Вкус дыма Кент Ханна
– Я его экономка и ничего более.
Даниэль расхохотался.
– Ну да, помогаешь простыни экономить.
И тут у меня лопнуло терпение. Я выхватила у Даниэля косу и ткнула рукоятью его в грудь.
– А ты, Даниэль, кто такой? Слуга, который заглазно чернит своего хозяина? Мужчина, поливающий грязью женщину, которую якобы мечтает назвать своей? Ты мне противен.
Рассказала бы я об этом случае преподобному, если бы он сейчас оказался здесь? Быть может, он уже сделал собственные выводы. Быть может, именно поэтому он и не приезжает.
Я могла бы рассказать ему о другом дне и о волнах смерти. Сигга отправила меня к морю – собрать камней для починки очага, и вот тогда, бродя по берегу, я услышала громкий плеск весел о воду. День выдался безветренный, из тех дней, когда весь мир как будто задерживает дыхание. Море было спокойно.
Натан и Даниэль отправились порыбачить, но сейчас еще утро, возвращаться им рано. Я разглядела, что Даниэль гребет, а Натан сидит в лодке прямо и совершенно неподвижно. Когда они подплыли ближе, я увидела, что лицо Натана стянуто мрачной маской, а руки с такой силой вцепились в борта, словно он борется с позывами рвоты.
Едва они достигли линии прибоя, Натан выскочил из лодки и зашагал по мелководью. Он так загребал сапогами, что мелкая галька разлеталась из-под ног во все стороны.
К тому времени я уже достаточно долго прожила с Натаном, чтобы знать: в таком мрачном настроении его ничем нельзя умиротворить. А потому, когда он, насквозь промокший, топал по песку, я и не вздумала его окликнуть. Проходя мимо, он даже не глянул на меня, но направился прямиком к дому.
Когда Даниэль выволок лодку на берег, я подошла к нему, чтобы спросить, что стряслось. Они что, поссорились? Потеряли сеть?
Даниэля, судя по всему, дурное настроение хозяина изрядно забавляло. Он принялся вытаскивать сети из лодки и несколько сетей вручил мне, чтобы я отнесла их в Идлугастадир.
– Натан думает, что мы угодили под волны смерти, – сказал он. Борода его побелела от осевшей соли. Он прибавил, мол, понятия не имел, что Натан такой суевер.
Они тащили сеть, когда вдруг, словно из ниоткуда, ударили три большие волны. По словам Даниэля, им крупно повезло, что лодка сразу не опрокинулась. Он изо всех сил вцепился в линь и сумел не дать лодке перевернуться, но, подняв взгляд, увидел, что Натан побелел как смерть. Когда Даниэль спросил, в чем дело, Натан уставился на него, словно умалишенный. «Даниэль, – сказал он, – это были волны смерти».
Тогда Даниэль заявил, что волны смерти – это бабьи сказки и такому ученому человеку, как его хозяин, не пристало верить в подобную чепуху. После этих слов, сказал Даниэль, Натан зарычал, схватил его за рукав и крикнул, что у него бы живо отпала охота смеяться, если б он сейчас камнем шел ко дну.
Даниэль оттолкнул его руку и предложил вычерпать воду, которую эти волны наплескали в лодку, но Натан на это лишь ответил: «Черт бы тебя взял, ты и вправду думаешь, что я стану сидеть тут и ждать, когда следующая волна меня утопит? Мы возвращаемся».
Даниэль подумал, что с Натана в таком настроении вполне станется утопить его в море, только бы доказать справедливость своих суеверий, – а потому послушно погреб к берегу.
Выслушав этот рассказ до конца, я решила поговорить с Натаном, хотя Даниэль и предостерегал, что сейчас его лучше не трогать. Натан, сказал он, вбил себе в голову, будто обречен злой участи, и надо бы дать ему время остыть. Тем не менее я последовала в дом за Натаном, а когда пришла, он кричал на Сиггу. Она, видите ли, попыталась снять с него мокрую одежду и нечаянно шлепнула промокшей рубашкой по лицу.
Видя, что Сигга сама не своя от ругани Натана, я велела ей уйти и принялась сама его раздевать, но он оттолкнул меня и закричал Сигге, чтобы она вернулась. «Ты забываешься, Агнес», – бросил он.
Позднее в тот же день я пошла вслед за Натаном в мастерскую, прихватив незажженную лампу, которая, думалось мне, могла ему пригодиться. Дни к этому времени становились все короче, и свет стремительно убывал. Море было неспокойно.
Принявшись отпирать дверь мастерской, Натан обнаружил, что она уже открыта. Он резко спросил, была ли я здесь без его разрешения, и я ответила: ему прекрасно известно, что, пока он был на рыбалке, я заходила в мастерскую, чтобы подбросить топлива в очаг. Должно быть, я просто забыла запереть дверь, но Натан стал обвинять меня в том, что я копалась в его вещах, искала его деньги, что я обманывала его.
Обманывала его! Тут уж я не сумела смолчать и напомнила Натану, что это он ложью заманил меня на свой уединенный хутор. Он сказал, что я буду его экономкой, а на самом деле все это время должность экономки занимала Сигга. Я спросила, платит ли он ей больше, чем мне, и с какой вообще стати он меня обманывал, если знал, что ему достаточно пальцем поманить и я прибегу?
Натан стал рыться в вещах, проверять, все ли на месте. Меня глубоко уязвило, что он считает меня способной присвоить хоть что-то из его имущества. Да на кой мне сдались его деньги, лекарства и все прочее, что бы он тут ни прятал?
Я так и осталась в мастерской. Натан не смог меня выставить. Убедившись, что ничего не пропало, он достал несколько тюленьих шкур, которые нужно было просолить, и больше не пожелал сказать мне ни слова. Однако уже смеркалось, небо снаружи было тускло-серым, света для работы не хватало. Я молча сидела у очага и наблюдала за Натаном, ожидая, что он обернется, обнимет меня и извинится.
Наверное, Натан забыл, что я здесь, или же ему это было безразлично, но некоторое время спустя он воткнул нож в земляной пол и вытер руки ветошью. Затем он вышел из мастерской и встал на самом краю скального выступа, неотрывно глядя на море. Я последовала за ним.
Стремясь его утешить, я обвила руками его талию и попросила прощения, что так вышло.
Натан не отстранился, не высвободился из моих объятий, но я почувствовала, как от моего прикосновения он весь напрягся. Я уткнулась лицом в засаленные складки его рубахи и поцеловала его спину.
– Не надо, – пробормотал Натан. Лицо его все так же было обращено к морю. Я крепче обхватила его руками и прижалась к нему. – Агнес, прекрати! – Он схватил меня за руки и оттолкнул от себя. На скулах его заходили желваки.
Налетел ветер. Он сорвал с головы Натана шляпу и унес в море.
Я спросила, что случилось. Спросила, не угрожал ли ему кто-нибудь, и он рассмеялся. Глаза его были холодны, точно камни. Волосы, которые больше не прикрывала шляпа, развевались вокруг головы, как темные водоросли.
Натан ответил, что видит повсюду приметы близкой смерти.
В тишине, которая последовала за этими словами, я сделала глубокий вдох.
– Натан, ты не умрешь.
– Тогда объясни, откуда взялись волны смерти? – Голос его звучал тихо и напряженно. – Объясни предчувствия. Сны, которые мне снились.
– Натан, ты же сам смеешься над этими снами. – Я изо всех сил старалась сохранить спокойствие. – Ты рассказываешь о них всем подряд.
– Разве я смеюсь, Агнес?
Внезапно Натан шагнул ко мне, схватил за плечи, придвинулся так близко, что мы соприкасались лбами.
– Каждую ночь, – прошипел он, – мне снится смерть. Я вижу ее повсюду. Я вижу повсюду кровь.
– Ты свежевал животных и…
Пальцы Натана сильнее впились в мои плечи.
– Я вижу кровь на земле – темные вязкие лужи крови. – Он облизал губы. – Я чую вкус крови, Агнес. И просыпаюсь с привкусом крови во рту.
– Ты прикусил язык во сне…
По губам Натана скользнула недобрая усмешка.
– Я видел, как вы с Даниэлем говорили обо мне у лодки.
– Натан, отпусти меня.
Он словно и не услышал.
– Отпусти! – Я резким движением вырвалась из его цепкой хватки. – Слышал бы ты себя! Толкуешь о снах и знамениях, точно старуха.
Было холодно. Огромная черная туча надвинулась с моря, поглощая скудные остатки света. Но даже сейчас в темноте я видела, каким огнем полыхают глаза Натана. Его взгляд пугал меня.
– Агнес, – сказал Натан, – мне снилась ты.
Я не ответила, испытав вдруг жгучее желание вернуться в дом и зажечь масляные лампы. Я отчетливо сознавала, что совсем рядом, в неполных двух шагах от наших ног, шумит море.
– Мне снилось, будто я лежу в постели и вижу, как по стенам текут ручейки крови. Кровь капает мне на голову, и эти капли обжигают кожу.
Натан сделал шаг ко мне.
– Будто я привязан к кровати, и кровь поднимается все выше, пока наконец не накрывает меня с головой. Затем вдруг она исчезает. Я снова могу двигаться; я сажусь в кровати, оглядываюсь по сторонам и вижу, что комната пуста.
Натан с силой сжал мою руку, и я ощутила, как его ноготь больно впился в мякоть ладони.
– Но потом я вижу тебя. Я иду к тебе. И вижу, подойдя ближе, что твои волосы прибиты гвоздями к стене.
В это мгновение сильный порыв ветра сдернул с моей головы чепчик, и освобожденные волосы рассыпались по плечам. Я не заплетала кос, и длинные пряди тут же подхватил ветер. Натан тотчас вскинул руку и, ухватив пучок волос, рывком подтянул меня к себе.
– Натан! Мне же больно!
Он словно и не услышал – его внимание было привлечено другим.
– Что это? – прошептал он.
Ветер внезапно донес до на нас густой гнилостный смрад.
– Гниющие водоросли. Или дохлый тюлень. Отпусти мои волосы.
– Тсс!
Но я была уже по горло сыта его выходками.
– Слушай, Натан, никто за тобой не охотится. Не такая уж ты важная персона.
С этими словами я выдернула свои волосы из его цепких пальцев и уже повернулась, чтобы уйти в дом, но тут Натан схватил меня за рукав сорочки, с силой развернул к себе и наотмашь ударил по лицу.
Я задохнулась, и рука моя взлетела к лицу, но Натан перехватил ее и, стиснув мои пальцы, с силой дернул меня к себе. Даже на холодном ветру я чувствовала, как приливает к месту удара жаркая кровь.
– Не смей говорить со мной в таком тоне, – прошипел Натан, уткнувшись губами в мое ухо. Голос его был тих и безжалостен. – Я уже жалею, что позвал тебя сюда.
Еще секунду он сжимал мою руку, сдавливая пальцы, пока я не закричала от боли, а потом разжал хватку и оттолкнул меня прочь.
Шатаясь, я побрела в полумраке по камням, затем вверх по холму – туда, где стоял дом. Ноги мои путались в юбках, ветер невыносимо свистел в ушах. Я плакала, но даже сквозь завывания ветра и свои всхлипы я различила, как Натан, оставшийся стоять над морем, прокричал мне вслед:
– Знай свое место, Агнес!
В тот вечер я ждала возвращения Натана и не гасила лампу, теша себя надеждой, что, когда он вернется, мы помиримся. Однако время плелось, точно закованный в кандалы преступник, наступила и миновала полночь, а Натан все не приходил. Сигга и Даниэль давно уже разделись и заснули в своих постелях, но я все так же бодрствовала и не сводила глаз с язычка пламени, плясавшего на фитиле лампы. Сердце мое билось тяжело и гулко. Я ждала какой-то беды.
Несколько раз мне казалось, что я слышу во дворе шаги, но, распахнув дверь, всякий раз обнаруживала за ней только темноту и грохот волн, непрестанно бьющих о берег. Лег плотный туман, и я не могла разглядеть, горит ли в мастерской Натана лампа. Я возвращалась в свою остывающую постель и продолжала ждать.
Должно быть, я задремала. Проснувшись, я обнаружила, что в комнате темно, поскольку лампа погасла; однако я поняла, что Натан еще не вернулся. Затем в коридоре разнесся знакомый звук его шагов – как видно, меня и разбудило звяканье засова на входной двери. Я затаила дыхание, надеясь, что сейчас его теплые руки нашарят в темноте и отдернут мое одеяло, что я почувствую тяжесть его тела, когда он опустится на кровать рядом со мной, что услышу его голос, нашептывающий мне на ухо извинения.
Однако Натан не подошел к моей кровати. Из-под опущенных век я следила за тем, как он уселся на табурет и принялся снимать сапоги. За сапогами последовали штаны, а затем он медленно стянул через голову рубаху. Скоро вся его одежда валялась на полу. Натан выпрямился, и на мгновение мне показалось, что он сейчас двинется в мою сторону… но затем он сделал два бесшумных шага к окну, и почти в полной темноте я разглядела, как Натан откидывает одеяла на кровати Сигги.
Тогда-то я поняла, что имела в виду Роуса, когда назвала нас его шлюхами. Я закаменела, всеми силами стараясь не крикнуть, не выдать себя, когда услыхала шепот Натана и ответное сонное бормотание Сигги. Я впилась зубами в мякоть ладони, борясь с подкатившей к горлу дурнотой. Сердце мое перестало биться, точно обратилось в камень, и я задыхалась от тяжести этого камня.
Я слышала, как Натан глухо постанывает, двигаясь в ней. Я закрыла глаза и задержала дыхание, зная, что, если позволю себе выдохнуть, из груди неизбежно вырвется дикий вопль; я терзала ногтями свое плечо, пока не ощутила под пальцами липкую влагу и не поняла, что это кровь.
Я дождалась, пока Натан не выберется из постели Сигги и не уйдет в свою собственную. Я дождалась, пока дыхание Сигги не станет ровным и сонным, а Натан не начнет похрапывать. Только убедившись, что оба они крепко спят, я села на кровати и бездумно уставилась на свое одеяло. Горло мое стискивала боль, но не только – было и нечто другое, обжигающе твердое, черное, как смола. Я не позволяла себе плакать. Гнев захлестывал меня, растекаясь по всему телу, пока не пропитал всю до кончиков ногтей. Я могла бы втихомолку собрать свои пожитки и уйти до света – но куда бы я пошла? Я знала только долину Ватнсдалюр, ее каменистые осыпи, снежные главы гор, белое от лебедей озеро и морщинистый дерн по берегам реки. И воронов, безостановочно кружащих в небе воронов. Идлугастадир совсем иной. Здесь у меня не было друзей, и я не понимала этой местности. Кроме торчащих скальных клыков, что вонзались в безупречную линию слияния моря и неба, здесь не было ничего и никого. И некуда идти.
Глава 11
Апреля 19-го числа перед судом вновь предстал Бьярни Сигюрдссон, брат Фридрика из Катадалюра, десятилетний мальчик, с виду смышленый и развитой. Долгими расспросами от него не удалось добиться никаких сведений, однако в конце концов он сообщил, что Фридрик прошлой осенью, когда его отец отсутствовал дома, перерезал горло двум молочным овцам и одному ягненку. Бьярни Сигюрдссон припомнил, что овцы эти принадлежали Натану. Мать, прибавил он, в свое время велела ему говорить, будто он ничего не знает об этом случае, а также запретила ему упоминать его, буде дело дойдет до суда. Как мы затем ни пытались, и строгостью, и лаской, добиться от него иных сведений, мы в этом не преуспели.
Неизвестный писарь,
1828 год
МАРГРЬЕТ РАЗБУДИЛО ВСХЛИПЫВАНЬЕ. Она вгляделась в темноту, туда, где стояли кровати дочерей. Девочки спали.
Агнес.
Маргрьет опустила голову на подушку, рядом с головой спящего мужа, и прислушалась. Да, это плакала убийца, верней – тоненько, сдавленно хныкала, и от этого звука у Маргрьет перехватило горло. Может, подойти к ней? А если это коварная уловка? Маргрьет пожалела, что в темноте ничего не разглядеть. Хныканье стихло, затем возобновилось. Как будто плакал ребенок.
Маргрьет осторожно выбралась из постели, ощупью добрела до дверного проема и двинулась по коридору на отсвет тлеющих в кухонном очаге углей. Взяв из подсвечника свечу, она раздула угли и зажгла от пламени фитиль. Прежде чем покинуть теплую кухню, Маргрьет помедлила. Жалобный плач был слышен все так же отчетливо. Маргрьет вдруг осознала, что ей страшно, но почему, отчего – не понять.
Отблески пламени плясали на стенах и потолочных балках бадстовы. Все спали, с головой закутавшись в одеяла, чтобы уберечься от декабрьского холода, который разукрасил стены инистыми узорами. Маргрьет ладонью прикрыла огонек свечи от сквозняка и медленно направилась к Агнес. Та спала, но глаза ее метались под веками, а одеяла оказались сбиты до самого изножья. Она дрожала всем телом, прижав локти к бокам, стиснув кулаки, точно собиралась с кем-то драться.
– Агнес!
Женщина застонала. Маргрьет свободной рукой взялась за одеяла, принялась укрывать ими спящую, но, когда натянула одеяла до груди, Агнес вдруг стиснула ее запястье.
Маргрьет хотела вскрикнуть, но не сумела. И окаменела, потрясенная тем, с какой неожиданной силой сжимали ее руку ледяные пальцы Агнес.
– Что тебе нужно? – В ее голосе сквозила та же враждебность, что и в цепкой хватке пальцев.
– Ничего. Ты дрожала от холода.
– Ты следила за мной.
Маргрьет закашлялась и ощутила во рту вкус крови. Она проглотила кровяной сгусток, не желая отставлять свечу.
– Я за тобой не следила. Ты разбудила меня. Ты плакала.
Мгновение Агнес пристально вглядывалась в Маргрьет, затем уронила руку. Провела ладонью по лицу и придирчиво осмотрела влажные от слез пальцы.
– Я правда плакала?
– Да, – кивнула Маргрьет, – и разбудила меня.
– Это во сне. – Агнес вперила отрешенный взгляд в потолочные балки.
Маргрьет опять закашлялась, но на сей раз не успела прикрыть ладонью рот. Обе женщины разом глянули на одеяла и увидели крохотное пятнышко крови. Агнес перевела взгляд на Маргрьет.
– Хочешь присесть? – Она подтянула ноги, и Маргрьет опустилась на краешек кровати.
– Две обреченные, – пробормотала Агнес.
В иное время Маргрьет почувствовала бы себя оскорбленной, но сейчас, сидя напротив Агнес, она понимала, что это правда.
– Йоун тревожится за меня, – призналась Маргрьет. – Он ничего не говорит, но, когда столько лет живешь бок о бок, и говорить-то не обязательно.
– Ты говорила ему про студень из исландского мха?
– Он знает, что ты разбираешься в травах. Он слышал о родах Роуслин.
Агнес задумалась.
– Так он не против?
Маргрьет покачала головой.
– Ты не думай, что он плохой человек, мой Йоун. – Она опустила глаза, разглядывая половицы. – Он изо всех сил старается жить мирно, по-христиански… как и все мы. Никогда в жизни он бы никому не пожелал зла, но только с тех пор, как ты появилась здесь… – Маргрьет открыла рот, собираясь что-то добавить, но удержалась. – Он думает прежде всего о долге, вот и все. Однако мы постараемся продержаться подольше… насколько сумеем.
– Но он знает, что твое состояние ухудшается?
Маргрьет ощутила тяжесть в легких и пожала плечами.
– Что тебе снилось? – спросила она после минутного молчания.
Агнес натянула одеяло до подбородка:
– Катадалюр.
– Хутор Фридрика?
Агнес кивнула.
– Это был кошмар?
Взгляд женщины скользнул к пятнышку крови на одеяле. Казалось, Агнес внимательно изучает его.
– Я жила там в дни перед смертью Натана.
– Разве ты жила не в Идлугастадире? – Маргрьет поежилась, и Агнес, сдернув с изголовья кровати свой платок, подала его собеседнице.
– В Идлугастадире я жила, пока Натан не выставил меня за дверь. Мне больше некуда было податься, и я попросила приюта у родителей Фридрика, хозяев Катадалюра.
– Ты говорила, что между тобой и Фридриком не было приязни.
– И это правда. – Агнес подняла взгляд на Маргрьет. – Отчего ты не спрашиваешь меня про убийство?
Вопрос застал Маргрьет врасплох.
– Я думала, ты говоришь об этом только с преподобным.
Агнес покачала головой.
У Маргрьет вдруг пересохло во рту. Она оглянулась на спящего мужа. Йоун мирно похрапывал.
– Может, пойдем на кухню? – спросила Маргрьет. – Мне нужно погреться, не то, чего доброго, к утру промерзну насмерть.
Агнес сидела на табурете, принесенном из молочни, и глядела, как Маргрьет разгребает угли в очаге, подкармливая редкие язычки пламени кусочками кизяка. Она кашляла от дыма и вытирала слезящиеся глаза.
– Пить хочешь?
Агнес кивнула, и Маргрьет подвесила на крюк котелок с молоком. Затем она опустилась на табурет рядом с Агнес, и они вдвоем смотрели, как огонь в очаге постепенно набирает силу.
– Моя мать никогда не допускала, чтобы в очаге ее дома погас огонь, – сказала Маргрьет. И почувствовала, что Агнес повернулась, чтобы взглянуть на нее, однако не стала встречаться с ней взглядом. – Мать верила, что, покуда в очаге горит огонь, Сатана не может проникнуть в дом. Даже в час ведьмовства.
Агнес долго молчала.
– А ты во что веришь? – спросила она наконец.
Маргрьет протянула руки к очагу.
– Я считаю, что огонь незаменим, когда нужно согреться.
Агнес кивнула. В очаге перед ними трещало и вспыхивало пламя.
– Когда я работала на хуторе Габл, в разгар зимы у нас погас огонь в очаге. То была моя вина. Хутор занесло снегом, дети голодали, и я так выбилась из сил, пытаясь покормить самого младшего сывороткой из полотняной соски, что забыла заглянуть в кухню. Три дня мы прожили без света, без огня, пока снегопад не унялся и до нас не добралась подмога с соседнего хутора. Я думала, соседи найдут нас замерзшими насмерть в постелях.
– Такое бывает, – согласилась Маргрьет. – Для тела есть множество способов умереть.
Женщины примолкли. Молоко начало закипать, и Маргрьет поднялась, чтобы разлить его по кружкам. Она протянула дымящуюся кружку Агнес и снова села.
– Повезло вам, что у вас вдоволь припасов, – сказала Агнес.
– В этом году у нас оказалось немного свободных денег, – отозвалась Маргрьет. – Сислуманн Блёндаль выплатил нам компенсацию.
Она тут же пожалела о сказанном, но Агнес ее слова как будто не задели.
– Об этом я не подумала, – сказала она наконец.
– Заметь, довольно скромную, – добавила Маргрьет.
– Ну да, зачем же на меня тратиться, – съязвила Агнес. Маргрьет искоса глянула на нее, прихлебывая молоко и чувствуя, как горячее питье заполняет желудок и прогревает изнутри тело.
– Преподобный что-то давно не приезжал, – сказала она вслух, меняя тему.
– Да.
Лицо Агнес припухло от сна, и Маргрьет вдруг ощутила безотчетное желание обнять ее за плечи. Это потому что она похожа на маленькую девочку, сказала себе Маргрьет и сильнее сжала в ладонях кружку.
– Я совсем не хотела тебя разбудить, – проговорила Агнес.
Маргрьет пожала плечами.
– Я часто просыпаюсь по ночам. Когда дочери были еще маленькие, я обычно вставала ночью проверить, дышат ли они.
– Ты поэтому сейчас не спишь?
Маргрьет глянула на Агнес:
– Нет. Не поэтому.
– Прости, что тебе пришлось за них бояться, – сказала Агнес. – Я имею в виду – когда меня поселили здесь.
– Матери всегда боятся за своих детей, – сказала Маргрьет.
– Я никогда не была матерью.
– Да, но у тебя же есть мать.
Агнес покачала головой.
– Моя мать бросила меня, когда я была совсем маленькой. С тех пор у меня нет матери.
– Это не важно, – после паузы проговорила Маргрьет. – Где бы она сейчас ни была, она думает о тебе.
– Сомневаюсь.
Маргрьет помолчала.
– Матери всегда думают о своих детях, – повторила она, чуть переделав собственную фразу. – Твоя мать, мать Фридрика, мать Сигги…
– Мать Сигги умерла, – отчеканила Агнес. – А мать Фридрика собираются отправить в Копенгаген.
– За что?
Агнес искоса, настороженно глянула на Маргрьет.
– Тоурбьёрг догадывалась, что задумал Фридрик. Ей было известно об овцах, которых он украл. Она лгала суду.
– Понимаю, – сказала Маргрьет. И отхлебнула молока.
– Тоурбьёрг спасла мне жизнь, – после небольшой паузы добавила Агнес. – После того как Натан прогнал меня с хутора, она обнаружила меня на пороге своего дома. Я умерла бы, если бы она не впустила меня в дом и не позволила остаться.
Маргрьет кивнула.
– Во всяком человеке найдется что-то хорошее.
– Когда Тоурбьёрг была молода и служила по найму, она подожгла кровать своей хозяйки и убила топором хозяйского пса. На суде все это припомнили.
– Силы небесные!
– Мне это нисколько не помогло, – быстро прибавила Агнес. – Тоурбьёрг сказала, что мы с ней друзья. Она сообщила судьям, что мы с Натаном ссорились и что я спрашивала у нее совета.
– Но ты же не спрашивала?
– Тоурбьёрг не советовала мне поджечь Идлугастадир, как то утверждали судьи. Я пришла в Катадалюр не затем, чтобы попросить Тоурбьёрг о пособничестве или вступить в заговор с Фридриком. Судьи, однако, выставили все так, будто я отправилась в Катадалюр с определенной целью. Составить план убийства. – Агнес прихлебнула из кружки молока, поперхнулась, однако проглотила. – Я же отправилась в Катадалюр, потому что Натан прогнал меня из Идлугастадира и мне больше некуда было податься.
Маргрьет молчала. Неотрывно глядя в огонь, она мысленно представляла, как Агнес глубокой ночью крадется по Корнсау, зажигает факел от кухонного очага и, пока все спят, поджигает дом. Почует ли она, Маргрьет, запах дыма, успеет ли проснуться?
– Агнес, ведь это Фридрик сжег Идлугастадир? – Маргрьет постаралась не выдать голосом снедавшей ее тревоги.
– На суде я сказала, что огонь распространился из кухни, – твердо проговорила Агнес. – Я сказала, что Натан оставил на огне котел с травами. Оттого и начался пожар.
С минуту Маргрьет молчала.
– Я слыхала, что хутор поджег Фридрик.
– Это не так, – сказала Агнес.
Маргрьет снова закашлялась и сплюнула в очаг. Вязкая влага запузырилась на раскаленных углях.
– Если ты защищаешь своего дружка…
– Фридрик мне не друг! – перебила Агнес. И, помотав головой, поставила кружку с остатками молока на пол. – Он мне не друг.
– Я думала, что вы много времени проводили вдвоем, – пояснила Маргрьет.
Агнес хмуро уставилась на нее, затем снова перевела взгляд на пламя в очаге.
– Нет. Просто в Идлугастадире… – Она вздохнула. – Натана часто не было дома. Одиночество… – Агнес запнулась, подыскивая слова. – Одиночество, скаля зубы, вечно кралось за нами по пятам. Приходилось принимать то общество, какое было.
– Значит, Фридрик бывал в Идлугастадире.
Агнес кивнула.
– Катадалюр, где он жил, неподалеку. У Фридрика были шашни с Сиггой.
– Я наслышана о Сигге. – Маргрьет поднялась, чтобы подбросить в огонь кизяку.
– Людям она нравится. Хорошенькая.
– И, как я слыхала, простовата.
Агнес окинула Маргрьет настороженным взглядом.
– В общем, да, но Фридрик считал иначе. Всякий раз, когда Натан был в отъезде, Фридрик являлся на хутор по какому-нибудь пустячному делу или с выдуманным посланием от своих родителей либо священника, а потом притворялся, будто голоден или хочет пить. Сигга приносила молока или что-нибудь перекусить, они смеялись и болтали, и к осени стало обычным делом, когда я, войдя в бадстову, видела, как они сидят рядышком на кровати Сигги и воркуют, точно пара голубков.
– Зимой нелегко переносить одиночество, – согласилась Маргрьет.
Агнес кивнула.
Читать бесплатно другие книги:
