было вовсе. Здесь же — ожидается, что японские ВМС будут еще достаточно грозной силой. Сильнее ТОФ раз в десять. Плюс самурайская спесь — если позор Мукдена мы смыли Халхин-Голом, то Цусиму — пока нет. Так что это вопрос принципа — не ради самолюбия, а чтобы нас впредь, на Дальнем Востоке, уважали, как морскую державу!

План Лазарева. А ведь если удастся, то адмирал Лазарев М.П. станет для СССР не менее ценным приобретением, чем какие-то острова! Если сам Кузнецов считает его своим преемником? А он, Сталин, лишь прослушав запись той беседы, подумал, а отчего не? «Где я вам возьму Гинденбургов» — а вырастим в своем коллективе? Первую Звезду Героя и контр-адмирала Лазарев получил в некотором роде, авансом, надо было покрепче привязать к себе пришельцев — хотя «Шеер», спустивший флаг, и потопленный «Тирпиц», на награду вполне тянули, да и в набеге на Нарвик весной сорок третьего Лазарев показал, что умеет не одной своей подлодкой управлять. Вторая Звезда за уран от «Манхеттена», тоже заслужил — ну а третья, за Средиземное море. Что ж, пусть теперь покажет, перерос он прежнего «морского волка» или нет? Одолеет японцев — получит вице-адмирала. Ну а после…

Что там еще Петр Первый сказал про государство, имеющее и армию и флот — обе руки имеет? В эту войну выросла новая военная элита, высокопрофессиональная, умеющая побеждать — и лишенная политических амбиций, в отличие от Тухачевского со товарищи. Но вот грызня у кормушки не нужна СССР — мы, слава богу, не японцы! И тут авторитет Лазарева у сухопутных, что заметил Кузнецов, и «исландский» план, вполне удовлетворяющий все стороны, это серьезное преимущество перед тем же Кузнецовым! И вполне логично смотрится разделение — армия отвечает за регионы возле наших границ, ну а флот обеспечивает интересы СССР по всей планете. Ну и конечно, мышление — кто сказал, что «генералы всегда готовятся к прошедшей войне», ну вот вам флотоводец, знакомый с войной будущей!

Товарищ Лазарев, мы создавали вам тепличные условия, оберегая от штабных интриг, только воюйте? Посмотрим, как вы справитесь с самостоятельной ролью в нашем коллективе! Необходимое содействие окажем, инструмент предоставим — но уж работу, вы сами, и не взыщите!

«Нэ надо лучше, товарищ Лавочкин. Сделайте нэ хуже, чем сделали там. Но быстрее».

В КБ Микояна, Яковлева и Сухого уже рождались первые реактивные. А Лавочкин должен был сделать последний поршневой истребитель, который закроет брешь на эти три-четыре года. Ла-7 был хорошим самолетом войны — имея срок службы деревянного планера, всего два года при безангарном хранении — в мирное время это было абсолютно недопустимо. И вот, рождался цельнометаллический Ла-9, ему на смену. Очень помогли сведения «из будущего», описание самолетов Ла-9 и Ла-11 — на уровне «Вестника ЦАГИ». Еще не техническая документация — но по существу, эскизный проект, названы все основные техрешения, компоновка узлов. И это были их самолеты, Лавочкинского КБ, с узнаваемым почерком конструирования — а это большая разница, доводить чужое, лицензионное, или свое, когда принципы знакомы. Знание, что эта задача однажды уже была решена, в ином времени, давало уверенность в успехе. Правда, напрягало то, что приходилось скрывать Тайну даже от Алексеева, первого зама, отличного организатора, и тоже неплохого конструктора, в той истории незаслуженно оставшегося в тени. Принципиальные изменения в проект вносить запрещено — лишь доводка предложенного! «Не надо лучше — сделайте не хуже».

Было уже легче — на завод поступало новое оборудование из США и Германии, с немцами же была достигнута договоренность о поставках новых, четырехлопастных винтов, редукторов, радиаторов, топливной аппаратуры непосредственного впрыска для моторов, а также алюминия, который уже не надо было экономить. В то же время работа по созданию нового истребителя находилась под жестким контролем не только наркомата авиапромышленности, но Госкомитета Обороны, от всех прочих дел КБ и завод были освобождены, ну кроме продолжающегося серийного выпуска Ла-7 — но все знали, что скоро его в цехах сменит новая машина. Несмотря на Победу, Москва требовала всячески ускорить работу. Трудились как в войну — меньше чем через год от начала проекта, с декабря сорок третьего, самолет был готов к серии — облетаны прототипы, выявлены и исправлены «детские болезни», насколько возможно. В целом, машина вполне отвечала требованиям строевых частей. И даже было жаль, что ей уготована такая короткая жизнь — до появления реактивных.

Все казалось безоблачным. И вдруг, было объявлено — что новые Ла будут на конкурсе сравниваться с «немцем», Та-152! Неужели «фриц» будет принят на вооружение советских ВВС? Никто ничего не мог понять, а многие в КБ и на заводе были и обижены.

— Что происходит? — спросил Алексеев — неужели, наша работа, и коту под хвост?

— Всего лишь конкурс — ответил Лавочкин — вроде, собираются пригнать и Як-9У, и Спитфайр-9, и Аэрокобру, и Кингкобру, и Тандерболт. Сравнить нас со всеми прочими.

Но сам Семен Алексеевич, допущенный к Тайне, встревожился. Ему было открыто лишь то, что касалось развития авиации и авиапрома в ближайшее десятилетие, до середины пятидесятых. Но там говорилось, как реактивные Миги отражали налеты «сверхкрепостей» В-29 где-то на Дальнем Востоке, и сражались с американскими реактивными истребителями… и его Ла-9 последний раз еще шли в бой! И в том мире, названном кодом «Рассвет», сведения о котором имели уровень секретности «ОГВ», «особой государственной важности», Победа была на год позже, 9 мая следующего, 1945 года. Неужели здесь конфликт с союзниками начнется раньше?

— Фриц нам не соперник — говорил Алексеев, недавно вернувшийся из Германии — при мне, ничего от меня не скрывая, этот Та-152 доводили до серии. Тяжеловес получился, почти на пять тонн, даже «фоку» на пятьсот кило обогнал! Ла-9 перед ним и легче, раза в полтора, и гораздо компактнее — даже на фото видно, у немца размах крыла больше, нос и хвост длиннее. Момент инерции больше, правда и площадь крыла тоже, так что горизонтальный маневр даже лучше «фоки», особенно на высоте. И вылизанная аэродинамика, сверхмощный мотор, а значит, отличная скороподъемность, и скорость на высоте рекордная, за семьсот пятьдесят! Хороший перехватчик ПВО, против тяжелых бомберов — но не истребитель завоевания господства в воздухе, для этой задачи он слишком высотный.

Вот и ответ: срочно потребовались перехватчики против армад американских «крепостей» — подумал Лавочкин — что ж, мы вынесли ту войну в той истории, выдержим и здесь.

Немцев уже пригнали на заводской аэродром, два экземпляра, пилоты и технари наши, из ГСВГ. И весь состав КБ, кроме Алексеева, уже совершил паломничество, детально осматривая «танки», внимание привлекало высочайшее качество механической обработки деталей, в сравнении с гораздо более грубой конструкцией Ла. Вопрос лишь, это достоинство или недостаток — раз советские конструктора при простой технологии сумели достичь лучших летных характеристик. Ну а если еще и совместить — нашу конструкцию и немецкое качество?

Московская комиссия прибыла утром 5 декабря. Сам нарком Шахурин, еще несколько человек из наркомата и Главного Штаба ВВС, был также Раков, командир Особого авиакорпуса КБФ, уже знакомый Лавочкину по согласованию требований к специфике именно морского самолета. Но фактическим главой комиссии, за которым последнее слово, к удивлению Семена Алексеевича, оказался моряк, контр-адмирал Лазарев — известный герой-подводник, но какое отношение он имеет к авиации?

— Главный заказчик, с полномочиями от Самого — шепнул Лавочкину приятель из наркомата — и будущий командующий ТОФ.

— Семен Алексеевич, хотелось бы внести ясность с целями нашего мероприятия — сказал Лазарев, когда все расположились в зале заседаний КБ — речь идет о скорейшем, самое позднее к маю, перевооружении истребительной авиации ВВС ТОФ, как наличного состава, так и новосформированных частей. Мы прибыли, чтобы решить на месте вопросы. Самое первое — какое количество самолетов может быть изготовлено вами — и какую часть потребности придется покрыть поставками от немецких товарищей, и по ленд-лизу?

Тут Лавочкин отметил — раз речь идет о ленд-лизе, значит пока с союзниками война не предвидится? И то хорошо!

— Второе — продолжил Лазарев — касаемо переучивания частей на Ла-9 и Ла-11. Верно ли мне сообщили, что Ла-7 очень похож на них по пилотажным качествам и оборудованию кабины? Если да, то имеет смысл временно, до поставки новых самолетов, если таковая ожидается больше чем через два-три месяца, дать в полки комплект Ла-7 для обучения. Разумеется, это касается лишь тех частей, которые уже на Ла-7 не летают.

Третье. Касаемо некоторой унификации Ла-9 и Та-152. Считаю ненормальной ситуацию, когда например, к разным типам самолетов необходимы разные штуцера для заправки топливом, маслом, сжатым воздухом, что там еще есть? Товарищи, вы представьте, аэродромы на островах, или в горной тайге, или вообще, на только что взятой территории, куда срочно перелетает наша авиация — огромные расстояния, проблемы с доставкой самого необходимого, да и просто необходимость маневра силами, когда эскадрилья или полк могут быть перебазированы на площадку «чужой» части. И что, все тылы с собой таскать? Знаю, что техник, обученный работать с одним типом, другой полноценно обслуживать не сможет — но хотя бы дозаправить любой самолет, он должен без проблем!

Четвертое. Правильно ли я понял, что Ла-9, это истребитель завоевания господства в воздухе, а Ла-11, это разработанный на его базе дальний истребитель сопровождения? И что при частичной заправке (а топливная система Ла-11 это позволяет) он ничем не уступит Ла-9, то есть тактически может полностью его заменить? В этом случае, мы будем больше заинтересованы именно в Ла-11, из-за особенностей тихоокеанского театра. И можно ли к Ла и к Та сделать подвесные топливные баки?

Итак, Семен Алексеевич, что вы можете сказать по этим вопросам?

Павшие в Цусиме и Порт-Артуре — просят нас о мести.

Это не «амбиции генералов, требующие кровавых жертв», как я слышал в девяностые в телеящике, про сражения Отечественной. А реальное ощущение, когда приехав сюда после Великой Победы в Европе, знакомишься с обстановкой — и видишь, что мы, СССР, для фашиствующих самураев не больше чем крестьянин, на котором можно опробовать остроту своего меча, пыль под ногами, унтерменш!

Японская военщина здесь вообще не признавала нашего суверенитета — случаи нарушения советских границ японскими кораблями и самолетами исчислялись десятками, каждый месяц! Японские браконьеры вели хищнический лов рыбы в наших водах, массово истребляли котиков и каланов — под охраной кораблей японского ВМФ, не стесняющихся открывать огонь по нашим пограничникам. Тридцать советских торговых судов, с 1941 года, было злодейски потоплено японцами, без всякой войны! В ином времени, во Владивостоке на улице Светланской, рядом с музеем ТОФ, станет памятник нашим погибшим морякам — и на постаменте будут тридцать четыре доски, с названиями судов, датой и обстоятельствами их гибели.

Читал мемуары — когда японская эскадра шла к Перл-Харбору, соблюдая полную секретность и радиомолчание, адмирал Нагумо приказал — если случайно встретится нейтральное судно, например русское, быстро потопить и забыть о нем. Так самураи «уважали» наш нейтралитет. Если на суше, после Хасана и Халхин-Гола, они все же относились к нам с осмотрительностью — то на море не ставили ни во что.

И до сих пор неизвестна судьба двух подводных лодок, М-49 и М-63, пропавших без вести в Японском море осенью сорок первого.

Наглость японцев основывалась на том, что даже после всех потерь на Тихом океане, их флот оставался третьим военным флотом мира. Величайшие в мире линкоры «Ямато» и «Мусаси» (не было здесь сражения в море Сибуян, где второй из них, в нашей истории был потоплен), а также «Нагато», «Исе», «Хьюга», еще «Фузо» и «Ямаширо» (аналогично, не было тут сражения в проливе Сурингао, где у нас оба корабля погибли, не дошли еще американцы до Филиппин), «Конго» и «Харуна» — итого, девять штук! Авианосцы «Тайхо», «Дзуйкаку» (правда, оба получили тяжелые повреждения в битве у Марианских островов, случившейся здесь почти по тому же сценарию, но не в июне 1944, а в октябре — но к весне вполне могут быть уже в строю), «Унрю», «Амаги», «Кацураги» — итого пять единиц полноценных авианосцев, плюс около двух десятков переделок из чего угодно, гидроавиатранспортов, плавбаз и торговых судов (примерные аналоги американских эскортников), и еще три типа «Унрю» в постройке (к весне как раз могут успеть), и еще «Синано» (по данным разведки, только что вступил в строй, причем информации о его потоплении в первом же выходе американской субмариной «Арчерфиш», как в иной истории, не поступало). Тяжелые крейсера «Тоне», «Тикума», «Могами», «Судзя», «Кумано», «Такоа», «Атаго», «Текай», «Майя», «Миоко», «Наки», «Хагуро», «Асигара» — очень удачные и мощные корабли, задумывавшиеся как истребители себе подобных, несли усиленное вооружение и броню, а также торпедные аппараты, для ночной атаки (в нашей истории, шесть из них должны были погибнуть в море Сибуян, здесь пока все живые), еще один более старый, но с восьмидюймовыми пушками, «Аоба», новые легкие крейсера «Ойодо», «Носиро», «Яхаги», «Сакава», и десять старых, тип «Нагара» и «Кума», итого двадцать восемь единиц! Свыше ста эсминцев, от новейших «Акицуки», с полноценной универсальной артиллерией и РЛС (в целом, не уступают американским «флетчерам»), до старичков постройки еще первой мировой — однако же большинство относится к типу «суперэсминца», родившегося именно в Японии (тип «Фубуки» — две с половиной тысячи тонн водоизмещения, и шесть 127-мм пушек в трех двухорудийных башнях, девять-десять торпед калибра 61 см, с рекордной дальностью хода, скоростью и весом боеголовки). Около сорока подводных лодок (точное количество не установлено, из-за невозможности достоверно учесть потери в этой истории), эти не впечатляют, и малым числом, и качеством, гораздо хуже немецких — но есть особенность, что около десятка больших субмарин несут на борту гидросамолеты. И огромное количество всякой мелочи — тральщики, эскортные суда, торпедные и сторожевые катера и прочее. Интересно наличие более десятка минных заградителей специальной постройки (а не переоборудованных из устаревших кораблей и даже торговых судов, как у нас). Еще, самураи, обеспокоенные разгулом на коммуникациях американских подлодок, с начала этого, 1944 года, начали строить большие серии кораблей ПЛО и тральщиков (оба типа примерно соответствуют немецким «восьмисоттонникам»), причем часть из них, с угольными котлами, на маньчжурском угольке, не опасаясь перебоев с нефтью — вот только японские гидролокаторы были явно плохи, намного уступая не только американским, но и нашим «тамир-9». И еще десантные суда, вполне отвечающие времени (тип SBT, девятисоттонные, с носовой аппарелью, поднимают триста человек десанта, или танковую роту легких «Ха-го»). То есть самураи вполне способны и быстро подкрепления перебрасывать, и даже пытаться отбить уже захваченные нами острова!

А что у нас? В состав ТОФ входили: два крейсера, «Калинин» и «Каганович» (почти однотипные с «Кировым» с КБФ). Лидер «Баку» и десять эсминцев постройки 30х, еще два старых «новика», «Войков» и «Сталин» (второй, в музейные экспонаты просится — в октябре семнадцатого носил имя «Самсон» и стоял на Неве рядом с «Авророй»). Два сторожевых корабля (по сути, миноносцы) тип «Метель». И аж семьдесят восемь подлодок (больше, чем во всем японском флоте) — но из них, тридцать, это «малютки», причем ранних серий, годятся лишь для дозора у своей базы. Еще по нескольку десятков катеров МО (для охраны водного района и погранцов хороши) и торпедные тип Г-5 (для Тихого океана почти бесполезны, и дальность крохотная, и мореходность ни к черту), единственно могут пригодиться, если японский флот решит Владивосток обстрелять, как Порт-Артур, и то, при хорошей погоде. Еще есть какое-то количество мобилизованных гражданских судов (как больших пароходов, ставших минзагами, так и множества мелочи — сейнеров, буксиров — ставших тральцами и сторожевиками). В сравнении с великим и могучим японским флотом — считайте сами!

Правда, японцам надо еще держать громадную территорию Южных Морей (воспетых Джеком Лондоном), от метрополии весьма удаленных. Но все равно — достаточно им выделить одну дивизию крейсеров с двумя десятками эсминцев, при поддержке базовой авиации с близких своих аэродромов — и картина для ТОФ весьма печальна. А могут ведь и что-то посерьезнее найти, пару линкоров и авианосцев, а то и побольше — напомню, что местом сбора японской эскадры перед атакой на Перл-Харбор была гавань у одного из Курильских островов. Да и вообще, метрополия рядом — а значит, реагировать самураи будут очень быстро и нервно.

Что делалось с нашей стороны? Усиливалась авиация, как количественно, так и качественно, перевооружаясь на новейшую технику (а то тут где-то еще старые бипланы И-153 были, привет даже не из сорок первого, а с Халхин-Гола!). В Петропавловск-Камчатский пришли лодки с СФ (под командой Котельникова, четыре больших субмарины тип К), теперь на тамошнем морском заводе (скорее уж, просто судоремонтные мастерские), их приводят в боеготовый вид, снимают противоледовую «шубу» на обшивке и заменяют ледовые винты на штатные. Ожидаем бригаду «двадцать первых немок» с советскими экипажами (двенадцать единиц), в ноябре вышли из Бремена, через Атлантику и Панамский канал. По железной дороге начали поступать «шнелльботы», к весне планируем иметь полноценную бригаду мореходных торпедных катеров дальнего действия (800 миль полным ходом, экономичные дизеля), с «секретными» торпедами с самонаведением на кильватер. От союзников прибыли три ледокола типа «Нордвинд» (очень полезны, для обеспечения круглогодичной работы Камчатской базы), двадцать тральщиков АМ (у американцев они считались «чистыми» тральцами, у нас же работали и как корабли ПЛО), девять фрегатов (а это, откровенное дерьмо, корпуса трещат на волне, вооружены откровенно слабо для своих размеров, эскортные миноносцы по вооружению не уступят, будучи вдвое меньше), большие охотники (хорошие кораблики, лучше наших БО), торпедные катера, «хиггинсы» и «восперы» (и еще ожидается — если янки договор полностью выполнят, будет еще одна бригада тка). Если повезет, к маю успеем получить два авианосца типа «Касабланка» (эскортник, корпус и машины торгаша «либерти», несет двадцать истребителей) и шесть эсминцев типа «флетчер». Ну и десантные корабли, как пехотные LSI так и для танков, LST, приходят в Петропавловск.

И — путь через японскую «таможню». Курильская гряда для самураев, это рубеж обороны, пока против американского флота (прежде всего, подводников). Советские транспорта, идущие через проливы, самураи внаглую останавливают и досматривают (а как иначе завести груз в Петропавловск — а везти туда надо много, и разного). Причем останавливают — в нейтральных водах. И если продукты и цемент еще можно объяснить мирным строительством, или грузами для пресловутого ГУЛАГа, то военное имущество (в том числе и секретное, как РЛС ПВО) желательно не светить! Приходится личный состав и особенно ценные грузы возить самолетами (тут четырехмоторные «йорки» ценны — поднимают если не как Ан-12, то сопоставимо). И что-то еще успеем закинуть по морю в последний момент, как вскроется ото льда Татарский пролив.

Несмотря на все меры, японский надводный флот, при всех своих потерях, кроет наш ТОФ как бык овцу. За исключением авиации и подплава — но есть тактические задачи, где надводные корабли ничем заменить нельзя; к таковым безусловно, относится высадка десанта и обеспечение своих коммуникаций. Другое дело, что летчики и подводники могут существенно облегчить задачу надводному флоту. Как моего «Воронежа» не хватает, он бы один тут стоил, всех японских линкоров вместе взятых! Но Сирый в своем мнении непреклонен — имеем все шансы превратиться в К-19 из голливудского фильма с Харрисоном Фордом; а зная нашего меха, могу уверенно сказать, он напрасно паниковать не будет. Так что не судьба больше единственной в этом времени атомарине покинуть Север — по крайней мере, пока не научатся здесь полное техобслуживание реактора делать, с капитальным ремонтом и заменой активной зоны. И мы, носители информации из будущего, ценность имеем — так что был уже наметившийся поход «Полярного Ужаса» на восток отменен. Остался наш атомоход в Молотовске, и мудрят около него товарищи конструкторы, и Курчатов. Завидую белой завистью Ивану Петровичу, бывшему моему старпому, назначенному командиром. Атомной подлодкой командовать, это совсем не то, что целым флотом. Особенно при таком соотношении сил, и с задачей победить!

План я Ракову, в первом приближении, уже изложил. Морская версия «блицкрига», бить врага по частям, пока он еще не развернулся. Имея господство в воздухе, и завесу подлодок — проделать с японским флотом то, что Хэлси при Окинаве, когда топили «Ямато». Там было три сотни самолетов против суперлинкора, легкого крейсера и восьми эсминцев, авиационное прикрытие у самураев отсутствовало. Против нас же ожидается полнокровное авиаударное соединение — несколько линкоров и авиносцев, с сопутствующей мелочью, и сотня палубных истребителей в воздухе, так что задача была сложнее, чем у американцев тогда.

Вспоминаю, как я выбивал в Москве силы для реализации этого плана. Лавочкин не подвел, мы получим истребители — и то, чтобы обеспечить требуемое количество, пришлось разбавить «фрицами», пусть держат ПВО. Штурмовикам альтернативы не было — другое дело, что против японского флота они были бесполезны, дальности не хватит — зато хорошо поддержат десант. Так что задача была, лишь обеспечить количество, и аэродромы здесь. С ударной авиацией была проблема. У нас были отличные самолеты, в целом не хуже чем у Германии — что подтверждает наша Победа. Просто наша техника была заточена под другие условия — как правило, на советско-германском фронте, бой в воздухе шел «на коротком плече», и даже на морем расстояния там были отнюдь не тихоокеанские. Следует учесть еще одно обстоятельство: нашим противником была палубная авиация! Если например, у Ла-7 указана дальность 635 км — то это именно перегоночная дальность, в один конец, на крейсерском режиме. А в боевом вылете надо не только разделить на два, для возвращения на аэродром, но и учесть, что во время боя расход топлива возрастает раз в пять, да и путь туда и обратно далеко не всегда проходит при наивыгоднейшей скорости и высоте. Так что сто морских миль (185 километров), были пределом, на котором у Ла-7 еще хватило бы бензина на не слишком длинный бой. А у японцев — своя палуба, прямо под местом боя! Вот отчего в расчетах даже в наше время принималось, что один палубный истребитель по эффективности равен трем береговым (при действиях около эскадры). Следовательно, мы должны были выставить три Ла-11 против каждого японского «зеро».

Аналогично, если для Ту-2 указано, дальность 2000 км, то боевой радиус действия не больше 500–600. И это с бомбовой нагрузкой в тонну, а не с максимумом, три тонны, Ту-2 это поднимал, но лишь для работы по переднему краю, дальность падала очень сильно. В то же время До-217 имел дальность также в 2000 км, но — с нормальной, а не предельной, нагрузкой в четыре тонны! А бомба Х-1400 и до полутора тонн не дотягивала (1400 — это как раз вес), так что Дорнье теоретически мог и две штуки поднять, но в бомбоотсек не лезли — зато с одной летал далеко. А вот у Ту-2 превышение веса над номинальной тонной уже сажало дальность весьма ощутимо. Так что, при всем уважении к отечественному авиапрому, для данной конкретной задачи немцы сделали гораздо лучший инструмент!

К счастью, уже в июне 1944 года стало ясно, что нам достался практически весь немецкий авиапром. Первым германским самолетом, крупносерийный выпуск которого был налажен уже после Победы, для нужд Фольксармее и ВВС СССР, на заводах «фокке-вульф» в Зорау и Коттбусе, был высотный перехватчик Та-152, с августа 1944 начавший поступать в части ПВО — мимо внимания Советского Правительства не прошли уже наметившиеся агрессивные устремления пока еще наших союзников, и было решено создать оружие для отражения возможных налетов «летающих крепостей». Также, СССР проявил интерес к ночному перехватчику Хе-219 («филин»), и перспективному тяжелому бомбардировщику Хе-277, был поставлен вопрос о постановке их в серию, как и о возобновлении производства разведчиков ФВ-189 и транспортных самолетов Ю-52. По настоянию Наркомата ВМФ, в список были включены Хе-177 и До-217, как наиболее подходящие для нужд флота — и если первый из них не имел шансов на серию, место было занято его развитием Хе-277, и речь шла лишь о использовании в СССР уже имеющихся самолетов, то производство До-217 казалось вполне реальным. Однако следует учесть, что если Фокке-Вульф и Хейнкель имели очень развитую производственную базу, включающую свыше двух десятков заводов у каждого, то возможности Дорнье были гораздо скромнее. И, что еще существеннее, на эти самолеты претендовала Дальняя Авиация!

Голованов (командующий Дальней Авиацией, мнение которого очень уважал товарищ Сталин), уступать не хотел категорически. И понять его было можно.

— Товарищи, надо думать не об одних самураях. Но и, насколько я могу судить, об ожидаемом охлаждении с нашими союзниками — «если завтра война», или пока бросить силу на весы дипломатии. Если дошло до перевооружения ПВО, где пока в строю всякой твари по паре, и «спитфайры», и Миг-3, и прочая сборная солянка, от которой спешил избавиться фронт. У меня главная сила сейчас, это ленд-лизовские В-25, что мне с ними делать, если завтра с Америкой разлад? Работать на Ил-4, морально устаревших? Или на «дугласах» — который вообще не бомбардировщик, их сейчас массово возвращают в ГВФ? У меня, не хвалясь скажу, лучшие в ВВС экипажи, мастера дальних, слепых и ночных полетов, обученные летать в любую погоду — их гробить на старье? В конце концов, мы можем передавать свои части во временное оперативное подчинение флоту, если возникнет такая надобность.

Разговор был не в Наркомате ВМФ, а в Кремле, на заседании Государственного Комитета Обороны. В присутствии самого товарища Сталина — который пока молчал и слушал, чтобы после сказать, «есть мнение», это означало, что Вождь вынес свой вердикт. Кузнецов тоже присутствовал — но отвечать пришлось мне:

— Товарищ Голованов, во-первых, вы согласны, что в войне с Японией именно Дальний Восток будет фронтом, а западные округа, тылом? И вероятность внезапного нападения на нас англо-американских империалистов все ж меньше, чем самураев в сорок первом-сорок втором? В то же время, не думаю, что дальневосточная кампания продлится долго. Воевать будем не годы — рассчитываем управиться к сентябрю-октябрю. То есть, речь идет именно о временных, сиюминутных мерах — а после завершения войны мы можем вернуться к обсуждению дальних перспектив. Не надо повторять ошибку царских адмиралов, в девятьсот четвертом с двумя броненосными «гарибальдийцами». Напомню, что тогда сочли, что нет смысла иметь в составе флота два «броненосца второго класса», чужеродные боевые единицы, расширяя и без того разросшийся «музей образцов». Это было бы абсолютно справедливым в мирное время — в войну же реальное значение имеет боевая мощь здесь и сейчас. Но в нашем случае мы точно знаем, войне — быть.

Во-вторых. Товарищ Голованов, в будущей войне вы собираетесь наносить удары по японскому тылу, по военно-промышленным объектам? Или оставим это нашим американским союзникам — а нашими целями будут корабли в море и в базах, береговые укрепления, и поддержка уже высадившегося десанта? А это — цели для авиации ВМФ, или же, в вашем варианте, всю Дальнюю Авиацию на театре придется подчинить ТОФ? Поскольку есть основания считать, что морской фронт, Сахалин, Курилы и особенно Хоккайдо, потребуют от нас гораздо больше времени, чем Маньчжурия и Корея. Так зачем усложнять управление, вводя еще одно звено?

В-третьих. А о чем, собственно, спор? Флот не претендует на Хе-277, равнозначные «летающим крепостям». Нам нужны Хе-177, их в исправном состоянии, в Германии насчитали свыше двухсот единиц — которые у вас не вызывают интереса. Что до До-217, то они нужны флоту как носители управляемых бомб — опыт применения которых у авиации ВМФ выше, ведь так, товарищ Раков? И насколько мне известно, есть проект поставить немецкие моторы на Ер-2, получите бомбардировщик не хуже.

— Что ж вы сами не возьмете «еры»? — спросил Голованов — тем более, КБ Ермолаева по вашему заданию делает Ер-2Т, торпедоносец с моторами АМ-42, от штурмовика?

— Лимит времени — отвечаю — к весне, мы уже должны иметь не только нужное число самолетов, но и передать их в строевые части, обучить летный и технический состав, добиться боевой слаженности эскадрилий и звеньев. Что выйдет из Ер-2, еще неясно, сколько будут его доводить, а «дорнье» уже машина отлаженная, и в производстве тоже. Поймите, что то, что мы сейчас решаем, это не более чем срочная импровизация под завтрашний день. А послезавтра, году так к пятидесятому, на вооружение поступят совсем другие самолеты! И все, что мы сейчас делим, списывать придется. Речь идет о том, чтобы этой картой сейчас сыграть на все сто!

— Товарищ Голованов, так позвольте поинтересоваться, как вы видите работу Дальней Авиации в предстоящей войне с Японией? — вступил в разговор Кузнецов — если на сухопутном фронте, в Маньчжурии и Корее, именно в силу расстояний и глубины театра, вам придется выполнять значительный объем задач, невыполнимых для фронтовой авиации. Что вы тогда сможете выделить на море? «По остаточному принципу» нам категорически не подойдет! Представьте, что наши штурмуют Шикотан или Итуруп, и вдруг появляется японская эскадра, «Тайхо» с «Ямато» и куча мелочи, они ж нам мясорубку учинят — если мы им до того не устроим Крит сорок первого! Так уж сложилось, что нет у нас другого средства против японского флота, кроме авиации — а воевать надо, здесь и сейчас. И как товарищ Лазарев верно заметил, массированное авиационное наступление против японской метрополии с нашей стороны не планируется, ну а если возникнет необходимость в точечных ударах, вы же Хе-277 получите, в дополнение к Пе-8.

— Товарищи, насколько я понял, вы в борьбе с японским флотом надеетесь единственно на новые бомбы? — спросил Голованов — а вы уверены, что эта техника будет работать, как надо? И что, раз уж вы так опасаетесь появления японских линкоров — то удары по военно-морским базам противника, разрушение его береговой инфраструктуры и уничтожение запасов не будут столь же надежным фактором, сдерживающим активность японского флота?

Я взглянул на Ракова. Тот выложил из папки еще несколько листков.

— Вот расчеты, исходя из опыта американских авиаударов по Германии и Японии. Список береговых объектов, уничтожение которых парализует действия японского ВМФ. Потребное количество бомб — число самолетовылетов — необходимая численность авиационной группировки — и количество имеющихся у нас аэродромов. Мы подумали о том, исходя из ошибки японцев в Перл-Харборе.[56] Как видите, цифры потребного и располагаемого существенно расходятся!

Голованов взял документ, внимательно прочел. И ответил:

— А почему вы приняли тактику одного удара? Даже если несколькими волнами, в течение одного дня — но по сути это то же самое? Если, как мне известно, срок операции, от недели до десяти дней? На мой взгляд, цели должны подвергаться непрерывному воздействию в течение этого срока! Что позволяет во столько же раз уменьшить число самолетов, задействованных одновременно. А тогда — уже укладываемся!

— Японцы тоже подготовятся — ответил Раков — усилят ПВО, подтянут резервы.

— Откуда они их возьмут? — спросил Голованов — если по вашим же разведданным, у противника просто нет сколько-то значительного количества истребительной авиации, незадействованной на других фронтах? Как и резерва тяжелых зениток — которые могут быть оперативно переброшены к угрожаемым объектам. Вижу, при расчете противодействия вы приняли германские показатели — но ведь в Японии не так! Товарищи, если уж вы подготовились, то дайте и мне. Чтобы мой штаб предоставил такие же выкладки, к моему плану.

— Есть мнение, что товарищи моряки правы — сказал Иосиф Виссарионович — но и товарищ Голованов тоже. А потому, предлагаю разрешить ему рассчитать свой план. При условии выделения флоту заявленного количества бомбардировщиков. И уточнением у немецких товарищей, насколько окончательны предоставленные ими цифры, сколько «дорнье» они могут нам дать. У вас все, товарищ Лазарев?

Ой, не время этот вопрос поднимать — как Голованов на меня смотрит? Но надо — иначе последствия могут быть катастрофичными. И с меня же после спросят, вдвойне!

— Нет, товарищ Сталин. Еще один вопрос. Флот настаивает на передаче в состав ВВС ТОФ эскадрильи Пе-8. Из числа непригодных к дальнейшей боевой работе, а потому не включаемых в расчеты.

— Что значит, «непригодных»? — взорвался Голованов — у мне небоеготовных самолетов, в пределах нормы! И куда это флот собирается их загнать — в тыл, на мишени?

Достаю из папки лист бумаги, читаю:

«… При тщательном осмотре центроплана на этой машине удалось обнаружить след незначительного сдвига нижнего пояса заднего лонжерона по отношению к обойме центрального узла крепления подкосов лонжерона. Как раз этот узел находился позади передней кабины экипажа. Анализ следа сдвига показал, что труба пояса лонжерона вышла из под обоймы узла на 1–2 мм. Причиной подобного мог быть только разрыв самой трубы, что подтвердилось после снятия обоймы узла, когда предстала во всей красе труба лонжерона, разорванная по крайнему ряду заклепок. Разрыв был очень ровным и чистым и, казалось как будто специально обрезанным…».

— Информация из известного вам источника, товарищ Сталин. Там ниже указано — где, когда. И еще случаи. Когда из тридцати самолетов дивизии, девятнадцать не могут быть допущены к полетам, из-за этого самого, это как? И простые меры усиления конструкции не помогли — металл сдает, по усталости. В то же время, если летать без бомб, а в варианте дальнего высотного разведчика, Пе-8 еще послужат. Как там написано, они еще успели в Полярной Авиации поработать. Если мы собираемся сейчас играть против японского флота, то разведка, это половина победы. Американцы для того используют В-17, а сейчас, наверное, и В-29 — на большой высоте японское ПВО не достает. Для этого нужны и Пе-8. Пока что разведывательные эскадрильи оснащены «Каталинами» и МБР-2, которые посылать искать японские авианосцы, это просто на убой, и погибнут зря, и задание не выполнят. Ту-2Р лучше, но у них все же дальности не хватает, и высоты. Ну и такая деталь — Пе-8 на десяти километрах может и над японской территорией пролететь, с высокой вероятностью примут за американца, особенно если мы будем все отрицать.

— Ну, если сведения оттуда, и вы отвечаете за свои слова, товарищ Лазарев — произнес Сталин — товарищ Голованов, есть мнение, что моряков следует уважить. Дайте им эскадрилью Пе-8, с экипажами — ведь насколько мне известно, в авиации флота нет летного состава, подготовленного для четырехмоторных бомбардировщиков? Я тоже читал доклад товарища Зозули, и помню информацию из того источника, с какой пользой американцы применяли дальнюю воздушную разведку на тихоокеанском театре. Нам ведь жизненно важно будет вовремя обнаружить, когда японский флот будет готов вмешаться. Товарищ Голованов, может быть, имеет смысл и Не-277 на флот дать, хотя бы в малом числе. Сколько их у вас уже есть, и немецкие товарищи обещают поставить?