По эту сторону неба. Непростая книга для взрослых Камалов Руслан
– что ты здесь делаешь?! – громко и холодно спросила она
Он вздрогнул и обернулся, глаза его были растеряны, в руке застыл кубик. Он попытался объясниться, но слова его смешались
– ээээ… я просто… надо закончить… извини я сам… сам… ты не думай… я даже не думал… честно.
– Что ты здесь делаешь? – повторила она
Он не ответил. Только, виновато, стоял с кубиком в руке.
– ты решил сделать все сам?
Дана стояла в нерешительности.
– не понимаю, это действительно настолько важно? – Она смотрела на него, с сомнением, сжимая полы накинутого на плечи одеяла на своей груди.
Он кивнул. Дана смягчилась
– давай я помогу тебе.
Они начали передвигать фигуры вместе. Некоторые приходилось разбирать и собирать заново. Но было проще, ведь кубики были уже подогнаны. Дана аккуратно складывала их в разложенном на полу одеяле, потом собирала его с разных концов тюком и перетаскивала на новое место. Они работали вместе несколько часов, не проронив ни слова, но при этом было легко, не напряжно от этого молчания. Как в команде, где все понимают друг друга без слов.
Наконец, все было сделано. Он еще раз внимательно осматривал конструкцию, а потом подошел к ней, фиксируя, в бумагах. Затем обернулся к ней.
Они долго сидели у стены, прямо на полу, отдыхая, сложив руки на коленях и молчали, каждый думая о своем. Дана устало откинула голову и внезапно свет погас – она затылком задела выключатель. В комнате было уже не так темно, поднимающийся рассвет, светящимся кантом сочился из-под зашторенных портьер. Дана не стала включать снова.
– прости, – воспользовавшись полумраком, сказала она, – я была неправа.
Она повернулась к нему. Он сидел и смотрел на свет из-под шторы.
– Я не могу, – ответил он
– В смысле? Ты не можешь простить?
– Да
– Почему?
Она помолчал, подбирая слова
– не знаю, попытаюсь объяснить. У меня есть понимание, что в основе любых отношений лежат две философии: философия сына и философия отца.
Его голова лежала на стене, слегка наклонена, и он смотрел вперед, немного потухшим взглядом.
– Сын относится к отношениям, как максималист, – объяснял он, – он может любить отца всем сердцем, но, в некоторых ситуациях, отворачивается, обижается, или, даже, уходит из дома. Таков уж сын.
Последние слова прозвучали обреченно. Возможно даже, он говорил о себе. Рот его был скрыт медицинской повязкой, но Дана различала движение его губ.
– а отец не может так, – продолжил он, – он не должен так. Он Отец. Нет, он, конечно, может повышать голос или дать ремня, но не имеет права уйти, оставить сына или бросить. Он обязан остановить его. Он обязан остановить себя. Найти, обнять и вернуть сына домой. Что бы не случилось. Такова философия отца.
Он перевел на нее свои глаза, нахмуренные и безмятежные
– Я не могу тебя простить, Дана. Я стараюсь быть отцом, который неспособен обижаться на своего сына. Я не обижен, понимаешь?
– на меня?
– да. Сейчас – да
– а раньше?
– раньше?
– да, ты сказал «сейчас да», значит, раньше был зол?
Он задумался, хотел что-то сказать, но ничего не ответил.
– мне пора, – вдруг сказал он, поднимаясь, – надо выспаться. Спокойной ночи, то есть утра.
Ее поразила перемена в нем. Он занервничал, потоптался в нерешительности, потом виновато сказал «Спасибо» и вышел.
5 июля
Вечерело. Я вылезал через окно на первом этаже. Нажал на белую пластмассовую ручку, и створка подалась. Шум улицы, как тополиный пух разлетелся по комнате, двигаясь в застоявшемся воздухе вертикально, подобно маленьким медузам в темно-синей глубине. Я воровато оглянулся в темной комнате, закинул ногу на улицу, держась за раму, подтянулся и осторожно спрыгнул вниз. Потеряв равновесие, оперся руками на асфальт, и мелкие камушки впились в кожу. Отряхиваясь, я выглянул из переулка.
Это был мой второй выход в свет, он был уже не таким волнительным, но, все равно, мое тело трепетало.
Я увидел патрульную машину у дверей дома. В ней мирно спали полицейские. Какие-то люди, бежали через улицу с видом грабителей, покидавших хранилище ограбленного банка.
Я и сам выглядел как вор на месте преступления и не хотел, чтобы меня видели. Улучшив момент, я осторожно вышел из убежища, направился по лужайке и замер в тени ближайшего дерева. Полицейские, не кстати, проснулись. Один из них, молодой широкоплечий брюнет, вышел из машины.
– На обход, – коротко бросил он, зевая, второму, хлопнул дверью и, включив фонарик, пошел по траве.
Он прошел в десятке метров от меня, широко шагая. Я вжался в ствол, и сумрак поглотил мой силуэт. Он пройдет и у меня появится возможность двигаться!
Я посмотрел на второго в салоне автомобиля. Он зевнул, попытался потянуться, но руки его уперлись в потолок, поэтому он вылез и начал потягиваться в разные стороны, громко кряхтя. Этот был заметно старше первого, с округлым животом, висящим над пряжкой ремня. От его упражнений рубашка выползла из брюк и небрежно висела полами поверх.
– Эй! Что за херня? – донесся крик молодого из-за угла дома.
– Что там? – ответил старший, бесстыдно расстегнув брюки, прямо посреди улицы и заправляясь.
– Тут стекло разбито!
– Стекло? – он замер, вслушиваясь, – Какое еще стекло?
– На втором этаже! Окно в комнате. Я осматривал дом час назад – оно было целое, клянусь!
– Да ты что, реально? Стой там. Иду!
Толстяк открыл заднюю дверь, взял фонарик, дубинку и направился в сторону дома. Он включил свет фонаря и, шагая, начал им беспорядочно водить по площадке в такт движениям руки. В один из таких движений, его луч прошелся прямо по мне. Мое сердце сжалось, его обдало кипятком, оно бешено заколотилось.
Он не отреагировал, сделал еще несколько шагов, но потом вдруг застыл, осмысливая чтоли и резко повторно направил фонарь туда, где я был. Именно был, потому что еще за секунду до этого я, дикой ланью, понесся, по пустынной аллее, звонко шлепая босыми ногами
– Стооооой! – закричал толстяк, и рванул за мной
– что там? – послышался голос молодого
– за мной!
– кто там?
– не знаю! Хватай его, разберемся!
Убежать от толстяка не составило бы труда, но молодой сиганул с такой прытью, что, с каждым шагом, стал приближается.
– Стояаааааааать! – кричал он мне в спину.
Я прибавил скорости, захлебываясь дыханием. Эдак я долго не протяну, надо что-то делать.
Впереди, в бесконечно тянущемся заборе, мелькнули старые кованные ворота с ажурным силуэтом, в нижней их части зияла распахнутая калитка. Я сходу занырнул туда, попав в темный лиственный переулок, и понесся по влажной травянистой тропинке. Пробежав с десяток метров, я затормозил. По краям тропинки шли густые лиственные кусты, можно было просто запрыгнуть в самую гущу и лежать там незамеченным. Пока я раздумывал, тяжело дыша, мой преследователь показался у ворот:
– Стоой! – снова закричал он, но уже не так продолжительно, как в прошлый раз. Не позволило сбитое дыхание.
Я сиганул, проклиная свою нерасторопность. Просто прыгни и лежи! Зачем думать?!
Тропинка петляла между деревьями, кусты больно хлестали меня и царапали лицо
«Пшшшшт» – раздалось сзади, звуком включенной рации
– свернули… направо… – услышал я сбивающийся голос полицейского, говорящего на выдохах, – Бежим… вдоль… пустыря… как понял?
«Пшшшшт, пшшшшт» – дважды в ответ пшикнула рация
Я резко свернул, на этот раз налево, потому что, по моим расчетам, толстопуз должен был двигаться наперерез, где-то с правой стороны. Я бежал вдоль палисадника с крупными красными цветками. Дыхание полицейского слышалось все ближе, потому что ему не приходилось выбирать дорогу, он просто бежал туда куда и я.
Бежать босиком было больно, и я проигрывал в скорости. Чувствовал, что он настигает меня. И в эту минуту решение само пришло в голову. Я резко остановился, став столбом и затем рухнул как подкошенный вниз, на колени, вжав голову в плечи и выгнув спину торчащим пнем.
Он не ожидал, пытаясь затормозить, выставил ногу, но та поехала по траве и больно ударила меня в ребро. Ее зажало. Он ухнул кувырком через меня, громко вскрикнув, его колено щелкнуло странным звуком, и он кубарем покатился по траве, издавая сдавленные стоны.
– Аааа, – кричал он от боли, скрючившись и держась за колено, – ты мне ногу сломал!
– Извини, – начал оправдываться я, – я не специально…
Сзади показался второй полицейский, бегущий наперевес с огромным пузом.
– Стой! – сипло крикнул он на выдохе.
Он бежал из последних сил, пыхтел, как старый дизельный джип, забирающийся в гору. Другого шанса не будет. Я вскочил, побежал к забору из профлиста, который шел сбоку. Вскарабкался на него по-обезьяньи и спрыгнул вниз. Толстяку это было не по силам повторить такой трюк, но у них была рация и мне нужно было быстрее куда-то исчезнуть.
Улица, по ту сторону забора, была ярко освещена огнями. Скрыться здесь было нереально. На другой стороне дороги стоял дом с гаражом, железная дверь которого была приоткрыта. Внутри зияла темнота. Я рванул к нему и, промчавшись, не иначе, как гепард, запрыгнул в спасительную темноту, снеся что-то на ходу с оглушительным грохотом – в темноте не заметил жестяную склянку на полу, которая некстати попала мне под ноги. Она отпрыгнула лягушкой к стене от моего удара и с лязгом покатилась по полу по полукруглой траектории. Я замер, размышляя, что теперь делать.
«Бежать отсюда, вот что!»
Но не успел. Послышались торопливые шаги. Кто-то семенил к гаражу. Я попятился назад в сумраке помещения. Спрятаться был негде. И тут, за моей спиной, показался высокий стенной железный шкаф. Шаги замерли, дверца ворот распахнулась, и в гараж бесцеремонно ввалился свет уличного фонаря. Из темноты напоказ выступила разная утварь и три мотоцикла стоящие по разные стороны.
– Кто здесь? – испуганно спросил голос на пороге.
«ну, я» – мысленно ответил я, пожав плечами.
Интересно, задавая такой вопрос человек реально ожидает, что незнакомец выйдет, представится и в двух словах расскажет о себе?
Ирония, чуть ли не единственный суррогат, который способен быстро и пусть ненадолго, но сделать человека сильнее.
В шкафу было душно, пахло, засохшим на грязном полу, пивом, кислым запахом въевшегося пота и кожей, от одежды на крюке. Я медленно переступил с ноги на ногу и слегка стукнулся обо что-то наверху. Поднял глаза – это шлем на полке. Черный, с тонированным забралом. Я потянул к нему руки.
Голос дал о себе знать, он услышал мои движения.
– Эй! Еще раз спрашиваю, кто здесь? – выдавил он
Он шел по гаражу. «Звяяяяк» – продолжительно зазвенело металлом. Видимо, поднял с пола монтировку или что-то еще.
– Выходи по-хорошему или я отделаю тебя, так что ходить не сможешь.
Его голос выдавал страх, плохо скрываемой дрожью. Он старался ступать еле слышно, больше сам боясь своих громких шагов. Судя по звуку, он останавливался, похоже, заглядывал в углы. И вот он уже вплотную приблизился к шкафу. Я чувствовал, как он медленно тянет руку к ручке.
«открывай» – подумал я и ждал, когда он сделает это.
15 июня
– Слушай, я ведь так и не знаю твоего имени. Это какая-то государственная тайна?
Сегодня Дана была в отличном расположении духа. Впервые за все дни, не ощущалось удушающей тревоги, дышалось легко. Не в последнюю очередь, из-за событий ночи, когда они с доктором вместе перемещали фигуры.
Дана, признаться, изменила к нему свое отношение. Чувствуя больше допустимости, больше симпатии. Но не такой, как раньше, когда подпускала к себе харизматичных ухажеров. Эта – совсем другого толка. С увлекающим незнакомым оттенком. Не за показную мужскую удаль, а за его простое желание быть рядом, помочь. Желание мягкое, податливое, но непробиваемое, нерушимое, как стена.
Он так серьезно относится ко всему, что связано с ней и, главное, не требует ничего взамен. Так сложилось, что мы охотнее подпускаем к себе тех, кто готов разделить наши трудности. Мы готовы противостоять агрессии в свой адрес, а против невинного, бескорыстного желании помочь, мы оказываемся беззащитны.
– так как, говоришь, тебя зовут, мистер?
Она спросила своим легким, игривым тоном, держа пальцами тонкую прядь волос, так, что они медленно скользили по ее фалангам. Спросила нейтрально, вроде просто так. Раньше она использовала этот тон, как проверенное оружие. Но тогда она была вооружена до зубов: узкие джинсы, вечерний макияж, ресницы, укладка. Отличный набор диверсанта.
Это всегда безупречно работало. Особенно если включаешь блуждающий взгляд за его спиной, якобы в поисках более приличной кандидатуры. Они на это попадаются. Им начинает казаться, что подруга начинает терять интерес и они бросают в бой резервы. По крайней мере, если за спиной бар, бесплатный алкоголь тебе обеспечен.
– Давай угадаю, – она начала перечислять, сощурившись, словно примеряя к нему разные имена – Джонни, Бред, Джастин… ооо, подожди, может Владимир или Барак? Нее…
Его ответ ее озадачил:
– Это не важно.
Слова были сказаны коротко, вразрез с ее ожиданиями. Мысли сбились в ее голове в куцую кучу, стадом растерянных овец посреди дороги. Повисла пауза, на протяжении которой Дана ощутила себя, человеком, услышавшим от иностранца неуместную фразу и не понимающим, имел ли он это в виду буквально или же здесь, доселе незнакомый, идиоматический оборот. Она тактически улыбнулась, выдерживая паузу.
Он и сам смутился. Было видно, что он не хотел обидеть. Он чуть наклонился, обозначилась вертикальная складка на лбу и кончики его бровей приподнялись вверх. Доктор взял ее за руку и сказал:
– Дана, сейчас очень важно другое. То, что нам нужно сделать сегодня. Вместе.
Его пристальный взгляд задержался на ней. В него было легко смотреть. Простые, открытые глаза. Немного усталые, с легкой рябью капилляров. Без самоуверенной иронии или предвзятости, он смотрел на нее, как смотрит человек, которому незачем тебе врать. Его слова звучали мягко и настойчиво, неуступчивой просьбой.
«Вместе» – отозвалось в ее голове. Она не видела его губ из-за ненавистной медицинской повязки. Но его словах, проникающих через широко открытые зрачки, было что-то изгибающее бытующие представления о принципах.
– Имя! – Дана требовательно выставила вперед свою ладонь, предлагая сделку: «я пойду, но только на моих условиях». В конце концов, не может же она просто так уступить!
– Отлично, пойдем, – он, по-хозяйски, взял ее за выставленную руку и потащил за собой. Она растерянно поплелась следом. Ноги шагали, как ватные.
Дана никогда никому не позволяла так обходиться с собой. Всегда тон в отношениях задавала она. Только так и никак иначе. Выставляла свои требования и, если они не выполнялись, следовало наказание. Она намеренно флиртовала с другим. Наблюдать, как самцы грызут глотки из-за девушки очень занимательно. Кто внушил им, что их тупое петушение привлекает женщин?
Женщина, разбирающаяся в мужчинах, никогда оценит того, кто привык решать проблемы кулаками. Где гарантия, что в один прекрасный день, когда ты в ссоре с ним нечаянно опустишь плечо, он не отправит свой разящий левый хук тебе в подбородок? Так же проще всего решать проблемы, ссылаясь на непреодолимую женскую логику, правда?
Мужчины, ну признайтесь же, что вы примитивны! Неужели вы этого не видите или упрямо не хотите видеть? Все ваше вселенское внимание к женщине, комплименты, увлеченные диалоги об интересах и увлечениях, ваше эпическое воздаяние и пафос – все ради 5-ти минутной банальности на несвежих мятых простынях. Так же скомкано, по-мужски эгоистично и сухо, по отношению к женщине.
Но что с этим доктором не так? Он же такой же обычный мужик, как и остальные. Но мыслит как-то иначе, по-другому устроен что ли? Он холоден. Нет, ну не совсем холоден. Просто отстранен как-то. Может, стесняется? Может гей? Да нет, вроде, не похож. Хотя сейчас уже не разберешь, кто кого.
Дана никогда не пыталась анализировать чувства и поведение мужчин. Зачем пытаться понять, как ведет себя бык? Это как-то способно изменить его поведение? Да без шансов! Вот ты отмой его, одень в костюм от кутюр и что? Все равно первопричина всех его интересов будет топорщится из штанов.
Но, конечно же, будем честны, Дана была мудрее и мыслила не так плоско, скорее это была удобна позиция. Она не ненавидела мужчин, она ненавидела мир, в котором преобладают мужские ценности, и женщине, чтобы успешно существовать в нем, нужно подчиняться интересам даже не мужчины, а его полового члена. Ублажать его, принимая его усилия не иначе как подвиг. А затем тщетно пытаться засыпать под храп, стыдливо удовлетворяя саму себя в темноте, совершать аборты, глотать, прощать его похоть и измены. Разве женщина виновата в том, что ей приходится жить в таком мире, в котором нужно быть сильнее, компенсируя одновременно растущее самомнение и инфантильность мужчин.
Однако, Дана прекрасно устроилась в этой однополярной реальности. Обладая весьма привлекательной внешностью и достаточной жесткостью, она получила своеобразный карт-бланш, определив слабое место своего типажа мужчины: нужно просто своевременно лишать его уверенности в праве быть сверху. Не буквально даже. Нужно сначала ясно продемонстрировать свое своеволие и характер, затем подарить ему иллюзию, что он, доминатор, смог подчинить себе дикую кошку. И когда он ощутил это в полной мере – он попал в хитро выстроенный капкан, из которого можно выбраться, только отгрызая себе лапу или другую, но уже бесхребетную конечность.
Только на Дока пока это не действовало.
Очередные «задания» оказалось еще глупее, чем предыдущие.
Вчера, например, они сидели на песке во дворе здания больницы. Док объяснял ей задание: «Русло реки». Дана не сразу поняла, что от нее хотят, но он так нудно, зараза, стал объяснять, что нужно делать канавки в песке, которые «сообщаются» между собой.
Они возились чуть ли не два часа, пока вся земля, вокруг них не была изрыта такими канавками. Дана проголодалась как волк, и, наконец, они стали наполнять русло водой из помятой алюминиевой канистры. Глубокими хлопками вода хлынула на землю и заструилась по ответвлениям. Земля вокруг будто ожила. Это ее очень ее впечатлило. Дана создала это своими руками и вдохнула в это жизнь. Тронутая, она прижалась к нему, обхватив его руку, с желанием поделится своими впечатлениями. Он сидел рядом и его глаза тоже блестели детским живым трепетом.
– Знаешь, как написано в ДАО? – тихо сказал он – Стань долиной, и река сама понесет к тебе свои воды.
Сегодня же он принес ей квадратную коробку. Она была готова увидеть в ней все что угодно, например, пиццу, которую, не ела тысячу невыносимых лет, но обнаружила внутри, всего лишь, обычный пластилин. Как в детстве, в виде длинных прямоугольных брусочков с закругленной волнистой поверхностью.
Они сидели на полу, сложив ноги «по-турецки» и разогревали его своими ладонями до ломоты в костяшках пальцев, пока он не стал совсем теплым, оставляя, не видные глазу, маслянистые разводы на коже. Дана то и дело промокала ладони о салфетку.
– Док, твою мать, вчера песок, сегодня пластилин. Ты должен мне маникюр, – рассержено сказала она, рассматривая потемневшие полосы под ногтями, – Вот гадость! Буэ!
Она брезгливо затрясла кистями рук и поежилась. Он в ответ только протянул ей еще один брикет синего цвета.
– я уверена, что ты не женат, – злобно сказала она.
– Почему?
– потому что это единственное объяснение тому, что человек с таким характером еще жив.
Он засмеялся и Дана с интересом посмотрела на него, осознав, что впервые услышала его смех. А ведь он не машина, каким выглядел сначала.
– у меня такой плохой характер? – смеясь спросил он
– нет, скорее, несносный, – ответила Дана, пряча взгляд
– Надеюсь, дело именно в этом, – парировал он, – а не в том, что ты раздражаешься от всего, что идет в разрез с твоим мнением.
А вот это было неожиданно! Она хотела что-то возразить, но не нашлась, найдя, что он, скорее, прав, чем нет.
– тебе не нужно злиться на меня, – опередил он ее, – я здесь, потому что нужен тебе, а значит все идет по твоему плану.
Она молча продолжала разминать пластилин. Сказать что-то сейчас – все равно, что оправдываться, а это не в ее правилах. Проще скосить все на мужскую паранойю. Это еще один червовый туз в рукаве, терпеливо ждущий масти.
– готово, – сказала она, – бросая размятый кусок на пол.
– отлично, смотри, – сказал он, – все просто. Берешь и лепишь фигуру.
– Что лепить то, Церетели?
– Не важно. Все, что подсказывает фантазия, главное не отделять куски, понятно?
– В смысле? Совсем-совсем неважно что?
– Да. Любое, что тебе пришло на ум.
– первое, что мне пришло в голову – кубик, – съязвила Дана, и нехотя потянулась к куску пластилина. – Уфф, ну ладно давай его сюда.
Она взяла его двумя руками и сжала в толстую круглую лепешку. Посмотрела на нее, но ничего не пришло в голову, тогда она скатала ее ладонями в своеобразную сосиску.
«Черт, – подумала, она, улыбнувшись, – может слепить ему символ его гендерной принадлежности? Это была бы бомба.»
Она быстро смяла кусок пластилина и попыталась слепить подобие фигурки. В результате нескольких попыток, она забросила это дело – у нее получались какие-то аномальные зайцы или пауки.
Он смотрел за ее руками. Это немного напрягало. Не позволяло думать. Видно, он ждет от нее чего—то особенного, но в голову не лезло ничего.
– перестань смотреть так, – сказал она, – я не могу сосредоточиться.
– Да? – он вздрогнул, очнувшись от глубокой задумчивости. – прости… у тебя очень красивые руки.
– а? – она изумленно застыла, даже перестала лепить, и посмотрела на него.
Он сделал вид, что не расслышал, поднял планшет и принялся в нем что-то увлеченно писать. Дана пожала плечами и снова принялась за дело. Но, понятное дело, его слова не остались незамеченными. Дана улыбнулась себе и дело пошло веселее.
Она вспомнила вчерашнее задание с водой, и ей пришло в голову сделать лодку. Действительно! И не сложно! Она начала делать заготовку обтекаемой ромбообразной формы. Потом, нажимая посредине и выдавливая изнутри излишки пластилина, она принялась вылепливать борта. Затем заострила «нос» и вытянула получившуюся фигуру перед собой. Первое, что ей пришло в голову, что она больше похожа на пустой глаз. На полость, в которой должно быть глазное яблоко.
Дана облокотилась локтями на колени, но в этот момент, один из них соскользнул, и она резко дернула рукой, чуть не разорвав лодку в руках. Она вскрикнула от испуга. Доктор тоже резко поднял глаза:
– Нельзя, разрывать
Дана медленно разжала ладони. Лодка осталась целой, только резко согнулась посредине.
– да знаю я, – процедила она
– посмотрим, что получилось
Они молча смотрели на непонятный слепок:
– Как туфля. Без каблука, – сказала Дана, нахмурившись
Он осторожно взял получившуюся туфлю.
– На сегодня закончим.
Дана не ответила.
Весь остаток этого дня и следующий, она хандрила по непонятной ей причине и не вылезала из-под одеяла.
6 июля. Вечер
Гросс двигался по средней полосе. Релаксирущая музыка шелестела из динамиков. Ветер вторил ей через чуть приоткрытое окно. Город двигался навстречу яркими лентами витрин магазинов.
Зазвонил телефон. Гросс включил вызов на громкую связь, чтобы не отвлекаться от вождения.
– Слушаю.
– Добрый вечер, хер майор, – сказал вкрадчивый мелодичный голос
– добрый.
– Узнал?
– Да.
– Не отвлекаю?
– Нет.
– Отлично! Чем занимаетесь, любезнейший?
– Еду.
– О, вы решили устроить себе расслабляющий вечерний вояж?
– Нет. По делам
– значит по делам. Чтож. А это весьма неплохо, я вам скажу! Именно дела, мой друг, проблемы и неурядицы наполняют нашу жизнь, тем, что мы возвышенно называем Смысл. Мы ведь привыкли искать смысл во всем, не так ли? Но оставь вас в Лагуне, на живописном берегу океана, с мохито в длинном бокале, что тогда? Да вы же взвоете, милейший, через пару месяцев! Я вас уверяю, поверьте моему опыту. Вы начнете тлеть! И терзать себя глубокомысленными размышлениями о своем предназначении. А загрузи вас проблемами и делами, что произойдет? Вы окунетесь с головой в эту суету и будете считать, что ваша жизнь бурлит! Что в ней есть цели, задачи и смысл! Фабула, завязка и развязка! А, фактически, что изменилось? Да, собственно, ничего. Вы, всего то, играете с самим собой в глупую игру с постановкой целей и достижение результатов. Но, я так думаю, достопочтенный полковник, вы сейчас как раз и обнаруживаете следы тления, я не прав?
– Возможно.
– Дорогой мой Гросс, вы нравитесь мне, вы непризнанный герой своего времени. Да, да, я сказал непризнанный. И это очень меня печалит. Вы должны понять, что во всей этой суете, есть особенные дела. Называйте их как хотите. Я называю их – Предназначения. Это дела, которые не закончатся на следующий день, после того, как вы их завершите. Это то, что будет жить долго. Эпохально. Понимаете меня?
– Вполне.
– Великолепно, тогда позволю себе спросить Вас. Вы подумали над моим предложением?
Полковник молчал.
– Гросс?
– я еще думаю
– понимаю Вас, решение весьма непростое, Вы взвешиваете все «за» и «против». Но время нас не щадит, милейший. Оно нещадно врывается в наши дома и отнимает у нас все лучшее, чем мы дорожим. Вы дорожите, чем-то майор Гросс особенно сильно?
– не давите на меня.
– я? Да как мы могли только подумать такое? Отнюдь, вы вольны принимать любое решение, полковник. Для этого нужна спокойная атмосфера. Как, например, в этом парке на обочине!
Неожиданно, слева по его машине пронесся сильный удар. Бух!!! Пшшш!! Какой-то грузовик, с соседней полосы протаранил машину Гросса, его развернуло и машина полковника, жалобно скрипя шинами, пошла юзом в сторону парка. Подушки безопасности выпрыгнули, не давая ему крутить руль.
Грузовик продолжал тащить машину Гросса к обочине и, вдруг, все завертелось, разлетелось по салону и закружилось, как в миксере. Гросс зарычал, его машина кувырком полетела с насыпи. Через минуту все стихло.
– Гросс! Гросс! Вы в порядке? – кричал голос по громкой связи.
Полковник молчал, оглядываясь вокруг и осторожно отряхивая осколки стекла.
– Скажите, что-нибудь! Ну не молчите! Вы живой?
– Сука! – Прорычал Гросс и с силой ударил по надутой подушке, которая уперлась прямо в подбородок.
– Фу, как некультурно. Да полно Вам! Я компенсирую любые ваши затраты. У вас в бардачке лежит конверт, в котором весьма щедрое вознаграждение за причиненные неудобства. Вы сможете купить себе две такие машины. Да, кстати, друг мой, хорошо, что вспомнил, в вашей машине есть еще кое-что, что может скомпроментировать вас. Так не хочется, чтобы у вас были проблемы. Увы, память подводит меня, я не могу вспомнить, где именно. Покорнейше прошу меня простить, за забывчивость. Поэтому рекомендую не вызывать полицию и не сообщать им о случившемся. Я забочусь о вас, мой друг, будьте спокойны!
Гросс попытался открыть дверь, но ее заклинило, он раскачал ее и она медленно, со скрежетом, подалась. Руки были в крови, все тело саднило, плечо ныло от удара ремнем безопасности, который, преднатяжителем, отдернул его при ударе. Полковник вышел, покачиваясь, на прохладный вечерний воздух. Изо рта вырывался легкий пар. Машина Гросса пролетела достаточно далеко. Грузовика и след простыл. На земле белели вещи, вылетевшие через разбившиеся окна.
Что это? Гросс наклонился к земле, это лежал Конверт. Довольно пухлый. Он замер, размышлял несколько секунд. Затем медленно поднял его свободной рукой. Он приятной тяжестью лег в ладонь. Брезгливая усмешка тронула его губы – неужели это и есть то, ради чего он так рискует всем? Пачка цветной бумаги с дурманящим запахом свежей краски? Но, черт возьми, как она магически тяжела!
Он выпрямился, и улыбка сразу сошла с его лица. Наверху, на дороге, в нескольких десятках метров, стояла черная фигура. Лица не было видно. Гросс различил, что это человек в черном шлеме. На стекле – какие странные отблески, как тонкие, вьющиеся языки пламени.
– Кто ты?! – рявкнул Гросс, – что тебе нужно?
Незнакомец не ответил. Он даже шелохнулся, только рисунок на его шлеме продолжал вызывающе мерцать…
– Проверяешь работу? – крикнул полковник с презрением
Резким отработанным движением, Гросс выбросил выхватил пистолет из кобуры подмышкой, мгновенно наведя его на непрошенного гостя.
– Возвращайся и скажи Дону, что я сам дам ему знать.
Ветви продолжали пульсировать на шлеме незнакомца. Он сделал медленный шаг назад и растворился в темноте, но пульсирующий рисунок еще долго мерцал в глазах Гросса.