Город Перестановок Иган Грег

18. (Не отступая ни на шаг)

Май 2051 года

Пиру казалось, что он занимается любовью с Кейт, хотя на сей счёт имелись некоторые сомнения. Он лежал на мягкой сухой траве безграничного луга, под нежарким солнечным светом. Волосы Кейт были длиннее обычного и щекотали каждый раз, как она его целовала, касаясь кожи с рассчитанной эротичностью, которую, казалось, невозможно приписать случаю. Слышались птичье пение и стрекот насекомых. Пир помнил, что Дэвид Хоторн както совокуплялся посреди поля с измученной любовницей. Они тогда ехали в Лондон с похорон её отца в Йоркшире, и в тот момент это показалось хорошей идеей. Сейчас всё было подругому. Ни веток, ни камешков, ни навоза, оставленного скотом. Земля не сырая, трава не колется и не пачкает.

Сам по себе идеальный луг не давал повода для подозрений. Ни Пир, ни Кейт не были маньяками правдоподобия, воссоздающими с мазохистской точностью все раздражающие детали реальных сред. Хороший секс в равной степени мог быть выбран по вкусу. И всё же Пир не мог не задуматься, соглашалась ли Кейт в действительности на этот акт. Она не занималась с ним любовью понастоящему уже несколько месяцев (неважно, сколько раз он за это время воспроизвёл воспоминание о последнем случае), и Пир не мог исключить возможность, что просто решил прибегнуть к самообману, заставив себя поверить, будто она наконец согласилась. Раньше он не заходил так далеко, насколько сейчас знал, но смутно припоминал, что вроде бы когдато решил, что, если и прибегнет к этой мере, тщательно скроет все улики.

Он ясно помнил, что во время осмотра сработанного Картером города Кейт принялась флиртовать, а когда они уже стояли на выходе, потянулась к нему и начала раздевать. Пока она расстёгивала ему рубашку, Пир отключил для неё все ограничители доступа к своему телу — и взвыл от удовольствия и потрясения, когда посреди вполне правдоподобной прелюдии невидимая вторая Кейт, раз в двадцать больше, сжала его в ладони, поднесла ко рту и облизала всё тело с головы до ног, как великан с сахарными зубами, слизывающий глазурь с человечка-пирожного.

Всё это не показалось ему невероятным: если Кейт решила вновь заняться любовью, чегото такого от неё и можно было ждать. Само по себе это ничего не доказывало. Пир мог и сам заранее сочинить эту фантазию, чтобы она соответствовала всему, что он знал о Кейт, а мог сначала выбрать сценарий, потом переписать свои «знания» о партнёрше так, чтобы они сочетались с происходящим. В любом случае программа составила бы из фальшивых воспоминаний мостик, правдоподобный переход от их встречи с Картером — Пир был вполне уверен, что она действительно состоялась, — до сего мгновения. Все воспоминания о том, как он планировал обман, были бы временно подавлены.

Кейт замерла. Помотала головой, обрызгав Пиру потом лицо и грудь, и спросила:

— Ты сейчас там, где кажешься, или гденибудь в другом месте?

— Я как раз хотел задать тебе тот же вопрос.

Кейт проказливо улыбнулась.

— А. Так, может быть, это тело, про которое ты надеешься, что оно — это я, задало тебе вопрос лишь для того, чтобы развеять сомнения.

В небе над её правым плечом Пир видел заблудившееся облачко, принимающее новую форму — комическую скульптуру, пародирующую очертания тел на траве внизу.

— А потом ещё и само в этом призналось? — уточнил он.

Кейт кивнула и начала не торопясь вставать.

— Конечно. Всё по той же причине. Сколько нужно слоёв притворства, чтобы тебе надоело и ты сказал: «Чёрт, да мне без разницы»?

Она поднималась, пока они не оказались почти порознь. Пир закрыл глаза и, изменив геометрию, слизнул пот у неё между лопаток, не шевельнув при этом ни одной мышцей. Кейт в ответ сунула свой язык ему в оба уха одновременно. Пир засмеялся и открыл глаза.

Облачко в вышине потемнело. Кейт вновь опустилась на его тело, едва заметно дрожа.

— Ты не видишь в этом иронию? — спросила она.

— В чём?

— Транслюди получают удовольствие, стимулируя копии нервных путей, отвечавших когдато за воспроизводство вида. Из всех возможностей мы цепляемся именно за эту.

— Нет, — возразил Пир, — я не нахожу в этом ничего иронического. Я вообще удалил себе железы, вырабатывавшие иронию. Иначе оставалась только кастрация.

Кейт улыбнулась, глядя на него сверху.

— Знаешь, я люблю тебя. Но стала бы я тебе говорить об этом? Или ты сам мог быть настолько глуп, чтобы изобразить, будто я это сказала?

Брызнул тёплый ароматный дождь.

— Мне без разницы, — пробормотал Пир, — мне без разницы, мне без разницы.

Пир сидел на нижней из четырёх деревянных ступенек заднего крыльца усадьбы, время от времени посматривая на собственные босые ступни и худые загорелые руки. «Десятилетний фермерский мальчишка в сумерках». Кейт сочинила для него окружение и это тело, и Пиру нравилось умиротворение, приносимое этюдом. Не было ни вымышленной семьи, ни роли, которую приходилось бы играть, — никакой пьесы, лишь картина. Одно место и один миг, который продлится столько, сколько ему захочется. Вид был реалистичен не до фотографической точности; лёгкие искажения цвета, форм и пропорций не позволяли забыть, что он находится в произведении искусства, но и грубых эффектов не было: ни заметных мазков, ни цветовых эффектов, как у Ван Гога.

Разрушая всё впечатление, перед ним, в метре над усыпанной куриным кормом землёй, висело окно интерфейса. Клонирующая программа не допускала отклонений от сложной цепочки подтверждений. Пир всё время ей повторял: «Пожалуйста, перейдём к последнему вопросу, я хорошо понимаю, что делаю», — но перед окном всякий раз выскакивали иконы в судейских мантиях и париках и серьёзно провозглашали: «Вы обязаны внимательно прочитать это предупреждение. Модель вашего мозга будет напрямую просматриваться на предмет наличия полного понимания, прежде чем мы сможет приступить к следующей стадии».

Это было в тысячу раз сложнее, чем «соскочить». Пир это точно знал, потому что едва не сделал это. Но ведь «соскок» был чреват куда меньшими юридическими последствиями для людей снаружи. Состоянием Пира управляла душеприказчица, подписавшая контракт, вменяющий ей в обязанность действовать в соответствии с «любыми указаниями, удостоверенными должным образом, включая, но не ограничиваясь оным, визуальное или слуховое воспроизведение персоны, предлагающей распоряжение или совет». «Удостоверить должным образом» можно было при помощи девяностодевятизначного ключ-кода, зашитого в модель мозга в процессе изготовления Копии из файла сканирования. При необходимости, в случае маловероятной аварийной ситуации, Пир мог вызвать код в сознание, но обычно для его применения хватало простого усилия воли. Записать, например, видеооткрытку, пожелать, чтобы она была «удостоверена», — и готово. Если ключ не украдут прямиком из памяти компьютера, где хранятся данные, составляющие его мозг, Пир останется единственной на планете программой, способной дать его душеприказчице указания в форме, совместимой с хранившимся у неё парным ключом. Для него это было ближайшим аналогом понятия «заверить юридически».

По закону любой клон, которого делала с себя Копия, должен был получить новый ключ. Перед клонированием Копии-оригиналу предстояло решить, как разделить между двумя будущими «я» своё мирское достояние,— или, скорее, как разложить его на два портфеля у душеприказчика.

Пришлось продираться сквозь всю последовательность подтверждений, чтобы убедить клонирующую утилиту в том, что Пир и вправду намерен сделать то, о чём заявлял с самого начала: запустить клона на благотворительной основе и самому оплачивать для него компьютерное время. Собственного имущества клон иметь не будет. Пребывать в сознании ему предстоит не дольше минуты-другой — ровно столько, чтобы Пир убедился: всё сделано правильно.

Теперь ему почти хотелось, чтобы Кейт сейчас была с ним. Она предлагала, но он тогда отказался. Пир был бы рад её поддержке, но такие вещи делаются в интимной обстановке.

Наконец утилита объявила: «Это последний шанс отменить действие. Вы уверены, что хотите продолжать?»

Пир закрыл глаза. «Когда я увижу собственный оригинал, сидящий на крыльце, сразу пойму, кто я, и смирюсь с этим».

— Да, — произнёс он, — уверен.

Пир не ощутил никаких изменений. Он открыл глаза. Вновь созданный двойник стоял там, где только что висело окно интерфейса, уставившись на него широко открытыми глазами. Пир содрогнулся. Он узнал в этом мальчике самого себя, и не одним лишь интеллектуальным усилием — созданная Кейт картина включала изменения во всех частях его мозга, отвечавших за образ собственного тела, чтобы его не шокировало случайно промелькнувшее в зеркале собственное отражение или то, как движутся конечности при ходьбе. В результате ему не пришлось разгадывать, кто стоит за обличьем десятилетки, — просто он сразу стал думать о клоне и о себе так, словно они в самом деле были этого возраста. Как можно отправить этого ребёнка в изгнание?

Пир отмахнулся от нелепой мысли.

— Ну?

Клон выглядел ошарашенным.

— Я…

Пир поторопил его:

— Ты знаешь, что я хочу услышать. Ты готов? Доволен своей судьбой? Я принял правильное решение? Теперь тебе об этом судить.

— Но я не знаю, — клон умоляюще посмотрел на Пира, словно надеялся получить какието указания. — Зачем я это делаю? Напомни.

Пир слегка опешил, хотя некоторой дезориентации двойника следовало ожидать. Собственный голос благодаря перенастройке нейронов казался ему обычным, а вот голосок клона всё равно звучал как у испуганного ребёнка. Пир мягко пояснил:

— Кейт. Мы хотели быть с ней. С нею обеими…

Клон энергично кивнул.

— Ну конечно, — он нервно рассмеялся. — И конечно, я готов. Всё прекрасно.

Его взгляд метался по двору, словно отыскивая путь к спасению. Пир почувствовал, как в груди чтото сжалось. Ровным голосом он сказал:

— Необязательно продолжать, если ты не хочешь. Ты это знаешь. Если предпочитаешь, можешь «соскочить» прямо сейчас.

Теперь клон выглядел ещё более встревоженным.

— Этого я точно не хочу! Я хочу в убежище вместе с Кейт. — Поколебавшись, он добавил: — Там она будет счастливее, почувствует себя в безопасности. И я хочу быть с ней. Хочу познать эту её сторону тоже.

— Тогда что не так?

Клон опустился на колени прямо на землю. На секунду Пиру показалось, будто он всхлипывает, но потом стало ясно, что это смех.

Взяв себя, наконец, в руки, клон ответил:

— Всё так, но какой реакции ты от меня ждал? Мы будем вдвоём, отрезанные от всего. Не только от реального мира, но и от всех остальных Копий.

— Если почувствуете себя одинокими, — возразил Пир, — вы всегда можете создать новых людей. В вашем распоряжении будут программы онтогенеза и ни малейшего беспокойства изза торможения.

Клон снова начал смеяться. По лицу его покатились слёзы. Обхватив себя за плечи, он боком повалился на землю. Пир озадаченно взирал на всё это. Клон сказал:

— Я ещё только морально готовлюсь к свадьбе, а ты уже пугаешь меня детьми.

Протянув руку, он ухватил вдруг Пира за лодыжку и стащил с крыльца. Пир изрядно треснулся задом о землю. Первым его побуждением было лишить клона возможности взаимодействовать с самим собой, но он вовремя остановился. Никакой опасности не было, и, если его двойник желает сбросить часть раздражения на своего брата-создателя, пусть. В конце концов, силы у них равны.

Спустя две минуты Пир валялся лицом вниз, с завёрнутыми за спину руками. Клон прижимал его коленом к земле, запыхавшийся, но торжествующий.

— Ну ладно, — пробурчал Пир, — твоя взяла. А теперь слезай, не то я удвою свой рост, прибавлю сорок килограммов, поднимусь и расплющу тебя.

— Знаешь, — откликнулся клон, — что нам сейчас надо сделать?

— Пожать друг другу руки и попрощаться.

— Бросить монетку.

— Зачем?

Клон рассмеялся.

— А ты как думаешь?

— Ты же сказал, что уйдёшь с радостью.

— Уйду. Но ведь и ты тогда тоже. Я за то, чтобы бросить монету. Если выиграю я, мы можем поменяться числами-ключами.

— Это против закона!

— «Против закона»! — презрительно передразнил клон. — Только послушайте: Копия, причисляющая себя к Народу Солипсистов, ссылается на мирские законы! Сделать это легко. Программы имеются. Всё, что нужно, — это чтобы ты согласился.

Говорить было трудно. Песок Пир уже выплюнул, но в зубах застряло какоето семечко, и он никак не мог от него избавиться. Отчегото ему, однако, не хотелось «мошенничать» — для того ли, чтобы убрать семечко изо рта или клона со своей спины. Ему так давно не приходилось терпеть хотя бы малейший дискомфорт, что новизна ощущения перевешивала неудобство.

— Ладно, — сказал он. — Я согласен.

А если он проиграет? Но с какой стати ему этого бояться? Пять минут назад он был готов создать клона — стать им, — который уйдёт в убежище.

Монетку они создали вместе — единственный способ убедиться, что она не подвергнется никаким скрытым воздействиям. Редактор реальности, вызванный ими совместно, предложил подходящий для их цели стандартный готовый объект, которому они придали для красоты обличье монеты в один фунт. Физика подбрасывания реальной монеты в объект не входила: любая Копия легко могла рассчитать и исполнить щелчок ногтем, который привёл бы к желаемому результату. Исход броска будет определён генератором случайных чисел, упрятанным глубоко в тайных слоях операционной системы.

— Я бросаю, ты угадываешь, — предложил Пир в один голос с клоном. Он засмеялся.

Клон слабо улыбнулся. Пир собрался было уступить, потом решил подождать. Несколько секунд спустя он сказал, уже один:

— Ладно, кидай.

Стоило монете взлететь в воздух, Пиру пришло в голову создать вокруг неё другой объект — неощутимо-тонкую скорлупу, подчинявшуюся уже только его контролю, но длинный список свойств правильной монеты, вероятно, включал и сигнал в том случае, если её истинная поверхность окажется скрытой. «Орёл!» — крикнул он как раз перед тем, как монета упала на землю.

Оба рухнули на четвереньки, едва не столкнувшись головами. В их сторону шла курица; Пир шуганул её, дрыгнув ногой.

В пыли блестел профиль президента Киннока.

Клон встретился с ним взглядом. Пир сделал всё, что мог, чтобы не показать облегчения, — всё, кроме полного разрыва связи с телом. Попытался прочитать выражение лица клона и не сумел — всё, что он видел, было лишь отражением его собственного нарастающего оцепенения. Пиранделло както сказал, что невозможно испытать настоящее чувство, глядя в зеркало. Пир решил считать это хорошим знаком. Всётаки они — один человек, и в этом суть.

Клон поднялся, отряхивая локти и колени. Пир достал из заднего кармана джинсов библиотечную карточку с отпечатанной на ней голограммой и протянул клону — это была иконка для копирования всех сред, индивидуализированных утилит, тел, воспоминаний и прочих данных, накопленных им после возрождения. Клон сказал:

— Не тревожься за меня — и за Кейт. Мы позаботимся друг о друге. Мы будем счастливы, — произнося это, он плавно трансформировался во взрослое тело.

— То же и про нас, — отозвался Пир. Протянув руку, он обменялся с молодым человеком рукопожатием. Потом вызвал одно из окон управления и заморозил клона, сохранив его неподвижное тело в качестве иконки. Сжав его до нескольких сантиметров и сплющив в двухмерную открытку, Пир адписал на обороте: «Малколму Картеру».

Затем прошёл по дороге с километр до одной из «изюминок» шедевра Кейт — почтового ящика с надписью: «Почта США», — и бросил открытку в ящик.

19. (Не отступая ни на шаг)

Июнь 2051 года

— Сосчитайте от десяти до одного, — попросил анестезиолог.

— Десять, — начала Мария.

Ей снилось, что она явилась к порогу Франчески с полным чемоданом денег. Пока Мария шла вслед за матерью по коридору, чемодан распахнулся, и стодолларовые купюры разлетелись, точно конфетти, заполнив весь воздух.

Франческа обернулась, лучась здоровьем. Она ласково произнесла: «Не стоило, милая. Но я понимаю. С собой их не унесёшь».

Мария рассмеялась. «С собой не унесёшь».

В гостиной сидел отец, одетый как на свадьбу, хотя и не молодящийся. Он просиял и протянул руки к Марии. У него за спиной стояли его родители и родители Франчески. Приближаясь, Мария увидела с высоты толпящихся за дедами и бабками двоюродных и троюродных братьев, дядь, тёть, прадедов и прабабок, двоюродных дедов — ряд за рядом родственников и предков тянулись в глубину дома, и все смеялись, болтали. Деньги вернули к жизни всех. Как могла она быть столь эгоистична, чтобы помыслить лишить их этого великого воссоединения?

Мария пробиралась сквозь толпу, здороваясь с людьми, о существовании которых даже не знала. Красивый темноглазый семиюродный брат целовал ей руку и нашёптывал комплименты на звучном, но непонятном диалекте. Вдовы в вуалях и элегантных траурных платьях стояли рука об руку с возрождёнными мужьями. Дети пробирались между ногами взрослых, горстями воруя сладости и на бегу запихивая их в рот.

Нейроскопистка из клиники оказалась её дальней родственницей. Мария приложила ладони чашечкой к её уху и прокричала, чтобы перекрыть шум толпы: «Меня уже отсканировали? Моя Копия запомнит всё это?» Нейроскопистка объяснила, что сканирование захватывает лишь воспоминания, уже отложившиеся в виде изменений плотности синаптических связей, а мимолётная электрохимия этого сна будет утрачена навсегда. «Утрачена для всех, кто его не смотрел», — загадочно добавила она.

Мария почувствовала, что просыпается. Испугавшись внезапно, что может оказаться Копией, она силилась остаться в сновидении, словно могла протиснуться назад сквозь толпу, отмотать сюжет обратно и выйти через другие двери. Но видение расплывалось и теряло правдоподобие; Мария ощущала тяжесть просыпающегося тела — ломоту в плечах, распухший язык.

Мария открыла глаза. Она находилась в весело разукрашенной восстановительной палате клиники «Ландау»; прежде чем усыпить, её прокатили везде для осмотра «глазами пациента», так что она точно знала, чего ждать. И всётаки лишь через несколько секунд ощущение реальности сна поблёкло. Отец мёртв. Бабки и деды мертвы. Не было великого воссоединения. И никогда не будет.

Что касается Копии… Ещё не было даже файла сканирования — только сырые томографические данные, которые не один час придётся обрабатывать, чтобы получить анатомическую карту высокого разрешения. Мария могла изменить решение и не допустить попадания результатов в руки Дарэма. Он заплатил клинике за сканирование, но, если она откажется передать ему файл, он ничего не сможет поделать.

Освещение в палате было мягкое, вдоль стен выстроились оранжевые и синие цветы без запаха. Мария закрыла глаза. Если логические построения Дарэма на чтото годны, сырые томографические данные могут, вероятно, обработать себя сами; может оказаться, что у них есть сознание, как у любой Копии, которую порубили на части и запустили в произвольном порядке. В завершении файла сканирования нет необходимости.

Да и сканироватьсято незачем: те же самые данные наверняка уже существуют, разбросанные по вселенной, будут они когда-нибудь или нет выхвачены из её мозга и собраны, как ей представляется, в одно место.

Собственно, если Дарэм прав, и события, которые, по его мнению, произойдут в ТНЦвселенной, смогут найти себя в пыли, — значит, эти события и произойдут, несмотря ни на что. Может, вообще нет разницы, кто бы что ни делал в этом мире. Весь проект «Эдемский сад» — лишний. Каждая перестановка пыли, способная осознать себя, воспринять себя как мыслящее «я», именно это и сделает. И всё, чего она достигла бы, отказавшись от сканирования, — это лишила бы Марию из другой перестановки кажущейся общей истории с её конкретной жизнью. А вместо неё эту роль сыграла бы третья женщина, из другого мира, другой перестановки.

Мария открыла глаза. Она только что вспомнила, что нужно сделать сразу по пробуждении. Каждый сканер был запрограммирован распознавать — в реальном времени, до того как начнётся грандиозная работа по обработке данных, — магнитно-резонансный спектр четырёхпяти специальных красителей, которые можно было использовать для ориентации и идентификации. Оператор сканера услужливо предложил ей маркер номер три и настроил сканер на «слепоту» именно к этому красителю.

Она вытащила руки изпод простыни. На левой ладони ещё можно было прочитать: «Ты не Копия».

Послюнив палец, Мария принялась стирать ставшие ненужными слова.

До квартиры в северном Сиднее Мария добралась около половины первого. На кухонном столе Дарэма бок о бок стояли два терминала; в остальном всё было таким же голым, как и в прошлый её визит.

Хотя с технической стороны в этом не было никакой необходимости, Мария настояла, чтобы они с Дарэмом находились физически в одном и том же месте во время того, что он назвал «запуском», — прогона первых мгновений ТНЦвселенной в виде программы на реальном компьютере, того самого действия, которое якобы должно зародить независимую самодостаточную вселенную, начинающуюся там, где закончится версия, зависимая от техники реального мира. По крайней мере так можно отслеживать, какие клавиши он нажимает и какие слова произносит, а не гадать, показывают ли ей то, что на самом деле происходит на этом уровне. Мария даже не представляла, от чего пытается защититься, но Дарэм — очень умный человек с коекакими странными представлениями, и не было оснований для уверенности, что он полностью открыл ей содержание своего бреда. Его клиенты подтвердили часть истории — а у них имелись возможности проверить гораздо больше, чем могла бы Мария, — но всё равно Дарэм и им мог солгать о том, что на самом деле происходило у него в голове.

Ей хотелось доверять Дарэму, хотелось поверить, что она наконец докопалась до истины, но было трудно провести границу, за которой уже не могло быть ошибок. Казалось, они знакомы достаточно долго, чтобы ей можно было не опасаться всерьёз за свою физическую безопасность, — и всё же оставалась возможность, что всё, как она полагала, известное ей об этом человеке, снова окажется лишь итогом недопонимания. Подойди он сейчас к Марии, размахивая взятым с кухонной мойки разделочным ножом, и хладнокровно объяви, что намерен принести её в жертву Духу Новой Луны, она не имела бы права чувствовать себя преданной или хотя бы удивлённой. Ведь нельзя жить на проценты с безумия и при этом считать, что тебе гарантированы обычные рамки цивилизованного поведения.