Некоторые вопросы теории катастроф Пессл Мариша

Глава 30. «Полночный заговор», Смок Уайанок Харви

Я была потрясена до глубины души: оказывается, самое обидное, что о тебе могут сказать, – это что ты отвратно целуешься.

По идее, куда страшней, если назовут предательницей, лицемеркой, стервой, шлюхой или еще каким-нибудь нехорошим человеком. Или хоть просто ябедой, дешевкой, чокнутой. Но нет, даже «никакая в постели» не так ужасно – у каждого может случиться неудачный день, и даже такой рысак-чемпион, как Счастливей Некуда, выигравший в 1971 году и Дерби, и Прикнесс, может вдруг на Бельмонтских скачках прийти последним.[461] Но когда ты целуешься до того отвратно, что тебя сравнивают с тунцом, – ничего хуже вообразить невозможно, потому что это значит, в тебе нет страсти, а человек без страсти… Такому лучше сразу сдохнуть.

Я шла домой пешком (4,1 мили) и всю дорогу снова и снова прокручивала в голове унизительные слова (на замедленной перемотке, чтобы как следует прочувствовать и перестрадать каждый свой аут, офсайд и неточный пас). Дома забилась к себе в комнату и разрыдалась – до икоты, до головной боли; казалось бы, так можно оплакивать только смерть близкого человека, неизлечимую болезнь или конец света. Больше часа я ревела в мокрую, осклизлую подушку. Темнота, разрастаясь, наполнила комнату, за окнами притаилась ночь. Наш дом, изысканный безлюдный особняк номер 24 по Армор-стрит, словно ждал, когда я успокоюсь, – так летучие мыши ждут захода солнца, так оркестр ждет дирижера.

С чугунной головой и опухшими красными глазами я поплелась вниз. Прослушала на автоответчике папино сообщение, что он сегодня ужинает с Арни Сандерсоном, вытащила из холодильника шоколадный торт из кондитерской «Стоунроз» (купленный папой в рамках целевой программы «Подбодрим Синь») и, прихватив с собой вилку, отнесла торт в свою комнату.

– Свежие новости на сон грядущий! – пропела у меня в голове воображаемая Черри Джеффрис. – Тайна убийства Ханны Шнайдер, сорока четырех лет, ошибочно принятого за самоубийство полицией округа Слудер, наконец раскрыта! И раскрыла ее не полиция, не национальная гвардия, не охрана заповедника, не ФБР, не ЦРУ, не Пентагон, не служебные собаки, не экстрасенсы, не ясновидящие, не супергерои и не марсиане, а всего лишь отважная ученица местной школы «Сент-Голуэй» Синь Ван Меер – обладательница сногсшибательного интеллекта. Ее ай-кью равен ста семидесяти пяти! Невзирая на противодействие учителей, других учеников и даже собственного отца, школьница распутала тонкую ниточку, ведущую к убийце. Сейчас преступник задержан и ожидает суда. Мисс Ван Меер, получившая прозвище Сэм Спейд[462] В Юбке, неоднократно появлялась в качестве гостьи разнообразных ток-шоу, от «Опры» и «Лено» до программ «Сегодня» и «Точка зрения»[463], ее портрет помещен на обложку журнала «Роллинг стоун», и мало того – ее пригласили в Белый дом, где за обедом президент Соединенных Штатов предложил мисс Ван Меер, несмотря на ее юный возраст, выступить в качестве американского посла во время кругосветного турне доброй воли, призванного способствовать делу мира и свободы во всем мире. И все это – накануне зачисления в Гарвард! Боже, это что-то! Правда, Норвел? Норвел?

– А-а… Да-да.

– Вот доказательство, что наш мир пока еще не катится в пропасть. Потому что не перевелись настоящие герои и мечты действительно сбываются!

У меня просто не оставалось другого выхода, кроме как последовать примеру старшего инспектора Карри. Когда расследование заходило в тупик – например, на стр. 512 книги «Спесь единорога» (Лавель, 1901), – когда «все двери прочно заперты и все люки в подвале закрыты на засов, нам с вами, любезный мой Хорэс, остаются лишь слабые потуги отыскать корень зла, подобно тому как бездомный пес, бродя по каменным городским улицам, роется в отбросах, надеясь наткнуться на огрызок баранины, выброшенный каким-нибудь торговцем или стряпчим. Однако есть еще надежда! Помните, друг мой: бродячий пес ничего не упускает! В минуту мучительных сомнений возвращайтесь к жертве! Она укажет вам путь».

Я достала стопку ярко-розовой бумаги для заметок, форматом пять на семь дюймов, и составила список друзей Ханны – тех немногих, о ком я знала. Покойный Смок Харви и его семья в Финдли, Западня Виргиния; коллега-волонтер из приюта для бездомных животных – Ричард-не-знаю-фамилии, живет на ферме, где разводят лам; Эва Брюстер; Док и другие мужчины из Коттонвуда (хотя их вряд ли можно назвать друзьями, скорее знакомыми).

В целом улов довольно скудный.

Тем не менее я решила (несколько нахально) приступить к делу, начиная с самого первого пункта – с семейства Харви. Побежала к папе в кабинет, включила его ноутбук и в поисковике Worldquest набрала имя Смока.

Сведений о нем не оказалось. Зато нашлись пятьдесят девять других Харви и упоминание о некой Аде Харви, проживающей в городе Финдли, – по рекламной ссылке www.netvoedelo.com. Одну из дочерей Смока звали Адой; Ханна рассказывала о ней во время того обеда в ресторане «Гиацинтовая терраса» (я запомнила, потому что этим именем называется одна из папиных любимых книг: «Ада, или Радости страсти» Набокова [1969]). Заплатив сайту всего лишь 89 долларов и 99 центов, я могла бы получить не только номер домашнего телефона Ады, но и ее адрес, дату рождения, информацию о том, привлекалась ли она к уголовной ответственности, и снимок, сделанный со спутника. Я решила потратить восемь долларов на номер телефона и тем ограничиться. Сбегала в папину комнату и взяла одну из запасных карточек «Мастеркард» из прикроватной тумбочки.

Вернувшись к себе, я составила список вопросов. Он занял еще три листка розовой бумаги – каждый листок я аккуратно надписала: «ЗАМЕТКИ ПО ДЕЛУ». Проверив и перепроверив список, я спустилась в библиотеку, открыла папину бутылку бурбона пятнадцатилетней выдержки «Джордж Т. Стэгг» и хлебнула прямо из горлышка (я еще не вполне освоилась с работой детектива, да и какой сыщик не прикладывается к бутылке?). Опять вернулась к себе и еще пару минут собиралась с духом. «Девки, представьте себе стальную кровать, на которой лежал жмурик; вот такими вы должны быть!» – говорит своим нерешительным коллегам, сплошь мужчинам, детектив Бадди Миллс в книге «Последний наезд» (Наббс, 1958).

Я набрала номер. Трубку сняли после третьего звонка. Женский голос:

– Алло?

– Позовите, пожалуйста, Аду Харви…

– Я у телефона. Кто говорит?

У нее был наводящий ужас голос южанки времен до Войны Севера и Юга – гордый, решительный и сверхъестественно старческий (морщинки и трясущиеся руки, и безразлично, сколько человеку лет на самом деле).

– Э-э, здравствуйте, меня зовут Синь Ван Меер, и я…

– Большое спасибо, меня это не интересует.

– Подождите, я не из рекламного агентства!

– Спасибо, ничего не нужно…

– Я друг Ханны Шнайдер!

В трубке ахнули, словно я воткнула шприц Аде в руку. Несколько секунд молчания, потом гудки.

Я, ничего не понимая, нажала кнопку повторного вызова.

На этот раз трубку сняли мгновенно. Я слышала на заднем плане звук телевизора – шла старая мыльная опера, женский голос: «Блейн», «Как ты могла?», а потом Ада Харви, не говоря ни слова, швырнула трубку.

На четвертой попытке я выслушала пятнадцать гудков, затем включилось сообщение, что телефон абонента не отвечает.

Я выждала десять минут, съела немножко шоколадного торта и попробовала в пятый раз. Ада ответила после первого звонка:

– Что за наглость! Если вы не прекратите, я пожалуюсь куда следует!

– Я не друг Ханны Шнайдер.

– Да ну? Кто же тогда?

– Я учени… Я следователь! – торопливо поправилась я. – Частный детектив, работаю на… – Отчаянно шаря взглядом по книжной полке, я остановилась между «Анонимом» (Фелм, 2001) и «Вечеринкой третьей степени» (Гроно, 1995). – На третье лицо, которое желает остаться неизвестным. Вы мне очень поможете, если ответите на несколько вопросов. Это займет не больше пяти минут!

– Частный сыщик? – переспросила она.

– Да!

– Ну, тогда Господь Бог носит галифе и гамаши. Сколько тебе лет, девочка? Голос как у младенца.

Папа говорил, что о человеке можно многое узнать по голосу в телефонной трубке. Насколько я могла судить, Аде было немного за сорок и она носила коричневые туфли на плоской подошве, с кожаными кисточками, похожими на крошечные метелки.

– Мне шестнадцать, – честно призналась я.

– И на кого, говоришь, ты работаешь?

Врать дальше было бесполезно. Как говорил папа: «Радость моя, у тебя каждая мысль марширует в голосе, как на параде, с транспарантом в руках».

– На себя. Я учусь в «Сент-Голуэе» – школе, где Ханна преподавала. Простите, что соврала! Я очень боялась, что вы опять повесите трубку… Вы – моя единственная ниточка! Я разговаривала с вашим отцом в тот вечер, когда он погиб. Мне он показался обаятельным человеком. Грустно, что с ним такое случилось.

Конечно, отвратительно припутывать к делу умерших родственников ради достижения собственных целей. Помяни кто-нибудь моего папу в качестве покойника, я бы все рассказала как миленькая. А что делать? Ада явно колебалась, не отключиться ли снова и оставить трубку снятой, чтобы я больше не могла позвонить.

– Я надеялась, – продолжала я дрожащим голосом, – раз вы и ваш отец дружили с Ханной…

– Дружили?! – Она выплюнула это слово, будто кусок протухшего авокадо. – Мы никогда не дружили с этой женщиной!

– Ой, простите… Я думала…

– Напрасно думала!

Если прежде ее голос напоминал карликового пуделя, теперь это был ротвейлер. Больше Ада ничего не прибавила. «Дама-кремень», как выражаются полицейские.

– Значит, э-э, мисс Харви…

– Я – Ада Роуз Харви Лоуэлл.

– Миз Лоуэлл, так вы вообще не были знакомы с Ханной Шнайдер?

Она опять молчала. На заднем плане гремела реклама какого-то автомобиля.

Я торопливо нацарапала в «ЗАМЕТКАХ ПО ДЕЛУ», против четвертого вопроса «В каких отношениях вы были с Ханной Шнайдер?» – «Никаких?» и уже собиралась перейти к пятому вопросу «Знали ли вы о том, что она собирается в поход с группой школьников?», но тут Ада вздохнула и заговорила:

– Ты не знаешь, какая она была.

Пришла моя очередь молчать. В научно-фантастических боевиках бывают такие моменты, когда один персонаж собирается открыть другому персонажу, что их противник – «внеземного происхождения». Сердце у меня колотилось, точно похоронный марш вуду в Новом Орлеане.

– А что ты знаешь, вообще? – спросила она с нетерпением.

– Знаю, что она была учительницей, – чуть слышно ответила я.

– Гм.

– Я знаю, что ваш отец Смок был раньше финансистом, но отошел от дел…

– Мой отец был журналистом и занимался журналистскими расследованиями, – поправила она (см. «Южная гордость» в кн. «Печенье с пастилой и вечное проклятие», Уайетт, 2001). – Тридцать восемь лет он был банкиром, а потом наконец смог позволить себе уйти в отставку и заняться своим любимым делом: писательством. И расследованием настоящих преступлений.

– Он ведь написал книгу, да? Д-детектив?

– «Заговор Долорозо» – не детектив, это документальная история о незаконных мигрантах в Техасе, о коррупции и контрабанде наркотиков.

Слово «мигранты» она безжалостно скомкала, так что получилось нечто вроде «мгранты».

– Книга пользовалась огромным успехом! Что еще тебе известно?

– Я… Я знаю, что ваш отец утонул в бассейне на вечеринке у Ханны.

Ада снова ахнула – на этот раз так, словно я дала ей пощечину на виду у сотни гостей на светском приеме.

– Мой отец не утонул! – Голос у нее стал невыносимо пронзительным, словно кто-то царапает накладными ногтями туго натянутые колготки. – Да ты хоть представляешь, кем был мой отец?

– Простите… Я не хотела…

– В четыре года он катался на трехколесном велосипеде и попал под трактор. Когда служил в Корее, получил перелом позвоночника. Вылетел в машине с моста и в воде выбрался через окошко, как в кино. Однажды его укусил доберман, в другой раз – гремучая змея. У побережья Индонезии на него напала акула, но он вспомнил передачу на канале «Природа» и стукнул акулу кулаком по носу – именно это всем советуют делать, но обычно люди не решаются. А Смок решился. И ты мне будешь говорить, якобы он погиб оттого, что добавил к своим обычным таблеткам каплю «Джека Дэниэлса»? Дикость какая! Он уже полгода принимал это лекарство, и никаких побочных эффектов не было! Ему шесть пуль всади прямо в лоб, он бы и глазом не моргнул, помяни мое слово…

К моему ужасу, на последнем слове голос Ады сорвался – и, похоже, очень основательно. Я не уверена, но, по-моему, она еще и заплакала – страшный звук задавленных рыданий смешался с бормотанием телевизора, так что невозможно отличить реальную драму от телевизионной. Очень может быть, что на самом деле Ада сказала: «Трэвис, я не стану лгать», а на экране актриса, не Ада, горько плакала о своем умершем отце.

– Простите, – сказала я. – Теперь я совсем запуталась…

– Я сама только потом сопоставила. – Она шмыгнула носом.

Я еще подождала, давая ей время кое-как заштопать дырку в голосе.

– Что вы… сопоставили?

Ада кашлянула.

– Ты знаешь о «Ночных дозорных»? Нет, конечно, не знаешь… Ты и своего-то имени не знаешь, наверное…

– Вообще-то, знаю. Мой папа преподает политологию.

Ада удивилась – а может, и обрадовалась.

– О?

– Это радикальная группа, но нет уверенности, существовали они на самом деле или нет, если не считать одного-двух инцидентов в начале семидесятых. Это скорее была красивая идея: сражаться против жадности.

Я перефразировала кусочек статьи «Краткая история американского революционного движения» (см. Ван Меер, «Федеральный форум», т. 23, № 9, 1990).

– Одного-двух инцидентов, – повторила Ада. – Ясно. Значит, ты знаешь о Грейси.

– Он основал группу. Но он же умер?

– Джордж Грейси, – медленно проговорила Ада, – единственный известный участник, не считая еще одного человека. ФБР и по сей день его ищет. В семидесятом… Нет, в семьдесят первом году он убил сенатора от Западной Виргинии – подложил в его машину самодельную бомбу, сделанную из отрезка трубы. Год спустя взорвал здание в Техасе. Погибли четыре человека. Его успели записать на видео, полицейский художник нарисовал портрет, но Грейси как сквозь землю провалился. В восьмидесятых в Англии взорвали дом. Самодельное взрывное устройство. Были сведения, что Грейси жил в этом доме, поэтому и решили, что он мертв. Разрушения были такие, что личность погибших установить не удалось даже по зубам. Знаешь, когда сверяют с записями зубного врача…

Она помолчала немного.

– Убитого сенатора звали Майкл Маккаллох – он приходился Дабсу дядей по материнской линии, а мне – двоюродным дедушкой. Случилось это в Миде, двадцать минут езды от Финдли. Дабс говорил нам, детям: на край земли побежал бы, лишь бы притянуть этого сукина сына к ответу. А когда он утонул, все поверили полиции – говорили, он перебрал – и вот пожалуйста, несчастный случай. Только я не верила! Всю ночь листала его черновики, хоть Арчи и ругался, называл меня ненормальной. Но потом наконец-то все сошлось, одно к одному. Я показала Арчи и Кэлу. А она, конечно, догадывалась, что мы поймем, оттого и повесилась. Мы бы обязательно обратились в ФБР. Ей пришлось выбирать – смерть или тюрьма.

– Я не понимаю…

– Полночный заговор, – тихо произнесла Ада.

Следить за ее логикой было все равно что пытаться невооруженным глазом проследить, как электрон вращается вокруг атомного ядра.

– Что такое «Полночный заговор»?

– Его будущая книга, о Джордже Грейси. Он собирался так ее назвать. Она бы стала бестселлером. Смок выследил Грейси прошлой весной, в мае. Тот жил на райском острове под названием Паксос, как сыр в масле катался.

Ада судорожно перевела дух.

– Ты не представляешь, что мы почувствовали, когда нам позвонили из полиции и сообщили об отце. Мы его буквально позавчера видели на крестинах Гладиолуса, и вот его уже нет. О Ханне Шнайдер мы и слыхом не слыхали. Сперва решили, это та скандальная разведенная дама, которую в Конном клубе выбрали казначеем, на свою голову, но ту зовут Ханна Смитерс. Тогда мы подумали, может, это родственница Гретхен Петерсон, с которой Дабс ходил на благотворительный вечер, но та оказалась Лиззи Шелдон. И вот… – Ада уже махнула рукой на знаки препинания, а заодно и на паузы; слова спешили в телефонную трубку, обгоняя друг друга. – Два дня голову ломали, а потом Кэл посмотрел на фотографию, которую прислали из полиции по моей просьбе, и что бы ты думала? Он вспомнил, как эта женщина заговорила с Дабсом в магазине здорового питания. Они тогда возвращались с «Автовыставки – четыре тысячи», дело было в июне, то есть месяц спустя после поездки на Паксос. Кэл говорит, Дабс в магазин зашел за жвачкой, а эта дамочка к нему и подрулила. У Кэла фотографическая память. Он сказал: «Она, точно». Высокая брюнетка, лицо сердечком, словно коробка конфет на День святого Валентина – а это у Дабса любимый праздник был. Она спросила, как проехать в Чарльстон, они разговорились – Кэл даже из машины вылез и пошел за Дабсом. Вот и все. Мы нашли ее адрес в его телефонной книжке. По записям в телефонной компании установили, что он ей звонил раз или два в неделю. Она мастерски разыграла свою партию. После моей матери он ни с кем не встречается… Я все еще говорю о нем в настоящем времени! Арчи говорит, надо с этим бороться.

Она снова трудно вздохнула и продолжила свой рассказ. А мне представлялись мелкие садовые паучки – нет чтобы развесить паутину скромненько в уголке, плетут на самом виду и такую огромную, что в нее два африканских слона поместятся. Мы с папой наблюдали за таким паучком, сидя на крыльце в Говарде, штат Луизиана. Раз за разом ветер обрывал паутину или она сама рвалась, провисая между двумя ложноклассическими колоннами, а паучок упорно продолжал работу, и шелковая паутинка трепетела, словно зубная нить на ветру. «Он пытается собрать мир воедино, – сказал папа. – Сшивает, как умеет».

– Мы до сих пор не знаем, как она это провернула, – говорила Ада. – Отец весил двести сорок фунтов[464]. Наверняка она его отравила… Впрыснула ему какую-нибудь гадость – может, цианистый калий. Между пальцами ног, наверное… Полицейские клянутся, что внимательно его осмотрели и никаких следов не нашли. Не понимаю, как это может быть. Виски он уважал, врать не стану. А тут еще и лекарство…

– Какое лекарство?

– «Минипресс», от давления. Доктор Никсли предупреждал, что оно не сочетается с алкоголем, но отец уже выпивал раньше, и ни разу никаких последствий. Когда он только начал принимать эти таблетки, дело было на благотворительном вечере в «Червонном короле» – сам доехал домой, и все нормально обошлось, я видела. А не то я бы ему устроила… Хотя он слушать бы не стал.

– Ада, подождите… – Я говорила шепотом, как в библиотеке. – Я все-таки не понимаю, как Ханна смогла бы…

– Ей Грейси приказал убить Смока. Точно так же, как и других. Понимаешь, она их соблазняла.

– Но…

Ада меня перебила:

– Она и есть еще один человек. Еще один участник «Ночных дозорных» – или ты не слушала?

– Но я говорила со следователем, за ней не числится никаких преступлений…

– На самом деле ее зовут не Ханна Шнайдер. Она присвоила имя несчастной пропавшей девушки из детского дома в Нью-Джерси. Много лет выдавала себя за нее. А в действительности она – Кэтрин Бейкер, и ее разыскивает ФБР за убийство полицейского. Где-то в Техасе. Два выстрела, прямо между глаз. Смок не догадался, потому что никто точно не знает, как выглядит Кэтрин Бейкер, тем более сейчас. Есть очень старый набросок, сделанный по показаниям свидетелей. В восьмидесятые все выглядели по-дурацки – знаешь, эти ужасные запоздалые хиппи. На рисунке у нее светлые волосы и голубые глаза. У Смока хранился этот набросок среди материалов по делу Джорджа Грейси. Но он очень приблизительный. Такой можно с кого угодно нарисовать, хоть с меня.

– А вы не могли бы прислать мне копию этих материалов? Для исследования?

Ада шмыгнула носом. Она не сказала, что согласна их прислать, но я все-таки назвала свой почтовый адрес. Мы обе помолчали. На заднем плане отыграла финальная музыка мыльной оперы и вновь заверещала реклама.

– Как я жалею, что меня там не было, – тихо проговорила Ада. – У меня шестое чувство. Если бы я поехала с ним на автомобильную выставку, я бы не отпустила его одного за жвачкой. Мы пошли бы вместе, и я бы сразу ее раскусила. Конечно, выкомаривалась там перед ним в облегающих джинсах, в темных очках, якобы случайная встреча… Кэл клянется, что еще за пару дней до того ее видел, когда они со Смоком покупали свиные ребрышки в «Уинн-Дикси». Она прошла мимо них с пустой тележкой, разряженная, как на светский раут, посмотрела Кэлу в глаза и улыбнулась, как сам дьявол. Конечно, тут невозможно знать наверняка. По воскресеньям в супермаркете толпа народу…

– Что вы сказали?

Ада смолкла. Видимо, ее удивил мой изменившийся голос.

– Я говорю, невозможно знать наверняка…

Я, сама не отдавая себе отчета, повесила трубку.

Глава 31. «Че Гевара говорит с молодежью», Эрнесто Гевара де ла Серна

У «Ночных дозорных» было много названий. В Германии – Nchtlich, или «Ноктюрн», а также Nie Schlafend – «Неспящие». По-французски – Les Veilleurs de Nuit. Точно неизвестно, сколько было людей в организации в период ее расцвета, – предположительно, между 1971-м и 1980 г. По одним сведениям – двадцать пять человек на всю Америку, по другим – тысячи в разных странах земного шара. Правды мы, возможно, никогда не узнаем. Во всяком случае, сейчас эту группу обсуждают намного оживленнее, чем в период ее активной деятельности (поиск по интернету выдает более ста тысяч ссылок). Такая популярность – отчасти в качестве урока истории, отчасти красивой легенды – свидетельствует о том, что и в наши дни, при всей раздробленности и циничности общества, живы идеалы Свободы, жива мечта об освобождении всех людей, вне зависимости от расы и вероисповедания.

Ван Меер.Nchtlich. Распространенные мифы о борцах за свободу,«Федеральный форум», т. 10, № 5, 1998

Папа вырастил меня скептиком – человеком, которого могут убедить только «факты, выстроившиеся в ряд, словно тацовщицы кордебалета». Поэтому я не верила Аде – пока та не описала случай в супермаркете (или даже чуть раньше, когда она сказала про темные очки и облегающие джинсы). С тем же успехом речь могла идти не о Смоке, а о нас с папой в сентябре, когда я впервые увидела Ханну в отделе замороженных продуктов.

И как будто этого мало, она еще приплела дьявола с его ухмылкой, а когда человек с таким явным южным акцентом говорит о дьяволе, неизбежно возникает чувство, что он знает нечто особенное, тебе неизвестное. Как писал Ям Честли в своей книге «Южные аристократы» (1979): «Две вещи Юг знает до тонкости: хлопок и Сатану» (стр. 166). Повесив трубку, я среди подползающих теней уставилась на «ЗАМЕТКИ ПО ДЕЛУ», на которых успела накорябать хокку в стиле инспектора Коксли (НОЧНЫЕ ДОЗОРНЫЕ КЭТРИН БЕЙКЕР ГРЕЙСИ).

Моя первая мысль была: папа убит.

Наверное, он тоже работал над книгой о Грейси – а значит, он тоже был мишенью Кэтрин Бейкер. Иначе почему Ханна подстроила встречу в магазине, как со Смоком Харви? Это единственное логичное объяснение! А если и не работал над книгой («Боюсь, на еще одну книгу у меня пороху не хватит», – признался он как-то в настроении «бурбон»), то готовил статью или там лекцию.

Я бросилась к выключателю. В ярком свете лампы тени вмиг попрятались по углам, как вышедшие из моды черные платья в универмаге. Я напомнила себе, что Ханна мертва (пирожок несомненной истины). Папа в полной безопасности, ужинает себе с профессором Арни Сандерсоном в итальянском ресторане «Пицца Питти», в самом центре Стоктона. И все равно, мне было необходимо услышать его шершавый наждачный голос, его «Радость моя, не смеши». Я сбежала вниз по лестнице и схватилась за телефонный справочник. (Мобильного у папы не было. «Чтобы меня кто угодно мог дергать в любое время дня и ночи, как какого-нибудь болвана из отдела по работе с клиентами? Нет уж, благодарствую!»)

В ресторане папу вычислили быстро: не так много людей ходят весной в ирландском твиде.

– Радость моя? – Он явно встревожился. – Что случилось?

– Ничего… То есть все. У тебя все нормально?

– В смысле? Да, конечно. В чем дело?

– Да ни в чем. – Тут во мне проснулась паранойя. – Этому Арни Сандерсону доверять можно? Ты лучше приглядывай за своей тарелкой. И в уборную не отходи…

– Что?!

– Я узнала всю правду о Ханне Шнайдер – почему ее убили… Или она сама себя убила… В этом я еще не разобралась, но я знаю причину!

Папа долго молчал. Наверное, ему уже надоело слышать это имя, да и не поверил он мне. Как тут поверить – я задыхалась, как ненормальная, сердце колотилось, точно алкаш в тюремной камере.

– Радость моя, – мягко сказал он наконец. – Я сегодня заезжал домой, оставил кассету с «Унесенными ветром». Посмотри кино, отрежь себе кусочек торта. Я через час буду.

Он начал еще что-то говорить – начиналось со слова «Ханна», но оно застряло у папы во рту. Он, кажется, боялся, что, произнеся это имя, поощрит мои безумства.

– У тебя там точно все в порядке? Я могу и сейчас уйти.

– Нет-нет, все в норме. Поговорим, когда ты приедешь.

Я повесила трубку. Папин голос подействовал на меня, как ледяной компресс – на вывихнутую лодыжку; сразу полегчало. Я собрала «ЗАМЕТКИ ПО ДЕЛУ» и отправилась в кухню сварить себе кофе.

«Опыт, интеллект, заключение судмедэксперта, улики, отпечатки пальцев – это, конечно, имеет значение, – говорила следователь Кристина Верико на стр. 4 „Последнего мундира“ [1982]. – Но самый необходимый элемент в раскрытии преступления – чашечка хорошего кофе, французской обжарки или колумбийская смесь».

Записав еще несколько деталей из разговора с Адой, я снова побежала в папин кабинет, по дороге всюду включая освещение.

Папа написал о Ночных дозорных всего одну статью, ее опубликовали в 1998 году: «Nchtlich. Распространенные мифы о борцах за свободу». Для семинаров по гражданским войнам он иногда еще включал в список обязательного чтения более развернутое исследование их методов – статью из книги Герберта Литтлтона «Анатомия материализма» (1990): «„Ночные дозорные“ и мифологические принципы практических преобразований». Обе статьи я без труда отыскала на книжной полке (если в каком-нибудь номере «Федерального форума» выходила папина статья, он всегда покупал пять экземпляров, как начинающая актриса скупает журналы со своей фотографией в разделе светских новостей).

Я села читать за папин письменный стол. Слева от ноутбука лежала пухлая стопка блокнотов и аккуратно сложенных иностранных газет. Из любопытства я их пролистала, с трудом разбирая папин почерк, похожий на колючую проволоку. Увы, тема этих записей никак не была связана с Джорджем Грейси и «Ночными дозорными» (слишком уж сверхъестественное вышло бы совпадение с историей Смока). В них шла речь о папиной излюбленной теме – гражданских волнениях в Демократической Республике Конго и других центральноафриканских странах. «Когда прекратится истребление? – вопрошали коряво переведенные заголовки передовиц в малотиражной кейптаунской газетке „Африкаан Ньюс“. – Где ты, защитник свободы?»

Я вернула бумаги на место, тщательно уложив их в исходном порядке, а то папа чует, что кто-то шуровал на его столе, как собака чует страх. Затем я приступила к методичному изучению вопроса о «Ночных дозорных» (или Mai addormentati[465] – так их называли по-итальянски, или  – по-японски). Прежде всего я прочла папину статью, а после нее – длиннющую 19-ю главу в книге Литтлтона и наконец включила ноутбук – посмотреть, что говорят об этой организации в интернете.

С 1998 года интерес к ней вырос необычайно; вместо ста тысяч ссылок поиск выдал полмиллиона. Я проглядела, сколько смогла, не отвергая ни явно предубежденных высказываний, ни преувеличенно-романтических, ни очевидно безосновательных гипотез («Под сенью предрассудков иногда расцветает истина», – говорил папа). Энциклопедии, учебники истории, сайты о политике, левацкие блоги, странички коммунистов и неомарксистов (мне особенно понравился сайт www.volosatik.co – с намеком на львиную гриву Карла Маркса), сайты анархистов и заговорщиков, сайты, посвященные картелям, сектам, супергероям, городским легендам, организованной преступности, Оруэллу, Малкольму Иксу[466], Эрин Брокович[467] и какой-то никарагуанской группе под названием «Рыцари Че». «Ночные дозорные» оказались похожи на Грету Гарбо, когда она перестала сниматься в кино: загадочные, неуловимые, все хотят о них что-нибудь узнать и не могут.

На то, чтобы все просмотреть, у меня ушел час. Глаза опухли, в горле пересохло. Я чувствовала себя предельно вымотанной и в то же время – до неприличия живой. В голове все кружилось, как та ярко-зеленая стрекоза, что влетела папе в волосы на озере Пеннебейкер, – он тогда заплясал, как марионетка, и с криком «А-а-а!» вломился в толпу старикашек с желтыми козырьками, напоминающими нимб Христа на старинных фресках.

Сердце у меня заходилось от азарта – и не только потому, что я теперь много знала о «Ночных дозорных», прямо хоть лекции читай вместо папы толпе лохматых студентов, и не потому, что рассказ Ады Харви при тщательной проверке держался мертво, как британская блокада немецких судов в Битве за Атлантику во время Первой мировой. И не в том даже, что все странности Ханны Шнайдер, все ее вранье и необъяснимые поступки вдруг отверзлись, точно саркофаг фараона Хетераамеса в 1927 году, когда Карлсон Кей Мид исследовал захоронение с мумиями в Долине Царей[468] (теперь я впервые могла, присев на корточки, поднести походный фонарь к лицу Ханны и рассмотреть его во всех подробностях).

Нет, тут было кое-что еще. Папа описывал это чувство, рассказывая о последних часах жизни Че Гевары: «Есть нечто опьяняющее в мечте о свободе и в людях, которые ради нее готовы рисковать жизнью, особенно в наше тусклое время, когда большинство граждан еле-еле способны оторвать зад от дивана ради доставленной пиццы».

Я решила задачу!

Самой не верится. Я отыскала значения переменных x и y (при существенном участии Ады Харви; я не настолько тщеславна, как некоторые математики, жаждущие единолично красоваться в анналах истории). Меня переполняли ужас и восторг, совсем как Эйнштейна в 1905 году в швейцарском городе Берне, когда он проснулся от кошмара: две звезды, пульсируя, столкнулись друг с другом и породили странные волны в космическом пространстве. Это видение стало отправной точкой для создания общей теории относительности.

– Это пыло самое утифительное, страшное и прекрасное зрелише, – говорил потом Эйнштейн.

Я снова бросилась к книжной полке и на этот раз вытащила трактат полковника Хелига об убийстве: «Незримые козни» (1889). Быстро перелистала (книга была очень старая, страницы с первой по двадцать вторую отделились от корешка, осыпаясь бумажной перхотью). Я выхватывала из текста пассажи, способные пролить последнюю недостающую лужицу света на открытую мною истину – захватывающий и, несомненно, опасный Новый мир.

На сайте www.dobryebuntari.net/nw был описан эпизод, в котором «Ночные дозорные» раскрывались с неожиданной стороны (папа усмотрел бы здесь очередное подтверждение тому, что «всякую легенду, словно тренч, можно использовать как во благо – для защиты от дождя, так и во зло – чтобы бегать по парку и пугать детей». Там рассказывалось, что 14 января 1995 года двое восьмиклассников, проживающих в благополучном пригороде Хьюстона, совершили совместное самоубийство. Одна из самоубийц, тринадцатилетняя девочка, написала предсмертную записку и выложила ее в интернет. На пугающе миленьком листочке розовой бумаги с изображением радуги девчачьим почерком было написано: «Мы уничтожаем себя во имя „Ночных дозорных“. Пусть наши родители поймут, что их деньги – грязные. Смерть нефтяным свиньям».

Создатель сайта (при нажатии кнопки «Подробней о Рэнди» появлялось изображение тощего, лохматого, как мамонт, субъекта неопределенных лет, с плотно сжатыми, будто застегнутыми на молнию, губами) возмущался, что «наследие» «Ночных дозорных» извращают подобным образом, ведь «ни в одном их манифесте нет призывов убивать себя из-за того, что ты богат. Они – борцы против капиталистической эксплуатации, а не убогие сектанты из группы Мэнсона». Как известно, девиз «Смерть свиньям» был написан кровью на двери дома на Сьело-драйв[469] (см. «Черный дрозд поет ночью. Биография Чарльза Майлза Мэнсона», Айвис, 1985, стр. 226).

Если верить большинству источников, Рэнди был прав: ни в одном из манифестов «Ночных дозорных» не было призывов к самоубийству по каким бы то ни было причинам. Строго говоря, они и манифестов никаких не оставили, равно как и памфлетов, брошюр, тезисов, аудиозаписей и пламенных статей с изложением своей программы. (Папа бы одобрил: «Если бунтари не делают широковещательных заявлений о своих намерениях, их враги никогда не будут знать наверняка, против кого они борются».) Единственное бумажное свидетельство существования организации – тетрадный листок, датированный 9 июля 1971 года, с записью о рождении «Ночных дозорных» – какими их знали страна, полиция и ФБР. Новорожденному никто не обрадовался – у властей и так забот хватало: тут тебе и «Синоптики», и «Черные пантеры», и «Студенты за демократическое общество»[470], и прочие, как выражался папа, «укуренные хиппи»).

В тот июльский день 1971 года полицейский в городе Мид, Западная Виргиния, обнаружил вышеупомянутый листок, прилепленный скотчем к столбу в богатом квартале Марлоу-Гарденс, в десяти шагах от того места, где взорвался белый кадиллак «Флитвуд-75» сенатора Майкла Маккаллоха (сенатор, только севший в машину, погиб мгновенно).

Единственный манифест «Ночных дозорных» размещен на сайте www.mozgotrah.net/gg (как оказалось, Грейси не блистал излишней грамотностью): «Сегодня сдохнет жирный криводушный буржуй. – (Сенатор действительно весил триста фунтов, и не знаю, как насчет души, а позвоночник у него и правда был кривой – Маккаллох страдал сколиозом.) – Алчный толстосум, который богатеет страданиями женщин и детей. Поэтому я и многие со мной станем „Ночными дозорными“ и поможем избавить нашу страну и весь мир от капиталистической алчности, которая не уважает человеческую жизнь, подрываит демократию, лишает народ света, чтоб он жил как слепой».

Папа и Герберт Литтлтон сформулировали гипотезы о целях и задачах «Ночных дозорных», исходя из данных об убийстве 1971 года и взрыве офисного здания в центре Хьюстона 29 октября 1973 года. Литтлтон считал, что сенатор Маккаллох стал первой (насколько известно) жертвой, поскольку в 1966 году оказался замешан в громкую историю с токсичными отходами. На текстильной фабрике «Шохаук индастриз» в Западной Виргинии незаконно сбросили в реку Пули более семидесяти тонн токсичных отходов. К 1965 году резко выросло количество раковых заболеваний в шахтерских городках Бьюдд и Моррисвиль. Когда разразился скандал, Маккаллох – в то время занимавший должность губернатора – публично выразил скорбь и возмущение, а его героическое решение очистить реку, невзирая на расходы (которые легли на плечи налогоплательщиков), обеспечило Маккаллоху сенатское кресло на выборах в следующем году (см. статью «Губернатор Маккаллох навещает пятилетнего мальчика, больного лейкемией» в кн. «Анатомия материализма», Литтлтон, стр. 193).

Однако в 1989 году Литтлтон обнародовал факты, доказывающие, что на самом деле Маккаллох не только знал о готовящемся сбросе и его последствиях для населенных пунктов ниже по течению, но и получил солидную сумму за молчание – от 500 000 до 750 000 долларов.

Папа считал, что взрыв в Хьюстоне 1973 года продемонстрировал решимость «Ночных дозорных» вести войну против «капиталистической алчности и эксплуатации во всемирном масштабе». На этот раз мишенью стал не отдельный человек, а штаб-квартира корпорации «Оксико ойл энд газ» (ООГ). На этаж, где размещалось правление, подбросили взрывчатое устройство на основе азотнокислого аммония и дизельного масла. Выполнил это сам Джордж Грейси, переодетый электриком; на записях камеры наружного наблюдения видно, как он рано утром выходит из здания, а за ним следуют еще двое, в масках из вязаных шапок и кепках дворников; предположительно, один из них – женщина. При взрыве погибли три человека из руководства компании, в том числе ее давний президент Карлтон Уорд.

По мнению Литтлтона, причиной этой акции стало решение Уорда в 1971 году одобрить секретные меры по сокращению расходов, связанных с владениями «Оксико» в Южной Америке. В общих чертах, предполагалось прекратить бетонировать резервуары для отходов на нефтеперерабатывающем заводе в Эквадоре. «Наглядный пример пренебрежения человеческими жертвами ради повышения прибыли»: пусть отходы просачиваются в почву и отравляют окружающую среду, зато сэкономим по три доллара на баррель. К 1972 году в результате загрязнения был отравлен запас питьевой воды, которой пользовались более тридцати тысяч местных жителей, в том числе женщины и дети, а к 1989 году не только увеличилось количество раковых заболеваний и врожденных дефектов у детей – пяти местным племенам уже грозило вымирание (см. «Безногая девочка» в кн. «Анатомия материализма», Литтлтон, стр. 211).

Взрыв в Хьюстоне ознаменовал кардинальное изменение тактики «Ночных дозорных». Папа утверждал, что именно тогда «закончилась реальность плаксивых радикалов и началась легенда». Убийство руководящих сотрудников «Оксико» обескуражило секту (иные говорили, «уничтожило»). Политика компании в Южной Америке не изменилась после взрыва. Всего лишь усилили охрану, сотрудников заставляли проходить бесконечные проверки, многие потеряли работу. При взрыве погибла также ни в чем не повинная секретарша, мать четверых детей. Грейси вынужден был уйти в подполье. В предпоследний раз его видели в городе Беркли, штат Калифорния, в ноябре 1973 года – через месяц после хьюстонского взрыва. Он обедал в столовой неподалеку от университета. С ним была «неизвестная девочка-подросток, темноволосая, лет тринадцати-четырнадцати».

В начале своей деятельности «Ночные дозорные» были у всех на виду, – по крайней мере, их взрывы привлекали общее внимание. Однако в январе 1974 года Грейси и двадцать – двадцать пять его соратников решили в дальнейшем выполнять свои задачи незаметно, «без помпы», как говорил папа. Возможно, многие революционеры (и даже сам товарищ Че) назвали бы такой метод глупым и пораженческим. «Что такое гражданская война, если она не ведется открыто, шумно и красочно, поднимая массы на вооруженную борьбу?» – говорит Лу Суонн, простоватый папин коллега, автор благосклонно принятой читателями книги «Железная рука» (1999). «Украл мое заглавие», – мрачно заметил по этому поводу папа; сам он подобное решение считал весьма остроумным стратегическим ходом. В своих статьях папа не раз утверждал: «Если борцы за свободу вынуждены прибегнуть к насилию, это нужно делать втайне, только так можно достичь результата в долгосрочной перспективе» (см. «Ужас в Кейптауне», Ван Меер, «Федеральный форум», т. 19, № 13). (На самом деле идея папе не принадлежит; он ее сплагиатил из «Гримасы» [неизвестный автор, 1824].)

Года три или четыре «Ночные дозорные» тихо перегруппировывались, учились и набирали новых членов. «Число участников выросло в три раза – не только в Америке, но и в других странах», – сообщает голландский исследователь, владелец сайта De Echte Waarheid – «Подлинная правда». Организация превратилась в сложную сеть. В центре паутины – Грейси и другие так называемые «мыслители», а дальше многочисленные рядовые члены группы; многие ни разу даже не видели Грейси и друг друга.

«Никто не знает, чем занимались большинство участников», – пишет Рэнди на своем сайте www.dobryebuntari.net.

А вот я догадывалась чем. Чарли Квик в своей книге «Военнопленные. Почему в Южной Америке не прижилась демократия» (1971), неизменно входившей в папин список обязательного чтения, пишет, что для будущего борца за свободу необходим своеобразный период «вынашивания планов», когда он только «изучает своего врага – вплоть до того, что враг ест на завтрак, каким лосьоном для бритья пользуется и сколько у него волосков на большом пальце левой ноги». Я думаю, именно этим и поручили заниматься рядовым «дозорным» – собирать информацию о намеченных Грейси мишенях, с тщательностью и терпением коллекционера, подкарауливающего редкую бабочку. Например, Ханна, судя по ее рассказам в ресторане «Гиацинтовая терраса», досконально изучила Смока Харви; она знала историю его семьи времен Войны Севера и Юга, знала мельчайшие подробности о людях, которых никогда в жизни не встречала и, наверное, даже издалека не видела. Возможно, Грейси был вроде Гордона Гекко («Хочешь еще один шанс? Тогда прекращай болтать и начинай приносить пользу»), а рядовые члены организации – вроде Бада Фокса[471] («Утро провел в „Кан Зайдельман“ в отделе „мусорных“ облигаций… ланч в „Ле Сиркз“ с хорошо одетыми ребятами»).

Я быстренько добавила эти свои соображения к «ЗАМЕТКАМ ПО ДЕЛУ» и стала читать дальше.

Примерно в это же время организация отказалась от чересчур заметных и не приносящих практической пользы общих собраний – в марте 1974-го полиция чуть не захватила врасплох очередное сборище «Ночных дозорных» на заброшенном складе в городе Брейнтри, штат Массачусетс. Теперь они встречались более скрытно, один на один. По данным сайта www.zhitnepopravilam.net/gracey, встречи эти, как правило, начинались «в закусочной у шоссе или стоянки грузовиков, а затем продолжались в недорогой гостинице или мотеле, чтобы стороннему наблюдателю они казались обычным свиданием на одну ночь и не привлекали внимания» (я, конечно, чуть не запрыгала от радости, увидев этот комментарий, но заставила себя сосредоточиться и читать дальше).

По сведениям сайта www.vamnegovoryat.net/nchtlich, в начале 1978 года пошли слухи, будто бы «Ночные дозорные» возобновили свою деятельность. В то время один из руководителей «МФГ Холдингс» Питер Фицвильям погиб при пожаре у себя в поместье в Коннектикуте. Причиной пожара стала неисправность электропроводки. Фицвильям тайно вел переговоры о слиянии с компанией «Сав-Март» – сетью дешевых магазинов. После его смерти переговоры были прерваны, а в октябре 1980-го «МФГ» обанкротилась и цена ее акций упала до нуля. (Фабрики «МФГ» в Индонезии, нещадно эксплуатирующие работников, правозащитная организация «Глобальный гуманитарный надзор» причисляла к «самым бесчеловечным в мире».)

В 1982 году радикальную группу Грейси – на этот раз под именем Nie Schlafend – вновь широко обсуждали в журналах левого толка («Либерал» и еще какой-то «Ежеквартальный Контроль над разумом») в связи с гибелью за три месяца четырех руководящих работников, непосредственно отвечавших за конструирование и продажу модели «форд-пинто»[472]. Двое скоропостижно скончались от сердечного приступа (причем один из них, Хауи Макфарлин, был помешан на здоровом образе жизни и регулярно посещал спортзал), еще один нечаянно выстрелил себе в голову, а четвертый, Митчелл Кантино, утонул в собственном бассейне. При вскрытии уровень алкоголя в его крови оказался равен 2,5 промилле; также в организме обнаружили большую дозу метаквалона – снотворного, которое покойному прописал врач как средство от бессонницы и повышенной тревожности. Кантино в то время разводился с двадцатичетырехлетней женой. Та сообщила полиции, что он уже полгода встречается с другой женщиной.

«Говорил, что ее зовут Кэтрин. Влюбился без памяти. Я ее никогда не видела, знаю только, что блондинка. Я нашла светлые волосы на расческе, когда заезжала домой за вещами», – сказала полицейским бывшая жена Кантино (см. www.angelfire.com/save-ferris8os/pinto).

Полиця сочла, что Кантино утонул в результате несчастного случая. По данным следствия, в ночь происшествия он был дома один.

Именно в этот период, 1983–1987, начала складываться легенда о Кэтрин Бейкер. Ее называют Бражник Мертвая Голова, Мотылек или Die Motte[473] – так ее окрестили на гамбургском сайте анархистов (см. www.anarchieeine.de). (Как я поняла, у всех Ночных дозорных были прозвища. Грейси был Нерон, другие [настоящие их имена неизвестны] звались Бычий Глаз, Мохаве[474], Сократ и Франклин. Мотылька папа и Литтлтон почти не упоминают; она появляется в послесловии к работе Литтлтона, а папа говорит о ней в самом конце статьи, где речь идет о том, «какой огромной силой обладает сказка о свободе, когда борцам за справедливость приписывают атрибуты кинозвезд и персонажей комиксов». Я думаю, дело тут в том, что Грейси-то – личность вполне реальная, документально подтвержденная: турок по происхождению, вследствие какой-то травмы перенес операцию на бедренной кости, с тех пор у него правая нога на полдюйма короче левой… А Кэтрин Бейкер напоминает сюжет фильма-нуар или, вернее, детектив с запутанной интригой, невнятными хитросплетениями, логическими пробелами изложения и множеством следов, ведущих в никуда.

Кое-кто утверждал, что, строго говоря, она не принадлежала к числу «Ночных дозорных» (www.geocities.com/revolooshonlaydees). А что от города, где видели Грейси, до места совершенного ею преступления всего двадцать три мили (и два часа) – это случайно так совпало, и ФБР напрасно поторопилось усмотреть здесь «связь с экстремистами».

Невозможно узнать наверняка, была ли блондинка, замеченная вместе с Грейси 19 сентября 1987 года на автостоянке возле аптеки фирмы «Лорд» в Ариэле, штат Техас, той самой блондинкой, которую остановил патрульный на пустынном шоссе поблизости от Валлармо. Полицейский Болдуин Саллинс, пятидесяти четырех лет, сообщил по рации, что преследует синий «меркьюри-кугар» 1968 года, чтобы оштрафовать за неисправную заднюю фару. Что-то, видимо, показалось ему подозрительным – полицейский попросил женщину выйти из машины (если верить информации на сайте www.copkillers.com/cbaker87, он хотел заглянуть в багажник, где прятался Грейси). Кэтрин, в синих джинсах и черной футболке, выбираясь из-за руля, выхватила револьвер RG.22 – так называемый «револьвер субботнего вечера» – и дважды выстрелила полицейскому в лицо.

(А я надеялась, что Ада Харви добавила эту подробность ради пущего эффекта; могло же быть «нечаянно спустила курок» или «забыла поставить на предохранитель», но увы – Ада не приукрашивала.)

Патрульный Саллинс успел сообщить номер подозрительной машины. Она была оформлена на имя некоего Оуэна Тэкла из города Лос-Эбанос, штат Техас. Как удалось установить, за три месяца до этого Тэкл выставил автомобиль на продажу в автосалоне «Машины по дешевке» в Ариэле. Купившая машину накануне происшествия высокая блондинка назвалась Кэтрин Бейкер и расплатилась наличными. Буквально за несколько секунд до выстрела мимо проехал «линкольн-континенталь». За рулем была женщина – Ширли Лавиния, пятидесяти трех лет, – по ее показаниям и был сделан единственный существующий портрет Кэтрин Бейкер.

(Фоторобот в крайне низком разрешении выложен на сайте www.vne_zakona.net/mertvayagolova; правду сказала Ада – он нисколько не похож на Ханну Шнайдер. С таким же успехом на нем мог быть изображен любимый пудель июньской букашки Филлис Миксер.)

О Мотыльке еще много чего можно прочесть в сети. На сайте www.members.aol/vklubahtabachnogodyma/moth говорится, что она похожа на Бетти Пейдж[475], а на www.zheleznyzanaves.net – что ее часто принимали за Ким Бейсингер[476]. Я чуть в обоморок не упала от таких подробностей, не говоря уже об аптеке «Лорда» (в рассказе Ханны якобы именно там полиция задержала Джейд после ее странствий по дорогам). Но я заставила себя продолжать чтение, сохраняя полную невозмутимость, как британская исследовательница, старая дева Мэри Кингсли (1862–1900), которая не моргнув глазом отправилась в путешествие по кишащей крокодилами реке Огове в Габоне, чтобы изучать каннибализм и полигамию.

Некоторые источники уверяли, что Кэтрин Бейкер по происхождению англичанка или француженка (или даже уроженка Эквадора; по версии www.amigosdaliberdade.br, ее брат-близнец умер от рака желудка, вызванного заражением речной воды по вине «Оксико», потому Кэтрин и присоединилась к «Ночным дозорным»). Однако большинство склонялось к мнению, что она – та самая тринадцатилетняя Кэтрин Бейкер из Нью-Йорка, о чьей пропаже летом 1973 года заявили родители. И конечно, «почти наверняка» именно она была та «неизвестная девочка-подросток, темноволосая, лет тринадцати-четырнадцати», с которой видели Грейси в Беркли через месяц после хьюстонского взрыва.

По сообщениям сайта www.gdezheoni.com/felns/cb3, родители пропавшей Кэтрин Бейкер были сказочно богаты. Отец ее – потомок Эдвардса П. Лариотта, американского капиталиста и нефтяного магната, в свое время – второго по богатству в Соединенных Штатах (люто враждовавшего с Джоном Д. Рокфеллером). Бунтарский характер Кэтрин, ее недовольство обстановкой в доме и детская влюбленность в Грейси (вероятно, они познакомились в Нью-Йорке в начале 1973 года) заставили ее бежать без оглядки от «капиталистических привилегий и бездушной роскоши».

Такое прошлое подходило Ханне куда больше, чем описанное сержантом Харпер сиротское детство в Нью-Джерси, – точно так же соболий палантин куда лучше сидел бы на ее худых плечах, чем спортивная курточка. Если верить Аде Харви (а не верить ей я не видела причин), главная ошибка Файонетт Харпер состояла в том, что доблестный сержант расследовала прошлое пропавшей без вести Ханны Шнайдер, сиротки, чью личность Кэтрин Бейкер, очевидно, присвоила (словно, примерив пальто в магазине, так в нем и ушла, не заплатив). Но ни подтвердить это, ни опровергнуть у меня не выходило, сколько ни бейся. Поиск по словосочетаниям «Ханна Шнайдер» и «без вести пропавшие» не давал результатов. Сначала я этому удивлялась, а потом вспомнила, что говорила Ханна, когда я у нее ночевала: «Дети, сироты, сбегают из приютов, их похищают, убивают… Через год полиция прекращает поиски. От человека остается только имя, да и его в конце концов забудут».

Это и случилось с девочкой, чье имя Ханна забрала себе.

Я узнавала все новые удивительные факты из жизни Кэтрин Бейкер (особую осведомленность проявили авторы www.velikykommimyatezh.net/women/baker – они даже сделали библиографию со ссылками на дополнительные материалы) и с каждой очередной подробностью снова и снова возвращалась мысленно к тому ночному разговору, вспоминая каждое слово, каждый жест, смену выражений ее лица.

Когда Ханна говорила об Аристократах, вздыхая и затягиваясь сигаретой, на самом деле она рассказывала о себе. Каждому из той компании она подарила кусочек собственного прошлого, аккуратно сшила невидимыми стежками и украсила изысканными аксессуарами («проститутка», «наркотики», «провалы в памяти»), чтобы на меня подействовало безотказно. Когда детали настолько ошеломляют, реальность всей истории не вызывает сомнений.

Это у нее, а не у Джейд отец «разбогател на нефти, так что на его совести кровь и страдания тысяч бедняков». Она, а не Джейд, сбежав из дома, добралась от Нью-Йорка до Сан-Франциско, и «эти шесть дней перевернули всю ее жизнь». В тринадцать лет она, а не Лула сбежала с турком («красивым и страстным», так она выразилась). Ей, а не Мильтону необходимо было хоть во что-то верить, чтобы удержаться на плаву. Она и вступила, только не в «уличную банду», а к «ночным кому-то там» – к «Ночным дозорным». Убийство полицейского она тоже взяла из своего прошлого и прицепила к родителям Найджела, будто наряжая бумажную куклу.

«В жизни все решают одна-две секунды, и никогда не угадаешь заранее, когда они наступят», – сказала в ту ночь Ханна, и по одной ее интонации можно было бы сообразить, что она говорит о себе, и ни о ком другом.

«Интонацию мрачной задумчивости в стиле Хитклифа люди всегда приберегают для истории собственной жизни, больше ничьей, – говорил папа. – Нарциссизм сочится из всех пор западной цивилизации, как машинное масло – из „эдсела“».[477]

«Кто-то спускает курок и разносит вдребезги все вокруг, – сказала Ханна в буквальном смысле с горящими глазами. – А кто-то спасается бегством».

Выдающийся криминалист Мэттью Неймод в своей книге «Задыхаясь в одиночестве» (1999) пишет, что люди, пережившие тяжелую травму, – дети, потерявшие родителей, или преступники, совершившие одно-единственное жестокое преступление, – «часто, сознательно или подсознательно, зацикливаются на каком-либо слове или образе, связанном с обстоятельствами этой травмы» (стр. 249). «Они повторяют это слово, когда волнуются, или же, задумавшись, выводят его на листке бумаги, на подоконнике или на пыльной полке. Посторонним это слово может показаться бессмыслицей и не привлечь внимания» (стр. 250). В случае Ханны слово очень даже привлекло внимание: Лула видела, как Ханна в рассеянности несколько раз написала его на листке бумаги возле телефона, однако Ханна сразу спрятала листок, и Лула в спешке неверно прочла. Вероятно, там было не «Валерио», а «Валлармо» – название техасского городка, где Ханна убила человека.

И тут меня озарило. Я себя не помнила от азарта. Выпусти меня на беговую дорожку – побила бы все рекорды, а заставь прыгать в высоту – взмыла бы в воздух, как на крыльях. Я поняла, что скрывалось за историей о спасении человека в горах!

Поврежденное бедро, операция, одна нога короче другой… Этим человеком был Джордж Грейси! Он скрывался в Адирондаках – а может, как раз эту подробность Ханна выдумала. Он мог скрываться где угодно на протяжении Аппалачской тропы[478] или хоть в Грейт-Смоки-Маунтинс, как Зловещая Троица из романа «Беглецы» (Пилларс, 2004). Ханна доставляла ему еду и прочие припасы – потому и стала такой бывалой походницей. Сейчас он живет на острове Паксос у западного побережья Греции, а Ханна каждый раз в начале учебного года говорит Эве Брюстер, что мечтает поехать в Грецию, чтобы «любить себя».

Но с чего она вдруг решила таким окольным способом рассказать мне историю своей жизни? Почему жила в Стоктоне, а не в Греции с Грейси? И чем сейчас занимаются «Ночные дозорные» – если вообще чем-нибудь занимаются? (Разгадывать загадки, связанные с преступлением, – все равно что истреблять мышей в доме; одну прикончишь, глядь – еще полдесятка уже шмыгают по углам.)

Возможно, Ханна почуяла, что у меня одной из всей компании хватит мозгов раскрыть ее тайну (у Джейд и прочих недостаточно дисциплинированный ум; а у Мильтона так вообще и ум, и тело джерсейской коровы).

«Лет через десять будешь решать», – сказала Ханна. Очевидно, она хотела, чтобы кто-нибудь узнал правду, но не сейчас, а после того, как она разыграет свое исчезновение. В ту ночь, когда я к ней явилась без приглашения, Ханна уже, конечно, знала про Аду Харви. Наверняка она опасалась, что эта решительная южная красотка, пылающая жаждой мести за смерть Большого Па, раскопает настоящую личность Ханны и передаст эти сведения ФБР.

Ехать к Грейси было нельзя, поскольку они оба все еще находились в розыске. А может, их роман выдохся, как откупоренная бутылка минеральной воды «Пеллегрино». «Средний срок годности для великой любви – пятнадцать лет, – пишет Венди Олдридж в книге „Правда о том, как они жили долго и счастливо“ (1999). – После этого уже требуются сильнодействующие консерванты, зачастую вредные для здоровья».

Широкая общественность пребывала в убеждении, что «Ночные дозорные» живы и полны сил. (С мнением большинства соглашался и Литтлтон, хотя никаких доказательств у него не было. Папа проявлял больше скептицизма.) «Благодаря умелой вербовке их численность сейчас даже больше, чем прежде, – пишет Гийом на сайте www.hautain.fr. – Однако вступить в их ряды не так-то просто. Они наблюдают за вами и выбирают, кто им подходит. Это позволяет им оставаться невидимыми». В ноябре 2000 года Марк Лесенк, сотрудник компании, занимающий ответственный пост и замешанный в скандале с финансовыми махинациями, внезапно повесился у себя дома, в фамильном особняке к северу от Батон-Руж. Рядом на полу нашли заряженный пистолет – не хватало только одного патрона. Самоубийство Лесенка всех потрясло, потому что незадолго до этого и он сам, и его адвокаты во время телеинтервью держались спокойно и самоуверенно. Поползли слухи, что его смерть – дело рук борцов за справедливость из Les Veilleurs de Nuit.[479]