Избранные. Революционная фантастика Жарков Алексей

Дизайнер обложки Алексей Жарков

Иллюстрации Виктория Кравчук

Иллюстрации Любовь Запривода

Иллюстрации Юля Романова

Иллюстрации Александр Павлов

Иллюстрации София Протосовицкая

Иллюстрации Станислав Росовецкий

Составитель Алексей Жарков

© Алексей Жарков, дизайн обложки, 2018

ISBN 978-5-4490-2611-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Вступительного слово представителя жюри конкурса «Революция»

Олега Макаренко

Мне 39 лет, и я думал, что после тысяч прочитанных фантастических романов меня сложно чем-либо удивить. Тем не менее, конкурс социально-политической фантастики «Революция» застал меня врасплох. Я ощутил себя в шкуре комиссара патентного ведомства США, который согласно легенде заявил в 1899 году, что его работа теряет смысл, так как всё, что только может быть изобретено, уже изобретено.

Оказывается, новых сюжетов до сих пор хватает с избытком, причём менее известные авторы даже выигрывают в оригинальности у своих слегка забронзовевших от известности коллег. Рассказы весьма воодушевили – несмотря даже на объяснимые технические проблемы с лёгкостью слога и связностью повествования. Авторы нарисовали по большей части интригующее и манящее будущее, в котором хотелось бы если не жить, то хотя бы побывать в качестве туриста.

Пожалуй, мы должны также поблагодарить последние 30 лет нашей истории за выход из моды уголовного флера и революционной романтики. Авторы прошлого – будь то наши родные Стругацкие, бессмертный Хайнлайн или, допустим, сценаристы «Звёздного пути» – считали революционеров по умолчанию героями, безусловно сражающимися за правое дело, и безусловно полезными членами общества. Эта благородная репутация борцов за свободу была жестоко разрушена реальными событиями: горбачёвская Перестройка, Арабская весна и прочие катастрофы нашего времени наглядно показали похмельную изнанку пьянящего ветра перемен.

К сожалению, у меня нет причин надеяться, что поумневшее общество сумеет на этот избежать революционного капкана. Революции неизбежны: как в странах с менее опытным и более инфантильным населением, так и в много уже испытавшей России. Генералы, как верно заметил зловещий Черчилль, всегда готовятся к прошлой войне. Я убежден, что власть и спецслужбы могут во всеоружии отразить удар покупающих баррикады барракуд, однако мало кто прорабатывает всерьез планы отражения атаки нового типа – атаки быстрого технологического прогресса.

Система боевых лайков, которую так красочно выстроил Артём Гаямов в своём «Правильном выборе», уже на подходе, китайцы уже в ближайшие годы собираются развернуть нечто подобное во всём своём полуторамиллиардном государстве. «Второй исход и уцелевшие» Владислава Кукреша ставит человечество во вполне реальную ситуацию масштабного вымирания, которое может быть вызвано в ближайшие десятилетия целым набором техногенных факторов.

За скобками конкурса остаются идущие прямо сейчас опасные эксперименты с редактированием генома, с массовой роботизацией и со сверхсильной стимуляцией единой финансовой системой планеты.

Всё идёт к тому, что скоро нас ждёт даже не одна, а несколько революций, которые изменят наше общество до неузнаваемости. Надеюсь, что человечество сумеет пройти через них без серьезных увечий, и что нам не придётся через 20 лет вспоминать о 2018 годе как о добрых старых временах, когда мы еще могли надеяться на лучшее.

Олег Макаренко – создатель проекта «Руксперт», топ-блогер Живого Журнала. Бизнесмен, петербуржец, автор некоторого количества статей и трудов по искусству ведения дискуссий.

Настоящая румба

Дарья Рубцова

Солнце было повсюду.

В воде, в воздухе, в белесом выцветшем небе, растянутом над головами как старая простыня.

Марита сдвинула очки на лоб, с ненавистью посмотрела вверх – простыня и есть, целый день сушится на ветру и все никак не может просохнуть. Впрочем, неудивительно при такой влажности.

– Могу я предложить сеньорите мохо?

Рауль. Безмятежный, улыбчивый, с неизменной сигарой в уголке рта. Так похож на брата, только без бороды и какой-то… более утонченный что ли. Сверкнул шутовскими глазами, склонился, протягивая ей поднос. И она невольно сглотнула, оценив предлагаемый набор: блюдечко с нарезанным лимоном, запотевший увесистый графинчик, сахарница без крышки, полная крупных коричневых кубиков. И два высоких стакана.

Отвернувшись, она мрачно уставилась в залитую солнцем синеву за бортом.

– Когда приедет команданте?

Рауль вздохнул, передал поднос проходившему мимо матросу и театрально развел руками:

– У команданте много дел… Может, кто-то другой может скрасить ваш досуг? Например, я – как вам я?

Марита невольно усмехнулась. Вот ведь фразочка, «как вам я?», коряво и двусмысленно, но таким серьезным тоном. Он и тогда повторял ее все время. «Как вам я?» И при первом знакомстве, и в больнице, и в последний день, провожая ее в порту. Она покосилась на него через плечо – а ведь ничуть не изменился, словно и не было этих лет.

Все такой же юный: тонкий, ясноглазый, белозубая улыбка и безупречные манеры. Кажется, даже моложе стал. Может, и правда, магия хранит безумных братьев?

А что, пьют по утрам эликсир молодости… или напиток бессмертия… или что там положено пить колдунам, по мнению Лансдейла.

– Я не шучу. Магия существует, многие народы давно и успешно пользуются ей, и только мы, европейцы, все еще пытаемся отрицать очевидное. Прячемся в раковину своего рационального подхода, как жалкие устрицы… пока террористы и мятежники порабощают людей, устанавливая военные режимы!

Глаза его были прозрачными и злыми, губы под тонкими усиками кривились в гримасе ненависти. Потом он тряхнул головой, вернул на лицо маску вежливого сочувствия.

– Вы можете не верить, это не важно. Важно лишь, что мы с вами действуем во имя благой цели. Победить мерзавца, под гнетом которого стонет ни в чем не повинный народ.

– Мистер Лансдейл…

– Эдвард. – Протянул руку, накрыл ее ладонь своей, доверительно заглядывая в глаза. – Зовите меня Эдвардом.

– Мистер Лансдейл… Эдвард… я ведь уже согласилась. Вам известны мои мотивы, мне известны ваши, не будем играть словами. Магия? Что ж… он умеет убеждать. Умеет влиять, подчинять, навязывать свое мнение. Влюблять в себя, не только женщин, кстати… Похоже, теперь ему удалось влюбить в себя целый народ. Можно назвать это магией, можно – даром убеждения, харизмой. Нам это не важно, ведь так? Я сделаю все, что вы скажете.

Лансдейл кивнул и убрал руку. Откинулся в кресле, не спуская с нее глаз.

Она стиснула зубы, встретив его взгляд, и вдруг поймала себя на мучительном, почти нестерпимом желании отказаться. Вот прямо сейчас, встать и уйти – возможно ли это? Позволит ли этот странный белобрысый парень покинуть комнату? Или щелкнет пальцами, и на ее шее мгновенно захлестнется удавка?

«Соберись, – приказала она себе мысленно, – отступать уже поздно».

– Что вы сказали? – он наклонился вперед, заметив движение ее губ.

– Ничего, – она покачала головой. – Это неважно. Но нам нужно продумать все до мелочей. Давайте обсудим еще раз, поверьте, это не тот человек, которого легко обмануть или запутать.

– Хорошо, – он нахмурился, откинул с лица светлую челку. – Обсудим еще раз.

– Капитанская дочка?

Она вздрогнула и обернулась.

Ослепительно-белая рубашка, и улыбка в тон. Старший брат заметно постарел. Или это образ такой, непривычный – она и не помнила уже, когда видела его не в военной форме. Похудел, зарос, борода просто неприлично длинная… и лишь глаза прежние, все так же горят тайным безумным огнем.

– Марита. Королева ночей… очей, я хотел сказать. Рад приветствовать тебя на этом прекрасном судне.

– Это не твое судно. – Она шагнула ему навстречу.

– А я разве сказал, что мое? Я сказал лишь, что приветствую, и что рад. Жаль, что ты не захотела сойти на берег.

Она протянула ему руку и он пожал ее, крепко, как мужчине.

– Как отец?

Марита покачала головой. Нет, нельзя позволять ему вести разговор – закружит, запутает.

– Как жена?

Он ухмыльнулся, поднял вверх большой палец.

– Хорошо парировала, молодец. Жена отлично, здорова и весела. А вот брат грустит.

– Вот как? – Она оглянулась, но Рауль уже куда-то испарился.

– Да. Скучает очень. По тебе.

– Ясно. – Засмеялась, отступила на шаг назад, вынуждая его последовать за ней. – Но теперь-то все в порядке? Я же здесь, – и мысленно: «Давай, команданте, давай, танцуй со мной. Шаг, еще один… в ритме. Три шага на четыре такта – румба, твоя любимая». – Слушай, он мне тут мохо предлагал… ты как насчет выпить?

Он усмехнулся.

– Мохо пусть дамочки пьют. А я тебе ром привез, самый лучший.

И она не сумела удержаться от гримасы ярости. Как в тот день.

– Брат передает вам ром

Рауль отводил руку в сторону, держал бутылку за горлышко, подальше от себя – словно змею.

– Предлагает напиться и все забыть? Где он? – она попыталась поймать его взгляд. – Где? Я тебя спрашиваю, чертов сукин сын, где команданте?! – сорвалась на крик, не выдержала, понимая, что фактически «закатывает сцену», как те самые часто упоминаемые команданте «дамочки».

Младший вздохнул.

– Он занят. Вы же знаете, команданте не принадлежит ни себе, ни вам. Кто-то другой может составить вам компанию? Например, я – как вам я?

Она отвернулась.

– Простите… простите за срыв… Но я не видела его уже месяц. Месяц, Рауль! Я… я тут совсем одна! Я ребенка потеряла, вы это понимаете?

– Помню. – Поставил бутылку, осторожно коснулся ее плеча. – Думаете, я мог забыть? И брат помнит. Он скорбит, как и вы, поверьте. Но сейчас у него просто нет возможности проводить время с вами, ситуация очень тяжелая. Страна фактически в руинах…

– Перестаньте, – она вскинула ладонь вверх, пытаясь отгородиться от него. – Перестаньте мне повторять эти его слова. Страна в руинах, население за гранью бедности… и все прочее. Раньше это не мешало ему проводить со мной время.

– Мешало и раньше. Но команданте такой человек, он, бывает, теряет голову… и все-таки однажды настает момент, когда приходится наступить себе на горло и вернуться к делам.

Марита усмехнулась, стараясь сдержать злые, рвущиеся наружу слезы.

– Себе? Он мне на горло наступает, мне!

Взяла бутылку, покачала в руке. И вдруг подумала, как приятно было бы сейчас разбить ее о чью-то голову. Например, о голову Рауля.

– Что же мне делать? Уезжать? Убраться отсюда к чертовой бабушке… как вы думаете, Рауль?

Он пожал плечами, улыбнулся примирительно.

– Можно уехать, а можно и остаться. На Острове свободы много мужчин…

– Капитанская дочь, не ходи гулять в полночь…

Они сидели в ее каюте, на диванчике. Рядом, почти соприкасаясь локтями, и все-таки далеко друг от друга – она отчетливо чувствовала это. В разных мирах.

– Помню, помню. Так постоянно говорил один офицер в романе русского писателя Пушкина.

– Поэта. Русского поэта.

– Ты говорил, писателя… погоди, так это роман в стихах?

Он усмехнулся, подвинул друг к другу круглые пузатые рюмки.

– Это роман в прозе. Но написал его поэт. Русские – загадочный народ… Кстати, герой был отрицательный, и он оскорблял девушку этой фразой, представь себе. Для русских есть что-то оскорбительное в ночных прогулках.

Она прищурилась.

– Ты хочешь меня оскорбить?

– А разве ты русская?

Плеснул в рюмки еще рома, наклонился к ней, заглядывая в глаза. И она невольно отодвинулась – там, на дне его глаз, клубилась тьма. Горячая, живая. Голодная.

– На сколько мне известно, нет.

– Это хорошо. Тогда не слушая меня и гуляй. Гуляй, капитанская дочь! – Поднес рюмку к ее губам, заставляя выпить. И неожиданно:

– Давай потанцуем.

Марита поперхнулась, закашлялась – ром? Да это какое-то адское зелье! – и с трудом выдавила улыбку.

– Без музыки?

– Почему «без»? Мое сердце стучит в ритме румбы, разве ты забыла?

Он взял ее за руку, прижал ладонь к своей груди.

И она услышала. Тук… тук, тук. Раз… два, три. Три стука на четыре такта, все верно – настоящая румба.

– Ваши европейские сердца пугливы, они стучат все время одно и то же: тик-так, тик-так, отсчитывают секунды, боясь сменить ритм. Поэтому и умирают рано – изнашиваются от монотонной работы. Заканчивают жизнь, как и начинали: в безнадежных попытках убежать от времени… А сердца кубинцев свободны и вольны танцевать.

Она облизала губы и попыталась отнять руку.

– Ну да, теперь. После революции. Раньше-то было не до танцев, сплошное угнетение и рабство. А теперь все вольны и все танцуют… так?

– Почти, – он перестал улыбаться. Сдавил ее руку, словно тисками. – Почти так, капитанская дочка, но не совсем. На самом деле сердца кубинцев танцевали всегда: и тогда, когда их владельцы голодали, и когда погибали от пуль. Мы не можем иначе, никто не заставит нас склониться и замереть. Но знаешь, это были невеселые танцы.

– В оковах голода и каторжного труда, – подсказала она с вызовом и внутренне усмехнулась – а ведь ей удается. Не так уж и сложно, оказывается, сбивать команданте с толку, уводить разговор в сторону. Сейчас он заведется…

– Ты смеешься, капитанская дочка? Тебе смешно. Ты ведь не знаешь, как здесь жили раньше, – его глаза сверкнули гневом, казалось, тлеющие в них искорки разгораются в жаркое пламя. – Тридцать процентов населения не знали алфавит, а образованными были только десять процентов. Семьдесят процентов голодало, и всего пять – были сыты. Люди рождались и жили в грязи, а умирали от болезней, которые современная медицина давно уже научилась лечить. Везде, но не на Кубе… С тех пор многое изменилось. Мы построили школы и больницы, мы создали много рабочих мест, а для тех, кто все еще не нашел работу, существует пособие. Когда у тебя есть работа и кров, есть возможность учиться и осваивать новые профессии, когда государство заботится о твоей безопасности и здоровье – представляешь, какие начинаются танцы? Совсем другие. Веселые и свободные. Жаркие… кстати, о танцах…

Она поспешно перебила:

– Скажи, а разве раньше не было ничего хорошего? Нет ли чего-то, о чем ты жалеешь?

Он задумался. Потом медленно кивнул и снова заулыбался.

– Да. Знаешь, с чем у нас был полный порядок? Со шлюхами. Более ста тысяч женщин вынуждены были продаваться, чтобы прокормить себя и детей. А теперь все они хотят получить образование и работать на приличной работе. На приличной работе, вот так. А что же делать мужчинам? Многие ведь страдают без продажной любви. Они и рады бы заплатить, готовы выложить свои кровные, но нет. «Que va, любовь! – отвечают им женщины насмешливо. – Забери свои деньги, cabron, я не продаюсь». Это радует. Но немного и печалит. Нет, я не такой, я никогда не платил женщинам, но… – он небрежно положил руку на ее колено, – но. Ты все отстраняешься, моя морская королева, все дрожишь. Словно чайка на холодных волнах. А мое сердце, между тем, колотится все сильнее. Я обещал тебе румбу.

Марита прикрыла на минуту глаза, стиснула зубы. С каждой минутой, с каждым его словом ее все больше затягивало в водоворот.

Он расстегнул рубашку, усмехнулся.

– Сердце звучит, как гром…

Она протянула руку, послушала снова неровный ритм. Раз… два, три. Черт, как это у него получается? – и пожала плечами.

– Ну, не знаю. Здесь совсем нет места, да я и не в настроении танцевать. А в Калифорнии, например, мужчины танцуют румбу в одиночестве. Просто выходят на сцену и танцуют, сами с собой, партнерши им не нужны.

Он тихо засмеялся.

– Мало ли, что в Калифорнии. Не говори мне об этих американцах, они, может, и любовью сами с собой занимаются, что нам до них. – Надвинулся, окутанный запахами табака и рома, прижал ее к себе. – Настоящую румбу танцуют только вдвоем, а места тут достаточно. Потуши свет.

Свет. Такой яркий, что сразу заболели глаза. Серый набухший от влаги потолок в уродливых темных пятнах.

– Сеньорита…

Рауль? Она повернула голову, протянула ему руку. Он подошел, похудевший, осунувшийся, с ввалившимися глазами. Что с ним? Щетина на подбородке – не меньше трех дней… так сколько же она…

– Где я?

Младший открыл было рот, но он сразу перебила, заторопилась, с трудом выплевывая слова.

– Нет, я не то хотела… я хочу сказать… где же? Все ли… в порядке…

Посмотрела в его бледное лицо, задохнулась.

– Мне очень жаль.

Рауль опустил голову и тяжело вздохнул

– Врачи сделали все, что могли, но… наша медицина еще не достаточно хороша. Брат просил передать, что вы должны быть сильной. Ради него и ради себя.

Она попыталась сесть и только сейчас почувствовала боль.

– Нет, – он осторожно прижал ее к кровати, – вам нельзя пока вставать, швы могут разойтись… Все пройдет, сеньорита, все образуется.

Марита отвернулась, запрокинула голову. Потолок расплывался, пятна на нем плавились и стекали ей на лицо.

– Я хочу его видеть, – выдавила она, пытаясь сдержать рыдания.

– Как, разве вы не поняли? Ребенок… умер.

Она стиснула зубы.

– Не ребенка, Фиделя

– Увы. Пока команданте не может прибыть. Но сердце его с вами.

«Сердце его с вами». И со всем его народом: с каждой дояркой, с каждым рыбаком в порту. Он для всех – такой большой и сильный, благодушное божество, готовое дарить любовь всему миру. Но не одной единственной женщине.

– Проснулся?

– Как видишь, – он привстал и картинно потянулся. – Как видишь, моя морская королева. А ты, я смотрю, уже завтракаешь?

Она усмехнулась.

– Нет, я уже пью.

И протянула ему полную до краев рюмку.

– Ох… ром. На завтрак. Сейчас лучше было бы заварить матэ…

– Матэ пусть дамочки пьют, – отрезала она. – А ты привез мне ром, самый лучший.

Он засмеялся и взял рюмку из ее рук.

– Это так. Но ты должна быть осторожна, так и алкоголичкой недолго стать. Правда, правда. Кто научил тебя пить ром по утрам? Это все твои калифорнийцы, наверняка они. Не умеют любить женщин, вот и учат плохому… ладно, молчу. Молчу.

Она смотрела, как он пьет и чувствовала, что ее собственное сердце тоже начинает стучать в ритме румбы. Тук… тук, тук. Все. Вот и все.

– Скажи, – отвернувшись, она осушила свою рюмку до дна, закашлялась, – если бы твоя жизнь должна была бы оборваться прямо сейчас – о чем бы ты думал? Радовался бы, что уходишь на пике славы, или грустил, что еще так многого не успел?

– Славы… – он медленно встал с дивана, приблизился, положил руку ей на плечо. – Она относительна. Человечество может исчезнуть, солнце может перестать светить… так чего стоит слава?

– Значит, грустил бы?

– Зачем грустить? Я многое успел. Могу сказать без лишней скромности, мне в жизни удалось сделать в десять раз больше, чем кому бы то ни было. Но я еще не скоро умру, Марита.

Его рука медленно двинулась вниз.

– Как знать. – Она усмехнулась. – Тогда другой вопрос, а боялся бы ты? Того, что ждет тебя после смерти?

– Ох. Какие у тебя сегодня вопросы… Нет, не боялся бы. Я никогда не был верующим… возможно, из-за тех методов, которыми пользовались учителя в школе, пытаясь убедить меня в существовании Бога… до сих пор считаю, что после смерти ничего не будет. И все же я умру не скоро.

– А я думаю, сегодня.

Она подняла голову и посмотрела прямо ему в глаза – два горящих черных огонька.

– Почему? Только лишь потому, что ты подсыпала яд мне в рюмку? Пф-ф, капитанская дочь, не будь такой глупой.

Приготовленные слова застряли у нее в горле, она отшатнулась, пытаясь сбросить его руку, но он вдруг схватил ее за горло и наклонился, дыхнул перегаром в лицо.

– Меня нельзя убить. Разве мистер Лансдейл не объяснил тебе это? Они уже раз тридцать пытались, и все без толку. Думаю, он знает, почему.

– Ты… – она захрипела, задергалась, и он отпустил ее, выпрямился, мрачно глядя сверху вниз.

– Я бессмертен, капитанская дочь. Бессмертен.

«Магия существует!» – в памяти всплыло перекошенное лицо Лансдейла, его глаза, горящие фанатичным блеском. «И только мы, европейцы…»

– Это смешно. – Марита встала и подошла к дивану.

Сумочка, вчера она лежала здесь… где же?

– На полу, – подсказал он вежливо, тоном, от которого по ее спине мгновенно потек холодный пот. – Я сбросил ее на пол вчера. Смотри, вон, возле ножки.

Она наклонилась, дрожащими руками раскрыла сумочку.

– Браунинг? Девятьсот шестого? – он засмеялся, но в голосе не было веселья. – А я думал, их давно не выпускают. Что за ничтожные люди, они даже не достали тебе нормальное оружие.

Марита выпрямилась и обернулась. Прицелилась в этот ненавистный широкий лоб, чуть выше переносицы. Стрелять? Нужно стрелять, но, Боже, почему так трудно…

– Предохранитель слева на рамке, – команданте стоял спокойно, сложив руки на груди. Лицо его было… не злым, нет, но искаженным, словно от боли: уголки рта подергивались, глаза горели ровным огнем.

Она сняла браунинг с предохранителя, снова прицелилась. Почему он не пытается помешать ей? Не верит?

– Стреляй, капитанская дочь!

Прогремел выстрел, рука дернулась. Марита зажмурилась на мгновение и, когда открыла глаза, чуть не вскрикнула – он стоял целый и невредимый, ни царапины. Даже позу не переменил.

– Еще раз. Целься точнее. А лучше, подойди ближе, приставь дуло прямо мне к лбу. У тебя руки трясутся, ты иначе не попадешь.

Вот как? Как ни странно, эти его слова задели ее, заставили выйти из ступора, вызвав волну ярости. Не попаду?

Она сделала шаг. Еще. И приставила браунинг к его лицу.

– Не страшно? Кровь же забрызгает все вокруг. И руки твои, и личико. – Он оскалился, наклонился вперед, огромный и жуткий, борода вздыбилась, словно живая.

– Ну, давай. Докажи, что не боишься испачкаться. Стреляй.

Она закричала одновременно с выстрелом, ожидая увидеть круглое кровавое отверстие в его лбу. Но он даже не дернулся. И, казалось, ни один мускул не дрогнул не го лице.

– Я… – горло перехватило от ужаса, – я попала, точно. Где же пуля? Я…

– Исчезла, – он пожал плечами. – Просто исчезла, так бывает. А бывает, что рана остается, но почти сразу затягивается. Попробуй еще. Сколько у тебя там патронов? Используй все.

Марита опустила пистолет, отступила назад. Потом вскинула руку и снова выстрелила. На этот раз пуля точно вылетела из ствола, но попала почему-то в тумбочку возле дивана, намного левее от того места, где стоял команданте.

«Сейчас прибежит охрана, – подумала она отстраненно, как о чем-то постороннем. – Или Рауль. Должен же кто-то услышать выстрелы и прийти ему на выручку».

Голова ее вдруг закружилась, ноги подкосились, и пол ушел из-под ног.

– Тихо, тихо, – он подскочил, обнял, прижал ее к себе. Потом осторожно усадил на диван. – Все закончилось, все. Не паникуй.

– Ты… – зубы ее стучали.

– Выпей, – в ноздри ударил запах рома – рюмка оказалась у самого лица.

Она давилась, глотая обжигающую жидкость.

– Меня нельзя убить, я же сказал. Лансдейл пытался уже раз двадцать. А до него еще много раз пытались… а когда мы делали революцию, знаешь, сколько раз я был на волосок от смерти? Все без толку, она меня обходит. Я заговорен.

Марита поставила рюмку, откинулась на спинку дивана.

– И… кто же заговорил тебя?

Он вздохнул.

– Сложно сказать. Я и сам до сих пор не знаю… Что ж, если ты уже пришла в себя, расскажу. – Сел возле нее, наклонился вперед, упираясь локтями в колени, задумался.

– Это было в пятьдесят шестом. Через три дня после высадки в Лос-Колорадос… Ты наверняка слышала эту историю – яхта «Гранма», восемьдесят два бойца на борту, и ужасный шторм, внезапно налетевший на нас у побережья. Франк ждал подкрепления в Сантьяго-де-Куба, нам нужно было высадиться и двигаться ему на помощь… но мы не могли. Не могли даже причалить – яхту болтало там, как жалкую щепку, и пытаться добраться до берега было бы чистым самоубийством. В итоге, когда мы все-таки высадились, люди Франка были уничтожены. Все до одного, Батиста просто раздавил их… А мы, восемьдесят два опоздавших неудачника, уже не представляли для него угрозы и должны были в скором времени отправиться вслед за Франком.

Он покачал головой, лицо исказила гримаса страдания, видно было, что воспоминания до сих пор причиняют ему боль.

– Ничего не оставалось, как разделиться на маленькие отряды и по отдельности пробираться к Сьерра-Маэстре – в горах нас не так-то просто было обнаружить, и оттуда можно было начинать революцию сначала. Эрнесто повел один отряд, я другой… через три дня псы Батисты нашли нас. Представь, – команданте прикрыл глаза, повел рукой по воздуху, словно обрисовывая видимую только ему картину, – маленькая деревня, всего два десятка домов. Люди попрятались, заперли двери, так пустынно… Солнце палит с небес, словно адский огонь. И звуки выстрелов, как похоронный марш всем надеждам.

Мы отступали, пытались прятаться за домами, но они брали нас в кольцо, и времени оставалось мало. Пуля попала мне в плечо… я чувствовал эту боль, но боль в сердце была сильнее. «Все кончено, кончено, кончено, – крутилось у меня в голове. – Ты проиграл». Я не знал, сумеет ли Эрнесто начать все сначала без меня, и не знал даже, жив ли он. Рауль был слишком молод, на него надежды не было… Мне казалось, что революция заканчивается навсегда, и от этого чувства бессилия хотелось кричать. Потом я услышал голос…

Он открыл глаза и невидяще уставился в стену.

– Старческий женский голос, такой насмешливый и неожиданно бодрый. «Эй, барбудо, – сказала эта женщина, – ты помираешь, что ли?» Я оглянулся и увидел, что рядом со мной стоит маленькая седая старушка. Совсем крошечная, карлица, наверное. Она улыбалась, но как-то ехидно, зло. Казалось, наше положение веселит ее. «Пока нет, – ответил я в пику ей, хотя, конечно, так оно на самом деле и было. – Пока нет, я жив, и собираюсь пожить еще. Ну, хотя бы пару минут. А тебе стоит спрятаться, эти собаки не посмотрят, что ты маленькая и старая, они убьют тебя за компанию с нами». Она засмеялась. «Нет, барбудо, меня они убить не смогут. Ведь я не человек». Я решил, что она сумасшедшая… после прихода Батисты к власти, военные творили в деревнях настоящие зверства, и немудрено было повредиться рассудком. Я улыбнулся ей, не желая спорить, и прислонился к стене дома, ожидая врагов. Но она не уходила, и, казалось, чего-то ждала от меня. «Вижу, что ты хороший парень, – сказала она, наконец, как бы в задумчивости. – И помирать тебе пока рано. Но у меня есть вопрос: если ты не умрешь сегодня, и не умрешь еще много-много лет, как ты распорядишься своей жизнью?» Странно было пускаться в философские дискуссии с этой маленькой крестянкой, там, на солнцепеке, находясь на волосок от смерти. Но я ответил ей, не раздумывая.

«Я продолжу бороться. Буду биться с врагами, пока на Кубе не воцарится справедливость. Я соберу товарищей и мы построим тут новое, совершенное общество. Я знаю, что для этого нужно делать, а чего не знаю, тому научусь. И потом я продолжу свою битву, и буду бороться со всем миром, если понадобится, пока революция не охватит весь земной шар. И пока во всем мире не воцарится справедливость». Так или почти так я ей ответил, даже прокричал, на одном дыхании, без запинки. Я знал, что всему этому не суждено сбыться, и эмоции захватили меня. Тогда она засмеялась и кивнула. «Хорошие слова, барбудо. Глупые, но хорошие. Все это звучит смешно, и ты, конечно, мог бы выразиться более толково, у тебя же высшее образование, да? Ты ведь юрист». Тут я вздрогнул и посмотрел на нее с изумлением, и она вдруг показалась мне намного выше ростом, чем была только что. «Ты не так прост на самом деле, – продолжила она и надвинулась на меня, начиная расти прямо на глазах, – и не так уж и добр. Но в тебе есть правда. И сила. И смелость. Думаю, пришло время, когда ангелы смерти должны сражаться не только на стороне зла, но и на стороне добра». Тут она протянула мне открытую ладонь, на которой лежал прозрачный светло-розовый камень. «Возьми, – она усмехнулась и положила этот камень прямо в нагрудный карман на моей рубашке. – Пусть это будет твоим талисманом. Береги его – пока он будет с тобой, ты будешь жив, кто бы ни захотел лишить тебя жизни. Но смотри, не давай его в руки своим врагам, если они уничтожат камень, уничтожат и тебя». В этот момент выстрелы стихли, и слова ее прозвучали громко, неожиданно громко и четко. Я встал и увидел, что ростом она уже с меня, а ведь только что казалась карлицей. Признаюсь тебе, я растерялся. Стоял там и бестолково топтался на месте, не понимая, что происходит, и что за создание вижу перед собой. А вокруг была тишина. Потом старуха шагнула назад, за дом. И исчезла, словно растворилась в воздухе, только камень в моем кармане остался доказательством того, что мне не померещился этот разговор.

В тот день… да, люди Батисты просто ушли. Вдруг. Развернулись и ушли, оставив нас там. Мы добрались до Сьерра-Маэстре и воссоединились с Эрнесто. И начали партизанскую войну.

Команданте вздохнул и медленно провел рукой по лицу, словно возвращаясь из воспоминаний.

– Я никому и никогда не рассказывал, даже Рауль не знает… но с тех пор храню этот камень, а он хранит меня. Можешь насыпать мне в рюмку хоть столовую ложку яда и расстрелять в меня две обоймы – я останусь цел и невредим… Ты веришь мне? – перебил он вдруг сам себя и наклонился, заглядывая ей в лицо.