Неисповедимый путь Маккаммон Роберт
Дорн накрыл некоторые из стоящих поблизости от Брэгга скелетов клеенками и отодвинул кофейный столик и кресло в дальний угол комнаты. Уэйн сидел, глядя на волосы, которые он держал в руках; большая их часть была седыми, и они блестели как звезды. Держа их, он ощущал странное чувство. В его сознании всплыло лицо Крикморамладшего, и оно теперь не казалось таким злым, как раньше. Но он вспомнил, что отец ему говорил, что деяния Дьявола не всегда выглядят черными, как грех.
– Я готов, – сказал он и убрал волосы Рамоны Крикмор в коробочку. Он сможет вызвать это из глубины души, он знал, что сможет. Уэйн поднялся на ноги сжимая и разжимая кулаки.
– Приступим, – сказал Крипсин.
Прежде, чем Брэгг успел повернуться, Дорн схватил его за запястья и заломил руки за спину. Брэгг вскрикнул от боли, когда Дорн сжал его так, что он едва смог дышать.
– Мистер Найлз? – тихо сказал Крипсин.
Найлз достал из черного кожаного мешочка что-то, похожее на медные костяшки пальцев. Он надел это оружие на правую руку, и Брэгг заскулил от страха, когда увидел, что его поверхность усыпана кривыми обломками бритвенных лезвий.
– Уэйн! – закричал Брэгг и его очки соскочили с одного уха. – Во имя Господа, не дай им убить меня!
Он попытался лягнуть Найлза, но тот спокойно увернулся. Найлз схватил Брэгга за волосы и оттянул голову назад, в то время как Дорн усилил давление своего замка.
В следующий момент рука Найлза описала дугу вдоль обнаженного горла Брэгга. В воздух брызнули фонтаны ярко-красной крови, растекаясь по клеенкам. Найлз отскочил в сторону, но недостаточно быстро, и его серый костюм покрылся кровавыми пятнами. Лицо Брэгга стало мраморно-белым.
– Отпусти его, – приказал Крипсин. Брэгг упал на колени, прижав руки к горлу. Между его пальцев струилась кровь. В тот момент, когда Брэггу перерезали горло, Крипсин включил секундомер и следил за отсчетом времени. Он наклонился к Уэйну.
– Теперь излечи его, – сказал он. – До того, как он истечет кровью, у тебя есть три минуты.
– Пожалуйста, – прошептал Брэгг и протянул к нему окровавленные руки. – О Иисус, о Иисус, не дай мне умереть…
– Быстрее, Уэйн, – поторопил Крипсин.
Схватив скользкую руку Брэгга, Уэйн опустился на колени рядом с ним. Пластик покрылся рябью красных волн. Уэйн зажал свободной рукой страшную рваную рану.
– Излечись, – произнес он трясущимся голосом. – Я…
Приказываю тебе, излечись! – Он попробовал представить себе, как сращиваются порванные вены и артерии, но знал, что это не сработает.
– Пожалуйста, – прошептал он. – Пожалуйста, излечись!
Брэгг хрипло застонал и упал на бок.
Секундомер на столе Крипсина продолжал тикать.
Уэйн почувствовал себя словно заржавевшим. Он чувствовал целительный огонь, когда прикасался к Тоби; он чувствовал его, когда исцелял маленькую девочку с парализованными ногами; он чувствовал его сотню раз в те, старые дни, когда он еще не был выжат как лимон, делая это изо дня в день. Но он не может притворяться, глядя как умирает Генри. Он должен снова отыскать этот голубой огонь, и отыскать его быстро. Когда он умоляюще взглянул на Крипсина, то лицо того было неподвижно, словно высеченное из камня. Крипсин одел хирургическую маску.
– Уэйн… – прошептал Брэгг.
Он прижал к ране обе руки.
– Излечись, излечись, Боже Всемогущий излечи этого мужчину, излечи его.
Он крепко зажмурил глаза. Этого не должно произойти! Где же голубой огонь? Где сила?
– Запеки ее! – крикнул он.
Снова ничего. Он вспомнил о ведьме-крикморихе, корчащейся в Аду. Он подумал о Крикморе-младшем, все еще поганящем землю. С одной покончили, настала очередь другого.
– ЗАПЕКИ ЕЕ! – закричал он, мысленно оборотившись к мести за смерть своего отца.
Легкая вибрация затрясла его руки, словно холостая попытка стартера. Он был весь в крови и поту. Концентрируясь, он запрокинул голову и закричал, призывая отца помочь ему исцелись Генри Брэгга. Стартер взревел. Еще. Еще.
– Да, я приказываю тебе излечиться! Я приказываю тебе излечиться…
Ужасная боль пронзила его голову. Ему показалось, что его голова вот-вот взорвется.
– ИЗЛЕЧИСЬ! – закричал Уэйн, и из его носа потекла кровь, а глаза вылезли из орбит.
Тело Брэгга дернулось, а рот открылся в стоне.
Крипсин, тяжело дыша, начал подниматься из своего кресла.
Боль захлестывала голову Уэйна дикими волнами. Его скрюченные руки сжали горло Брэгга. Из его души поднимался огонь, шипя в плоти, мускулах, коже. Вместе с этим пришла страшнейшая боль, заставившая Уэйна откинуть голову и закричать.
Крипсину показалось, что он чувствует запах горелого мяса. Уэйн ужасно затрясся, его глаза закатились, а руки продолжали конвульсивно сжимать горло Брэгга. Тело мужчины тоже затряслось, а рот издавал низкие задыхающиеся звуки.
Затем Уэйн упал на спину, словно отброшенный какой-то силой. Он свернулся в клубок на окровавленном пластике. Его трясло в агонии словно басовую струну.
– О Боже, помоги мне… – застонал Брэгг, – пожалуйста, помоги мне…
Эта боль…
Крипсин со свистом перевел дыхание. Стрелка секундомера перевалила за три минуты.
– Проверьте его, – прохрипел Крипсин.
Найлз наклонился над Брэггом.
– Пульс прерывистый. Кровотечение почти прекратилось. Я…
Я думаю, что рана закрылась, мистер Крипсин.
– Болит, – прошептал Брэгг.
Череп Крипсина перегнулся через стол.
– Этот человек должен был уже умереть, – сказал он. – Он должен был быть мертвым.
Дыша словно паровая машина, он вышел из-за стола и подошел к пластиковому листу, обходя кровавые лужи.
– Отойди, отойди, – сказал он Найлзу, который быстро отошел в сторону. Очень медленно Крипсин наклонился и коснулся одним пальцем корки засохшей крови, которая прочно запечатала рану Брэгга. В следующую секунду он отдернул его, словно обжегшись.
– Он будет жить, – прошептал Крипсин. А затем крикнул, сотрясая комнату: – Он будет жить!
Уэйн сел, невидяще глядя перед собой. Из его носа продолжала течь кровь, а голова была полна черной пульсирующей боли.
– Он целитель, – выдохнул Крипсин, в изумлении широко раскрыв глаза. – Он целитель, он целитель, он чертов целитель! Я нашел целителя! – Он повернулся к Уэйну, наступив одной ногой в лужу крови. – Ты всегда знал, что можешь делать это, да? Ты никогда не сомневался в этом! О, как долго я искал такого человека, как ты! Ты можешь лечить все, да? Раки, лихорадки, чуму, все!
Сын Сатаны, сквозь пелену боли думал Уэйн, выпущенный в мир. Дразнящий меня. Я всегда знал, что могу делать это. Смерть заслуживает смерть. Послать демона в Ад к ведьме. Я всегда знал, что смогу пробудить это!
– Боже мой, Уэйн! – говорил Крипсин. – Что за дар ты имеешь! Я дам тебе все, что ты не пожелаешь! Ты хочешь остаться здесь со мной, да? Здесь, где безопасно, где никто не нападет на тебя? Что ты хочешь, Уэйн? Я дам тебе…
– Мальчишку-демона, – прошептал Уэйн. – Я…
Хочу, чтобы он умер. Он выпущен в мир и распространяет смерть как чуму. Смерть заслуживает смерть.
– Крикмор-младший? Все, что ты пожелаешь, будет сделано. Все, что угодно. Мы знаем, что он в Чикаго в… – Он не смог вспомнить и пощелкал пальцами призывая Найлза.
– Институте Хиллберн, – подсказал Найлз. Курьер прибыл сегодня утром, привезя сверток с прядями волос и письмо, которое Тревис Бикстон нашел в доме Крикморов. На конверте был адрес института, а внутри находилось письмо от Крикмора-младшего.
– Точно, – сказал Крипсин. – Но этот парень не может повредить тебе, Уэйн. Ты же боялся его матери, не так ли? И теперь, когда она…
– Мертв, – сказал Уэйн, переведя невидящий взгляд на мужчину. – Мертв, мертв, я хочу, чтобы этот демон был мертв.
Крипсин быстро обменялся взглядом с Найлзом, а затем снова посмотрел на Уэйна.
– Теперь я хочу, чтобы ты пошел в свою комнату. Мистер Дорн даст тебе кое-что, чтобы ты расслабился. Завтра ты сможешь полетать с Кумбсом на «Челленджере». Целый день, если хочешь. Как ты на это смотришь?
– Да, сэр.
Дорн помог Уэйну подняться на ноги. Брэгг пошевелился и прошептал:
– Уэйн, не оставляй меня.
– Генри все еще плох, – изумленно проговорил Уэйн. – Что с ним будет?
– Мы позаботимся о мистере Брэгге. Иди. И еще, Уэйн…
Ты великолепно прошел испытание.
Когда Уэйн ушел, Найлз наклонился к Брэггу и, пока Крипсин восторгался по поводу способностей Уэйна, обследовал рану на горле. Найлз был изумлен тем, как быстро засохла кровь; он никогда не видел ничего подобного. Налитые кровью глаза Брэгга неотступно следили за ним. После недолгого периода наблюдения, как знал Найлз, Брэгг пойдет в мусоросжигательную печь.
– Что насчет мальчишки в институте, мистер Крипсин? – спросил он.
– У Уэллса не будет с этим проблем, а?
– Нет, сэр. – Он встал и отошел от тела. – Никаких проблем. Но вас не удивляет этот Крикмор-младший? Он имеет на Уэйна несомненное влияние. Может, нам стоит проверить, с чем это связано? Крипсин вспомнил, что ему сказал Уэйн в одной из первых бесед: «Крикморы служат Дьяволу и знают все секреты смерти». Он прищурился и некоторое время оценивающе смотрел на Найлза.
– Что-то, связанное с этой женщиной и ее сыном, давно засело в мозгах Уэйна, – тихо сказал Найлз. – Что это может быть? И можно ли это использовать для того, чтобы крепче привязать Уэйна к вам?
– Он никогда меня не покинет, – ответил Крипсин. – Сколько может прожить человек, мистер Найлз, если он ни разу не заболеет? Сто лет? Больше? – Он помолчал и произнес тихим мечтательным голосом: – Не умирать, и знать при этом секреты смерти. Это…
Сделает человека подобным Богу.
– Крикмор-младший, – сказал Найлз, – может знать об Уэйне что-нибудь полезное. Возможно, наши действия в отношении поводу женщины тоже были чересчур поспешными.
– Каково твое предложение?
Найлз начал ему рассказывать, а Крипсин слушал очень внимательно.
54
Это было последнее утро Билли в институте Хиллберн, и он уже упаковывал свой чемодан, когда услышал на первом этаже крик. Он почти инстинктивно понял, что это был голос Бонни.
Он нашел ее в гостиной с залитым слезами лицом вцепившейся в мистера Перлмана. Еще несколько человек смотрели что-то по телевизору. Билли оцепенело уставился на экран.
На фоне ночи стояло охваченное огнем здание. Под иллюминацией вздымающихся в небо потоков искр пожарные, одетые в кислородные маски, тянули лестницы к верхним этажам. Камера выхватила выпрыгивающих из окна на верную гибель людей.
– …
Произошел в два часа ночи в отеле «Алькотт» в Южном Чикаго, – говорил женский голос диктора, – где, вероятно, непотушенная сигарета стала причиной самого большого пожара в отелях за последнее десятилетие. Официальные лица склоняются к мнению, что около полуночи вспыхнул тлевший матрас, и огонь быстро распространился по зданию, которое с 1968 года использовалось в качестве временного места жительства для эмигрантов. Двое пожарных задохнулось в дыму, а что касается жителей отеля, то по предварительным данным погибло более сорока человек. Расчистка остатков здания потребует нескольких дней, и весьма вероятно, что во время нее обнаружатся и другие погибшие.
Ночь сменил угрюмый рассвет. Здание лежало в дымящихся руинах, и в его обломках копошились пожарные.
– Программа «Око чикагских новостей» снова выйдет в эфир в пять часов. Будьте снова с нами.
Затем станция вернулась к показу «Волшебника страны Оз».
– Это была не сигарета, – сказала Бонни, глядя на Билли. – Это была проводка. Это произошло точно так, как я и ожидала, и я не смогла это предотвратить, не смогла ничего сделать…
– Ты бы и не смогла это сделать, – сказала доктор Хиллберн. Она стояла около лестницы, ведущей на второй этаж, и тоже видела выпуск новостей. Этим утром она прочитала в газетах о разрушении огнем отеля «Алькотт» на Южной Колючей улице, и знала, что вестник Бонни опять был прав.
– Нет, могла. Я должна была рассказать кому-нибудь. Я должна была…
– Ты рассказала мне, – заметила доктор Хиллберн. Она взглянула на Билли, обвела взглядом других и снова посмотрела на Бонни. – Я нашла улицу Колючая на карте Чикаго. Это был плохой район Саус– Сайд, полный ночлежек для бродяг. Два дня назад я позвонила в полицейский участок и в бюро по предотвращению пожаров. Я объяснила кто я такая, и разговаривала, соответственно, с дежурным сержантом и секретаршей. Мне сказали, что на Колючей улице дюжины отелей для эмигрантов, и проверка их всех – задача невыполнимая. Ты сделала все, что в твоих силах, Бонни, и я тоже.
Погибло сорок человек, думал Билли. Может быть, больше, с учетом тех, чьи тела еще оставались под обломками. Отель «Алькотт», Южная Колючая улица. Погибло сорок человек.
Он представил себе, как они просыпались среди ночи от шума огня, ревущего в коридорах. У них не оставалось ни времени, ни шансов на спасение. Это, должно быть, очень страшная смерть. Сорок человек. Бонни с распухшим заплаканным лицом вынула из шкафа свой плащ и вышла на холод. С повешенной головой она отправилась в парк.
– Она выдюжит, – сказала доктор Хиллберн. – Она боец и знает, что я права. Билли, в котором часу уезжает твой автобус?
– В четыре.
– Когда ты будешь готов, я отвезу тебя на автобусную станцию. Доктор Хиллберн еще некоторое время смотрела вслед Бонни, а затем поднялась на второй этаж.
Билли продолжал думать от отеле «Алькотт». Неясный образ людей, прыгающих из окон, вновь и вновь вставал у него перед глазами. Что бы ему посоветовала мать? Он знал ответ, но не знал другого: хватит ли у него сил для такого количества. До отправления его автобуса оставалось еще два часа. Нет, ему надо забыть об «Алькотте», сказал он себе. Он собрал домой, туда, где находится его судьба.
Доктор Хиллберн собирался войти в свой кабинет, когда у нее за спиной раздался тихий голос Билли.
– Мне нужно поговорить с вами, можно?
– Да.
– Этот пожар в отеле. И люди, погибшие в нем. Я…
Думаю, что должен поехать туда.
– Почему? Ты считаешь, что только потому, что там имела место быстрая мучительная смерть, там присутствуют дискарнаты? Я не думаю, что это основание…
– Меня не интересует, что вы думаете, – твердо сказал Билли. – Я знаю, что некоторым душам необходима помощь, чтобы они могли перенестись, особенно тем, к которым смерть пришла так быстро, что они не успели подготовиться. Некоторые из них – большинство, я думаю – возможно еще там и продолжают гореть. Они не знают, как от этого избавиться.
– Что же ты предлагаешь?
– Я хочу поехать туда. Я хочу осмотреть все сам. – Он нахмурился, потому что Хиллберн не отвечала. – То, чему учила меня моя мать, основано на сострадании, на чувствах. Не на мозговых волнах и машинах. Им нужна моя помощь. Я поеду туда, доктор Хиллберн.
– Нет, – ответила она. – Это не подлежит обсуждению. Ты действуешь на основе эмоционального предположения. И я уверена, что останки «Алькотта» ужасно опасны. Пока ты в этом городе, я отвечаю за тебя, и я не хочу, чтобы ты бродил по сгоревшему зданию. Извини. Нет. Она вошла в кабинет и закрыла за собой дверь.
Лицо Билли помрачнело. Он пошел в свою комнату, одел самый толстый свитер и положил остатки денег в карман джинсов. Он знал, что автобусная остановка находится в двух кварталах к северу. Ему придется найти отель самому. Анита видела, как он уходил, но никому не сказала. На улице жесткий ветер кружил мелкие снежинки, падающие с мрачного неба. Билли увидел выходящую из парка Бонни и почти уже подошел к ней, чтобы утешить, но остановился, решив, что ей необходимо побыть одной, а если он задержится с ней, то вдобавок может потерять решимость, толкающую его к «Алькотту». Он направился на север и не услышал, когда Бонни, оглянувшись, окликнула его по имени.
55
Двери автобуса с шипением отворились, и Билли ступил на тротуар, под холодную смесь дождя и снега. На углу висел ржавый уличный знак, свидетельствующий о том, что данная улица называется Колючей. Когда автобус отъехал, Билли засунул руки в карманы и, начиная стучать зубами, направился против ветра.
В последние полтора часа он занимался пересадками с автобуса на автобус, перемещаясь все глубже в мрачный, серый чикагский район Саус-Сайд. Он оказался почти на окраине города, доехав до конечной остановки автобуса. Его окружали ряды квадратных, выглядевших сурово домов. На горизонте трубы завода выбрасывали в небо клубы коричневого дыма. Окна ближайшего магазина были заделаны металлическими щитами, и вокруг стоял скверный запах гниения. Билл, дрожа от холода, направился на юг. В отдалении он слышал звуки сирен полицейских автомобилей, их завывание то усиливалось, то ослабевало. Улица была совершенно пустынна. Вокруг него шипели снежинки, как будто попадавшие на провода высокого напряжения. Иногда из окна появлялось чье-нибудь напряженное лицо и смотрело ему вслед.
Пройдя еще квартал, он почувствовал, как у него волосы встали дыбом.
Дымка становилась все плотнее, превращаясь в грязный туман, от которого у идущего в нем Билл защипало глаза.
Посреди этого тумана находился конечный пункт маршрута Билли, выгоревшее пятиэтажное здание с сохранившимися красными буквами «ОТЕ…. АЛЬ..ТТ», находящимися под самой крышей, рухнувшей во время пожара. Все сохранившиеся стекла были черными, а частично обвалившаяся стена обнажила комнаты и коридоры отеля. Дымящиеся кирпичи были разбросаны по всей улице. Вокруг здания было сооружено ограждение и установлены козлы с оранжевыми мигающими огнями, за которыми стояло пятнадцать или двадцать зевак. Неподалеку были припаркованы две полицейские машины. Пожарные в длинных брезентовых робах копались в обломках. Группа мужчин в грязной одежде стояла вокруг бочки из-под масла, в которой ярко горел огонь; они передавали по кругу бутылку. На другой стороне улицы стояла пожарная машина, и ее шланги содрогались от напора воды. Двое пожарных что-то вытаскивали из развалин. Третий спешил им на помощь. Почерневшая форма, которую они держали, развалилась у них в руках, и один из пожарных, зашатавшись, оперся лопаткой о стену, на что группа пьяных отреагировала криками и свистом.
Сердце Билли громко застучало, а от хора сирен по коже побежали мурашки. Он заметил в развалинах пару полисменов. Внутри здания что– то треснуло, и сверху посыпались кирпичи, заставив офицеров отскочить в сторону.
Вдруг Билли понял, что то, что он слышит, вовсе не сирены.
Это были высокие, диссонирующие, ужасные крики, идущие изнутри «Алькотта».
И он знал, что слышит их только один он.
– Еще одного нашел! – закричал один из пожарных. – Дайте мне мешок для трупов, он в плохом состоянии!
Билли смотрел из-за заграждения на почерневшие остатки вестибюля. Вся мебель превратилась в головешки. Из оплавленных труб сочилась грязная вода, стекавшая по закопченной стене. Крики вонзались в его мозг подобно пикам, и он понял, что их слишком много. Ему не под силу управиться со всеми, они убьют его. Он никогда не пробовал управиться с таким количеством, во всяком случае сразу!
– Отойдите назад, – приказал ему полицейский, и Билли повиновался.
Тем не менее, он знал, что если он не попытается, не сделает то, что в его силах, то будет слышать этот ужасный крик весь остаток своей жизни. Он остановился в ожидании возможности пролезть за ограждения. Я сильный, говорил он себе, я смогу это сделать. Однако он продолжал трепетать, и никогда в жизни он еще не был так неуверен.
Пьяные стали что-то кричать пожарнику, застегивающему черный мешок для трупов, и полицейский с покрасневшим от гнева лицом поспешил в их сторону.
Билли в тот же момент перелез через ограждения и оказался в разрушенном вестибюле отеля «Алькотт».
Он как можно быстрее взбежал вверх по ступеням, низко наклонив голову, чтобы не удариться о торчащие трубы и головешки. Ступени стонали под его весом, а вокруг колыхалась серая пелена дыма. Звук призрачных голосов перекрывался свистом ветра в верхних этажах отеля. Как только Билли достиг затопленного второго этажа, все звуки внешнего мира исчезли. Он слышал только пульс агонии в сердце отеля «Алькотт».
Вдруг его нога провалилась, он упал на колени в угли, и вся лестница содрогнулась. Он поспешно высвободил ногу и заставил себя направится дальше вверх. Его лицо покрылось холодным потом и сажей. Хор голосов привел его на третий этаж; теперь он начал различать отдельные голоса – низкий стон, обрывки криков, вопли ужаса – которые заставили вибрировать его кости. Коридор третьего этажа был залит водой и усыпан обугленными обломками. Билли нашел разбитое окно и высунулся из него, чтобы глотнуть свежего воздуха. Внизу на улице стоял фургон с надписью «ОКО ЧИКАГО». Трое человек, женщина и двое мужчин, у одного из которых через плечо висела камера, горячо спорили с полицейским под аккомпанемент криков и свиста пьяных.
Голоса мертвых подстегнули Билли. Он продолжил свой путь по коридору, чувствуя, как что-то, словно холодная рука, исследует его черты лица на манер слепого. Пол застонал под его весом, и с потолка, словно черный снег, посыпалась сажа. Его ботинки погрузились в кучу обломков.
Справа от него находилась сломанная пожарными дверь. За ней виднелся плотный мрак черных углей. Билли почувствовал ужасный холод, сочившийся из комнаты в коридор. Это был холод ужаса, и Билли поежился от его прикосновения.
Он понял, что за этой дверью находится то, ради чего он здесь. Билли собрался силами и с громко стучавшим сердцем вошел внутрь.
Голоса прекратились.
Вокруг Билли плыл саван из черной сажи и дыма. Это была большая комната; Билли огляделся и увидел, что большая часть ее потолка обрушилась и превратилась в месиво из обгоревших бревен. Вода все еще текла откуда-то сверху, образовав лужу в полдюйма глубиной вокруг того, что лежало на полу: обгоревших грудных клеток, костей рук и ног, неузнаваемых очертаний того, что прежде было человеческими существами. Вокруг них, словно колючая проволока, нависала металлическая сетка, сплавившаяся от ужасной температуры. Кровати, понял Билли. Металлические сеточные кровати. Они спали, когда на них обрушился потолок.
Вокруг стояла тишина ожидания.
Билли чувствовал их повсюду вокруг себя. Они были в дыму, в углях, в обгоревших костях, в бесформенных очертаниях. Они были в воздухе и в стенах.
Здесь было слишком много страдания; оно тяжело висело в воздухе, а страх потрескивал как электричество. Но Билли знал, что бежать было уже поздно. Он должен сделать то, что собирался.
Но в комнате находилось также и еще что-то. У Билли встали дыбом волосы, а по телу побежали мурашки. Комната помимо всего излучала еще и ненависть. Что-то в ней бурлило. Что-то хотело разорвать его тело на мелкие кусочки.
В дальнем углу зашевелилась тень и поднялась из углей, приняв отвратительную форму. Она имела семь футов высоты, а ее узкие глаза горели как красные бусинки. Похожее на морду вепря лицо Меняющего Облик усмехнулось.
– Я знал, что ты придешь, – прошептал он голосом ни мужским ни женским, ни старым и ни молодым. – Я ждал тебя.
Билли отступил назад в лужу воды.
– О, ты не боишься меня, да? – Меняющий Облик словно клуб дыма выплыл из угла комнаты. Его звериный взгляд сконцентрировался на Билли. – Не ты, нет. Никогда не боишься. Ты сильный, да?
– Да, – ответил Билли. – Я сильный.
И увидел промелькнувшее во взгляде Меняющего Облик колебание. Он не знал пределов силы Меняющего Облик – если таковой вообще существовал – но было похоже на то, что чем сильнее становился Билли, тем неувереннее оказывался Меняющий Облик. Возможно, думал Билли, зверь не может повредить ему в этом своем демоническом облике, но может воздействовать на его сознание, например, заставив его нанести вред самому себе. Если Меняющий Облик когда-нибудь найдет способ атаковать его физически, то Билли вряд ли сможет устоять перед такой страшной силой.
Очертания существа изменились, как отражение на покрытой рябью поверхности застоявшегося пруда, и внезапно он принял облик Ли Сейера.
– Ты надоедливый человек, – сказало оно голосом Сейера. – Твоя семья полна надоедливых людей. Некоторые из них не смогли устоять против меня. Ты думаешь, что ты сможешь?
Билли не ответил, но остался стоять неподвижно.
Лицо Ли Сейера ухмыльнулось.
– Прекрасно! Тогда только ты и я, и комната душ в качестве ставки. Думай быстро, парень!
Пол затрещал и качнулся под ногами Билли, бросив его на колени в лужу. Это уловка! – подумал он, когда пол начал опасно качаться. Иллюзия, наведенная зверем!
Вокруг Билли закружилась метель зажженных спичек, обжигая его лицо и руки, искрясь в волосах и на свитере. Он закричал и попробовал защитить лицо руками. Уловка! Я не горю в действительности, я не горю!.. Он знал, что если он будет достаточно сильным, то преодолеет уловки Меняющего Облик. Он посмотрел на спички, которые обжигали его щеки и лоб, и попытался увидеть Меняющего Облик не в виде Ли Сейера, а в его истинном обличье. Метель из спичек угасла, и перед Билли снова стояло вепреобразное существо.
– Уловки, – произнес Билли и увидел в темноте Мелиссу Петтус. Внезапно потолок пробил огненный шар и похоронил его под пылающими обломками. Он почувствовал, что горит – почувствовал запах Майской Ночи – и закричал, стараясь выбраться из-под обломков. Он в панике побежал, его одежда загорелась.
Не добежав до двери, Билли наступил на скрытую обломками дыру в полу.
Проваливаясь, он успел ухватиться за зазубренный искореженный кусок металлической кровати, который глубоко врезался в его руку. Его тело наполовину провалилось в дыру, а ноги болтались в двадцати футах от груды обломков, усыпанных почерневшими гвоздями. Его одежда все еще горела, и Билли почувствовал, как начала тлеть его кожа.
– Иди ко мне, Билли, – шептала Мелисса. – Это больно, правда? Гореть – это больно.
– Нет! – крикнул Билли. Если он отпустит железку, то упадет и разобьется насмерть. Меняющий Облик хотел, чтобы он свалился в эту дыру. Паника, ужас, иллюзии и безумие – вот что было самым страшным оружием Меняющего Облик. – Твоя мать мертва, – сказало симпатичное личико Мелиссы. – Пришел ковбой и перерезал ей горло. Твой маленький домик – теперь куча углей. Билли, у тебя из руки течет кровь…
– Эй, есть там кто-нибудь? – раздался голос снизу.
– Отпусти же руку, иначе ты истечешь кровью! – поторопил Билли Меняющий Облик в образе Мелиссы.
Билли сконцентрировался на боли в руке. Его тело перестало гореть. Он перевел все свое внимание на то, чтобы выбраться из дыры. Его одежда не горела, не была даже опалена. Он устоял, сказал он себе, он может сопротивляться оружию Меняющего Облик. Образ Мелиссы начал таять, и на его месте снова появился вепрь. Билли выкарабкался из дыры и встал на четвереньках в луже. Что это существо говорило про его мать? Ложь, все ложь! Ему надо торопиться, подумал он, пока его не нашли пожарные.
Вокруг него на полу лежали обугленные кости. Поблизости валялась грудная клетка. В углу находилась страшная обугленная фигура с сохранившими клочьями одежды, ее почерневший череп склонился набок.
– Нет страха, – прошептал Билли. – Отбросьте боль, отбросьте… – Убирайся из темного места! – проревел Джимми Джед Фальконер с горящими праведной яростью глазами.
Что-то, мягкое как шелк, коснулось лица Билли. Бесформенная, бледная бело-голубая масса начала сочиться из стены и нерешительно тянуться к нему. Второй дух растянулся подобно паутине в углу, боязливо прижимаясь к стене.
– Ты недостаточно силен! – кричал Фальконер. – Ты не сможешь сделать это!
– Отбросьте боль, – шептал Билли, мысленно пытаясь приблизить их к ближе. Он крепко зажмурил глаза, сосредотачиваясь. Когда он открыл их, то увидел третьего духа, висящего неподалеку от него и принявшего человеческие очертания, пытаясь руками обнять Билли.
– Вы должны покинуть это место, – сказал Билли. – Вы не принадлежите ему.
Неожиданно он задрожал, когда сзади на него нахлынула волна холода. Она была мягкая, как бархат, и такая холодная, что пробирала до самых костей. Два придатка, которые должны быть руками, обняли Билли.
– Нет! – проревел Меняющий Облик, вновь превратившись в зверя.
Дух стал погружаться в Билли, который стиснул зубы, когда его стали заполнять воспоминания этого человека; сначала это была паника от распространяющегося огня и обрушившегося потолка, затем агония горящего тела. Потом в его сознании возникло видение карточного стола, рука, потянувшаяся за бутылкой «Ред Даггер», золотое ячменное поле, видневшееся из окна быстро несущегося автомобиля, разъяренный полисмен, машущий дубинкой. Воспоминания и эмоции летели сквозь него словно листья, сорванные с засыхающих деревьев.
Еще одна фигура подплыла ближе и ухватила Билли за руку.
Опять сквозь него прокатилась агония от ревущего пламени. Потом его словно укололи иглой. В дверях стояла тоненькая женщина, баюкавшая ребенка.
Билли затрепетал от мощи боли и эмоций, которые он принял. Он увидел дюжины белых фигур, двигавшихся по комнате, поднимавшихся из куч костей и углей. Они сочились сквозь стены, некоторые из них спешили к нему, другие, как испуганные дети, жались по углам.
– Отбросьте боль, – шептал Билли, когда фигуры цеплялись за него. – Нет боли, нет страха…
Картины чужих жизней мелькали в его сознании: поножовщина в какой-то аллее, бутылка, выпитая до последней капли.
– ПОСМОТРИ НА МЕНЯ, ПАРЕНЬ! – проревел Меняющий Облик и превратился в Фиттса, стоящего с питоном на шее. – Твоя мать мертва, твоя мать мертва! Пришел ковбой и отстриг ей голову!
Духи окружили Билли. Несмотря на то, что они были бесплотны, тяжесть оставляемых ими эмоций прижала Билли к полу, и он завалился набок посреди углей и воды. Он слышал рев Меняющего Облик: «Это еще не конец! Это еще не все, вот увидишь!», но закрыл свое сознание от насмешек и мысленно сосредоточился на притягивании к себе духов. Меняющий Облик исчез. Вместо него за спиной Билли, в углу, зашевелился обгорелый труп. Его мертвые, выгоревшие глазницы начали мерцать красным светом. Существо медленно-медленно задвигалось и поползло по направлению к парню. Рука скелета сомкнулась вокруг металлического обломка и подняла его, намериваясь ударить Билли сзади.
Обгоревшие кости треснули, и рука бессильно повисла. Когда Билли обернулся через плечо, он узнал на оживленном лице трупа горящие ненавистью красные глаза Меняющего Облик. Он неподвижно лежал, наблюдая за движущимся к нему трупом, рот которого открылся и издал хриплый шепот сгоревшими голосовыми связками. В следующий момент его голова отвалилась, а тело задрожало и снова осело в угли, когда Меняющий Облик оставил его.
– Боже милостивый! – закричал кто-то.
И еще один голос, неистово нарастающий:
– Давайте сюда свет!
Ошеломляющий поток света заполнил комнату. Некоторые призраки бросились в сторону от Билли, спасаясь от жесткой иллюминации, другие продолжали висеть над полом, пригвожденные к месту.
Пожарник с фонарем отпрянул назад, столкнувшись с телеоператором, который снимал документальный фильм о пожарах в отелях. Комната была полна странными белыми формами, некоторые из которых имели очертания человеческих фигур.
– Что за черт?.. – прошептал пожарник.
– Барри! – крикнула высокая женщина с рыжими волосами. – Снимай это!
Ее глаза были широко раскрыты и испуганы, и она боролась с желанием без оглядки бежать от того, что было в этой комнате. Оператор замешкался, изумленный, и женщина сама включила блок питания, висевший у него на боку. Она вынула из футляра видеокамеру, сняла пластиковую крышку и объектива и принялась снимать. Две мощных лампы, установленные в камере, высвечивали каждый уголок комнаты.
– Протравите еще кабель! Быстрее, черт возьми!
Она вошла в комнату, делая ее панораму от угла до угла.
– Ничего особенного здесь нет, – бормотал пожарник. – Ничего нет. Это только дым. Только… – он вылетел из комнаты.
Женщина переступила через лежащего на полу Билли, подергала кабель, чтобы убедиться, что он ни за что не зацепился, и принялась снимать белый силуэт с ногами и руками, который начал погружаться в стену.
56
Когда Кемми Фальконер увидела своего сына, то изумилась тому, как он постарел. Он вырос в симпатичного мужчину, но начал толстеть. Он сидел за столом около застекленного бассейна, который был частью дома Крипсина, трудясь над пластмассовой моделью самолета.
– Уэйн, – тихо позвал его Найлз, – твои гости здесь.
Уэйн без удивления посмотрел на пришедших, и Кемми увидела, что его глаза мертвы. Она выдвинула слабую улыбку и подошла ближе.
– Ты не хочешь поздороваться со своей мамой?
– Ты куришь, – ответил Уэйн. – Я чувствую запах от твоей одежды.
Он взглянул на рослого кудрявого мужчину, стоявшего в нескольких шагах позади Кемми, и нахмурился. Один из ее приятелей, подумал он. Он слышал, что у нее появилось много приятелей в Хьюстоне, куда она переехала после того, как Фонд Фальконера выплатил ей кондоминиум.
– Уэйн, это Деррел Уиттон, – смущенно представила она. – Он играет за «Ойлерз».
– Я не люблю футбол, – он сконцентрировался на склеивании фюзеляжа «Конкорда». – Как ты меня нашла?
– То, что ты здесь, не секрет. – Она бросила быстрый взгляд на находящегося поблизости Найлза. – Могу я остаться с сыном наедине? – Найлз согласно кивнул и удалился в дом. – Я так долго тебя не видела, Уэйн.
– Это они послали тебя?
– Нет, – ответила Кемми – и солгала. Ей позвонили сотрудники Похода и объяснили, что им необходима ее помощь. Маленький Уэйн находится в Пальм-Спрингс, сказали они ей, и не хочет возвращаться домой. Генри Брэгг пропал, а Джордж Ходжес покинул Поход несколько дней назад. Кемми внутренне поежилась, когда Уэйн взглянул на нее; она боялась, что он увидит ложь своими обжигающими, неестественными глазами.
Уиттон, приветливая деревенщина, взял одну из пластмассовых деталек и усмехнулся.
– Могучую работу ты проделываешь здесь, Уэйн. Твоя мама говорила мне, что ты любишь…
На его губах застыла улыбка, когда Уэйн остановил на нем свой взгляд. Уиттон прокашлялся, положил детальку на место и легким шагом пошел прочь по краю большого бассейна.
– Что происходит? – спросила Кемми. Она была загорелой и, по-видимому, процветала, разбив хрустальный кокон, сделанный вокруг нее Дж. Дж. Фальконером. – Ты не хочешь продолжать руководить Походом?