Иным путем Михайловский Александр

Пролог

Отгремели славные морские сражения в Чемульпо и у Порт-Артура. Японский флот, когда-то сильный и грозный, ныне перестал существовать. На сухопутье японская армия была разбита и выброшена из Кореи. Сила русских сломила силу гордых самураев. Император Японии был вынужден пойти на мировую.

Но победители оказались на удивление гуманными. Япония потеряла право вести войны, но на территорию ее не высадились оккупационные войска. Правда, пришлось пожертвовать Окинавой и недавно отвоеванной у китайцев Формозой. Но зато дочь микадо стала невестой нового русского императора Михаила II, совершенно неожиданно для себя севшего на трон своего убитого эсеровскими боевиками брата.

В самой же столице Российской империи, вслед за взрывом на Большой Морской, сторонники великого князя Владимира Александровича и его сына Кирилла подняли мятеж. Правда, благодаря решительным действиям людей из будущего и оставшиеся верными новому императору Михаилу части быстро его подавили. Началось следствие, которое выявило участие в заговоре агентов британских спецслужб.

Новый император Михаил II на борту атомной подводной лодки, подо льдом Северного Ледовитого океана добрался до Копенгагена, где его уже ждала объединенная русско-германо-датская эскадра. Новый союз, появившийся в Европе вместо Антанты, сорвал попытку британцев прорваться на Балтику и под наведенными стволами своих броненосцев посадить на русский трон свою марионетку – великого князя Кирилла Владимировича.

В Швейцарию на встречу с Лениным, который еще не стал вождем пролетариата, отправилась делегация, состоящая из беглого ссыльного Иосифа Джугашвили, еще не ставшего Сталиным, и двух гостей из будущего. Путешествие в страну банков и сыров оказалось довольно опасным. Сопровождавшему двух большевистских лидеров старшему лейтенанту ГРУ Николаю Бесоеву пришлось тряхнуть стариной и вспомнить свои навыки, ликвидировав боевиков эсеровской организации, попытавшихся захватить их по приказу французских спецслужб. Через все преграды они добрались до Германии, а оттуда их путь лежал в Данию.

Там и произошла встреча императора Михаила II с двумя лидерами большевиков. Как ни странно, но они нашли общий язык, и договорились действовать сообща. Только вот, что из этого у них получится в реальности?

Часть 1

Утро надежды

5 апреля (23 марта) 1904 года, вечер.

Санкт-Петербург, Аничков дворец

В трубе жутко завывал ветер. Под вечер на Петербург внезапно налетела поздняя весенняя метель. Но люди, собравшиеся в теплой комнате, не обращали внимания на буйство погоды. Их беспокоили мысли о другой «непогоде», от которой тряслась в лихорадке политическая жизнь России. Все они, пусть и в различной степени, были осведомлены о судьбе, которая ожидала империю в начале XX века. И все, иной раз и по совершенно противоположным причинам, решили противостоять натиску политических бурь.

Еще в начале встречи слуги бесшумно удалились, расставив на столах подносы с яблоками, апельсинами и ананасами, выращенными в оранжереях Царского Села, а также сифоны с сельтерской водой и хрустальные бокалы. Потом у дверей встали на караул два дюжих спецназовца в пятнистой камуфляжной форме. Выставивший их на пост поручик в такой же форме прикрыл входную дверь, начисто отрезав помещение и присутствующих от внешнего мира. Все сказанное здесь должно остаться в полной тайне. Императору Михаилу II, уже знакомому с ритуалами подводников из будущего, все это напомнило задраивание рубочных люков перед погружением.

– По местам стоять, к погружению… Задраен верхний рубочный люк, – пробормотал он сам себе под нос так тихо, что почти никто ничего не услышал. А кто услышал, тот не понял.

Присутствовали же тут люди непростые… Сам император Михаил II, вдовствующая императрица Мария Федоровна, великий князь Александр Михайлович, великий князь Сергей Александрович, министр иностранных дел Дурново Петр Николаевич, министр внутренних дел фон Плеве Вячеслав Константинович, командующий Балтийским флотом и исполняющий обязанности морского министра Макаров Степан Осипович. Элита империи, члены правящей фамилии, дипломаты и силовики, люди, на которых держится Российская империя.

Но, помимо великих князей и министров, в этой комнате находились и другие люди, совсем недавно в этих стенах просто невозможные. Одним из них был молодой – всего тридцать четыре года – бывший помощник присяжного поверенного Владимир Ульянов, более известный в истории под своей партийной кличкой Ленин. Внешне он выглядел среди титулованных особ чужеродным телом, но все же почему-то присутствующие признавали его почти равным себе. Наверное, потому, что рядом с ним стояли еще двое. Это были пришельцы из будущего: капитан Александр Васильевич Тамбовцев и полковник Нина Викторовна Антонова.

Еще до того, как император посчитал, что пора начать заниматься тем, ради чего, собственно, все здесь собрались, вдовствующая императрица Мария Федоровна тихо подошла к Владимиру Ульянову, осторожно взяла его своей маленькой, но твердой ручкой за локоток и отвела в сторонку.

– Гм, – стараясь скрыть неловкость, произнесла она, – господин Ульянов, я право, не знаю с чего и начать… Словом, я должна сказать вам, что очень сожалею о том, что произошло с вашим старшим братом Александром. Молодой, романтически настроенный юноша, не лишенный способностей, подающий надежды ученый, и вот история – попал в дурную компанию. Он совершенно не заслуживал смертной казни, тем более что там, кажется, была еще и провокация полиции…

Вдовствующая императрица непроизвольно покосилась на присутствующего здесь Петра Дурново, который в свою бытность директором департамента полиции и занимался делом «Второго первого марта». Ну, не могло быть раскрыто это покушение на цареубийство на своей ранней стадии, если сам департамент не занимался бы его организацией. Провокация – обычный прием департамента полиции. Кому-то новые чины, благодарности, ордена и медали на грудь, а кому-то пеньковая петля на шею.

– Я понимаю, – продолжила она. – Каторга, ссылка, ну, я не знаю, крепость. Но не смерть. Ваш же брат был настолько упрям, что не захотел просить о помиловании. Император был готов сохранить ему жизнь, но только при условии искреннего христианского раскаяния. Мне очень жаль, что оно так и не посетило его душу.

Мария Федоровна посмотрела на насупившегося Ильича и погладила его по руке.

– Будьте любезны, передайте вашей матушке, Марии Александровне, что я искренне скорблю по ее сыну, так же, как по моему, недавно убитому сыну. Да и не только по нему одному. Ведь Господь уже забрал у меня трех детей. И я понимаю ее чувства.

Услышав это, Ульянов застыл на месте, словно пораженный ударом молнии. Уж чего-чего, а этого он никак не ожидал от этой гордой и все еще красивой, несмотря на свой возраст, женщины. Мать императора просила у него и его матушки извинения за смерть любимого старшего брата! Да, Ильич знал, что связавшийся с террористами Александр Ильич был далеко не агнцем, и если бы ему не помешали, то они бы, не дрогнув, убили бы и царя, и царицу, и всех их детей… Но что случилось, то случилось. Мертвых не вернешь с того света. Убийства же влекут за собой казни, а те новые убийства. И так до бесконечности.

Да, Ильич вспомнил, что когда он узнал о казни старшего брата, то сказал матери о том, что террор – это тупик. Он пришел к этой мысли самостоятельно и решил пойти в революцию другим путем…

Потом к нему в Женеве пришли люди из будущего. Эта странная девица Ирина Андреева, поручик Бесоев. Они доказали ему, что и другой путь тоже далеко небезупречен. Может, он и не связан с индивидуальным террором, но следование ему приведет к такому массовому террору и братоубийственной гражданской войне, которые и в страшном сне не привидятся никакому самому отпетому террористу.

Именно тогда он решился принять сделанное ему предложение и попробовать пойти еще одним путем… Вдовствующая императрица, которая извинилась перед ним за то, что случилось с его братом, наглядно доказала, что, возможно, существует этот самый иной путь, который, похоже, и есть самый верный.

– Ваше величество, – сказал Ильич, как только мысли в его голове пришли в порядок, – могу вас заверить, что я всегда был противником любого террора, и отлично понимаю, что бессмысленно пролитой кровью можно вызвать только еще большую кровь. Да, я был сторонником свержения самодержавия. Но не путем террора, а в результате политической борьбы. Когда же я узнал, что в России наших потомков это уже произошло, какими силами было инициировано это восстание, а также, какие люди пришли потом к власти, как и то – к чему все это привело, то пришел в ужас.

Самым же трудным для меня было узнать о том, что Коба – мой товарищ по партии, большевик-революционер – уже после победы социалистической революции, естественным путем приобрел в России власть, с которой не сравнится власть любого из императоров. Добило же меня известие еще про одного человека, тезку из далекого будущего, который в похожей ситуации вынужденно сделал фактически то же при совершенно иной, буржуазной, общественной формации.

А потом я вспомнил про самого первого Романова, кстати, Михаила, как и вашего младшего сына, который стал царем, после завершения Смуты. И в семнадцатом веке все проходило точно по тем же законам, как и в середине двадцатого, и начале двадцать первого. Я ведь, ваше величество, все же достаточно образованный человек, не слесарь и не некий еврейский хлеботорговец, и хорошо вижу отличие нелепых случайностей от исторической закономерности.

Императрица утвердительно кивнула, и Ильич тяжело вздохнул.

– Значит, решил я, самодержавная империя – это естественная форма государственного устройства России. Ну, а я не Дон Кихот, чтобы воевать с ветряными мельницами. Поэтому я и принял предложение, или, если хотите, просьбу, вашего сына помочь ему устроить в России истинно народную монархию, где бы все могли жить в гармонии и достатке. Можете быть уверены, ваше величество, что если империя обратит внимание на нужды и чаяния простого народа, крестьян и рабочих и будет улучшать их положение, то я, со своей стороны, буду помогать всем, чем смогу. Я выполню вашу просьбу и передам моей матушке ваши искренние соболезнования, а также попрошу Марию Александровну, чтобы и она помолилась об ваших умерших сыновьях.

– Очень хорошо, – кивнула Мария Федоровна, – теперь я вижу, что вы действительно один из умнейших людей России, и от этого еще больше сожалею о вашем брате, в лице которого мы все потеряли талантливого ученого или способного администратора. Мне кажется, что разбрасываться такими людьми – это недопустимая роскошь.

– Мне тоже очень жаль, что так все получилось, ваше величество, – склонил свою лысеющую голову Ильич, – но, кажется, государь хочет нам сейчас что-то сказать…

Услышав эти слова, вдовствующая императрица с любовью и нежностью посмотрела на своего младшего сына. Правда, ее маленького Мишкина теперь уже было не узнать. В Порт-Артур из Петербурга на войну уехал шалопай и повеса, типичный гвардеец, чьи интересы не поднимались выше очередного загула в офицерском собрании или конных соревнований. С войны же вернулся волевой закаленный боец, побывавший на краю смерти и научившийся мыслить, как государственный деятель. Но при том он все равно остался для нее любимым Мишкиным, родным сыночком, которого – да простит ее на небесах бедный Ники – она любила больше всех остальных детей.

Мария Федоровна вспомнила, как она увидела его на вокзале, возмужавшего, раздавшегося в плечах и ставшего даже чем-то похожим на покойного мужа. Прихрамывая, он подошел к ней и обнял, прижал к груди, сказав при этом:

– Здравствуй, мама. Я вернулся, и теперь у нас всё будет по-другому, всё будет хорошо.

В тот момент она подумала, что и императрица может испытывать те же самые чувства, что и простая русская крестьянка, у которой вернулся с фронта сын, пусть и раненый, но живой и не искалеченный. Смахнув непрошеную слезу, вдовствующая императрица гордо вскинула голову и приготовилась слушать то, что скажет сейчас ее повзрослевший и возмужавший сын.

Император сегодня был одет в такую же униформу, что и стоящие у дверей спецназовцы. Разве что на нем не было бронежилета и разгрузки. На плечах его сверкали золотом полковничьи погоны, а на груди белел крестик ордена святого великомученика и Георгия Победоносца 4-й степени. Над карманом мешковатой пятнистой гимнастерки Михаила был пришит непонятный золотой галун. Вроде это был тот самый Михаил Романов, младший сын императора Александра III, шалапут и гуляка, который около двух месяцев назад, со смехом и шутками, на поезде отправился на войну с японцами. Тот, да не совсем. Теперь перед присутствующими стоял совсем другой человек.

Того Михаила уже не было. Все увидели нового монарха, не похожего на прежнего Мишкина, и потому вызывающего удивление, и даже легкий трепет. Только капитан Тамбовцев и полковник Антонова поняли – каких именно исторических персонажей, один из которых еще не родился, Михаил выбрал себе в качестве образца для подражания.

Для остальных же было ясно лишь одно – новый император Михаил Второй совсем не похож на своего погибшего брата. Такой император не будет страдать рефлексией и строго покарает всех, кто окажется причастным к убийству его предшественника и к попытке мятежа. И тут не помогут ни титулы, ни семейные связи, ни богатство. Приняв от брата патриархальную крестьянскую страну, он железной рукой будет добиваться того, чтобы она превратилась в крупнейшую индустриальную державу мира.

Присутствующие видели теперь, что представляет собой новый царь. Они понимали, что служить с ним будет нелегко, но… Но в то же время ЭТОТ император не даст в обиду ни свою страну, ни свой народ. С Петром Великим его соратникам тоже было не всегда легко. Но они понимали, что творят историю, и потому готовы были на всё, ради блага и процветания России.

Михаил Второй тоже чем-то смахивал на Петра Алексеевича. И в душе все присутствующие решили, что с новым императором Россия станет еще сильнее и богаче.

Все понимали, что сейчас будут произнесены исторические слова, которые изменят жизнь миллионов людей, а также и уже без того взбаламученное течение мировой политики. Лишь одна вдовствующая императрица видела в этом человеке не нового властелина России, а своего младшего сына, которым она гордилась.

– Господа, – голос Михаила был негромким, но все присутствующие невольно вздрогнули и стали внимательно прислушиваться к словам самодержца, – я хочу поблагодарить вас за все то, что вы уже сделали для России. Я хочу, чтобы вы осознали, что с вероломным нападением японского флота на нашу Тихоокеанскую эскадру Россия вступила в великий и ужасный двадцатый век, век жестокий, грозный, где борьба за лидерство в мире будет вестись не на жизнь, а на смерть. Именно нам с вами предстоит в самое ближайшее время приложить титанические усилия, чтобы неумолимый ход истории снова не привел Россию на Голгофу и не поставил вопрос о ее существовании. Но должен сказать вам и про то, что мы с вами уже немало сделали для того, чтобы история пошла по другому пути…

Император посмотрел на министра иностранных дел Дурново.

– В первую очередь, я должен поблагодарить вас, Петр Николаевич, за ту огромную работу, которую вы проделали для заключения русско-германского альянса и Балтийского союза. Но не стоит забывать и то, что все наши европейские партнеры, вступая с нами в отношения, преследуют при этом исключительно свои интересы. Но ничего неожиданного в этом нет. Такова жизнь и таковы законы международной дипломатии.

Возможность в будущем возникновения военного конфликта между Россией и Германией не исключена, а лишь отсрочена на неопределенное время. Император Вильгельм, который, кстати, весьма непостоянен в своих симпатиях и антипатиях, когда-нибудь сойдет со сцены. А на смену ему, вполне вероятно, придут люди с совершенно другими политическими установками. Не секрет, что в настоящий момент главным желанием Германии является повторный разгром Франции и захват ее колониальных владений. Как только эта цель будет достигнута, взоры германских политиков могут снова обратиться на восток, в сторонуРоссии. А посему все, что нам сейчас нужно от немцев – это четверть века спокойствия на нашей западной границе, помощь в обучении технического персонала для наших фабрик и заводов, ну и поставки современных станков и оборудования для переоснащения нашей промышленности.

При вашем министерстве, Петр Николаевич, необходимо создать специальный департамент по централизованному ведению внешнеторговой деятельности. Имейте в виду, что с нарастанием объемов работы данный департамент может быть выделен в отдельное министерство. Так что заранее приищите для него руководителя поспособнее, чтобы потом не менять коней на переправе.

Петр Николаевич Дурново кивнул. А император перевел взгляд на адмирала Макарова.

– Вы, Степан Осипович, должны приложить все усилия для обороны Балтийского моря от внешнего вторжения. Но главным в вашей работе будет не это. Основная ваша цель в настоящий момент – это проведение изысканий в районе Мурмана. Насколько я понимаю, порт Александровск был заложен в Екатерининской бухте на левом берегу Кольского залива. В то же время, как будущий Мурманск и будущая база Северного флота, Североморск располагался на правом берегу. Связано это было с тем, что именно на правый берег пришла железная дорога, без которой невозможно существование сколь-нибудь развитого портового хозяйства. Необходимо выяснить – произошло ли это из-за каких-то природных особенностей берега, или в дело вмешался пресловутый человеческий фактор. Довести железную дорогу до Александровска вполне возможно. Не хотелось бы на пустом месте строить город рядом с уже построенным.

На вас, Степан Осипович, ложится организация гидрографической и геодезической экспедиций к Кольскому заливу, дабы решить этот вопрос на месте и подготовить все необходимые обоснования для постройки этой самой железной дороги. Сразу, как только уляжется вся суета с Датскими проливами, вы получите чин полного адмирала и будете назначены наместником Севера с самыми широкими полномочиями…

Император задумался и снова посмотрел на министра иностранных дел.

– Петр Николаевич, я хотел бы, чтобы вы провели в Кристиании переговоры с норвежцами об аренде их прибрежной территории, с севера примыкающей к Великому княжеству Финляндскому. Скажем, на срок девяносто девять лет. И надо ускорить закрепление нашего суверенитета над Грумантом. База в Кольском заливе, будущая столица Русского Заполярья, должна находиться в глубоком тылу по отношению к нашим передовым позициям. У меня нет желания тратить силы и средства на укрепление Архангельска и его окрестностей, который был, есть и будет главным центром нашей лесной промышленности на севере. Но не более того.

Император снова посмотрел на адмирала Макарова.

– Степан Осипович, под вашей властью будут огромные территории, от Тромсё на западе до устья Енисея на востоке. От вас, как от наместника Севера, потребуется наладить транспортные коммуникации с центральной Россией путем постройки железной дороги. Необходимо организовать в Кольском заливе промышленный, судостроительный и судоремонтный центр. И надо создать систему базирования нашего будущего Северного Арктического флота.

Кроме того, совместно с соответствующими министерствами, вам необходимо будет организовать в Баренцевом море промышленный лов рыбы и ее доставку в мороженом и консервированном виде в центральную Россию. Необходимо срочно провести разведку на подведомственной вам территории всех имеющихся там видов полезных ископаемых. Ну, и не следует забывать об исконных жителях тех краев. Развитие, духовное их окормление и охрана от всяческого рода хищников и хапуг. Надо строго, я бы даже сказал, жестко, прекратить спаивание представителей местного самоедского населения – все это тоже будет вашей обязанностью как наместника. Развратить малых сих крайне легко, а вернуть им человеческий облик почти невозможно. Справитесь, Степан Осипович?

По мере перечисления задач лицо Макарова вытягивалось. Но старого морского волка трудно было запугать. Выслушав императора, адмирал взмахнул своей знаменитой бородой, словно орел крылом, и четко отрапортовал:

– Так точно, ваше величество, справлюсь!

– Ну, вот и отлично, – сказал император и посмотрел на своего дядю, великого князя Сергея Александровича.

– К вам, дядя, у меня будет особое задание. Оно и простое, и одновременно сложное. Скажите, не вы ли председатель Императорского православного Палестинского общества?

Великий князь кивнул, и император продолжил:

– Так вот, получилось так, что в настоящий момент у России в Палестине фактически нет людей, которые освещали бы обстановку в этом, крайне важном для нас регионе. После того, как мы, с божьей помощью, получили помощь из будущего и на ближайшее время решили свои дальневосточные проблемы, следует обратить внимание и на наши южные рубежи. К тому же, раз уж война в Европе пока откладывается, то стоит подумать о Черноморских проливах и о Святой земле. Надо, чтобы под эгидой Императорского православного Палестинского общества, совмещая богоугодную деятельность с разведывательной, там начали работать люди, которые не только составили бы достоверные карты тех мест, но и наладили дружеские отношения с местными жителями. Возможно, что со временем там появятся наши войска и наш флот. Не вечно же там распоряжаться британцам. Необходимых для этого специалистов вам предоставят. Вашей же задачей, дядя, будет организация им «крыши» и обеспечение общего руководства. И все это без отрыва от вашей основной деятельности в качестве петербургского генерал-губернатора. Справитесь?

Великий князь Сергей Александрович вспомнил в этот момент себя – двадцатилетнего офицера-кавалергарда, прибывшего в 1877 году на турецкий фронт в Рущукский отряд, которым командовал его старший брат, великий князь Александр Александрович – будущий император Александр III и отец стоящего сейчас перед ним нового русского царя. Именно тогда, за участие в конной разведке, под огнем турецких аскеров, он и заработал такой же белый крестик, который сейчас красуется на груди у его венценосного племянника. Поэтому Сергей Александрович прекрасно понимал – как нужны во время войны достоверные разведданные.

Посмотрев на Михаила, он сказал:

– Да, ваше величество, я готов сделать всё, чтобы в Палестине у России были везде свои люди, и чтобы мы имели представление о том, что там происходит.

– Ну, вот и хорошо, – кивнул император, – для уточнения деталей я попрошу вас связаться с полковником Антоновой. Она окажет вам всю необходимую помощь в организации справочно-информационной службы вашего общества.

Закончив разговор с дядей, Михаил повернулся к министру внутренних дел фон Плеве.

– От вас, Вячеслав Константинович, – сказал он, – в самое ближайшее время я жду полного и исчерпывающего отчета по расследованию дела об убийстве моего брата и попытки мятежа. Все виновные, невзирая на пол, возраст, лица, чины, ранги и титулы, будут осуждены и приговорены к смертной казни или бессрочной каторге с лишением всех прав состояния. Закон в империи должен быть единым для всех. И я попрошу вас не тянуть с этим делом.

Также должны быть наказаны сотрудники департамента полиции, охранного отделения и жандармы, вступившие в преступные сношения с террористами, покрывающие их и оказывавшие им содействие. Необходимо снова провести проверку старых дел, связанных с убийствами или покушениями на убийства высших чинов империи. Все те, чья вина в совершении этих преступлений будет доказана, должны будут предстать перед судом. И террорист, и тот, кто способствовал его преступной деятельности, должны оказаться на виселице.

Император посмотрел на капитана Тамбовцева:

– Александр Васильевич, я попрошу вас оказать Вячеславу Константиновичу всю необходимую помощь, а также усилить охрану всех ключевых должностных лиц империи. Список лиц, подлежащих особой охране, мы с вами согласуем чуть позже.

– Я понял, ваше величество, – ответил капитан Тамбовцев, – сделаем.

– Ну, вот и хорошо, Александр Васильевич, – произнес император Михаил и перевел свой взгляд на человека, которому в этой истории, кажется, так и не придется стать вождем мирового пролетариата.

– С вами, господин Ульянов, – сказал он, – мы уже беседовали. Сюда я вас пригласил лишь для того, чтобы повторить ранее мною сказанное. Господа, мы не можем строить будущее, оставляя наш народ в духовной и материальной нищете. Если мы не хотим того, чтобы, рано или поздно, у нас разразился бунт, который сметет и власть, и саму монархию, то мы должны научиться думать об империи как об одной огромной семье. Где каждый работает в меру своих сил и способностей над общим процветанием, и каждый имеет права на долю от общих богатств…

Император повернулся к министру внутренних дел.

– Поэтому, Вячеслав Константинович, я попрошу доставить в Петербург всех арестованных и осужденных соратников господина Ульянова по партии, содержащихся в тюрьмах и в местах ссылок. Список их вам будет предоставлен. Те из них, кто, согласится с нами сотрудничать, должны получить полную амнистию. Необходимо будет разрешить издание газет соответствующего направления, предупредив господ издателей, что допустимо печатать все, кроме прямой клеветы и призывов к свержению существующей власти. Все изложенные в газетах факты о преступлениях и правонарушениях должностных лиц, а также коммерсантов и промышленников, необходимо немедленно проверять. В случае же если информация подтвердится, надо вмешаться служителям Фемиды. Суд должен быть скорым и справедливым. Или мы справимся с чиновничьей гидрой, или эта гидра раздавит нас. Недопустимым должно стать любое мздоимство, казнокрадство и издевательство над подданными Российской империи. Мы с господином Ульяновым еще будем работать над этим вопросом.

– Теперь ты, мой верный друг, – Михаил посмотрел на великого князя Александра Михайловича, слегка ошалевшего от всего услышанного. – Для тебя я приготовил самое сложное и самое интересное дело. Так уж получилось, что ты в числе немногих оказался посвященным во все подробности известного тебе происшествия и, в отличие от меня, имеешь склонность ко всякого рода технике. Тебе придется стать моей правой рукой, сиречь председателем кабинета министров. Должность эта будет наполнена реальной властью, и подчиняться ты будешь исключительно мне и никому более. В то время как я буду заниматься армией, военным флотом, разведкой, полицией и другими – как в будущем их называют – силовыми ведомствами, ты будешь строить для нашей России финансово-экономический фундамент. Задача сложная, но, я думаю, что ты с ней справишься.

Михаил закончил разговор на оптимистической ноте:

– На сегодня всё, господа. Мама, с твоего разрешения, я загляну к тебе попозже. Все свободны. А великого князя Александра Михайловича и полковника Антонову я попрошу остаться.

Тогда же и там же, несколько минут спустя

– Ну, Нина Викторовна, что скажете? И ты, Сандро? – устало спросил Михаил, когда за последним из его гостей закрылась дверь. Он поморщился, усаживаясь на диван, и непроизвольно погладил раненую ногу.

– В каком смысле, ваше величество? – переспросила полковник Антонова, а великий князь Александр Михайлович только пожал плечами.

– Как вы считаете, сумел ли я произвести нужное впечатление хотя бы на своих ближайших соратников? – спросил император. – Ведь, если я не ошибаюсь, то моего брата в вашем мире затравили именно по той причине, что он не мог представить себя перед публикой в нужном свете. Поэтому, если я не доскажу чего-либо газетчикам, то все недосказанное будет потом заменено злонамеренным вымыслом, а публика с удовольствием этот вымысел примет. И еще добавки попросит. Ведь тот, кто платит репортерам, тот требует от них подать читателям материал в той интерпретации, какая нужна заказчикам.

Полковник Антонова улыбнулась.

– Браво, ваше величество, отлично сказано! Тем более что вы сами обо всем этом догадались. Поэтому вам необходима грамотная информационно-пропагандистская кампания.

– И это тоже, – вздохнул молодой император. – Как я понимаю, по этому вопросу мне лучше посоветоваться с очаровательной Ириной Андреевой?

– Именно с ней, – согласилась Нина Викторовна, – да и с Александром Васильевичем Тамбовцевым вам тоже об этом поговорить не помешает. Ну, а что нам надо делать с цензурой? С одной стороны, она не должна «держать и не пущать», а с другой стороны – нельзя, чтобы надзирающие органы были добренькими и беззубыми. Нужно принять что-то вроде закона о клевете, по которому суд наказывал бы клеветников, как рублем, так и реальным лишением свободы.

Великий князь Александр Михайлович хотел было что-то сказать, но император сделал ему знак помолчать и снова спросил полковника Антонову: – Нина Викторовна, а если оклеветанными оказались царственная особа или сама Российская империя как государство?

Полковник Антонова кивнула.

– В случае, если клеветниками выступали российские подданные, то их, несомненно, нужно считать изменниками. То же самое должно относиться и к клевете на императора, как на главу государства. В случае же, если он был оклеветан как частное лицо, тогда и клеветника нужно судить за клевету в отношении частного лица.

– Нина Викторовна, вы и в самом деле так считаете? – спросил император.

– Да, – ответила Антонова, – я действительно так считаю. Если, конечно, вы действительно не хотите повторять ошибки вашего несчастного брата. Государство будет стоять прочно, если в нем никто не будет путать личные интересы с государственными.

– Возможно, что это действительно так, – кивнул Михаил. – Я запомню все сказанное вами, и мы обязательно вернемся к этому разговору немного позже. В ближайшее время я собираюсь провести то, что в ваше время называлось пресс-конференцией, и в процессе подготовки к ней мы еще раз всё обсудим. Как вам это мое предложение?

Антонова задумалась.

– Если вы говорите о пресс-конференции, то при правильной подготовке к ней и умелом ее проведении, она может произвести ошеломляющий эффект. В вашем времени сие мероприятие нечто совершенно новое и не имеющее аналогов. Что же касается советов, то, как я уже говорила, о том, как все лучше сделать и как при этом себя вести, вам лучше посоветоваться с Ириной Андреевой и Александром Васильевичем Тамбовцевым.

– Отлично, – сказал Михаил, – но сейчас я хочу поговорить с вами о другом…

– Сандро, – император снова обратился к великому князю Александру Михайловичу, – с сегодняшнего дня ты становишься председателем правительства Российской империи. Работы у нас будет так много, что ее надо будет делить не на двоих, а на пятерых. Кроме того, Сандро, постарайся поскорее определить – кто из министров тебе будет нужен, а с кем лучше попрощаться – вежливо или не очень.

Наибольшее беспокойство среди подчиненных тебе министерств у меня вызывает министерство финансов. Пусть Витте и прячется от нас в Америке, но его дух витает среди стен здания на Мойке, где он так долго властвовал. Придуманные им «кредиты на плавания» и «вооруженный резерв» чуть было не довели наш флот до поражения в войне с японцами. – Михаил скрипнул от злости зубами. – У меня огромное желание взыскать лично с господ Коковцева и Плеске стоимость ремонта «Цесаревича», «Ретвизана», «Паллады», «Варяга», а также пожизненное вспомоществование семьям погибших моряков. Удерживает меня от этого шага только то, что господин Плеске доживает последние дни, а господин Коковцев находится под подозрением в причастности к заговору, в результате которого был убит мой брат. Большее деяние всегда поглощает меньшее, так что не будем торопиться. Хотя я слышал, что господин Коковцев хороший специалист в области финансов. Посмотрим, что покажет следствие. Если виновен – накажем, если нет – найдем для него другую работу.

И еще, я хочу приказать отлить большими буквами в бронзе и укрепить на фасаде здания министерства финансов доску, на которой будет запечатлена известная народная мудрость: «Скупой платит дважды». – Император вздохнул. – Но это, конечно, пока не самое важное. Хотя стоит сделать из всего произошедшего определенные выводы. Недопустимо, когда государством управляет бухгалтер. А при Витте так оно и было. Мой несчастный брат фактически самоустранился от решения важнейших вопросов, пеедав их на откуп случайным людям. При мне такого не будет. Так что, Сандро, предварительный доклад по новому Кабинету министров я жду от тебя сразу после Пасхи. Ну, скажем, в среду с утра. Сразу скажу – экзаменовать тебя я буду не один, так что продумай все до мелочей.

Михаил посмотрел на полковника Антонову.

– Теперь давайте решим вопрос с вами, уважаемая Нина Викторовна. Я знаю, что в вашем времени вы – полковник Службы внешней разведки. За заслуги, оказанные Российской империи в ходе расследования заговора против моего брата, спасения жизни моей матушки, подавления мятежа, я хочу поздравить вас с новым чином, сделав вас, Нина Викторовна, Свиты Его Величества генерал-майором. Также вы награждаетесь орденом Белого орла с мечами. Скажу, что это один из высших орденов Российской империи, и им награждаются чины не ниже четвертого класса Табели о рангах. И не зря девиз этого ордена: «Pro Fide, Rege et Lege» («За веру, царя и закон»).

Император открыл секретер и достал оттуда коробочку со знаком ордена, звезды и ленту ордена.

– Вот, вручаю вам заслуженную награду. Прошу простить, что награждаю, так сказать, кулуарно, не в торжественной обстановке. Да, и еще – с завтрашнего дня я предлагаю вам приступить к выполнению обязанностей начальника моей личной канцелярии. Я рассчитываю, что вы поможете мне разобраться в тех людях, которые окружали моего брата. Умных и полезных надо оставить, заслуженных, но ветхих годами и хворых, от которых уже мало пользы, но которых не след обижать – отправить с почетом в отставку. Ну, а нечистых на руку и мздоимцев – выгнать вон. Я думаю, что вы меня поняли. Не спеша, но и излишне не мешкая, мы должны будем определить каждому государственному сановнику такое место, на котором он сможет принести максимум пользы и минимум вреда.

Что же касается ваших товарищей, а также сотрудников департамента полиции и жандармского управления, которые вместе с вами, Нина Викторовна, активно приняли участие в событиях «Третьего первого марта»… Я попрошу вас и господина фон Плеве подготовить списки для их награждения. Не будут забыты капитан Тамбовцев, советы которого в те трагические дни оказались просто бесценными, а также мадемуазель Андреева, поручик Бесоев и даже бывший смутьян и революционер Иосиф Джугашвили, которые рисковали жизнью во время их зарубежного вояжа.

Михаил перевел дух и улыбнулся.

– Теперь, господа, последний и тоже очень важный вопрос… Но сначала, Нина Викторовна, я хочу спросить вас – вы православная?..

– Да, ваше величество, – сказала Антонова. – Хотя в церкви случается бывать не так часто.

Молодой император облегченно вздохнул.

– Тогда я и моя невеста Масако просим вас стать ее воспреемницей. Ну, в общем, крестной матерью. А тебя, Сандро, соответственно, крестным отцом. Крещение состоится в соборе Спаса Нерукотворного Образа Зимнего дворца в среду, марта тридцать первого числа сего года. Учитывая, что в стране еще не закончился траур по моему бедному брату, все пройдет скромно, в присутствии лишь самых близких. На этом, господа, я бы хотел с вами попрощаться. Всего вам доброго…

5 апреля (23 марта) 1904 года, около полуночи.

Санкт-Петербург, Аничков дворец, покои вдовствующей императрицы.

Император Михаил II и вдовствующая императрица Мария Федоровна

Мать всхлипывала, прижавшись к груди своего младшего сына. Умная и гордая женщина, за свой твердый характер прозванная современниками «Гневной», впервые со дня смерти мужа почувствовала, что в Доме Романовых появился настоящий мужчина, хозяин, и она снова может побыть обыкновенной слабой женщиной. Николай, несмотря на свое старшинство, на роль такого хозяина не годился. Ну не его это было, не его.

Теперь у погибшего императора Николая остались четыре дочери сироты с ядом гемофилии в крови, поврежденная рассудком вдова, для которой Ники «только недавно вышел и сейчас вот-вот вернется», а также огромная страна, которую, пока это еще не поздно, надо было разворачивать на новый курс. Вдовствующая императрица оплакивала сиротство внучек и безумие невестки, а также то, что ее младшему сыну предстоит каторжный труд во имя России.

Выплакавшись, Мария Федоровна успокоилась и вытерла кружевным платочком глаза.

– Ты повзрослел, Мишкин, – сказала она, еще раз оглядывая императора с ног до головы, – мне много об этом говорили, а я не верила. Скажи мне, своей матери, что же будет дальше?

– Думаю, что все будет хорошо, мама, – сказал император, опускаясь в кресло, – извини, я очень устал сегодня. И нога все еще побаливает. А теперь о нашем будущем. У нас есть шанс суметь решить все наши проблемы и сохранить в целостности и страну и династию. Жить, правда, придется скромнее и трудиться, как говорил мой прадед, император Николай Первый, подобно рабам на галерах. Но нам к скромности не привыкать – правда ведь? Да и к трудам тоже. Я ведь рассчитываю не только на себя, Сандро и наших помощников из будущего, но и на свою мать, в прошлом датскую принцессу Дагмар, умницу и красавицу.

– Мишкин, – улыбнулась Мария Федоровна, садясь в соседнее кресло, – а ты, оказывается, научился говорить умные комплименты дамам.

– Мама, – с легким поклоном ответил император, – это не комплимент, а всего лишь констатация факта. Я представляю, как вас всех шокировала моя предстоящая женитьба на японской принцессе. Но я ценю, что не услышал от тебя ни слова против. Масако-Мария совсем еще наивная девочка, к тому же попавшая в чужую для себя страну, и по отношению к ней я во многом чувствую себя не столько женихом, сколько старшим братом.

– Мишкин, – задумчиво сказала вдовствующая императрица, – а так ли уж нужна была тебе эта женитьба на японской принцессе?

– Нужна, мама, очень нужна, – ответил Михаил. – В европейских королевских домах давно нарушен запрет жениться и выходить замуж за родственников, и там сейчас сплошь и рядом сочетаются браками с кузинами. Мой дедушка и твой отец, король датский Кристиан Девятый, не зря имел прозвище «Европейского тестя». Кровь Глюксбургов течет в жилах у большинства монархов Европы. Да и другие наши предки, начиная с Петра Великого, брали в жены исключительно европейских принцесс, а великих княжон выдавали замуж за иностранцев. Все это ведет к вырождению. Мама, обрати внимание – сколько среди европейских монархов и их наследников больных и умственно неполноценных. Я хочу, чтобы мои дети были умные и здоровые.

Так что, мама, женясь на Масако, я, с одной стороны, с точностью исполняю букву всех имеющихся на этот счет статей Закона о престолонаследии. А с другой стороны, я буду думать над разумным изменением правил, чтобы потом моим потомкам не пришлось искать себе законную пару среди балерин и купчих.

– Ох, Мишкин, – тяжело вздохнула Мария Федоровна, – неужели все так безнадежно?

– Не знаю, мама, – пожал плечами император, – но посоветовавшись со знающими людьми, я склонен считать, что деградация европейских монархий и переход ко всякого рода демократиям имеет в основном причиной именно биологическое вырождение правящих классов, погрязших в лени и разврате. Нам тоже надо будет что-то делать с нашим дворянством, подавляющее большинство которого в принципе не желает служить или заниматься чем-либо полезным. Это опасно. Мне очень этого не хочется, но, похоже, что исходя из государственных интересов, придется превратить всех дворян-бездельников в мещан. Конечно, сделать такое можно будет только тогда, когда власть моя укрепится, а из всех преданно служащих будет создана опора трону. Но сделать это надо будет обязательно.

– Это же жестоко, Мишкин, – укоризненно сказала Мария Федоровна. – Эти люди не сделали тебе ничего плохого.

– Но и хорошего тоже ничего не сделали, – парировал император. – Россия не может быстро развиваться и при этом кормить два миллиона бездельников. Ревизия положения дел в Дворянском банке – это будет одно из первоочередных моих поручений, данных Сандро. Кто кому и сколько должен, какое имущество в залоге и какова платежеспособность заемщика. И все это раздельно, по состоящим или состоявшим на государственной службе и бездельникам, ловно мотыльки порхавшими между Ниццами и Баден-Баденами. За все надо платить, мама.

– Не знаю, – печально вздохнула вдовствующая императрица, – наверное, ты прав. Но это значит, что придется резать по живому.

– Хирург, мама, бывает, что тоже режет по живому, – ответил император, – но тем самым он спасает жизнь больного. Если он бессилен или не успел, то вслед за ним приходит патологоанатом, который начинает резать уже по мертвому, составляя посмертный эпикриз. Я видел такую бумажку, объясняющую причины гибели Российской империи, и в этот раз всеми силами хочу избежать летального исхода. Добрый Ники тогда и сам с семьей погиб, и двадцать миллионов его подданных отправились вслед за ним на тот свет. Ты меня понимаешь, мама?

– Да, Мишкин, понимаю, – ответила Мария Федоровна. – В случае крайней необходимости император должен проявлять твердость, жертвуя частным ради блага России и ее народа. Сын мой, знай, что ты всегда можешь рассчитывать на мою помощь.

– Я знал, что ты меня поддержишь, мама, – ответил Михаил. – И еще. Унаследовав от Ники императорский трон, я не отказался от этого брака. И на это есть вторая, политическая причина. Было бы крайне полезно через соплеменников моей будущей жены привить нашему служилому сословию хотя бы частичку самурайского духа, когда «долг тяжелее горы, а смерть легче перышка». Слепой фатализм нам, конечно, противен. Но вызывает уважение то, как японские моряки шли на бой против «кораблей-демонов» с заранее предсказуемым результатом.

По мирному договору Япония лишена права содержать военный флот и значительную сухопутную армию. После моей свадьбы я планирую пригласить всех желающих соотечественников моей будущей супруги на русскую службу с сохранением чина и без ограничений в карьере. Учитывая разницу в численности русского и японского населения, наше служилое дворянство растворит в себе самураев не больше чем за два-три поколения. Нам нужны эти люди, их упрямство и трудолюбие, способность жить и творить перед лицом безжалостных стихий, их отвага и чувство долга. Обращение в православие смягчит эти качества, избавит от ненужной жестокости, после чего все мы станем еще сильнее.

– Наверное, ты прав, Мишкин, – немного помолчав, сказала Мария Федоровна, – но чем я тебе могу помочь?

– Мама, – сказал император, – Я попрошу тебя отнестись к Масако, как к родной дочери. Девочке надо дать возможность как можно быстрее освоиться в русской среде. А еще я рассчитываю на твою помощь в деле налаживания неформальных контактов с Данией. Да, именно так. Это дело воистину государственной важности.

Я не зря предупреждал, что наш союз с Германией может оказаться недолговечным. Мы должны всегда помнить о том, что могут дружить люди, но не государства. Тут свои правила игры. Но для тебя я скажу следующее. Постарайся конфиденциально сообщить своему отцу, а моему деду, королю Дании, что в случае возможного германо-датского конфликта я, твой сын, поддержу не союзную нам сейчас Германию, а родину моей матушки. Для успешного противостояния любому вторжению, будь то нападение британского флота или агрессия со стороны южного соседа, мы должны помочь нашим датским родственникам удержать под своим контролем хотя бы остров Зеландия, включая и столицу королевства. А для этого нам необходимо получить землю под базы и береговые батареи. Все должно быть оговорено тайно, так, чтобы об этом знали лишь особо доверенные нам лица. Ты справишься, мама, с этим? Ведь дело сие, как говорит наш новый знакомый, господин Ульянов, архинужное и архиважное?

– Да, Мишкин, – кивнула Мария Федоровна, – я справлюсь.

– Ну, вот и хорошо, – сказал император, – я на тебя надеюсь, мама, ты у меня самая лучшая и самая умная на свете.

– Спасибо на добром слове, сынок, – кивнула вдовствующая императрица, и в уголке ее глаз что-то блеснуло.

– Всегда буду счастлив порадовать тебя, мама, – сказал Михаил, вставая. – Позвольте пожелать вам, ваше величество, спокойной ночи, и разрешите откланяться. Уже поздно, а завтра у меня будет еще один тяжелый день.

6 апреля (24 марта) 1904 года, утро.

Санкт-Петербург, «Новая Голландия», Главное Управление государственной безопасности.

Капитан Тамбовцев Александр Васильевич

– Доброе утро, Владимир Ильич, – я пожал руку несостоявшемуся вождю мирового пролетариата. – Как вам спалось на новом месте?

– Неплохо, неплохо, – потер руки Ильич, – у вас тут неплохие апартаменты, ничуть не хуже европейских гостиниц.

Дело в том, что когда «Новую Голландию» готовили к размещению нашего ведомства, с господами Плеве и Ширинкиным заранее было оговорено, что в ней будут предусмотрены места для проживания на территории острова особо охраняемых персон, при этом не являющихся арестантами. Разной степени комфортности камеры для таких клиентов, как Азеф, Гапон и Лопухин, располагаются в подвале и полуподвале. А на верхних этажах находятся кабинеты сотрудников ведомства и «квартиры» особо охраняемых персон. Именно там во время мятежа укрывалась великая княгиня Ксения Александровна с детьми. И именно там, помимо Ульяновых, квартировали сейчас полковник Зубатов, инженер Тринклер, Иосиф Джугашвили и прочие, как говорят в таких случаях, официальные лица.

– Очень приятно это слышать, Владимир Ильич, – сказал я, – должен заметить, что во время мятежа в ваших нынешних комнатах проживали старшие сыновья великого князя Александра Михайловича. Так что делайте выводы.

– Неужели? – живо переспросил Владимир Ильич, оглядываясь в моем кабинете, и тут же резко сменил тему: – А у вас тут необычно. Приходилось в бытность мою помощником присяжного поверенного бывать в разного рода полицейских и судейских присутственных местах.

– Так мы же, Владимир Ильич, – улыбнулся я, – ни то и не другое. Ни к обычной полиции, ни к суду мы никакого отношения не имеем. Тем более что иные времена – иные вкусы. Наша задача не схватить и покарать преступника, а предотвратить преступление, заранее направив нужного человека на путь истинный… Мы, можно сказать, не лечим болезнь, а предотвращаем ее.

При этих словах Владимир Ильич неожиданно помрачнел.

– Да-с, Александр Васильевич, – сказал он, – как жаль, что вы не явились к нам восемнадцать лет назад. Тогда бы мой старший брат скорее всего остался жив. Вчера сама вдовствующая императрица сказала мне, что в его деле, несомненно, наличествовала провокация полиции. А я ведь помню, что тем делом занимался лично господин Дурново.

– Разумеется, – ответил я, – смерть Александра Ильича и его товарищей не принесла никому пользы. Насчет провокации – не знаю, в том следствии я не участвовал. Но, скорее всего, Мария Федоровна знала, что говорила. Что же касается господина Дурново, то тогда он действовал в меру своего разумения и согласно общепринятым понятиям. К тому же здесь немало потрудился тогдашний министр внутренних дел граф Толстой. Что же касается господина Дурново, то сегодня он нужен нам для того, чтобы не произошло более тяжкое преступление – война между Россией и Германией. Если вы действительно хотите добра русскому народу, то ради этой цели должны простить Петру Николаевичу смерть своего брата.

– Даже так? – сказал Ильич. – Ну что ж, если кровопролитие, которое вы собираетесь предотвратить с помощью господина Дурново, как я понимаю, вполне реально…

– Более чем реально, – сказал я, – да и, как вы правильно заметили, изменить уже содеянное мы не можем. Можно лишь помочь человеку искупить старый грех, пусть он об этом даже и не подозревает.

– Занятно, – с иронией сказал Ильич. – Александр Васильевич, а у вас голова по утрам не кружится от такого могущества?

– Нет, не кружится, – ответил я. – И сияния над головой не замечал. Как и чесотки в лопатках от прорезающихся крылышек. Тем более что могущества никакого особого и нет. Зато есть ответственность за все, что было, за то, будет или могло быть.

– Хорошо, Александр Васильевич, – вскинул голову Ильич, – давайте закончим этот разговор, тем более что я уже дал обещание с вами сотрудничать. Но сперва позвольте мне задать вам всего лишь один вопрос…

– Ради бога,– сказал я. – Я готов ответить на любой ваш вопрос, который вы мне зададите.

Ильич снова ехидно прищурился.

– Александр Васильевич, ведь если господин Дурново с вашей помощью сумеет предотвратить войну с Германией и союзной с ней Австро-Венгрией, то никогда не произойдет та самая Октябрьская социалистическая революция, а партия большевиков не придет к власти. Так почему же я вам должен помогать?

– Владимир Ильич, – ответил я, уже несколько выходя из себя, – революция та была достаточно случайной. Существовало несколько моментов, когда все висело на волоске. Играть в игры с такими малыми шансами на победу и с таким риском потерять всё – это, извините, не по мне. К тому же победа большевиков была не настолько уж и бесспорна, ибо по окончании Гражданской войны, которая началась сразу же после той революции, партия большевиков в очередной раз раскололась на сталинистов и троцкистов. И первые уничтожили вторых. Как реально такое происходит, вы должны знать, вспомнив историю Великой Французской революции.

– Троцкисты и сталинисты? – удивленно поднял брови Ильич. – Сталинисты, как я полагаю, это по будущему псевдониму товарища Кобы – нашего общего знакомого, Иосифа Джугашвили. А вот кто такие троцкисты?

– Фракция будет названа по псевдониму их вождя, – сказал я, – сторонника мировой революции Льва Троцкого. Вам этот человек известен под фамилией Бронштейн.

– Как же, как же, – сказал Ильич, – припоминаю такого. Да, кстати, я ведь тоже сторонник мировой революции…

– Думаю, что скоро вы перестанете быть сторонником этой химеры, – сказал я, – это миф, морок, тот самый горизонт, который недостижим. Как только европейские империалисты почуют угрозу своим жизненным интересам, они совсем незначительно поделятся с европейским же рабочим классом результатами своего колониального грабежа, чем купят своих пролетариев с потрохами. Точно так же, между прочим, как результатами грабежа делились со своим пролетариатом их далекие древнеримские предшественники. Дадут народу хлеба и зрелищ, а уж те в долгу не останутся – всё слопают. Ведь в сознание белого европейца, независимо от его имущественного положения, легко внедряется идея о его расовом превосходстве над негром, китайцем, индусом, турком или латиноамериканцем… Решала же всерьез протестантская церковь такой вот животрепещущий вопрос: американские индейцы – они вообще люди или нет.

– Так что, – продолжил я развивать свою мысль, – пролетарская солидарность работает у европейских пролетариев только на голодный желудок. Получив же свою долю от колониального грабежа, германские, французские, британские и американские рабочие тут же забудут об этой самой солидарности и будут поддерживать свои буржуазные правительства. Для нас же, русских, положение выглядит совсем по-иному. Мы все народы воспринимаем равными себе, и там, где русский решает, кому и как жить, все будет строиться на равных основаниях, независимо от национальности.

Для большинства нашего народа неприемлем въезд в рай на чужом горбу, если вам будет угодна такая аналогия. Поэтому мы единственные, кто всерьез пытался построить социализм, причем строили его не только для себя, но и для разного рода братьев наших меньших, свесивших ножки и ехавших в счастливое будущее, сидя на нашей шее. На этой самой интернациональной помощи мы, Владимир Ильич, и надорвались. Себе чуть-чуть, а трудящимся Африки и Азии, избравшим некапиталистический путь развития, щедрой рукой «помощь» в строительстве нового общества. А те потом нам за это кусок дерьма в кулечке…

Расстегнув нагрудный карман куртки, я вытащил из него свой партбилет и протянул их Ульянову-Ленину:

– Вот, Владимир Ильич, полюбуйтесь – ношу с собой, как память о тех великих и прекрасных временах.

– Что это? – спросил Ильич, протягивая мне руку – видимо, желая подержать этот раритет из будущего и поближе познакомиться с ним.

– Это партбилет, – сказал я, – документ, удостоверяющий мою принадлежность к Коммунистической партии Советского Союза, вашей партии, товарищ Ленин. Выдан 17 апреля 1984 года. Не действителен из-за роспуска партии и в связи с распадом Советского Союза после августа 1991 года. Не взяв штурмом высоты коммунизма, мы откатились обратно в капитализм. Попав сюда, мы решили, что пойдем иным путем…

Ленин осторожно, словно сапер неразорвавшуюся гранату, взял из моих рук красную книжицу с надписью «Коммунистическая партия Советского Союза» на обложке. На внутренней стороне он увидел свой профиль и поморщился. Потом Ильич полистал партбилет, прочел записи, сделанные в нем каллиграфическим почерком. Так же осторожно он закрыл его и вернул мне. Было видно, что в мозгу этого весьма неглупого человека происходит какая-то сложная работа, по своей важности сравнимая разве что с процедурой запуска атомного реактора.

– Да, товарищ Тамбовцев, – сказал Ильич после некоторого молчания, – я и не думал, что вы лично были свидетелем всему тому, о чем рассказываете.

– О нет, – сказал я, – не всему я был свидетелем, не такой уж я и старый. А застал я только конец коммунистической партии, когда разница в положении советского трудящегося и сытого европейского рабочего класса при развитом империализме стала совсем уж неприличной. Сдайтесь, кричали нам, прекратите ваш дурацкий эксперимент, и у вас все тоже будет так же хорошо и сыто, как у нас…

– Разумеется, вас обманули? – сухо поинтересовался Ленин.

– Разумеется, – подтвердил я, – обманули. Но разве объяснишь это голодным людям, выстаивающим длиннющие очереди, чтобы купить себе обыкновенной колбасы или килек в томате. Потом новое правительство уже буржуазной России прощало многомиллиардные долги так называемым развивающимся странам. Впрочем, они реально их и так никогда не смогли бы оплатить. И это при том, что самой России никто и не собирался прощать ни одного цента долга.

– Да, невеселая история, – задумчиво сказал Ильич и добавил: – А теперь, как я понимаю, вы решили строить социализм с царским лицом… Увидели, так сказать, единственный выход.

Своим фирменным жестом, заложив большие пальцы за проймы жилета, Ленин задумчиво прошелся по кабинету взад-вперед. Мысль эта захватила его целиком, кипела и требовала выхода в работу.

– С предыдущим «хозяином Земли Русской» у вас вряд ли что-нибудь получилось бы, – сказал он таким тоном, каким врач объясняет пациенту – когда тот должен помереть и почему. – Не наш это был человек, совершенно не наш. И изменить его вы вряд ли могли, уж мне ли было не знать – нечему там было меняться.

– Да, – подтвердил я, – Николаем Александровичем мы, скорее, грамотно манипулировали, подавая ему абсолютно правдивую информацию в точно рассчитанные моменты для получения нужной нам реакции. Но его смерти мы не желали. Скорее, он сам подставился под террористов, видя, что становится тормозом и угрозой для России, которую он все же по-своему любил. Может быть, вы не в курсе, но ранее он уже несколько раз пытался соскочить с государственной колесницы, и останавливала его лишь неоднозначность этого решения и боязнь смуты. А тут смерть от рук убийц смыла все грехи и сделала императора Николая мучеником. Примерно так же поступил и его дед, который словно сам напрашивался на смерть от бомб первомартовцев, нарушив все существующие правила поведения охраняемого лица при теракте…

– Да?! – изумился Ильич. – Это неожиданный поворот. А я и не знал. В европейских газетах о деталях покушения писали мало. Но все же с ним у вас шансов не было совсем. Разве если бы вы действительно нашли способ, при котором Николай смог бы незаметно уйти в тень. С новым же хозяином, я думаю, вполне можно попробовать. Да, вполне. В нем очень сильно ощущается ваше влияние, и, не зная о том, кто этот человек, можно легко решить, что он один из вас. Есть в нем что-то такое – революционное.

Ленин снова и снова измерял шагами кабинет из конца в конец.

– Я думаю, что можно попробовать, – наконец, сказал он. – Начать надо будет с теоретического обоснования. Без теории мы с вами будем просто слепы. Кроме того, нужно будет посмотреть, кто из товарищей найдет в себе силы перейти на нашу сторону, а кто станет непримиримым врагом… И все же европейский пролетариат – это такая большая сила. Не хотелось бы нам ограничиваться пределами Российской империи.

– Для европейского пролетариата и прогрессивной интеллигенции, – сказал я, – мы должны предложить два выхода. Первый и основной – это переехать в Россию, и вместе с нами, под руководством императора Михаила Второго строить самое справедливое государство на Земле. Второй путь, по которому мы должны идти без особого фанатизма – это организация в европейских странах демонстраций, поддержка непримиримых профсоюзов и подготовка восстаний пролетариата. Вряд ли у нас что-либо из этого получится, но простой народ должен знать, что мы за него, что поможет нам в случае войны. Ибо, что русскому плохо, то немцу смерть.

– Но самым главным для нас, – закончил я свою мысль, – должна стать сама Россия и ее народ. Ибо преимущества социалистического способа хозяйствования бесспорны, человеческие и природные ресурсы, имеющиеся на территории одной шестой части суши огромны, и, опираясь на эту экономическую мощь, наши армия и флот однажды вышибут из-под европейских империалистов их колониальные подпорки. И тогда мы посмотрим, кто кого будет соблазнять куском колбасы.

На сей оптимистической ноте моя встреча с Владимиром Ильичом Ульяновым-Лениным была завершена. Он пошел писать теоретическое обоснование в нашу ведомственную библиотеку, где в числе прочего имелась и литература из будущего. А я продолжил свою текущую борьбу с врагами России.

Со дня на день, или даже с минуты на минуту, в нашем подвале ожидалось пополнение. В Стокгольме сотрудники русской военной разведки, которым были приданы несколько наших специалистов, сумели отловить знаменитого полковника Акаши, военного атташе Японии в Шведском королевстве, продолжившего тайную борьбу и после капитуляции Японии. Теперь доставка полковника в наше распоряжение зависела лишь от ледовой обстановки в Ботническом заливе, что, естественно, было лишь делом времени. Весьма недолгого времени. Получив в руки полковника, мы сможем начать «потрошить» основных фигурантов, после чего в наших руках окажется фактически вся информация об убийстве Николая II и попытке государственного переворота.

6 апреля (24 марта) 1904 года, полдень. Санкт-Петербург, Зимний дворец, Малахитовая гостиная.

Вдовствующая императрица Мария Федоровна, принцесса Масако и епископ Николай

Вдовствующая императрица Мария Федоровна сидела на золоченой софе, обитой малиновым бархатом, и задумчиво смотрела в окно, выходящее на Неву. Лед еще был крепок, хотя днем на улице уже пригревало не по-зимнему. Императрица размышляла о своей судьбе, богатой на события, как приятные, так и не очень. Совсем недавно страшная смерть настигла ее старшего сына Ники. Произошло это среди бела дня в самом центре столицы Российской империи. А вот младший сын, ее любимый Мишкин, отправившись на войну, побывал в бою, был ранен, но живой вернулся домой, да не один вернулся, а с невестой.

Все российские императоры женились на представительницах иностранных королевских домов. «Самодержец не должен жениться на своих подданных», – не раз говаривал суровый император Николай I. Его сын, тесть Марии Федоровны, император Александр II, вздумал нарушить завет отца и после смерти своей супруги сочетался браком с княгиней Екатериной Долгорукой. У Романовых существовало поверье: Долгорукие несут смерть в их семью. Так и случилось – императора убили бомбисты-нигилисты.

А вот ее Мишкин смог удивить всех. Он привез с войны необычную невесту. Нельзя, сказать, что она была не ровня Романовым – японская императорская фамилия считалась одной из самых древних правящих династий мира. Правда, принцесса Масако не была православной. Но это было делом вполне поправимым – достаточно невесте сына было принять таинство Крещения, и последнее препятствие к ее браку снималось.

Ну, а то, что она лицом оказалась не совсем похожей на белолицых и белокурых германских принцесс – так это совсем даже и неплохо. Говоря по чести, Мария Федоровна продолжала с неприязнью относиться к этим надменным германцам, которые так подло обошлись с ее родной Данией, отобрав у королевства треть территории. Об этом принцесса Дагмара, даже став императрицей Марией Федоровной, никогда не забывала.

Правда, сейчас, по воле политиков, Россия и Германия оказались связанными союзным договором, к которому, кстати, примкнула и Дания. Но политика – политикой, а чувства – чувствами. Мария Федоровна умела, когда это было необходимо, улыбаться своим врагам, даже если ей совсем этого не хотелось.

А сейчас вдовствующая императрица ожидала свою будущую невестку. Масако должна была прийти в Малахитовую гостиную в сопровождении епископа Николая, который был одновременно и ее законоучителем, знакомившим японскую принцессу с основами христианства, и наставником, рассказывающим будущей супруге русского императора о стране, в которой ей предстоит жить. Ну, и еще переводчиком.

Впрочем, Масако трудолюбиво и упорно, как могут делать только японцы, учила русский язык и уже смешно произносила своим тоненьким голоском простейшие фразы, часто заменяя звук «эл» на звук «эр». Но принцесса старалась, да и учитель у нее был опытный. И потому она уже немного понимала то, о чем ей говорили.

Мария Федоровна усмехнулась. Она вспомнила, что капитан Тамбовцев по секрету рассказывал ей о судьбе принцессы Масако в их времени. Принцесса вышла в 1908 году замуж на принца Цунэхиса Такэда. У нее родились сын и дочь. Так вот, дочь Масако, принцесса Аяко, впоследствии приняла христианство и стала принцессой Марией. Вот так-то – от судьбы не уйдешь!

Вдовствующая императрица, задумавшись, не заметила, как в Малахитовую гостиную вошли Масако и епископ Николай. Принцесса, увидев мать ее будущего мужа, почтительно поклонилась. Мария Федоровна, быстро поднявшись с софы, подошла к Масако и поздоровалась с ней и епископом.

– День добрый, ваше веричество, – ответила принцесса, смущенно опуская глаза.

– Как ты себя чувствуешь, дитя мое? – ласково спросила Мария Федоровна у Масако, с трудом удерживаясь, чтобы не погладить по голове эту юную девушку, которую волею политиков судьба забросила на другой конец света.

– Спасибо, хорошо, ваше веричество, – ответила Масако, подняв голову и с робостью заглядывая в глаза императрицы.

У Марии Федоровны сжалось сердце от жалости и нежности. Ей показалось, что с такой женой ее Мишкину будет хорошо. Она не знала – полюбит ли ее сын эту нежную и робкую девушку, как полюбил ее когда-то могучий и суровый супруг, великий князь, а потом – император Александр III. И ей очень захотелось, чтобы все было именно так.

Страницы: 12345678 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Задиры, плаксы, ябеды, лгунишки, задаваки, хвастуны и виртуозы игры на нервах – это никакие не монст...
Молодые, острые, безумные, ритмичные, джазовые. В таких восторженных эпитетах обычно описывают двадц...
«Хагакурэ» – наиболее авторитетный трактат, посвященный бусидо – кодексу чести самурая. Так называли...
Пол Реймент, герой романа, на полной скорости летящий по жизни и берущий от нее по максимуму, внезап...
Колода Таро издавна является отличным средством не только для использования ее в предсказательной пр...
Тысячи ловушек и капканов судьбы расставлены на нашем жизненном пути. Как избежать их и остаться в ж...