Город Перестановок Иган Грег

— Пересчитай, — сказала Мария. — А потом заново покажи мне восход.

Она подождала.

И на сей раз — эти цвета по определению фальшивы — солнечный диск оказался ярко-вишнёвым, а густая гряда облаков над ним, раскинувшаяся по всему небу, пронизана фиолетовыми и оранжевыми полосами. И вся сцена тянулась к ней, повторяясь, мерцающая и поменявшая верх и низ местами. Отражённая в поверхности воды.

* * *

В четверть восьмого Мария подумывала отключиться от сети и перехватить чего-нибудь съестного. Она ещё была на взводе, но уже чувствовала, насколько близка к точке, загнав себя за которую окажется полностью бесполезной на ближайшие тридцать шесть часов.

Ей удалось подобрать для газового облака диапазон начальных условий, при котором оно стабильно порождало удобные для жизни версии планеты Ламберт со всеми астрономическими критериями, которые она запланировала, — кроме большого спутника, который стал бы славным штрихом, но критически важен не был. Завтра она начнёт подбирать свойства для A. lamberti, которые позволят бактерии выжить на этой планете, самой производя нутрозу из разрежённого воздуха с помощью энергии солнечного света. Другие экспериментаторы уже разработали множество молекул пигментов, способных улавливать энергию. «Буквально» воспроизведённый хлорофилл не обладал в «Автоверсуме» нужными фотохимическими свойствами, но было найдено достаточное количество годных аналогов, так что оставалось определить, какие из них можно интегрировать в биохимию бактерии с наименьшими осложнениями. Осуществить фотосинтез было самой сложной частью проекта, но Мария чувствовала себя уверенно: она изучала заметки Ламберта и познакомилась со всем набором технологий, которые он разработал для адаптации биохимических процессов к причудам химии «Автоверсума». Даже если пигмент, который она выберет ради удобства, окажется не самой эффективной молекулой для своей функции, не страшно — лишь бы он позволял организму выживать и размножаться, и тогда у того будет возможность в конце концов самому натолкнуться на лучшее решение.

А если не возможность, то по крайней мере способность.

Она уже собиралась выключить «Казино Лапласа», как вдруг на переднем плане рабочего пространства выскочило сообщение:

«Юнона:

Статистический анализ времени отклика и процента ошибок указывает на то, что ваше соединение с JSN просматривается. Хотите перейти на протокол с более надёжным кодированием?»

Мария лишь покачала головой — сообщение её позабавило. Это наверняка баг в программе, а не «жучок» на линии. «Юноной» называлась программа, находившаяся в общественном доступе (бесплатная, но пожертвования приветствовались), которую она загрузила исключительно в качестве жеста солидарности с американским лобби по защите приватности. Федеральные законы США всё ещё объявляли нелегальными программы поиска «жучков» и сколько-нибудь стоящие шифровальные алгоритмы, находившиеся в личном пользовании, — чтобы не причинять ФБР лишних хлопот. Поэтому Мария послала авторам «Юноны» пожертвование, чтобы помочь в их благородной войне. Она инсталлировала программу в шутку: смехотворна была сама мысль о том, что ктото побеспокоится подслушивать её разговоры с матерью или отслеживать её унылые контракты по разработке виртуальной реальности либо поблажки самой себе в виде походов в «Автоверсум».

Всё же шутку следовало поддержать. Она вызвала ворд-процессор от JSN — если использовать свой, находящийся на собственном терминале, тот, кто подслушивал, подключившись к кабелю, не увидел бы его, — и начала печатать:

«Кто бы ты ни был, предупреждаю тебя: я собираюсь применить Лонгфордского Мозголомного Фрактального Василиска, так что…»

Звякнул дверной звонок. Мария включила изображение с камеры-глазка. Перед дверью стояла женщина, совершенно незнакомая. Немного за сорок, одета сдержанно. У неё за спиной было отчётливо видно свидетельство того, кто она такая: двухместный компактный электромобиль «Мицубиси» — «Авалон». Вероятно, эту модель, выпущенную как раз перед закрытием бэнкстаунского автозавода, не успел купить никто в мире, кроме Полицейского департамента Нового Южного Уэльса. Марии частенько приходило в голову, что пора бы им сдаться и оснастить эти якобы неприметные машинки мигалками; достойнее признать свершившийся факт, чем продолжать делать вид, что никто ничего не знает.

Поискав в памяти какие-нибудь недавние правонарушения и ничего не вспомнив, Мария поспешила вниз.

— Мария Делука?

— Да.

— Я детектив, сержант Хэйден. Отдел компьютерных преступлений. Хотела бы задать несколько вопросов, если сейчас вам удобно.

Мария вновь прочесала память насчёт чегото предосудительного — попрежнему ни следа. Лучше бы пришёл ктото из отдела по расследованию убийств или вооружённых ограблений — в общем, ктонибудь, кто явно ошибся дверью. Вслух она сказала:

— Да, конечно. Входите, — и, уже отступая в сторону, чтобы пропустить гостью, добавила: — Э… чуть не забыла. Наверное, мне следует попросить у вас?..

Хэйден, выразив узенькой улыбочкой откровенно неискреннее одобрение, дала Марии подключить блокнот к гнезду в значке Полицейского департамента. Блокнот весело бибикнул: значок знал секретный код, совпадающий с текущим гражданским паролем, разосланным полицией.

Заняв кресло в гостиной, Хэйден перешла прямо к делу. Она достала блокнот и показала фотоснимок.

— Вы знаете этого человека?

Мария прочистила горло.

— Да. Его зовут Пол Дарэм, я… делаю для него одну работу. Программирование по контракту.

Удивления она не испытывала — только шок от внезапного спуска с небес на землю. Ну конечно, Дарэмом занимается Отдел компьютерных преступлений. Конечно, все фантазии последних трёх месяцев развеются сейчас у неё на глазах. Аден предупреждал. Да она и сама знала. Это был контракт-мечта, слишком хороший, чтобы оказаться правдой.

Однако мгновение спустя Мария оттолкнуа эти мысли, разозлившись на себя. Дарэм передал деньги в трастовый фонд, ведь так? Он оплачивает её новые выросшие счета от JSN. Марию он не обманывал. «Слишком хорошо, чтобы быть правдой» — идиотский фатализм. Двое взрослых людей достигли договорённости и исполняют все обязательства друг перед другом, а тот факт, что посторонний сути соглашения не поймёт, не превращает её в преступление. После всего, что он для неё сделал, Мария обязана по крайней мере решать сомнения в пользу Дарэма.

— Какого рода программирование? — осведомилась Хэйден.

Мария, как могла, постаралась объяснить, чтобы это не заняло всю ночь. Хэйден, что неудивительно, в достаточной мере разбиралась в компьютерах и даже знала, что такое клеточные автоматы. Но про «Автоверсум» то ли не слышала, то ли хотела услышать от Марии заново.

— Значит, вы полагаете, что этот человек платит вам тридцать тысяч долларов… чтобы помочь укрепить его позицию по чисто теоретическому вопросу, касающемуся искусственной жизни?

Мария постаралась, чтобы голос не звучал так, будто она оправдывается.

— Я сама потратила на «Автоверсум» десятки тысяч долларов. Как и многие другие увлечения, это целый мир в себе. Люди могут быть одержимы им, вести себя экстравагантно. Это не более странно, чем… делать модели самолётов. Или разыгрывать битвы Гражданской войны в Америке.

Хэйден не стала это оспаривать, однако сравнения будто не слишком её впечатлили.

— Знаете ли вы, что Дарэм занимается распространением страховки среди Копий?

— Знаю, что он страховой агент. Он сам сказал. Если он — не профессиональный программист, это не значит, что…

— А известно ли вам, что он также пытается продавать своим клиентам долевое участие в неком убежище? Месте, куда можно уйти — или отправить клона — на случай, если политический климат сделается неблагоприятным?

Мария заморгала.

— Нет. Что вы имеете в виду, говоря «убежище»? Суперкомпьютер, находящийся в частной собственности? Он пытался собрать деньги, чтобы создать консорциум…

— Деньги он определённо собирал, — откликнулась Хэйден ровным голосом, — но сомневаюсь, чтобы ему удалось собрать достаточно для приобретения аппаратуры, необходимой для предоставления обещанных услуг.

— Так вот в чём вы его обвиняете: организация делового предприятия, успех которого вам показался сомнительным?

Хэйден не ответила.

— А вы говорили с ним об этом? Всему, что вы рассказали, может найтись несложное объяснение. Может, какая-нибудь слабоумная Копия неправильно поняла его рекламную речь о «фонде бессмертия»?

Слабоумная Копия? Ну… какие-нибудь сканы, сделанные после наступления старческой деменции, могли не поддаться действию алгоритмов восстановления когнитивных функций.

— Конечно, мы обращались к нему, — пояснила Хэйден. — Он отказывается сотрудничать, не желает обсуждать этот вопрос. Поэтому мы и надеемся, что вы сможете нам помочь.

Оптимистическое сопротивление Марии было поколеблено. «Если Дарэму нечего скрывать, с какой стати он отказывается от защиты?» Она сказала:

— Не вижу, чем бы я могла вам помочь. Если вы думаете, что он обманывает своих клиентов, обратитесь к клиентам. Вам нужны их показания, а не мои.

Последовала неловкая пауза, затем Хэйден ответила:

— Показания Копий не имеют юридической ценности, так как они — лишь разновидность компьютерных программ.

Мария раскрыла было рот, но быстро поняла, что любые объяснения выставят её совсем полной дурой. Чтобы отчасти сохранить лицо, она заметила про себя: положения закона в отношении Копий настолько отдают фарсом, что любому нормальному человеку не такто легко о них помнить. Хэйден продолжала:

— Дарэму можно предъявить обвинение в мошенничестве по отношению к распорядителям имущества через предоставление ложных данных консультирующим программам. Прецеденты есть: это чемто напоминает публикацию ложных объявлений об организации акционерных обществ, заставляющих автоматизированные программы-брокеры покупать у вас акции. Но остаётся вопрос с уликами. Мы можем опросить Копии в качестве неофициального источника информации, чтобы понять, как построить расследование, но их рассказы нельзя представить в суде.

Мария вспомнила, что в одной из серий «Мутной семейки» возникла сходная проблема. Бабетта и Ларри Мут обнаружили, что их банковские счета ктото обчистил, а информационный след необъяснимым образом воплотился в разоблачительную сцену из ледяных фигур на заднем дворе их кибернетического пригородного домика. Она толком не помнила, что там выяснилось в конце; наверное, десятилетний Лерой сотворил чтото не вполне законное, зато безупречное с моральной точки зрения, чтобы заставить воров выдать себя перед властями…

— Не знаю, что я, повашему, должна рассказать, — заметила Мария. — Меня Дарэм не обманывал. И об этой схеме мне ничего не известно.

— Но вы вместе с ним над ней работаете.

— Уж точно нет!

Хэйден сухо пояснила:

— Вы разрабатываете для него планету. Зачем, повашему?

Мария секунду тупо смотрела на собеседницу, потом чуть не рассмеялась.

— Извините, я не слишком хорошо объяснила, как обстоит дело. Я разрабатываю планету, которая могла бы существовать в «Автоверсуме», в самом широком смысле слова «могла». Эта возможность чисто математическая. Но она слишком велика, чтобы запустить её на реальном компьютере. Это не какаято виртуальная…

Хэйден перебила:

— Я это прекрасно понимаю. Это не значит, что клиенты Дарэма смогут уяснить разницу. Технические детали «Автоверсума» — не слишком распространённая информация.

Это верно. Мария заколебалась. Но…

— Всё равно бессмыслица получается. Для начала, у этих людей есть консультанты, учёные, которые сразу скажут, что, если им ктото сулит планету в «Автоверсуме», это бред сивой кобылы. И с какой стати Дарэму предлагать им планету в «Автоверсуме», покрытую первозданной слизью, когда он мог бы предложить стандартный набор виртуальных сред, в тысячу раз более привлекательных и правдоподобных?

— Думаю, он предлагает и то и другое. Он нанял в США архитектора для работы над виртуальной частью.

— Но зачем — и то и другое? Почему не ограничиться виртуалкой? Ни одну Копию нельзя загнать в «Автоверсум», а если загонишь, она там умрёт на месте. Нужно пятьдесят-шестьдесят лет исследований, чтобы перевести человеческую биохимию на язык «Автоверсума».

— Они этого не знают.

— Они могут это выяснить за десять секунд. Забудьте даже о консультантах: потребуется один вызов программного добытчика знаний, всех расходов на пять долларов. Зачем ему распространять ложь, которую так легко разоблачить? В чём преимущество планеты из «Автоверсума» перед составной виртуальной реальностью — с точки зрения Копии?

Хэйден совсем не была обескуражена.

— Вы специалист по «Автоверсуму», вот вы мне и скажите.

— Не представляю, — Мария встала. У неё начиналась клаустрофобия — она терпеть не могла чужих людей в доме. — Вам чего-нибудь налить? Чай, кофе?

— Нет. Но вы продолжайте…

Мария помотала головой и снова села: у неё было предчувствие, что, если она выйдет на кухню, возвращаться не захочет.

Она не понимала, с какой стати Дарэм отказывается общаться с полицией, если только он не втянут во чтото достаточно сомнительное, чтобы его, как минимум, могли выкинуть за это с работы. «Ну и хрен с ним». Может, он не собирался её обманывать, но подвёл покрупному. Завершив работу, она не получит за неё ни цента. Если Дарэм просто обанкротится, другие кредиторы не смогут добраться до трастового фонда; но если эти деньги получены преступным путём…

«Лоренцо Великолепный. Да уж!»

Хуже всего, что, судя по всему, Хэйден считает её сознательной сообщницей. И если Дарэм намерен и дальше молчать, Марии придётся самой очистить себя от подозрений.

«Как?»

Прежде всего нужно выяснить подробности насчёт жульнической схемы и прояснить собственную в ней роль. Мария спросила:

— Что именно он обещал этим Копиям?

— Убежище. Безопасное место от любых общественных реакци, потому что они не будут связаны с внешним миром. Никаких телекоммуникаций, отслеживать нечего. Он их потчевал длинной речью о грядущих тёмных веках, когда немытое большинство перестанет мириться с тем, что им правят бессмертные богатеи, а злые социалистические правительства конфискуют все суперкомпьютеры для управления погодой.

Хэйден, похоже, считала такую перспективу смехотворной. Мария пока воздерживалась от оценки: важно то, что чувствовали клиенты Дарэма, а нетрудно было представить, что Операция «Бабочка» могла показаться угрожающей многим Копиям.

— Значит, они отправят туда своих клонов и захлопнут двери, на случай, если оригиналы не переживут чисток. А что потом? Долго продлятся эти «тёмные века»?

Хэйден пожала плечами:

— Кто знает? Столетия, наверное. Можно предположить, что сам Дарэм или какой-нибудь доверенный его преемник несколько поколений спустя примут решение, когда станет безопасно выходить. Те две Копии, душеприказчики которых подали жалобы, не пожелали дослушать сценарий до конца и выставили Дарэма раньше, чем он успел добраться до деталей.

— Должно быть, он обращался и к другим Копиям.

— Конечно. Больше никто заявлений не подавал, но у нас есть примерный список имён. К несчастью, все с иностранными капиталами. Я пока не смогла поговорить ни с одной из них, мы ещё боремся с бюрократическими проволочками. Но некоторые уже ясно дали понять через своих юристов, что не собираются обсуждать данный вопрос, а это, вероятно, означает, что они заглотили наживку и теперь не желают слышать и слова, направленного против Дарэма.

Мария силилась представить себе эту картину. «Никаких коммуникаций. Быть отрезанным от реальности на неопределённый срок». Некоторым Копиям из числа Народа Солипсистов могла понравиться такая перспектива, но, по большей части, у них было слишком мало денег, чтобы стать мишенями хитрого заговора. И если даже самые богатые, самые параноидальные клиенты Дарэма действительно верят, что мир вотвот обернётся против них… вдруг дела снаружи обернутся настолько плохо, что связь никогда не будет восстановлена? Может статься, что хранители святилища перемрут или просто смоются. Как может ктото, кроме самых радикальных Копий-сепаратистов, примириться с риском быть заброшенным внутри секретного компьютера, припрятанного гденибудь в пустыне, без малейшей возможности самим установить, когда цивилизация вновь будет стоить того, чтобы в неё вернуться, и в любом случае не имея средств установить с ней контакт?

Радиоизотопные источники энергии могут проработать не одну тысячу лет, компьютерная аппаратура высшего класса с многократным дублированием теоретически способна продержаться почти столько же. Всё, что получат эти Копии на память от реальности, будет информация, которую они возьмут с собой в самом начале. Если дорога окажется в одну сторону, они будут словно межзвёздные колонисты, унёсшие с собой в пустоту срез земной культуры.

Вот только межзвёздные колонисты столкнутся не с полным отсутствием связи, а лишь с растущей задержкой радиосигналов. И что бы они не оставили позади, у них по крайней мере будет чтото впереди — новый мир, который им предстоит исследовать.

Новый мир — и, возможно, новая жизнь.

Так возможно ли лучшее лекарство от клаустрофобии, чем обещание прихватить в убежище целую планету, наделённую возможностью развития собственной экзотической жизни?

Мария не знала толком, злиться ей или изумляться. Если она права, остаётся восхищаться изумительной наглостью Дарэма. Когда он просил у неё пакет результатов, способных убедить «скептиков» в наличии перспектив у биосферы «Автоверсума», он имел в виду не теоретиков искусственной жизни. Он хотел убедить своих клиентов, что даже в условиях изоляции в их распоряжении окажется всё то, что реальность может предложить человеческой расе, включая своего рода «исследования космоса» вплоть до возможности контакта с иным разумом. И то будут подлинные инопланетяне, а не стильные творения дизайнеров из виртуальных игр, порождённые всё той же человеческой психикой, и не обтекаемые неубедительные биоморфы из селекционных моделей высокого уровня, работающих исключительно с фенотипами, — эволюционный эквивалент платоновских идей. Это будет жизнь, прошедшая весь мучительный путь, молекула за молекулой, в точности как настоящая. Или почти весь: учитывая, что зарождение жизни наука ещё понимает плохо, Дарэму хватило здравого смысла начать с «рукотворных» микробов, иначе его клиенты могли бы не поверить, что на планете вообще способна зародиться жизнь.

Мария попыталась осторожно объяснить свою идею.

— Он, должно быть, убедил эти Копии, что «Автоверсум» будет работать куда быстрее, чем модель настоящей биохимии — что чистая правда, — но при этом не вдавался в подробности насчёт точных чисел. И всётаки мне кажется, это сумасшедший риск, ведь правду легко может выяснить кто угодно.

Хэйден это обдумала.

— Пусть выяснят, что с того? Если ценность этого мира, главным образом, психологическая, как места, куда можно бежать, если случится худшее и реальность станет недоступна, то уже неважно, насколько медленно он функционирует. Когда они отбросят надежду на восстановление контакта с реальностью, замедление не будет иметь значения.

— Да, но есть просто медленное, а есть физически невозможное. Конечно, они могут взять с собой грубый набросок планеты, который Дарэм попросил меня подготовить, но у них не будет и малой части памяти, необходимой, чтобы его оживить. И, даже если они найдут способ это обойти, может потребоваться миллиард лет по времени «Автоверсума», пока зародышевый организм превратится во чтото более интересное, чем синезелёные водоросли. Умножим этот срок на замедление в триллион раз… Думаю, вы уяснили картину.

— Сядут аккумуляторы?

— Сядет вся вселенная.

— И всё же… — не отступала Хэйден, — если они не хотят слишком серьёзно задумываться о перспективе навечно оказаться в ловушке, то, может быть, и не станут во всём этом копаться. Благодаря вам Дарэм получит изрядное количество впечатляющих технических подробностей, которыми сможет размахивать перед их лицами, и это будет достаточно убедительно, чтобы ослабить их боязнь замкнутого пространства. Может, они этого и хотят. Если всё пойдет гладко, единственная важная часть — обычное виртуальное пространство, достаточно качественное, чтобы занять их на пару веков реального времени, а уж оното распрекрасно пройдёт проверку.

Мария решила, что на словах всё выходит очень уж гладко, но ввязываться в спор не стала.

— А что насчёт оборудования? Оно как пройдёт проверку?

— Оно не пройдёт. Никакого оборудования не будет. Дарэм исчезнет задолго до того, как будет вынужден его предъявить.

— Исчезнет — с чем? С деньгами, которые ему выдадут без всяких вопросов? Без мер предосторожности и без гарантий?

Хэйден самодовольно улыбнулась, показывая, что на это у неё готов ответ.

— Деньги ему передают, в основном, для вполне легальных целей. Он заказал виртуальный город. Заказал виртуальную планету в «Автоверсуме». Ему дано право получить некий процент с гонорара за эти заказы — тут тоже никакого преступления, раз это делается не тайно. Первые несколько месяцев все его действия будут безупречно честными. Затем в какойто момент он попросит тех, кто поддерживает его финансами, оплатить работу консультантов — скажем, исследование необходимых для проекта усиленных конфигураций аппаратуры. Объявит тендеры. Некоторые из них будут настоящими, но самые привлекательные окажутся липой. Чуть позже Дарэм заявит, что получил отчёт, работа «консультантов» будет оплачена… и больше его никто никогда не увидит.

— Это догадки, — заметила Мария. — Вы понятия не имеете, каковы его планы.

— Деталей мы не знаем, но это будет нечто подобное.

Мария обмякла в кресле.

— И что теперь? Что мне делать? Позвонить Дарэму и сказать ему, что всё отменяется?

— Ни в коем случае! Продолжайте работать, словно ничего не произошло, но постарайтесь почаще с ним контактировать. Находите какие-нибудь предлги для разговоров. Завоюйте его доверие, разговаривайте с ним о его работе, клиентах, убежище.

Мария возмутилась.

— Не помню, чтобы я выразила желание быть вашим информатором.

— Дело ваше, — холодно отозвалась Хэйден, — но, если вы не захотите сотрудничать, это сильно затруднит нам работу…

— Есть разница между сотрудничеством и работой соглядатаем на общественных началах!

Хэйден почти улыбнулась.

— Если вы беспокоитесь насчёт денег, ваши шансы получить оплату будут гораздо выше, если вы поможете нам собрать улики против Дарэма.

— Каким образом? Что мне, подавать на него иск, когда он обанкротится, пытаясь возместить ущерб тем, кого обманул?

— Подавать иск не придётся. Суд почти наверняка выделит вам компенсацию, как одной из жертв, особенно если вы поможете довести дело до разбирательства. Для этого существует специальный фонд, пополняемый за счёт штрафов. Неважно, сможет ли сам Дарэм вам заплатить.

Мария переварила эту информацию. По правде говоря, дело попрежнему дурно пахло. Чего бы она хотела, так это уменьшить свои потери и выбраться из заварухи. Словно ничего не было.

«А что потом? Приползти на брюхе к Адену за деньгами?» Никакой работы на горизонте попрежнему не было, и она не могла позволить себе сбросить со счетов трёхмесячный труд. На несколько тысяч долларов Франческу не просканируешь, но их отсутствие могло вынудить Марию продать дом слишком рано. Она сказала:

— А что, если я вызову у него подозрения? Вдруг начну задавать все эти вопросы…

— Просто держитесь естественно. В вашем положении любой проявил бы интерес. Работу он вам дал странную и может ожидать вопросов. Знаю, что вы приняли то, что он вам сказал вначале, но это не значит, что вы не могли всё обдумать и решить, что кое в чём сомневаетесь.

— Ладно, — согласилась Мария, — я так и сделаю. — А был ли у неё вообще выбор? — Но не ждите, что он выложит мне всю правду. Один раз он мне уже солгал и не станет менять версию.

— Может, и не станет. Но, возможно, вас ждёт сюрприз. Не исключено, что он отчаянно жаждет комуто довериться… похвастаться. Или может проронить несколько туманных намёков. Всё может быть, лишь бы вы продолжали с ним общаться.

Когда Хэйден ушла, Мария посидела в гостиной, слишком возбуждённая, чтобы делать хоть чтото, заново прокручивая в голове весь разговор. Час назад она чувствовала себя вымотанной, но торжествующей, а теперь была просто усталой и отупевшей. «Работайте будто ничего не случилось!» Одна мысль о том, чтобы оснащать A. lamberti фотосинтезом, но уже для того, чтобы умилостивить компьютерных полицейских, казалась столь извращённой, что начинала кружиться голова.

Жаль, что Дарэм не был с ней честен и не пригласил участвовать в своей схеме. Если бы она знала с самого начала, что должна помочь выудить у богатых Копий мелкую наличность, в работе хоть было бы твёрдое реальное основание, которого Марии всегда не хватало.

Наконец она поднялась наверх, так и не поев. Связь с JSN прервалась автоматически, но сообщение от «Юноны», сгенерированное терминалом, попрежнему висело в рабочем пространстве. Делая знак терминалу, чтобы он выключился, Мария подумала, что следовало бы спросить у Хэйден: «Это вы прослушиваете мою телефонную линию?»

14. (Не отступая ни на шаг)

Февраль 2051 года

Сидя у себя в библиотеке, Томас просматривал последнее сообщение в подборке новостей за прошлую неделю реального времени, подготовленное его добытчиком знаний. Журналистка в подбитом мехом пальто, казалось, говорила на камеру, стоя под лёгким снегом перед зданием Верховного суда Соединённых Штатов, хотя, вероятнее всего, она сидела в тёплой студии, наблюдая, как программа-марионетка произносит её слова.

— Принятое сегодня большинством голосов, пять к одному, решение означает, что неоднозначный законодательный акт штата Калифорния останется в силе. Органы власти, конфисковавшие средства хранения компьютерной памяти для проверки, не содержатся ли там симуляции мозга, тела или личности подозреваемого в уголовном преступлении, не нарушают прав, гарантируемых четвёртой поправкой,[7] как ближайших родственников подозреваемого, так и владельцев упомянутых средств. Председатель Верховного суда Андреа Штайнер подчеркнула, что это решение, так или иначе, не затрагивает прав самих Копий. Программные объекты, по её словам, могут быть конфискованы и досмотрены, но не могут предстать перед судом.

Терминал вернулся к меню. Томас потянулся, вытянув руки вверх и на мгновение остро осознав несоответствие между своим якобы хрупким обликом и небрежной силой, которую ощущал в конечностях. Всётаки он превратился в своё молодое «я». Стал им телесно, и неважно, хочет ли он видеть лицо того молодого человека в зеркале. Но эта мысль повисла в воздухе.

Томас отслеживал эпопею с калифорнийским законом с самого начала. Он надеялся, что Сандерсон и её коллеги знают, что делают: если их усилия дадут обратный эффект, это повсеместно приведёт к неприятным осложнениям для Копий. Принадлежавшая Томасу модель общественного мнения только пожала своими статистическими плечами и объявила, что последствия закона могут быть и такими, и эдакими, в зависимости от того, какие меры примут для его исполнения, и ещё от некоторых факторов, большинство из которых плохо поддаются как предсказанию, так и манипуляциям.

Цель явно состояла в том, чтобы встряхнуть апатичных американских избирателей и заставить их поддержать гражданские права Копий, чтобы не получить в качестве альтернативы de facto похищения, мыслеограбления и даже казни без суда. Компьютерно грамотные поймут, насколько бесполезен на практике этот закон, но они, большей частью, и без того на стороне Копий. «Мутная семейка» имеет самый высокий рейтинг среди демографической группы, с наименьшей вероятностью способной понять технические реалии, — запас доброй воли, который ждёт надлежащего использования. Томас видел, какие здесь таятся возможности. Может выясниться, что воскрешённый в компьютере «синий воротничок» Ларри Мут на момент своей смерти был подозреваемым в убийстве. Кадры из прошлого: в результате недоразумения между Ларри и приглашённым актёром X. у всех на виду вспыхивает ссора, которая комично разгорается до полноценной драки. Воспользовавшись неразберихой, приглашённый актёр Y. расшибает бутылку о череп приглашённого актёра X., в то время как Ларри со своей обычной обаятельной неуклюжестью оказывается в бессознательном состоянии под столом. Согласно новому закону, его могут вырвать из дома и семьи на кафкианский виртуальный допрос, в ходе которого его страдания изза воображаемой ответственности за преступление, вызванные чувством вины, оказываются приняты за воспоминание о том, что он и в самом деле совершил преступление. Тем временем приглашённый артист Y., до сих пор живой, получает цивилизованное судебное разбирательство, беспардонно лжёт и оказывается оправдан. Сыну Ларри удаётся спасти положение, как обычно, в последнюю минуту.

Томас закрыл глаза и уткнулся лицом в ладони. Большая часть комнаты тут же перестала обсчитываться; он представил себя плывущим в море случайных чисел, о котором говорил Дарэм, вместе с креслом и небольшим участком пола — единственными предметами, которым близкий контакт с владельцем придавал осязаемость.

— Мне ничто не угрожает, — пробормотал Томас.

Комната на секунду выскользнула из небытия, слегка изменив звучание его слов, и вновь растворилась в статике. Ну кто может его в чёмто обвинить? Не осталось ни одного человека, озабоченного смертью Анны. Он пережил всех. Но, пока знание о том, что он сделал, продолжает существовать в нём самом, он не может быть уверен, что правда не откроется.

Много месяцев после преступления Томасу снилось, что Анна приходит к нему домой. Он просыпался в поту, с криком и вглядывался в темноту, ожидая её появления. Ждал, что она сдерёт тонкую кожуру нормальности с окружающего мира, обнажив свидетельства его проклятия: огонь, ковь, безумие.

Позже, разбуженный кошмарами, он стал вставать с кровати и голым бродить в темноте, пытаясь её найти, даже желая этого. Бросая ей вызов. Он обходил все комнаты в доме; почти во всех было так темно, что приходилось нащупывать путь вытянутой рукой, непрерывно ожидая, что её рука вотвот протянется навстречу и их пальцы переплетутся.

Ночь за ночью она не появлялась. И постепенно её отсутствие сделалось ужасом само по себе — ледяным и головокружительным. Тени оставались пустыми, темнота равнодушной. Под поверхностью мира ничего не было. Томас мог истребить сто тысяч человек, а ночь так и не соткала бы ни единого призрака, чтобы выйти ему навстречу.

Он гадал, не сведёт ли его это откровение с ума.

Не свело.

После этого сновидения изменились, ходячие мертвецы исчезли. Вместо них ему стало сниться, как он приходит в гамбургский полицейский участок и во всём сознаётся.

Томас погладил шрам на внутренней стороне правой руки пониже локтя, в том месте, которым он оцарапался о кирпичную кладку за окном комнаты Анны во время неуклюжего побега. Никто, даже Илзе ни разу не попросил его рассказать о шраме. Он выдумал правдоподобное объяснение, но ложь осталась невостребованной.

Он знал, что может стереть память о преступлении. Отредактировать файл сканирования, текущую модель мозга, все страховочные дубли. Никаких улик не сохранилось. Смешно было воображать, что у когото найдётся малейшая причина — не говоря уже о юридическом праве, а тем более о возможности, — захватить и просмотреть составлявшие его данные. Но, если это поможет избавиться от навязчивых страхов, почему нет? Отчего не подавить беспокойство, которое вызывала в нём техническая возможность читать мозг, как книгу — или как чип памяти, — не обернуть эту метафору или почти буквальную истину к собственной выгоде? Отчего не переписать последнюю версию своего прошлого, содержащую доказательства преступления? Другие Копии пользовались возможностями того, чем они стали, с бессмысленным сибаритским расточительством. Почему не побаловать себя некоторым душевным спокойствием?

Почему бы нет? Потому что это будет ограблением его личности. Шестьдесят пять лет давление воспоминаний о той единственной ночи в Гамбурге было постоянным, как земное тяготение; всё, что он делал за это время, принимало форму под их влиянием. Вырвать эту нить из переплетённого каната души, сделать половину оставшихся воспоминаний малопонятными означало бы превратить самого себя в чужака, озадаченно созерцающего собственную жизнь.

Конечно, с любым чувством потери и дезориентации можно справиться, подавить его… но где завершится цепочка ампутаций? Кто останется в конце, чтобы наслаждаться собственноручно изготовленной безмятежной совестью? Кто уснёт в его постели сном праведника?

Редактирование памяти — не единственная возможность. Существовали алгоритмы, способные плавно и быстро перенести его в состояние всезнающего примирения, исцелить, научить принимать самого себя и всё своё неурезанное прошлое. Не нужно будет ничего забывать; нелепый страх подвергнуться обвинению через чтение мыслей наверняка исчезнет вместе с другими неврозами и чувством вины.

Но он не был готов принять и эту судьбу, какое блаженство ни сулила бы трансформация. Он не был уверен, что существует осмысленное различие между искуплением и иллюзией искупления, но какаято часть его личности — хоть он и проклинал её, обзывая мазохизмом и сентиментальностью, — не позволяла смириться с возможностью моментального успокоения.

Убийца Анны мёртв! Он сжёг труп этого человека! Что ещё можно сделать, чтобы оставить преступление позади?

На «смертном одре», пока прогрессировала его болезнь — и каждое утро он до головокружения флиртовал с мыслью о том, чтобы отредактировать свой последний скан, — Томас был уверен, что созерцание конца собственного тела окажется достаточным потрясением, чтобы очистить его от застарелого, заученного и не унимающегося чувства вины. Анна мертва, этого не изменишь. Целая жизнь, полная раскаяния, не вернула её. Томас не считал, что «заслужил» право на освобождение, но постепенно пришёл к пониманию, что ему нечего предложить стучащему в черепе маленькому жестяному метроному, кроме экстравагантного ритуала искупления: смерти самого убийцы.

Однако убийца так и не умер. Труп, отправившийся в печь, оказался не более чем пустой оболочкой. За два дня до сканирования Томас потерял терпение и отменил своё прежнее распоряжение, чтобы его «я» из плоти и крови после этой процедуры было позволено сохранять сознание.

Так что умирающий не проснулся и не узнал, что смерть уже перед ним. Не было отдельного, смертного Томаса Римана, чтобы унести с собой в очистительный огонь груз вины.

* * *

Томас встретился с Анной в Гамбурге летом 1983 года, в привокзальном кафе. Он приехал выполнять поручения своего отца. Она направлялась в Западный Берлин на концерт. «Ник Кейв энд Бэд Сидз».

Кафе было переполнено, и они оказались за одним столиком. Внешность Анны не была потрясающей — темноволосая, зеленоглазая, лицо округлое и плоское. Томас и не посмотрел бы на неё второй раз, повстречайся они на улице, — но вскоре случайной соседке удалось произвести на него впечатление. Смерив его оценивающим взглядом, она сказала:

— Я могла бы убить ради такой рубашки. У вас расточительные вкусы. Чем вы занимаетесь, чтобы себе их позволить?

Томас из осторожности соврал:

— Был студентом. Инженерное дело. Несколько месяцев назад бросил. Безнадёжно, я всё проваливал.

— А сейчас что вы делаете?

Он ответил ей скорбным взглядом.

— У моего отца есть торговый банк. Я пытался стать инженером, чтобы отойти от семейного дела, но…

Собеседница нисколько ему не посочувствовала.

— Но облажались, так что теперь ему от вас не отделаться?

— И наоборот.

— Он очень богатый?

— Да.

— И вы его ненавидите?

— Конечно.

Она сладко улыбнулась.

— Хотите, я его для вас украду? Вы мне дадите всю секретную информацию, а выкуп поделим пополам, фифти-фифти.

— Вы зарабатываете на жизнь похищением банкиров?

— Не только.

— Помоему, вы должны работать в магазине звукозаписей.

— Ошибаетесь.

— Или в лавке пользованной одежды.

— Ещё холоднее.

— С кем вы встречаетесь в Берлине?

— Просто с несколькими друзьями.

Когда объявили её поезд, Томас попросил у неё телефонный номер. Она записала номер на манжете его рубашки.

Следующие несколько месяцев Томас звонил ей всякий раз, когда приезжал на север. Три раза Анна под каким-нибудь предлогом отказывалась от встречи. Он уже почти сдался, но насмешливое выражение её лица не выходило из памяти, и он знал, что хочет увидеть её снова.

В начале ноября она наконец ответила:

— Заглядывай, если хочешь. Я ничем не занята.

Томас собирался позвать её в ночной клуб, но Анна сидела с ребёнком.

— Это не мой. Подруга присмотреть попросила.

Они смотрели телевизор, потом занялись сексом на диване. Привалившись к нему, Анна заметила:

— А ты в самом деле очень славный.

Она чмокнула его в щёку, затем скрылась в спальне и заперлась. Томас заснул под старый фильм с Джоном Уэйном. В два часа ночи в дверь постучали две несовершеннолетние девчонки с размазанной тушью на физиономиях, и Анна продала им пластиковый пакетик с белым порошком.

Томас, так и оставшийся на диване, спросил, героин это или кокаин.

— Героин.

— Ты сама пользуешься этой дрянью?

— Нет.

Анна смотрела на Томаса с ласковой иронией, и ей явно не было дела до того, верит ли он ей.

Второй раз он проснулся в половине шестого. Анна ушла. Ребёнок попрежнему был в своей кроватке и орал. Томас сменил ему подгузник и накормил (Анна ему показала, где что лежит). Хотел принять душ, но горячей воды не оказалось. Он побрился и ушёл как раз вовремя, чтобы попасть на свою встречу, говоря себе, что Анна скоро вернётся. Всё утро и в обед он чувствовал исходящий от ладоней кисловатый запах младенческой кожи и гадал, не чют ли его улыбчивые представители строительных компаний.

В отеле он заплатил за ночь, которую там не проводил, поскольку знал, что отец подвергнет все его расходы внимательному изучению. Потом позвонил. Анна была дома, он разбудил её. Ктото рядом с ней недовольно закряхтел. Томас ничего не сказал про ребёнка.

В следующий раз он приехал в субботу днём, спешить было некуда. Они встретились в «Альстерпавильоне» и пили кофе, разглядывая клоунов в лодках на озере Альстер, а потом пошли делать покупки на Юнгфернштиг.[8] Томас платил за одежду, которую выбирала Анна, — подлинное дизайнерское тряпьё в готическом стиле, выглядевшее намного хуже, чем самая дешёвая имитация: похоже, на самом деле она вовсе не хотела одеваться как он. Они переходили под ручку из магазина в магазин, а перед входом в самый дорогой бутик остановились и целовались несколько минут, загородив дорогу пытавшимся просочиться наружу покупателям, после чего вошли и потратили кучу денег.

Потом, в ночном клубе, где пела плохонькая группа, одетая под Битлов и исполнявшая песни из репертуара «Секс пистолз», они встретили Мартина, жилистого высокого молодого блондина, которого Анна представила как своего друга. Мартин был исполнен зловещего панибратского дружелюбия и так старался выглядеть устрашающе, что выглядел почти смешно. Втроём они завалились к Анне на квартиру и сидели на полу, слушая записи. Когда Анна вышла в туалет, Мартин достал нож и сказал Томасу, что намерен его убить. Он был сильно пьян. Томас встал, пнул Мартина в лицо, сломав ему нос, отобрал нож и выволок стонущего противника на лестничную площадку. Там он положил Мартина на бок, чтобы тот не захлебнулся кровью, и запер дверь.

Анна пришла из ванной. Томас сообщил ей, что произошло. Она вышла посмотреть, как там Мартин, и подсунула ему под голову подушку.

Когда Анна раздевала Томаса, он сказал:

— Я както видел по телевизору английского солдата, вернувшегося из Северной Ирландии. Он говорил: «Там был ад, но по крайней мере всё было понастоящему. По крайней мере я жил настоящей жизнью», — Томас грустно рассмеялся. — Бедолага всё перепутал. Убивать людей — это настоящее, а обычная жизнь — чтото вроде сна или иллюзии? Несчастный трёхнутый парень.

Он поискал на Анне следы от иглы, но ни одного не нашёл.

Вернувшись домой, Томас всё время думал об Анне — во франкфуртском офисе, наедине с собой в собственной квартире, за обеденным столом у родителей; воспоминания приходили в виде образов и запахов. Они никогда не отвлекали: Томас мог вести беседу или читать закладную, а Анна проигрывалась у него в голове, как фоновая музыка.

На Пасху отец отозвал его в уголок.

Страницы: «« 345678910 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Перед тобой книга-тренинг для будущих мам. Это практическое пособие для такого сакрального периода, ...
Профессор археологии Дмитрий Сергеевич Лобов занимался привычным и любимым делом – возглавлял археол...
Макросоциология занимается соединением в понятную и логически проверяемую картину ключевых точек на ...
Свой лучший роман «Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский», с которого началась эра новейшего искус...
Можно увидеть девушку на фотографии и влюбиться в нее без памяти. Даже перелететь через океан, мечта...
Древний языческий бог, вселяется в современного человека, чтобы утолить свою древнюю жажду мести....