Люди и куклы (сборник) Ливанов Василий
Нестеров. ЛПБ — это что же такое? Политическая безопасность, а буква «эл» впереди?
Кобулов. Тут — все буквы впереди (Кобулов выходит из кухни, на нем хозяйственный фартук, рукава засучены), и «Л», и «П», и «Б» — Лаврентий Павлович Берия, — вот ты на какой теперь службе. Когда-нибудь я тебе расскажу, почему этот ЛПБ мне дороже родного отца. Где же девочки?
Нестеров. Это тебе лучше знать, твои знакомые.
Кобулов. Эх, лук забыл положить! (Уходит.)
Нестеров остается. Грохочет гром, шум дождя.
Нестеров. Никак не могу привыкнуть к этому генеральскому блиндажу. Из одесского полуподвала — в самый центр столицы!
Голос Кобулова. ЛПБ! (Страшный грохот посуды.)
Кобулов (выходит). Смотри, какую супницу разбил, идиот.
Нестеров. А посуда казенная?
Кобулов. Что ты заладил: казенная, казенная… Здесь все твое! А за супницу не беспокойся, я тебе такую подарю — настоящий Майсон, трофейный, из личной посуды Геринга.
Нестеров. Да ну, не надо Геринга…
Кобулов. Почему не надо? Он, конечно, людоед был, но в посуде понимал. Не отказывайся, Гоша, у меня их штук тридцать… А-а-а! Мясо горит! (Убегает.)
Нестеров. Никогда не думал, что архивная работа такая тяжелая. Первые ночи никак заснуть не мог. Глаза закрою — строчки бегут, бегут… Знаешь, Богдан Захарович, я не уверен, что смогу принести пользу в этом деле. За неделю работы всего несколько знакомых по фронту фамилий — и никаких противоречий в документации… Может, я чего-то недопонимаю, ведь я боевой офицер, непривычное это для меня занятие…
Кобулов. А старушка тебе хорошо помогает?
Нестеров. Вера Викентьевна? Очень хорошо помогает. И чай заваривает замечательный. Я после него прямо оживаю.
Кобулов. Ты с ней не церемонься. Она в архивах сто лет работает, она даже и не человек уже, а архивная мышка. Безотказный винтик, как говорил товарищ Сталин. Ты Сталина любишь? (Грохот посуды.) Я тоже обожаю.
Нестеров. А этот немец тоже ваш безотказный винтик?
Кобулов (входит с дымящимся блюдом). Зачем все время напоминаешь? Обиду держишь? Вот это не надо. Я тебя за волосы, между прочим, не хватал. (Ставит блюдо на стол.) Где девочки? Ты не забыл, что, когда девочки придут, я тебе не генерал-полковник, твой начальник, а инженер-нефтяник, Богдан Кобулов, твой бывший однополчанин.
Нестеров. ЛПБ.
Кобулов. О! С тобой можно работать.
Звонок в дверь.
(Нестерову.) Девочки! Иди открывай.
Нестеров. Почему я?
Кобулов. Я фартук должен снять? Ну что я, твоя домработница?
Звонок. Кобулов скрывается на кухню, Нестеров идет, открывает дверь. На пороге стоят мокрые Зоя и Анита с гитарой.
Зоя. Мы, наверное, ошиблись квартирой, извините.
Голос Кобулова. Зоечка, козочка моя, ты никогда не ошибаешься! (Выходя из кухни.) В День Победы не можешь не опоздать!
Зоя. А ты не назначай мне свидания каждый раз в новом месте.
Кобулов. Что делать, бездомная жизнь командировочного инженера. Какие вы красивые, когда мокрые! Сейчас мы с моим другом вас высушим и согреем. Знакомьтесь: Гоша, Зоя.
Анита. Анита.
Зоя. Богдыханчик, закрой окно, мы простудимся.
Кобулов. Я этого не допущу. Снимай скорей платье, все снимай…
Зоя. Ты с ума сошел…
Кобулов. Я давно с ума сошел, как только тебя встретил. Что ты боишься, тебя что, изнасилуют здесь?
Анита. А нам во что переодеться?
Кобулов (Нестерову). Вот это разумный товарищ. Конечно, найдем. (Стягивает с себя свитер, дает Зое.) Давай все, что есть, халат-шмалат…
Нестеров. Посмотрите там, в шкафу в комнате. Может, что-нибудь подойдет.
Девушки уходят, гитара Аниты остается на стуле.
Кобулов. Слушай, какая подруга у Зои! Первый раз вижу, тебе нравится?
Нестеров (трогает струны гитары). Сон мой московский продолжается…
Кобулов. Что, у тебя тоже любовь с первого взгляда?
Нестеров. Не в этом дело…
Кобулов. Что случилось?
Нестеров. Пока все в порядке.
Кобулов (пробуя из блюда). Остывают хинкали! Девочки, что так долго, вам помочь? (Подходит к двери.) Ку-ку! Вы что, спать легли? Почему без меня?
После некоторой паузы дверь открывается, и девушки выходят. На Зое наброшен мундир с наградами Нестерова, на ногах туфли на высоких каблуках. Анита в свитере Кобулова и замотана клетчатым пледом.
Зоя. Смирно!
Кобулов вытягивается в струну.
Я же вчера в «Огоньке» ваш портрет видела, а в жизни не узнала.
Кобулов. Правда, в жизни он еще лучше?
Анита. Лучше не бывает.
Кобулов. О, Зоя, по-моему, мы скоро здесь будем лишние! А пока прошу всех к столу.
Все рассаживаются за столом.
Зоя. Ну, какой аромат! Мы с Аниткой голодные, как волчицы.
Нестеров. Сейчас покормим вас.
Кобулов …напоим, рассмешим и спать уложим!
Зоя. У тебя, Богдыханчик, какой-то спальный репертуар…
Кобулов. Это потому, что мы с Гошей как во сне живем. Правда, Гоша?
Нестеров (глядя на Аниту). Что? Правда…
Зоя. Анита, я забыла рассказать: у нас одну девочку с параллельного потока вызвали в деканат, а там вместе с деканом сидел майор МВД и с ним какой-то дядька в штатском, и этот майор спрашивает: «Вы не хотите помочь МВД?..»
Кобулов. Зоечка, козочка моя! Зачем такие ужасы рассказываешь? (Встает с бокалам.) Дорогие женщины, девушки, друзья мои! Старики говорят: победителей не судят. Так, прошу, не осуждайте нас в День нашей Победы. Пусть это и ваша Победа. Мы с Гошей победили врагов, а вы победили нас, так выпьем за общую победу во всех смыслах жизни — ура!
Анита. И за здоровье нашего дорогого хозяина!
Кобулов. До дна, до дна! Если бы вы знали Гошу так, как я его знаю, вы бы влюбились в него, как безумные. Он мне жизнь спас! Что ты на меня смотришь? Скромный — сиди молчи, я буду рассказывать. Было много случаев, я один только расскажу. Получаем задание — осуществить диверсию в тылу врага. Летим ночью. Видим, внизу костер, наши дают ориентир. Прыгаем. Я первый, парашют раскрылся, иду на приземление… Вдруг — страшный удар — теряю сознание. Потом — не знаю, сколько времени прошло, — открываю глаза: Гоша меня обнял и шепчет прямо в ухо: «Держись, Богдан, ты ведь джигит». Я спрашиваю: «Где мы?» И представляете, мы летим под одним парашютом, двое! Я говорю: «Что случилось?» А Гоша говорит спокойно: «Извини, Богдан, у меня парашют не раскрылся…» Хорошо, за дерево зацепились, а то бы все ноги переломали.
Нестеров. Да…
Зоя. Что-то я не поняла, Богдыханчик, кто же из вас кого спас?
Кобулов. Какая разница? Оба живы остались. Сегодня я его, завтра он меня спас. Еще был один случай…
Нестеров. Да ладно, хватит случаев. За вас, девушки. (Пьют.)
Зоя. Ой, вкусно как! Богдыханчик, ты гений!
Кобулов. Гений умер. Великий гений. А я какой гений? Обыкновенный, уже не слишком молодой мужчина. Что такое?.. День Победы, а такие нахлынули грустные воспоминания… (Берет гитару, неумело извлекает из нее звуки, поет.) «Деньги советские толстыми пачками с полки смотрели на нас…» Жаль, не умею.
Нестеров (Аните). Можно?
Анита. Можно.
Нестеров берет гитару, настраивает, не спуская глаз с Аниты, думает минуту, проигрывает вначале вступление «Офицерского вальса» и поет.
Нестеров.
- …Хоть я с вами совсем не знаком
- И далеко отсюда мой дом,
- Но мне кажется — снова,
- Возле дома родного…
Анита тоже смотрит на Нестерова, Зойка подпевает, Кобулов сидит неподвижно. Вдруг Анита поднимается, берет у Нестерова гитару и как бы в ответ поет Нестерову что-то по-испански, лирическое и явно про любовь. Когда Анита заканчивает, Нестеров, как эстафету, в свою очередь берет у нее гитару и, словно перечеркивая грусть, исполняет лихую цыганскую плясовую. В ответ на это Анита, схватив гитару, вскакивает на стул. Зойка очень оживляется.
Зоя. Аня, Лорку, Лорку! Мою любимую! Богдыханчик! Сейчас мы тебя оживим!
Анита на стуле отбивает чечетку, потом, подстукивая себе каблучком, начинает петь.
Анита.
- …Тому, кто слывет мужчиной,
- нескромничать не пристало.
- И я повторять не стану
- слова, что она шептала.
- В песчинках и поцелуях
- она ушла на рассвете.
- Кинжалы трефовых лилий
- вдогонку рубили ветер…
Кобулов неожиданно срывается с места и начинает яростно отплясывать вокруг стола лезгинку.
Зоя. А я русскую спляшу — и будет полный интернационал!
Пляшет. Нестеров протягивает руки, чтобы помочь Аните сойти со стула. В это время за окнами — оглушительный залп, и комната озаряется отблеском фейерверка.
Анита. Салют, ура!
Выбегает на балкон, Нестеров за ней, в комнате остаются Зойка и Кобулов. Кобулов пытается поцеловать Зою.
Зоя (увиливая). Богдыханчик, Богдыханчик, без рук! Ты мне еще даже не объяснялся.
Кобулов. Зоя, выходи за меня замуж!
Зоя. Это предложение, а не объяснение.
Кобулов. Обожаю, клянусь!
Зоя. Для влюбленного ты слишком решительный.
Кобулов. А у тебя много таких влюбленных, как я?
Зоя. Ну, много не много… А кое-какие жертвы имеются.
Кобулов. Жертвы? Какие жертвы?
Зоя. Ты не поверишь, скажешь, я хвастунья.
Кобулов. Поверю, уже верю, уже ревную.
Зоя. Ревновать пока нечего. Просто, понимаешь, иду я сегодня по улице Герцена, мимо университета, и вдруг замечаю, что за мной едет большая черная машина. Медленно едет, близко так от тротуара. Я решила проверить — за мной все-таки или не за мной. Остановилась, будто афишу рассматриваю, и она остановилась, пошла быстрее — и она быстрее. Представляешь?
Кобулов. Ну?
Зоя. Ой, Богдыханчик, ты правда ревнуешь, у тебя даже губы побелели. Да ничего особенного, честное слово. Я когда до Никитских дошла, из машины какой-то белобрысый мужик… Очень вежливый, назвал меня по имени-отчеству — откуда он знает — и дал записочку с номером телефона…
Кобулов. Покажи записку.
Зоя (роется в сумочке). Если я ее не выкинула… Вот! (Дает Кобулову записку.) Сказал, что моего звонка очень-очень будет ждать один большой человек. Может, врет, но машина правда была очень большая.
Кобулов. Когда он велел позвонить?
Зоя. Почему велел? Просил… в десять часов, сегодня. Богдыханчик, что с тобой?!. Да я не собираюсь никуда звонить, ведь ты мне, кажется, уже сделал предложение?
Кобулов (посмотрев мельком на часы, идет к столу и наливает полный стакан вина). Зоя, ты со мной была откровенна, и я с тобой должен быть откровенным.
Зоя. Я вся внимание.
Кобулов. Извини, Зоя, я тебя обманывал, как последний подлец. Я женат, давно… У меня трое детей в Баку.
Зоя (подходя). Ты ее любишь?
Кобулов. Кого?
Зоя. Жену?
Кобулов (очень грустно). Обожаю.
Зоя. Тогда вот она тебе просила передать.
Зоя влепляет Кобулову пощечину, сбрасывает мундир и, прихватив свои вещи, убегает. Хлопает дверь. С балкона входит Анита.
Анита. Куда это Зойка побежала? Кобулов. За паспортом. Хочет за меня замуж выходить.
Анита устремляется вслед за Зойкой.
Кобулов. Куда? Анита. Вернусь.
Кобулов снова смотрит на часы и выпивает стакан до дна.
Нестеров (входит). А где Анита? Кобулов. Сиди, я сейчас догоню. (Быстро уходит.)
Нестеров один. Звонит телефон.
Нестеров (взяв трубку). Слушаю… Зою Серафимовну?.. Вы ошиблись номером, здесь таких нет. (Повесил трубку. Снова звонок) Да. Я же вам говорю… Ах, Зою! Есть, есть… то есть была, а теперь ушла. Вот только что. А кто спрашивает? Алло, алло!
Пожав плечами, кладет трубку. Проходит по комнате, выглядывает на балкон, возвращается, берет свой мундир, повисший на спинке стула. Уходит в другую комнату. Звонок в дверь. Нестеров проходит к двери, открывает. В дверях — Анита.
Анита. Я гитару забыла…
Смотрят друг на друга, потом Анита делает шаг вперед и, положив руки Нестерову на плечи, целует его в губы.
Конец второй картины.
Интермедия вторая
Навстречу друг другу идут Белобрысый в форме полковника МВД и Вера Викентьевна, аккуратная сухощавая старушка — архивная мышка.
Белобрысый (передает две папки). Информация 3 и 3-А. (Открывает и протягивает канцелярскую книгу.)
Вера Викентьевна со знанием дела расписывается в двух местах.
Ну, как успехи?
Вера Викентьевна. Докладываю: объект входит в тему. Начал проявлять интерес, задает вопросы, пока робкие.
Белобрысый. Ничего, после этого (стучит пальцем по папкам) осмелеет. Да, не разговаривайте с ним через стеллаж — портится качество записи.
Вера Викентьевна. Хорошо, товарищ Балдис.
Белобрысый. Вы не устаете? Может, вас подменить?
Вера Викентьевна. Как сочтете нужным, товарищ Балдис.
Балдис. Это шутка. Вы у нас, Вера Викентьевна, человек незаменимый.
Расходятся.
Картина третья
Угол комнаты в архиве. Стеллаж, стол, лампа. У стола Нестеров делает гимнастические упражнения. Входит Вера Викентьевна, кладет на стол обе папки.
Нестеров. Ой-ой-ой, укатают Егорку крутые горки.
Вера Викентьевна (смеется). Ничего, Егор Иванович, вы мужчина крепкий, молодой. А в этих папках, может, и найдется что-нибудь любопытное. Чайку свеженького пора?
Нестеров. Спасибо, самое время.
Вера Викентьевна берет со стола чайник и уходит за стеллаж. Нестеров открывает папку, ворошит документы, задумывается.
Вера Викентьевна, наверное, я все-таки и в самом деле чего-то недопонимаю. Вот смотрите: оперативные сводки повышенной секретности…
Вера Викентьевна. Подождите, я вас отсюда плохо слышу. (Выходит.) Что вы сказали?
Нестеров. Сводка повышенной секретности. Приезд на фронт члена Государственного комитета обороны. Прослежены все мелочи: пункты и время передвижения, контакты, темы бесед, даже смены настроений… подробное описание, что на завтрак ел, что на обед… что и сколько выпил за ужином… Понимаю, член Государственного комитета обороны — фигура историческая, слава богу, враги его не отравили, жив-здоров до сих пор. Но читать, что он тогда ел и пил, по-моему, просто глупо.
Вера Викентьевна. Пейте чай.
Нестеров. Чего же вы туда кладете?
Вера Викентьевна. Тут и жасмин, и липовый цвет… (Наливает Нестерову и себе.) Сама в отпуске собираю и сушу.
Нестеров. Очень вкусно. (Разворачивает сверток, раскладывает еду.) Угощайтесь.
Вера Викентьевна. О, у вас сегодня почти полный обед. (Пробует.) Рискну утверждать, что это не вы готовили.
Нестеров. Почему — не я?
Вера Викентьевна. Потому что я никогда в жизни не видела мужчину, у которого хватило бы терпения тушить мясо. Если он, конечно, не повар. И в ресторанах так не готовят, это (тщательно пробует) не наша привычная кухня… очень острая… не восточный, скорее, французский рецепт.
Нестеров (расплывается в довольной улыбке). Испанский.
Вера Викентьевна. Ваша жена готовила?
Нестеров. Нет, моя жена погибла в сорок третьем.
Вера Викентьевна. Простите, я не знала.
Нестеров. Ничего, ничего. Но вообще, вы знаете, такие странные в жизни происходят вещи… Со мной последнее время творится что-то невероятное. Знаете, вы угадали: это действительно готовила женщина. Но не это невероятно. А то, что эта женщина как две капли воды похожа на мою жену, только — испанка.
Вера Викентьевна. Действительно, невероятно. (Улыбаясь.) А как зовут вашу испанку — уж не Кармен ли?
Нестеров. Не верите? Я сам себе не верю. А зовут ее не Кармен — Анита.
Вера Викентьевна. Из республиканских детей?
Нестеров. В университете учится, филолог. Анита Санчес. Правда звучит красиво?
Вера Викентьевна. Конечно, очень красиво. И девушка красивая?
Нестеров. Очень.
Пауза. Едят.
Вера Викентьевна. Список продуктов члена ГКО и военного совета фронта читать, конечно, очень скучно. Но давайте попробуем преодолеть эту скуку вместе. (Убирает папки.) Если в дело группой наблюдения включены одновременно реестр продуктового рациона члена Государственного комитета и список того, что было у него на столе, — я бы сразу же сравнила эти два документа. Нестеров. Давайте.
Оба склоняются над папкой, Вера Викентьевна водит рукой по списку.
Совпадает, совпадает… тоже совпадает… А это откуда?
Вера Викентьевна. Что вы имеете в виду?
Нестеров. Вот. Второй день за ужином — напиток «Виски» английского производства. А в реестре, кроме водки, ничего не указано. Проглядели?
Вера Викентьевна. Исключено. Может быть, трофейное?
Нестеров. Исключено. Наши части вышли на рубеж за пять дней до этого, и в соприкосновение с немцами не входили. Я и без документов прекрасно помню обстановку. И союзников в частях не было, мы их до открытия второго фронта в глаза не видели.
Вера Викентьевна. Кто не видел, а кто, может, и видел.
Нестеров. Ага… Значит, из-за этой мелочи нужно заново теперь отрабатывать все контакты?
Вера Викентьевна. А вы — способный! Лаврентий Павлович вас правильно выбрал.
Нестеров. Ну, вы мои способности не преувеличивайте. Просто я один из немногих живых свидетелей этих событий. Начальник дивизионной разведки как-никак!
Вера Викентьевна. Тогда — счастливого улова.
Нестеров. Вы меня, как рыбака, напутствуете.
Вера Викентьевна достает с полки брошюру, открывает заложенную страничку.
Вера Викентьевна (читает). «…Я позволю себе сравнить работу агентурно-оперативной сети с сетью рыболова. Десять раз закинет он сеть — на одиннадцатый поймает щуку. И чем больше сеть и мельче клетка, тем больше улов. Этот принцип как принцип никем, нигде и ничем не опорочен».
Нестеров. Сталин?
Вера Викентьевна. ЛПБ.
Нестеров. Тоже здорово.
Вновь склоняется над папкой.
Конец третьей картины.
Интермедия третья
Момулов в белой черкеске и черном бешмете со знанием дела начищает маршальский штиблет. Появляется Кобулов.
Кобулов. Здравствуй, трудовая пчелка!
Момулов будто не слышит приветствия.
(Подходя.) Слушай, Джафар, я тебе деньги должен был сегодня вернуть. Извини, не получается… Но мамой клянусь, через неделю получишь все до копейки вместе с процентами. Договорились?
Протягивает Момулову руку. Момулов жмет ее медленно, с такой силой, что Кобулов складывается пополам.
Отпусти, ты с ума сошел! Больно!
Момулов убирает второй штиблет и уходит.
(Глядя вслед и поглаживая пальцы, тихо.) Говночист!.. (Уходит.)
Картина четвертая
Гостиная в доме Берии. Ковры и оружие на стенах, кальян, китайские фонарики и черная лаковая ширма с драконами. У зеркала в шелковом халате Берия. В руках у него пачка скрепленных листков. В глубине сцены — безмолвный Кобулов.
Берия (глядя в зеркало, гневно, сначала вполголоса). Как ты посмел… Как ты смог… Как тебе позволила твоя черная совесть… (Поворачивается к Кобулову, громко.) Как ты посмел предположить, неблагодарная свинья!.. Нет, что-то не то… (Задумывается, шепчет про себя.)
Кобулов. Может быть, так: как ты посмел обмануть мое доверие!
Берия. Доверие — это годится. (Громко.) Как ты посмел обмануть мое доверие, мерзавец, шпана, сопляк, — нет, слабо, слабо. Кобулов. Может быть: мудак? Нет, это не из моего лексикона. Собачий сын… Щенок… Щенок! Это классика. (Кричит.) Как ты посмел обмануть мое доверие, щенок!
Кобулов. Папа лучше, чем у Тарзана! (Хохочет.)
Берия. Папа, папа… Между прочим, по части папы. Что ты там за историю наплел своему новому закадычному дружку про нашу с тобой педагогическую поэму? Э? Момулов! (Входит Момулов.) Ты знаешь, как судьба свела нас с Богданом Захаровичем?
Момулов кивает.
Нет, ты не знаешь, Момулов, последнюю версию. Оказывается, маленький мальчик Богдаша Кобулов был беспризорником в Кутаиси и жил в паровозном котле.
Кобулов. Я не говорил, что в паровозном!
Берия. Не мешай. Когда этот чумазый цветок жизни сидел однажды в котле, совсем несчастный, мимо, на его счастье, проходил молодой добрый чекист Лаврентий Берия. Он увидел мальчика, заплакал…
Кобулов. Я не говорил, что заплакал!
Читать бесплатно другие книги:
