Спецназ его императорского величества Куницын Владимир
Бонапарт остановился около большой карты, висящей на стене.
— После того как Багратиону не удалось соединиться с армией Барклая в Лиде, он станет отступать на Минск. Маршал Даву уже отправился туда прямо из Вильно. Он опередит Багратиона и отрежет ему дорогу. Русская армия окажется между Даву и Жеромом. Сдаваться, конечно, Багратион не станет, но наши щипцы начнут сжиматься все сильнее и сильнее, и ему придется атаковать Даву, чтобы прорваться на восток. Так что отправляйся в Минск и жди. Багратион сам придет к тебе. И постарайся, чтобы он не ушел. Перментье сейчас передаст тебе письмо к маршалу. Можешь идти.
Левуазье молча поклонился и вышел. Наполеон начал задумчиво расхаживать по кабинету. Потом заговорил ровным голосом, то ли сам с собой, то ли обращаясь к Перментье.
— Главный недостаток, которым обладают родственники — это то, что их нельзя расстрелять. Из-за этого надутого индюка я просижу в Вильно лишнюю неделю, хотя мне уже пора следовать за Барклаем на Дриссу.
И вновь отправился гулять по кабинету, вышагивая в такт мыслям.
— Хорошо! — теперь император точно говорил с Перментье. — Садитесь за стол, мой друг, и пишите. Первое письмо — Даву. «Дорогой маршал! Все, что вы сделаете для капитана Доминика Левуазье, вы сделаете для Франции и меня лично. Прошу вас помнить это».
Император замолчал, давая возможность Перментье дописать сказанное.
— Второе письмо — Жерому. «Мой горячо любимый брат! Мне искренне жаль, что ты не понял, что все пожелания присланного мною Доминика Левуазье есть мои личные. Кроме того, к сожалению, ты не понимаешь, какую роль в этой кампании играют вверенные тебе четыре корпуса. Чтобы добиться победы, они обязаны неустанно преследовать армию Багратиона днем и ночью, навязывая ей новые и новые стычки, — Наполеон снова взял паузу, видя, что Перментье не успевает. — Хочу сообщить тебе, что я принял решение объединить все корпуса, действующие против Багратиона в единую армию под общим командованием маршала Даву. Будь так любезен выполнять любые его приказы немедленно».
Командующий второй Западной армией князь Багратион метался как лев в западне. Огромная территория Полесья стала для его армии узкой клеткой, пространство которой постоянно уменьшалось из-за наступавших корпусов Жерома и Даву. Хотя, благодаря тупости и лени Жерома, а главное, помощи Игнатьева, теперь его преследовал только Даву. Но стоило лишь чуть-чуть замешкаться, как Жером тоже включился бы в эту гонку, главной ставкой в которой были сохранение или гибель русской армии.
Опаздывая в Лиду, князь сначала повернул на Минск. Конечно, он не собирался удерживать город, как хотел бы того царь. Только на Минск поздно, там уже Даву, пятьдесят тысяч у него есть и еще из Вильно дивизии подтягиваются. И получилось, что для того, чтобы пробиться на север для соединения с армией Барклая, Багратиону нужно уходить на юг. Вторая Западная армия пошла на Бобруйск.
Свежевыстроенная по последнему слову фортификационного искусства бобруйская крепость рассчитывалась на двадцать пять тысяч человек. Триста пятьдесят ее орудий представляли серьезную силу. Но у построившего крепость генерала Игнатьева было только восемь тысяч человек, зато запаса пороха и провианта на год. Взяв на себя обязанности военного губернатора, он обеспечил на каждой станции по пятьдесят подвод, что ускорило движение армии Багратиона почти в два раза. А главное — это переправа через Березину по мосту, не теряя времени и сил, которых русским и так не хватало.
Петр Иванович уходил из Бобруйска с чувством глубочайшей признательности к отважному генералу, которому выпало на этой войне оборонять крепость, только что им же построенную.
Князь Багратион сделал для него все, что мог — оставил расчеты четырех батарей для обучения строителей крепости артиллерийскому делу да пожелал удачи от всей души. Настоящая искренность напрасно не пропадает, как не пропало и пожелание Багратиона. За всю войну Наполеон так и не смог взять крепость. А двадцатитысячную армию держать около нее приходилось постоянно.
Второй же Западной армии предстоял еще длинный тяжелый путь. Жером отстал, но после перехода Березины на пути лежал Днепр, и Багратион повернул на Могилев, надеясь, что Даву не успеет. Но напрасно — французский маршал читал карту войны не хуже Багратиона и опередил его.
Русским пришлось снова повернуть, и армия вышла к Днепру верстах в шестидесяти южнее Могилева, у Нового Быхова.
Навстречу Даву на север вдоль реки Багратион отправил корпус под командованием Раевского с приказом атаковать, а сам начал наводить переправу.
— За Россию, за царя!
Громкий голос Раевского, казалось, перекрывал грохот артиллерийской канонады. Генерал шел туда, где под градом французских пуль смялась линия пехотинцев. Оба сына шагали рядом — справа и слева.
Можно быть умным командиром или не очень. Можно быть отважным или безрассудным. Можно быть заботливым к солдатам или придирчиво строгим. Генерал Раевский был любимым командиром, потому что сочетал в себе ум, отвагу и заботу о людях. Вместе с ним поднимались и шли на передовую линию даже дважды раненые нижние чины. Обгоняющая людская масса оставила командира корпуса позади, заткнув появившуюся брешь, вытесняя французов.
Доминик разочарованно оторвал взгляд от прицела — столь неожиданно появившийся в зоне обстрела генерал исчез в массе мелькающих мундиров.
Неожиданное столкновение с русскими не позволило Левуазье использовать что-нибудь, кроме старого надежного штуцера. Несколько выстрелов были крайне удачны, среди жертв оказался даже полковник. Но основная цель — Багратион — так и не появилась.
— Его, видимо, не было с атакующими — это просто авангард русских.
Маршал Даву относился к личному представителю императора намного лучше, чем Жером, но без тени заискивания. К тому же маршал, несколько лет возглавлявший центр разведки, знал явно больше других приближенных императора.
— Завтра, капитан, сюда подойдут главные силы багратионовской армии. Я уже отдал приказ об укреплении позиций. Русские никуда не денутся — им нужен Могилев, чтобы переправиться через Днепр. Завтра Багратион будет атаковать. Надеюсь, это облегчит выполнение задачи, которую поставил вам император.
Но Даву ошибся. Отчаянная атака корпуса Раевского оказалась отвлекающим маневром. Лишь только стемнело, русские войска бесшумно снялись с позиций и ускоренным маршем двинулись к Новому Быхову, где Багратион уже переправлял войска через Днепр.
Только ближе к полудню следующего дня французы поняли, что атаки не будет, противник исчез, а вместе с ним исчезла и последняя надежда разгромить армию Багратиона, выскользнувшую из мышеловки. Время безнадежно упущено.
Обычно спокойный, немногословный маршал с обидой в голосе на «неправильные» действия противника говорил Доминику:
— Скоро уже пятнадцать лет будет, как мы с ним воюем. И нет никакой возможности угадать, что он выкинет завтра.
— Не стоит так огорчаться, господин маршал! Что случилось, то уже случилось.
— Меня огорчает, что во французской армии, кроме императора, нет таких полководцев, как Багратион!
— Тогда вас должно порадовать, что и в русской армии такой только один.
— Вот здесь вы правы, капитан! — усмехнулся Даву. — Что теперь делать собираетесь?
— У нас нет выхода — мы идем вслед за русскими. Поможете немного с экипировкой?
— Все, что потребуется, капитан!
Глава седьмая
СМОЛЕНСК
Карета, запряженная четверкой лошадей, выехала из Могилева, взяв курс на Витебск. Театральная примадонна мадемуазель Катрин покидала город. Война есть война, публике не до развлечений, когда грохочут орудия. Труппа, собранная из гастролирующих актеров-профессионалов, разъезжалась. Деревянное здание, возведенное над Днепром еще тридцать лет назад по проекту архитектора Бригонзи в честь посещения города Екатериной II, оставалось пустовать в сезоне тысяча восемьсот двенадцатого года.
Вместе с мадемуазель уехали личный гример, кучер и слуга. Катрин, направляясь в столицу через Витебск и Псков, полагала, что именно там ей будет легче найти применение собственному таланту. Хотя офицеры французской армии наперебой уверяли, что все наладится уже к осени и ей абсолютно не нужно бояться войны. В их лице она лишь приобретет новых поклонников. Однако мадемуазель решила бесповоротно, и карета выехала из города.
Проехав чуть больше десяти верст, экипаж неожиданно свернул на неприметную лесную дорогу, которая уходила на восток, и должна была вывести скорее к Смоленску, чем Витебску. Столь неожиданное решение можно объяснить взбалмошным характером актрисы, решившей ехать вместо Санкт-Петербурга в Москву, если бы не немаловажная деталь. Кучер повернул сам, не получив никаких указаний от мадемуазель. И можно сделать вывод, что он заранее знал этот странный маршрут.
После нескольких часов езды Катрин со спутниками остановилась на обед на большой поляне. Кучер распряг лошадей, слуга накрыл походный столик в тени высоких деревьев. Ветчина, французский сыр, хлеб, немного спелой клубники, бутылка «Бордо», холодная вода из родника — столь немудреный обед мог удивить любого, но слуги мадам, рассевшиеся около стола в вольных позах, изумляли еще больше. Никоим образом они не выражали той почтительности, какую принято оказывать госпоже. Впрочем, наблюдавшие из кустов за путешественниками люди, не страдали излишней осмотрительностью, больше рассчитывая не на ум, а на силу.
Выждав определенный момент, когда вино было разлито по бокалам, дюжина здоровых бородатых мужиков высыпала на поляну. И хотя они никак не объяснили цели своего визита, стало понятно, что пожелание приятного аппетита услышать от них не удастся.
— Этого нам еще не хватало! — слуга явно огорчился приходу незваных гостей. Видимо, имеющийся запас провианта не позволял встретить их с истинным русским размахом.
Кучер незаметно протянул руку к сапогу, но мадемуазель отрицательно покачала головой.
— Рано!
Вышедшие из леса, как положено настоящим разбойникам, имели совершенно разное вооружение. Три или четыре сабли, вилы, тесаки, пара тщательно отполированных дубин. У высокого широкоплечего мужика с недобрым взглядом за поясом торчал пистолет. Похоже, он и был главным.
Разбойники широким полукольцом охватывали мадемуазель и ее спутников, однако в их цепи отчетливо наблюдался широкий просвет. И, разумеется, неспроста, о чем Катрин сразу догадалась.
— Ох, и потеха сегодня будет! — воскликнул главарь, приближаясь. — Вяжи слуг!
Подойдя к столу, он запустил грязную лапу в тарелку с ветчиной, ухватил кусок побольше и засунул его в рот.
— Руки надо мыть перед едой! — спокойно выговорила мадемуазель.
— Что?!
Кусты затрещали, и на поляну вылезли еще три мужика, закидывая ружья за спину. Теперь, когда разбойники подошли вплотную к жертвам, их нахождение в лесу не имело смысла. А к дележке можно и опоздать.
Мадемуазель оглядела поляну — кучеру завели руки за спину и связывали толстой пеньковой веревкой, слуга стоял под деревом возле походной сумки с провиантом в окружении троих молодцов, гример отступал под натиском двоих разбойников с вилами, стараясь уходить так, чтобы его не отрезали от кареты. Остальные шли к столу, поближе к главарю, где ожидалось главное веселье.
— Начали! — громко по-французски крикнула Катрин, не отвечая на вопрос ошарашенного предводителя лихого люда, который между тем по инерции тянул руку к новому куску ветчины.
— Придется обойтись сыром! — скороговоркой прожурчала мадемуазель, выхватывая тарелку из-под руки главаря. Широким плавным движением она запустила фарфоровый диск точно в переносицу невысокому кряжистому мужику, еще не успевшему закинуть ружье за спину. Гример стремительно метнулся в карету и через секунду выскочил в другую дверь, взводя курки пистолетов. Оба противника получили по пуле, когда попытались достать его вилами. Слуга, сместившись немного в сторону одного из молодцов, резко ударил его пальцем в глаз, повернувшись при этом к другому спиной. Но это никак не помогло разбойникам, даже наоборот. Мощный удар пришелся в грудь все того же, теперь уже с поврежденным глазом, молодца, — дубина прошелестела над присевшим слугой. Вскакивая, он стремительным движением вогнал выхваченный из сумки стилет снизу вверх под подбородок своему невольному помощнику и осторожно, почти нежно, принял дубину из его слабеющих рук.
Связанный кучер коротким ударом ноги по надкостнице заставил взвыть здоровенного детину. Вырвавшись из рук разбойников, он побежал по какой-то немыслимой траектории, непрерывно меняя направление. Сделав два шага по стволу дуба, резко прыгнул в сторону, сильно ударил ногой в лицо ближайшему мужику, покатившись при этом по траве. Вскочил после четвертого кувырка, и связанные руки оказались уже впереди. Мгновенно наклонившись, вытащил из сапога нож.
Тем временем главарь, то ли огорчившись, что ветчина уплыла из рук, то ли обидевшись за приятеля, которому досталось тарелкой, двинулся на мадемуазель, намереваясь ухватить ее за горло. Однако столик неожиданно сдвинулся в сторону, угодив углом разбойнику в причинное место. Дальнейшее Катрин исполняла, словно классная актриса, играющая отлично отрепетированную роль, хотя все, разумеется, было импровизацией. Выхватив пистолет из-за пояса согнувшегося главаря, положила ему другую руку на затылок. Выстрел уложил ближайшего противника. Одновременно мадемуазель с неженской силой вогнала лицо разбойника в тарелку, проговорив при этом:
— Сказано — сыр, значит, сыр!
Вылетевший из руки пистолет попал в лицо еще одному противнику со шпагой в руке, находящемуся всего в нескольких шагах. Его маленькой заминки хватило даме, чтобы, подхватив чудом устоявшую на столе бутылку, разбить ее о затылок главаря. Затем, перегнувшись через спину, Катрин выдернула саблю из ножен, висящих на его бедре.
Гример вернулся в карету и через несколько секунд выскочил с заряженными пистолетами. Удивительно, но, оглядев поляну, он не бросился на защиту госпожи, хотя на нее наступали два разбойника со шпагами. Стремительно перемещаясь, он занял позицию, с которой ему удобнее всего можно было прикрыть кучера, разрезающего веревку на руках.
Слуга, теперь уже вооруженный дубиной, спешил расправиться с последним из своих оппонентов. Уклонившись от удара, он сделал ложный выпад, а затем его оружие точно в висок ударило разбойника. Ни в этом бое, ни в дальнейшей жизни, тот больше участия не принял.
Больше всего противников оказалось у кучера. Разбойникам явно нравились его связанные руки. Оба оставшихся в строю вооруженных ружьями мужика уже вытащили их из-за спины. Трое других с вилами и саблями осторожно подступали, стараясь, однако, не угодить под выстрел. Кучер, оценив ситуацию, прекратил резать веревку и спрятался за дерево. Но долго он там продержать не смог бы, стрелки расходились, чтобы все пространство оказалось в их поле зрения.
Выпад первого из противников Катрин оказался крайне неудачным. Удивительным образом он умудрился промахнуться мимо «мамзели», и ее, точнее, бывшая главаря разбойников сабля, вышла у него из спины, намертво застряв между ребрами. Его напарник, увидев, что Катрин безоружна, метнулся вперед, сверкая злобным оскалом. Последняя, не принимающая до сих пор участия в схватке тарелка, теряя клубнику, ударила в кадык. Шпага, еще пять секунд назад находившаяся в руках бандита, перекочевала к мадемуазель, а еще мгновение спустя проткнула его сердце.
Гример вступил в своеобразную перестрелку с вооруженными ружьями мужиками. Выстрелив с обеих рук, он не получил ничего в ответ, поскольку оказался предельно точен — обе пули угодили в лоб искателям счастья на большой дороге.
Слуга отменным броском послал дубину в затылок здоровенному детине с вилами, продемонстрировав тем самым хорошее знакомство с любимой игрой русского полководца Суворова. Наклонившись, он подобрал вторую, но больше исполнение приемов, позаимствованных из городков, не понадобилось. Кучер выскользнул из-за дерева, сложенные лодочкой руки выпустили нож, и хлюпающий звук вырвался из горла разбойника. Последнего заколол гример, показав высокий класс не только в стрельбе, но и в фехтовании на вилах.
— Ламбер! — в голосе мадемуазель Катрин слышалась сталь. — Добить всех! Никто не должен рассказать, что здесь произошло. Даже случайно. Да! И гильзы собери.
Потом, повернувшись к кучеру, который уже разрезал веревку ножом, вынутым из-за другого голенища, приказала:
— Запрягай!
Смоленск со своими пятнадцатью тысячами жителей выглядел просто муравейником. До поздней ночи по улицам катились экипажи, кареты, повозки. Слуги выносили корзины, дорожные сумки, баулы, ридикюли и другую поклажу. Знать собиралась. Все более-менее ценное загодя отправлялось в глубь России под присмотром слуг. Хозяева пока выжидали, готовые в любое время последовать за ними.
Все разговоры на улицах, в салонах, лавках, трактирах, банях сводились к одному — войне. Наполеон уже в Витебске, но русские армии наконец соединились, и теперь его ждет жесткий отпор. Чудовище, подмявшее под себя всю Европу, получит тяжелое поражение, поскольку ему придется иметь дело с учениками Суворова, не раз французов бившего. Аустерлиц и Фридланд в разговорах не присутствовали, поскольку даже думать о них считалось неприличным.
Накал антифранцузского настроения был настолько велик, что Доминик Левуазье решил сменить обличие актрисы мадемуазель Катрин. Теперь это была графиня Возьмитинская, прожившая в Париже почти пять лет, с тех самых пор, когда Россия и Франция стали друзьями после заключения Тильзитского мира. Теперь она возвращалась в родовое имение под Самарой. Вполне понятный французский акцент не только графини, но и ее слуг легко объяснялся этим фактом.
Графиня Татьяна Возьмитинская нашла временный приют в доме князя Огнинского, важного чиновника, отвечавшего за снабжение всей губернии. В молодости князь был знаком с графом Возьмитинским Александром Васильевичем, за сына которого и вышла замуж юная баронесса Татьяна Витон. А в восемьсот седьмом ее муж скончался во французском плену от смертельных ран, полученных под Прейсиш-Эйлау. Все было именно так, за исключением некоторых мелочей — настоящая Татьяна Возьмитинская так и жила в имении под Самарой. А все необходимые сведения о ней рассказал муж. Откуда он мог знать, что русский офицер, с которым он познакомился в плену, на самом деле француз Луи Каранелли?
Ужинали поздно, ждали князя, который задержался на совете, проводимом военным министром Барклаем де Толли.
— А скажите, ваше сиятельство, правда ли, что дед Багратиона — армянский царь? — вопрошала мужа княгиня Анна, в девичестве графиня Истомина.
— Нет, ангел мой, род Багратионов идет от грузинских царей.
— Ах, какая разница! Главное, он царских кровей. Говорят, это французское чудовище Наполеон очень боится князя Багратиона.
— Да, Петр Иванович громил его не раз!
— А почему не разгромил до сих пор?
— Видишь ли, ангел мой, у князя очень маленькая армия. Но все равно он не дал разбить себя и привел сюда полки и дивизии.
— Да. Я сегодня ездила по городу. В Смоленске теперь так много офицеров!
— О! Их настолько много, что ни я, ни весь мой департамент не знает, чем кормить этих офицеров. Просто ума не приложу! В армиях Багратиона и Барклая ровно в десять раз больше солдат, чем жителей Смоленска!
Князь Огнинский не заметил, как по нему вдруг скользнул острый взгляд графини, через долю секунды, впрочем, ставший спокойным и равнодушным.
— Но дорогой мой, теперь у князя Багратиона большая армия и он побьет Наполеона! — Анна всегда гордилась своим умением мыслить логически. — А где они будут сражаться? Хорошо бы в Краснинском предместье! Мы могли бы посмотреть с Королевского бастиона. Это, наверное, очень красиво!
— Нет, дорогая моя! Война — это не такое великолепное зрелище, как парад. Кровь и грязь. Сражение будет под Витебском. Обе армии послезавтра с утра выступают навстречу Наполеону. А что это наша гостья так молчалива? Вам не нравится ужин? Может, приказать подать что-нибудь?
— Нет-нет, князь! Все великолепно! После стольких дней в дороге ваш дом — это оазис в пустыне. Просто у меня немного болит голова.
— Графиня! Я знаю, что мы сделаем! После ужина мы отправимся с вами на прогулку по городу, и вы забудете про боль. Мне всегда это помогает. Дорогой, ты поедешь с нами?
— Увы! Я бы рад, но мне нужно еще посидеть с бумагами. Армии нужно снабдить провизией в дорогу.
Доминик только удивлялся, как удачно для него складывается сегодняшний день. Еще въезжая в город через Молоховские ворота, он обратил внимание на пару десятков разбросанных в грязи синих ленточек. Они валялись там, где и должны были быть — сразу за воротами. Офицеры Каранелли, идущие с армией Барклая, уже в городе. Слуги графини Возьмитинской «растеряли» три дюжины невзрачных черных ленточек.
От Сенной площади поехали вниз к Днепровским воротам. Несмотря на то, что солнце уже село и первые сумерки опустились на город, по улицам гуляло много народу. Графиня Возьмитинская попросила остановить карету возле Соборной лестницы, где на ступеньках, как обычно, собирали милостыню нищие. Слуга графини, спрыгнув с запяток, взял у госпожи монету. Ловко уворачиваясь от тянущихся рук попрошаек, он поднялся на первую лестничную площадку, где с безучастным видом сидел чернявый босой мужик в грязной рваной рубахе. Вложив подаяние прямо в руку, слуга вернулся к карете, не обращая ни малейшего внимания на остальных нищих.
Федьке, завсегдатаю этого места, чужак, который пришел после обеда и нагло уселся на лестнице, не спросив ничьего разрешения, не понравился сразу. Ему вообще не нравились чужаки, отбирающие долю законной добычи, но этот не понравился особенно. Когда Федька посоветовал подобру-поздорову убраться подальше, чернявый ничего не ответил, только резанул по лицу жестким взглядом, таким, что нехорошо как-то стало на душе. И решил он пока не связываться, подождать более удобного момента. Но теперь, когда воистину графская милостыня ускользнула из рук, терпеть больше не стало никакой возможности.
Крикнув товарищам, Федька начал подступать к чужаку, вознамерившись отобрать графскую монету. Тот спокойно поднялся и пошел вниз на шестерых нищих, злобно глядящих на него.
Драки между попрошайками — вещь обычная, никто и не обратил внимания на короткую яростную схватку на ступенях Соборной лестницы, напоминающую грызню уличных собак на заднем дворе трактира за выброшенную кость. Потому никто и не заметил, как легко, отточенными движениями чернявый раскидал нищих. Отбив о жесткие мраморные ступени бока и спины, до самой ночи попрошайки будут издавать самые искренние стоны, вымаливая подаяние.
Спустившись по освободившейся лестнице, чернявый остановился на секунду, затем бросил пятиалтынный на ступени к ногам Федьки. Записку, которую вложил в его руку слуга графини Возьмитинской, естественно, оставил себе. Торопливым шагом он пошел вслед за каретой к Днепровским воротам. Выйдя из крепости, перешел мост и углубился в неширокие улочки Петербургского предместья.
— Откуда сведения?
— От князя Огнинского, лично сообщил.
— Вот как? На тебя работают русские князья?
Наполеон снова устремил взгляд на карту.
— Когда не знают этого.
Каранелли чувствовал себя превосходно. Легкость, с которой удалось достать ценнейшую достоверную информацию, привела в отличное расположение духа.
— Значит, обе русские армии идут мне навстречу через Рудню.
— Да, ваше величество. И мы дадим генеральное сражение. Под Рудней можно найти отличную позицию. Много болот, как на аустерлицком поле. Если удачно расположить войска, то русские лишатся маневра и наш перевес в артиллерии, пехоте и кавалерии принесет нам победу.
— Это так. Но только, если русские хотят генерального сражения.
— А зачем они идут сюда двумя армиями сразу?
— Трудно сказать. Я ждал, что битва будет у Витебска, но Барклай ушел ночью. Возможно, хочет ударить по нашим передовым полкам и снова уйти, когда я соберу все силы в кулак. Нет, мы сделаем по-другому. Подойди сюда!
Луи обошел стол, встал рядом. Маленькая указка из красного дерева, инкрустированная рубинами, заскользила по карте.
— Вот здесь, в деревне Россасно, мы переправимся через Днепр. Разминемся с русскими, пройдем по разным берегам. Барклай с Багратионом через Рудню на Витебск, а мы через Красный на Смоленск. Ты понял мой замысел?
— Прекрасный план! Мы окажемся в тылу у русских армий.
— Да. И тогда уже никаких арьергардных боев. Русским станет некуда отступать.
— Ну, если они не начнут наступать на Париж.
Император засмеялся.
— Не начнут. С кем же тогда царь Александр останется? Решено. Мюрат, Ней, Даву. Следом за ними иду я. А здесь оставим небольшое прикрытие, чтобы Барклаю было с кем повоевать. Где Доминик?
— В Смоленске. С ним три человека. Четверо остались у маршала Даву по его приказу. Но он собирается уходить, чтобы снова найти возможность подобраться к Багратиону.
— Можешь связаться с ним?
— Да. Но понадобится время.
— Передай, пусть остается в Смоленске, ждет нашего прихода.
— Хорошо, ваше величество! Только зачем?
— Не знаю. Но чувствую, что может пригодиться.
— Хорошо, сейчас же отправлю приказ.
— Сколько у тебя бойцов?
— Четверо в Смоленске с Домиником, двое повезут приказ. Перментье при вас, четверо при маршале Даву. Остается пять, включая меня.
— Отлично! Отправляйся немедленно к Даву, забирай своих офицеров. Посмотри, как выполняется план. При необходимости показывай мое письмо и вмешивайся. Действуй исходя из обстановки.
— Не слишком ли много чести, ваше величество, вмешиваться в приказы ваших маршалов?
— Не слишком! Для соседа совсем не слишком! Мои маршалы погрязли в роскоши. И иногда выполняют свой долг недостаточно хорошо. Но ты прав!
Император задумался на секунду.
— Надень мундир полковника и носи его впредь. Все, отправляйся Луи! И помни: главное — Смоленск!
Генерал-лейтенант Неверовский уже третий раз получил донесение, что французы «несметной тучей валом валят» через Ляды к Красному. Кто это мог быть? Откуда взялись? Не меньше корпуса, судя по донесениям. А значит, нужно оборонять Красный. До самого Смоленска больше нет войск, останавливать противника нужно здесь.
Дмитрию Петровичу не могло прийти в голову, что против него не корпус и не два. Три корпуса Мюрата, первый корпус Даву, третий корпус Нея, Богарне, Жюно, Понятовский, а следом Наполеон с гвардией — всего двести тысяч человек — шли на двадцать седьмую дивизию новобранцев, усиленную Харьковским драгунским и тремя казачьими полками. Но если б и знал, то что бы поменялось? Кроме него — оборонять Смоленск некому.
Два месяца по личному указу императора обучал только что набранную дивизию Неверовский. Целыми днями напролет возился с новобранцами, не брезгуя взять солдатское ружье и показать, какой должна быть точность стрельбы. Ну, что ж, чему научил, то они сейчас и покажут. И сетовать не на кого.
Гонцы умчались к Смоленску сообщить о приближении врага. Один егерский полк с двумя конными орудиями последовал за ними к Капотне. Капля в озере, но чтобы ни случилось, на час задержат любого противника, пока тот речушку форсировать будет. Второй полк егерей в Красном остался. Больше нельзя — овраг и река за спиной. Если отступать, то дивизию в реке утопят да в овраге в упор расстреляют. А полк — он ничего, он по дамбе отойдет и еще противника потреплет. Харьковских драгун на левый фланг вместе с орудиями, казаков — на правый. А новобранцев всех — на смоленский тракт, за Красный, за овраг, больше места им нет на позиции.
Генерал не думал о численности противника. Во-первых, бесполезно, меньше французов не станет, во-вторых, точных данных у него нет, начнется бой, понятно будет, куда новобранцев определить.
Удар кавалерии Мюрата оказался стремителен и беспощаден. Драгуны, видя огромные силы противника, бросились в отчаянную атаку, но их опрокинули и рассеяли в считанные минуты. Орудия, лишенные прикрытия кавалерии, оказались легкой добычей французов. Чуть дольше продержались казаки, но вскоре и их постигла судьба драгун. Полчаса, и Неверовский остался без кавалерии и артиллерии, с одной только пехотой, где на каждого опытного бойца приходилось семь новобранцев, для которых этот бой стал первым.
Мюрат стал обходить Красный, пехотная дивизия Ледрю, идущая в авангарде корпуса Нея, ударила по егерям. Еще через четверть часа подошла вторая дивизия — и сорок девятый егерский полк начал отступать к дамбе. Генерал строил полки на широком почтовом тракте в плотную колонну, занимая все пространство от одной придорожной канавы до другой. По бокам дороги росли деревья, прикрывая дивизию надежным щитом от кавалерийских атак.
— Никто не смей начинать стрельбу без моей команды! — выкрикнул генерал и замолчал, прислушиваясь, как приказ передается по полкам и ротам. «Вот сейчас и узнаешь, Дмитрий Петрович, чему научил солдат своих», — подумал Неверовский. Дивизия стояла, дожидаясь егерей, переходящих дамбу и занимающих первый ряд колонны.
Первым появился кавалерийский корпус Монбрена, обогнувший Красный. Он имел приказ Мюрата рассеять русскую пехоту, чтобы расчистить дорогу на Смоленск. Атака выглядела устрашающе — летящая лавина всадников в красивых разноцветных мундирах, сверкающие, занесенные для смертельного удара клинки. Дивизия встретила французов безмолвно, и лишь когда несущаяся конница достигла расстояния ружейного выстрела — зазвучала барабанная дробь.
Залп, словно упавшая перед кавалерией невидимая стена, о которую ударились и рухнули наземь несколько десятков лошадей, остановил французских гусар. Второй последовал почти сразу, и новые лошади и люди усыпали землю перед колонной.
— Не торопиться! Стрелять метко, во фронт кавалерии! — голос высокого генерала, настоящего русского богатыря, казалось, перекрикивал ружейную стрельбу.
И команда возымела действие! Третий залп из ружей, переданных из глубины колонны, оказался особенно меток, и не менее сотни всадников свалилось под лавиной пуль. Кавалерия откатилась, барабаны сыграли: «Отбой!».
Кровь ударила в лицо короля неаполитанского Йоахима Мюрата. Три часа назад он откровенно потешался над другом, герцогом Эльхингенским Мишелем Неем, передовой полк которого отступил перед деревней Ляды и попросил подкрепления. Зато Ней, переставший наконец хмуриться, задорно тряхнул кудрявой головой.
— Нужна помощь, друг мой?
Никто не воспринимал дивизию, столь удачно отбившую кавалерийскую атаку, всерьез. Досадное недоразумение, повод подтрунить над товарищем.
Русские пехотинцы четко по команде развернулись, размеренным походным шагом полки и батальоны двинулись в направлении Смоленска. Они прошли почти версту, когда пришедшие в себя французы, перестроив ряды, вновь бросились в атаку. На этот раз нескольким гусарам удалось добраться до егерей, но почти все они погибли на штыках.
За второй атакой последовала третья, затем четвертая, пятая… восьмая… И каждый раз, наталкиваясь на рой свинца, колонна французов сминалась, теряла скорость и лишь отдельным смельчакам удавалось врубиться в русское каре только для того, чтобы быть добитыми прикладами. Затем русские аккуратно укладывали на обочине тяжелораненых и, сомкнув ряды, снова шли по дороге, чтобы через пятьсот шагов, обернувшись, встретить кавалерию залпом.
Мюрат безумствовал.
— Да остановите же их, раз не можете опрокинуть эту кучку пехотинцев! Загородите им дорогу! Атакуйте с двух сторон, раз вам мешают придорожные канавы и деревья!
Огромная пестрая река драгун, гусаров, кирасиров потекла по полю, обгоняя темно-зеленую змею полков Неверовского, медленно ползущую по обсаженному березами и дубами Смоленскому тракту.
Новую атаку французы провели одновременно с двух сторон. Но толку добиться не удалось. Идущий в авангарде Виленский полк показал, что его солдаты стреляют не хуже егерей и полтавцев, расположившихся в арьергарде. Отбив атаку, виленцы под прикрытием товарищей расчистили дорогу от трупов французов, и колонна снова двинулась вперед.
Рядовой симбирского полка Федор Антонов, два месяца назад ставший солдатом, оказался во время очередного перехода между атаками рядом с командиром батальона.
— Ваше высокоблагородие, — приложив пальцы к козырьку кивера, запекшимися от жары губами, молвил Федор, — дозвольте в первый ряд к егерям перейти. Четыре часа бьемся с супостатами, а я не выстрелил ни разу. А я метко стреляю, ваше высокоблагородие, меня даже командир дивизии похвалил на учениях.
— А я помню, солдат! — вдруг улыбнулся подполковник. — Рядом же стояли, когда Дмитрий Петрович тебя хвалил.
— Так дозвольте?
— Нет, не могу.
— Почему, ваше высокоблагородие?
— Ну, во-первых, это уже не только другой батальон, но и другой полк. И приказ такой отдать мне не по чину. Но не в этом дело, солдат.
— А в чем же?
— А в том, что егерский полк у нас почти полностью из ветеранов. А в солдатском деле, хоть на войне, хоть в казарме, он обязан новобранца защитить, научить да помочь службу понять. На том и стоит русская армия. А если ветераны начнут за спины молодых прятаться и работу свою на них перекладывать, то это уже не армия будет, а сброд быдла. Так что пока ветераны стоят, твое дело — быстро ружья заряжать и передавать их в первую шеренгу. А коль до тебя очередь дойдет, то тогда уж и постарайся не посрамить родной полк. А ружья для тебя другие заряжать станут.
Лошади французов уже изрядно устали, но, доведенный до исступления Мюрат, вновь бросал в бой полки, пытаясь смять упрямую дивизию. Однако русские успешно отбивались. Многие из атак заканчивались обычной перестрелкой, в которой солдаты Неверовского имели преимущество. Длинноствольные ружья пехотинцев стреляли дальше драгунских карабинов.
Каранелли, задержавшийся со своим отрядом на переправе через Днепр, прибыл к месту событий, когда французы готовились к очередной атаке. Бегло прочитав письмо Наполеона, маршал Даву вернул его Луи.
— Вы можете остаться здесь, полковник! — показал на место рядом с собой маршал уже вознамерившемуся отъехать к свите Каранелли. — Отсюда можно полюбоваться занятной картиной.
— А что происходит? — Луи озадачен, ему казалось, что французские войска должны были продвинулся несколько дальше. Он торопился, боясь, что не успеет догнать авангард до самого Смоленска.
— Что происходит? Пехотная дивизия русских шесть часов держит оборону. Мы продвинулись на четыре лье.
— Одна дивизия? — изумленно произнес Луи. — Но у нас же три корпуса кавалерии!
Немногословный, обычно мрачный Даву на этот раз изменил себе. Многочасовое бездействие допекло и его. Увидев, что кавалеристы пошли в очередную атаку, он приподнялся в стременах, вглядываясь в клубы пыли.
— Этьен?! — вопросительно крикнул маршал ординарцу.
— Двадцать третья, — отозвался тот, сразу поняв, о чем спрашивает Даву.
— Не забудь отметить, что атаку лично возглавил король Неаполитанский!
— Это двадцать третья атака? — в голосе Каранелли слышалось такое изумление, как будто ему сказали, что в русской армии служат дрессированные крокодилы. Он достал подзорную трубу.
Русские среагировали на атаку спокойно и уверенно. Задняя шеренга развернулась по команде и опустилась на колено. Вторая осталась стоять. Залп оказался дружным, и Луи увидел, как попадали французские уланы, однако присутствие Мюрата в рядах атакующих придало им решимости. На сей раз коннице удалось наконец вклиниться в ряды пехоты. Рассеченный на несколько частей батальон ждала неминуемая гибель. Но случилось невероятное. Другой батальон бросился на помощь товарищам. Пехота атаковала кавалерию! И этот яростный безумный штурм обратил в бегство французов, лошади которых перестали слушаться седоков. А русские вновь построились, и четкое каре неспешно двинулось к Смоленску.
— Им не надо дать уйти! — негромко, словно самому себе, сказал Луи. Но перестрелка уже стихла, и голос стал слышен маршалу.
— Конечно! Корпус Груши занял позицию на дороге, русские так же успешно отбивают его атаки.
— Но тогда нужно подтянуть артиллерию! Разве у нас нет орудий?
— Есть. Мишель предлагал шесть десятков пушек! Но Мюрат не стал слушать. А он его лучший друг!
Каранелли сразу сообразил, что речь идет о Нее.
— Почему?
— Я уже и не знаю, кто сильнее закусил удила — король Неаполитанский или его лошадь. Гасконец! Хочет раздавить дивизию только своими корпусами.
— Но это же глупо! — воскликнул Каранелли.
— Гениальные слова! Полковник, хотите, я дам вам дивизию? Последнее время мне так редко удается послушать умного человека.
— Ваше предложение крайне лестно, господин маршал, но у императора другие планы.
— Я догадался, жаль! Мне кажется, что у вас бы получилось. Ладно, раз уж не хотите командовать дивизией, тогда посоветуйте, что подарить императору? Послезавтра у него день рожденья.
— Подарите ему Смоленск!
— Прекрасная идея, только боюсь, что Йоахим против.
Он взглянул на дорогу, где русская колонна медленно уходила за поворот. И в эту секунду Луи, также посмотревший на пехотинцев противника, просто потерял дар речи.
Не совсем понятный звук, заставивший секундой раньше прислушаться, шел со стороны русской дивизии.
— Они, — после продолжительной паузы выдавил Луи, — они… поют!
— Уже четвертый раз, господин полковник! Вы можете понять слова?
Каранелли напряг слух, даже приложил ладонь к уху.
- Мы Рассеюшки солдаты,
- Ухнем пушкой по врагам,
- Пули-дуры, аты-баты,
- И штыки помогут нам!..
— неслось издалека.
Потрясенный Луи механически перевел, потом обескураженно добавил:
— Не понимаю… Они окружены тремя кавалерийскими корпусами… Они понимают, что у нас здесь еще и пехота, превосходящая в десять раз… А они… Они отступают и распевают марши!
— Нет, полковник! Они не отступают! Они наступают на стоящий у них на дороге корпус Груши!
Голос Даву, уже несколько часов наблюдавшего бесплодные атаки Мюрата, звучал спокойно, но нотки уважения к противнику явно присутствовали. А Каранелли, чье изумление невозможно описать, тронул поводья, и вороной жеребец медленно двинулся вперед.
Луи шагом ехал вдоль дороги. В голове никак не укладывалось — почему русская дивизия не сделала того, что, не задумываясь, совершила бы любая другая: австрийская, прусская, испанская, шведская и даже французская? Почему она не сдалась?
В одном месте Каранелли увидел возле пяти трупов французских гусар русского солдата в грязном мундире, лежащего на обочине. В откинутой руке он сжимал ружье с примкнутым окровавленным штыком. Темные неподвижные глаза смотрели в небо. Во всей его позе чудилось спокойствие, как у человека, который честно выполнил свой долг и прилег отдохнуть на минуту. Каранелли даже вздрогнул, представив, как поднимается этот русский богатырь, и, одернув мундир с красным погоном, на котором красуется число двадцать семь, вновь идет в атаку.
Прибывший поздним вечером император собрал маршалов на совет. Унылый, явно чувствующий себя виноватым, Мюрат сообщил о захвате семи русских орудий.
— Я разочарован. Вы преподносите мне только семь пушек вместо дивизии. Сегодня рассчитывал встретить ночь в Смоленске, а не в пяти лье от города. Почему здесь, а не в доме смоленского губернатора?
Наполеон смотрел на Мюрата, ожидая ответа.
— Никогда не видел большего мужества со стороны неприятеля, — это все, что смог вымолвить король Неаполитанский.
После окончания совета, несмотря на поздний час, Бонапарт уединился с Каранелли. В деревенском доме, определенном под ночлег императора, они рассматривали разложенную на столе карту.
— Кстати, почему ты не выполнил мой приказ? Я же велел тебе вмешаться, если что-то пойдет не так.
— Ошибка Мюрата понятна любому полковнику. После первых неудачных атак кавалерия должна была обойти русскую колонну и идти в Смоленск. А дивизию оставить Даву и артиллерии. Это видели все. И Ней, и Даву говорили об этом не раз. Но Мюрат никого не хотел слушать. Я приехал слишком поздно, чтобы вмешиваться. Не думаю, что мне бы удалось отправить его в Смоленск.
— Пожалуй… — Наполеон произнес это задумчиво. — Но день мы сегодня потеряли. Надеюсь, это еще не крушение плана.
Император наклонился над картой.
Читать бесплатно другие книги:
