Битвы зверей. Начало Гасанов Азад
Местом встречи со второй своей певчей птичкой пройдоха Жамбо выбрал пустырь, тот, где по базарным дням торговали скотиной. Место, на первый взгляд, не вполне подходящее для свидания с женщиной – все усыпанное конскими яблоками и коровьими лепешками. Но, зато, безлюдное по будням.
К встрече Жамбо из рода Тома подготовился, как следует. Туго стянул волосы на затылке и заново заплел косицу. Прошелся бритвой по лицу, снимая редкую поросль. Полил на себя душистой водой, как это принято у чудаков-согдийцев. И переоблачился в платье по здешней моде: кожаные, расшитые серебряной нитью широкие шальвары, просторный парчовый халат, а под ним – льняная блуза с серебром по вороту. На шею повесил золотую цепь с медальоном, усыпанным камнями. Да еще все пальцы унизал перстнями. Одним словом, вырядился таким щеголем, что глаз не оторвать.
С выбором лошади тоже не промахнулся. Всем шести лошадям своей конюшни предпочел красавца чубарого. Этот жеребец пятилетка был самым видным из всех – и по масти, и по стати, а особенно по внутреннему складу.
Его чубарый в основе был гнедой, а на кончиках волос – вороней масти. Гнедые, как хорошо известно, это те лошади, которых отличает выносливость и сила – самые важные скаковые качества. Гнедые хороши на марше, да и в целом они из самых добрых лошадей. Но при всех достоинствах имеется у них изъян – они скучны, а на вкус Жамбо – через чур скучны. Нет у них пламени, нет задора. А это бесспорный недостаток для боевых коней. В бою лучше других проявляют себя вороные или кони дикой масти, так как последних от природы отличает злобность. И поэтому некоторые воины держат двух коней: один доставляет до поля боя, а на другом он врубается в сечу. А с чубарым такое без надобности. В силу того, что он двух мастей и сумел взять лучшее от обоих, он хорош и на марше, и в схватке. К тому же чубарый дичок, притом самый натуральный, а у диких, как известно, самый кошмарный норов. Скучными их точно не назовешь. Так что чубарый это та лошадь, надежней которой не найти, с той лишь оговоркой, что, как дичок он плохо приручается. Но Жамбо из рода Тома приручать умел, с этим, как говорится, не поспоришь. Он сделал из дичка такого коня, который ловит команды еще прежде, чем наездник успевает натянуть поводья. Его чубарый понимал хозяина с полуслова, на каком бы языке тот ни сказал, хоть на родном хиданьском, хоть на дари, хоть на языке вед. В общем, Жамбо сильно гордился и собой, и своим чубарым. А потому он был сильно озадачен, когда девица, на встречу с которой он приехал, обозвала его любимого коня коровой.
– Корова? – повторил Жамбо с искренним недоумением.
Девица нагло ухмылялась, глядя на него. Она стояла на краю пустыря. В длинной, доходящей до колен сорочке, в тонких шальварах, в бархатной безрукавке, тесно стягивающей грудь, она показалась Жамбо почти красивой. Пожалуй, грудки были маловаты, и полные губы напрасно кривились в ухмылке. Но во всем остальном, без преувеличений, девица была самой благородной породы – ни дать, не взять, рысистая кобылка.
Больше всего остального Жамбо понравилось ее лицо. Оно обладало необыкновенно белой кожей. Такой белой и такой тонкой, что на солнце, под его жгучими лучами, она делалась прозрачной и на носу и под глазами покрывалась веснушками, такими же золотистыми, как породившее их солнце. На фоне черных, длинных, спадающих до пояса волос ее белоликость была особенно впечатляющей.
«Редкая масть», – отметил Жамбо и сразу назвал ее «савраской».
– Корова, говоришь? – проговорил Жамбо, подведя лошадь поближе к саврасой. – Но где ты видишь корову?
Девица продолжала ухмыляться, и только позу поменяла – переступила с ноги на ногу.
– Под тобой, чужеземец. У вас так принято, ездить на коровах?
«Дерзка, – отметил Жамбо. – Языкаста», – и усмехнулся.
– Подо мной рысистый жеребец, каких мало, – он взял снисходительный тон. – Неужели так сложно отличить благородное животное от скотины?
Девица поглядела на лошадь, пожала плечами.
– Животное все в пятнах. Не знала, что это признак благородства.
Жамбо всегда умел порадоваться хорошей шутке и ценил чувство юмора в мужчинах. Но женщине, по его убеждению, следовало воздерживаться от колких замечаний и еще лучше держать язык за зубами.
Он чуть тряхнул поводьями, и его чубарый, вскинув голову, скакнул на языкастую девицу. Та едва успела отскочить. Она перестала ухмыляться, но в ее прищуренных глазах как будто полыхнуло злобой.
Ему это почему-то понравилось. Он широко улыбнулся, показав свои ослепительно белые зубы.
– Ты непочтительна, моя саврасая, и дерзка сверх меры. Но я тебя прощаю.
– Что ты скалишься! – крикнула девица, отбежав от лошади, которая продолжала наступать на нее. – У тебя зубы, как у твоей коровы. Думаешь, это красиво?
– Мой чубарый в бою зубами рвет глотки врагам, – Жамбо придержал лошадь. – И я рад, что у меня такие же. Но наши зубы для тебя не угроза, мы тебя не тронем. Что ты все пятишься от нас?
Девушка остановилась и, переведя дыхание, крикнула:
– И что еще за саврасая? Сам ты саврасый.
Жамбо склонился в седле и показал ей свою макушку.
– Видишь, – проговорил он и тряхнул косицей, – я буланый. Я вроде вороной, но на кончиках волос – я рыжий, – дав девушке изучить свою гриву, Жамбо разогнулся и одарил ее самой приветливой улыбкой. – Так и зови меня отныне – мой буланый.
Девушка усмехнулась и посмотрела на Жамбо с некоторым интересом. Такой же взгляд у нее был и в тот день, когда Жамбо впервые увидел девицу.
В тот раз она брела по рынку и разглядывала прилавки, с которых торговали красками. Маниах – самый отъявленный плут на рынке, завидев ее, вскочил со своего места и бросился ей наперерез.
– Не там ищешь, красавица! – крикнул он, подбегая к девушке. – Я знаю, что нужно твоему господину. Идем, – сказал он, схватив ее за руку, – я покажу то, чего нет ни у кого на рынке.
Торговец завел девицу за свой прилавок и из груды, наваленных друг на друга мешочков, выбрал один.
– Вот тот товар, который угодит изысканному вкусу нашего достославного шахриарты9. Я знаю, как взыскателен твой господин, и приберег для него то, что нужно.
Услышав о градоначальнике, Жамбо навострил уши и уже не спускал глаз с савраски.
– Вот полюбуйся, – предложил торговец и пересыпал из мешочка в ладонь. – Это настоящая хиндустанская хна. Видишь, она темная. Да, здесь на рынке все готовы поклясться своим товаром, но только я один говорю правду. У всех на руках дарианская краска, и только у меня истинно хиндустанская. Сама подумай, девочка, – предложил рассудительно торговец, – откуда взяться товару из Хинда, если уже год, как дорога туда закрыта.
– А у тебя откуда? – недоверчиво спросила саврасая.
Торговец улыбнулся.
– Я мог бы сказать, что это из старых запасов, но зачем мне врать? Ты такая проницательная и рассудительная.
– Так скажи правду, – потребовала савраска.
– За правду можно схлопотать по шапке. Тебе ведь известно, что якшаться с разбойниками, засевшими в горах, преступно.
Услышав это, девица наградила Маниаха тем самым взглядом, которым теперь оглядывала Жамбо. Она ухмыльнулась, сощурила глаза и погрозила пальцем.
– Пройдоха. Разбойники грабят караваны, а ты, значит, сбываешь краденное.
Торговец улыбнулся во весь рот.
– Я этого не говорил. Это ты сказала.
– Моли бога и пророка, чтобы я другим не рассказала.
– Целыми днями только тем и занимаюсь, что взываю к высшей силе. Ведь она поможет, верно?
– Как знать, – савраска перестала улыбаться и спросила напрямик. – Сколько просишь?
Пройдоха Маниах ответил не сразу.
– Меня так учили, – сказал он, глянув на девушку с серьезным видом, – когда имеешь дело со смышленым человеком, да хотя бы с женщиной, юлить грешно. А потому скажу тебе так: мне товар достался за полцены, значит, и я с тебя возьму лишь половину от цены на рынке.
– Это справедливо.
– А если меня кто спросит, к примеру, приказчик шахриарты, так я скажу ему, что взял с тебя полную плату.
– И это верно, – согласилась саврасая, – с чего бы тебе, уважаемый, торговать себе в убыток?
«А девка-то шустра», – подумал Жамбо, глядя на то, как она отсчитывает деньги.
– Если найдется еще что-то, в этом роде, дай знать.
– Непременно.
Мошенники подмигнули друг другу и расстались довольные собой и заключенной сделкой.
Девица побродила еще немного меж рядов, прикупила всякого и с полными корзинами покинула рынок.
Жамбо всюду следовал за ней. Проплутал по узким улочкам квартала шорников и сидельников, где пахло выделенной кожей и краской; пересек сад, где под тенистыми платанами торговали навынос снедью, и, миновав храмовую площадь, попал в квартал занимаемый знатью, и там убедился, что его савраска вошла в ворота дома шахриартры.
На следующее утро он подкараулил ее у хауса10. Жамбо знал, что последователям Зеро Аштры предписывается совершать первую молитву с первыми лучами солнца, а еще прежде – омовение. Иными словами они следуют правилу: очищать тело прежде, чем очистить душу. А потому здешние люди еще затемно, только-только забрезжит рассвет идут за водой.
Сидя на корточках у края бассейна, Жамбо черпал воду медным ведром и наполнял кумганы. «Воздастся подающему воду», – благодарили его каждый раз при этом. И Жамбо отвечал положенное: «Воздастся верующим».
Савраска узнала его еще издали. Когда подошла ее очередь, и Жамбо наполнил ее кумган, она вместо положенной благодарности сказала: «Ты вчера шел у меня по пятам. Я тебя приметила еще на рынке. Чего тебе надо, чужеземец?»
Жамбо восхитился. «Если тебе и вправду интересно узнать ответ, и при этом еще заработать денег, приходи сегодня после третьей молитвы на пустырь за рынком?» В доказательство серьезности своих слов он вложил в ладонь девушки серебряную монету. Та зажала ее и, ничего не сказав, ушла.
«Действительно смышлена», – подумал Жамбо в то утро, провожая саврасую восхищенным взглядом. И так же подумал теперь, разглядывая девушку, стоящую посреди пустыря, усыпанного конским и коровьим навозом.
«Добрая половина женщин, получив приглашение на первое свидание, сочла бы, что с ними строят шашни, и принарядилась бы для первого раза. Другая половина решила бы тоже самое и вовсе не явилась бы на встречу – из страха или стыдливости. А эта пришла, но даже не подумала наряжаться. Смышлена, смышлена. И к тому же не знает страха».
– Ну, хватит глазеть-то. Заворожить, что ли, хочешь? – нетерпеливо крикнула савраска. – Если есть, что сказать, говори, а то я пошла. Что надо?
На всякий случай Жамбо решил испытать ее по части шалостей.
– А сама ты не догадываешься, что может потребоваться мужчине от красивой девушки? Это же очевидно.
Савраска хохотнула.
– Куда это ты клонишь?
Жамбо с довольным видом отметил: «Девчонка совершенно не обучена кокетству. Фауны – ценители любовной интриги – от души посмеялись бы над ней».
– Если у тебя на уме одни глупости, то тебе следует знать, что я честная девушка и в такие игры не играю. Да и тебе не советую.
– Отчего так?
– Ты когда в последний раз смотрелся в зеркало?
– Не далее, как сегодня утром. Я со всей ответственностью готовился к свиданью.
– Плохо смотрелся, и напрасно тратил время. Соблазнитель из тебя никакой.
– Это почему?
– Рожей не вышел.
Жамбо рассмеялся.
– Неудачный день. Ты не первая, кто сегодня пеняет мне на мою наружность.
– Значит, она того заслуживает.
«Этой палец в рот не клади, по локоть откусит. Но ничего».
– Разве ты не знаешь, савраска, что в кругу воспитанных людей не прилично говорить в лицо все, что приходит на ум. Так можно и обидеть, верно?
– Я знаю, что такое приличия. Это когда черное называют белым, – заявила девица, – и наоборот. Хочешь, чтобы я сказала, что ты красавец?
– В тех краях, откуда я родом, меня именно за такого и держат. Смею тебя уверить, я пользовался успехом у многих женщин.
– Что-то не верится.
– А это от того, что ты не видела ничего, кроме этого города и его окрестностей. А вот я много попутешествовал и смог убедиться, что в разных странах по-разному смотрят на вещи, в том числе и на то, что считать благовидным и приятным взору. Есть, например, земли, где за первых красавиц держат тех, у кого на лице имеется родимое пятно или большая бородавка. А есть страна, где особо почитают косоглазых.
– Ага.
– Скажу тебе больше, в одном городе мне как-то сватали хромоножку, и очень удивились, когда я отказался от нее. Это потому, что хромота и сухорукость там считаются проявлением высшего совершенства. Многие женщины и девицы в том городе специально калечат себя. Как видишь, представления о красоте – одна условность. Взять хотя бы тебя. Здесь ты, положим, красавица, а попади ты в наши земли, и от тебя будут шарахаться.
– С чего бы?
– А с того, что таких белолицых, как ты, у нас считают хворыми. А кому нужна больная баба?
Девица скривила рот и отмахнулась.
– Хворая, так хворая. Это даже хорошо, когда от тебя шарахаются.
– Так и я о том же, – заверил Жамбо с видом преданнейщего друга. – Не важно, как ты выглядишь, важно, что у тебя внутри. Только не каждому дано умение видеть внутренности.
Получив наглядный пример вопиющей неграмотности и косноязычия чужеземцев, девушка позволила себе легкую ухмылку.
– А вот мне дано. Я смотрю в тебя, как в воду, и вижу всю тебя насквозь.
– Мои внутренности?
– Твое нутро.
Жамбо прищурился и сказал с видом провидца:
– Я вижу девушку, преисполненную всяческих достоинств. Честную, смелую, решительную, наделенную жизненной силой. Иметь такую женой – величайшее счастье. Да только она сирота и не знает родни – бесприданница, одним словом. А кто возьмет такую в жены? Никто. Вот она и ходит в девках, хотя ей давно пора познать мужчину и завести детей.
Девушка перестала ухмыляться. Нахмурилась.
– Откуда ты это знаешь?
Жамбо жестом призвал ее к молчанию.
– Слушай дальше. Девчонка служит у шахриарты, а тот известный пакостник. Как говорится, петушок, из тех, кто наскакивает на все живое. Саврасая шахриарте приглянулась сразу, но оказалась к его досаде недотрогой. Пробовал подлец подольститься, пробовал купить, да все никак – девка не дается. Вот шахриарта и осерчал на нее. Изводит теперь ее придирками, а чуть что не так – охаживает плетьми. У девчонки вся спина исполосована, и если принюхаться, то можно учуять запах горной смолы. Мумиё называется. Она им залечивает раны.
– Тебе служитель бассейна проболтался? – догадалась девица. – Смолу я у него покупала. Сколько ты потратил, чтобы развязать ему язык?
– Поверь, мне это почти ничего не стоило. Кувшин вина, круг сыра, и сердобольный старик с радостным сердцем рассказал о печальной участи несчастной сиротки.
Девушка долго смотрела на странного собеседника, так долго и пристально, что Жамбо начал беспокоиться, как бы она взором не просверлила в нем дыру.
– Сначала я решила, что вижу болтуна и бахвала, – проговорила девушка, наглядевшись на чужеземца, – уж больно ловко ты начал хвастать и складно привирать. Но теперь я вижу, что ты темная лошадка. Темный, почти что черный, и весь в подпалинах. И впрямь буланый. Как тебя зовут?
– Я Жамбо. Из рода Тома.
– Откуда ты, Жамбо?
Жамбо отмахнулся:
– Не важно, – он выждал паузу и предложил. – Поговорим о деле?
Девушка смерила собеседника мрачным взглядом.
– Давно пора.
– Хотела бы ты отыграться за все свои обиды, – поинтересовался Жамбо. – И заодно заработать денег?
Девушка не ответила.
– Меня интересует все, что происходит в доме твоего господина. Кто его посещает? О чем он беседует со своими гостями? Я хочу, чтобы ты навострила ушки. Запоминала все, что услышишь и передавала мне. В особенности меня интересуют те беседы, которые проходят за закрытыми дверями.
– Ты любишь чужие тайны?
– Я люблю мясо, женщин и лошадей. А знать чужие тайны – мое ремесло.
«Кажется, я превзошел самого себя. Эта птичка будет петь для меня самые замечательные песни».
Жамбо достал из-за пояса кошель и, перегнувшись в седле, протянул девице.
– Здесь пятьдесят васпров11. Плачу вперед. Это чтобы ты знала – я не обманщик.
– А откуда тебе знать, что я не обману?
Жамбо ухмыльнулся.
– Ты честная – сама так сказала. А потом, я знаю, как сладко бывает досадить хозяину, которого хочется убить.
Жамбо дернул за поводья, и чубарый снялся с места.
– Будет что сообщить, ищи меня в храме просветленных. Я там пропадаю всякую ночь.
Девица крикнула вслед:
– Ты не спросил мое имя!
– Я знаю, – ответил Жамбо, пуская лошадь рысью. – Тебя зовут Роксан!
глава IV
Свами Шарма Триведи
Обосновавшись на равнине между Небесными горами и Крышей Мира, восточные дари создали четыре своих государства. По причине хорошего климата и прочих благоприятных условий население этих стран стало быстро разрастаться. Когда оно сделалось таким огромным, что перестало вмещаться в границах государств, часть дари отыскала в горах проход, впоследствии названный Гиндукуш, и перебралась с севера на юг. Там переселенцы нашли обширный, не занятый ни кем полуостров. Особенностью его являлось то, что там полгода царит невыносимая жара, а другую половину года – мокрота и слякоть. Одним словом, климат на полуострове оказался нездоровый, и таким же нездоровым пошло потомство переселенцев. Мужи дари в сердцах прокляли ту страну и дали ей имя «Хинд», что в переводе с древнего языка означает «недуг». Правда, некоторые знающие люди утверждают, что название произошло от старо-дарийского «худо», что значит бог. Но, как бы там ни было, с тех пор и до сего времени страна носит имя Хинд, а население ее – хинди или хиндустанцы. Особенной стороной образа жизни хиндустанцев является их приверженность к так называемым духовным практикам. Что это такое понять невозможно, но с помощью этих самых практик они пытаются восполнить недостаток в силе и здоровье, в том, в чем природа обделила их от рождения.
Гэсер Татори. История от начала времен.
Браговат Асора уверял, что поводов для беспокойства нет. Он уверял, что в горах безлюдно, и даже звери там большая редкость. Самое страшное в горах это холод, но от его натисков легко спасут теплая одежда и огонь. За перевалом, на северных склонах чуть-чуть похуже, предупреждал Браговат Асора. Там попадаются лихие люди. Но и они не так опасны, как может показаться. Пять лет назад, когда Браговат Асора проходил здесь в первый раз, разбойники только обобрали его и отпустили, даже оставили немного еды в дорогу. Правда, в горах случаются обвалы, но эту напасть можно переждать. Главное следить внимательно за облаками, и их движение предупредит о приближении ненастья.
Браговат Асора рассказал о многом, что может подстерегать в горах. Но он не сказал о главном. О том, что на подходе к перевалу стоит застава. Что держат ее неведомые люди. У этих людей белые волосы и синие глаза. Они хватают всех, кто хочет пройти из Хинда в северные земли, и держат у себя в плену. Браговат Асора не сказал, что эту заставу надо обойти.
Браговат Асора обманул. И что теперь делать трем неопытным юношам? Если бы он оставался с ними, он бы что-нибудь придумал, уж как-нибудь вызволил бы своих товарищей из плена, ведь он происходил из касты воинов (на это указывало его второе имя). Его отличали редкостное мужество, решительность и талант находить выход из самых, казалось бы, безнадежных ситуаций. К тому же Браговат Асора прекрасно владел мечом и умел метко стрелять из лука. Он один разделался бы с десятком белобрысых. Разделался бы, если бы оставался с ними. Но он покинул своих товарищей еще в низине. Он умер от ужасной болезни, которую подхватил на болотах среднего Хинда. Он оставил их, не пройдя с товарищами и четверти пути. Кем возродится Браговат Асора к новой жизни? Даст Господь, и его душа взойдет на ступень выше по лестнице совершенствований.
Браговат Асора скончался, оставив карту, и напутствие: «Идите и ничего не бойтесь. Будет непогода – переждите в пещере (там их много в горах). Попадете в руки разбойникам – отдайте серебро и золото, главное – сохраните книги. Собьетесь с пути – смотрите в карту». Браговат Асора дал много полезных советов, и трое неопытных юношей послушались его. Они последовали дальше по намеченному пути, хотя могли повернуть назад. Они поднялись в горы, и за два с половиной йоджана12 до перевала были схвачены дозором неведомого племени и доставлены в их лагерь, расположенный в узком месте между Крышей Мира и Драконьими горами (так указывала карта).
Это был именно лагерь, а не селение. Склон горы там занимали лачуги, но большинство людей жило в шалашах и палатках. На зеленых лугах в пойме речки паслись козы, попадались куры и утки, даже огороды были устроены на богаре. Но чувствовалось, что люди здесь недавно. Все, что они успели поставить и обустроить, было сделано на скорую руку. Однако, чувствовалось и другое: откуда бы ни пришло сюда это племя, оно решило закрепиться здесь надолго – вокруг лагеря спешно возводились стены.
Эти люди не знали языка вед, и лишь немногие из них кое-как изъяснялись на дари. Они не были особенно злыми, и не были добрыми. Их отличала холодность. Они были равнодушны к нуждам тех, кто их слабее. А равнодушные, как учат «Три корзины», самые опасные из всех людей. От таких надо держаться подальше.
Первые три дня было жарко. На четвертый внезапно набежали тучи, как это часто случается в горах, и небо пролилось слезами. А вечером пятого дня слезами пролился Свами Шарма Триведи, прячась под днищем повозки от снега. Прежде он только читал, что есть на свете места, где выпадает снег – белые хлопья наподобие пуха, которые сыплются с неба. Теперь он в этом убедился воочию.
Пленников вначале держали вместе, привязанными к стволу одного дерева. И это было не так уж плохо – товарищи по несчастью, по крайней мере, могли общаться. А потом с запада пришел большой отряд белобрысых и старший над ним – седой, но еще в силе старик – захотел узнать, кто они и откуда. За всех ответил Рамчандра Чукла. Он был самым бойким из троих и находчивым на слово. Рамчандра сказал: «Мы родом из Хинда и проживаем в городе Ченнаи. Мы направлялись в земли Согда, а оттуда к Драконьей гряде, чтобы, перевалив через нее, попасть в Поднебесную». Седой старик засмеялся и, сказав что-то на своем непонятном наречии, прочертил пальцем в воздухе дугу. Другой чужестранец, тоже в годах, знающий немного дари, объяснил:
– Отменный крюк. Вы собрались обойти все известные страны, – и поинтересовался. – Стало быть, вы купцы?
– Мы проповедники, – ответил Рамчандра.
Мужчина не знал этого слова и потребовал разъяснений. Рамчандра растолковал, как мог, что значит проповедовать.
– Зачем нести свет истины, и кому он нужен? Все равно не понимаю.
Седовласый старец оборвал переводчика и пророкотал что-то невразумительное.
– Кем бы вы ни были, – последовало разъяснение переводчика, – но, если вы ищите дорогу в Син, мы можем указать короткий путь.
Рамчандра выразил общую признательность:
– Это было бы весьма любезно с вашей стороны.
– Никакой любезности. Речь о золоте. Найдется ли у вас достаточно золота, чтобы купить проводника? Мы предоставим самого толкового.
Рамчандра рассказал о том, что в Ченнаи самая большая община просветленных во всем Хинде, что там самый большой храм приверженцев срединного пути, и о том, что есть среди общинников много богатых и знатных людей, которые не пожалеют денег, чтобы узнать дорогу в Поднебесную. Он сказал, что, если ему дадут резвого коня, он обернется всего за одну луну.
Лошадь Рамчандре дали и отпустили, а двух его товарищей оставили заложниками. Вериндара Кумара забрал старик, а Свами – переводчик.
С того дня Свами стали использовать на работах. Делать что-либо руками он не умел, поэтому его заставили таскать с гор камни и подавать на леса рабочим.
Никогда прежде до этого дня Свами не утруждал себя физически. Вся работа, какая ни наесть, в доме отца выполнялась слугами, а усилия Свами направлялись только на то, чтобы изучать веды и упанишаду и на духовную гимнастику.
В первый же день Свами до мяса истер ладони. К вечеру тело ломило так, что больно было пошевелиться. Оживила бы хорошая гороховая похлебка с бараниной и перцем, но на ужин дали толокняную болтушку, и это было первое, что он увидел за последние три дня. В довершении всех огорчений, ночью снова выпал снег. Укрыться было нечем, и Свами продрог до костей. Так что ночь не пошла на пользу, и утро следующего дня он встретил совершенно разбитым.
К тому же с утра обнаружилось, что раны на руках начали гноиться. Работать такими руками было невозможно. Но так думал только Свами. Беловолосые только посмеялись над его жалобами и погнали на работу.
Чтобы не беспокоить раны, Свами наловчился поднимать камни без помощи ладоней. Он брал их, подцепив локтями, и прижимал к груди. Однако нести ношу таким манером было куда сложнее, камни часто выпадали из рук. За одну ходку Свами уставал так, как за три прежде. Чтобы хоть как-то восстанавливать силы, Свами стал проделывать обратный путь без спешки. По сути, он брел от стены, еле переставляя ноги. Да только эта хитрость не укрылась от чужих глаз. «Эй, парень, – крикнул ему на дари каменщик со стены, – так не пойдет! К вечеру я должен поднять кладку на четыре пада13. Как же я успею, если ты отлыниваешь?» Свами показал свои израненные руки, и каменщик, сжалившись, кинул ему свои рукавицы. «Только начни работать».
В полдень во время перерыва Свами подсел к сердобольному каменщику и спросил:
– Вы ведь не принадлежите к этому народу? Вы дари?
Вопрос был глупый, не требующий ответа. Каменщик, как большинство рабочих на стене, был черноволос, кареглаз, имел мясистый нос и смуглую кожу. Тогда как стражи все до единого были белобрысы или рыжеволосы, глаза имели синие или зеленые, носы высокие костистые, часто с горбинкой, и были настолько белокожи, что казались призраками. Каменщик и его товарищи в большинстве своем обладали средним ростом, а беловолосые выглядели точно великаны и стояли на таких длинных ногах, что можно было подумать, к ним прикреплены ходули. По части одежды также наблюдалось полное отличье. Первые ходили в кожаных штанах, как это заведено у наездников дари, а на плечах носили полотняные рубахи, обувались в сапоги или кожаные колоши. Вторые же одевались в козьи шкуры, на голове носили шапки из тех же шкур (женщины еще зачем-то цепляли к ним рога), ноги обматывали опять же шкурами, а подметками их обуви служили несколько слоев воловьей кожи.
– Здесь прежде стояла наша деревня, – сказал каменщик и указал на каменные хижины. – Мы племени белых баранов, в прежние времена пасли свои стада на горных пастбищах возле Анахиты. Жили сами по себе, никого не трогали. Но когда согдийцы пожелали сделать нас своими данниками, мы поднялись выше в горы и пробрались с севера на юг, в эти самые места. Это случилось, когда я был еще мальчишкой. Земли здесь, как видишь, скудные, мало чем привлекательные, поэтому нас никто не трогал. Не трогал, пока не появились эти белобрысые.
– Откуда они? – поинтересовался Свами.
– Я не знаю. Свалились, как снег на голову и захватили нас.
– А много их?
Каменщик пожал плечами. Поковырялся в носу, извлек козявку, глянул на нее и сказал со скучающим видом:
– Не знаю. Сюда постоянно приходит кто-то из них. Сотня человек, иногда больше, иногда меньше. И снова уходят. Должно быть их много, а может быть, и нет. Но они отчаянный народ, и все головорезы.
– Это видно, – согласился Свами.
– Они себя называют серы, что по-ихнему означает «человек». Понимаешь, они вроде бы, как люди, а другие по-ихнему – зверье. И еще у них нет бога, – сообщил каменщик. – Вместо него они чтят своих героев. Но самое необычное это то, что они пользуют своих баб сообща.
– Это как?
– А так. На одну женщину у них приходится по несколько мужей, и женщины этим сильно гордятся.
Свами посмотрел на каменщика с недоверием. Тот снова принялся ковырять в носу и спросил:
– Скажи, зачем их бабы носят на голове рога?
Свами не знал.
– Рога указывают на количество мужей, – каменщик выковырял новую козявку и принялся разглядывать ее с тем же вниманием, что первую. – И чем рогов больше, тем женщине больше почета.
Свами не знал, как отнестись к услышанному. Даже смутился.
– Быть может, это от того, что у них мало женщин?
Каменщик опять пожал плечами.
– Может быть поэтому, а может быть просто от того, что эти люди дикие и не умеют отличить доброе от злого, – каменщик досадливо отмахнулся и встал на ноги. – Ну ладно, довольно болтать, пора приниматься за дело.
Этого Свами хотел меньше всего. Он готов был болтать о чем угодно и с кем угодно, только бы сидеть и ничего не делать.
– А куда торопиться? – спросил он с невинным видом. – Никто ведь не гонит.
– Когда мы закончим стену, – разъяснил каменщик, – белобрысые примут нас, как своих. Мы сможем остаться в крепости, а если захотим, вступить в их войско. Так нам было обещано.
– И вы поверили?
– Поверили или нет, какая разница? Закончим стену, а там будет видно. Так что, давай, поднимайся и живей неси камни.
Пришлось возвращаться к работе.
Так прошел месяц. Стена выросла на дханус14 и достигла в высоту одной гаруты15. А Рамчандра, который обещал обернуться за одну луну, как в воду канул.
Не вернулся он и через неделю, и к концу другой. «Он никогда не вернется, – заявил старейшина, явившись к Свами. – Он обманщик. Он нарушил клятву и должен быть наказан. А так как он далеко отсюда, за обман ответишь ты. С этого дня, носастый, твой паек станет вдвое меньше. И мы забираем у тебя одежду».
К тому времени ночи сделались морозными, и что ни день валил снег. Оставшись в одном льняном хитоне красно-желтого цвета, какие носят приверженцы срединного пути, и на голодном пайке, Свами неминуемо должен был погибнуть.
Прошло еще две недели. За этот срок Свами сильно исхудал. Руки и ноги у него покрылись язвами, а в груди поселился кашель.
Если вначале Свами еще надеялся на возвращение Рамчандры, то к концу второго месяца пришел к убеждению, что рассчитывать на избавление, по меньшей мере, глупо. Рамчандра не соврал, когда сказал, что в Ченнаи много богачей, и что многие из них приверженцы срединного пути. Правдой было и то, что первейшая задача всех просветленных и самое их горячее желание – это отыскать дорогу в Поднебесную. Никто из тех, кто избрал срединный путь, не поскупится, когда речь зайдет о такой желанной цели. «Но богачи – просветленные или нет – все одного сорта, – вынужден был признаться сам себе Свами, размышляя о своей участи. Ночь тогда выдалась особенно морозной, а болтушки налили меньше обычного. – Всех богачей отличает рассудительность, иначе они не сумели бы обрести богатство. А какой рассудительный человек поверит обещаньям дикарей, народа, как известно, вероломного и не знающего чести? Я бы на их месте не поверил. Так что не добудет Рамчандра золото. А без золота зачем ему возвращаться. И по сему выходит, что пропаду я здесь зазря, не успев сделать ничего достойного». Сказал так себе Свами Шарма и заплакал.
Вспомнились домашние пироги, булочки, которые готовила мать. Какими они были вкусными: пышные, румяные, присыпанные пудрой, а в середочке начинка из кураги и лимонов. Мама за раз выпекала три противня, и каждый мог брать себе, сколько влезет.
В начале третьего месяца в лагерь с запада пришел большой отряд: двадцать всадников и триста человек пеших воинов. Они доставили обоз из сотни повозок и пригнали большую толпу пленных.
Возглавлял отряд высокий сухопарый мужчина с длинными до плеч белыми волосами, высоким, горбатым носом и большими глазами зеленого цвета. При нем находилась маленькая девочка, такая же белобрысая, горбоносая и глазастая. Впрочем, не такая уж маленькая, просто тощая и нескладная, как все переростки.
В лагере заговорили, что этот отряд вернулся из Бактрианы, и будто бы беловолосыми захвачена Арахозия.
– Видишь, – сказал Свами сердобольный каменщик, – у пленных коричневые одежды и накидки из козьей шерсти. Так одеваются одни бактрийцы. И бороды стригут, и волосы красят хной только они. Посмотри, какие у всех крашенные гривы. И не стыдно же ведь.
– А верно, что Арахозию? – спросил, не поверив, Свами. – Я-то слышал, что крепость этого города непреступна.
– Про крепость я ничего не знаю, – ответил каменщик. – Но ты посмотри, столько они награбили добра!
С повозок сгружалась всякая утварь, короба, сундуки и мешки каждый, по меньшей мере, по полтора киккара16.
– Одного хлеба всем нам с избытком хватит на год вперед. Такого в деревне не держат. По всему видно, что разграблен не малый город. А ближайший из таких – Арахозия, – каменщик с живым участием следил за разгрузкой добычи и от полноты чувств крякнул. – Эх, похоже, что их шад удачливый налетчик и умелый командир. А посему, как закончим стену, разумным будет поступить в их войско. А ты что скажешь?
– А кто это «Шад»?
Каменщик указал на высокого мужчину.
– Это имя?
– Не знаю. Да только шад у них второй после вождя. Здесь он главный. У него есть сын и дочь. Вон та, на журавлиных ножках, как раз она, – каменщик показал на белобрысую девчонку. – Шад ее любит больше, чем сына и всегда держит при себе. Ничего девчонка, да?
Свами пожал плечами.
Читать бесплатно другие книги:
