Хозяйка Англии Чедвик Элизабет

Глава 5

Крепость Уоллингфорд, Оксфордшир, октябрь 1126 года

Воды Темзы дрожали под холодным осенним дождем, а колеи наполнялись грязной водой, когда Бриан добрался до своей мощной крепости Уоллингфорд. Недавно пристроенная сторожевая башня стояла на высоком холме, утверждая могущество своего лорда, и ей вторили рвы, частоколы и стены, глянцевые от дождевой воды. Бриан отметил, что архитекторы и строители много успели сделать за лето, пока он находился при дворе. Говорили, что Уоллингфорд неуязвим, и Бриан почти готов был этому поверить.

Он отдал Соболя конюхам. Из дверей навстречу Бриану вышла его жена.

– Милорд. – Она присела в небрежном реверансе.

– Миледи.

Он заставил себя улыбнуться. На жене было повседневное платье с завернутыми рукавами; из-под засаленного вимпла выбивались седые космы; ее объемную грудь украшали волоски собачьей шерсти. Вокруг ее ног вертелась свора разномастных псов, так что любой, кто пытался сделать хоть шаг, рисковал споткнуться.

Бриан стиснул зубы. Ее загодя предупредили о его приезде, но по опыту он знал, что Мод никогда не интересовалась своим внешним видом и ей просто в голову не пришло переодеться. Однако, войдя в жилые помещения, Бриан увидел, что на покрытом тканью столе его ждет кувшин с вином, свежий хлеб и хороший сыр. Для умывания приготовлен большой сосуд с теплой водой, а рядом положено чистое одеяние на смену его дорожному наряду. Мод неплохо управляет хозяйством, но, когда дело касается ее самой, она не видит нужды обременять себя ничем сверх соображений практичности.

– Удивлена вашим приездом, – сказала она, когда Бриан наклонился, чтобы вымыть руки и лицо. Ее интонации были нейтральными. – Вы ведь навряд ли надолго задержитесь.

– Да, я всего на несколько дней, – ответил он, вытираясь. – Мне нужно вернуться ко двору в конце недели.

Его взгляд переместился вниз. Одна из собак схватила за ремешок его сапог и принялась яростно трепать его. Бриан нагнулся и подхватил животное под брюхо. Пес оскалился, залаял, пытаясь вырваться на свободу. Бриан с трудом разглядел под шелковистой белой шерстью глаза.

– Он совсем щенок, – засюсюкала Мод, – и пока не выучил хорошие манеры, а, Плут?

– Плут?

Мод всегда называла этим именем самую любимую собаку в своре. Если этот щенок был нынешним Плутом, значит предыдущий любимец сдох.

– Его прадеда не стало весной, когда вы были в Нормандии. – Она не упрекала мужа за долгое отсутствие, однако нотки стоического недовольства не ускользнули от Бриана.

– Жаль.

Она шевельнула плечами:

– Да он уже ничего не слышал и давно был слеп. Смерть принесла ему облегчение. – Мод забрала у мужа щенка и прижала к груди.

– А в остальном все в порядке?

– Да, ничего такого, с чем не справились бы я, ваш коннетабль или дворецкие. Я бы написала вам, случись что-нибудь серьезное.

Бриан кивнул. Они обмениваются фразами подобно вежливым незнакомцам. С Мод они женаты девятнадцать лет, но не имеют между собой ничего общего, даже общих детей, забота о которых могла бы сблизить их, а вероятность того, что дети еще появятся, сводится к нулю – жена почти на двадцать лет старше его и, пожалуй, вышла из детородного возраста. Тем не менее каждый раз, когда Бриан возвращался домой, она делает попытки зачать ребенка – так же деловито, как разводит собак, быков и прочую скотину. Но ее жизнь протекает в Уоллингфорде, а его – при королевском дворе, и их пути редко пересекаются.

– Я хотела бы обсудить с вами ту церковь в Огборне, – сказала Мод. – Пожалуй, я бы хотела отдать ее монахам аббатства Ле-Бек. – Она опустила извивающуюся собачонку на пол.

– По-моему, это хорошая идея, – согласился Бриан. Он снимал плотную дорожную котту, собираясь поменять на более тонкую. – Императрица будет довольна: Ле-Бек – ее любимый монастырь. – Когда он говорил о Матильде, по его телу разливалось тепло.

Мод склонила набок голову и сложила под грудью руки:

– Какая она?

– Дочь своего отца, – ответил Бриан. – Глупцов терпеть не может. Держится величаво. Настоящая правительница.

Рассказывать Мод о живости Матильды, о ее остром уме и красоте было бесполезно. Да и вообще, Бриан хотел оставить подобные описания при себе – хранить их в тайне, как сокровище.

– Король объявит ее своей наследницей? – Не давая ему времени ответить, Мод продолжила: – Наверняка он так и собирается сделать. У него достаточно дочерей, рожденных от любовниц, чтобы браками детей привязать к себе нужных мужчин. Матильда нужна ему для более важного дела, а иначе зачем призывать ее из Германии?

Бриан кивнул. Его жене не откажешь в проницательности. Может, в придворной жизни она не участвует, но невежественной назвать ее нельзя.

– Это один из вариантов, – заметил он. – Но король держит открытыми много дверей.

– Он ждет, что она родит сыновей… – Голос Мод окреп на последних словах, и на лице ее появилось упрямое выражение.

Пока жена не успела пуститься в долгие и нудные рассуждения о родословных, Бриан сказал, что ему нужно заняться делами. Коннетабль Уильям Ботерел рассказал ему о прогрессе в строительных работах. Фицконт лично проверил качество дубовых бревен, которые привезли для укрепления дверей замка, и заглянул в кладовые. Он обсудил с дворецким, какие запасы нужно будет пополнить, а также продумал, как обустроить темницу для содержания Галерана де Мелана – тот прибывал в крепость в качестве тщательно охраняемого «гостя». Потом Бриан навестил гарнизон, поговорил с солдатам и наконец удалился в свои покои, чтобы до ужина успеть просмотреть накопившиеся счета и хартии. Ни разу за все это время о жене он не вспомнил.

Когда они встретились в большом зале за накрытым к ужину столом, Мод была уже в более чистом платье из простой шерстяной ткани и в новом льняном вимпле в английском стиле, в котором ее лицо казалось еще более широким и круглым. Судя по блестящим щекам, лбу и подбородку, жена как следует отмыла их в честь приезда мужа. С аппетитом поглощая жареную косулю со сладкой пшеничной кашей и разнообразными грибами, Мод рассказывала Бриану о подробностях ее повседневного житья. Он жевал, почти не слушая ее и пытаясь найти в их семейной жизни хоть что-то хорошее, помимо зубодробительной скуки.

Мод – замечательная женщина, и без брака с ней у Бриана не было бы всего этого богатства. Она умело ведет хозяйство и обеспечивает ему отдохновение от изматывающей стремительности придворной жизни. Здесь жизнь течет предсказуемо и приземленно, ему не приходится ловить и взвешивать каждое слово.

Бриан рассказал жене о Галеране и о том, что мятежника будут держать в Уоллингфорде до тех пор, пока король не сочтет, что его можно освободить без риска для короны.

– Я велел Уильяму заказать крепкую дверь с засовами и замками. Галеран будет находиться под строгим надзором вплоть до дальнейших указаний короля.

Она смотрела на него удивленно, но без малейшего смятения.

– Какая глупость! – фыркнула Мод. – И почему мужчины сражаются из-за всяких пустяков? Когда перестают нестись куры или среди овец начинается падеж – вот беды, стоящие внимания. А кто будет сидеть на троне – без разницы. Я помню Галерана де Мелана с тех пор, когда он был безмозглым мальчишкой, у которого и борода-то еще толком не росла.

– И вырос из него безмозглый мужчина, – сказал Бриан. – Не совался бы он к мятежникам – не сидел бы сейчас под замком.

Мод укоризненно покачала головой и бросила под стол кусок мяса – Плуту.

Темнота за окном сгущалась. Мод потянулась к Бриану и положила загрубевшую, трудовую ладонь на его рукав.

– Муж мой, собираетесь ли вы в постель? – Она не манила, не звала, просто негромко спросила, потому что вопрос интимный, не для ушей прислуги.

– Да, скоро, – ответил Бриан с упавшим сердцем. – Сначала дочитаю документы.

– Хорошо, тогда буду ждать вас. А пока выведу собак погулять. – Она удалилась, призывая к ноге свою четвероногую свиту и крикнув слуге на ходу, чтобы ей принесли накидку.

Бриан опять ушел в свои покои. Сев в кресло, он потер виски, где зарождалась тупая боль. День был длинным. Наконец взял перо, расправил под рукой лист пергамента и составил послание сначала аббату монастыря Ле-Бек, потом епископу Батскому. Движение пера по пергаменту и плавное течение мыслей успокоили его. Иногда Бриан гадал, как сложилась бы жизнь, если бы отец отдал его Церкви, а не королю для воспитания при дворе. Не слишком ли трудными оказались бы для него религиозные обеты?

Может быть… Хотя, с другой стороны, многие священники ни в грош не ставят эти обеты и живут в роскоши со своими любовницами и потомством. Достаточно вспомнить Роджера Солсберийского с его замком в Дивайзисе и дворцом в Солсбери.

Закончив работу, Бриан подошел к окну и раскрыл ставни. Со двора донесся энергичный низкий голос Мод, весело покрикивающей на собак. Из нее получилась бы отличная мать для оравы сыновей, виновато подумал он. Мод неприятна ему, однако Бриан отдавал себе отчет в том, что не он стал бы ее избранником, если бы решение зависело от нее. Он нравился ей ничуть не больше, чем она ему.

Все еще румяная и разгоряченная быстрой ходьбой, Мод выжидательно посмотрела на мужа. Слуги уже приготовили широкую кровать и были отпущены; с ними выпроводили и собак.

– Если мы не обзаведемся наследником сейчас, потом будет слишком поздно, – сказала она. – Мои регулы приходят все реже, а вы через несколько дней возвращаетесь ко двору. – Она выдвинула вперед мясистый подбородок. – Я вправе требовать от вас выполнения супружеского долга. Знаю, вы не испытываете ко мне желания, но речь идет не о наших желаниях, а о продолжении рода.

Бриан прикусил губу. Не будь положение столь тягостным, он бы засмеялся. Однако дело нешуточное: не выполнив этот долг, он нарушит брачные обеты.

Мод сняла вимпл и платье. Он неохотно последовал ее примеру: стянул накидку и котту. Первый шаг сделала она – подошла к мужу вплотную. На ней была простая, но чистая сорочка. Запах поташного мыла смешивался со свежим птом после ее недавней прогулки. Мод потерла ладони, чтобы согреть их, и без дальнейших проволочек дернула завязки на льняных брэ мужа. Потом она сунула руку внутрь и стала ласкать его. Бриан зажмурился. Он не жеребец в племенном загоне. Никогда в жизни он не был менее расположен к любовным играм, а потому не реагировал на ее старания, как ни мяла она вялый член. Мод двигала руками все быстрее, все ожесточеннее.

– Дайте мне минутку, – выдавил наконец Бриан и вырвался из ее пальцев. – А сами идите в постель.

Она тяжело вздохнула, но сделала, как он велел, и легла на спину, срзу подтянув сорочку и раздвинув ноги. Бриан поспешно затушил свечу и тоже лег рядом с супругой. В темноте получится, уговаривал он себя, в темноте легче притвориться. Он изгнал из памяти дряблую плоть Мод, запретил себе чуять запах поташа и пота, попытался не слышать, как закряхтела жена, когда он взобрался на нее. А вместо этого представил гибкое стройное тело, благоухающее розами и ладаном, представил глаза цвета лаванды и губы, что сводят его с ума. Наполнив мозг этими образами, он достаточно окреп, чтобы исполнить то, что должен был исполнить: войти в тело жены и дать ей свое семя. Когда он оказался внутри, стало проще поверить, что это не Мод, а Матильда и что ими свершается не акт размножения, а акт любви.

Дело было сделано, Бриан слез с жены и сел, тяжело дыша. Теперь он сам себе был противен, но, по крайней мере, он дал ей то, чего она хотела.

– Ну вот, ну вот, – сказала Мод и похлопала его по спине, словно пса или коня, которые хорошо показали себя. – Не так уж и трудно, а?

– Конечно, – согласился он и подумал, что в чем-то они с ней схожи: он испытывает облегчение оттого, что исполнил долг, и Мод довольна тем, что может вычеркнуть сношение из списка дел, которые намечала на время его визита.

Ее рука соскользнула с его спины. Жена повернулась на бок и быстро уснула, судя по негромкому всхрапыванию. Бриан осторожно оделся, не зажигая свечи, и вышел из опочивальни. Когда он открывал дверь, то услышал, как в комнату проскользнули собаки Мод и вскочили на кровать, где были встречены благосклонным сонным бормотанием.

Бриан разбудил оруженосца, велел юнцу зажечь лампу и посветить ему на пути в его покои. У Мод есть псы, а он найдет утешение в письменном слове.

Глава 6

Вестминстерский дворец, Лондон, декабрь 1126 года

Вы и в могиле будете лежать с чернильными пятнами на пальцах, – с веселым изумлением сказал Бриану Роберт Глостерский.

Фицконт глянул на свои руки и виновато улыбнулся, пряча их под плащ.

– Боюсь, вы правы. Эти пятна отмываются, но только я избавлюсь от одного, как на его месте появляются два новых. – Потом он посерьезнел. – Бывают пятна и похуже.

Он осмотрелся. Величественный зал Вестминстера до отказа заполнен придворными в мехах и драгоценностях. С утра прошел снег, набросив тонкую белую пелену на все открытые поверхности. Ходило много разговоров о том, что король хочет заставить всех присягнуть Матильде в верности и признать ее наследницей на трон, и повсюду ощущалось скрытое недовольство, хотя вслух никто не заявлял о намерении отказаться от клятвы. Бриан остановил взгляд на Стефане Блуаском и Булонском. Тот беседовал со своим братом, аббатом Гластонбери, и Роджером, епископом Солсберийским. Глазом математика Бриан легко вычислял логику, которая разбивала собравшихся людей на группы. Их притягивали друг к другу нити взаимных интересов и устремлений. Вот из этих нитей и сплетается власть короля – или ее конец, если король не уследит за ними.

Протрубили фанфары, и королевские маршалы расчистили путь среди преклонившей колени толпы – прибыл король. Быстрым шагом он прошел к среднему из трех тронов, установленных на помосте. На его голове сверкала богато украшенная корона. Рядом с Генрихом села Аделиза, тоже в короне, одетая в платье из серебристой ткани. У Бриана стеснило грудь – он видел только Матильду, которая взошла на третий трон по правую руку от отца. На ней было облегающее платье из кроваво-красной шерсти с золотой вышивкой у горла, по подолу и на манжетах, покрытое сверху донизу цветочным рисунком из крошечных алмазов, а также мантия, подбитая мехом горностая. Голову венчала диадема с золотыми цветами и сапфирами; распущенные волосы темным водопадом струились вдоль спины. Лицо Матильды застыло в ледяном совершенстве – от ее недосягаемой красоты захватывало дух.

Роберт едва слышно произнес:

– Мы лицезрим появление будущей королевы.

От этих слов холодок пробежал у Бриана по спине. Заняв предназначенное ей место, Матильда направила царственный взгляд вперед, и он подумал, что она похожа на ожившую и сошедшую с витража фигуру – священную и блистающую.

Затем произносились клятвы поддержать ее как наследницу отца. Первым присягнул архиепископ Кентерберийский, за ним – все епископы страны. Роджер Солсберийский подошел к помосту и опустился на больное колено, для чего ему пришлось всем весом опереться на епископский посох. Тем не менее голос его звучал чисто и ровно. Бриан и Роберт многозначительно переглянулись: Роджер Солсберийский был непревзойденным артистом и политиком. Матильда отвечала ему с таким самообладанием, с таким поистине королевским достоинством, что Бриан опасался, не взорвется ли у него сердце от восхищения. Она станет великим правителем, если только судьба даст ей шанс.

Когда подошел черед Стефана Блуаского, тот стиснул кулаки и замер. Тут же со своего места у отцовских ног встал Роберт и шагнул к сестре, но Стефан быстро справился с собой. В результате они оказались перед троном Матильды одновременно.

– Кузен, если не ошибаюсь, сейчас моя очередь приносить клятву, – заметил Стефан. На его губах играла улыбка, однако во взгляде был только холод.

Роберт приподнял брови:

– А почему вы так решили… кузен?

Продолжая улыбаться, Стефан ответил:

– Разве это не очевидно? Моя мать была дочерью короля.

Бриану стало больно за Роберта. И мать Роберта, и мать Глостера были любовницами, то есть слова Стефана были задуманы как оскорбление. Атмосфера немедленно накалилась, но потом брат Матильды отступил и поклонился:

– Вы верно заметили, милорд, теперь и я понимаю, что вы должны пойти первым, несмотря на то что отцом мне приходится сам король. Всем доставит удовольствие посмотреть, с каким жаром вы присягаете на верность моей сестре-императрице.

Мужчины мерили друг друга вызывающими взглядами, доводя напряжение до предела. Первым отвел глаза Стефан и опустился перед Матильдой на колено. Он вложил соединенные ладони ей в руки и поклялся верно служить ей как наследнице короля. Слова он выговаривал твердо, однако на щеках его ходили желваки и голосу недоставало силы и звучности. Зато голос Роберта звенел, когда он произносил присягу, так что никто не мог усомниться в его преданности.

Когда очередь дошла до Бриана, он опустился перед Матильдой на колено и, как уже сделал это в сентябре, отдал ей всего себя без остатка. В голос он постарался вложить силу и нерушимость своей клятвы, а сердце спрятал – слишком много людей пристально наблюдали за ним в этот момент. Женщина ответила ему взглядом госпожи – ее глаза сияли благосклонностью, но была в них и холодность отстраненности, подчеркнутая тем, что она стояла, а он был коленопреклонен.

Церемония клятвоприношения завершилась великолепным пиром. На столе были осетрина и фаршированный лосось; пряные фрикадельки, украшенные ягодами смородины; лебеди и фазаны; оленина с разнообразными подливками; сласти из меда, розовой воды и имбиря. Разговоры били ключом, словно вода в котле на хорошем огне. Еда и питье постепенно разрядили обстановку, хотя бароны все еще были настороже.

А ближе к завершению празднования в дальнем конце зала вдруг возникла какая-то суматоха. Бриан проследил за тем, как Джон Фиц-Гилберт, один из маршалов, ведет вдоль стены гонца. Значит, доставлено известие, с которым нельзя медлить, подумал Фицконт. Генрих принял послание, сломал печать и начал читать. Тут же лицо и шея его побагровели, и сам он стал мрачнее тучи. Оскалив зубы, он поднял глаза на свое окружение.

– Милорды, свершилось событие, за которое нам, по-видимому, придется произнести тост. – Тяжелый взгляд короля не пропустил ни одного из придворных. – Вильгельм Клитон женился на свояченице короля Франции и получил в приданое земли Вексена у моих границ.

Хотя был упомянул тост, кубка Генрих не поднял и голос его низко гудел от ярости.

– Это все происки Людовика, так он хочет повлиять на мои планы. Прекрасно, пусть делает что хочет, он все равно не помешает моей дочери взойти на английский трон!

Бриан почувствовал, что в зале снова воцарилась напряженная атмосфера.

Эта новость означала, что Вильгельм Клитон стал куда большей угрозой трону, чем был когда-либо. Имея крепости в Вексене, он в любой момент сможет вторгнуться в Нормандию. Многие из тех, кто несколькими часами ранее поклялся в верности Матильде, сделали это только из боязни прогневить Генриха. Они отрекутся, как только Клитону улыбнется удача, на том основании, что если дело дошло до войны в Нормандии, то никто, находясь в здравом уме, не пойдет в бой за женщиной. Сломать это предубеждение будет нелегко.

Глава 7

Вестминстер, март 1127 года

Матильда подняла голову и прислушалась к тому, как колотится ветер в ставни королевских покоев, где они с Аделизой сидели за рукоделием. То и дело припускал дождь, словно кто-то бросал на доски пригоршни гальки. У подножия замка бурлила серая река, взлетали на гребнях приливной волны белые барашки. В такую погоду без нужды из дома не выходят. По календарю весна уже на пороге, но стучаться в дверь она явно не спешит.

Королева придвинулась к жаровне и сказала своей камеристке Юлиане, чтобы та принесла еще свечей.

– Утром у меня опять начались регулы, – сказала она нейтральным тоном, продевая в иголку шелковую нить.

– Ох, как жаль, – отозвалась Матильда.

Аделиза покачала головой:

– Нужно смириться с тем, что мне не суждено иметь ребенка и что у Господа иные планы. Я написала архиепископу Турскому и попросила совета. Он ответил, что я должна сосредоточиться на добрых делах здесь, в земной юдоли, которые принесут духовные плоды. Архиепископ считает, что Господь запечатал мое чрево с тем, чтобы я могла произвести бессмертное наследство, и, думаю, он прав. Глупо лить слезы. Лучше делать то хорошее, что в моих силах. У меня уже есть планы о строительстве нового лепрозория в Уилтоне.

Матильда понимающе кивнула. Такова роль королев. Им положено успокаивать, примирять враждующих, облегчать страдания болящих и поощрять искусства. Все это она и сама делала в Германии для Генриха, пока горевала о том, что не может подарить ему здорового сына.

Надо занять себя чем-нибудь, чтобы не оставалось времени на тоску.

– Еще я попросила Дэвида Голуэя составить историю жизни вашего отца.

– Кого? – переспросила Матильда.

– Одного писца из окружения вашего дяди.

– А-а. – Матильда припомнила невысокого, лысоватого, но все еще моложавого человека с пальцами, испачканными чернилами – совсем как у Бриана. Этот Голуэй был популярен в трапезной после ужина, когда наступало время рассказывать истории. – Неплохой выбор. Уверена, он хорошо справится с вашим заданием.

Аделиза закрепила нить узелком.

– Жизнеописание нужно затем, чтобы Генриха помнили всегда, – объяснила она, не скрывая душевной боли. – Я хочу увековечить его свершения в литературном произведении, которое будет жить, когда никого из нас уже не будет.

Женщины оторвали глаза от шитья – в покои Аделизы провели Бриана Фицконта. Приблизившись к женщинам, он поклонился. Вид у него был подавленный.

– Милорд, что случилось? – Королева жестом пригласила его сесть у противоположного окна.

Он повиновался и снял усеянную каплями дождя шапку. Сегодня его сапоги были стянуты синим шнуром – того же цвета, что и полоса по центру, – и у них были изящные вытянутые носы.

– Моя госпожа, простите, что приходится сообщать вам столь печальную весть, – сказал Фицконт. – Граф Фландрии мертв. Убит собственными слугами, пока молился в домашней часовне.

Матильда смотрела на него с ужасом. Аделиза ахнула и перекрестилась:

– Какое злодеяние!

Бриан помрачнел еще больше:

– Людовик Французский сам проследит за тем, кто будет избран на его место, и вероятнее всего, новым графом станет Вильгельм Клитон.

Вторая весть окончательно потрясла Матильду. Карл, правитель Фландрии, был близким сторонником ее отца и пользовался поддержкой своего народа. То, что его убили, – это чудовищно. Да, это злодеяние, как сказала Аделиза; любой, поднявший руку на человека, занятого молитвой, обречен попасть в ад. Но то, что Клитон… Женщина заставила себя думать, а не предаваться эмоциям.

– Что было сделано?

Бриан потер подбородок:

– Ваш отец посылает вашего кузена Стефана, чтобы тот предложил другие имена в качестве кандидатов на титул. Даже если Клитон получит графскую корону, в седле ему не удержаться. Во Фландрии вспыхнули протесты из-за убийства графа, и беспорядки в одно мгновение не утихомирить. Король отдал приказ, чтобы Англия перестала поставлять английскую шерсть фламандским ткачам.

Матильда кивнула. Такой ход подольет масла в огонь, так как безработные ткачи начнут голодать. Затем ее отец обеспечит своих кандидатов финансами из английской казны, и они будут подпитывать мятежи его серебром, ведь Генрих не может допустить, чтобы Клитон укрепился в качестве хозяина Фландрии. Если бы она сама оказалась на месте отца, то приняла бы такое же решение.

Фицконта ждали дела, и он откланялся, а Аделиза с падчерицей перешли из дворцовых покоев в собор, чтобы помолиться за упокой души Карла Фландрского. Они опустились перед алтарем на колени, и Матильду пронзила мысль о том, что того юношу убили тоже во время служения Господу и что ее согбенная шея сейчас так же беззащитна перед смертельным ударом.

Бриан сидел в личных покоях короля и теребил шелковистые уши борзой. И Роберт Глостерский был там – стоял у растопленного очага, глядя на мягкие желтые языки пламени. Генрих призвал их, не указав причины, хотя Бриан догадывался, что речь пойдет о молодом графе Фландрии. Союзник короля только что превратился во врага, и требуется срочно перестроить политику.

Генрих вошел в покои с присущей ему живостью – так энергично, что взлетела мантия у него за плечами. Он встал рядом с Робертом перед очагом, протянул ладони к огню и нетерпеливым движением головы пресек почтительные поклоны. Потом он похлопал по загривку собаку и принял от Бриана кубок вина.

– На ваших лицах написано любопытство, причем крупными буквами, словно рукой неопытного писца, – насмешливо заметил он и приложился к кубку.

– Вас это удивляет, господин отец мой? – отозвался Роберт. – Нам кажется, что вы захотели видеть нас не для того, чтобы побеседовать о погоде или охоте.

Генрих крякнул.

– Уж лучше бы о погоде. – Он сел на скамью и вытянул скрещенные в лодыжках ноги. – Скажем так: погода переменилась и охотиться теперь нам надо по-другому. Я хочу поговорить с вами о замужестве моей дочери. Все эти месяцы я наблюдал за Матильдой и премного доволен ею. Не будь она женщиной, то после моей кончины стала бы хорошим правителем.

Хорошо, что от жаркого пламени у Бриана горело лицо. Он знал, это решение должно быть принято, но каждый раз, когда Генрих отвергал очередного претендента на руку дочери, Бриан испытывал облегчение. У него появлялось еще немного времени, чтобы насладиться присутствием Матильды.

– Но вы же заставили нас всех присягнуть ей как вашей наследнице! – в недоумении воскликнул Роберт. – Разве не она будет королевой?

Генрих изогнул мохнатую седую бровь:

– Да, по моему приказу все поклялись служить ей верой и правдой, но многие ли сдержат слово? Я люблю дочь, но не до потери здравого смысла. Все идет к тому, что мы с королевой не будем благословлены наследником. Матильда родила ребенка от первого мужа, так что я знаю: она не бесплодна и сможет зачать от другого супруга. Своими преемниками я намерен сделать внуков. Если я скончаюсь прежде, чем они достигнут зрелости, их мать станет регентом, а опорой ей будете вы. Роберт, я рассчитываю на то, что ты возьмешь на себя роль советника и в случае необходимости защитника сестры и ее детей, а ты, Бриан, будешь служить ей до последней капли крови.

Бриан сглотнул.

– А что насчет будущего мужа сестры? – спросил порозовевший от удовольствия Роберт. – Он не захочет сыграть свою роль?

Генрих отмахнулся:

– Его роль сводится к тому, чтобы обеспечить Матильду детьми и военной мощью. Он не будет иметь право голоса в управлении моими землями. Я решил, что супругом дочери станет Жоффруа, наследник Анжу. – Он положил на колено тяжелый кулак и сузил глаза, переводя взгляд с одного мужчины на другого в ожидании их реакции.

На время Бриан забыл о том, чтобы дышать, потом резко втянул воздух и закашлялся, маскируя оторопь.

– Он же мальчишка, – вытаращился на отца Роберт. – У него молоко на губах не обсохло!

– В этом весь смысл, – ответил Генрих. – На него еще можно влиять, пусть взрослеет с пониманием того, что короны ему не носить.

Бриан справился с кашлем и спросил:

– А ваша дочь? Что она скажет о браке с юнцом, сыном графа, тогда как недавно была императрицей Германии?

– Она сделает так, как я велю ей, – отрезал Генрих. – Я ее отец, она обязана исполнять мою волю. И этот брак не умалит ее достоинства. Отец Жоффруа вскоре взойдет на трон Иерусалима, соединившись узами брака с дочерью короля Болдуина, а на земле нет правителя выше, чем тот, что владеет городом самого Господа. Когда Фульк Анжуйский отправится в свою новую страну, Жоффруа получит титул графа.

– Тем не менее он не станет ровней Матильде или ее первому мужу.

Генрих направил на Бриана мрачный взгляд:

– А что, ты был ровней Мод Уоллингфордской, когда женился на ней?

Бриана покоробило грубое напоминание о том, что король поднял его из грязи и что в большой степени его возвышение стало возможным благодаря браку с Мод. Его женили совсем юным. И все-таки тогда он был несколькими годами старше, чем Жоффруа Анжуйский сейчас.

– Моя дочь поймет, что это необходимо, – сказал Генрих. – Такой союз укрепит южные границы и предотвратит переход Анжуйского графства под французское правление; напротив, оно окажется под моим влиянием. Когда Матильда родит сына, он станет наследником Англии, Анжу и Нормандии. Все это ради высшего блага, и положение Жоффруа Анжуйского не имеет значения. Тем более что его отец скоро станет королем святейшего города в христианском мире, о чем я вам уже говорил.

Роберт теребил свои усы. Бриан пытался рассуждать с позиций холодной стратегии. Он видел сильные стороны решения Генриха, самой значимой среди которых был переход Анжу под крыло Англии. Но как же трудно будет Матильде поступиться гордостью в угоду политике отца!

– Я думал, вы хотели сделать преемником моего кузена Стефана, – произнес Роберт как бы вскользь.

Генрих смерил его взглядом:

– Предусмотрительный человек держит в конюшне нескольких лошадей, но всегда есть одна, на которой он предпочитает скакать. – Его голос смягчился. – Ты – тот сын, которому я передал бы корону Англии, будь обстоятельства иными. Большего я не могу тебе дать.

Роберт залился краской:

– Я не прошу у вас короны, отец.

– Знаю. – Генрих протянул к сыну руку. – Именно поэтому я доверяю тебе больше, чем кому-либо другому. Я не сомневаюсь в том, что ты не предашь сестру и ее детей.

Румянец Роберта потемнел.

– Сторонники Блуа не одобрят этот брак. Отношения между ними и Анжу складываются не лучшим образом. Если им придется выбирать между Францией и Анжу, они вполне могут выбрать Францию.

Ладонь Генриха сжалась в кулак и опустилась.

– У нас будет время, чтобы поработать над всем этим, а сейчас необходимо заложить фундамент. Вот для чего в моем лагере должен быть Анжу.

– Сир, что насчет епископа Солсберийского? – спросил Бриан. – Он принес присягу императрице, но с условием, что с ним посоветуются относительно ее будущего супруга и что ее не выдадут замуж за пределы Англии.

Ледяным тоном Генрих отчеканил:

– Епископ Солсберийский – мой юстициар и главный советчик, но еще он мой подданный и знает свое место. Я сам с ним разберусь.

– Но вы, по крайней мере, соберете совет, чтобы обсудить брак вашей дочери? – уточнил Роберт.

Генрих отрицательно дернул головой:

– Я приглашу совет к обсуждению этой темы, когда сочту, что пора это сделать, и ни днем ранее. Кроме того, я должен дождаться ответа из Анжу, прежде чем начать действовать.

Глава 8

Шинон, Анжу, апрель 1127 года

Жоффруа, сын Фулька, графа Анжуйского, гладил мягкие пестрые перья молодого сапсана, который сидел у него на руке, защищенной перчаткой.

– Сир, вы звали меня? – беззаботно проговорил он.

Голос у него стал меняться еще год назад, и теперь Жоффруа бравировал новообретенным баском. Однако в напряженные моменты его голос мог еще заскрипеть, как треснувший мельничный камень. Сейчас Жоффруа хотелось заниматься птицей, обучать ее охоте, но он знал, что нельзя ослушаться отца.

Тот стоял перед очагом и смотрел на огонь. При появлении сына он обернулся. Его рыжие волосы посеребрились на висках, в бороде тоже блестела седина, тем не менее это был крепкий мужчина в расцвете сил.

– Я получил известие.

Граф Анжуйский указал на соколиный насест возле окна, и Жоффруа пошел туда, чтобы усадить сапсана. Сначала птица забеспокоилась, забила крыльями, и этот звук заполнил паузу, пока отец и сын молчали. Юноша ласково погладил сапсана, утихомиривая его, и в это время сам тоже постарался успокоиться. Он знал, что это за известие. Достав из поясной сумки кусочек оленины, Жоффруа скормил его птице.

– Вы примете предложение короля Болдуина жениться на принцессе Мелисенде?

Его отец сцепил руки за спиной.

– Приму, если смогу оставить Анжу в надежных руках.

Жоффруа перешел к поставцу, чтобы налить себе кубок вина, а потом расправил плечи, выставил вперед ногу, то есть принял позу, как ему казалось, наиболее подобающую мужчине.

Отец смерил его недовольным взглядом:

– Не одежда и не поза делают мальчика мужчиной, а его слова и поступки. Мне нужно знать, что в мое отсутствие ты сможешь править Анжу как взрослый.

Досаду Жоффруа умерила мысль о том, что он получит власть, станет графом. Он еще сильнее выпрямился и вскинул подбородок, на котором пробивалась жидкая рыжая бородка.

– Я взрослый мужчина, – гордо заявил он.

– В словах и поступках, сын мой?

– Да, сир. Можете доверять мне.

Мрачное выражение не покинуло лица графа. Он отошел от огня и начал ходить по комнате тяжелыми, решительными шагами.

– Я рад это слышать, потому что у меня есть для тебя задача, помимо управления Анжу.

Он задержался у насеста, где птица чистила клювом перышки, а потом приблизился к сыну и развернул его к окну, чтобы рассмотреть черты его лица на свету. Волосы юноши горели жарче золота, переливались здоровым блеском, подобно оперению сапсана. У Жоффруа были синие, как море, глаза с зелеными искрами в глубине, и Фульк видел в них ум, а еще самолюбие и огонь. Жоффруа был по-мальчишески гибок; кожа его сияла чистотой, не запятнанная подростковыми прыщами, что зачастую омрачают процесс взросления. Таким сыном можно гордиться, а сможет ли он достойно нести бремя правления, покажет время.

– Справишься ли ты с этой задачей, вот что меня волнует… – Фульк отступил на шаг, но продолжал изучать сына. – У короля Англии есть для тебя предложение.

– Что за предложение? – Жоффруа насторожился и пригубил кубок.

– Он предлагает тебе брак с бывшей императрицей и будущей королевой, а еще возможность стать отцом следующего короля Англии, герцога Нормандии и графа Анжу.

Жоффруа онемел. Он с трудом постигал смысл сказанных отцом слов – мелкими осколками они царапали поверхность его сознания, прежде чем проникнуть внутрь.

– Вот так, – продолжал граф. – Теперь ты понимаешь, почему я спросил, мужчина ли ты? Такое дело под силу только мужчинам.

У Жоффруа свело живот. Он подумал, что его сейчас стошнит, и снова взялся за кубок. Заставил себя сделать несколько глотков, подавляя рвотный рефлекс. Потом отошел от отца к сапсану на жердочке и погладил перышки, шелковистые, как груди деревенских девушек.

– Она же старуха, – выдавил он. – И была замужем за стариком. – Его ноздри наполнились воображаемым запахом старости – кислой, затхлой вонью могил и склепов.

– Ее муж был моложе меня, когда умер, – прорычал его отец. – Или, по-твоему, я стар?

Жоффруа покраснел и растерянно оглянулся:

– Нет, сир.

– Когда ты станешь взрослым, она все еще будет достаточно молодой женщиной.

– Но ею уже пользовались, – пробормотал Жоффруа. Ему было дурно при мысли о подобной жене, и кислый запах по-прежнему стоял у него в носу. – Она не девица.

– Тем лучше. Знает, чего ожидать. Генрих Английский хочет обезопасить свои границы, породнившись с нами, но еще ему нужен молодой жеребец в постели его дочери. Пусть она старше тебя; значит, время на твоей стороне. К тому же всегда можно найти других женщин. Матильда понесла от императора, то есть она не бесплодна, хотя младенец скончался. Виной тому слабое семя ее мужа, но в твою силу верим и я, и король Англии.

Жоффруа ничего не сказал. Его переполняло разочарование. Даже если брак с женщиной столь высокого ранга – это престиж, молодой человек не мог смириться с мыслью о том, что его невеста не девственница и не робкая юная красавица.

Подавленный, он прислонился к стене возле окна. Четырнадцать ему исполнится только в августе, но первая женщина была у него еще в прошлом году во время сбора урожая. Это случилось на сеновале, под огромной желтой луной, и с тех пор он много раз повторял тот опыт. Жоффруа открыл для себя бесконечное наслаждение в плотских утехах и уже считал себя в них знатоком. Отец и половины не знал о его похождениях. Юноша поджал губы и задумался.

Может, если он будет усерден с этой женой и сделает ей много детей, то рано или поздно она умрет, и тогда он возьмет себе новую жену, по своему вкусу. И конечно, никто не помешает ему иметь любовниц, пока старая жена будет жива.

– А я буду королем, как вы? – повернулся он к отцу с вопросом.

– Пока Генрих сидит на троне – нет, потому что ничего подобного он не потерпит, но никто не живет вечно. И это неслыханно, чтобы королевством правила женщина. Если твои сыновья еще будут малы, когда Генриха не станет, то все окажется в твоих руках. – Фульк назидательно поднял указательный палец. – И надеюсь, я хорошо обучил тебя политике. Никогда не позволяй сердцу или чреслам брать верх над головой. Может случиться так, что королем ты не станешь, тем не менее твои дети будут принадлежать к королевскому роду, и Нормандия также будет твоей. Думай о семье. Ты войдешь в дом правителей Англии и Нормандии. Я буду сидеть на троне Иерусалима. Дети, которые могут родиться у меня, будут твоими единокровными братьями и сестрами. Анжуйский род станет воистину могущественным.

Вот тогда Жоффруа почувствовал сладкую дрожь. Как ни противна мысль о браке со старухой, перспектива получить столько власти возбудила его. Он словно напился солнечного света. Вот будет здорово, если ему будет покорна сама императрица. Вот будет здорово, если в ее животе будет расти его ребенок.

– Итак, я повторю вопрос, – сказал отец. – Достаточно ли ты возмужал душой и телом, чтобы сделать это?