Французское воспитание. Метод мадам Дольто Деларош Патрик
Говорить о влиянии языка на детей – это значит прикоснуться вместе с Дольто к размышлениям, охватывающим широкий спектр проблем, и задать себе вопрос о том, какие ошибки чаще других встречаются в родительском поведении и почему следует воздерживаться от обидного молчания, жестов, слов, иногда принимающих вид насилия. А относительно того, что по праву принадлежит ребенку, что он обязан знать как свои пять пальцев, так это истоки своего происхождения, корни, имена и жизнь предков.
И родителям предстоит сообщить историю рода сыну или дочери, рассказать им эту захватывающую семейную эпопею, действующими лицами которой они также являются. Не предпринимать никаких шагов в этом направлении, замалчивать или опускать некоторые факты под предлогом защитить ребенка от суровостей жизни бесполезно и вредно, потому что семейная тайна все равно будет просачиваться, вызывая в нем болезненные сомнения, трагические предположения и отсылая его к собственным безумным домыслам. Что же касается Дольто, то для нее не было никаких табу и запретов, но с тех самых пор как она начала пропагандировать прозрачность любых тем для обсуждения с ребенком, стало ясно, насколько плохо ее поняли. И это недопонимание и сейчас еще продолжает оказывать на детей негативное влияние, за которое им приходится расплачиваться: извращенное истолкование родителями ее совета «говорить обо всем», который они скрупулезно и бездумно применяли как приказ к действию, причинило много неприятностей. И если замалчивание, отказ отвечать на вопрос пагубны для ребенка, то не меньший вред причинит и жестокость правды, когда говорят все.
И насилие в этом смысле над ребенком Дольто определяет так: «когда вообще ничего не говорят либо говорят не все» (22). И к вышесказанному она могла бы добавить: «когда говорят все», включая и то, что его не касается, что выходит за рамки его возраста, уровня его понимания и его личных интересов. И Дольто всегда подчеркивала, что, помимо понимания того, что с ребенком нужно разговаривать и знать, о чем говорить, следует для этого выбрать подходящий момент и соответствующую манеру общения, поскольку ответ должен быть точно адаптирован к вопросу ребенка в том виде, в каком он его сформулировал. Например, ответ на метафизический вопрос четырехлетнего малыша «Скажи, а где я был, когда еще не родился?» не требует лекции из курса биологии последнего класса гимназии. И если ему дать слишком много научной информации, все это может произвести эффект, обратный ожидаемому, и, может быть, предпочтительнее сказать ему, что еще до его зачатия родители полюбили друг друга, не вдаваясь, разумеется, в подробности и избегая ненужной терминологии. И такой ответ будет служить ему пищей для размышления до того момента, пока в его голове не созреет следующий вопрос.
Разговаривать с ребенком не означает говорить обо всем без исключения
Как бы неблагоприятно ни сказывалось на ребенке отсутствие диалога с родителями, чрезмерный объем информации убивает здоровое общение и производит на малыша негативный эффект. И не стоит пичкать ребенка массой излишних объяснений, что может привести к нарушению его психического равновесия и травмированию. Некоторые грани реальности ему пока неизвестны, и будет контрпродуктивным, если не пагубным, опережать его развитие, подходя к рассмотрению вопросов, которые пока не пробуждают его любопытства и которые в свое время вызовут у него интерес. Вынуждать его лоб в лоб сталкиваться с реальностью также не всегда нужно, и это потребует от родителей глубокого размышления, такта и здравого смысла. И, как и во всех случаях, родители должны осознавать, что они делают. Нужна ли ему такая правда? Этот вопрос всегда должен стоять на повестке дня у всех родителей, которым также не следует забывать, что дорога в ад выстлана благими намерениями.
Если, по мнению Дольто, для родителей язык является краеугольным камнем, помогающим выстраивать взаимоотношения с детьми благодаря умению слушать и подбирать верные слова, то для ребенка нет ничего важнее правды. Хотя это совсем не означает, что, общаясь с ребенком, можно говорить ему обо всем, и не совсем ясно, что подразумевается под понятием «говорить все» и о какой правде идет речь. Но Дольто никогда и не пыталась склонить родителей к беседам с ребенком о том, что его лично не касается и что не относится к факторам его формирования как личности. Короче говоря, в разговорах обо всем, равно как и в отсутствии полноценного диалога, в сокрытии информации проявляется насилие над ребенком.
И использование родителями избитых приемов с целью приукрашивания действительности под различными предлогами также весьма нежелательно. Дольто призывает их к бдительности не только в тот момент, когда они обращаются к ребенку, но и когда разговаривают в его присутствии. И все то, что входит в сферу личной жизни родителей, не должно выставляться напоказ. Хотя в 70-х годах прошлого века, когда в моду вошла привычка кичиться своей раскрепощенностью и свободой, многие отклонения от норм увидели свет. Принцип «говорить обо всем» был дополнен принципом «ничего не скрывать».
Молчи и смотри
После мая 1968-го, когда движение за возврат к природе, пропаганда нудизма и раннего сексуального воспитания детей с целью слома старых запретов и табу приняли небывалый размах, некоторые родители изобрели «новое воспитание», в котором слово сопровождалось жестом. Адепты метода, предполагающего возможность говорить обо всем, заручились поддержкой адептов, готовых все показывать ребенку, предложив, таким образом, своим отпрыскам подкрепить теоретические объяснения в рисунках и книгах непосредственными наблюдениями.
Это был опасный крен в сторону доморощенного воспитания, когда ребенок в собственной семье познавал все аспекты жизни. Сексуальное воспитание пошло по пути максимальной прозрачности и грубо нарушило принципы интимной жизни родителей: отец с матерью считали допустимым приобщать своего отпрыска к сексуальной жизни, приглашая его наблюдать за их любовными утехами. Поучительное, но извращенное наблюдение примитивных сцен иногда дополнялось присутствием ребенка при родах. Будучи уверенными, что это поможет избежать как ненужных вопросов, так и приступов ревности по отношению к брату или сестре, родители заставляли своего старшенького наблюдать за появлением на свет новорожденного (с согласия персонала клиники). И по поводу его присутствия при родах Дольто говорила, что «все это может травмировать ребенка. Я знаю, что сейчас это модно, но не думаю, что подобная практика может преследовать хоть какие-то воспитательные цели» (23).
И даже если все эти эксцессы уже не столь популярны, что Дольто сказала бы сегодня? Когда родители, благодаря доступности снимков и изображений и развитию цифровых технологий, позволяют своим детям увидеть еще больше. Отличаясь по способу восприятия, могут ли они именно в силу этого причинить меньше вреда? И какой урок хотят преподать ребенку, когда показывают ему снимки родов его матери и его собственного появления на свет?
Говорить и запрещать
Но в любом случае Дольто воздерживалась от вынесения моральных оценок. И по поводу наготы родителей, к которой она часто возвращалась во время своих передач, психоаналитик говорила, что «родители сбились с пути», и уточняла, что речь не идет об их стыде, но то, что видит ребенок, вызывает в нем ощущение неполноценности и свидетельствует о полном отсутствии уважения к его целомудрию. «Вот почему я говорю, что созерцание наготы родителей не пройдет бесследно для ребенка; но это совсем не потому, что я нахожу это недопустимым» (24). И чтобы оградить ребенка от подобных излишеств и злоупотреблений, важно определить место каждого в семье, прочертить границы между поколениями, и запрет инцеста должен быть четко сформулирован ребенку. Возвращаясь к концепции Эдипова комплекса, Дольто особое внимание уделяет «бессознательным моментам инцестуального влечения, этим периодам обострения чувств, когда родители (…) не должны даже помышлять о том, чтобы воспользоваться пробуждающейся сексуальностью и неопытностью юных» (25). И, само собой разумеется, она не всех родителей подозревала в таком неконтролируемом поведении.
По ее мнению, роль родителей, которой она придает очень большое значение, заключается в том, чтобы посредством обучения языку и внушения главенства закона способствовать переходу ребенка от первозданного к культурному состоянию, и при этом она имеет в виду законы семьи, общества. Родителям предстоит ознакомить ребенка с понятием закона и объяснить, что его исполнение является долгом для него. И закон законов в сфере сексуальности и человеческих взаимоотношений, универсальный закон, – это запрет на инцест. «И для любого человеческого существа не быть приобщенным к запрету на инцест чревато тяжелыми последствиями. Именно на основе этого запрета формируется ценность субъекта как уникальной личности» (26), – объясняла Дольто своей аудитории.
Что же касается запретов, относящихся к сфере ежедневного воспитания, то в их основе лежат конкретные и временные требования, вызванные возрастом и потенциальной опасностью, исполнять которые нужно неукоснительно. И разумеется, все это не исключает десяти заповедей, лежащих в основе гражданского законодательства (запрет на убийство, кражу, изнасилование, насильственные действия).
И ребенок, воспитанный в отрыве от законов, в незнании запрета на инцест, будет в течение долгого времени подвержен вытеснению своей сексуальности, что может повлечь за собой безнравственность и разного рода отклонения в поведении. Принимая близко к сердцу всякого рода злоупотребления со стороны взрослых, «дети будут думать, что родители обладают всеми правами на них, вплоть до отречения от них, вплоть до права на их жизнь или смерть, и не будут знать, что они также обладают правами и обязанностями» (27). Ребенку вообще свойственно считать, что родители могут распоряжаться им как собственностью и что они обладают всеми правами на его личность.
Важно также, чтобы ребенок отдавал себе отчет в том, «что не каждое требование взрослого человека имеет силу закона» (28). Внушить ребенку знание законов человеческого общества – значит предоставить ему возможность осознать ответственность, возлагаемую на каждого гражданина, ощутить чувство собственного достоинства. И не только он сам, но и никто другой, ни один взрослый, не может диктовать свои собственные законы.
Словесное насилие
Воспитание должно осуществляться посредством языка, посредством общения, ну а как же относиться к возможным ошибкам, допускаемым родителями? Дольто предоставляет им некоторое право заблуждаться, даже право на несправедливость, но все это не оправдывает ран, нанесенных словами. Кафка, чье детство пришлось на то же время, что и детство Франсуазы Маретт, будущей Дольто, подвел итог воспитанию, которому подверглось большинство детей той эпохи. «Все родительское красноречие сводилось к ругательствам, угрозам, иронии, злым насмешкам и, что самое удивительное, к сетованиям на собственную судьбу» (29), – говорил он в письме к своему отцу.
И Дольто на собственном опыте познала это воспитание, больше похожее на дрессуру. Принимая близко к сердцу страдания ребенка, она хорошо знала, что слова могут ранить сильнее шлепков и ударов. «Есть матери, которые никогда в жизни пальцем не дотронулись до своих детей, но которые словесно и в своем поведении являются более агрессивными, если не сказать садистками, чем те, которые могут не сдержаться и отшлепать ребенка» (30).
Найти верные слова
Если родитель не нашел в себе сил, чтобы сдержаться, и оскорбил ребенка словом или жестом, то, как только мир будет восстановлен, следует, по мнению Дольто, найти верные слова, чтобы объяснить ребенку только что произошедшую сцену, равно как и свое поведение. При необходимости следует извиниться; кроме того, нужно будет внушить ребенку мысль о недопустимости гнева и импульсивного поведения. Нельзя избегать разговора, обмена словами, поскольку в противном случае эскалация конфликта может продолжаться, а жесты и слова, вызванные желанием наказать ребенка, так и не выйдут из арсенала методов дрессировщика собак.
И что еще очень важно: в каждом конкретном случае нужно донести до ребенка, что родитель всегда в курсе того, что малыш в данный момент испытывает, и всегда готов дать свое объяснение его эмоциям. «Ребенок может продолжать обижаться» (31), – говорит Дольто, но к этому нужно добавить следующее: взрослый должен дать ему понять, что он знает, что ребенок недоволен и злится. Это не означает, что мы хотим ему сказать, будто бы понимаем все причины его недовольства и собираемся наставить его на путь истинный, но ребенку крайне необходимо, чтобы все это было высказано, а в заключение можно добавить: «Послушай, то, о чем я тебе говорила, вряд ли тебе понравилось, но я сделала все, что могла. И если ты продолжаешь на меня обижаться, то я не настаиваю на твоем присутствии, ты можешь отправиться в свою комнату» (32).
Человек всегда ограничен в своих действиях и поступках, но словами можно высказать все при условии, что их облекут в надлежащую форму. Именно это и хотела Дольто донести до родителей, чтобы дети понимали, чего от них хотят. Но все это не имеет ничего общего с морализаторством, а «высказывания в отличие от поступков не могут быть ни хорошими, ни плохими, они могут быть справедливыми в том случае, если сказанные слова правильно подобраны» (33). Осознавая это, родители внесут некоторое успокоение в душу ребенка и уменьшат его чувство вины.
То же самое относится к грубым и непотребным словам. В том, что их произносят малыши, Дольто не только не усматривала ничего плохого, но и видела в этом «надежду на улучшение качества их дальнейшей жизни (…), а написанные детской рукой на стенах и заборах, они просто восхитительны!» (34) Подросткам и детям предподросткового возраста Дольто всегда задавала один и тот же вопрос: «Ощущаете ли вы потребность в их произнесении?» (35) В школах и лицеях этому, разумеется, не учат, и Дольто никогда не упускала возможности сделать тонкое и полное юмора замечание по поводу бранных слов, напоминая, что «все самые грубые физиологические отправления, как и произнесение грубых слов, требуют полного одиночества» (36). Дольто не считала, что арготизмы должны быть порицаемы, но полагала, что контроль над их произнесением должен быть постоянным и что нужно принимать во внимание как семейное, так и социальное окружение. Привлекая юмор и шутку, можно даже, по ее мнению, устраивать конкурсы арготизмов среди самых маленьких.
Наслаждение от высказывания своего желания
Когда воспитываешь ребенка, ежедневных поводов погрузить его в состояние фрустрации более чем достаточно. Как уже говорилось, не каждое желание ребенка должно выполняться, но каждое должно быть услышано и проанализировано. Невозможно его удовлетворить? Но это ни в коем случае не должно восприниматься ребенком как нечто предосудительное, и даже наоборот. Дольто видела в этом обучение реальности жизни и неистощимый источник фантазий, мечтаний, бесед и многократного увеличения творческого потенциала. Все компенсации в этом смысле хороши, поскольку помогают ребенку преодолеть и сублимировать фрустрацию, преобразуя ее в позитивный элемент.
Дольто настаивает на том, чтобы каждое желание было выражено в словах, что само по себе является прекрасной возможностью доставить радость ребенку. И в этой связи она напоминает ставшую классической сценку с ребенком, который стоит как приклеенный перед витриной магазина и настойчиво требует купить ему находящуюся там игрушку. Но даже если приобретение подарка, о котором он мечтал, не входит в планы родителей, то ведь мечты все равно остаются. И эта ситуация имеет большое воспитательное значение: она дает возможность объяснить, почему покупка игрушки невозможна, и ребенок, таким образом, начинает понимать, что существуют материальные трудности. Кроме того, когда первое разочарование преодолено, можно еще и еще раз поговорить с ним о столь желанном предмете. И Дольто предлагает родителям продолжать вместе с ребенком мечтать об объекте на витрине, неоднократно возвращаясь к нему в разговорах. И когда желание ребенка выражено в словах, когда он начинает его осознавать, когда это желание превращается в тему для разговоров и становится тайной, доступной только двоим, тогда желанный объект замещается чем-то большим, чем просто материальное обладание им (37).
И в этом Дольто полностью соответствовала своей эпохе: любое сверхпотребление в ущерб духовным и интеллектуальным ценностям, в ущерб эмоциональному обмену, красоте искреннего общения было для нее неприемлемо.
Она также предоставила родителям возможность максимально упростить все то, что могло показаться им непостижимым в силу научности изложения и теоретизирования. «Как это сделать? Это очень просто: не забывайте, что с вами разговаривает мать троих детей, которая воспитывала их в соответствии с новыми принципами», – писала она в 1947-м в статье, озаглавленной «Матерям, которые будут меня читать» (38).
Всю свою жизнь Дольто посвятит высокому служению детям, их воспитанию и образованию. Этому делу она отдаст все свои силы, все свое красноречие психоаналитика, завоевав широчайшую аудиторию. «Не вызывает сомнения тот факт, что слово может излечить у любого человеческого существа нарушения, вызванные отношениями между его интеллектом и плотью. Относительно воспитания можно сказать то же самое». И через тридцать лет она ни на йоту не отступит от своих убеждений и скажет: «Нет ничего катастрофичного (…), поскольку все реализуется через язык, словом можно выразить все» (39).
Миф о ребенке-короле
«Не бывает воспитания без проблем» (1). Дольто все время пыталась найти точные критерии определения как места родителей, так и места ребенка в семье. И то же самое относится к взаимному уважению и принятию статуса каждого субъекта. По ее мнению, место и роли каждого в семье взаимосвязаны, и некая расплывчатость им не только не свойственна, но и вредна.
Категорически отрицая эфемерные методы и ригидные модели воспитания прошлых веков, которые она испытала на себе, Дольто рассчитывала на добрую волю взрослых, чтобы смягчить и даже предупредить страдания, причиняемые детям. Она с открытым сердцем, и не только как теоретик, разговаривала с растерянными родителями. «Я не хочу сказать, что люблю детей больше, чем взрослых. Я люблю детей как человеческих существ и в той же степени люблю их сбитых с толку родителей» (2), – заявляла она. По ее мнению, ведущую роль в воспитании играет не любовь сама по себе и не приравнивание детей к ангелам, главное – это битва против страданий, причиненных детям. Она прекрасно понимала, что как и родители, так и все дети разные, и поэтому не ставила перед собой задачи разработать и предложить к реализации определенные методики воспитания. Не существует в природе ни образцовых родителей, ни образцовых детей, ни тем более образцовых семей с детьми.
Она категорически отказывалась от любого моделирования в воспитании и одновременно яростно критиковала средства массовой информации за их нападки на родителей, разоблачая внушаемое им чувство вины. Она выступала как против карикатурного искажения ее идей, так и против «помрачения рассудка» некоторых журналистов, неправильно трактовавших ее понимание роли родителей и требовавших от них «никому не нужного обязательства пожертвовать ради детей личной жизнью, но ведь всем известно, что любая жертва бесполезна» (3).
Средства массовой информации не оставляли ее в покое и удесятерили свои усилия после ее кончины. И все это продолжается на протяжении двадцати пяти лет после ее ухода. Но если Дольто так плохо понимали и так искаженно транслировали ее идеи, то не было ли это вызвано тем, что – как писал известный психолог Рене Монже в 1962-м – «люди могли совершенно искренне заблуждаться и пойти по неверному пути, поскольку кто-то однажды неверно интерпретировал в журнальной статье ее идеи или неправильно понял ее высказывания перед аудиторией» (4).
Сейчас наступает прозрение, которое поможет, видимо, реабилитировать родителей, хотя и ценой утраты веры в журналистов и в самопровозглашенных специалистов.
О месте родителей
Дольто очень широко трактовала право на «личностное равенство» между взрослыми и детьми, которое было неверно понято как закат авторитета родителей, хотя психоаналитик никогда не говорила о капитуляции родителей в том, что касается их главных позиций как взрослых воспитателей. И даже наоборот, это именно она ввела понятие символогенной фрустрации, которое следует понимать как искусство вызывать в ребенке конструктивное чувство неудовлетворенности, не издеваясь над ним и не доводя его до исступления, как это было принято на протяжении десятилетий. Дольто всячески поддерживает родителей, когда они, руководствуясь достаточными основаниями, говорят «нет», хотя злоупотреблять этим не следует. Она также призывает их говорить ребенку правду, запрещать то, что может представлять опасность или является извращением, и уважать закон, определив его границы.
И со всем этим нельзя не согласиться, но в ходе революции, потрясшей основы воспитания, родители утратили свой вековой статус всемогущих хозяев, имеющих неограниченную власть над детьми. И можно понять, почему многие из них готовы скрежетать зубами, когда их лишают места, уготованного им с незапамятных времен. Но и в этом смысле Дольто не была новатором, и не она первая вызвала недовольство в обществе. Еще в 1936-м Мария Монтессори со всей резкостью заявила: «Взрослый присвоил себе почти божественную власть над ребенком, полагая, что может распоряжаться его судьбой, как Господь Бог. (…) Но любой человек, пользующийся безусловной властью, свободный от критики, подвергается опасности превратиться в тирана» (5). К ее словам прислушался весь мир. Но в ком это вызвало хоть какой-то отголосок?
Свергнуть ребенка-короля с пьедестала
Что же касается новаторства Дольто, то оно заключается в следующем: она первая объявила о невозможности сосуществования двух взаимно противоположных методик воспитания, когда родители либо выступают в роли абсолютных монархов, либо полностью закабалены ребенком-королем. В обоих случаях воспитательный процесс обречен на провал, и ребенок, равно как и его родители, вряд ли оправится от такого воспитания, а его пагубные последствия мы отмечаем и в наши дни. По мнению Дольто, уважать ребенка и давать ему возможность высказаться не означало, что он может сам все решать и действовать в соответствии со своей волей и желаниями в ущерб и вопреки интересам взрослых. И если детям «приходится часто прощать взрослых за те трудности на пути воспитания, которые родители так бездумно прибавляют к трудностям взросления» (6), если нужно постараться избегать внушать им чувство вины за тяготы, выпавшие на долю их родителей, это вовсе не означает, что ребенка следует превращать в короля. Но с течением времени именно воцарение ребенка-короля вменили Дольто в вину. И это устоявшееся заблуждение, эта откровенная глупость не имеют под собой никаких оснований.
Нужно только найти время, чтобы читать и перечитывать Дольто. Грудной ребенок пользуется неограниченным вниманием своей матери до момента отъема от груди (иногда этот период затягивается, надолго превосходя собственно необходимость грудного вскармливания), но родители обязаны покончить как можно скорее со всевластием младенца, закладывающим основы его дальнейшего развития. И главная роль в этом процессе принадлежит отцу-разъединителю, как его образно охарактеризовал Винникотт. Благодаря разрыву симбиотической связи мама – младенец отец предоставляет ребенку как личности его индивидуальное место, возвращает независимость своей жене, захваченную младенцем-королем. Но царствовать он будет лишь короткий период.
И Дольто всегда была против тенденции в воспитании, согласно которой делалось все возможное, чтобы не подвергать ребенка фрустрации из опасения помешать расцвету его личности. И она всегда возражала против того, чтобы родители исполняли любое желание ребенка, едва увидевшего свет, иногда даже предвосхищая его самые смелые фантазии. И так как эра розог и плетки уже закончилась, уступив место периоду заласкивания и потакания прихотям, родители перешли от одной крайности к другой, ни на секунду не задумываясь о последствиях такого поворота в воспитании. Любовь, взаимопонимание, самопожертвование, преданность должны стоять на первом месте в воспитании, чтобы дать ребенку шанс на счастливую жизнь. Но концепция психоаналитика полностью исключала подобные взгляды.
«Крах короля» (7)
И что бы там ни говорили, но в ее деятельности не было места для ребенка-короля. А что касается родителей, то их власть, которой они в прошлом злоупотребляли, получила некоторые ограничения. От родителей Дольто требовала адаптированного к разным ситуациям поведения, уважения к ребенку, гибкости в отношениях с ним, взвешенного внимания, она просила их думать прежде, чем действовать, разговаривать с ребенком и выслушивать его прежде, чем наказывать. И первейший долг родителей сводится, по ее мнению, к тому, чтобы заботиться о ребенке, о формировании его как личности и зорко следить за тем, чтобы «не исчез творческий импульс, не угасли креативные возможности и стремление к изобретательности, которые являются одним из факторов обновления общества» (8).
Воспитание, по ее мнению, имеет огромное этическое или даже гуманистическое значение. Но это было задолго до нашего XXI века, когда семейная ячейка затрещала по швам, когда разбежавшиеся по разным квартирам родители не в состоянии найти минимум взаимопонимания, чтобы продолжать совместно воспитывать ребенка, когда семья только с одним из родителей становится весьма банальным явлением, а само понятие авторитета кажется архаизмом.
Дольто постоянно возвращалась к теме места, которое каждый занимает в семье. Она пыталась переформатировать то, что, по ее мнению, работало с перебоями или работало исключительно на ребенка. «Ребенок и родитель: два субъекта, каждый из которых отстаивает свои интересы. Очень вредно для ребенка, если он не встречает никакого сопротивления своим желаниям под предлогом свободного развития и расцвета личности» (9).
И напрасно критики будут дотошно выискивать в ее книгах или речах, сказанных перед аудиторией, некую информацию, которая бы подпитывала миф о Дольто, якобы пропагандирующей вседозволенность и потакание прихотям ребенка в воспитании. Но были и другие терапевты, ее современники и единомышленники, среди которых и нейропсихиатр Мишель Суле, утверждавший в 1962-м в предисловии к одной из книг, что «воспитание, не основанное на авторитете (10), – яркий пример допущенной ошибки». И ему вторил Берри Бразелтон, который в своей книге «Слушайте вашего ребенка», вышедшей в 1984-м в США, говорил: «Ребенок нуждается в определенных рамках или границах, – и далее утверждал: – Родители просто обязаны внушить ребенку, что он должен соблюдать правила дисциплины» (11). А еще в 1970-м он предупреждал, что «требования соблюдения дисциплины вызовут много споров и вопросов у нынешнего поколения» (12).
Через два поколения мы вернулись к тому, от чего и ушли, потому что за это время мало что изменилось.
Семейный круг
Назвав свою серию передач на «France Inter» «Когда появляется ребенок»[19], Дольто пробудила коллективное бессознательное, вызвав воспоминание о знаменитой поэме Виктора Гюго, следующая строка в которой: «Семейный круг приветствует его…» Итак, о семейном круге далее пойдет речь, раз уж мы говорим о воспитании детей, хотя иногда он трансформируется в квадратуру круга, и эту задачу Дольто также пытается решить. «Поставить ребенка в центре его собственной жизни не означает сделать его центром всей семьи» (13), – утверждала она, демонстрируя, насколько все в этом вопросе зыбко и неопределенно.
Дольто не без юмора возражала против восприятия ребенка в качестве божьего посланника, а ее сравнение поражало своей точностью. Она говорила об этом маленьком существе, которое имело несчастье оказаться в центре существования взрослых, так: «ребенок, которого ждут как мессию и которого впоследствии распнут на кресте» (14). По ее мнению, уважение к ребенку как к личности не может сопровождаться ни его сакрализацией, ни его обожествлением, ни тем более его мученичеством. Дольто никогда не упускала возможности разоблачать все случаи дурного обращения с детьми, будь они проявлением коварства со стороны взрослых, результатом неосознанных поступков, совершенных не по злому умыслу, или следствием самой большой любви. Кстати говоря, ее предостережения по поводу любви заставили вздрогнуть от негодования некоторых родителей, когда она говорила «о сетях-ловушках, сотканных ими из обожания и заласкивания своих детей в ущерб собственным интересам и желаниям, о которых они просто-напросто забыли» (15).
В тот период многие справочники и пособия по воспитанию включали в свои названия слова «любовь» или «любить». И любовь лишилась всякой естественности, превратившись в один из рычагов воспитания. И многие в этот период задавались вопросами, что такое любовь и как нужно любить. В США психолог Додсон пустился в рассуждения на эту тему в своей книге «Как любить ребенка, не позволяя ему все». А в другой книге под названием «Искусство любить своих детей» (16), опубликованной во Франции еще в 1937-м, автор объяснял родителям, как можно их любить «без принуждения и для себя», а также «основываясь на здравом смысле и ради них самих». Он настоятельно рекомендовал обучиться искусству любви, для чего следует неукоснительно исполнять десять заповедей, которые он перечислил в своем труде. Это была совершенно невыполнимая программа, своего рода курьез, в чем вы сами можете убедиться:
1. Мы должны стать для них людьми, пробуждающими их души.
2. Мы должны стать их тренерами, пробуждающими любовь к усилию.
3. Мы будем вежливыми.
4. Мы будем спокойными.
5. Мы будем справедливыми.
6. Мы будем интеллигентными и скромными.
7. Мы будем понимающими и добрыми.
8. Мы будем всегда говорить правду.
9. Мы будем связаны друг с другом нерасторжимыми узами.
10. И в качестве примера и для их же блага мы позволим себе некоторые невинные грешки.
И пусть те, кто пытался воплотить в жизнь эту программу, расскажут нам об этом. И если они еще живы, нам было бы интересно узнать их точку зрения как родителей, как бабушек или дедушек и даже прабабушек с прадедушками, а также что получилось в результате затраченных усилий. И пусть те, кто в наши дни считает себя способным ее реализовать, дадут о себе знать! Нам бы хотелось с ними поговорить.
И хотелось бы надеяться, что эти наставления из другой эпохи убедят родителей в том, что воспитание не может сводиться к простому исполнению разработанных на все случаи жизни правил и рецептов. Наоборот, воспитание предусматривает наличие критического ума, интуиции, изобретательности, а также смелости. И именно все это легло в основу разработанных Дольто принципов. И она постоянно возвращалась к этим нескольким ключевым положениям, дающим возможность избежать ошибок и досадных промахов в воспитании и строить отношения с ребенком, основанные на здравом смысле.
Но у родителей не должно возникать путаницы в голове: понимать не значит прощать, слушать не значит все позволять, желание не синоним удовольствия, и желание не является жизненной потребностью. И именно в силу неверно оцениваемых потребностей ребенка родители оказываются в ловушке, расставленной ими же самими. Дольто по этому поводу говорила: «Как только ребенок родился, его домашнее окружение концентрирует все свое внимание на удовлетворении его так называемых жизненных потребностей. Но на самом деле их не так уж много!» (17) И, по ее мнению, «именно психоанализу принадлежит открытие различия между желаниями и потребностями» (18).
Дети, которые утомляют, и уставшие родители
Дольто делает уступку родителям, говоря, что воспитание детей – это далеко не отдых и не приятное развлечение. Удовлетворение потребностей ребенка, пристальное внимание, которое предполагает уход за ним, требуют усилий и вызывают, естественно, усталость. И признание этой усталости, вызванной исполнением родительского долга, на протяжении многих лет игнорировалось обществом, хотя в ХХ столетии в некоторых изданиях уже об этом упоминалось в связи с тем, что в послевоенный период в индустриальном обществе пришлось работать также и женщинам. Мария Монтессори еще в 1936-м говорила: «Что такое ребенок? Это фактор беспокойства для уставшего взрослого» (19). Ей вторит Беттельхейм: «Выбившихся из сил родителей, отказывающихся от совершения хоть малейших усилий по воспитанию, далеко не единицы» (20). А Винникотт по этому поводу пишет следующее: «Многих нормальных или почти нормальных родителей раздражают их собственные дети, если эти последние день и ночь проводят с ними. Но если им удается выкроить несколько часов для себя, остальное время они могут быть хорошими родителями» (21).
Со своей стороны и в свойственной ей манере Дольто определила и признала право на усталость и, как следствие, право родителей на отдых и на проведение вечеров вдвоем. Она считала, что нужно изыскивать любую возможность, «чтобы противодействовать всему тому, что тяжким грузом виснет на уставших плечах и сердцах отцов и матерей, взрослых людей, давших жизнь новому существу, и чтобы муж был не просто партнером по сексу без радости и счастья новых обретений» (22). И если мать или отец отказывают себе в законном праве на отдых, они подвергают себя риску получить нервный срыв. «Сколько уставших матерей, дошедших до последней черты, поколачивают своих малышей, которые пачкают пеленки сразу же после того, как их переодели. И у них только одна мечта – поскорее выбраться из дома, где они по горло завалены работой» (23).
Но для этого родители должны для себя четко определить, что они имеют полное право на отдых, понимая, что нельзя использовать ребенка в качестве инструмента, в качестве алиби или буфера в семейных отношениях и что они не должны чувствовать себя виноватыми перед ребенком, для которого недостаточно много сделали. Дольто беспощадно изобличала их стремление к «родительскому самопожертвованию». И, как и Беттельхейм, она самое серьезное внимание уделяла матери, которая, чувствуя себя виноватой, предоставляет себе редкие моменты отдыха ценой подкупа собственного ребенка, даря ему новую игрушку, когда тот отказывается от дневного сна. «Я думаю, вы не сможете полноценно отдохнуть, если сами себе отказываете в праве на отдых, когда чувствуете в нем настоятельную потребность» (24).
И чтобы родители могли насладиться отдыхом, не испытывая при этом угрызений совести, Дольто пытается внушить им, что взрослым, точно так же как и детям, свойственна амбивалентность эмоций, то есть двойственность отношения, например одновременное переживание любви/ненависти. И именно от этих бессознательных влечений Дольто как тонкий психоаналитик хотела освободить взрослых, стараясь обратить их внимание на другое табу, на маскировку разочарования родителей. Януш Корчак открыто говорил об этом в главе под названием «Досада» в одной из своих книг. Психоаналитик анализировал причины законного разочарования родителей, возникающего независимо от их любви: «Ребенок – это «обуза», «дополнительное препятствие». (…) Но он становится таковым, когда родителям не удается его понять» (25). Существует некоторая «враждебность» по отношению к «маленькому деспоту», поскольку «редко бывает, чтобы ребенок был таким, каким его хотели бы видеть» (26). «Шаловливый и шумный ребенок, в котором кипит жизнь, требующая удовлетворения его неуемного любопытства, доводит нас до полного истощения сил, его вопросы и удивление нас утомляют, его открытия и иногда неудавшиеся попытки совершить то или иное действие раздражают нас» (27). И почему в таком случае родитель не имеет права быть разочарованным, в то время как ребенку предоставляется такое право?
«Маленький бог или маленький Гитлер»
Дольто не было свойственно ходить вокруг да около, и она обо всем говорила откровенно, не боясь шокировать кого бы то ни было. Она справедливо полагала, что любыми силами нужно разорвать этот порочный круг, в который заключили себя родители и дети, а для этого требуется всего лишь вывести этих последних из его центра. Разумеется, ребенок должен воспитываться в условиях полной свободы, но свободы контролируемой. Именно родители должны определять уровень этой свободы и дозировать ее. Они должны быть гарантами закона и семейных устоев, прав и обязанностей каждого. Родители, конечно, должны уважать ребенка, но он также, в свою очередь, обязан уважать их, их отношения как семейной пары. И если считается нормальным и даже необходимым, чтобы ребенок систематически проверял границы, в которых он существует, то также будет желательно определять их еще и еще раз, равно как и его место по отношению к родителям как к семейной паре.
Необходимо также сразу же ставить его на место, как только он перейдет границы дозволенного. И даже не может быть и речи о том, чтобы ребенок, как маленький принц, властвовал над одним из своих родителей, либо над обоими, либо над всеми членами своей семьи. «Однако иногда так случается, что ребенку удается поймать в свои сети собственную мать, которая крутится вокруг него как белка в колесе» (28), но его и самого постепенно затягивает в эти же сети, если ситуация не изменится к лучшему. «Если ребенок является центром ее интересов, то он волей-неволей оказывается в плену желаний своей матери, которой предъявляет к удовлетворению все свои потребности» (29). Он вполне может настраивать родителей друг против друга, особенно на одном из этапов развития Эдипова комплекса, или попытаться разыграть игру втроем, чреватую извращениями в дальнейшем, если родители дают ему возможность манипулировать собой. И он также может виртуозно довести их до размолвки, с удовольствием наблюдая, как они ссорятся. И привыкнув называть вещи своими именами, Дольто даже сравнила ребенка с «маленьким Гитлером» (30), о чем мы расскажем в главе 5, посвященной родительской власти.
«Вывести ребенка из центра»
Если мы выведем ребенка из центра, то где он окажется? Где находится эта периферия? И какое место следует отвести ребенку?
И как всегда, Дольто апеллирует к здравому смыслу, подкрепленному психоаналитическими принципами. И совершенно очевидно, что первое место принадлежит чете родителей. Они формируют два столпа, поддерживающих и созидающих жизнь ребенка, начиная с момента зачатия и до его автономии. И, по мнению Дольто, ничто в воспитании не должно отклоняться от этой генеральной линии, и любая попытка тирании со стороны ребенка, даже на уровне языка, должна мгновенно пресекаться. «Чтобы нормально развиваться, ребенок должен находиться на периферии группы, состоящей из его родителей, но ни в коем случае не быть ее центром» (31), – заявляет она.
Дольто также настаивает на том, что правильное воспитание требует признания и уважения детьми супружеской жизни их родителей: например, родители должны иметь возможность провести вечер вдвоем, отдохнуть, они имеют право на защиту своей личной жизни от посторонних глаз. И дети должны подчиниться этому требованию к наибольшему благу для обеих сторон. «Я думаю, дети скоро поймут, что у их родителей есть своя взрослая жизнь, в которой для них нет места. И это очень важно, потому что во многих семьях ребенок является полновластным королем и родители находятся в полном подчинении у него» (32).
«Нуклеарная семья»
Дольто была весьма озабочена сохранением семейного равновесия, в основе которого лежит гармония супружеских отношений. Она всегда прилагала много усилий к тому, чтобы свергнуть ребенка с пьедестала и разрушить его культ. Еще Беттельхейм говорил, что «сегодня все допускают мысль, что ребенок имеет «все основания» для того, чтобы надоедать нам, изводя, например, вопросами, игрой и т. д. Но между этим теоретическим утверждением и фактом безоговорочного принятия всех его поступков под предлогом, что «имеются все основания», пролегает целая пропасть. И если бы это было так просто, нужно было бы признать, что ребенок, имея «свои основания» изводить нас, имеет также все основания для того, чтобы довести любого взрослого до полуобморочного состояния» (33). И Дольто объясняла, что родитель, находящийся в плену у собственного ребенка, – это такое же недопустимое явление, как и обратное. А ее главный вывод заключается в следующем: «Более благотворным для современной нуклеарной семьи является перенесение ребенка из центра ее интересов. В 60-х годах он был одновременно ребенком-королем и ребенком-заложником» (34).
Она также отмечала, что слишком многие родители буквально закабалены их любимым дитяткой, и они в такой степени зависят от него, что он постепенно захватывает в свои руки всю власть над ними. Родительское чувство вины, сомнения, чрезмерная преданность, эмоциональный шантаж довершают начатое и приводят к необратимым последствиям. «Есть немало родителей, особенно в образованных слоях общества, которые преданно служат своему ребенку, как если бы он был королем (35). И они относятся к нему с тем же подобострастием, с каким когда-то относились к королю, за которым по залам дворца носили его ночной горшок» (36), – иронизирует Дольто. Ребенок ни в коем случае не должен преступать границы предоставленного ему пространства, и в развитие этой темы возникает вопрос об употреблении им выражения «у меня» вместо «у нас». Дольто не была готова перекраивать ради ребенка семейную географию и всегда возражала против использования им внешне невинного выражения, но в символическом смысле чреватого серьезными последствиями.
Никаких «у меня»
Дольто, для которой «все есть язык», всегда была на страже ежедневных значимых мелочей и деталей, носителей бессознательных посланий. Она предупреждала родителей о недопустимости некорректного использования некоторых выражений, которым они, как правило, не придавали значения, и заостряла их внимание на таких случаях, когда «дети допускали весьма показательную ошибку, говоря «у меня», хотя должны были бы сказать «у нас» Я не понимаю, почему родители попустительствуют этому, хотя сами обычно говорят «у нас дома» или просто «у нас». Ребенок говорит «у меня», потому что хочет быть маленьким хозяином или хозяйкой всего дома (37). И не может быть и речи о том, чтобы оставить эту лексическую ошибку без внимания, но также не следует ребенка за это слишком сильно ругать, и поскольку «молчание – знак согласия», просто нужно спокойно восстановить существующее положение вещей. И со временем ребенок избавится от тотального чувства собственничества» (38).
И вот родители предупреждены, а значит, вооружены. И все вышесказанное полностью соответствует тому, что наблюдала Дольто, работая с некоторыми из своих юных пациентов. Но она пошла еще дальше, заинтересовавшись употреблением выражения «у меня» детьми, переживающими драму развода родителей. Она считала, «что при разводе дети больше страдают от того, что привычного для них пространства уже не существует. Главное для них заключается в том, что они хотели бы остаться в той же квартире, где когда-то жили все вместе, где играли с друзьями по школе, соседями… Это их дом, и вот он разрушен, потому что родители разошлись» (39).
Собственная кровать
Что касается пресловутых жизненно важных потребностей ребенка, то Дольто считала, что родители склонны их преувеличивать и придавать им большее значение в ущерб здоровому воспитанию. И она пыталась донести до взрослых мысль, что они не должны становиться рабами сверхпотребления в отделах товаров для детей. Крошечному существу вполне достаточно собственного угла, в крайнем случае отгороженного небольшого пространства. И обеспечить его необходимым не означает покупать ему все подряд. «Я думаю, что младенцу не нужно ничего другого, кроме колыбели и ящика для игрушек. И как только ребенок лег спать, их нужно сразу же убрать, чтобы они не валялись под ногами. А когда он начнет ползать, пусть у него будет маленький коврик перед ящиком» (40). Этот минимализм является отражением целой эпохи антипотребительства (антиконсьюмеризма), в которой Дольто сыграла свою заметную роль. Но еще до нее Мария Монтессори предупреждала, что, как только ребенок начнет ходить, следует положить матрас на пол и убрать колыбель с барьерами с целью увеличения свободы движений. «Ребенок должен иметь право ложиться спать, когда захочет, и вставать, когда проснется» (41).
Родители также должны хорошо усвоить, что место, отведенное ребенку, этот периметр, как и предметы, которые находятся внутри его, являются частью его самого, и они формируют его и придают ему уверенности в своих силах. И следствием этого должна быть особая предосторожность со стороны родителей относительно слишком тщательного наведения порядка в его комнате. До трех лет от ребенка вообще нельзя ничего требовать, если только эти требования не предъявлены ему в форме игры. А раскладывать вещи по местам нельзя до того момента, пока ребенок не ляжет спать, потому что «игрушки являются частью его самого» (42).
Кровать родителей
Уже с момента рождения ребенок должен знать, что является его личным полем или пространством, какие предметы ему принадлежат, а какие нет. Итак, никаких ночных горшков в столовой и детей на супружеском ложе. Вопрос «посещения» ребенком родительской постели часто поднимался Дольто (мы об этом поговорим в главе 10), и если с утренним визитом к родителям она еще готова была примириться, когда это происходит не часто и после момента пробуждения, то сон в их постели она исключала полностью. В ее время это еще не называлось кослипингом. Она предостерегала матерей от опасности, которую несут в себе довольно часто встречающиеся ситуации, когда в отсутствие мужа или мужчины мать предлагает это теплое и уютное место ребенку, превращая его в игрушку, в домашнее животное, в своего рода отдушину, если не в воображаемого партнера.
И все это происходит при полном игнорировании интересов ребенка, и мать даже не отдает себе отчета в том, что он чувствует. Но ребенок – это не плюшевый мишка для мамы. И Дольто часто упоминала о таких детях, «раскаленных докрасна» родителями, не всегда понятных в своих намерениях… и не всегда целомудренных. Если ребенок занимает отцовское место в материнской постели, то очень часто негативные последствия этого проявляются незамедлительно: регрессия[21], значительное снижение школьной успеваемости и т. д. «Все может запылать огнем в течение трех недель!» И Дольто сознательно выбирает метафору огня или пожара, поскольку причиненный вред может быть весьма значительным, и первой жертвой «этой опасной ситуации» (43) всегда является ребенок.
Место за столом
Возможность сидеть вместе со взрослыми за общим столом не является само собой разумеющимся фактом. Иногда место за столом предоставляют ребенку просто потому, что он хорошо воспитан, иногда он получает его в качестве поощрения, а иногда ему приходится его завоевывать, так как принимать пищу с родителями за одним столом – «это для ребенка новый этап в его взрослении» (44). Но борьба «за место под солнцем» не должна напоминать поле битвы. И главное в этой борьбе – знание правил хорошего тона, что требует от ребенка усилий. Ему придется овладеть социальным и семейным кодексом, который должен органично войти в его жизнь. Именно родители обязаны приобщить его к правилам хорошего поведения, хотя бы и ценой того, что могут отправить его обедать в одиночестве на кухне, а если и оставят за общим столом, то до того как за ним соберутся все взрослые. Но подобные меры оправданны только в том случае, если ребенок к этому еще не готов или проявляет враждебность к окружающим. И родителям следует воздержаться от предъявления ребенку завышенных требований: он не должен оставлять еду на тарелке в том случае, если сам себя обслужил или попросил, чтобы ему положили такое количество пищи, которое он не может съесть. Он должен попробовать все блюда, стоящие на столе, не должен торопиться и должен уметь приготовить себе что-нибудь самое простое. Таким образом, мы даем ребенку возможность осознать свою ответственность, осуществлять выбор, оказывая предпочтение тому или иному блюду, учим его держать свое слово и выполнять обещания, чтобы доказать свою независимость.
Дольто считает, что все вышесказанное должно относиться ко всем видам деятельности ребенка: к досугу, школьным и домашним занятиям. Ни на йоту не отклоняясь от своих принципов, она всегда следовала этому правилу, которое применяла как к маленьким детям, так и к подросткам. Когда Дольто имела возможность обратиться непосредственно к подросткам, она всегда говорила с ними совершенно откровенно. Дольто призывала их брать на себя ответственность внутри семьи, где они не только имеют право на определенное место, но и должны выполнять некоторые обязанности: убрать квартиру, вымыть посуду и быть полностью самостоятельными в том случае, если им придется отправиться за границу и жить в чужой семье.
«Ты должен участвовать в жизни дома, где у тебя есть определенные обязанности, обеспечивающие его нормальное функционирование, ты должен стоять крепко обеими ногами на земле, не отличаясь в этом от взрослых. Не убивай время попусту, не болтайся без дела» (45). Дольто не допускала даже мысли, что подросток может уверенно идти по жизни, если он удовлетворяется тем, что его обслуживают. «Я хочу знать, что ты сделал для нас. Сделай что-нибудь, в противном случае ты нам не нужен. Ты позволяешь себя обслуживать, а остальное время убиваешь впустую, разрушая свое здоровье. Нет, так не должно быть!» (46) – советовала она одной матери сказать ее сыну-подростку, доводившему ее до отчаяния своим поведением. Дольто отдавала себе отчет в том, насколько сложно внедрить в жизнь семьи эти правила и как нелегко позволить себе в таком тоне разговаривать с детьми. И она признавала, что, к сожалению, «многие родители уже утратили всякий контакт с детьми, и те в таком случае не преминут бросить им вызов» (47).
Место подростка
Место в семье, в жизни никому не предоставляется по мановению волшебной палочки. Его придется добиваться, завоевывать, и затраченные усилия стоят того. И родители должны держаться за свое место, чтобы их дети смогли найти свое. Это неизбежный и взаимосвязанный процесс. В подростковом периоде нападки на бастионы родительской власти учащаются и усиливаются: «Молодые хотят иметь дело с достойным взрослым соперником, стойким и последовательным, которому они могли бы сказать: «Я не хочу жить и работать, как ты, не хочу получать удовольствие от того, от чего получаешь ты!» (48)
В этой фразе, написанной спустя двадцать лет, слышатся отголоски мая 68-го. Но Дольто никогда не изменяла своим принципам. А еще в 1962-м Винникотт писал: «Как жить юноше или девушке в период кризиса подросткового возраста? Это очень трудно для любого из них. Однако это не означает, что мы, взрослые, должны сказать себе: «Посмотрите на несчастных подростков, которым сейчас нелегко, нам придется набраться терпения и многое пережить вместе с ними, оставляя без внимания скандалы, которые они устраивают по каждому пустяку».
Проблема заключается не в этом. Речь идет о том, что мы также поставлены под удар, и, будучи взрослыми, мы не должны опускать руки и сдаваться без боя, и нам следует поддержать подростков, но помощь эта должна выражаться не в поисках чудодейственного средства, а в понимании того, что все это является следствием физиологической перестройки» (49).
За организованную скуку в воспитании
Дольто не только никогда не была сторонницей ребенка-короля или подростка-короля, но она, наоборот, пыталась даже снять чувство вины с родителей, которые, по выражению Фрейда, что бы ни делали, всегда будут несовершенными. «Даже самый любящий родитель должен нести ответственность за страдания ребенка» (50). А четырнадцатилетнему подростку, изнывающему от скуки после того, как он забросил все занятия, которые выбирала для него мать, Дольто рекомендует и дальше пребывать в тоске и скуке, чтобы, дойдя до отчаяния и покопавшись в себе, найти, наконец, занятие по душе. «Оно обязательно отыщется при условии, что ваши родители прекратят попытки чем-то занять вас.
И тем лучше для вас, если, проболтавшись все воскресенье без дела или проведя его с пультом в руке перед телевизором, вы скажете своим товарищам: «Чуть не умер от скуки в воскресенье», а они вам в ответ: «А почему ты не пришел к нам?» (51)
Дольто приглашает подростка самого мобилизовать свои усилия в личном и социальном плане, а матери советует, наоборот, прекратить всякие попытки чем-то увлечь его. Итак, да здравствует воскресная скука и ее благотворные последствия! И не только воскресная. А один из способов избежать ее – это чтение. «Это лучший возраст, чтобы полюбить чтение, именно к шестнадцати годам подростки начинают читать взахлеб, потому что для этого у них пока еще есть время, которое они не знают, чем занять, поскольку им не хватает социальных контактов» (52).
Каждый принадлежит к своему поколению
И словами, и делами Дольто пыталась предупредить, анализируя их впоследствии, все ошибки и недочеты в воспитании – от самых невинных и до самых серьезных.
Все ежедневные недоразумения, невысказанные сомнения, святая ложь, превышение власти, в сердцах сказанные грубые слова лежат в основе внутренних семейных конфликтов, от которых страдают дети.
Дольто всегда с предельным вниманием относилась к существующим различиям между поколениями и всегда боролась с заблуждениями, свойственными нашему обществу, относительно осознания этих различий. У каждого свое место. И именно поэтому следует соблюдать порядок следования поколений и возрастной статус каждого из членов семьи. Дольто открыто говорит о некоторых случаях нарушения этих правил: «Абсолютно недопустимо, чтобы дети спали с бабушкой и дедушкой» (53). «Внук или внучка – это не плюшевый мишка для бабушки. И маленькая девочка не является мужем своей бабушки…» (54) Как мы уже об этом упоминали, родителям свойственно поддерживать дружеские отношения с людьми их поколения, и они должны выполнять свои функции, а бабушки с дедушками не должны выступать в роли родителей для их внуков.
Строго следя за использованием речевых стереотипов, часто являющихся переносчиками ложных идей, Дольто возражает против предоставления ребенку статуса взрослого человека, когда на него возлагают несвойственную ему ответственность, наделяя, например, неограниченной властью над только что родившимся братом или сестрой и правом выбрать ему имя. А в результате он даже может заявить: «Это мой ребенок».
Вся неуместность такого «шага вперед» на пути взросления ребенка очевидна, это, разумеется, не пройдет для него бесследно, и цена может быть неподъемной. «Стать маленькой мамой или маленьким папой. Это очень плохо как для ребенка, так и для новорожденного» (55). И точно так же «очень опасно для психики детей называть родителей по имени и, что еще хуже, по прозвищам, если таковые у них имеются. Все это означает отрицание преемственности поколений и специфики отношений между детьми и родителями» (56).
И все то, что способно нарушить порядок взаимоотношений между поколениями и сложившиеся возрастные нормы, должно подвергаться строжайшему запрету, включая и общепринятую языковую практику, которая кажется вполне невинной. «У многих детей возникает путаница в голове, когда в их присутствии мать называет собственного мужа папой, а он, в свою очередь, обращаясь к ней, называет ее мамой. Следует всегда говорить «твой папа» или «твоя мама», в противном случае ребенок может предположить, что отец – это старший сын его матери, а мать – старшая дочь отца» (57). И далее Дольто добавляет, демонстрируя последствия такого семантического сползания: «К сожалению, очень часто в семейной языковой практике мужья, говоря с детьми о своей жене, называют ее мамой, и то же самое происходит с матерями, называющими своего мужа папой. В этом выражается ущемление отца в правах как главы семьи, несущего полную ответственность, так и любовника матери» (58).
И хотя Дольто в душе была художником, она всегда возражала против расплывчатости и неопределенности как в творческой, так и в практической деятельности.
Власть родителей
«Да» – власти, «нет» – авторитаризму
Обвинять Дольто в закате родительской власти, в воспитании, допускающем вседозволенность, это полная бессмыслица, пережевывание которой граничит со злопыхательством тех, у кого учение Фрейда вызывает откровенную ненависть и кто в силу искаженного толкования путает власть и авторитаризм. И именно из-за этого смешения понятий (1), – с сожалением отмечает Дольто, – происходит в наши дни утрата престижа семьи.
Итак, что такое власть? Александр Кожев, великий философ-гегельянец (2), дает такое определение власти: «Это возможность одного субъекта воздействовать на другого, в то время как другой не будет оказывать на первого никакого воздействия, хотя и способен это сделать» (3).
Короче говоря, это означает, что власть осуществляется без какого бы то ни было принуждения, кроме вербального, и что ей добровольно подчиняется ребенок, а психоаналитики могли бы к этому добавить: потому что она им интериоризирована[22], так как необходима для нормального существования. Все это, ни в ком не вызывая желания полемизировать, полностью соответствует концепции действенной, аутентичной и необходимой воспитанию власти, сформированной Дольто.
Полезность власти
Когда читаешь Дольто, сталкиваешься с бесчисленными ссылками на полезность власти, на подтверждение ее необходимости в силу глобального различия между родителями и детьми и на ее глубинную связь с запретом на инцест. Но ее теория власти преследует прежде всего воспитательные цели, и главная задача родителей заключается не в том, чтобы «нравиться собственным детям, а в том, чтобы их воспитывать» (4). Родители не должны ничего бояться, и они могут со спокойной совестью требовать «права на несправедливость» и принять как данность факт того, что могут быть нелюбимы детьми.
«Ребенок родился не для того, чтобы любить вас» (5), – говорит Дольто. И все это она сопровождает конкретными рекомендациями, основанными на здравом смысле: не раздражаться по поводу возможного гнева ребенка, не бросаться к нему с объятиями, если он плачет после шлепка.
Она резко возражает как против отсутствия родительской власти, так и против авторитаризма. В первом случае следствием будет «управление ребенка родителями» (6), он может стать ловким манипулятором, играть на чувстве любви своей матери, может дать пинок ногой отцу, когда тот ложится рядом с ней в супружескую кровать, и в конечном счете может оказаться в одиночестве на перемене в школе, как многие сверхопекаемые дети (7). Обожание детей идет рука об руку с такими недостатками воспитания, которые порождают знаменитого ребенка-короля, много раз обретавшего жизнь под пером Дольто, совершенно неправомерно обвиняемой в том, что она его и создала! И вот уже в который раз ложным пониманием своих идей Дольто обязана тому, что для нее власть немыслима без предварительного осознания ребенком ее необходимости в своей жизни.
Эффективность власти
Чтобы власть была действенной, нужно, чтобы ребенок принял факт ее наличия и понял, что она полезна для него, и только в этом случае она будет иметь большое воспитательное значение. Пример с капризничающим ребенком и мерами, которые следует предпринять в этом случае, весьма показателен. «Никогда не говорите ему «я куплю себе другого ребенка» или «сейчас придут дяди из полиции и заберут тебя с собой» (8), – говорит Дольто по поводу недопустимого поведения доведенных до отчаяния родителей. Она также советует не нагнетать обстановку, не разражаться громкими тирадами в его адрес и постараться «сохранять спокойствие» (9). Но далее она добавляет, что главное для нее заключается в том, чтобы «не уступить ребенку», чтобы ситуация в конечном счете не вышла из-под контроля.
Наоборот, взрослый может «продемонстрировать полную индифферентность» и, оставив ребенка в одиночестве, выйти в другую комнату или отправить его к себе, но ни в коем случае не сажать под замок, не унижать, особенно в присутствии посторонних. И как можно заметить из всего вышесказанного, эта точка зрения Дольто не имеет ничего общего со вседозволенностью и попустительством в воспитании, которое всегда должно быть нацелено на достижение конкретного результата. Но именно об этом с легкостью забывают хулители Дольто. Добавим также, что реакция на капризы ребенка, начиная с самых первых их проявлений, должна быть незамедлительной, в противном случае ребенок осознает слабые стороны родителей и будет воздействовать на них путем шантажа, и изменить такое поведение будет гораздо сложнее.
Инверсия ролей
Не следует думать, что ребенок – это беззащитное существо или животное, которое без особого труда можно укротить, у него достаточно ума, чтобы произвести перестановку ролей, когда место родителей ставится под сомнение. Вот, например, случай из жизни пятилетней девочки, чьи родители без конца дискутируют по поводу того, как она должна вести себя за столом. Причем отец проявляет требовательность, в то время как мать готова многое ей разрешить. Дольто, признавая правоту отца, без всяких ухищрений заявляет им: «Наверное, очень забавно для пятилетней девочки наблюдать, как родители спорят из-за нее, а она при этом чувствует себя королевой».
И когда у нее спрашивали, насколько это важно пережевывать пищу с закрытым ртом и не болтать за столом, она отвечала, ни секунды не колеблясь: «Это важно только потому, что этого требует ее отец» (10). А вот история другой девочки, которая бьет свою мать, в отчаянии перепробовавшую все способы и методы воспитания. Дольто отвечает ей, что между ними идет игра под названием «кто следующий будет командовать», и советует отправить дочь посидеть в одиночестве в своей комнате (11). А решившей оставить работу «ради воспитания дочерей» матери четырехлетней девочки, которую она называла «маленький Гитлер» и для которой старшая сестра стала объектом для издевательств, Дольто посоветовала… возобновить работу (12).
Мама – папа
Отношение Дольто к родителям можно назвать гиперклассическим. И во время интервью на канале TF-1 Жан-Луи Серван-Шрейбер[23] отметил, что «ее представления об отношениях между отцом и матерью являются самыми что ни на есть классическими. Отец – это власть, авторитет, в то время как мать – до предела загруженная работой хозяйка дома. Но в наше время эти образы уже мало соответствуют действительности». Однако Дольто ему возразила, что все осталось по-прежнему, добавив, что «этот стиль отношений между супругами никогда не выйдет из моды, потому что невозможно изменить биологию» (13).
Продолжая беседу, она сказала, что ребенок в своем развитии проходит от периода «мама – папа» к периоду «папа – мама», и даже более того, она привела несколько примеров, когда ребенок называет папу мамой, а маму папой, потому что отец точно так же может ухаживать за младенцем, как и мать. Но ребенок, уверяет она, очень хорошо знает, кто является мужчиной, а кто женщиной в семье. И различие ролей возможно благодаря тому, что первоначальная власть всегда воплощается матерью, и впоследствии она замещается властью отца, которая носит совсем иной характер. Власть матери – это постоянный процесс, обеспечиваемый ее ответственностью по отношению к ребенку. Власть же отца прерывиста и всегда опосредована беседами матери о нем, что, по мнению Дольто как психоаналитика, является очень важным. И ребенок примеривает на себя то роль отца, то роль матери, «пытаясь понять, какая из двух соответствует ему в большей степени». Но на самом деле они обе имеют для ребенка большое значение, будь то мальчик, идентифицирующий себя с отцом, или девочка, идентифицирующая себя с матерью (14). И в целом это классическая схема. И мать должна не только упоминать об отце в его отсутствие, но и перекладывать на него часть забот, когда он дома, не забывая оказывать ему внимание. А если отец умер, она просто обязана поддерживать его память и рассказывать о нем ребенку, символически воскрешая его.
А в том случае, если его существование в жизни ребенка эфемерно или он вообще не принимает в ней участия, матери придется каким-то образом воссоздать либо дополнить образ отца.
«Что делает отец?»
Когда мать одна воспитывает детей, ее новый партнер, если таковой имеется, может заменить им отца. Но если мать одинока, ей в любом случае придется объяснить сыну отсутствие папы. Она может сказать ему, например, что есть вещи, о которых она не должна с ним разговаривать, и только мужчина может это сделать вместо нее. Но как бы то ни было, отец существует, и, еще находясь в утробе матери, ребенок слышал его голос. И его присутствие также имеет большое значение, хотя оно качественно отличается от материнского присутствия. И его власть, которая должна быть разумной и обоснованной, не может осуществляться опосредованно, только через мать. По поводу одного тринадцатилетнего мальчика, окончательного вышедшего из повиновения и проявляющего агрессивность, воспитываемого бабушкой по материнской линии, которую можно обвинить в чрезмерной опеке, Дольто со всей резкостью заявила: «А что отец лично сделал для своего сына, кроме того, что доверил его воспитание своей теще?» (15) И отец также не должен терпеть присутствие сына в супружеской постели, так как, по сути, его власть распространяется и на жену, которой он тем самым помогает дистанцироваться в символическом смысле от детей. Но зато он не должен заменять жену, превращаясь в некое подобие второй мамы.
Дольто цитирует слова одной девочки, которая сказала матери: «Знаешь, я не люблю папу, он такой ласковый, добрый». Главным для Дольто является взаимодополняемость родителей и их умение договариваться, потому что для детей они должны являть собой пример единой супружеской пары, и нет ничего хуже совместного существования ради детей. Таким образом, родители должны получать удовольствие друг от друга, их интимная жизнь должна приносить им радость, равно как и время, проведенное наедине. Совершенно недопустимо, по мнению Дольто, позволять детям манипулировать собой, и точно так же она категорически возражает против «зацикленности на воспитании» (16). Но нельзя и выступать против детей единым фронтом, «так как два разных индивидуума не могут иметь по всем вопросам одну и ту же точку зрения» (17). И это может показаться парадоксальным только тем, кто не уловил квинтэссенцию учения Дольто, кто воспринимает ее слова буквально.
Действенное наказание
Наказание дополняет и завершает эту панораму власти. И по мнению Дольто, наказание призвано привнести некоторые изменения, необходимые для дальнейшей эволюции ребенка. Но, говоря об эволюции, мы подразумеваем трансгрессию[24], а говоря о трансгрессии, подразумеваем чувство вины. И таким образом, «дети, которых никогда не наказывали, прощая им все, вряд ли выработают истинные жизненные ориентиры и ценности» (18). Но наказание не должно превращаться в месть, так как «возмездие лишено воспитательного момента».
Выработанные Дольто правила основаны исключительно на здравом смысле. И первое ее требование заключается в том, что власть, как и наказание, следует применять «чуть ли не с пеленок». И сколько отчаявшихся родителей обращается к специалистам, чтобы те помогли им восстановить утраченную власть! И в этом случае изменить ситуацию к лучшему, как по мановению волшебной палочки, не удастся, и все зависит от «внутренних ощущений». Далее Дольто говорит, что наказание должно быть эффективным, и поэтому не следует его применять по пустякам, а только в случае серьезных нарушений поведения. И не стоит очертя голову реагировать на детские проделки, вполне достаточно просто объяснить ребенку, что в этом случае он перешел все границы.
Необходимость наказания
По словам Дольто, некоторые дети провоцируют наказание; и можно было бы предположить, что она нам посоветует не реагировать на эти провокации. Но ничуть не бывало. Она убеждает нас в том (и в этом есть здравый смысл), что ребенок, ощущая внутренний дискомфорт, нуждается в конфронтации со взрослым и что этот последний должен включиться в некое подобие игры с ребенком и наказать его. Разумеется, взрослый должен быть справедливым, должен научиться признавать свои возможные ошибки, проявлять великодушие без слабости, ведь «ласковость и доброта не исключают твердости» (19). Как психоаналитик Дольто, конечно, понимала, что ребенок нуждается в поддержке и освобождении от груза бессознательного чувства вины. Хотя это фундаментальное свойство, присущее любому человеческому существу, до сих пор не признается многими нашими современниками. Итак, кто же, как не его взрослые опекуны (родители в терминологии Дольто), поможет ребенку разрубить этот гордиев узел? Вот почему наказание как неизбежное следствие власти имеет в самом высоком смысле этого слова такое большое воспитательное значение. Далее (20) Дольто перечисляет ошибки, допускаемые родителями в каждом из возрастных периодов: они, например, пытаются образумить ребенка, читая ему нотации, когда он еще ничего не понимает, ставят его в угол и т. д. Но все эти методы, кроме вреда, ничего не принесут ребенку.
Что же касается шлепков, то Дольто так часто об этом говорила, что ее вообще перестали понимать. Так, в ответ на свои слова (и об этом мы упоминали в главе 3), что «есть матери, ни разу в жизни пальцем не дотронувшиеся до своего ребенка, которые в своем поведении и на словах являются гораздо более агрессивными, иногда даже доходя до садизма, чем те, которые в сердцах могут шлепнуть сына или дочь по попе» (21), Дольто услышала в свой адрес упрек от одной журналистки (22), которая спросила ее: «Почему вы считаете, что детей можно бить?» Хотя Дольто везде и всюду говорила, что полностью исключает шлепки из воспитания, что она сама никогда не прибегала к этому методу, что все это свидетельствует о слабости родителей как воспитателей и т. д. Это непонимание со стороны ее аудитории и читателей является следствием злопыхательства, проявляемого многими критиками учения Дольто. По ее мнению, цель власти заключается в «проецировании на себя, в присвоении отцовской инстанции», то есть источника мощных внушающих воздействий, ведь присвоить означает сделать ее своей, внутренне необходимой. И предстоит добиться от ребенка такого состояния, чтобы он научился «повиноваться самому себе» (23), чтобы он интегрировал смысл запретов, добровольно и сознательно применяя их к себе. И как мы увидим далее, Дольто называет это «примерить на себя роль отца». А примерка на себя роли матери заключается в обеспечении собственных нужд и жизненных потребностей (накормить себя, самостоятельно одеться, лечь спать, умыться и т. д.). Таким образом, воспроизведение роли родителей является для ребенка возможностью хорошо себя вести и действовать в соответствии с усвоенными и интегрированными правилами поведения.
От изъянов в воспитании к садизму
О некоторых ошибках, допускаемых родителями
В своих выступлениях перед аудиторией и в своих книгах Дольто постоянно возвращалась к нескольким центральным, по ее мнению, темам, и прежде всего к инцесту (1), понимаемому ею в самом широком смысле слова, который может проявляться в самых разных формах, называемых в наши дни инцестуальными. Она также много раз упоминала о недопустимости проявления чрезмерной эмоциональности по отношению к ребенку, отрицающей его личность, о дрессуре с целью приучения его сдерживать функции выделения и проситься на горшок. А относительно места, занимаемого ребенком, Дольто говорила, что двух моментов следует избегать: воспринимать ребенка как маленького бога и практиковать вседозволенность в воспитании. Роль же родителей должна сводиться к тому, чтобы оставаться самими собой, не концентрировать все свои интересы на ребенке (особенно это касается матери), не отстранять отца от воспитания и тем более не выражать ему открыто свое неодобрение. Но все эти требования легко объяснимы, в чем мы убедимся впоследствии. И никто не сможет возразить ей, когда она, например, говорит матери: «Воспитывая мальчиков, прислушайтесь к вашему мужу и попросите его больше времени уделять детям» (2).
К тому же свои рекомендации Дольто рассматривает сквозь призму психоанализа. Так, она выразила неодобрение тем, как две женщины, не понимая, насколько важно для ребенка мужское начало, в одиночестве воспитывают мальчика, формируя из него женственного мужчину, и сразу же дополнила свое замечание следующими словами: «Из каждой ситуации можно найти выход, и все это не означает, что люди не обретут счастья» (3).
Короче говоря, ее деятельность сводилась к обоснованию необходимости профилактики психического здоровья и одновременному лечению страждущих пациентов, которым она оказывала помощь как психоаналитик, а ее опыт позволял ей со всей резкостью выносить оценки и суждения, которые могли кому-то показаться бестактными.
Нагота, нудизм, натуризм
Дольто так жестко критиковала родителей, не стесняющихся своей наготы перед детьми, что они с не меньшим рвением стали отстаивать свое право на свободу и естественность. Дольто им возражала, что «их нагота травмирует ребенка» (4). И самое плохое заключалось в том, что взрослые воспринимали свое право на нудизм как религию, полностью отрицавшую целомудрие ребенка, особенно когда тот вступал в пору половой зрелости, в результате родители переоценивались ребенком и казались ему «самыми лучшими», «самыми большими, прекрасными», а следовательно, недостижимыми существами. И даже если маленький ребенок не воспринимает половые органы как таковые, он воспринимает «разницу в их размерах» (5), которая также кажется ему недостижимой. Но все вышесказанное касается лишь родителей и не относится к взрослым на нудистском пляже, нагота которых совершенно не смущает ребенка.
Несколько позже, по достижении ребенком пяти-, шестилетнего возраста, родители, наоборот, могут делать все, что захотят, при условии что они не будут вынуждать своих детей поступать точно так же, и всегда будут спрашивать их мнение. И таким образом, связь с инцестом прослеживается очень четко: именно в тот момент, когда ребенок начинает его осознавать, он, проживая в семье нудистов, попадает «в ловушку инцеста-слияния, инцеста-симбиоза первых месяцев жизни, архаического и не выражаемого словами» (6). Уважение к ребенку подразумевает и требование закрывать двери ванной комнаты, когда родители принимают душ, не включаться в его игру, когда он после пяти лет утверждает, что якобы не способен самостоятельно вымыться. Короче говоря, все свои требования Дольто резюмирует уже известной нам формулировкой: родители должны себя вести по отношению к ребенку как к гостю.
Аффективный каннибализм
Объятия, поцелуи, бурные проявления чувств, не сопровождающиеся словами, также не поощряются Дольто, особенно если они идут вразрез с желаниями ребенка. Она категорически возражает против поцелуев ребенка в губы под предлогом, что родители делают точно так же. И она уточняет при этом, что ребенок должен осознавать, что он пока не имеет права делать всего того, что делают его родители. Короче говоря, ребенок должен быть ребенком, а его родители – всегда оставаться взрослыми людьми (7).
И эта сдержанность, основанная на здравом смысле, должна начинаться с пеленок, с первых дней жизни ребенка, и не следует его ласкать, когда он сосет грудь, а плачущий ребенок нуждается не столько в нежности, сколько в утешении словами. И не следует осыпать его поцелуями после долгого отсутствия или когда он на что-то обиделся и дуется, нужно просто оставить его в покое и подождать, пока он не обретет своего нормального состояния. И нужно понимать, что до трехлетнего возраста ребенок вообще плохо воспринимает все эти объятия и нежности, которые может интерпретировать на этой стадии своего развития как каннибализм. И тем более не стоит целовать ребенка после сиюминутной размолвки, поскольку он в большей степени нуждается в объяснениях.
Эксцессы
Заласканные, зацелованные дети имеют склонность приставать с нежностями к другим детям, особенно когда они еще не умеют говорить, поскольку телесный контакт заменяет им слова, дает разъяснения Дольто по поводу полуторагодовалого малыша, которого ей привели на прием. Родительские эксцессы свойственны в большей степени матерям, которые вынуждены отдавать ребенка в ясли. Ощущая чувство вины и одновременно счастья от встречи с ребенком в конце дня, они часто набрасываются на него, покрывая поцелуями.
Хотя ребенок в этом возрасте не способен сразу же узнать свою мать, он должен сначала услышать ее голос, почувствовать ее. Таким образом, она должна заговорить с ним. Но в нашем обществе не принято разговаривать с детьми, особенно у тех взрослых, которые считают, что ребенок слишком мал, чтобы что-то понимать. И Дольто в продолжение своей мысли утверждает, что, набрасываясь на маленького ребенка с нежностями, родители тем самым дают ему понять, что «любовь – это агрессия» (8), что и вызывает в нем агрессивность, как только он начинает ходить. Некоторые родители, вняв ее словам, бросились в другую крайность, решив, что вообще не должны ласкать и целовать своих детей.
Дольто, убеждая их в своей правоте, говорит, что малыш, который провел в яслях целый день, где его кормили и где за ним ухаживали незнакомые люди, приобрел опыт прожитого, отличный от материнского. И когда мать, которую он не в состоянии сразу же узнать, бурно выражает свою радость, заключая его в объятия, ему кажется, что «его готовы задушить, хотя бы и в объятиях, но все же задушить» (9). Несколько позже, в шесть-восемь лет, в момент развития Эдипова комплекса, все эти ласки могут принять сексуальный характер. И Дольто, как всегда, советует больше общаться с ребенком, разговаривать с ним, давать ему возможность высказать свои желания, свою любовь, не сопровождая все это телесными контактами. Так как известно, что уже с самого раннего возраста ребенок, вне зависимости от того, мальчик это или девочка, может взять на вооружение такое качество, как соблазнение по отношению к родителю противоположного пола, понимая на уровне подсознания, является ли тот его сообщником или нет.
Отношение к кровати
Отношение к кровати, будь то супружеское ложе или детская кроватка, логически вытекает из концепции Дольто. Каждый ребенок, по ее мнению, должен иметь собственную кровать, и она категорически возражает против того, чтобы «даже однополых детей разного возраста или близнецов» укладывали спать вместе» (10). Но запрет на посещение родительской кровати, на которую дети не имеют никакого права, о чем они очень хорошо знают, должен выполняться неукоснительно, за исключением тех случаев, когда вся семья решит в воскресное утро позавтракать вместе в постели (11). И если телесный контакт между матерью и младенцем является жизненно необходимым для него, то в любом случае должен наступить момент, когда этому наступит конец. И отнятие от груди Дольто понимает в самом широком смысле этого выражения. Ее требования еще более ужесточаются, когда речь идет об отношениях матери с сыном. Никогда, сколько бы ему ни было лет, мальчик не должен оказываться в материнской постели, либо замещая временно отсутствующего отца, либо, что еще хуже, символически замещая своей матери мужа. И в этом случае идет речь о настоящем извращении в воспитании под предлогом того, что у ребенка проблемы со сном (12).
А что касается родительской спальни, то она вписывается в те же этические нормы. И совершенно очевидно, что очень вредно для ребенка присутствовать при сексуальных отношениях родителей, и абсолютно недопустимо, если собственные родители попросят его об этом, на что Дольто указала одному отцу, который хотел, чтобы «его ребенок все узнал и все увидел собственными глазами» (13). Хотя наименьшее, что он должен был сделать, это закрыть дверь при занятии сексом. Хорошо бы также удалить, насколько это возможно, комнату ребенка от спальни родителей, так как их близкое расположение иногда служит предлогом для жены в отказе в любви мужу. И в заключение темы запрета на инцест следует добавить, что говорить об этом с ребенком следует открыто и без всякого смущения. Причем было бы лучше, чтобы с мальчиком беседовал мужчина, который, объяснив ему, что такое сексуальность, добавил бы, что сексом нельзя заниматься без любви и уважения и что сексуальные отношения недопустимы с любой женщиной из собственной семьи, будь то сестра или мать, поскольку это «главный закон всех человеческих существ» (14).
Привязанность и ласки
Дольто упрекала некоторых матерей в их чрезмерной привязанности к сыновьям, превращавших эту чрезмерную привязанность – в чем мы убедимся в дальнейшем – в фактор формирования гомосексуальной ориентации у ребенка. Но ее упрек относится ко всем родителям, которые не должны «портить своих детей во имя любви» (15) и которые, прибегая к шантажу, не видят ничего предосудительного в том, чтобы сказать ребенку: «Если ты этого не сделаешь, я не буду тебя больше любить» (16). И Дольто даже решилась на то, чтобы посоветовать родителям сказать ребенку, бабушка которого приняла в штыки тот факт, что они не разрешили ей больше брать его с собой в постель: «Тебе повезло, что бабушка тебя больше не любит, потому что лучше бы она тебя ненавидела, чем так любила» (17). Ребенок для Дольто – это не котенок, и он ощущает все прикосновения в их чувственном значении. Хотя слишком много родителей, продолжает она, «забавляются со своими детьми, играют на их чувствах» (18), вызывая в них иногда очень сильный сексуальный ажиотаж» (19), когда берут их с собой в постель или целуются в их присутствии. И семейная пара, будучи застигнутой в любовном соитии, превращает тем самым ребенка в эмоциональное дополнение взрослого, который не понимает, что ребенок играет сексуальную роль в его жизни (20), даже если она проявляется исключительно на уровне эмоций.
Место ребенка, место родителей
Отношения в семейной паре являются главными в воспитании ребенка. И в этом вопросе, как и во многих других, Дольто была верна Фрейду и Лакану, который определял Эдипов комплекс местом отца в дискурсе[25] матери. Присутствует ли отец реально или нет, но этот треугольник необходим каждому ребенку. Так, Дольто жестко критикует матерей, «которые не прислушиваются к мнению отца» или, что еще хуже, замещают ребенком место отца в супружеской постели, когда этот последний отсутствует. Она критикует и тех из них, кто сразу же после рождения до такой степени сосредотачивает все свои интересы на ребенке, что пренебрегает супружескими обязанностями. А матери, которые после развода делают все возможное, чтобы обесценить отца в глазах ребенка, также не находят у нее поддержки и понимания. Именно мать обязана предоставить отцу место в семье и дать ему возможность сыграть свою роль в воспитании ребенка, вводя его словесно в жизнь малыша сразу же после рождения, о чем мы уже говорили.
И по правилам симметрии ребенок не должен себя чувствовать ни заброшенным, ни возносимым до небес. И если не следует кричать на младенца, то и рожать ребенка ради удовольствия его братьев и сестер также не стоит. Дольто также возражает против того, чтобы дети становились крестными отцами и матерями для новорожденного. И если нельзя ребенку всего позволять, то и не следует насмехаться над ним, подчеркивать его эмоции и переживания. Короче говоря, пусть временно, до отъема от груди, он займет в семье главное место, место короля, но свержение с трона не должно заставлять себя ждать и должно осуществиться сразу же, как только ребенок обретет относительную самостоятельность, чтобы он смог развиваться как уникальная личность, занимающая по праву причитающееся ей место. По мнению Дольто, в течение первых месяцев жизни ребенок-король, перед которым все готовы преклоняться, имеет право на такое огромное внимание по отношению к себе, поскольку он требует удовлетворения своих жизненных потребностей, в противном случае он бы просто не выжил. А Винникотт считает, что младенец, который становится смыслом жизни матери до момента благотворного отделения от нее под влиянием отца, на пути своего эмоционального развития не встретит никаких преград.
Ошибки, допускаемые в воспитании
Воспитывать ребенка значит следовать всем этим принципам. И требование лечь спать в определенное время не является необходимостью, равно как и несоблюдение этого требования не является проявлением вседозволенности. Нужно просто отправить ребенка в его комнату, и пусть он сам решит, ложиться ему спать или нет. Что касается обучения чистоте, то Дольто формально подходила к этому вопросу, опираясь на данные физиологического развития ребенка. Развитие нервных связей спинного мозга продолжается после рождения, и нельзя от ребенка требовать соблюдения ночной гигиены до двухлетнего возраста (Дольто даже отодвигает этот порог до четырех-пяти лет). Что же касается анального сфинктера, то его контроль становится возможным к двум годам, и есть хороший способ понять, научился ли ребенок сдерживать эту функцию: нужно просто посмотреть, может ли он подняться и спуститься по небольшой лестнице.
Те же самые рекомендации мы встречаем в 1962-м у другого психоаналитика, Бруно Беттельхейма: «Я категорически против того, чтобы приучать ребенка к чистоте, потому что я хочу, чтобы ребенок на собственном опыте понял, что хорошо, а что плохо», а не вследствие принудительной выработки условного рефлекса» (21). И мало сказать, что Дольто настаивала на том, чтобы покончить с дрессурой сфинктеров, практикуемой матерями. Она обвиняла их в лени, в нежелании стирать, в стремлении преждевременно приучить ребенка к чистоте ради собственного комфорта и тщеславия. Но в любом случае, как нам кажется, удалось сформировать одно поколение родителей, усвоивших уроки Дольто и других психоаналитиков и понимающих, что нельзя сажать детей на горшок до того, как они еще не произнесут первого слова и не начнут ходить. И, по мнению Дольто и Беттельхейма, насильственное приучение ребенка к чистоте, проявляющееся в его дрессуре, является самой большой ошибкой, которую только можно совершить. Хотя и в наши дни раннее обучение чистоте в духе Павлова с его рефлексами продолжает набирать обороты в США, а значит, скоро примется покорять Европу.
Что же касается насильственного кормления ребенка, то оно также неприемлемо, за исключением тех случаев, когда ребенок должен доесть все, что сам положил себе на тарелку. И Дольто в этом отношении придерживается рекомендаций педиатров, которые те дают не только матерям анорексичных детей, но и вообще всем родителям с целью предупреждения анорексии.
Пороки воспитания
Все эти ошибки в воспитании могут быть исправлены, и внимательные матери прислушиваются к вышеперечисленным советам. Впрочем, наше общество не стоит на месте в области воспитания и продолжает развиваться, чему весьма способствовала Дольто.
Не без ее влияния исчезли некоторые предрассудки, например, демонизация мастурбации, характерная для начала прошлого века, или еще совсем недавние ограничения, связанные с кормлением грудью. Хотя есть и другие ошибки, не столь часто встречающиеся, которые также требуют внимания и обсуждения с родителями и которые Дольто квалифицирует как пороки или извращения, даже если в отдельных случаях она пытается смягчить этот термин, говоря, что «порок воспитания – это все то, что мешает росту и развитию ребенка». Например, попытка «заткнуть рот плачущему младенцу грудью» (22) или стремление привить ребенку умение держать себя в руках, «когда он еще к этому не готов» (23). Впрочем, есть и другие формы родительского поведения, вполне заслуживающие того, чтобы называться порочными. Так, одна мать пообещала ребенку порку «в назидание за еще не совершенные проступки на сегодняшний вечер» (24), а другая отказывает ребенку в том, что он больше всего любит, чтобы, по ее словам… не угасло его желание! А третья буквально преследует ребенка, следит за ним, требует, чтобы он исправил ошибки в домашней работе, в то время как он торопится и боится опоздать в школу, короче говоря, не мать, а надзирательница, которая не перестает удивляться, почему ее восьмилетний сын говорит о самоубийстве (25).
И отцы также не отстают от матерей, и «некоторые из них сажают детей на колени, когда ведут машину, заставляя их «управлять транспортным средством», что совершенно недопустимо» (26), утверждает Дольто. Причем это не игра в шоферов наподобие той, в которую играют мальчики, когда садятся на место водителей и голосом изображают звук работающего мотора, повторяя «врум, врум», а иллюзия власти. «И тех же мальчишек, но уже в возрасте одиннадцати-двенадцати лет, когда они уже в принципе умеют водить машину, сажают за руль, хотя закон это запрещает. И тогда отец предстает как существо высшего порядка, как человек вне закона или как некто, кому закон не писан и кто сам по себе является законом».
Если родители смогут избавиться от всех этих ошибок, а еще лучше избежать их, они смогут пойти вместе с ребенком по пути его эволюции, исключая, разумеется, вседозволенность, не скрывая от него истин, которые его непосредственно касаются, и уважая его личность. И родители также обязаны держаться с достоинством, и мать, например, не должна жаловаться на отца, заявлять, что выбилась из сил, осуждать своего бывшего мужа в случае развода и должна уметь признавать свою неправоту, но не говоря об этом открыто, а лишь намекая ребенку, что «допустила небольшую оплошность» (27).
Закон и школа
Установление различий
По мнению Дольто, любое обучение осуществляется через постижение законов и основано на них. И их главные понятия должны быть заложены в семье, уже начиная с самого раннего возраста, а в школе, в этом микрообществе, к ним вернутся еще раз, консолидируя и углубляя понимание закона. И в этом отношении родители и школа должны действовать сообща. «Детский сад – это расширение семьи кверху, в то время как начальная школа – это углубление семьи вниз» (1), – заявлял умудренный опытом Винникотт. И Дольто, в свою очередь, также находилась в поисках преемственности и взаимодополняющего влияния между разными периодами и местами воспитания раннего детства. Обучать ребенка – это значит придавать смысл всему тому, что его окружает, что он чувствует, это значит упорядочить хаос, и все это осуществляется посредством дифференциации, установления различий. И как мы уже видели, на первом этапе речь идет о дифференциации потребностей и желаний, далее об отделении желаний родителей от желаний детей, об отличии одного ребенка от другого, поэтому их нельзя характеризовать одними и теми же словами, и, разумеется, о различии ролей, стилей поведения, поколений в семье. Все это представляет собой широкое поле деятельности, позволяющее избавиться от порочных методов воспитания, лежащих в основе многих отклонений в поведении детей.
Именно под этим углом зрения Дольто так резко критикует появление так называемого «унисексуального поведения», то есть не имеющего половых различий, среднего между мужским и женским. И она глубоко сожалеет, что «этот принцип, передающийся из уст в уста, получил такое широкое распространение и что мать с отцом, параллельно воспитывая ребенка, ведут себя одинаково по отношению к нему. Это отклонение от нормы, извращение, и я думаю, что этот «принцип» является следствием моды «унисекс» на одежду и прически» (2). Но не следует заблуждаться, полагая, что разоблачаемые Дольто методы глубоко проникли в сознание общества, хотя она тем не менее советует семейной паре в полном единодушии противодействовать им в защиту интересов ребенка. Речь идет о критике тенденции униформизации ролей, когда мать и отец утрачивают присущие им половые различия в поведении.
Хотя инверсия ролей не вызывает столь явного беспокойства Дольто. Все в семье идет хорошо, когда в ней существуют две различные и взаимодополняющие роли. И даже если отцу свойственна некоторая женственность, а мать носит брюки, ребенок будет себя чувствовать в семье нормально, раз уж он имеет возможность идентифицировать себя с ярко выраженными моделями поведения, чтобы стать гармоничной личностью. И не имеет большого значения тот факт, что он называет мамой своего отца, поскольку в данном случае слово «мама» определяет не личность, а функцию, и папа, называемый мамой, обладает скорее всего характерными особенностями матери. И, по словам Дольто, у ребенка не возникает никаких двусмысленностей по поводу половой принадлежности, если он получает минимум информации по этому вопросу. И все это схоже с овладением основами закона, с которыми его знакомят мать, отец, а затем и школа. «И пусть каждая мать зарубит себе на носу, что без мужчины она никогда бы не стала матерью, а каждый мужчина отдает себе отчет в том, что, не будь женщины, он никогда бы не стал отцом» (3). И как остроумно отметил американский психолог Фитцью Додсон в своей книге, посвященной отцам: «Как бы совершенна ни была мать, она никогда не была маленьким мальчиком» (4).
Dura lex, sed lex (Закон суров, но это закон)
Закон суров, но это закон. Овладение его основами начинается дома и продолжается вне его стен, в обществе, в школе. Им регулируется как сексуальность каждого человека, так и вся совокупность взаимоотношений между людьми. По мнению Дольто, родители должны с самого раннего детства прививать ребенку основы законов, но именно школа должна внушить ребенку необходимость их исполнения. «Запрет на инцест является главным в сексуальном воспитании» (5). А чтобы обосновать этот запрет, чтобы придать ему смысл, нужно преподать ребенку «элементарные знания о взаимодополняемости полов, необходимой для воспроизводства человечества» (6). И только это даст ему возможность определить свое место в семье, осознать половую принадлежность, свою идентичность в стадии формирования, свой возрастной период и свою уникальность в классе среди сверстников.
Закон защищает, поскольку он носит запретительный характер, предоставляя тем самым доступ к регулируемой свободе. И однажды провозглашенный запрет на инцест «открывает перед каждым индивидуумом горизонты закона, лимитирующего сколь обольстительные, столь и губительные последствия неограниченной свободы и ничем не сдерживаемой экспансии чувств» (7).
Таким образом, полностью исключаются браки внутри семьи, будь то между отцом и дочерью, матерью и сыном, братом и сестрой и т. д. И вся цепочка этих запретов логично вытекает из запрета на инцест. И Дольто при случае прибегала к шутке, когда говорила, что «для того, чтобы обессмертить человека как биологический вид, придется также обессмертить бренные останки Эдипова комплекса» (8).
И без опоры на эти принципы воспитания ребенок остался бы «дикарем» вместо того, чтобы стать цивилизованным человеком, придерживающимся социальных норм и морали. И школа должна следовать тем же принципам. И Дольто весьма сожалела о том, что дома либо в школе «детям никогда не говорят (…) об этих естественных законах, которые определяют жизнь человека как биологического вида. И им ничего не известно о правах и обязанностях родителей, о законах, регламентирующих инстинкты и их проявление в обществе, они никогда не слышали о законах, запрещающих каннибализм, кражу, насилие, убийство, супружеские измены. И никто им не рассказывает о правах и обязанностях родителей по отношению к детям и об их собственных правах по отношению к самим себе и родителям» (9).
Настоящая жизнь начинается за пределами дома
Не бывает воспитания без отделения, любви без ненависти, связей без разрывов. И именно благодаря школе ребенок покидает материнское «лоно» и начинает выстраивать собственную идентичность. Он порывает с этой материнской плацентой, с родительским домом, в котором чувствовал себя защищенным, который был для него чем-то вроде второго чрева после чрева матери. И это – взаимное отделение ребенка от матери и матери от ребенка.
Детские комнаты, ясли, детские сады, няни, а затем и школа предоставляют ребенку возможность этого благотворного отделения, позволяющего освободиться и войти в жизнь общества (см. главы 8 и 9).
Впрочем, какими бы чуткими, понимающими и добрыми ни были родители, они всегда в глазах ребенка будут неправы, и каждый ребенок решит для себя, что проживет свою жизнь по-другому и гораздо лучше. И это только к лучшему!
А Фрейд вообще говорил, что несовершенство свойственно всем родителям. Короче говоря, все подталкивает ребенка к тому, чтобы он покинул гнездо: родительская некомпетентность, неутоленное любопытство и интерес к окружающему миру, запрет на инцест, стремление к самостоятельности. И Дольто даже предоставляла родителям «право быть пристрастными, право на несправедливость». «Я несправедлив и таким буду всегда» (10) – имеют ли родители право это утверждать при всем том, что стараются проявлять свою пристрастность как можно реже?
Дольто не уставала повторять, насколько важно для родителей вновь и вновь определять ребенку рамки его теперешнего положения, уточняя, что для него возможно сейчас, что следует отложить «на потом» и что для него абсолютно недопустимо. А ребенку она говорила: «Когда ты вырастешь, ты будешь делать все, что захочешь. Но в данный момент ты пока еще не можешь иметь жену (если это мальчик) или мужа (если это девочка). Тебе хочется быть большим и поступать, как взрослые. И может быть, как и многие другие мальчики, ты хочешь жениться на своей матери (или выйти замуж за своего отца). Это совершенно исключено. Такова жизнь!» (11)
Семья, школа, закон
Цель школы (детского сада) – познакомить детей с законом и внушить им мысль о необходимости его исполнения, углубляя знания, полученные в семье в течение первых двух или трех лет. И Дольто приводит в пример случай с одной матерью, которая возмутилась поведением учительницы, наказавшей ее сына за то, что он нарушил правила поведения во время перемены и тайком принес в школу игрушки (маленькие машинки). Будучи преисполненной чувством уважения к закону, Дольто сказала ей: «Он рассчитывал, что с помощью машинок произведет впечатление на своих одноклассников и одноклассниц. Но школьными правилами это запрещается, и точка. Это закон, а закон, как известно, суров» (12).
Зло принимает все большие размеры, когда родители систематически обвиняют учителя в неправоте. Все это причиняет большой вред ребенку, который с выгодой для себя учится сталкивать между собой взрослых, расчищая тем самым путь девиантному (т. е. отклоняющемуся от норм) поведению. Дольто задается вопросом, почему cole matеrnelle (т. е. «детский сад», букв. «материнская школа») называют «материнской», «ведь воспитательница воплощает мужской образ. Да, она, как мать, ухаживает за детьми, но она и запрещает, как отец» (13). Это железная рука отца в велюровой перчатке матери. И эта метафора как нельзя лучше подходит к школе, которая является воплощением закона для ребенка.
Дом и школа – два взаимодополняющих места, где протекает жизнь ребенка, и они оба одинаково важны для его формирования, и родителям предстоит осознать это, и смириться с собственной обособленностью от школы, и перестать забрасывать вопросами своего ученика по окончании уроков. Ведь это напрасный труд, потому что «дети не будут говорить дома о школе, а в школе о доме, в любом случае они не будут этого делать по просьбе кого бы то ни было» (14).
Школа – это место социализации, приобретения знаний и важное дополнение к воспитательному процессу, и иногда она может представлять собой выход из тупиковой ситуации. «В случае плохих взаимоотношений дома нет ничего лучше отделения от родных». И начиная с трех лет, лучшим решением, по мнению Дольто, является детский сад. Почему с трех лет? Потому что в этом возрасте начинается первый этап формирования автономии относительно физиологических нужд, но это не относится к эмоциональной сфере. Хотя в другом месте Дольто утверждает, что лучший возраст для отделения – это двадцать месяцев или шесть лет, и в каждом из этих двух случаев нужно отдавать себе отчет в том, на каком из этапов развития находится ребенок.
Отметим также, что Дольто довольно часто приходилось выступать перед теле– или радиоаудиторией, на конференциях и т. д., и стиль ее выступлений, впоследствии зафиксированных письменно, мог показаться спонтанным, недостаточно проработанным, и поэтому их не всегда можно воспринимать как окончательные теоретические труды. А некоторые ответы на вопросы аудитории касались конкретных случаев, поэтому их также нельзя воспринимать как инструмент к действию, и они скорее прокладывают пути к размышлению. И каждому, кто читал и перечитывал ее книги, Дольто советовала не забывать о здравом смысле и всегда отдавать себе отчет в том, что между ее высказываниями по одним и тем же проблемам пролегла целая вечность – от двадцати до тридцати лет.
Возвращаясь к мыслям о школе (включая и детский сад), которая должна служить подспорьем для родителей в устранении допущенных ими ошибок, хотелось бы упомянуть о том, что эти же идеи развивал и Винникотт. И детский сад, по его мнению, должен «создавать для ребенка в течение нескольких часов в день атмосферу эмоциональной свободы, отличную от домашней напряженности, (…) являя собой пространство для его личностного развития» (15). Впрочем, когда подростки умудряются создать дома невыносимые условия для существования, Дольто предусматривает для них годовое «лингвистическое» пребывание, например, в Англии или любой другой стране. А проживание в интернате, по ее словам, не следует рассматривать в качестве наказания. Это здравое и позитивное решение, вызванное желанием пожить отдельно, чтобы снизить напряженность и накал конфликтов, а в результате как родители, так и дети, включая братьев и сестер, обретут каждый свое место в семье и восстановят привычный образ жизни.
Благотворное отделение
«Помочь детям значит научить их обходиться без нас. И ни в коем случае нельзя рассматривать ребенка в качестве инструмента для удовлетворения родительских желаний и тщеславия» (16), – писал в 1967-м Жорж Моко. И если его доводы и не произвели потрясения в обществе, то только лишь потому, что их в меньшей степени, чем идеи Дольто (утверждавшей то же самое на волнах радиостанций десятью годами позже), пропагандировали средства массовой информации. Отделение ребенка от родителей, если это обсуждается в семье, может быть настоящей находкой для решения проблем, связанных с воспитанием. Оно является ключевым моментом в приучении ребенка к самостоятельности, и каждый родитель не должен упускать это из вида. К этому вопросу мы еще вернемся в главах 8 и 9 при рассмотрении вопроса социализации ребенка. «Двадцать месяцев – это прекрасный возраст, чтобы начать отделение от матери… но нужно, чтобы ребенок постоянно ощущал, что в мыслях родител с ним. И не следует удивляться или слишком волноваться по поводу того, что он дуется, пусть он обижается, оставьте его в покое, не ругайте его; вам придется преодолеть и это испытание, раз уж вы решили, что отделение необходимо» (17).
Школа дает возможность ребенку сформировать и другие отношения, кроме тех, которые основаны на кровном родстве и эмоциональных связях. И она также дает возможность матери дистанцироваться от ребенка, особенно если его не отдавали в ясли, у него не было няни или он никогда не посещал «Мэзон Верт» (MaisonVerte, букв. «Зеленый Дом»), это детище Франсуазы Дольто, которому она отдавала все свои силы до последних дней жизни.
В этом заведении, напоминавшем крытый общественный сад, родители и дети всегда находили теплый прием и психоаналитическую поддержку. Это было некое пространство, способствовавшее социализации малыша особенно в тех случаях, когда взаимосвязь между детским учреждением и домом не функционировала либо в силу эмоциональной незрелости ребенка, либо в силу того, что родители никак не могли оторвать его от себя. И к этой проблеме мы еще вернемся в главе 9.
Школа, таким образом, предлагает ребенку новый мир со своими правилами, языком, открытиями, новыми формами отношений. В ней ребенок открывает для себя право на личную жизнь, на тайну.