Избранные. Революционная фантастика Жарков Алексей
Марита молча смотрела в пол.
– Веришь? – он протянул руку, приподнял ее подбородок, заставляя посмотреть себе в глаза.
Она мрачно хмыкнула.
– Я стреляла в тебя несколько раз, а на тебе ни царапины. Как я могу не верить? Но знаешь, что? – дернула головой, отбросила его руку в сторону. – Это не благословление. Пускай ты заколдован, но это не благословление, а проклятие. Годы будут идти, и ты увидишь, как все твои близкие стареют и умирают… увидишь, как вся твой революция пойдет прахом, как все, чего ты добился, разрушат и уничтожат!.. Все исчезнет, все умрут, а ты будешь жить! Ты проклят, команданте, проклят!
Он встал и медленно прошелся по комнате. Потом вдруг заулыбался той своей, безмятежной утренней улыбкой.
– Так вот оно что. Ты ненавидишь меня, капитанская дочка. Или думаешь, что ненавидишь. Вот, в чем дело. Поэтому и пошла на это. Я рад. Рад, что не ради денег или чего они там тебе предложили. Лансдейл просто запутал тебя, обманул, наплел про меня что-то и воспользовался твоими эмоциями. Женщины всегда были его оружием…
Она отвернулась.
– Да. Ненавижу. Но дело не в Лансдейле, мне плевать на все его рассказы.
– Так скажи мне, – он остановился перед ней, глядя сверху вниз, – скажи, что я сделал, чтобы заслужить твою ненависть, морская королева.
– Что? – она засмеялась, с трудом сдерживая слезы. – Что именно? Ты пригласил меня на свой Остров свободы, рассказал красивую историю. Влюбил меня в себя, сделал своей любовницей. Я терпела такое положение, тебе ведь нельзя разводиться с боевой подругой… Это разрушило бы твой благородный образ! Я терпела, потому что любила и была согласна на любую роль, лишь бы быть рядом с тобой… А потом я забеременела, а потом потеряла ребенка. И ты просто выкинул меня, как сломанную игрушку, избавился от компрометирующей тебя истории! Я… так ждала тебя! И в больнице, и дома, и потом в порту… Ты вот все время говоришь, что сражаешься во имя справедливости. Ну а я? Разве я не заслужила справедливости так же, как все те униженные и оскорбленные, за которых ты воевал?
Она замолчала, чувствуя, как по щекам все-таки катятся предательские теплые капли. «Как дамочка». Да, ревет тут перед ним, как дамочка – вот, к чему они пришли.
Он перестал улыбаться и смотрел на нее с изумлением.
– Что вообще… Выбросил? Когда тебя повезли в больницу, я был с тобой, ждал у дверей операционной. И после, когда ты лежала там в забытьи. Но очнувшись, ты не захотела меня видеть… так передал мне Рауль. Ты хотела побыть одна и могла говорить только с ним. Я ждал. Неделю, две. Ты вернулась в наш дом, но все еще не позволяла мне приехать. А потом решила покинуть Остров свободы.
Марита закрыла лицо руками.
– О чем ты говоришь… Рауль?
Он развел руками:
– Рауль сказал, что я не могу приехать в порт, что тебе будет тяжело меня видеть, и ты просишь простить тебя и не ждать. Разве я мог спорить? Это была твоя воля… А теперь ты ввернулась, капитанская дочь, вернулась с поручением от Лансдейла, с ядом и пулями. Я был в замешательстве, просто смят. Никак не мог поверить. И тогда брат предложил встретиться с тобой, чтобы посмотреть и убедиться самим, правда ли все это. Может, наша разведка ошиблась…
Она убрала ладони от лица, подняла на него глаза.
– Твой брат был со мной все это время. Он один меня поддерживал и утешал… И он говорил, что у тебя слишком много дел и совсем нет времени на меня…
– Ясно.
Он сел рядом с ней, запустил пятерню в без того уже взъерошенную шевелюру.
– Рауль не так прост, как кажется, я всегда это понимал. В тот день, когда я разговаривал со старухой, он был с отрядом Эрнесто… может, они тоже кого-то встретили, не знаю. Но с тех пор он изменился. Стал… более циничным, что ли. Более жестоким. И всегда действует только в интересах Кубы и революции, «личное – ничто перед главным» – его любимая фраза. Что ж, я не могу его винить… К тому же, теперь уже все равно ничего не поделаешь. Прошлого не изменить, – он помолчал, потом осторожно коснулся ее руки. – Скажи, что я могу сделать для тебя сейчас, моя колдунья?
Она усмехнулась.
– Может, отпустить с миром?
Он удивленно покосился на нее и пожал плечами.
– Ты свободна. Это твое судно, ты вольна плыть на нем, куда хочешь, никто не посмеет задерживать. Но знай, что и Остров всегда открыт для тебя.
Марита вздохнула. Смешно, повторил почти слово в слово те слова, с которых начался их роман. Когда это было? Кажется, сотню лет назад.
– Вы уже закончили осмотр? – отец гневно сверкал глазами и стискивал зубы, с трудом удерживаясь от брани.
– Нет, – высокий затянутый в военную форму бородач остановился возле него и ухмыльнулся. – Мы только начали, судно подлежит полному досмотру, капитан. Время сейчас неспокойное, сами понимаете.
– Я… – отец набрал в грудь побольше воздуха, – вынужден выразить… выражаю протест! Мы теряем время! А ваши люди ведут себя бестактно и грубо!
– Что поделать, – верзила откровенно насмехался, – это простые парни, и манеры у них не очень. Кстати, вы бы вашу девушку увели в каюту, от греха.
Отец дернул щекой.
– Это дочь! Марита, спустись вниз, прошу тебя
На самом деле он просил ее уже третий раз, но она боялась оставить его одного. Ей почему-то казалось, что в присутствии дочери военные не посмеют причинить старику вред. Глупо, она сама понимала, глупо – этим головорезам было явно плевать сантименты. И все-таки старалась держаться возле отца.
– Дочь? – Бородач перевел на нее взгляд и вдруг изменился в лице. – Прошу прощения, капитан. Прошу прощения, сеньорита. Это в корне меняет дело. Капитанская дочь, разумеется, имеет полное право находиться на палубе и следить за досмотром своего корабля. Впрочем, мы уже почти закончили. – Он сверкнул белозубой улыбкой и неожиданно показался ей совсем не страшным… даже почти симпатичным.
– Простите, я не представился, – шагнул вперед, протягивая ей руку. – Команданте Кастро, для друзей – просто Фидель. Да, тот самый. Поступили сведения… в общем, сегодня я посчитал нужным лично произвести досмотр… Кстати, с латинского мое имя переводится как «преданный», «надежный». А вас как зовут?
Она невольно улыбнулась.
– Марита
– Не может быть! – поймав ее руку, он поднес ее к губам. – Это же означает «супруга», «жена», вы знали? У вас есть супруг? Нет? Прекрасно, очень рад!
– Э… – отец попытался отодвинуть его, – команданте, я хотел…
– Да, мы уже заканчиваем. Еще раз простите за причиненные неудобства. Скажите, Марита, а вы читали роман русского писателя Пушкина «Капитанская дочь»? Нет? Вы должны прочесть, непременно. Там почти про вас.
– Я хотел… – растерявшийся отец выглядел жалко.
– Капитан, еще полчаса, и можете отплывать. Это ваше судно, и вы вольны плыть на нем, куда захотите. Никто не посмеет задерживать. Но знайте, Остров свободы всегда открыт для вас. Может быть, желаете сойти на берег и насладиться нашим гостеприимством? Вы ведь, наверное, устали от качки – день, другой на твердой земле вам не повредит. Сеньорита, что скажете?
– Могу я предложить вам мохо?
Она обернулась и покачала головой. Кажется, это уже было, не далее, как вчера. Дежа вю? Рауль склонился в поклоне, протянул поднос с графином и сахарницей. Посмотрел ей в глаза и вздохнул.
– Нет, так нет. Команданте передал вам подарок, желаете получить?
– Подарок? – она пожала плечами. – И что там? Зная его, какой-то новый дамский пистолет последней модели. Или капсулы с ядом.
– По правде говоря, я и сам не знаю, подарок спрятан в шкатулке.
Она нахмурилась, сердце сжалось от тревожного предчувствия. Осторожно вязла из его рук маленькую серебряную шкатулку, откинула крышку.
Да. Прозрачный светло-розовый камень на бархатной подушке. И свернутый пополам лист бумаги. Письмо?
«Здравствуй, капитанская дочь. И прощай. Знаю, я сломал твою жизнь. С этим ничего уже не поделать, но мое сердце разрывается на куски и не хочет больше отстукивать румбу. Тик-тик-так, тик-тик-так – вот, как оно теперь стучит. Европейский вальс, красивый и грустный, как ты. Долго думал, чем я могу загладить свою вину, и понял, что не смогу ничем. Все, что мне остается – это обмен, жизнь за жизнь. Я сломал твою, ты вольна сделать то же самое с моей. Старуха говорила, не отдавай врагам, но ты ведь не враг мне, капитанская дочь. Хочется верить, что нет. Впрочем, можешь делать с этим камнем все, что тебе заблагорассудится: Можешь передать Лансдейлу, можешь утопить или разбить молотком. А можешь хранить. Я бы хотел, чтобы ты держала его у сердца, носила на цепочке каждый день, но шкатулка тоже подойдет. Только почаще доставай и касайся его руками, я буду чувствовать твои прикосновения и знать, что ты меня помнишь. Ну, а если все-таки решишь отдать Лансдейлу, то постарайся не прогадать, запроси хорошую цену и гарантии своей безопасности. Будь счастлива. По крайней мере, постарайся быть».
– Что там? – Рауль смотрел на нее из-под опущенных ресниц, во взгляде его читалась тревога.
Марита положила письмо поверх камня, закрыла шкатулку.
Ну вот. Все закончилось. План сработал, как и предрекал Лансдейл.
Она сомневалась, но он был так уверен…
«Я знаю людей, – сказал он тогда, и его вечно мокрые усики торжествующе встопорщились. – Все люди похожи, и есть определенные ловушки, в которые они всегда попадаются. Будь ты хоть Чингиз-хан, хоть Ленин, хоть Магомет, тебе не избежать общей участи. Эмоции, чувства… привязанность. Вот, что делает людей слабыми и позволяет играть на струнах их души любые песни. Он раскроет вам свой секрет. И покажет точки уязвимости. Туда вы и ударите, важно лишь не пропустить нужный момент. Любую защиту можно обойти, даже магическую, если не ломиться в закрытые ворота, а подождать, пока их откроют».
Что ж, похоже, он был прав. Она вернется с победой, отдаст камень и забудет этот жаркий остров и чертовых братьев Кастро навсегда. Месть – свершится, справедливость – восторжествует, как всегда. Возможно, ее даже наградят: подарят новый дом, обеспечат неплохое содержание… а, возможно, убьют по-тихому, чтобы не трепала языком. История в любом случае сохранит ее имя – как же, женщина, которой, наконец, удалось убить зарвавшегося революционера… тирана, так они напишут в учебниках истории. Красиво, черт возьми. Узурпатор пал жертвой любви – «дамочки» будущего будут замирать в восторге и хлопать в мокрые от пота ладошки.
– Возьмите, – она протянула Раулю шкатулку. – И больше не позволяйте команданте дарить такие подарки.
Несколько секунд Младший молча смотрел на нее, потом его взгляд потеплел.
– Спасибо, сеньорита. Рад, что вы приняли это решение… впрочем, я и не сомневался. Да, такими вещами нельзя разбрасываться. Шкатулка будет теперь храниться у меня.
Она недоверчиво покачала головой.
– Так вы… знали?
– Конечно, – он кивнул. – Брат горяч, эмоции иногда захватывают его… но для того я и нахожусь рядом с ним, чтобы удерживать от безумств и предотвращать жестокие ошибки.
Марита медленно кивнула.
– И если бы я не отдала вам сейчас шкатулку…
– Да. Вынужден признать, – он продолжал ласково улыбаться, но в глазах – теперь она видела это – клубилась та же тьма, что у старшего брата. – Вы бы не покинули с ней Остров.
Она отвернулась. И все-таки план был не удачным, как ни крути… как ни крути.
– Что же мне теперь делать? Уехать назад без камня? Они не простят. Впрочем, если прикинуться дурочкой…
– Можно уехать, а можно и остаться, – повторил он сказанное когда-то. – На Острове свободы много мужчин, и многие из них будут рады составить ваше счастье. Например, я – как вам я?
Она подняла голову, посмотрела в затянутое тучами небо. Вот ведь, еще вчера мечталось – ну, хоть бы облачко, хоть бы одна маленькая тучка – не было сил терпеть это проклятое солнце. А сегодня… влажная клубящаяся хмарь надо всем островом, и на сердце такая тоска. Словно не только небо, но и всю жизнь накрыла сверху эта серая беспросветная дрянь.
И все-таки в глубине души она знала – тучи не надолго. Пройдет час, полтора – поднимется ветер. Дохнет в лицо морской прохладой, разгонит всю эту пакость к чертовой бабушке… и солнце вернется.
Оно всегда возвращается.
Фарфор
Любовь Перова
Модный квартал Второго подземного города – гигантская сияющая кроличья нора пару сотен метров в диаметре, вертикально уходящая примерно на полкилометра вниз в голубоватом мареве вывесок и реклам.
Если пробраться в город перед рассветом через взломанный выход на очистительной станции – можно застать момент, когда воздухозаборники начинают работать в полную мощность, – и нырнуть в нору на ховерборде, кувыркаясь в мощном потоке и забывая дышать от восторга и ураганного ветра.
Наверху даже новая доска перестает слушаться на несколько секунд, и я чувствую себя немного Алисой, падая мимо сверкающих вывесок и витрин. Торможение срабатывает в последний момент над узкой галереей, опоясывающей нужное мне кольцо магазинов и переходов. Последнее сальто – и я выравниваюсь, лихо приземляясь перед крошечным кафе со старомодными неоновыми контурами чашек и бокалов на окнах. Проходящие мимо ярко накрашенные модницы вскрикивают от неожиданности и восторженно хихикают, а Хэппи за барной стойкой, заметив синие огни моей доски, поднимает голову и улыбается. Машу ему рукой и, распахнув дверь, одним шагом оказываюсь в теплом зале всего на четыре столика, утопающем в ароматах корицы, кофе и миндальных пряников.
Он оглядывает меня, качает головой, по-прежнему счастливо улыбаясь, и кивает в сторону уборной. Задерживаюсь там на минуту – проверить, не осталось ли на мне пятен. Подмигиваю своему отражению. Из зеркала смотрит чистокровный подземник – тощий, бесцветные брови и ресницы, сиреневые глаза альбиноса и белые волосы, выкрашенные в модный небесно-голубой: под землей почти все любят яркое.
…крошечные красные брызги подсохли на подбородке. Еще немного – на носках ботинок и коленках джинсов. Почти незаметно. С внезапным омерзением умываюсь. Возбуждение уступает место усталости, мрачной удовлетворенности и пустоте, всегда ждущей своего часа.
Еще немного осталось.
Кофе, очень крепкий и сладкий, ждет меня на стойке в цветной чашке, рядом с Хэппи и вазочкой домашних конфет. Он сейчас из персонала один – и я позволяю себе расслабиться, подавшись вперед, подпереть подбородок и ухмыльнуться, как довольная кошка, только что растерзавшая мышь.
Хэппи ждет, пока моя чашка опустеет наполовину, и доливает молоко. В эту минуту кажется, что кофе у Хэппи – лучшее, что случилось со мной за последние несколько месяцев. Трудно сказать, рад он мне, или предпочел бы, чтоб я сгинул однажды наверху. Мне единственному известно, откуда взялся Хэппи. Он – хорошо знает, где пропадаю я и что там ищу. Общие тайны объединяют порой крепче кровного родства.
Нос и кончики пальцев согреваются с приятным покалыванием. Жизнь замедляется до обычного своего ритма, пока я сижу над чашкой, вслушиваясь в ларго Бетховена, легкий шум квартала за дверью, шелест конфетных оберток…
Мой собеседник с жестянкой пива усаживается по другую сторону стойки. Ждет, когда я заговорю.
– Умрешь толстяком, – киваю на его пиво. Хэппи – полукровка; в отличие от меня, с мышечной и жировой тканью у него порядок. К сорока годам нажил уже небольшое брюшко, заметную проплешину и отвисшие щеки.
– Умру стариком, – отмахивается он.
Тоже справедливо. Чистокровные андеры стареют очень медленно, без морщин и облысения, но и жизни нам отмерено… редко встретишь подземника старше теперешнего Хэппи. Что-то не так пошло с генетическими играми два столетия назад – модифицированное сердце изнашивается слишком быстро. Хотя, вполне вероятно, таков и был первоначальный план.
У нас к наземникам всегда много претензий.
– Как сейчас там, наверху? – спрашивает он, решив, что я вполне уже в состоянии описывать обыденные вещи.
Большой мир совсем другой, и я никогда не знаю, с чего начать. Сырой и холодный, он бывает прекрасен – с ветрами, похожими на горы облаками и звуками…
– Когда я уходил, снег пошел. Правда, земля еще слишком теплая, и листья слишком свежие… и пахнут осенью. А ветер уже морозный и ничуть не похож на здешние сквозняки – от него стынет нос, краснеют щеки и саднит в горле, если на полной скорости…
– …сматываться? – хмыкает Хэппи понимающе и опускает уголки губ.
Пожимаю плечами и замолкаю. От осуждения он далек. В чем же дело тогда?
– Переживаешь, что ли? – спрашиваю издевательски.
Хэппи смотрит без улыбки, скорее заинтересованно.
– Что будет, Джин, когда ты ошибешься? Станешь неосторожен, не успеешь уйти или оставишь следы… Рано или поздно что-нибудь всегда идет не так.
– Бывает. Но я почти закончил, док. Еще немного везения…
– …и? что дальше, когда закончишь с последним?
И правда – что? Я не задавался этим вопросом, предпочитая занимать делами каждую свободную минуту времени. Сейчас, прикинув возможные варианты, с отстраненным удивлением понимаю, что значения это не имеет.
– Ничего, Хэппи, – искренне отвечаю после паузы. – Меня устроит любой расклад. А что, у тебя в этом свой интерес, профессор?
– Ты же знаешь, наверху у меня давно интересов нет, – отвечает он сварливо, придвигая мне новую чашку. И тут же вновь улыбается немного безумной улыбкой, щуря жизнерадостно глаза. – Скорее, завидую.
– Мне?!
– Бесстрашию твоему.
Это не похвала, мы оба в курсе. Бесстрашие не обязательно делает человека героем, а страх – предателем. Очень часто – совсем наоборот. А иногда случаются психопаты, вроде нас с ним.
Я – из плохих парней. Страхи мои исчезли три года назад, после того взрыва на переговорах с наземниками, сменившись постепенно желанием найти всех виновных – и искалечить собственными руками. Нет, не убить – пусть чувствуют, дрожат помнят!..
Хэппи, увидев нехорошее в моем взгляде, отворачивается к новым посетителям, не переставая улыбаться. Наверное, он – из хороших ребят. Но и Хэппи не всегда был таким счастливчиком.
Говорят, сон разума чреват чудовищами. Бессонница разума Хэппи породила ту самую антигравитационную бомбу, единственное безобидное испытание которой положило конец войне с наземниками. Профессор, ужаснувшись собственному изобретению, сделал все возможное, чтобы никто не сумел его повторить, а сам превратился в полнеющего весельчака, владельца маленького кафе.
Каждый день он боится – преследований, возвращения бомбы и новой войны. От подземников он унаследовал боязнь открытых пространств и аллергию на солнечный свет. Страхи, впрочем, не мешают ему мечтать о городе под открытым небом.
Мы все иногда мечтаем о нем. Память о ветре и высоком небе еще долго преследует меня после каждого посещения наземного мира. Воспоминания о травах, лесных тропинках, запахе листьев и земли после дождя…
Допиваю кофе и незаметно смываюсь, пока Хэппи занят и не задает больше вопросов.
Модный квартал засыпает, когда в городе наверху уже глубокая ночь, но через пару часов, как сейчас, лавки и торговые центры вновь открыты для посетителей, которым плевать на режим земных суток. Разношерстного народу здесь всегда полно – наземные знаменитости в поисках лучших нарядов, раздающие листовки мечтательные студенты, ряженые косплееры и мелкие служащие, еще не добравшиеся до работы.
Сегодня чужаков удивительно много. Их легко отличить – загорелые и неприлично шумные, они таращатся в сверкающую глубину кроличьей норы, на меня, парящего на доске, на желтые минитакси без ограничений на высоту. Большинство из них, как и я, плохо помнят короткую и кровавую войну между поверхностью и подземельями. Они и сейчас считают город чем-то своим…
Милашка в готичном платье с рюшами останавливает меня, чтобы приколоть к куртке синий значок с городским гербом – старинной шестерней. Запоздало вспоминаю, что сегодня – двухсотлетний юбилей основания Второго.
Два века назад ученые всего мира начали предсказывать близкие солнечные супершторма – и кто-то предложил приготовиться к ним заранее. Так появился Первый подземный городок. А через пару лет уже миллионы матерей, напуганные первой вспышкой Каррингтона, охотно соглашались рожать генетически измененных детей – первых подземников. Города сохраняли все, что могло исчезнуть с лица земли – электронику, технологии, знания. Наземники же в первые дни бури оказались отброшены назад на сотни лет. Мы до сих пор сильно опережаем их мир, в котором прошлое и будущее причудливо перемешаны. Повод для гордости и средства для равноценного обмена с поверхностью. Впрочем, я не уверен, что обмен равноценный.
У нас появилась антигравитация, новейшее оружие, лекарства и знания. У них – осталась вся земля с небом и солнцем, которого мы боимся. Андеры-альбиносы не переносят ультрафиолет и живут меньше, наши женщины редко рожают здоровых детей от наземников, зато мы медленно стареем, мы быстрые – и видим в темноте.
И еще – мы помним, что должны все успеть.
Эля работает в универмаге «Мэйси», занимающем несколько уровней чуть ниже «Кафе» Хэппи, в большом ювелирном отделе. Добираюсь до нужного этажа, чтобы притормозить и посмотреть на нее через стекло внутренней витрины – вдруг первая заметит меня и кивнет. Меня, в ярком и с ослепительной улыбкой, трудно не заметить – и она кивает, но тут же отворачивается показать комплект колец юной паре.
Я наблюдаю за ней издалека, как за изящной танцовщицей на неприступной сцене. Беловолосая и белокожая, в маленьком черном платье, Эля кажется тонким грустным призраком в сравнении со счастливыми покупателями: они идиотски держатся за руки, и у них впереди все, что у нее далеко в прошлом. Тот взрыв унес ее мужа, нерожденного ребенка и возможность когда-нибудь снова родить.
Мы познакомились еще в госпитале, на сеансах групповой терапии – оба полуживые и ужасные, собранные из кусочков, пережившие два мучительных месяца в реанимационных капсулах. Сраслись кости, новые органы прижились, и шрамы затянулись. Но кажется, мы так и остались сломанными.
Вместе, вняв совету терапевта, мы отправились в школу боевых искусств мистера Сайто. Там много слов не требуется. Сейчас я посещаю додзё без нее, и общая у нас только беда, но хочется верить, что мы нескоро расстанемся. А может, мы просто приходим друг к другу в поисках чего-то давно потерянного, в надежде, что теплее будет засыпать не в одиночку…
Не сегодня. Сегодня она не смотрит на меня – танцует под свою музыку, не слышную мне. Не то, чтобы я жаловался. Утешитель из меня никудышный.
«Увидимся завтра? Есть кое-что для тебя.» – шлю ей сообщение уже на полпути к выходу. Эле нравятся наземные сувениры.
«Увидимся» – приходит шепот, почти сливаясь с шумом супермаркета.
Вполне достаточно, чтобы продлить мое хорошее настроение до вечера. Беру разгон прямо от дверей универмага и снова ныряю на доске в пропасть норы, кувыркаясь и теряя на несколько секунд ощущение верха и низа.
Ветер пахнет наземным утром и кофе.
Непривычные чужаки тычут пальцами и начинают снимать, когда ко мне присоединяются еще несколько смельчаков. Что ж, еще есть пара минут, чтобы показать смуглолицым, как андеры умеют ловить ветер и делать петли на ховерборде. Я развлекаюсь и откровенно позирую, пока в одном из скоростных тоннелей внизу не появляются огни тормозящего поезда.
В последнюю секунду влетаю в закрывающиеся двери ярко освещенного полупустого вагона и плюхаюсь на сиденье.
Второй город окружает мегаполис наземников широким полукольцом районов-полостей, связанных сетью тоннелей. Мне – на другой край, и я успеваю задремать в наступившей тишине. Поезд не шумит и не качается, в отличие от наземного: жизнь в городе с каменными небесами накладывает свои ограничения. Строго не только с шумом – еще и с влажностю воздуха, уровнем пыли, температурой, испарениями и запахами. Подземники практически из всего умеют выжимать воду и воздух, а чистота и тишина – не просто проявления вежливости. Мы не галдим на улицах и давно отказались от двигателей внутреннего сгорания. Не любим серые тона, песок на тротуарах, грязь, темноту и слишком неровные поверхности – ничего, что напоминает о правде: мы все жители одной большой норы. Некоторые – навсегда.
Схожу с поезда в оживленном бизнес-районе. Улицы очень широкие, но сияющие небоскребы колоннами упираются в каменное небо, оставляя совсем немного пространства наверху. Впрочем, чистые дороги и тротуары залиты теплым светом, а у витрин расставлены кусты и деревца в горшках. В маленьких заведениях и магазинчиках здесь любят нарочито скрипучие двери и деревянные рамы. Не хватает настоящего ветра и опавших листьев, но невозможно получить все сразу.
Рядом со станцией, рыжий парень в фиолетовых очках, – Лёва – что-то читает, усевшись на кромку тротуара напротив книжной лавки.
Покупаю в круглом стеклянном автомате на углу две конфеты – ядовито-зеленую и апельсиново-оранжевую – и протягиваю, подойдя, Лёве. Для него они значат, что я не оплошал, – зеленый – и мне нужны новые ответы – оранжевый.
Он поднимает голову, молча забирает только зеленую и кивком приглашает присоединиться. Плюхаюсь рядом. Лева подсовывает мне свой тяжелый справочник, открытый на цветной иллюстрации одномоторного истребителя времен Второй мировой. Сообщает вместо приветствия:
– Легендарный «Зеро», между прочим. Почти самый маневренный в свое время. И знаешь, почему?
Качаю отрицательно головой.
– Среди прочего, он летал с минимальной броней. Легкий сплав. Почти никакой защиты, зато ты шустрый. Но чуть заденут – пуфф! – и ты порхаешь на тот свет. Забавно, да? Ничего не напоминает?
Лёва точно немного с приветом. Никогда не говорит о вещах, которые ему неинтересны. А может, я просто не понимаю его намеков. Не глядя на собеседника, рассматриваю текст комментария под иллюстрацией, почти весь подчеркнутый. Кроме двух слов.
«следующий – последний».
Вот почему он не взял оранжевую. Информации для меня больше нет.
Захлопываю книгу и отдаю ему.
– В новостях говорили, Джек Дровосек вернулся, – сообщает Лева обыденно. – Видал? Намекают, в этот раз кроме пострадавшего есть и другие свидетели. Недалеко от места происшествия видели девушку в темном.
– Так всегда говорят, – Пожимаю плечами. – В прошлый раз заметили даже какую-то знаменитость.
Несомненно, нас найдут когда-нибудь, несмотря на все предосторожности. Вопрос в том, кто до кого доберется быстрее…
Мимо нас спешат служащие и студенты. Лева смотрит на уходящие поезда сквозь фиолетовые очки. Я – на круглый вентиляционный люк в стене неподалеку. Лопасти за решеткой медленно вращаются, внушая сонное оцепенение.
– Слышал, скоро в горах начнется лыжный сезон… – вздыхает Лева. – Там, наверное, уже морозы?
– Со дня на день… Осень еще, – тяну устало.
– Вот что, Джин! Мне не так уж много осталось, – сообщает он внезапно.
Поворачиваюсь к нему медленно, пытаясь не паниковать. Внешне Леве двадцать пять, и в универе мы учимся на одном курсе. Вот уж не думал, что начну переживать за него.
– Ну да, не удивляйся: у меня достаточно средств, чтобы в сорок не работать… Вряд ли я доживу до дня, когда город подземников на поверхности будет, наконец, построен. Ты – другое дело. Я пока могу только представлять. Но знаешь, умереть я собираюсь там, наверху, где-нибудь на лесистом берегу моря… и чтобы птицы пели так, будто сердце вот-вот разорвется.
– …ну, ты придурок, Лева! – не выдерживаю. – Даже не думай выкидывать глупости и сбегать на солнышко раньше времени!..
– Ну уж нет! Из нас четверых, самый придурошный – ты.
– Пфф!..
Он дружески хлопает меня по плечу, заставляя вздрогнуть, и снова раскрывает свою книгу на странице с подчеркнутым текстом.
– Пока не ушел, хочу показать тебе кое-что…
* * *
Считают, что у Джека Дровосека много связей, либо кто-то из очень крупных игроков стоит за ним – слишком хорошо он планирует нападения и знает подробности жизни своих жертв.
Первым, кого он искалечил, стал губернатор штата. Психопат подстерег его уходящим от любовницы. За полминуты расправился с двумя телохранителями, а пытающегося сбежать политика избил до беспамятства, изуродовал лицо, отсек пальцы правой руки и левую ногу до колена. Через минуту после нападения кто-то с женским голосом позвонил в неотложку.
Следующим оказался помощник мэра. А через несколько месяцев, когда улеглись страсти, жертвой Джека стал президент одной из самых крупных инвестиционных компаний на Восточном Побережье. Его нашли в собственной спальне, без обоих ног, с выбитыми зубами и глубокими порезами на щеках. Никто не знает до сих пор, как Джеку удалось обойти новейшую в наземном мире систему наблюдения и вырубить шестерых охранников на вилле так быстро, что они даже не разглядели нападавшего.
Предпоследний случай произошел вдали от Второго города. На место я добирался ночным рейсом и двое суток не выходил из гостиничного номера. В тот раз все и заговорили о работе большой команды.
Нас четверо на самом деле. Наземная безопасность – несерьезное препятствие, когда мы вместе. После первой самостоятельной вылазки я понял, что не справлюсь в одиночку в следующий раз, и нашел в Сети Леву, а он – Нину и Уилла. Я не спрашивал, зачем они помогают мне, – у каждого найдется история – но их информация всегда верна. Впрочем, я все равно перепроверяю.
Хэппи поинтересовался как-то, понимаю ли я сам, зачем так стараюсь… можно ли назвать это местью, и смогу ли я смириться, когда остановлюсь? Сайто-сан говорил, что контролируемая ярость тоже имеет пределы… Сегодня проверим.
Я сижу на краю опустевшей крыши одной из старых высоток наземного города. Тех, что пережили двухсотлетний упадок и остались обитаемыми. Ранняя зимняя ночь вполне подходит – ни звезд, ни луны на укутанном снежными облаками небе. В городе и в самом здании огней в это время немного, по сравнению с вечно сияющим Вторым. Никто не заметил, как я сюда поднялся – вдоль стен, на ховерборде с отключенными огнями. Причальная мачта для цепеллинов пуста до утра.
Отсюда хорошо наблюдать за мегаполисом и за окнами на нужном этаже. Жду, заглядывая вниз, пока свет останется всего в паре нужных мне офисов. Еще немного.
Здесь слышен только шум ветра и едва-едва – гудки машин далеко внизу. Рассматриваю яркие ниточки трасс и переулки, прикидывая пути отступления. Морозец начинает забираться под мою толстую куртку. Одно за другим, окна высотки гаснут. Пора. Тот, кто мне нужен, остался в офисе один, не считая пяти или шести охранников в соседнем помещении. Спуститься отсюда на карниз несложно, но на фоне освещенного окна могут заметить с улицы.
Если мне не повезет, охранников будет восемь, включая тех, что остались на этаже. Впрочем, все должно быть закончено еще до того, как они подоспеют, заподозрив неладное.
Камеры наблюдения на этаже взломаны Левой и Уиллом – сейчас на них закольцованное изображение пустых коридоров. Нина позаботилась об остальном – выяснила, в какую сторону закрываются двери; где сидит мой «подопечный» и когда выходит за кофе, если нет секретаря; как быстро открыть окно…
Повторяю все детали в голове, бесшумно перепрыгивая через ступени на темной запасной лестнице.
Коридор освещен слабо, но из-под нужной мне двери пробивается тонкая полоска света. Комната охранников – чуть дальше – приоткрыта, но они вряд ли увидят меня, беззвучно вошедшего к боссу. Миную маленькую пустую приемную. Запираю за собой обе двери.
– Я же велел не… – Он поднимает глаза и замолкает, увидев перед столом черную фигуру в гладкой фарфоровой маске.
Моложавый политик, старше среднего возраста. Уже чуть поседевший. Наверное, сгодился бы мне в отцы. Поражен, конечно, но явно владеет своими страхами. Медленно он опускает руки, пытаясь нащупать кнопку тревоги под столом.
Качаю головой, вынимая меч из ножен на спине. Кнопка не сработает.
Кажется, он понимает. Потому что встает, сжав губы и уверенно уперев руки в стол. Возможно, сейчас попытается протянуть время. Не может ведь быть, чтобы я появился тут совсем незамеченным, прямо в кабинете сенатора… верно?
Я тоже не люблю спешить, но сегодня слишком высоко забрался. Хватиться его могут в любую минуту.
– Так ты и есть Джек Дровосек?
Хочется немедленно стереть самоуверенность с его лица. Молчу, ожидая. За спиной сенатора на деревянной подставке – две катаны. Он отступает назад и берет одну.
Хмыкаю с сомнением. Неужели умеет? Что же, парень заслужил пары слов перед тем, как я с ним разделаюсь.
– Не думай, будто я не выяснил, зачем ты здесь, – сообщает он жестко. – Преследуешь тех, кто в ответе за взрывы на конференции о городе для подземников? Не стану отрицать, я тут действительно замешан. И знаешь, что? Ничуть не сожалею. Подземники – пережиток и закончат свои дни под землей, сколько бы они там ни бунтовали!
Если он и пытался меня вывести, получилось не очень. Я слышал гораздо более красочные высказывания в адрес андеров. Я помню их. У меня собственная война.
Сенатор обнажает меч, и я церемонно кланяюсь. Даже интереснее, когда жертва сопротивляется. Он нападает, не дожидаясь окончания моего поклона и правильной стойки. Легко отражаю, отступаю в сторону и быстрым движением, самым кончиком, рассекаю безукоризненный костюм на груди..
Он напуган теперь, да и сражается неинтересно, пытаясь силой победить более легкого противника. Как все новички, делает сильные замахи и тратит уйму времени на удары и на оборону. Счет, между тем, идет на секунды, и я, наигравшись и заставив его вспотеть, захватываю его меч и, вывернув руку, захожу стремительно назад и на обоих ногах рассекаю подколенные сухожилия. Пока сенатор валится, вскинув руки и не успев сообразить, что случилось, отрубаю кисть, держащую меч.
Наклоняюсь, касаюсь перчаткой крови на ковре и подношу к улыбке-щели в маске.
– Смотри-ка, у пережитков прошлого еще остались зубы.
Нравится наблюдать, как ярость на его лице сменяется страхом. Как он пытается отползти и позвать на помощь.
Помощь уже совсем близко – ломятся во вторую дверь. Еще несколько секунд.
Распахиваю окно, подняв раму вверх и напоследок наклояюсь к сенатору.
– После взрывов там, в зале столько было оторванных рук и ног, что, казалось, там погибли тысячи, а не пара сотен.
– Чего… чего ты хочешь от меня?…
– Нет ничего такого, что ты мог бы вернуть.
Рассекаю ему ноги, рубя коленные чашечки и не испытывая никаких угрызений от его воплей. Все-таки, я победил сенатора в честном бою.
Дверь кабинета слетает с петель, впуская пятерых вооруженных охранников. Один, тут же бросается к пострадавшему, а мне остается разделаться с четырьмя, не дав им успеть отреагировать.
Чуть присев, целюсь в ноги – только поцарапать – и, уперев ладонь в пол, делаю широкий взмах с разворотом. Таких движений нет в традиционном кендо, но у Сайто свой стиль, рассчитанный на легких и быстрых подземников. Мне и нужно в этот раз всего лишь остановить их, а не покалечить.
Все четверо с воплями боли валятся на пол, роняя оружие или стреляя в пол. Я продолжаю движение, не разгибаясь, вскакиваю на подоконник – и вываливаюсь вниз головой, не оставляя им шанса пальнуть мне вслед.
Пуленепробиваемое окно за мной захлопывается с громким лязгом. Маска соскальзывает. Ветер продувает закрывающий лицо шарф и отрезвляет – на полдороги к земле мне все же удается приладить доску к подошвам. Магнитные замки защелкиваются, включая автоматическую антигравитацию – я переворачиваюсь ногами вниз у самого тротуара, едва не коснувшись брусчатки кончиками пальцев, и снова поднимаюсь, облетая здание и не заботясь больше о случайных зрителях и преследовании.
Пожалуй, мне нравится ходить по краю. Сердце колотится так, словно я счастлив или влюблен. И вокруг – ветер. Через пару минут всю воздушную и наземную полицию города поднимут на поиски подозрительного андера с ховербордом.
Доску приходится сломать и выбросить неподалеку от снятой Ниной квартиры. В квартиру же поднимается вполне себе почтенный наземник с рыжей шевелюрой – синтетическая маска – и почти тут же спускается, переодевшись во все новое. На такси я отправляюсь к очередной точке на окраине и, пройдя пару кварталов, в подвале заброшенного дома забираю собственный ховерборд, молчаливо ждущий отправления к удаленной от города очистительной воздушной станции, в этот раз – ведущей в другой район Второго.
До рассвета еще далеко, и огней здесь нет, но дорогу мой ховерборд знает прекрасно. Единственный источник света на пути – огни пригородной фермы. Вспоминаю, как отец впервые взял нас с сестренкой туда – показать земные поля и травы, и воздух, наполненный песней ночных сверчков, и темный лес вдалеке…
Начинается снегопад. Пожалуй, теперь я нескоро вернусь на поверхность.
Хочется плакать – впервые за много лет. Хочется остановиться, упасть на замерзшую землю и ждать заслуженного наказания. Все плохие парни бывают наказаны рано или поздно.
Эля ждет меня дома, в маленькой квартирке почти на самом верху высотки в центре. И я впервые по-настоящему рад, что выбрался целым.
Она готовит капучино – запах смешивается с корицей, черносливом и ванилью – стоя посреди кухни в тонком халате. Иногда она приходит без предупреждения, как сейчас, и остается на ночь.
– Прости, – обнимаю ее сзади. Целую белоснежную шею. – Были дела наверху. Соседи ночью не тревожили?
Читать бесплатно другие книги:
