Счастливые девочки не умирают Кнолл Джессика

Глава 15

Я частенько зажимала кнопку дверного звонка и трезвонила в дверь, чтобы позлить Артура. Сквозь оглушительный перезвон было слышно, как он, ругаясь вполголоса, грузно бежит через весь дом. «Господи боже, Тиф», – пыхтел мой приятель, завидев меня на пороге.

Сегодня я постучала, не в силах вынести знакомый трезвон.

Оператор стоял позади меня, и в кадре отчетливо виднелась складка у меня на боку. Я потребляю меньше семисот калорий в день, а из-под тесьмы бюстгальтера все равно выпирает жир. Откуда?

Миссис Финнерман открыла дверь. Старость и одиночество обрушились на нее, объединив усилия и заранее поделив трофеи. Ее волосы потускнели и поседели, щеки одрябли, уголки рта опустились. Миссис Финнерман всегда была приземистой бесформенной женщиной (Артур, с его ростом и весом, пошел в отца). Мне казалось особенно несправедливым, что женщина, на долю которой выпало такое горе, была от природы слаба и беззащитна: вялые мышцы, сильная близорукость, предрасположенность к мигреням и частым гайморитам.

В конце девятого класса, весной, когда жизнь наконец вошла в колею и наметился четкий водораздел – до нападения и после, – мне пришло письмо от миссис Финнерман. Письмо было нацарапано корявым, прыгающим почерком, словно миссис Финнерман писала его в машине, несущейся на всех парах по изрытой дороге. Ей жаль, что обстоятельства вынудили меня поступить так, как я поступила, писала она. Она понятия не имела, что Артура переполняют гнев и ненависть. Как она могла проглядеть, что творится с ее единственным ребенком, снова и снова упрекала она себя.

Мама запретила мне отвечать ей, но я все равно написала. («Спасибо. В его поступке нет вашей вины. И я его не ненавижу. Даже скучаю иногда».) Я сложила листок вдвое и просунула его под входную дверь, когда машины миссис Финнерман не было видно. На очную беседу я не решалась и чувствовала, что миссис Финнерман тоже к ней не готова.

Миссис Финнерман изредка писала мне после того, как я окончила университет, и между нами наладилась своеобразная переписка. Узнав, что я собралась замуж, она прислала мне открытку с поздравлениями. Время от времени она писала мне про понравившиеся ей статьи в «Женском журнале». Одну из них – «Как Фейсбук делает вас несчастными» – она вырвала из журнала и отправила мне вместе со статьей из «Нью-Йорк таймс», озаглавленной «Угнетающее влияние Фейсбука». Даты выхода обеих статей были обведены маркером: моя статья вышла в мае 2011 года, а статья из «Нью-Йорк таймс» – в феврале 2012 года. «Ты обставила «Таймс!» Так держать, Тифани!» – приписала миссис Финнерман. Всё это выглядело как дружеская переписка, хотя на самом деле дружеских отношений между нами не было. В последний раз мы виделись еще до школьной трагедии.

– Здравствуйте, миссис Финнерман, – робко улыбаясь, поздоровалась я.

Ее глаза вдруг набухли, как мокрое бумажное полотенце. Я неуверенно шагнула ей навстречу, но она суматошно замахала руками, уходя от моих объятий.

– Со мной всё в порядке, – повторяла она. – Всё в порядке.

На кофейном столике в гостиной громоздились фотоальбомы и старые газеты. На пожелтевшей передовице «Филадельфия инквайрер» стояла большая кружка, прямо на заголовке «Полиция считает, что стрелявшие действовали одни». Миссис Финнерман взяла кружку в руки, и теперь заголовок гласил: «Полиция считает, что стрелявшие действовали не одни».

– Пить хотите? – спросила миссис Финнерман. Она пила только зеленый чай: однажды я наткнулась на ее запасы, когда после забитого косяка шарила по кухонным полкам в поисках «Нутеллы».

– Ах, это, – снисходительно протянул Артур, пока я с удивлением разглядывала банку. Для таких, как я, зеленый чай был в диковинку. Моя мама пила только растворимый кофе. – Понимаешь, мама ярый противник кофе.

– Чай подойдет, – ответила я на предложение миссис Финнерман.

Ненавижу чай.

– Точно? – Ее толстые очки соскользнули вниз, и она поправила их указательным пальцем, как это делал Артур. – У меня и кофе есть.

– Ну, тогда кофе, – сдержанно рассмеялась я, и миссис Финнерман тоже, к моему облегчению.

– А вам? – обратилась она к остальным.

– Кейтлин, мы же договаривались. Пожалуйста, ведите себя так, будто нас тут нет, – поправил ее Аарон.

На секунду мне показалось, что миссис Финнерман вот-вот расплачется. Я приготовилась, задержав дыхание, но, к всеобщему удивлению, она только всплеснула руками и криво усмехнулась.

– Можно подумать, это так просто.

Миссис Финнерман удалилась в кухню. Стукнули дверцы шкафа.

– С молоком и сахаром?

– Без сахара! – откликнулась я.

– Каково это: снова оказаться здесь? – спросил меня Аарон.

Я огляделась на выцветшие обои с королевскими лилиями, на арфу, задвинутую в угол. Раньше миссис Финнерман брала ее в руки; теперь струны обвисли и топорщились, как пересушенные кончики волос.

– Странно, – отозвалась я и тут же вспомнила, что Аарон велел мне отвечать развернуто, а не односложно: впоследствии монтажер вырежет его голос, поэтому мне следовало отвечать развернуто. – Очень странно вновь оказаться в этом доме.

– Вот, пожалуйста. – Аккуратно ступая, в гостиную вошла миссис Финнерман и протянула мне неказистую чашку – должно быть, ручной работы. На днище виднелась надпись: «Маме с любовью от Артура, 2/14/95». Ручки не было. Мне пришлось поминутно перекладывать чашку из одной руки в другую, чтобы не обжечься.

– Спасибо, – поблагодарила я, сделав глоток.

Миссис Финнерман забилась в свое кресло рядом с диваном. В ожидании указаний мы обе взглянули на Аарона.

Аарон показал рукой на свободное место возле меня.

– Кейтлин, может, присядете на диван рядом с Ани?

Миссис Финнерман кивнула.

– Конечно-конечно, – пробормотала она и, обойдя кофейный столик, уселась на другом конце дивана. Ее сдвинутые колени смотрели в сторону входной двери – в другую сторону от меня.

– Будет лучше, если вы чуточку придвинетесь друг к другу. – Аарон свел вместе указательный и большой пальцы.

Не поднимая глаз на миссис Финнерман, я «чуточку» придвинулась к ней, предполагая, что на ее лице тоже застыла вежливая каменная улыбка.

– Так гораздо лучше, – одобрил Аарон.

Съемочная группа ожидала, когда мы с миссис Финнерман заведем разговор, однако мы сидели в полной тишине, слышно было только, как на кухне жужжит посудомоечная машина.

– Может, полистаете фотоальбом? – предложил Аарон. – И немного поговорите об Артуре?

– Я бы с удовольствием посмотрела фотографии, – нерешительно вставила я.

Миссис Финнерман механически потянулась к фотоальбому в белой обложке, смахнула с него пыль и положила к себе на колени.

Скрипнула обложка. Миссис Финнерман, моргнув, уставилась на фотографию трехлетнего Артура. В руке он держал пустой вафельный рожок из-под мороженого и плаксиво приоткрыл рот.

– Это мы в Авалоне, – пробормотала миссис Финнерман. – Над ним пролетела чайка и крылом сбила мороженое.

Я улыбнулась.

– Мы с Артуром целыми ведрами поглощали мороженое, сидя на кухне.

– Да, Артур любил поесть. – Миссис Финнерман заставила себя перевернуть страницу. – Но ты? Ты же такая худышка.

В ее голосе прозвучала неуловимая угроза. Я притворилась, будто пропустила ее замечание мимо ушей.

Миссис Финнерман опустила голову и тоскливо вздохнула, глядя на фотографию Артура в обнимку с палевым лабрадором, к мягкой шерсти которого Артур любяще прижимался щекой.

– Это Касси, – сказала миссис Финнерман, показав пальцем на собаку и улыбаясь одними губами. – Артур обожал ее. Она спала с ним каждую ночь.

За нашими спинами шевельнулся оператор, направив объектив на фотографию.

Я протянула руку, чтобы придержать страницу и как следует рассмотреть фотографию, но миссис Финнерман вдруг прижала альбом к груди, уткнувшись подбородком в кожаный корешок. По ее щеке скатилась слеза и повисла на подбородке.

– Он так горевал, когда она умерла. Плакал навзрыд. Он был не такой, как о нем говорят. У него были чувства.

«Как о нем говорят». Психопат, лишенный подлинных человеческих чувств, способный лишь подражать другим людям, имитируя раскаяние, горе, сочувствие.

Понадобилось немало времени и усилий, чтобы восстановить расстановку сил между Артуром и Беном и понять, кто из них верховодил. Понимание их мотивов подвело бы своеобразную черту и помогло бы предотвратить похожую трагедию в других школах. Над изучением материалов следствия – дневников Артура и Бена, их «зачеток», показаний соседей и друзей – работали самые именитые психологи страны, и все они пришли к одному и тому же заключению: зачинщиком был Артур.

Я изобразила на лице сочувствие, которое не раз видела на лице Артура, и спросила:

– Знаете, о чем я вспоминаю чаще всего?

Миссис Финнерман вытащила бумажную салфетку и, побагровев, громко высморкалась.

– О чем? – переспросила она, вытирая нос сложенной вдвое салфеткой.

– О том, как он помог мне, когда я впервые пришла в Брэдли. И еще он единственный, кто заступился за меня, когда все остальные отвернулись.

– Да, он был такой, мой мальчик, – дрожащими губами пролепетала миссис Финнерман. – А вовсе не чудовище.

– Я знаю, – сказала я, не разбирая, правда это или ложь.

И все-таки я верю тому, что все говорят об Артуре. Впрочем, из отчета доктора Аниты Перкинс следует, что психопаты всё же способны проявлять истинные эмоции и неподдельно сопереживать другим. Хочется верить, что Артур мне действительно сопереживал, хотя доктор Перкинс, оценив личность Артура по специальному опроснику для выявления психопатии, выставила ему высший балл.

Выходит, всё, что Артур для меня сделал – и когда по-братски встал на мою защиту, и когда с ножом в теле пролопотал свои последние слова «я только хотел помочь», – либо имитация доброжелательности, либо тщательно продуманная манипуляция. В отчете доктора Перкинс говорилось, что психопаты с легкостью находят ахиллесову пяту своих жертв и используют их слабости. Когда пришло время блефовать по-крупному, Нелл тихо курила в сторонке – Артур дал ей сто очков вперед.

Бен – депрессивный юноша с суицидальными наклонностями – не был предрасположен к насилию в той же степени, что Артур, однако сама идея не вызывала у него отторжения. Учась в средней школе, они с Артуром придумывали кровавые расправы над учителями и дебилами-одноклассниками. Для Бена это был всего лишь повод посмеяться, но Артур выжидал подходящий момент, чтобы осуществить жестокие фантазии.

Момент подвернулся в день рождения Келси. Не вынеся унижений, которым его подвергли Дин и Пейтон, Бен попытался покончить с собой. Из дневников Артура следует, что он предложил Бену устроить бойню в Брэдли, – повторить «Колумбайн», – когда навещал приятеля в больнице, недели через две после неудавшегося самоубийства. Артуру пришлось дожидаться пересменки медсестер, дежуривших в палате Бена, чтобы поговорить с приятелем с глазу на глаз. («Можно подумать, мы беспомощные младенцы!» – возмущался он в дневнике.) Краеугольным камнем их арсенала стало то самое отцовское ружье. Артур собирался раздобыть поддельный паспорт. Он легко сошел бы за восемнадцатилетнего, поскольку выглядел гораздо старше своего возраста. В интернете они нашли инструкции, как соорудить самопальную бомбу. Это оказалось им под силу – парни они были неглупые. Артур догадывался, что Бен сломался и перешел черту. Бену нечего было терять – он просто хотел умереть. А раз уж он решился, то почему бы не отомстить подонкам за их издевательства?

Из общей картины, очерченной журналистами, следовало, что Бена и Артура третировали в школе, при этом среди причин упоминались странное поведение, лишний вес и гомосексуализм. Однако версия Федерального бюро расследований сильно отличается от измышлений в прессе и не имеет ничего общего с последствиями школьной травли. Бен не был гомосексуалистом, в отличие от Артура (который не скрывал своих предпочтений). То, что Оливия якобы видела Артура и Бена, уединившихся на Месте, – тупое, отчаянное вранье, которое трагичным образом подлило масла в огонь. Слух этот разозлил и глубоко ранил Бена, и Артур вцепился в него крепкой хваткой. «Я обещал ему Оливию», – записал он в дневнике, положив начало списку приговоренных. Впрочем, Артуру список был ни к чему. Он не собирался сводить счеты с врагами или мстить мучителям. Им двигало презрение. Своей мишенью он избрал тех, кто, по его мнению, был глупее его, – проще говоря, практически всех. Он намеревался взорвать столовую в тот момент, когда там будет Акула, Тедди, я и милая старушка, которая готовила ему бутерброды, прокладывая между котлетой и ветчиной ломтик сыра, как ему нравилось. Мы заслуживали своей участи. В ожидании взрыва он прятался в пустующих спальнях на верхнем этаже, после чего собирался спуститься, добить тех, кто попадется ему на пути, и покончить с собой. Он знал, что полицейские будут стрелять на поражение, и хотел умереть на своих условиях – психопат не потерпит утраты контроля над ситуацией. Увидев, что из всех самодельных бомб разорвалась только одна, причинив «минимальный» ущерб, он открыл стрельбу.

Отрывки из отчета доктора Перкинс публиковались в прессе. Дочитав отчет до середины, я вдруг поняла, что речь идет обо мне, и перечитала все еще раз с самого начала. Мне словно показали фотографию, на которой я не могла себя узнать, – кто вот эта надутая девочка на заднем плане? Она знает, что у нее двойной подбородок? Тот редкий момент, когда смотришь на себя чужими глазами, потому что эта надутая девочка и есть ты.

Доктор Перкинс заключила, что тандем Артура и Бена имел характер так называемых диадных отношений, когда преступники взаимно подпитывают свою жажду крови. В диаде «психопат – депрессивная личность» тон задает психопат, который только и ждет, чтобы его раззадорили. Вспыльчивый партнер может оказать ему неоценимую услугу и подстегнуть к решительным действиям. Артур и Бен готовились к нападению около полугода. Почти все это время Бен провел в психбольнице, ломая комедию, чтобы убедить врачей, будто выздоровел и не представляет угрозы для себя самого. Тем временем Артур, стремясь подогреть себя чужой ненавистью, нашел другого униженного и обозленного сподвижника. Тот накручивал его, пока Артур наконец не вскипел. Очевидно, речь шла обо мне, хотя мое имя нигде не упоминалось. Интересно, как бы все повернулось, если бы я не раздраконила Артура в тот день, когда стащила фотографию. Может, он готовился посвятить меня в свои планы. Взять в сообщники.

– Это тоже снято на курорте, – сказала миссис Финнерман, разгладив страницу.

Я с удивлением смотрела на мистера Финнермана, который вальяжно расселся на скамье, выкатив загорелую волосатую грудь. Рядом с ним на скамейке стоял Артур, кричал и тыкал куда-то в небо, а миссис Финнерман держала его за ноги, чтоб не свалился.

– Как поживает мистер Финнерман? – спросила я из вежливости. Я никогда его не видела, хотя у меня хранилась фотография, на которой запечатлен один из самых сокровенных моментов из его жизни. После трагедии он ненадолго объявился в Мейн-Лайне, но вскоре после похорон опять куда-то пропал. Похороны. Да, убийц тоже нужно предавать земле. Миссис Финнерман обзвонила всех раввинов в округе, унижаясь и умоляя провести церемонию. Как хоронили Бена, я не знаю. Никто не знает.

– Крейг снова женился, так что… – Она не договорила и отхлебнула из чашки чаю.

– Извините, – смутилась я.

– Да ничего. – К верхней губе миссис Финнерман пристала чаинка.

– Знаете, у меня тоже есть фотография Артура с отцом.

Внезапно солнце вышло из-за туч, и гостиная озарилась ярким светом. Зрачки миссис Финнерман сузились. Теперь я увидела, что у нее голубые глаза.

– Что ты сказала?

Я покосилась на Аарона. Он держал над нами микрофон и даже ухом не повел.

Обеими руками я обхватила кружку с остывшим кофе.

– Фотография, которая стояла у него в комнате… Она у меня.

– Та, что с ракушками на рамке? – взволнованно уточнила миссис Финнерман.

– Да, – кивнула я. – Та, где Артур с отцом.

Лицо миссис Финнерман сразу посуровело. Даже морщины утратили мягкость и резко обозначились, как трещины на стекле.

– Откуда она у тебя?

Я понимала, что нужно соврать, но у меня все выветрилось из головы. Я никак не могла придумать, как выкрутиться, чтобы не огорчать миссис Финнерман. И я сказала правду.

– Мы поругались, и я схватила фотографию, чтобы позлить Артура. Напрасно я это сделала. – Я уставилась на чашку с холодным кофе. – Мне так и не удалось ее вернуть.

– Верни мне ее, – потребовала миссис Финнерман.

– Конечно, верну, – заверила я. – Мне так…

Миссис Финнерман внезапно вскрикнула.

– Ай! – И грохнула чашкой о столик. Мутно-желтый чай выплеснулся на стопку газет. – Ай-ай!

Миссис Финнерман зажмурилась и сжала руками виски.

– Кейтлин! – воскликнул Аарон.

– Миссис Финнерман! – вскричала я.

– Лекарство, – простонала она. – На раковине.

Мы с Аароном метнулись в кухню. Он первым добрался до раковины.

– Не могу найти! – крикнул он, расшвыривая в стороны какие-то бутылки и губки для мытья посуды.

– В ванной! – сдавленно откликнулась миссис Финнерман.

На этот раз я опередила Аарона, потому что знала, где находится ванная. На краю раковины стоял оранжевый флакон с прикрепленным к нему рецептом: «Принять одну таблетку при первых признаках боли».

– Вот. – Я вытряхнула одну таблетку себе на ладонь. Кто-то из съемочной группы протянул бутылку с водой, и миссис Финнерман приняла свое лекарство.

– Опять мигрень. – Раскачиваясь из стороны в сторону и сжимая голову побелевшими пальцами, она зарыдала. – Не знаю, почему я решила, что смогу. Не надо было соглашаться. Это слишком. Слишком.

– Тебя подвезти? – предложил Аарон, когда мы вышли на улицу.

– Я на машине, спасибо, – отказалась я.

Аарон, прищурившись, оглядел дом, освещенный последними косыми лучами заходящего солнца. Когда-то, задолго до того, как тут появился Артур, это было прекрасное изысканное строение. Интересно, каким его видели ученицы пансиона Брэдли, прибывшие сюда из разных уголков страны, чтобы получить первоклассное образование и пустить его в трубу, выйдя замуж и нарожав детей.

– Не хочу тебя обидеть, – промолвил Аарон, – но мне кажется, на ее долю выпало самое тяжкое испытание.

С ветки слетел пожелтевший листок.

– Я не обижаюсь. Я всегда так думала. Остальные хотя бы погибли достойно.

– Достойно? – переспросил Аарон. Помолчав немного, он понимающе кивнул.

– Все жалеют невинную жертву. Но я лишена этой привилегии. – Я едва не расплакалась от чувства жалости к себе.

Я сказала это не Аарону, а Эндрю – вчера вечером, сидя на краю кровати в его бывшей детской. Его родители уехали к морю. Они всегда выезжали в пятницу ночью, чтобы избежать пробок. Может, заедем к нему, выпьем, а потом я вернусь в гостиницу, предложила я, когда мы ввалились в его машину, тяжело дыша после пробежки вверх по школьной лестнице.

Эндрю, нахмурившись, уставился на меня.

– В чем дело? – удивилась я.

– У тебя что-то в волосах. – Он протянул руку к моим локонам и, нащупав что-то, потянул меня за прядь. У меня голова пошла кругом. – Похоже на щепку. Наверное, прицепилась, когда мы прятались под столом.

В доме его родителей мы выпили водки и, пройдясь по комнатам, очутились в бывшей детской. Разговор вновь завертелся вокруг Люка. И вновь я попыталась объяснить, почему Люк является подтверждением того, что я достойный, порядочный человек.

– Люк Харрисон не женился бы на убийце, – сказала я. – Он меня исправит. Мне нужно, чтобы меня исправили.

Эндрю присел рядом, соприкоснувшись со мной бедром. Порой в метро я попадаю в такую давку, что меня сжимают с обеих сторон. У других людей тесный физический контакт с незнакомым человеком обычно вызывает возмущение, а я втайне этому радуюсь. Тепло соседних тел действует на меня успокаивающе, я даже могу задремать на плече у незнакомца.

– Ты хоть любишь его? – спросил Эндрю, и у меня задрожали веки от усталости, пока я думала, как ответить.

Я различаю гнев, ненависть и разочарование, как ткани, на ощупь: вот это шелк, это – бархат, а это – хлопок. Но ощущения от любви к Люку давно забылись.

Я вложила ладонь в громадную лапищу Эндрю, и он повертел мое обручальное кольцо.

– Я слишком устала, чтобы ответить, – вздохнула я.

Эндрю помог мне лечь. Из моих глаз выкатились несколько слезинок, и я громко всхлипнула, безрезультатно пытаясь дышать носом. Я так разнервничалась, что меня бросило в жар. Меня наверняка сочли бы больной и не пустили бы в школу. Эндрю коснулся моего горячего, вспотевшего лба, встал, выключил свет и не без труда приоткрыл окно. Послышался невнятный гул улицы, и через секунду меня окатило прохладой.

– Свежий воздух не помешает, – сказал Эндрю.

Мне захотелось снова поцеловать его. Он прижался ко мне и обвил мое тело большой мягкой рукой. И вдруг – я даже не успела сбросить туфли – на меня обрушился сон, редкостный и восхитительный, как звездопад.

Мы ужинали в ресторане «Янмин» только по особым случаям: на Новый год, в день рождения и так далее. Там же мы отмечали выпуск из школы – мама, Акула и я. Папа остался дома, сказав, что нам будет веселее «в женской компании».

На парковочной площадке стоял автомобиль Эндрю, вклинившись между двумя внедорожниками. Я толкнула двери и очутилась среди хорошо одетых людей среднего возраста, вдохнула пряный аромат с привкусом соли и масла. Меня охватило то же чувство, что и всегда, когда я входила в этот зал, – предвкушение.

Выйдя от миссис Финнерман, я позвонила маме и извинилась. Мне сейчас не до похода в ресторан, объяснила я.

– У тебя, наверное, был тяжелый день, – сказала мама. Это было больше, чем я услышала от Люка за истекшие двадцать четыре часа. Он прислал сообщение с одной-единственной строкой: «Как дела?» – «Нормально», – написала я в ответ. Его молчание придало мне решимости.

– Добрый вечер. – Метрдотель одобрительно прищурился. – Вы заказывали столик?

Я даже не успела ответить: чей-то высокий голос с удивлением окликнул меня по имени. Я обернулась и увидела маму в компании тети Линды. На обеих были черные брюки со стрелками, шейные платки с мелким рисунком, а на руках звенели браслеты. Праздничная форма для ужина в ресторане.

Пока мы с мамой таращились друг на друга, я быстренько состряпала подходящую ложь. Мне повезло, что она стояла спиной к бару и не заметила Эндрю, который сидел в дальнем углу. Сразу после того, как я ответила на сообщение Люка, я написала Эндрю и предложила «воспользоваться» заранее заказанным столиком в «Янмине». В окошке чата появилось многоточие, потом пропало, и так несколько раз – Эндрю колебался. Наконец пришел ответ: «В котором часу?»

– Я и не знала, что здесь можно заказать еду навынос, – сказала мама, когда мы сели за столик. Она принялась изучать меню. – Надо запомнить.

– А смысл? Они все равно не доставляют заказы, – соврала я, разглаживая на коленях салфетку.

– Мы так далеко живем, – пожаловалась тетя Линда. Она постучала акриловым ногтем по пустому бокалу и капризно обратилась к официанту, убиравшему соседний столик: – Можно мне воды?

Тетя Линда приходилась маме младшей сестрой. С возрастом она стала выглядеть стройнее и привлекательнее, чем мама, и всячески это подчеркивала. Мама заткнула ее за пояс, почти выдав дочь за воротилу с Уолл-стрит, тогда как дочь тети Линды собралась замуж за полисмена.

– Лин, – сказала мама тоном искушенного завсегдатая, – поверь, оно того стоит. Тебе здесь понравится.

Выяснилось, что после того, как я отменила ужин, мама решила сама воспользоваться заказанным столиком. Полагаю, это никак не связано с тем, что Люк заранее оплатил счет своей карточкой. Немного помявшись, я сообщила, что намерена заказать еду с собой и поесть у себя в номере.

В разговоре мама обмолвилась, что папа не захотел составить ей компанию.

– Как это на него не похоже, – буркнула я. Мама вздохнула и попросила «не начинать».

Внезапно тетя Линда рассмеялась.

– Острые равиоли с телятиной? – Она наморщила нос. – Они называют это китайской кухней?

Мама посмотрела на нее с жалостью во взгляде.

– Это фьюжн, Лин.

За маминой спиной Эндрю встал, сделал мне знак рукой и, пройдя зал по периметру, направился в сторону уборных.

– Закажи мне креветки с лимонным сорго, пожалуйста, – попросила я и отложила скомканную салфетку. – Мне нужно в туалет.

Мама посторонилась, выпуская меня из-за стола.

– И это всё?

– И салат. Любой, – через плечо бросила я.

Сначала я заглянула в уборные и даже ворвалась в мужской туалет, сделав вид, будто ошиблась дверью. Усатый глава семейства, вытиравший руки, довел до моего сведения, что дамская комната в другом помещении. Я громко позвала Эндрю по имени и захлопнула дверь, когда усатый с раздражением повторил свои слова.

Мама и тетя Линда сидели ко мне спиной, и я поспешила к выходу. Снаружи воздух был настолько пресным, лишенным каких-либо запахов, что я засомневалась, дышу ли я вообще. Когда глаза привыкли к темноте, я увидела Эндрю. Он стоял, прислонившись к потертому багажнику своего автомобиля с таким видом, будто ожидал меня там весь вечер.

Я бросилась к нему, умоляюще сложив руки.

– Я сама не ожидала такой подставы!

Эндрю шагнул мне навстречу, и мы сошлись в глубокой тени навеса, куда не дотягивался свет уличных фонарей.

– Материнская интуиция. Она почуяла, что ты замышляешь неладное, – сказал он, с напускным коварством пошевелив пальцами согнутых рук.

Я покачала головой и рассмеялась, чтобы дать ему понять, как он ошибается. Слова Эндрю – о том, что мы «замышляем неладное», – пришлись мне не по душе.

– Вовсе нет. Просто ей захотелось поужинать в «Янмине» за чужой счет.

Эндрю приблизился ко мне вплотную. Я попятилась и прислонилась к кирпичной стене.

Он взял мое лицо в ладони, и я прикрыла глаза. Его пальцы гладили меня по щеке, ненавязчивый ветерок шевелил волосы. Я могла бы заснуть прямо там, не сходя с места. Я накрыла ладони Эндрю своими.

– Подожди меня где-нибудь, – попросила я. – Давай встретимся позже.

– Тиф, – вздохнул он. – Может, это и к лучшему.

Я сжала его ладони еще сильней.

– Что ты такое говоришь, – с деланой беззаботностью сказала я.

Он вздохнул, высвободил руки и по-братски обнял меня за плечи. Внутри меня что-то раскололось.

– Вчера мы могли наделать глупостей, о которых потом пожалели бы. Лучше остановимся сейчас, пока еще не поздно.

Я замотала головой и постаралась унять дрожь в голосе.

– С тобой я никогда ни о чем не пожалею.

Эндрю притянул меня к себе, и я уже решила, что сумела его переубедить, однако он проговорил:

– Боюсь, что я пожалею.

Входная дверь распахнулась, и из ресторана донесся взрыв смеха. Меня так и подмывало ворваться внутрь и наорать на всех. Сохранять холодную голову, когда люди вокруг веселятся в свое удовольствие, труднее всего.

– Необязательно делать глупости, – залепетала я, презирая себя за умоляющий тон. – Давай пойдем куда-нибудь. Выпьем. Поговорим.

От Эндрю пахло, как на первом свидании, – одеколоном и смятением. Его сердце оглушительно колотилось.