Неисповедимый путь Маккаммон Роберт

2

В доме было сумрачно и угнетающе тепло. Он был одним из немногих в Готорне, имевших роскошь в виде угольной печки. На серозеленом ковре, лежащем на полу, Джон заметил блеск осколков стекла. В углу валялся сломанный стул, а на журнальном столике лежали два пузырька из-под аспирина. На одной из стен висела вставленная в рамку репродукция картины «Тайная Вечеря», а на противоположной серебристо-голубое чучело окуня. В дополнение к печке, в камине трещали сосновые поленья, распространяя по комнате специфический аромат.

– Прошу прощения за беспорядок. – Джули-Энн дрожала, но старалась улыбаться, и улыбка получалась вымученной. – У нас…

Были сегодня кое-какие неприятности. Билли, если хочешь к Виллу, то он в своей комнате.

– Можно? – спросил Билли у отца, и когда Дейв кивнул, ракетой вылетел в коридор, который вел в комнату Вилла и его младшей сестренки. Он знал дом как свои пять пальцев, поскольку несколько раз ночевал здесь. Последний раз они с Виллом обследовали лес в поисках львов, а когда за ними увязалась Кэти, то заставили ее нести свои ружья, что она и делала, называя ребят «бвана». Это слово Вилл вычитал из комиксов про Джангл Джима. Теперь, однако, дом выглядел другим: в нем было темнее и тише, и, возможно, Билли испугался бы, не знай он, что в соседней комнате находится отец.

Когда Билли вошел в детскую, Вилл ползал среди пластиковых солдат времен гражданской войны, которых он расставил на полу. Вилл был одного возраста с Билли, маленький, хрупкий паренек с непослушными каштановыми волосами. На носу у него были очки в коричневой оправе с дужкой, обмотанной скотчем. На кровати, стоявшей рядом, лежала свернувшись клубочком и зарывшись лицом в подушку его сестра, Кэти.

– Я Роберт Ли, – сообщил Вилл, и его болезненное лицо осветилось, когда он увидел своего друга. – А ты можешь быть генералом Грантом.

– Я не янки! – возмутился Билли, но через минуту уже командовал голубыми мундирами, атакуя Дидмен-хилл.

В холле Джон, усевшись на софу, наблюдал, как Джули-Энн мерила шагами комнату, временами останавливаясь, чтобы выглянуть в окно, и снова возобновляя хождение.

– Он убил Бу, Джон, – напряженно прошептала она. – Он забил Бу до смерти бейсбольной битой, а потом повесил его на леске на дерево. Я пыталась помешать ему, но он такой сильный… – Из ее распухших глаз потекли слезы, и Джон быстро перевел свой взгляд на часы, стоявшие на камине. Они показывали без десять пять, и Джон пожалел, что предложил Биллу прогуляться. – Он очень сильный, – повторила Джули Энн и громко всхлипнула. – Бу…

Умирал так тяжело.

Джон беспокойно заерзал.

– Но почему он сделал это? Что с ним случилось?

Джули-Энн прижала палец к губам и боязливо посмотрела на дверь. Она не дыша подошла к окну, выглянула и увидела, что ее муж все еще продолжает сидеть на холоде, разжевывая очередную таблетку аспирина.

– Дети не знают о Бу, – продолжила Джули-Энн. – Это случилось утром, когда они были в школе. Я спрятала Бу в лесу – Боже, как это было ужасно! – и они думают, что он бродит где-нибудь как обычно. Дейв не ходил сегодня в гараж, даже не сообщил туда, что болен. Вчера он проснулся с очередной мигренью, сильнее которой у него еще не было, и этой ночью не сомкнул глаз. Как и я. – Она начала грызть ногти, и дешевое, но симпатичное свадебное колечко с маленьким бриллиантом весело сверкнуло в свете пламени камина. – Сегодня…

Сегодня боль усилилась до невозможности. До невозможности. Он кричал, швырял вещи; сначала он говорил, что не может согреться, затем вышел наружу на холод. Он сказал, что собирается убить меня, Джон. – Ее глаза сделались большими и испуганными. – Он сказал, что знает все, что я творила у него за спиной. Но я клянусь, что ничего подобного никогда не было, могу поклясться Биб…

– Успокойся, пожалуйста, – прошептал Джон, быстро взглянув на дверь. – Не принимай близко к сердцу. Почему ты не сообщила доктору Скотту?

– Нет! Я не могу! Я попробовала этим утром, но он…

Он сказал, что сделает со мной то, что сделал с Бу, и… – она всхлипнула, – я боюсь! У Дейва и раньше были заскоки, я никому не рассказывала, но до такого никогда не доходило! Таким я его ни разу не видела! Слышал бы ты, как он недавно орал на Кэти; а этот аспирин: он жует его как конфеты, но это совершенно не помогает.

– Ну, ну, – Джон взглянул на измученное лицо Джули-Энн и почувствовал, что по его собственному лицу расплывается глупая широкая улыбка. – Все будет хорошо. Увидишь. Доктор скажет, что нужно делать с головной болью Дейва.

– Нет! – закричала она, и Джон вздрогнул. Джули-Энн замолчала, замерев, когда им обоим показалось, что на террасе заскрипел стул Дейва. – Доктор Скотт сказал, что у него воспаление! Этот старик давно потерял квалификацию, и ты знаешь это! Ведь он тянул и с твоей женой, пока она чуть не…

Она заморгала, не желая произнести следующее слово. «Умерла», подумала она, ужасное слово, которое нельзя употреблять, когда говоришь о ком-нибудь ныне здравствующем.

– Да, вероятно. Но за его мигренью врачи никогда не наблюдали. Может, ты уговоришь его лечь в файетский госпиталь?

Женщина безнадежно покачала головой.

– Я пыталась. Но он сказал, что все это ерунда, и что он не собирается тратить деньги на всякие глупости. Я не знаю, что делать!

Джон нервно прокашлялся, а затем встал, избегая взгляда Джули– Энн.

– Думаю, нам с Билли пора. Мы слишком загулялись.

Он двинулся через холл, но рука Джули-Энн дернулась и крепко схватила его за запястье. Джон испуганно обернулся.

– Я боюсь, – прошептала она, и из ее глаз покатились слезы. – Я не хочу куда-нибудь уходить, но и не могу остаться здесь еще на одну ночь.

– Оставить его одного? Послушай, это не дело. Дейв твой муж. – Он высвободил руку. – Ты не можешь просто так собраться и уйти!

Краем глаза Джон увидел сломанный стул в углу и отметины на камине в тех местах, где Дейв содрал краску, засовывая поленья и лучину.

– Утром все станет на свои места. Я знаю Дейва достаточно хорошо, и знаю, как он любит тебя.

– Я не могу…

Джон отвернулся от нее не дожидаясь, пока она договорит. Он весь дрожал внутри и хотел побыстрее покинуть этот дом. Он заглянул в соседнюю комнату и увидел двух мальчиков, играющих в солдатиков, и Кэти, трущую красные глаза и наблюдающую за игрой.

– Готов! – крикнул Вилл. – Этот убит! Бам! Бам! Этот на лошади убит!

– Он только ранен в руку! – ответил Билли. – БАБАХ! Это стреляла пушка. У тебя разорвало вот этих двух и еще вон ту повозку.

– Нет! – пронзительно закричал Вилл.

– Война окончена, ребята, – вмешался Джон. Нечто странное и зловещее, витающее в этом доме, холодным потом легло ему на шею. – Пора домой, Билли. Скажи «до свидания» Виллу и Кэти. Увидитесь позже.

– Пока, Вилл, – сказал Билли и пошел вслед за отцом в гостиную. – Пока! – крикнул Вилл ему вдогонку и вернулся к озвучиванию ружей и пушек.

Джули-Энн застегнула парку Билли, а затем умоляюще взглянула на Джона.

– Помоги мне.

– Подожди до утра, прежде, чем что-то решать. Поспи. Билли, поблагодари миссис Букер за гостеприимство.

– Спасибо за гостеприимство, миссис Букер.

– Молодец.

Джон повел сына к двери и открыл ее не дожидаясь, пока Джули– Энн скажет еще что-нибудь. Дейв Букер сидел с зажатым в зубах окурком. Его глаза провалились в глазницах, а странная улыбка на лице напоминала Билли ухмылку тыквы праздника всех святых.

– Тебе надо успокоиться, Дейв, – сказал Джон и собрался было положить руку ему на плечо. Но рука замерла на полпути, когда Дейв повернул к нему свое смертельно бледное лицо с убийственной улыбкой.

– Не приходи сюда, – прошептал Дейв. – Это мой дом. Только попробуй еще сюда прийти.

Джули-Энн захлопнула дверь.

Джон схватил Билли за руку и заспешил вниз по ступенькам, и дальше, через коричневую лужайку, к дороге. Его сердце бешено колотилось, и пока они шли прочь от дома Букера, он чувствовал на себе холодный взгляд Дейва и знал, что вскоре Дейв встанет со стула и войдет в дом, и тогда да поможет Господь Джули-Энн. Джон почувствовал себя улизнувшей от хозяина собакой, и при этой мысли перед его глазами возник белый труп Бу, качающийся на дереве с лесочной петлей на шее и выпученными, налитыми кровью глазами.

Билли попытался оглянуться; на его ресницах таяли снежинки.

Джон еще крепче сжал руку мальчика и отрывисто произнес:

– Не оглядывайся.

3

Готорн уже отошел ко сну, но примерно в пять утра на лесопилке, принадлежащей братьям Четем, вдруг пронзительно засвистел паровой гудок. Когда на долину опускалась тьма, по этому свистку жители определяли время ужина, после которого можно сесть у огня и почитать Библию или полистать «Домашний журнал для женщин», либо «Новости южных ферм». Имеющие радио слушали популярные программы. Телевизор был редкостной роскошью, позволить себе которую могли несколько семей в Готорне, к тому же, ретранслятор в Файете передавал только одну слабую станцию. Ряд домов на окраине города все еще имели надворные строения. Свет на террасе – у тех, кто мог позволить себе электричество – обычно горел до девятнадцати часов, говоря, что там рады гостям даже холодными январскими вечерами, а когда он гас, это означало, что хозяева легли спать.

Билли Крикмор лежал на своей деревянной кровати, стоявшей между передней и маленькой кухней, под одеялом, и ему снилось, как миссис Кулленс смотрит на него из-под своих похожих на рыбьи глаза очков и требует объяснить, почему он не выполнил домашнее задание по арифметике. Он пытался сказать ей, что задание было сделано, но по дороге в школу он попал в снежную бурю, спасаясь от которой заблудился в лесу, где и потерял свою голубую тетрадь с решенными примерами. Неожиданно, повинуясь течению сна, он оказался в густом зеленом лесу на незнакомой каменистой тропке, которая вела к холмам. Он пошел по ней, пока не наткнулся на мистера Букера, сидящего на большом камне и глядящего в пространство своим страшным невидящим взглядом. Подойдя ближе, Билли увидел, что в камнях полно гремучих змей, ползающих, трещащих и собиравшихся в клубки. Мистер Букер с глазами, черными, как свежий уголь для отопительной системы, поднял змею за погремушку и погрозил ею Билли. Мужчина открыл рот, и Билли услышал пронзительный крик, который становился все громче, громче, громче…

Он все еще раздавался в ушах Билли, когда мальчик, приглушенно всхлипывая, уселся на кровати, и услышал, как звук замирает вдали.

В следующий момент, Билли услышал за стеной тихие голоса родителей. Открылась и закрылась дверь гардероба, а затем послышались шаги. Он вылез из кровати, попал в сквозняк, который заставил застучать зубы, и в темноте направился к двери в спальню родителей. У дверей он остановился, прислушиваясь к шепоту, раздающемуся из спальни и припоминая, как как-то раз он вошел в спальню родителей без стука и увидел, что они танцуют лежа. Его отец тогда очень сильно рассердился, а его мать, объяснив, что им необходимо бывать в одиночестве и тишине, попросила в следующий раз стучаться. По крайней мере, это было лучше, чем когда он слышал за их дверью ссоры. В этом случае обычно был слышен громкий голос отца. Но все же хуже всего были его пронзительные вопли, после которых в доме порой на несколько дней устанавливалась долгая холодная тишина. Билли собрал всю свою храбрость и постучал. Шепот смолк. Вдалеке – в стороне шоссе, подумал он, – послышался еще один крик, похожий на крик приведения с готорнского кладбища. Открылась дверь, и в тусклом свете керосиновой лампы на пороге показался отец, с накинутым на плечи плащом, бледный, с заспанными глазами.

– Иди в кровать, сынок, – сказал Джон.

– Ты куда-то собрался?

– Я съезжу в город узнать, почему гудела сирена. Ты останься здесь, с мамой, а я вернусь через несколько… – он умолк, прислушиваясь к очередному гудку сирены.

– Можно мне с тобой? – спросил Билли.

– Нет, – твердо ответил Джон. – Ты останешься здесь. Я вернусь, как только все разузнаю, – добавил он обращаясь к Рамоне, которая вышла в переднюю вслед за мужем, держа в руке масляную лампу. Джон открыл дверь, и на петлях заскрипел намерзший лед. Он направился к своему видавшему виды, но еще достаточно крепкому «Олдсмобилю» пятьдесят пятого года, различные части которого, пострадавшие в ряде аварий, отличались друг от друга цветом. Кристаллики льда как искорки блестели в воздухе. Джон сел за руль, газанул, чтобы прогреть холодный двигатель, и, выпуская синие клубы выхлопных газов, машина тронулась по грязной дороге по направлению к главному шоссе. Как только он свернул на шоссе и двинулся по направлению к Готорну, то сразу увидел красные кометы мерцающих сигналов и с ужасающей отчетливостью понял, что полицейские машины припаркованы у дома Дейва Букера. Джон оцепенел, когда увидел сами полицейские машины и машины скорой помощи, а также темные фигуры людей, стоящих рядом. Фары «Олдса» выхватили из темноты полицейского в накидке, говорящего по рации; поодаль стояли Хэнк Вайтерспун и его жена Паула в пальто, одетые поверх пижам. Они жили в ближайшем от Букеров доме. Окна дома Букеров сияли ярким светом, который освещал фигуры входящих и выходящих из дома людей. Джон остановил машину и, подавшись вправо, опустил стекло пассажирской двери.

– Хэнк! – позвал он. – Что случилось?

Вайтерспун и его жена стояли вцепившись друг в друга. Когда мужчина повернулся, то Джон увидел на сером лице испуганные остекленевшие глаза. Вайтерспун издал хныкающий звук, затем повернулся и пошатываясь пошел прочь. Пройдя несколько шагов, он поскользнулся и упал в лужу, собравшуюся на ледяном бетоне. Полицейский с ястребиным носом высунулся из окна своей машины.

– Проезжай, парень. Здесь и так зевак больше, чем нужно.

– Я…

Просто хотел узнать, что произошло. Я живу прямо по шоссе, и услышал всю эту суматоху…

– Вы родственник Букерам?

– Нет, но…

Они мои друзья. Я подумал, что смогу чем-то помочь, если…

Полицейский подхватил свою готовую улететь фуражку и повторил:

– Проезжай.

Но в следующую минуту внимание Джона было приковано к двум людям в белых халатах, выносившим из дома носилки, покрытые коричневым одеялом, которое не давало возможности увидеть то, что находится на носилках. В дверях показались вторые носилки, накрытые окровавленной простыней. У Джона перехватило дыхание.

– Несите их назад, – крикнул полицейский. – На подходе еще одна скорая из Файета!

Первые носилки стали погружать в «скорую», стоящую не далее десяти футов от Джона; вторые, накрытые окровавленной простыней, лежали прямо напротив окна его машины. Ветер завернул угол простыни, и вдруг из-под нее, как бы пытаясь подхватить улетающий покров, выпала белая рука. Джон ясно увидел обручальное кольцо с бриллиантом в форме сердечка. Он услышал, как один из санитаров произнес: «Боже мой!», и снова прикрыл руку.

– Сносите их всех вниз! – крикнул полицейский.

– Пожалуйста, – произнес Джон и схватил полицейского за рукав, – скажите мне, что случилось?

– Они все мертвы, мистер. Все до единого, – он ударил ладонью по капоту «Олдса» и закричал: – А теперь убирай отсюда эту кучу металлолома!

Джон нажал на акселератор. Пока он разворачивался, чтобы ехать домой, подъехала еще одна скорая.

4

Угли в железной печке, стоявшей в передней парикмахерской Куртиса Рила, пылали как свежепролитая кровь. Вокруг печки располагались стулья, на которых сидели в клубах дыма пятеро мужчин. Здесь было только одно парикмахерское кресло: монстр с красными виниловыми подлокотниками. Оно могло наклоняться назад для облегчения процесса стрижки, и Джон Крикмор часто подшучивал над Рилом, говоря, что тот может стричь волосы, дергать зубы и чистить ботинки клиенту в одно и то же время. Часы с корпусом орехового дерева, утащенные из заброшенной железнодорожной станции, лениво помахивали латунным маятником. На белом кафельном полу вокруг упомянутого единственного кресла валялись обрезки прямых коричневых волос Линка Паттерсона. Сквозь витрину парикмахерской в помещение проникал свет ясного, но очень холодного дня. Издалека, словно писк августовского москита, слышался звук работающей на лесопилке пилы.

– Мне становится не по себе, когда начинаю думать об этом, – нарушил тишину Линк Паттерсон. Он затянулся пару раз сигаретой, а потом бросил окурок в банку из-под персиков, стоявшую на полу рядом с ним. Его гладкие, коротко подстриженные волосы блестели от бриолина. Он был стройным, хорошо сложенным мужчиной с жестко очерченным лбом, темными внимательными глазами и узким костлявым подбородком.

– Этот парень стал двинутым давным-давно. А ведь я видел его по два раза в неделю и ни разу ни о чем таком не заподозрил! Будет тут не по себе!

– Да, – ковыряя в зубах щепкой отозвался Хайрам Келлер. Он состоял сплошь из жесткого мяса и костей, которые выпирали как сучки при каждом его движении. Его лицо украшали серые с проседью усы. Протянув руки, он грел их печным жаром. – Один Бог знает, что произошло в том доме прошлой ночью. Эта симпатичная маленькая девочка…

– Безумный, как пьяный индеец.

Тяжелый зад Ральфа Лейтона, зашевелившись, вызвал постанывания стула. Наклонившись вперед, Ральф стряхнул пепел в предназначенную для этого чашку. Лейтон был крупным мужчиной, не сознающим свои габариты. Из тех, кто может сбить вас с ног, если случайно столкнется на тротуаре. Двадцать лет назад он играл в американский футбол за команду Файетского округа и слыл в родном городе героем, пока однажды в куче-мале из шести человек его нога не сломалась, как ивовый прутик. Для него начались горькие годы возделывания земли и размышлений по поводу того, чей же вес приняла его нога, лишив будущего в футболе. Его угловатое лицо, под стать размерам, казалось вытесанным из камня. Его серые глаза без любопытства глядели на сидящего с противоположной от печки стороны Джона Крикмора, ожидая его реакцию на последнюю фразу.

– Я думаю, что на похоронах гробы не откроют.

– А я стриг этого человека, должно быть, тысячу раз, – Пил вынул изо рта черную трубку и в раздумье покачал головой. – И Вилла тоже стриг. Не сказал бы, что Букер был особенно приветлив. Я обычно стриг его летом и подравнивал зимой. Кто-нибудь слышал, когда будут похороны?

– Говорят, что завтра утром, – ответил Линк. – Я думаю, что они хотят побыстрее покончить с этим.

– Крикмор, – тихо произнес Лейтон, – что-то ты сегодня молчалив.

Джон пожал плечами и, затянувшись сигаретой, зажатой между пальцами, выпустил дым в сторону спрашивающего.

– Но ты же часто рыбачил вместе с Букером, не так ли? Выходит, что ты должен знать его лучше нас. Что заставило его сделать это?

– Откуда я знаю? – тон голоса Джона выдавал его напряжение. – Я просто рыбачил с ним, а не был его сиделкой.

Ральф оглядел сидящих, а затем поднял брови.

– Джон, ты был его другом, так? Следовательно, ты должен был знать, что он ненормальный задолго до вчерашнего дня…

Лицо Крикмора покраснело от гнева.

– Ты пытаешься меня обвинить в случившемся, Лейтон? Ты лучше следи за тем, что говоришь!

– Он не хотел тебя обидеть, Джон, – вмешался Линк, успокаивающе помахивая рукой. – Слезь с этой лошади, пока она не сбросила тебя. Черт возьми, мы все сегодня на нервах.

– У Дейва Букера была мигрень. Это все, что я знаю, – продолжал настаивать Джон, а затем умолк.

Куртис Пил раскурил свою трубку и прислушался к далекому пению пилы. На его памяти это было самое ужасное происшествие в Готорне. Пил имел в городе особое положение: обо всех происшествиях он обладал информацией даже большей, чем шериф Бромли или преподобный Хортон.

– Хэнка Вайтерспуна забрали в госпиталь в Файет, – сообщил он. – У бедного старика мотор почти отказал. Мей Макси рассказала мне, что Вайтерспун услышал выстрелы и решил посмотреть, что случилось. Войдя в дом, он обнаружил голого Букера, сидящего на софе. Похоже, тот упер оба ствола себе под подбородок и пальцем ноги нажал курки. Потому Хэнк не смог сразу определить, кого это он нашел. – Прежде, чем еще раз затянуться, он выпустил из уголка рта струйку голубого дыма. – Я думаю, остальных нашли полицейские. Мне нравилась Джули-Энн. У нее всегда находилось доброе слово. А их дети, такие прелестные, как цветок в петлице выходного костюма. Боже всемогущий, какое несчастье…

– Полицейские все еще в их доме, – сказал Лейтон, рискнув бросить быстрый взгляд на Джона. Он не любил этого сукиного сына, женатого на женщине, которая больше индианка, чем белая. Он, как и все, сидящие вокруг печки, слышал рассказы о ней. Она не часто бывает в городе, но когда появляется, то держит себя так, будто ей принадлежит вся улица, и Лейтон считал, что такой женщине как она так себя вести не подобает. По его мнению, ей следовало на коленях ползти в церковь и молиться за свою душу. А этот ее темнокожий щенок ничуть не лучше ее. Лейтон считал, что его двенадцатилетнему сыну следует выбить всю чертовщину из этого маленького недоноска. – Подчищают, что осталось, я думаю. Чему они удивляются, так это тому, куда подевался мальчик.

– Мей Макси рассказала мне, что вся его кровать была залита кровью, вся-вся. Но возможно, что он убежал и спрятался в лесу.

Джон тихонько хмыкнул. Мей Макси была готорнской телефонисткой и даже спала с телефонной трубкой у уха.

– Слава Богу, все это закончилось, – вслух произнес он.

– Нет, – глаза Хайрама блеснули, – еще не закончилось. – Он взглянул на каждого сидящего и остановил свой взгляд на Джоне. – Был ли Дейв Букер ненормальным, не был ли, а если был, то насколько: все это не имеет значения. То, что он сделал, – чистое зло, которое, будучи выпущенным на свободу, сразу пускает корни, как чертова лоза кадзу. Конечно, были в Готорне бедствия и до этого, но… Попомните мои слова, это еще не закончилось.

Открылась входная дверь, заставив звякнуть маленький колокольчик, висящий на притолоке, и в помещение вошел Ли Сейер, одетый в коричнево-зеленый жилет, на котором, словно знаки доблести, виднелись кровавые пятна. Он быстро закрыл дверь препятствуя проникновению холода, и подошел к печке обогреться.

– Холодно, как у ведьмы за пазухой.

Он снял коричневую кожаную кепку и повесил ее на крючок. Встав рядом с Джоном, он начал мять руки по мере того, как они оттаивали.

– Я слышал, что сегодня утром приехала мать Джули-Энн. Ей позволили войти туда, и с ней случилась истерика. Это ужасно, вся семья убита, да еще так…

– Не вся, – напомнил ему Джон. – Может быть, мальчик спасся. – Тот, кто верит в это, может попробовать посвистеть своей задницей. – Сейер взял стул, перевернул его задом наперед и уселся так, чтобы облокотиться об его спинку. – Следующей версией будет то, что мальчишка всех и шлепнул.

Эти слова вызвали неожиданный шок, но Джон знал, что это не так. Нет, Вилл либо бродит где-то в лесу, либо где-нибудь зарыт. Он клял себя за то, что не разглядел болезнь в тех вспышках гнева, которые иногда возникали у Дейва во время рыбалок. Однажды Дейв вышел из себя из-за запутанной лески и в результате выбросил за борт совершенно новую снасть, а затем, пока встревоженный Джон греб к берегу, сидел, обхватив голову руками, и плакал. Боже, думал он, она же умоляла меня вчера спасти им жизнь! Джон никому не рассказывал, что был у Букеров накануне происшествия. Страх и стыд повесили на его рот огромный замок.

– Да, это ужасно, – сказал Ли. – Но жизнь – для живых, не так ли? – Он обвел остальных взглядом. – Надо бы обсудить, что нам делать с преподобным Хортоном.

– Чертов любитель негров, – Ральф подался вперед и сплюнул коричневую табачную слюну. – Мне никогда не нравился этот хвастливый ублюдок.

– Что нужно делать? – спросил у сидящих Ли. – Нужно ли собирать обычное собрание для принятия решения?

– Все лейтенанты здесь, – растягивая слова ответил Хайрам. – Мы можем решить прямо сейчас и покончить с этим.

– Я не знаю, Ли, – нерешительно сказал Куртис. – Может быть, Хортон и якшается с ниггерами, но он все же священник. Знаете, он был так добр с моей Луизой, когда заболела ее мать.

– О чем ты говоришь, приятель? Хортон хочет, чтобы ниггеры ходили на службу вместе с белыми! Он все время крутится вокруг Дасктауна и Бог знает что там делает! – Ли заговорщицки понизил голос. – Я слышал еще, что ему приглянулся кое-какой черный хвост, и он время от времени к ней наведывается. Неужели мы будем это терпеть? – Шиш, – сказал Ральф. – Назад дороги нет.

– Джон, что-то ты сегодня все молчишь. Я, конечно, понимаю, что это из-за вчерашнего происшествия, ведь ты был лучшим другом Дейва Букера и все такое. Но все-таки, что ты думаешь по поводу Хортона?

Джон почувствовал, что все ждут его ответа. Он не любил принимать решения и не хотел больше оставаться лейтенантом, но они настояли.

– Я думаю, мы должны дождаться окончания похорон, – сказал он неуверенно и почувствовал на себе волчий взгляд Ральфа Лейтона. – Хортон собирается отслужить службу, и я думаю, что мы должны проявить уважение к погибшим. А потом… – он пожал плечами. – Потом я присоединюсь к большинству.

– Прекрасно. – Ли хлопнул Джона по плечу. – Я как раз хотел сказать то же самое. Мы подождем, пока похоронят Букеров, а затем нанесем визит Хортону. Я все подготовлю. Куртис, начинай всех оповещать.

Они еще немного поговорили, а затем вернулись к теме убийства. Когда Куртис стал в деталях пересказывать то, что услышал от Мей Макси, Джон неожиданно встал и взял свое пальто, сказав, что ему пора домой. Когда он выходил, в парикмахерской стояла тишина, но Джон прекрасно знал, что будет предметом разговора после того, как он уйдет: Рамона. В его присутствии ее имя никогда не упоминалось, но Джон знал, что стоит ему уйти, как они начнут перемывать косточки его жене, обсуждая то, что им в ней не нравится, и то, что они боятся. Он не мог их винить. Но он оставался сыном Готорна вне зависимости от того, на ком был женат, и в его присутствии они были почтительны. Все, за исключением этой толстой свиньи Лейтона, подумал Джон, направляясь к своему автомобилю.

Он уселся в кабину «Олдсмобиля» и съехал с обочины. Притормозив у дома Букеров – «помоги мне, помоги мне», говорила Джули-Энн – он увидел два припаркованных полицейских автомобиля. Один полицейский бродил между деревьев позади дома, тыкая щупом землю. Двое остальных методично отдирали доски обшивки террасы. Никогда они не найдут этого мальчишку, подумал Джон. Если он смог убежать, то он так напуган, что никогда не вернется обратно. А если он мертв, то Дейв позаботился о трупе.

Снова взглянув на шоссе, он поразился, увидев две фигуры, стоящие на обочине и смотрящие на дом Букеров. Рамона, одетая в свое тяжелое коричневое пальто, держала за руку Билли. Ее глаза были закрыты, а голова слегка откинута назад. Джон ударил по тормозам «Олдса» и, даже не успев до конца опустить стекло, закричал:

– Рамона! Идите сюда оба! Залезайте в автомобиль!

Билли испуганно взглянул на отца, а Рамона еще мгновение продолжала спокойно стоять с открытыми глазами и смотреть на дом. – РАМОНА! – прогремел Джон, и его лицо покраснело от гнева. Он был удивлен тем, что она отважилась выйти из дома в такой леденящий холод, потому что она редко покидала дом даже в жаркие летние дни. Тем не менее, она была здесь, и Джон разъярился из-за того, что она привела с собой Билли.

– Садитесь в машину сейчас же!

Наконец они перешли дорогу и забрались в автомобиль. Билли дрожал, сидя между ними. Джон переключил скорость и тронулся.

– Что ты здесь делала? – сердито спросил он Рамону. – Зачем привела мальчика? Разве ты не знаешь, что произошло здесь прошлой ночью?

– Знаю, – ответила она.

– О, значит ты привела Билли посмотреть на это? Боже мой! – Он чувствовал себя, как фитиль динамитной шашки. – Ты думаешь, что он не узнает про это в школе?

– Узнаю о чем? – слабым голосом спросил Билли, чувствуя, что искры ссоры вот-вот разгорятся бушующим пламенем.

– Ничего, – ответил Джон. – Не беспокойся об этом, сынок.

– Он должен знать. Он должен услышать это от нас, а не от детей в школе…

– Замолчи! – неожиданно закричал Джон. – Замолчи, поняла?

Он ехал так быстро, что чуть не проскочил поворот, так что ему пришлось поистязать немного тормоза, чтобы уменьшить скорость «Олдса» и повернуть к дому. Рамона отвернулась от него, сцепив руки на коленях, а Билли сидел между ними, наклонив голову. Он хотел знать, что делают полицейские машины возле дома Билла и почему Вилл не был с утра в школе. Он слышал, как другие дети шепотом рассказывали то, от чего ему становилось не по себе. Случилось что-то плохое, но никто не знал точно, что. Билли слышал, как Джонни Паркер произнес слова «дом убийства», но потом заткнул уши, не желая слушать дальше.

– Не можешь не вмешаться, да? – проговорил Джон сквозь стиснутые зубы. «Олдс» ехал по проселочной дороге, раскидывая камни и разбрызгивая грязь.

– Женщина, тебе еще недостаточно смерти и зла? Ты хочешь и сына вовлечь в это? Нет, нет, ты не можешь не вмешаться, не можешь остаться в стороне, когда чувствуешь в воздухе смерть, да? Ты не можешь себя вести как другие и…

– Достаточно, – тихо, но твердо прервала его Рамона.

На несколько секунд кровь отхлынула от его лица, а затем оно приобрело отвратительный багровый цвет.

– ЧЕРТ ПОБЕРИ! – заорал он. – Ты не должна уходить из дома и разгуливать по городу! Ты должна сидеть как мышка, поняла? – Джон остановил машину и выдернул ключ из замка зажигания. – Я хочу, чтобы ты больше никогда не подходила к этому дому, ясно?

Он протянул руку и схватил ее за подбородок, удерживая его так, чтобы она не смогла отвести взгляд, который оказался отрешенным и далеким. Этот взгляд окончательно вывел Джона из себя, и он захотел ударить жену, но вовремя вспомнил о Билли и удержал руку.

– Я больше не желаю слышать весь этот твой бред, ты слышишь меня? Отвечай, когда я с тобой разговариваю!

В неожиданно наступившей гнетущей тишине Джон услышал всхлипывания Билли. Его пронзило чувство стыда, однако гнев еще продолжал управлять им.

– ОТВЕЧАЙ МНЕ! – закричал он.

Рамона стояла тихо и неподвижно. В ее глазах были слезы. Она долго внимательно смотрела на мужа прежде чем ответить, а он в это время чувствовал себя как жук, только что вскарабкавшийся на скалу.

– Я слышу тебя, – тихо произнесла Рамона.

– Так-то лучше!

Он отпустил ее подбородок, вылез из машины и заспешил в дом, не решаясь оглянуться в сторону жены и сына, поскольку гнев, страх и чувство вины стали медленно засасывать его, как мокрая земля засасывает плуг. В доме он вцепился в Библию, желая найти в ней то, что поможет ему ослабить мучительную боль в душе.

Когда Рамона и Билли вошли в дом, Джон уже сидел у камина, листая Библию. Он тихо читал, сдвинув брови и шевеля губами. Рамона сжала плечо сына, давая ему понять, чтобы он тихо прошел к себе, а затем удалилась на кухню заканчивать овощной пирог, сделанный из остатков нескольких последних обедов, который она собиралась подать на ужин. Билли подкинул в камин еще одно полено, а затем с кочергой уселся у огня. Он все еще чувствовал в воздухе отголоски бури, но большая ее часть уже миновала, и он надеялся, что теперь все пойдет на лад. Он хотел узнать у отца, что же на самом деле случилось с Виллом и Букерами и почему те мужчины ломали террасу, но чувствовал, что случилось что-то плохое, что вызвало очередную ссору между папой и мамой. Он отложил кочергу, одобрительно взглянул на отца – тот, погрузившись в Книгу пророка Даниила, не глядел на сына, – сел за свой маленький подержанный столик, стоящий рядом с его кроватью, и стал заниматься домашним заданием.

В доме стояла тишина, нарушаемая только потрескиванием поленьев да звоном посуды на кухне. Билли начал со слов, которые следовало заучить, но его мысли возвращались к тому, что говорил в машине отец: смерть и зло…

Смерть и зло…

Тебе еще недостаточно смерти и зла? Он жевал ластик, размышляя о том, что имел в виду его папа: означает ли это, что смерть и зло ходят вместе с одной стрижкой и в одинаковой одежде, как братья Массей? Или они имеют одно и тоже происхождение, но в последствии каким-то образом стали отличаться друг от друга, как, скажем, если бы один из братьев Массей стал поклоняться Сатане, а другой обратился к Богу. Билли обнаружил, что смотрит туда, где, читая Библию, сидел его отец, и подумал, что однажды он поймет все эти вещи, как их понимают взрослые. Он вернулся к домашнему заданию, заставляя себя сконцентрироваться на нем, но перед его глазами вставал и вставал темный тихий дом и люди, отдиравшие обшивку террасы.

Джон восхищался силою слов Даниила. Ему нравилось думать, что они с Даниилом сошлись бы. Иногда Джону казалось, что вся жизнь – это львиный ров. Кровожадные животные рычат со всех сторон, а Дьявол смеется над вами. По крайней мере, думал он, для него это почти что правда. Он подался вперед и прочитал речь Даниила перед Дарием: «Бог мой послал Ангела Своего и заградил пасть львам, и они не повредили мне, потому что я оказался пред Ним чист…” …

Оказался пред Ним чист…

Джон перечитал отрывок, а затем закрыл книгу. Чист. Он ничего не мог тогда сделать для Джули-Энн, или Кэти, или Вилла, или Дейва Букера. Он чувствовал, что эта выдержка из священного писания говорит ему, что все было правильно, что ему надо прогнать прочь беспокойство и оставить прошлое в покое.

Он взглянул на потрескивающее пламя. Когда он женился на Рамоне – Бог знает, почему, если не считать того, что ему казалось, будто она самая прекрасная девушка в мире, что ему было всего двадцать, что он не имел представления о любви, долге, ответственности, – он вступил в львиный ров, не подозревая об этом, и теперь ему надо было каждый день быть настороже, дабы не быть проглоченным Дьяволом. Он снова и снова молился за то, чтобы его сына не коснулись ее темные силы. Если же это произойдет, то… Джон вздрогнул, мысленно представив себя на месте Дейва Букера, раскраивающим их головы бейсбольной битой, а затем подпирающим ружьем свой подбородок. Боже праведный! – мысленно воскликнул он и прогнал видение прочь.

Отложив Библию, он встал и направился в спальню. Его сердце забилось чаще, когда он вспомнил о преподобном Хортоне, пробирающемся в Дасктаун. Он не желал участвовать в том, что намечалось, но знал, что этого ждут от него другие. Он открыл гардероб и достал оттуда перевязанную шпагатом коробку. Разрезав веревку перочинным ножом, Джон снял крышку и разложил свой клановский балахон на кровати.

Сделанный из желтой хлопчатобумажной ткани, он был мятый и грязный, но, сжав материал в кулаке, Джон почувствовал исходящую из него силу правосудия.

А на кухне Рамона, замешивая тесто, услышала далекий крик голубой сойки и поняла, что зимние холода подошли к концу.

5

Преподобный Джим Хортон за рулем своего старенького «Форда» устало тер глаза, пытаясь сосредоточить свое внимание на дороге. Заканчивалась долгая и ужасная неделя; завтра будет воскресенье, а ему еще нужно было закончить текст проповеди, которую он озаглавил «Почему Господь допустил это?» Сегодня вечером он собирался допоздна просидеть за письменным столом. Он знал, что с недавнего времени становится для жены все более чужим, но он предупреждал ее много лет назад, что жизнь жены деревенского священника отнюдь не усыпана розами.

Фары «Форда» прорезали дыры в темноте. Несмотря на то, что по сравнению с прошедшими днями холод заметно спал, «печка» все равно не помогала. Хортон вспоминал, как опускались в мерзлую глинистую землю тела Дейва Букера, Джули-Энн и Кэти. При отпевании гробы, разумеется, были закрыты, а мать Джули-Энн, миссис Миммс, почти обессилела от горя. Вечером Хортон проехал пятнадцать миль до дома миссис Миммс, чтобы немного побыть с ней, поскольку она была в годах и жила одна и было ясно, что произошедшая трагедия почти сокрушила ее. Он предложил ей прислать кого-нибудь, чтобы привезти ее утром в церковь, а когда стал уходить, то она вцепилась ему в руку и зарыдала как ребенок.

Хортон знал, что шериф Бромли все еще ищет труп Вилла. Вчера, исследуя землю щупом, шериф наткнулся на запах разлагающегося мяса, но когда землекопы раскопали труп, то это оказался Бу, собака Букеров. В частной беседе Бромли сказал священнику, что вероятнее всего Вилла никогда не найдут, поскольку существует слишком много мест, где Дейв мог закопать тело. Возможно, это и к лучшему, думал Хортон, потому что миссис Миммс этого бы не перенесла, как, впрочем, и Готорн.

Хортон сознавал, что ходит по лезвию ножа. В мире происходили перемены благодаря таким людям, как доктор Мартин Лютер Кинг, но не настолько быстро, чтобы помочь людям в Дасктауне. В последние несколько недель он чувствовал, что достиг некоторого прогресса: он помогал старейшинам Дасктауна отстраивать их сгоревшую церковь, вошел в комитет по организации благотворительных обедов, достал деньги на покупку строевого леса на лесопилке. Но еще многое нужно было сделать.

От размышлений его оторвал ослепительный свет фар. Он инстинктивно отклонился, прежде, чем понял, что свет отражается от зеркала заднего вида. Мимо него промчался красный «Шевроле», обогнав его так, будто он стоял на месте. На мгновение Хортону показалось, что из машины на него глядело чье-то бледное лицо. Он услышал, как впереди «Шевроле» трижды просигналил. Сумасбродные дети субботней ночью, подумал священник. Через несколько минут он будет в Готорне; Кэрол, наверное, уже приготовила кофе. Когда он повернул за поворот, за которым исчез «Шевроле», Хортону показалось, что он видит на дороге какое-то красноватое мерцание. Ему сразу же припомнилась Рамона Крикмор на похоронах Букеров, выступившая вперед из толпы и вставшая на краю могилы Джули-Энн. Ее руки поднимались и опускались; дюжины красных лепестков диких цветов, должно быть, растущих в каких-нибудь укромных, заповедных уголках леса, медленно опускались на землю. Хортон знал, что ее недолюбливают, однако за восемь месяцев, проведенных им в должности священника Готорна, он так и не мог определить, почему. Она никогда не посещала церковь, да и в городе он видел ее всего несколько раз, но она всегда выглядела мило и не напоминала человека, которого нужно бояться…

В пределах достижимости его фар на дороге что-то двигалось. Он думал о лепестках плывущих, плывущих, плывущих вниз, а потом…

Фары выхватили из темноты два больших стога сена, которые перегораживали ему дорогу. Со страхом он понял, что не успеет затормозить на таком коротком отрезке дороги и неминуемо врежется. Он резко бросил машину вправо, завизжали шины, и автомобиль врезался в один из стогов. От рывка Хортон лязгнул зубами и с размаху стукнулся плечом об рулевое колесо. «Форд», потерявший управление, съехал с дороги и пропахал густые сорняки. Попав передними колесами в яму футов трех глубиной, он накренился, взбаламучивая грязь на дне ямы. Двигатель фыркнул и заглох.

Ошеломленный Хортон дрожащей рукой дотронулся до нижней губы, затем взглянул на пальцы и, увидев на них красные лепестки, понял, что прикусил язык. В темноте вокруг автомобиля возникли светлчяки, которые окружили его и стали приближаться.

Дверь машины распахнулась. Священник испуганно вгляделся в ослепительный свет карманных фонарей, за которым виднелись белые фигуры с черными прорезями глаз. Кто-то закричал:

– Оттащите это дерьмо от дороги! Быстрее!

Хортон понял, откуда появились стога сена, и сглотнул кровавую слюну. Его левый глаз заплыл, а к голове подкатила волна боли. Голос напротив него произнес:

– Он весь в крови!

И другой, приглушенный маской, ответил:

– Черт с ним! Ты готов им заняться? Хортон, а теперь веди себя тихо, понял? Нам бы не хотелось действовать грубо.

Белые фигуры в капюшонах вытащили его из «Форда» и завязали глаза повязкой из грубой материи.

Клановцы бросили священника на сидение пикапа и накрыли мешковиной. Взревел двигатель, и грузовик двинулся по лесной дороге. Хортона держали несколько человек. Он представил себе, что они могут с ним сделать, но сил попытаться освободиться у Хортона уже не было. Он продолжал сплевывать кровь, пока кто-то не дернул его и не прошептал:

– Перестань, ты, любитель ниггеров!

– Вы не понимаете, – проговорил Хортон, шевеля искалеченными окровавленными губами. – Позвольте мне…

Кто-то схватил его за волосы, и заскрежетал прямо в ухо:

– Ты думаешь, мы не знаем? – Хортон почти понял, чей это был голос: Ли Сейера? Ральфа Лейтона? – Ниггеры пытаются подмять под себя всю страну, а белая дрянь вроде тебя, к сожалению, помогает им! Ты тащишь их в свои школы, в свои церкви, а они тянут тебя туда, где находятся сами. Клянусь Господом, что пока дышу и пока моя рука может держать пистолет, ни один ниггер не возьмет того, что принадлежит мне!

– Вы не… – начал священник, но понял, что это бесполезно. Грузовик притормозил, объезжая последнюю колдобину на дороге, и остановился.

– Мы поймали его! – кто-то закричал. – Как два пальца…

– Свяжите ему руки, – приказал грубый голос.

6

Кэрол Хортон знала, что ее муж мог дольше, чем рассчитывал, задержаться у миссис Миммс или заехать к кому-нибудь по дороге. Но теперь, за двадцать минут до полуночи, она уже была сильно обеспокоена. Могла случиться какая-нибудь неприятность с автомобилем: прокол или что-то в этом роде. Джим покинул дом уставшим и расстроенным, и она долго еще размышляла о той непосильной ноше, которую взвалил на плечи ее муж.

Она оторвалась от книги по истории до Гражданской войны и взглянула на телефон. Миссис Миммс должна уже спать. Может быть, позвонить шерифу Бромли? Нет, нет; когда шериф услышит, зачем она ему позвонила…

Во входную дверь быстро постучали. Кэрол подпрыгнула на стуле и поспешила открыть, пытаясь придать своему лицу спокойное выражение. Если за дверью стоит шериф Бромли, который привез известие о несчастном случае на дороге, она этого не выдержит. Подойдя к двери, она услышала шум отъезжающего грузовика и мужской смех. С громко стучащим сердцем Кэрол отперла дверь.

Она облегченно вздохнула, не найдя никого за дверью. Это была шутка, подумала она; кто-то решил испугать ее. Но в следующий момент у нее перехватило дыхание, когда она заметила под соснами черно-белый клубок тряпья как раз на краю пространства, освещенного лампой на террасе. Холодный ветер оторвал несколько белых лоскутков и унес их прочь.

Перья, – неожиданно поняла Кэрол и почти рассмеялась. Но кому пришло в голову притащить на их двор кучу перьев? Она спустилась с террасы и направилась к куче. Не дойдя до нее пяти шагов она остановилась, ее ноги стали ватными. На шее у сидящего болтался грубо сделанный рукописный плакат: «ЛЮБИТЕЛЬ НЕГРОВ (ВОТ ТАК С НИМИ ПОСТУПАЮТ)».

Кэрол не вскрикнула, когда сидящий открыл глаза, большие и белые, как у нарисованного менестреля. Она не закричала ни тогда, когда ужасное распухшее лицо, блестя в темноте и роняя на траву отвратительно пахнущий свежий деготь, взглянуло на нее, ни тогда, когда его рука, черная и смердящая, медленно поднялась, хватаясь за воздух.

Крик вырвался из ее груди, когда человек открыл облепленный дегтем рот и прошептал ее имя.

Перья плясали на ветру. Готорн лежал в долине, как спящий ребенок, лишь изредка тревожимый кошмарами. Ветер, как живое существо, бродил по комнатам темного дома Букеров, где на стенах и потолке виднелись бурые пятна засохшей крови и где можно было слышать шаги и тихое тоскливое рыдание.