Два билета в никогда Платова Виктория

– Мне нравится, как ты выпускаешь колечки, когда куришь. Ты ведь научишь меня?

– Я подумаю. Колись, детёныш, ты пишешь стихи! Угадала?

– Не-а.

– Всё равно. Мне нравится «Из ветра». Хотя я бы выразилась проще. «Из этого бутика мы сопрём сейчас платье от Каролины Эрреры». Или лучше сумку от Биркин?

– Я хочу стать писателем, Из.

– Упс.

– Я никому еще об этом не говорила. Тебе первой. Это тайна, понимаешь?

– Не волнуйся, детёныш. Тайна умрет вместе со мной. Если, конечно, ты не станешь писателем до того, как придется отклячиться. И… что ты будешь писать?

– Книжки.

– Их же никто не читает.

– А ты… Ты прочтешь мою книжку, когда я ее напишу?

– У меня есть выбор?

– Нет.

– Хорошо. Клянусь прочесть ее, даже если она будет скучная.

– Она не будет скучная.

– Ладно, я тебе верю. Автограф мне полагается?

– Конечно.

– Ты, наверное, уже придумала его, так?

– Ага.

– Ну, и?

– «Сэмпер Фай», Из.

– Что это означает?

– Всё. Больше я тебе ничего не скажу. Погугли в инете.

– Ни за что.

Это мой самый счастливый год.

Я заканчиваю его с кучей троек. И неудом по поведению за систематические прогулы, который исправляют на уд после нескольких кавалерийских наскоков Ма. Ей приходится таскаться в школу и унижаться перед директрисой и классной, но признать второе по счету профессиональное поражение в карьере она не готова. Ма часами висит на телефоне, перетирая происходящее с Калерией, для чего закрывается в ванной и пускает воду в конспиративных целях.

Папито тоже огорчен. Но не моими прогулами и трояками («переходный возраст, как и война, все спишет») – он переживает из-за Ма, ведь ее душевное равновесие нарушено. Папито переживал бы еще больше, если бы его не отвлекала работа.

На работе – очередная запендя с подключением коммуникаций к только что построенному жилому комплексу.

Пару раз к нам в гости приходит Калерия. Она приходила и раньше, но теперь меня заранее ставят в известность о ее визитах.

– Что ты делаешь сегодня вечером, Анюта? – вкрадчивым голосом спрашивает Ма.

– Уроки. – Я по-прежнему говорю то, чего она ждет от меня.

– Зайдет тетя Лера. Она давно тебя не видела. Присоединишься к нам?

Ма никогда ни на чем не настаивает.

– Зачем?

– Посидим. Посплетничаем по-девчоночьи.

– Ну, не знаю.

– Хотя бы чаю с нами выпьешь?

– Хорошо.

Чаепитие с Калерией проходит в обстановке полного взаимопонимания.

– Как дела в школе, Анечка? – ненавязчиво спрашивает Калерия после того, как они с Ма обсудили кучу вещей, включая нового Калериевского бойфренда. Бойфренд проходит по разряду «безусловного и поучительного опыта», вот они и не стесняются.

– Супер. Мои дела – супер.

– А учеба как?

– Супер. Вот, выдвинули на районную олимпиаду по алгебре. Но она совпадает по времени с олимпиадой по русскому. Городской. Не знаю, что выбрать.

Калерия подозрительно смотрит на меня и пожимает плечами.

– Так русский или алгебра? Вы бы что посоветовали, тетя Лера?

– Не врать! – взрывается Ма, впервые в жизни засовывая свою эмпатию куда подальше.

– Историю я тоже подтянула. Исправила с пятерки на сто двадцать два.

– Отправляйся к себе. – Ма все еще не в состоянии обуздать свой гнев.

Ма ведет себе непрофессионально. Очень жаль.

– С физкультурой все тоже очень хорошо. Освоила прыжки в высоту. Это меня мой… э-э… бойфренд натаскал.

– Не испытывай мое терпение, Анюта!

– Вы что, мне не верите? – Я перевожу взгляд с Ма на Калерию и обратно. Щеки и шея Ма покрыты румянцем, затмевающим веснушки. С Калерией никаких видимых изменений не произошло. – Могу показать дневник…

– Что ты такое несешь?! – Из красной Ма становится бордовой. – Какой еще бойфренд?

– Обычный. Его тоже показать?

– По-моему, нужно успокоиться. – Калерия совершает довольно энергичные пассы, как если бы дирижировала симфоническим оркестром. – Вам обеим.

– А я чего? Я спокойна. Вот только покурю – и стану еще спокойнее. Вы еще не бросили курить, тетя Лера? Угостите сигареткой?

– Во-он!! – орёт Ма.

Дурдом. Калерия должна чувствовать себя в своей тарелке.

Прежде чем уйти, уже стоя в прихожей, она советует Ма драть меня, как сидорову козу, офицерским ремнем, желательно – его пряжкой. Причем драть строго по расписанию, перед завтраком и после ужина, выходные и праздничные дни – не исключение. Иногда это – последний довод королей, когда все остальные средства исчерпаны.

Ма, несомненно, королева.

Слушать врачебные рекомендации Калерии мне не особенно интересно, и потому я плотно закрываю дверь в свою комнату. Через пятнадцать минут в нее скребется Ма, вновь обретшая способность к эмпатии.

– Анюта?

– Да.

– Тяжелый выдался вечерок, нет?

– Обычный.

– Я была неправа. Прости, детка. Мы давно не говорили…

– Совсем недавно говорили.

– Может быть, дашь мне еще одну попытку?

– Конечно.

Вошедшая в комнату Ма – воплощенное спокойствие.

– Показательные выступления тебе удались, Анюта.

– Тебе тоже, Ма.

– Честно говоря, я не против эпатажа, дорогая. Но. Для него необходимо время и место, чтобы весь этот… мм-м… перфоманс не выглядел убого. Ну, и чувство меры никто не отменял.

– Так это же эпатаж! Чувство меры ему противопоказано.

– Возможно, ты и права. – На щеках Ма снова проступает румянец. – Но вопрос в том, кого ты решила эпатировать. Мы с тетей Лерой – не твоя целевая аудитория.

– Ну да. Ты права. Надо было потренироваться на Тёмке.

– Предлагаю остановиться.

– Хорошо.

– А теперь скажи… Что это за разговоры о бой-френде? У тебя появился мальчик?

– Ты против?

Ма устраивается в моем кресле у стола и забрасывает ногу на ногу. Блокнот и ручка – вот чего ей не хватает для начала операции по извлечению гадости из моего подсознания.

Слой за слоем.

– Почему я должна быть против? Вовсе нет. К тому же тебе скоро четырнадцать.

– Как Джульетте. Ага.

– И… кто же Ромео? – Самообладанию Ма можно позавидовать.

– Ты его не знаешь.

– Так познакомь нас, дорогая. Я буду рада видеть его в нашем доме.

– Ну… Со временем. Может быть.

– Хорошо. Надеюсь, про сигареты ты упомянула для красного словца.

Я молчу. Так долго, что в глазах Ма начинает нарастать тоска по офицерскому ремню. Мне ничего не стоит сказать ей то, что она так хочет услышать.

Но я молчу.

– Я задала вопрос, детка.

– А… можно я тоже задам вопрос?

– Конечно.

– Как ты относишься к бабушке?

Брови Ма ползут вверх, а веснушки темнеют. Меньше всего она ожидала от Анечко-деточко такой подставы.

– Сложно, – наконец произносит Ма. А потом добавляет: – Сложно, но уважительно. Она, безусловно, незаурядный и яркий человек.

– А по-моему, она сволочь. И никого в грош не ставит. И лучше было бы, чтобы она сгорела в аду.

– Анюта! Прекрати немедленно!

– Но ты ведь тоже так думаешь. Разве нет?

Именно так Ма и думает, я знаю это точно. Она столько раз высказывала Папито неудовольствие его семьей. И главой этой семьи. Не было случая, чтобы Ба не унизила тех, кто попадает в поле ее зрения. И Ма – первая в этой бесконечной очереди на унижение.

– Нет. Я так не думаю.

– Значит, незаурядный и яркий человек? Достойный уважения?

– Я уже сказала. Не вижу смысла повторять.

Это я не вижу смысла говорить не то, что хочет услышать Ма. Говорить правду. Пусть все остается как есть. И в этом «как есть» Ма никогда не узнает об Изабо.

О том, что мы друзья. Она не узнает, что Из научила меня водить Локо. Правда, пока было только несколько пробных поездок, когда Изабо сидела у меня за спиной. А я сама – сама! – справлялась с дорогой и с Локо, который оказался вполне добродушным парнем.

И о том, что мы с Изабо ходим в кино, Ма не узнает. Из обожает блокбастеры, где все горит и взрывается и под воду уходят целые континенты. А еще дурацкие ужастики. А еще – фильмы студии «Дисней» и мультяшки.

И ей идут 3-D очки.

Перед сеансом мы покупаем два самых больших ведра поп-корна и много кока-колы. И никогда не сидим на местах, указанных в билетах. А когда гаснет свет, Изабо забрасывает ноги на переднее кресло, как какой-нибудь ковбой или босс мафии.

Иногда, если ей не очень нравится поворот сюжета, Изабо может лихо свистнуть в два пальца.

После кино мы отправляемся куда-нибудь «закинуться соком», и Из тут же начинает предлагать альтернативный вариант развития кинособытий.

– Они идиоты. Выбрали не того главного героя.

– Да ну, Из! Это же Джек Джилленхол. Он красавчик.

– Я и говорю – не тот. Ты помнишь парня, детёныш? Со шрамом над бровью…

– Нет.

– Ну как же? Он еще маячил у твоего Джека за спиной. С газетой в кармане… В той сцене, в метро. Газета – это важно. И развязанный шнурок на ботинке.

– Как только ты это замечаешь, Из?

– Я всегда знаю, куда смотреть. Вот и всё.

– А с Джеком что?

– И шрам. Он был свежим. Даже швы снять не успели. Шрам – это важно.

– А Джека куда?

– Не знаю. Сам куда-нибудь пристроится. В другой фильмец. В этом ему делать нечего. Этот – для того парня со шрамом. Он бы подошел.

Кино, которое Изабо сочиняет в своей голове, намного интереснее уже существующего.

Спереть платье от Каролин Эрреры нам так и не удалось. Зато мы умыкнули пиджак от Армани, две рубашки от Ральфа Лорена и кожаную жилетку от «Pepe Jeans». А количество украденных ремней, шарфов и перчаток не поддается исчислению.

Что происходит с ними потом – неясно. Как неясно, зачем Изабо вообще делает это: ведь при желании она могла бы скупить любой магазин в одно касание.

О дяде Вите мы не говорим. Как будто его не существует вовсе.

Зато существуют киты.

– Скажи, Из… Если бы ты уже не занималась… ничем. Чем бы ты занялась?

– Китами, детёныш. Чем же ещё?

– Э-э… А как это – заниматься китами?

– Понятия не имею. Но мне они нравятся больше всего на свете.

Наверное, я не должна задавать этот вопрос. И я никогда бы не задала его, если бы Изабо не украла моё сердце в первый день знакомства. То самое сердце, которое похоже на кита – неповоротливого и легкого одновременно.

Оно – не электрический скат. Не воздушный змей, не древесная лягушка. Оно – именно кит, ничто иное.

И потому я имею право на вопрос:

– Они тебе нравятся даже… больше, чем я?

– Ты вне конкуренции, детёныш!

Это мой самый счастливый год.

* * *

А потом мне исполняется четырнадцать. И мы с Изабо перестаем быть зеркальным отражением друг друга. Я не сразу понимаю это, ведь внешне все выглядит как обычно. Киношка с 3-D очками, поездки на Локо за город (мы успели смотаться даже в Выборг), «Макдоналдс»; еще один пиджак – теперь от Стеллы Маккартни. Есть и совсем новое – полигон для стендовой стрельбы рядом с парком Сосновка.

– Заедем в одно место, – говорит Изабо.

Она не старается поразить меня. И никогда не старалась. Все выглядит так, как будто в этом самом «одном месте» она что-то забыла – кредитку или ветхий телефон «Моторола» с облупившимися кнопками. На такой даже таджикская уборщица не польстится, всего-то и надо, что подъехать и забрать его.

Тридцатисекундное дело.

Мы задерживаемся на полтора часа.

Первые десять минут я изучаю местность: глубокий, просторный и изломанный ров посередине и ухоженные дорожки с искусственным покрытием по краям. Есть еще небольшие вышки, внутри которых стоят странные маленькие аппараты.

Машинки для метания тарелочек, вскользь поясняет Изабо.

Она здесь не впервые, это ясно. Иначе мы просто не попали бы туда, где постоянно слышатся громкие хлопки и треск разлетающихся в воздухе тарелок. Но появление Изабо заставляет стихнуть все звуки до единого.

Даже мишени ненадолго замирают в воздухе.

– Держись рядом, детёныш. Не отставай.

Ни за что не отстану. Ни за что не пропущу момент столкновения Изабо с другими людьми. Мужчинами. Их здесь большинство. И все они пялятся на Из, неестественно выворачивают головы. Забывают дышать.

Любимое представление Анечко-деточко. И на это представление у нее всегда имеется абонемент.

– Привет! – Приподнявшись на цыпочки, Изабо целует в щеку бородатого человека-гору в бейсболке и больших квадратных наушниках, сдвинутых на затылок.

– Привет, радость моя! – Он действительно рад, даже борода съехала немного в сторону от полноты чувств. – Давненько тебя не было.

– Скучал?

– Все глаза проглядел. – Человек-гора бросает взгляд на меня. – А это кто?

– Детёныш.

– Угу. Но ты сама понимаешь… Таким детёнышам сюда нежелательно. Нельзя.

– Можно. – Изабо сама безмятежность.

– Да, – тут же соглашается бородатый. – Можно. Кто бы мог тебе отказать… Постреляешь?

– Хотелось бы.

– Сейчас принесу твой «Кригхофф»[19].

Когда-то Анечко-деточко думала, что Изабо – птица. Но она еще и охотник, который никогда не промахивается. Тарелочки вылетают одна за другой, и Изабо бьет их влет – одну за другой. Ни одна не спаслась.

Никто не спасся и не спасется во веки веков – ведь это же Из!

Интересно, о чем она думает – всякий раз, когда вскидывает ружье? И где она научилась так метко стрелять?

– Офигенно! – мычу я, когда Изабо заканчивает очередную беспроигрышную серию. – Ты, наверное, какой-нибудь чемпион?

– Нет. Я всегда знаю, куда смотреть. Вот и все.

– А можно я тоже попробую?

– Не думаю, что это хорошая идея… Ружье тяжелое. Ты можешь не справиться с отдачей.

– Но я же справилась с Локо!

– Локо – совсем другое. Локо – свой парень, он к тебе привык. А ружье…

– Ну, пожалуйста, Из!

Изабо улыбается и быстро гладит меня по щеке:

– Кто бы мог тебе отказать…

Конечно, из этой затеи не выходит ровным счетом ничего. При первом же выстреле ружье так отдает мне в плечо, что я едва не падаю на землю. Но и отступить невозможно: не хватало еще, чтобы Из посчитала меня слабачкой!

Еще три выстрела в никуда. Плечо начинает болеть и чесаться. Сплошные мучения.

– Может быть, хватит, детёныш?

– Нет.

Еще десяток выстрелов. Полная безнадега. И хотя мои руки дрожат мелкой дрожью, а ружье все время норовит завалиться и выскользнуть из пальцев, я упорствую. И втайне жду, что Из придет мне на помощь. Заберет этоm чертов многотонный «Кригхофф».

Я больше не стану сопротивляться.

– Ты уже все доказала, детёныш. – Она все-таки решила прийти мне на помощь.

– Ничего я не собиралась доказывать…

– Упрямая.

– Пусть.

– Плечо болит?

– Пусть.

– Я и говорю – упрямая. Оно ведь болит.

– Пусть.

Больше всего мне хочется, чтобы Изабо пожалела меня – как в тот день, когда она украла мое сердце. Чтобы она снова притянула меня к себе и поцеловала в макушку. И чтобы можно было безнаказанно расплакаться – сладкими слезами.

Слезы понадобятся мне очень скоро, хотя в тот день, на полигоне, я еще не знаю об этом. Но уже что-то начинаю чувствовать.

Сначала – из-за колечек.

Всякий раз закуривая, Изабо выпускает их совершенно машинально. Колечки отличаются совершенством формы: идеальные, как будто выписанные циркулем круги. Так было всегда, а теперь все меняется.

Они больше не круглые.

Они становятся вытянутыми и слишком быстро исчезают, растворяясь в воздухе. А Изабо выглядит рассеянной и улыбается мне даже чаще, чем обычно.

Нет, не мне.

Нет-нет-нет.

Все становится на свои места в очередную встречу, и не в самой этой встрече тут дело. А в прощании.

– Когда увидимся? – самым независимым тоном произносит Анечко-деточко.

Так она говорит всегда. А Изабо всегда отвечает:

– Когда-нибудь. Я позвоню.

Но сейчас все не так.

– Боюсь, что мы не увидимся.

– Что?

Страницы: «« 4567891011 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Что растет на берникловом дереве, и почему гадюка зовется гадюкой? Чем котище отличается от кота мор...
Новая книга экономиста Михаила Делягина и предпринимателя Вячеслава Шеянова посвящена Китаю.Сплав гл...
Поздним вечером на автостоянке торгового центра была найдена задушенная женщина. Ее тело обнаружила ...
В современной культуре принято сосредоточиваться на достижениях и игнорировать провалы. Ошибки воспр...
«Дом на хвосте паровоза» – литературный путеводитель по сказкам Ханса Кристиана Андерсена и экспедиц...
Земляне снова и снова получают сигналы из космоса, отправная точка которых – далекая звездная систем...