Орикс и Коростель Этвуд Маргарет
Они стояли перед большим непонятно чем в форме луковицы. Непонятно что было покрыто пупырчатой бело-желтой кожей. Из него торчало двадцать толстых мясистых трубок, на конце которых росли другие луковицы.
— Это еще что за дрянь? — спросил Джимми.
— Это цыплята, — объяснил Коростель. — Части цыплят. На этом растут грудки. Есть такие, которые специализируются на окорочках, по двенадцать на каждую единицу.
— Но у них же нет голов, — сказал Джимми. Концепцию он понял — сам рос среди супрессируемых мультиорганиферов — но тут, на его взгляд, ребята зашли слишком далеко. У свиноидов его детства хотя бы головы были.
— Голова в середине, — сказала женщина. — В верхней части есть рот, с помощью него осуществляется кормление. Но глаз и клювов у них нет, им не надо.
— Какой ужас, — сказал Джимми. Эта хреновина — какой-то оживший кошмар. Просто клубень животного протеина.
— Представь себе актинию, — сказал Коростель. — Это поможет.
— А что оно по поводу всего этого думает? — спросил Джимми.
Женщина выдала очередной вудпеккеровский йодль и объяснила, что все функции мозга ликвидированы, за исключением тех, что отвечают за пищеварение и рост.
— Это что-то вроде цыплячьего глиста, — сказал Коростель.
— Гормоны роста вводить не требуется, — сказала женщина. — Высокий уровень роста заложен в них изначально. Через две недели получаешь готовые грудки — на три недели быстрее, чем при использовании самых эффективных фермерских методов. И эти уроды, которые заботятся о самочувствии животных, не придерутся, потому что эта штука не чувствует боли.
— Ребята скоро все доделают, — сказал Коростель, когда они вышли из здания. Студенты в Уотсон-Крике получали половину прибыли от продажи своих изобретений. Коростель сказал, что это отличный стимул. — Они собираются это назвать «ПухлоКуры».
— Они уже на рынке? — убитым голосом спросил Джимми. Подумать жутко, что ему придется есть этих «ПухлоКур». Все равно что съесть большую опухоль. Но, как и с силиконовыми имплантантами — качественными, — может, он и не почувствует разницы.
— Они уже выстроили франчайзинговую сеть, — сказал Коростель. — Инвесторы вокруг института бродят табунами. Они с этой штуковиной собьют цены на рынке.
Джимми начал уставать от того, как Коростель представлял его остальным: «Это Джимми, нейротипический», но понимал, что лучше промолчать. И все равно казалось, будто его каждый раз обзывают каким-нибудь кроманьонцем. Скоро посадят в клетку, станут кормить бананами и тыкать электродами.
О женщинах, которых предлагал Уотсон-Крик, Джимми практически не думал. Может, они и не предлагались — все как одна явно думали о других вещах. Редкие попытки Джимми пофлиртовать встречались удивленными взглядами — удивленными и недовольными, будто он этим женщинам нагадил на любимый ковер.
Учитывая их неопрятность, пренебрежение личной гигиеной и украшениями, им следовало бы от любого знака внимания падать в обморок. Всеобщая униформа — клетчатые рубашки; прически девушкам не удавались — они выглядели так, будто головы имели неосторожность близко пообщаться с секатором. В целом девушки напоминали ему Бернис, пироманьячку, вегетарианку и верную дщерь Садовников Господних. В академии девушки вроде Бернис были скорее исключением: все лица женского пола пытались создать впечатление, что они были, есть или будут танцовщицами, актрисами, певицами, художницами, концептуальными фотографами или еще чем, не менее изысканным. Гибкой была их форма, стиль был их нормой, хорошо они притворялись или нет. Но здесь внешний вид а-ля Бернис был правилом — разве что религиозных футболок мало. Обычно футболки местного населения были исписаны сложными математическими уравнениями, над которыми хихикали те, кому удавалось их расшифровать.
— Что на этой футболке написано? — спросил Джимми, когда ему это надоело: все показывают большой палец, а он пялится с глупым видом человека, у которого только что слямзили кошелек.
— Эта девушка — физик, — ответил Коростель, словно это все объясняло.
— И что?
— Эта футболка про одиннадцатое измерение.
— И в чем фишка?
— Это сложно, — сказал Коростель.
— Ну, я попробую понять.
— Надо знать про все измерения, что они скручены в спираль внутри уже известных измерений.
— И?
— Ну, что-то вроде: я могу забрать тебя в другой мир, но этот мир лежит от нас в нескольких наносекундах, а в нашем пространстве нет способа эти наносекунды измерить.
— И все это символами и числами?
— Там это лаконичнее.
— А.
— Я не говорил, что это смешно, — сказал Коростель. — Они физики. Это только им смешно. Ты спросил — я ответил.
— Значит, она вроде как говорит, что они могли бы потрахаться, будь у него такой член, как ей надо, только у него такого члена нет? — спросил Джимми, который мучительно обдумывал услышанное.
— Джимми, ты гений, — ответил Коростель.
— Факультет Биозащиты, — сказал Коростель. — Последний, я обещаю. — Он видел, что Джимми сник. На самом деле все это навевало слишком много воспоминаний. Лаборатории, биологические виды, ученые, которых ничего не волнует, кроме их науки, — так похоже на прошлую жизнь, на детство. А возвращаться в детство Джимми совсем не хотелось. Уж лучше Марта Грэм.
Они стояли перед клетками. В каждой сидела собака. Все разных пород и размеров, но все смотрели на Джимми с любовью, умильно виляя хвостами.
— Это что, собачий питомник? — спросил Джимми.
— Не совсем, — ответил Коростель. — За ограждение не заходи и не суй руки.
— Но они вроде дружелюбные, — сказал Джимми. Его снова накрыла давняя тоска по домашней зверушке. — Они продаются?
— Это не собаки, просто похожи на собак. Это волкопсы — специально выведены, чтобы обманывать. Попробуй погладить такого песика, и он отхватит тебе руку. Ген питбуля.
— Но зачем создавать таких собак? — Джимми попятился. — Кому это надо?
— КорпБезКорпу, — ответил Коростель. — Работа под заказ. Куча денег. Они хотят выкопать рвы и посадить туда этих зверей.
— Рвы?
— Ну да. Лучше любой сигнализации. Этих зверей не отключишь. И приручить их нельзя, в отличие от обычных собак.
— А если они убегут? Начнут убивать? Начнут размножаться, популяция выйдет из-под контроля — как эти здоровые зеленые кролики?
— Тогда проблем не оберешься, — сказал Коростель. — Но они не убегут. Природа — зоопаркам, Бог — церквям, как говорится.
— И что это значит? — Он особо не прислушивался к словам Коростеля, он думал о «ПухлоКурах» и волкопсах. Отчего ему кажется, что человечество перешло какую-то черту, нарушило границы? Слишком много — это сколько? Слишком далеко — это где?
— Стены и решетки тут не просто так, — сказал Коростель. — Не чтобы не впускать нас, а чтобы не выпускать их. Человечеству необходимы ограды в обоих случаях.
— Кого — их?
— Природу и Бога.
— А я думал, ты не веришь в Бога, — заметил Джимми.
— Я и в Природу не верю, — ответил Коростель. — По крайней мере, в Природу с большой буквы П.
Гипотетически
— Слушай, а девушка у тебя есть? — на четвертый день спросил Джимми. Он приберегал этот вопрос до правильного момента. — Тут есть из чего выбирать. — Это должно было прозвучать иронично. Он не мог представить себя с этой женщиной, которая смеялась, как Вуди Вудпеккер, или с этими девушками, у которых числа по всей груди, но и Коростеля он с ними представить не мог. Коростель слишком обходителен.
— Не то чтобы, — коротко ответил Коростель.
— Что значит не то чтобы? У тебя есть девушка, но она не человек?
— Образование пар на данном этапе не одобряется, — сказал Коростель, будто читая руководство. — Нам следует полностью сосредоточиться на работе.
— Вредно для здоровья, — сказал Джимми. — Надо быть в тонусе.
— Тебе хорошо говорить, — ответил Коростель. — Ты у нас стрекоза, я муравей. Я не могу позволить себе тратить время на непродуктивное беспорядочное изучение особей женского пола.
Впервые за все время их знакомства Джимми подумал — возможно ли? — что Коростель ему завидует. Или он просто надутый выпендрежник, уже попал под тлетворное влияние Уотсон-Крика. Так какова задача супермозга серии «Триатлон»? — хотел сказать Джимми. Будь милостив, поделись.
— Я бы не назвал это тратой, — вместо этого сказал он, пытаясь ободрить Коростеля. — Если, конечно, ты своего добился.
— Если совсем приперло, можно обратиться в Студенческую службу, — довольно сухо сказал Коростель. — Они вычитают цену из твоей стипендии, как за проживание и кормежку. Работники приходят из плебсвиллей, опытные профессионалы. И, разумеется, их проверяют на наличие заболеваний.
— Студенческая служба? Да ладно тебе! Они что, прости, делают?
— В этом есть смысл, — ответил Коростель. — Если рассматривать как систему, получается, что мы избегаем утечки энергии в лишние сферы жизни и не тратим ее на всякую ерунду. Студенты-женщины, разумеется, могут воспользоваться теми же услугами. Любой цвет, любой возраст — ну, почти. Любой тип. Все что пожелаешь. Если ты гей или извращенец, это тоже учитывается.
Сначала Джимми решил, что Коростель шутит. Но Коростель не шутил. Джимми хотел спросить, что Коростель пробовал — к примеру, не пробовал ли спать с безногой женщиной. Но вопрос вдруг показался ему слишком личным. К тому же Коростель мог подумать, что Джимми над ним смеется.
Еда в столовой на факультете Коростеля была просто фантастическая — настоящие креветки вместо «РакоСои», которую им давали в академии, и, судя по всему, настоящая курица; правда, ее Джимми не ел — не мог забыть «ПухлоКур». А еще сыр, совсем как настоящий, хотя Коростель сказал, что сыр из овощей, из какого-то нового сорта цуккини.
В десертах было много шоколада, настоящего шоколада. А в кофе — много кофе. Никаких жженых зерен и патоки. «Благочашка», но кому какая разница? И настоящее пиво. Пиво точно настоящее.
Все это приятно отличалось от того, что Джимми ел и пил в Академии Марты Грэм, хотя приятели Коростеля порой забывали о приличиях и ели руками, вытирая губы рукавами рубашек. Джимми был не особо брезглив, но это уже граничило со свинством. Да еще они постоянно бубнили, слушал их кто-нибудь или нет. Непрерывно говорили о проектах, над которыми работают, об идеях, которые их осеняют. Поняв, что Джимми не работает над пространством — а учится в институте, который они считали мусорной кучей, — они потеряли к нему всякий интерес. Своих однокашников они называли конспецифичными, а всех остальных людей — неспецифичными. Популярная шутка.
В общем, у Джимми отсохло желание тусоваться вечерами. Ему нравилось сидеть у Коростеля, проигрывать ему в шахматы или в «Трехмерный Вако» или расшифровывать надписи на магнитиках для холодильника — те, что без чисел и символов. В Уотсон-Крике развилась целая культура, связанная с этими магнитиками: люди их покупали, меняли, делали сами.
Нет мозгов — нет проблем (и зеленая голограмма в виде мозга).
Силикосознание.
Я брожу из пространства в пространство.
Хочешь врубиться в мясорубку?
У вас полно времени — не трогайте мое.
Милый козук/паукоз, кто тебя сделал?
Эксперименты над жизнью подобны резвящемуся скуноту.
Я думаю, следовательно, я спамлю.
Ключ к изучению Человечества — это Всё.
Иногда они смотрели телевизор или лазили по сайтам в сети, как в старые добрые времена. «Голые новости», «Алибахбах», «Мозгоплавка» и прочая жвачка для мозгов. Они разогревали попкорн, курили траву, которую студенты с факультета ботанической трансгенетики выращивали в парнике, а потом Джимми вырубался у себя на диване. Если привыкнуть к статусу умственно отсталого, который эквивалентен статусу комнатного растения, все очень даже неплохо. Надо только расслабиться и глубоко дышать, как на тренажерах. Через пару дней он отсюда уедет. А пока любопытно послушать Коростеля, когда Коростель один и в настроении разговаривать.
В предпоследний вечер Коростель сказал:
— Давай я расскажу тебе один гипотетический сценарий.
— Я весь внимание, — сказал Джимми. На самом деле он клевал носом — слишком много попкорна и пива, — но сел и натянул внимательную маску, отработанную еще в школе. Гипотетические сценарии — любимое Коростелево развлечение.
— Аксиома: болезнь не продуктивна. Сама по себе она не дает преимуществ, не является товаром и, следовательно, не приносит прибыли. С другой стороны, она является причиной различной деятельности и опосредованно все же является источником дохода, потому что люди должны лечиться. Денежный поток идет от пациентов к докторам, от клиентов к торговцам панацеей. Можно сказать, денежный осмос.
— Принято, — согласился Джимми.
— Теперь давай предположим, что ты — организация «Здравайзер». Предположим, ты зарабатываешь деньги, торгуя лекарствами и процедурами, которые лечат больных людей или — что еще лучше — делают так, чтобы люди больше не болели.
— Ну и? — сказал Джимми. Ничего гипотетического: этим «Здравайзер» и занимался.
— Что тебе потребуется рано или поздно?
— Новые лекарства?
— А потом?
— Что значит «потом»?
— Когда вылечишь все существующие болезни.
Джимми сделал вид, что задумался. Думать на самом деле не имело смысла: ясное дело, Коростель уже придумал всесторонний ответ на свой вопрос.
— Помнишь, что случилось с дантистами, когда изобрели новое средство для полоскания? Которое заменяло бактерии зубного камня другими бактериями, безвредными, заполнявшими ту же экологическую нишу, то есть твой рот. Стали не нужны пломбы, и многие дантисты разорились.
— И?
— Значит, тебе понадобятся новые больные. Или — что, наверное, то же самое — новые болезни. Новые, отличные от старых, не так ли?
— Резонно, — сказал Джимми, подумав. И впрямь. — Но ведь новые болезни все время находятся?
— Не находятся, — ответил Коростель. — Создаются.
— Кем? — спросил Джимми. Саботажниками, террористами — Коростель про них? Все прекрасно знали, что они занимаются такими вещами — по крайней мере, пытаются. Но пока им не удалось создать ничего путного: их слабенькие болезни слишком безыскусны, если выражаться терминами Компаунда, и бороться с ними — раз плюнуть.
— «Здравайзером», — ответил Коростель. — Они это годами делают. Существует целое секретное подразделение, которое занимается исключительно этим. А потом распространение. Послушай, это же гениально. Враждебные биологические виды распространяются в витаминах — просто входят в их состав. Помнишь безрецептурные витамины «Здравайзер»? Популярный продукт, между прочим. Они разработали красивую систему доставки — внедряли вирус в бактерию-носителя, Е. колибациллярная склейка, не переваривается, открывается в привратнике желудка и — вуаля. Разумеется, точечно, но потом уже не нужно продолжать, иначе их запалят, даже в плебсвиллях есть ребята, которые в этом разбираются. Как только биологический вид оказался в популяции плебсвилля, предприятие, можно считать, увенчалось успехом. Если учесть, как люди в плебсвиллях друг с другом взаимодействуют, они сами сделают всю работу. Естественно, одновременно с болезнью разрабатывается лекарство, но оно припрятывается. Экономика дефицита гарантирует высокие доходы.
— Ты это сам придумал? — спросил Джимми.
— Лучшие вирусы с точки зрения доходов, — продолжал Коростель, — это вирусы, которые вызывают затяжные заболевания. В идеале — для максимальной прибыли — пациент должен либо выздороветь, либо умереть еще до того, как у него кончатся деньги. Прекрасный расчет.
— Но это ведь ужасно, — сказал Джимми.
— Мой отец тоже так думал, — сказал Коростель.
— Он знал? — Джимми окончательно проснулся.
— Он выяснил. И поэтому его столкнули с эстакады.
— Кто столкнул? — спросил Джимми.
— Прямо в поток машин.
— Ты часом не параноик?
— Ни капли, — ответил Коростель. — Это голая правда. Я прочел почту отца до того, как они запустили на компьютере низкоуровневое форматирование. Там все улики были. Результаты тестов — он эти витамины тестировал. Всё.
У Джимми по спине пополз нехороший холодок.
— Кто знает, что ты в курсе?
— Угадай, кому он об этом сказал? — сказал Коростель. — Матери и дяде Питу. Он собирался кинуть клич на одном пиратском сайте, там большая аудитория, все поставки витаминов в плебсвилли были бы саботированы, вся система под откос. Финансовый кризис, потеря рабочих мест. Он хотел сначала их предупредить. — Коростель помолчал. — Он думал, что дядя Пит не знает.
— Ух ты, — сказал Джимми. — Значит, один из них…
— А может, оба, — сказал Коростель. — Дядя Пит не хотел, чтобы вся работа оказалась под угрозой. Мать могла испугаться, что, если отец пойдет ко дну, она пойдет ко дну вместе с ним. А может, КорпБезКорп. Может, отец странно вел себя на работе. Или они решили его проверить. Он все шифровал, но если я смог прочесть, значит, и они смогли.
— Все это очень странно, — сказал Джимми. — Значит, они убили твоего отца?
— Казнили, — сказал Коростель. — Они бы это слово использовали. Сказали бы, что он чуть не уничтожил изящную концепцию. Что они действовали во имя общего блага.
Они сидели молча. Коростель изучал потолок, будто им восхищался. Джимми не знал, что сказать. Утешать — просто глупо.
Наконец Коростель сказал:
— Как вышло, что твоя мать вот так сбежала?
— Я не знаю, — сказал Джимми. — Полно причин. Не хочу об этом говорить.
— Наверняка твой отец в чем-то подобном участвовал. В какой-то афере, наподобие той, что в «Здравайзере». Наверняка она поняла, в чем дело.
— Ой, вряд ли, — ответил Джимми. — Я думаю, она связалась с какой-то сектой, вроде Садовников Господних. С психами какими-нибудь. В любом случае мой отец не стал бы…
— Наверняка она узнала, что они начинают понимать, что она знает.
— Я устал, — сказал Джимми. Он зевнул и внезапно по правде устал. — Я, пожалуй, отваливаюсь.
«Архаитон»
В последний вечер Коростель спросил:
— Сыграем в «Архаитон»?
— «Архаитон»? — переспросил Джимми. Потом вспомнил: скучная сетевая игра с вымершими растениями и животными. — Мы же играли в нее сто лет назад. Там что, еще играют?
— Там всю дорогу играют, — сказал Коростель. Джимми уловил подтекст: Коростель всю дорогу играет. Наверное, играл один, все эти годы. Ну, он известный маньяк, это не новость.
— И какой у тебя общий счет? — из вежливости спросил Джимми.
— Набираешь три тысячи, — ответил Коростель, — становишься Гроссмейстером. — То есть Коростель эти три тысячи набрал, иначе не стал бы говорить.
— Замечательно, — сказал Джимми. — А приз тебе дали? Хвост и уши?
— Давай я тебе кое-что покажу, — сказал Коростель. Он подключился, зашел на сайт, загрузил. Появилась знакомая надпись: «АРХАИТОН», под наблюдением Беззумного Аддама. Адам давал имена живым тварям, Беззумный Аддам дает имена тварям мертвым. Хотите сыграть?
Коростель кликнул «Да» и ввел кодовое имя: Красношеий Коростель. Над именем появился значок латимерии. А потом надпись, которой Джимми раньше не видел: Добро пожаловать, Гроссмейстер Красношеий Коростель. Вы выбираете общую игру или игру с другим Гроссмейстером?
Коростель выбрал второе. Хорошо. Выберите чат, Беззумный Аддам вас ждет.
— Беззумный Аддам — это человек? — спросил Джимми.
— Это группа людей, — ответил Коростель. — Или группы.
— И чем они занимаются, эти Беззумные Аддамы? — Джимми чувствовал себя дураком. Все равно что смотреть старые шпионские фильмы — про Джеймса Бонда, например. — Кроме подсчитывания шкур и черепов.
— Смотри. — Коростель вышел из «Архаитона», хакнул сайт плебсвилльского банка и оттуда перескочил на сайт производителя запчастей для солнцекаров. Он кликнул по изображению колпака, и на экране появилась папка «Красотки ПолныйГоляк». У картинок не было имен, только даты, он выбрал одну, перегнал ее на лист кувшинки в лабиринте, оттуда перескочил на другой, затер следы, открыл файл и загрузил картинку.
Фотография Орикс — Орикс, которой лет семь или восемь, обнаженной Орикс, только венки и ленточки. Взгляд, что она подарила Джимми, прямой, пренебрежительный, всезнающий взгляд, который поразил его, когда ему было — сколько? Четырнадцать? У него до сих пор хранилась распечатка, он сложил ее и спрятал подальше. Она — его личная, эта фотография: его вина, его стыд, его желание. Зачем Коростель сохранил ее? Украл ее.
Джимми будто пыльным мешком огрели. Что она тут делает? — хотелось закричать ему. — Она моя! Отдай ее мне! Его опознали, все пальцы тычут в него, лица хмурятся, а чокнутый клон Бернис уже разводит костер из его белья. Его настигла кара, но за что? Что он сделал? Ничего. Только смотрел.
Коростель подвел курсор к левому глазу девочки, кликнул по радужке. Это был гейт: на экране открылось окно конференции.
Приветствую, Гроссмейстер Коростель. Введите свой код.
Коростель ввел. Появилась новая фраза: Адам именовал живых тварей. Беззумный Аддам их переделывает.
По экрану поползли электронные бюллетени, с местами и датами — судя по всему, отчеты КорпБезКорпа с пометкой «Только для защищенных адресов».
Крошечные осы-паразиты проникли на объекты, где выращивают «ПухлоКур»; оказалось, что осы являются переносчиками модифицированной формы ветряной оспы, которая смертельна только для «ПухлоКур». Зараженные объекты пришлось сжечь с целью не допустить распространения заболевания.
Новый вид обычной домашней мыши, питающейся изоляцией электропроводки, был обнаружен в Кливленде. Мыши явились причиной беспрецедентного количества пожаров в домах. Меры контроля находятся на стадии тестирования.
Кофейные зерна «Благочашки» были уничтожены новым видом долгоносиков, у которого обнаружился иммунитет ко всем известным пестицидам.
Маленькие грызуны, гибрид дикобраза с бобром, появились на северо-западе. Они забираются под капоты припаркованных автомобилей и грызут ремни вентиляторов и системы трансмиссий.
Микроб, поедающий гудрон в асфальте, превратил в песок несколько межштатных трасс. В районах катастроф введен карантин.
— Что происходит? — спросил Джимми. — Кто всем этим занимается?
Бюллетени исчезли, появилась новая надпись: Беззумному Аддаму нужны новые идеи. У вас они есть? Поделитесь с нами.
Коростель напечатал: Извините, перерыв. Должен идти.
Хорошо, Гроссмейстер Красношеий Коростель. Поговорим позже. Коростель закрыл окно.
У Джимми появилось нехорошее чувство — оно впервые возникло, когда сбежала мать: ощущение запретного, будто распахнулась дверь, которая должна быть закрыта, будто в подземелье, у него под ногами, бурлит какая-то секретная жизнь.
— Что это было? — спросил он. Может, все это фигня, сказал он себе. Может, Коростель просто выпендривается. Может, Коростель сам все это придумал, хитрый розыгрыш, чтобы Джимми напугать.
— Я точно не знаю, — ответил Коростель. — Сначала думал, очередная свихнувшаяся организация, типа «Освободите животных». Но это серьезнее. Кажется, они борются с аппаратом. Со всей системой, хотят ее уничтожить. Человеческих жертв пока не было, но им это явно под силу.
— Тебе нельзя туда лезть! — ахнул Джимми. — Тебе нельзя с ними связываться! Кое-кто может подумать, что ты с ними заодно. А что, если тебя поймают? На «Мозгоплавке» окажешься! — Джимми очень испугался.
— Не поймают, — сказал Коростель. — Я всего лишь смотрю, что и как. Но сделай одолжение, не упоминай об этом в письмах.
— Ясное дело, — сказал Джимми. — Но зачем вообще рисковать?
— Мне просто любопытно, — ответил Коростель. — Я сижу у них в приемной, дальше меня не пускают. Наверное, они из Компаундов или учились в Компаундах. Они слишком сложные биоформы выводят. Не думаю, что такое могут создать в плебсвиллях. — Он искоса посмотрел на Джимми — этот взгляд (как теперь понимает Снежный человек) означал доверие. Коростель ему доверял. Иначе не показал бы эту конференцию.
— Может, это ловушка КорпБезКорпа, — сказал Джимми. Они имели привычку открывать такие проекты, а потом отлавливать подрывные элементы. Он слыхал, это называется прополкой. Говорят, в Компаундах полно таких потенциально смертоносных ходов. — Будь осторожнее.
— Конечно, — ответил Коростель.
Но Джимми хотелось спросить о другом: Почему из всех возможностей, из всех гейтов ты выбрал ее?
Но он не мог спросить. Не мог выдать себя.
В Уотсон-Крике случилось еще кое-что — важное, хотя Джимми тогда не обратил внимания.
В первую ночь, когда Джимми спал на выдвижном диване, он услышал крики. Сначала подумал, что снаружи — в академии, например, полно было шутников, — но крики доносились из комнаты Коростеля. И кричал Коростель.
Не просто кричал — орал. Без слов. И это происходило каждую ночь.
— Тебе что-то снилось, — сказал Джимми наутро, после того, как услышал крики в первый раз.
— Мне ничего не снится, — сказал Коростель. Он ел и смотрел в окно. Для своих габаритов ел он очень много. Дело было в скорости метаболизма: Коростель сжигал все, что поглощал.
— Всем снятся сны, — сказал Джимми. — Помнишь, мы в школе изучали быстрый сон?
— Это когда мы кошек мучили?
— Виртуальных кошек, ага. И те кошки, которым ничего не снилось, сходили с ума.
— Я не помню, что мне снится. Возьми еще тост.
— Но тебе должно что-то сниться.
— Ладно, поправка принята, формулировка неверна. Я не имел в виду, что мне вообще ничего не снится. Я не сумасшедший — значит, что-то снится. Гипотеза, доказательство, вывод, если А, значит, не Б. Достаточно? — Коростель улыбнулся и налил себе кофе.
Коростель своих снов не помнил. Теперь их помнит Снежный человек. Хуже того: он не просто помнит их, он в них живет, тонет в них, застрял в них. Каждый момент, что он прожил за последние месяцы, когда-то приснился Коростелю. Неудивительно, что он орал.
= 9 =
Поход
Через час Снежный человек наконец выходит из бывшего парка. Он уходит все дальше в глубь материка, по разгромленным бульварам, авеню, улицам и дорогам плебсвилля. Повсюду разбитые солнцекары: одни покорежены в автокатастрофах, другие сгорели, третьи стоят себе, словно хозяева припарковали их и ушли. Попадаются грузовики и фургоны, топливные модели, старые газовые машины и дизеля, вездеходы. Несколько велосипедов, несколько мотоциклов — неплохой выбор, учитывая тот кошмар, что сутками творился на дорогах. На двух колесах можно лавировать между машинами, пока не упадешь, пока кто-нибудь в тебя не выстрелит или не врежется.
Полужилой район — магазины на первых этажах, теперь все разграблены; темные квартирки наверху. Большинство дорожных знаков на месте, в них зияют дыры от пуль. Люди хранили обычные свинцовые пули, которые были до пистолетов-распылителей, хотя в плебсвиллях запрещалось иметь любое оружие. Снежный человек не нашел ни одной пули — старого ржавого ружья, которое можно ими зарядить, у него тоже нет.
Здания, что не сгорели и не взорвались, еще стоят, хотя сквозь щели прет растительность. Скоро она пробьет асфальт, сломает стены, сдвинет крыши. Повсюду какие-то лианы, они свисают с подоконников, вползают в квартиры через разбитые окна, лезут по решеткам. Еще немного, и весь район зарастет. Если б он и дальше откладывал путешествие, обратно мог бы и не вернуться. Очень скоро следы человеческого обитания исчезнут вовсе.
Но допустим — только допустим, думает Снежный человек, что он не последний выживший. Предположим, есть кто-то еще. Он вызывает их к жизни, эти остатки цивилизации, что уцелели в изолированных убежищах, которых отрезало от остального мира, когда отрубились средства коммуникации. Монахи в пустынях, вдалеке от источников инфекции, горные пастухи, которые никогда не спускаются на равнины, затерянные племена в джунглях. Те, кто вовремя понял, в чем дело, пристреливал чужаков, спрятался в подземных бункерах. Горцы, отшельники; бродячие психи, забинтованные в собственные галлюцинации. Кочевники, что следуют древними тропами.
Как это произошло? — спросят их потомки, увидев свидетельства, разруху. Разрушенные свидетельства. Кто это сделал? Кто тут жил? Кто их уничтожил? Тадж-Махал, Лувр, Египетские пирамиды, Эмпайр-стейт-билдинг — все, что он видел по телевизору, в старых книгах, на открытках, в «Крови и Розах». Представьте, что вы видите все это без подготовки, в натуральную величину, трехмерное — вы испугаетесь, убежите, но затем все же потребуете объяснений. Сначала вам скажут, что это сделали гиганты или боги, но рано или поздно захочешь узнать правду. У них тоже будут любопытные обезьяньи мозги.
Может, они скажут: Это все ненастоящее. Это фантасмагория. Эти вещи кому-то приснились, но больше их никто не видит во сне, и они распадаются.
— Предположим, только предположим, — сказал Коростель однажды вечером, — что наша цивилизация уничтожена. Хочешь попкорна?
— Масло настоящее? — спросил Джимми.
— Другого не держим, — ответил Коростель. — А разрушенную цивилизацию уже нельзя восстановить.
— Почему? А соль есть?
— Потому что полезные ископаемые, которые можно добыть, уже добыты, — сказал Коростель. — А без них человечеству не светит ни железный век, ни бронзовый, ни стальной, никакой. На большой глубине полезные ископаемые есть, но высокие технологии, которые необходимы для их добычи, уничтожены.
— Их можно восстановить, — сказал Джимми, жуя попкорн. Он давным-давно не пробовал такого вкусного попкорна. — Инструкции ведь останутся.
— На самом деле нет, — сказал Коростель. — Это ведь не колесо, слишком сложно. Допустим, инструкции остались, допустим даже, остались люди, которые могут их прочесть и понять. Но таких людей очень мало, они попадаются редко, и к тому же у них нет инструментов. Электричества же нету. Потом эти люди умрут — и конец. И у них не останется учеников или последователей. Хочешь пива?
— Холодное?
— Достаточно уничтожить одну генерацию, одно поколение, — сказал Коростель. — Одно поколение чего угодно. Жуков, деревьев, микробов, ученых, франкоговорящих, неважно. Разорви связь между одним поколением и следующим, и игра навсегда закончится.
— Кстати, об играх, — сказал Джимми, — твой ход.
Маршрут превратился в полосу препятствий: местами Снежному человеку приходилось шагать в обход. Теперь он стоит в узком переулке, заросшем лианами, они уже тянутся через дорогу, с крыши на крышу. Через бреши в зеленой массе Снежный человек видит горстку грифов, они лениво кружат в небе. Они тоже видят его, у них глаза как микроскоп, могут пересчитать мелочь у тебя в кармане. Про грифов он кое-что знает.
— Рановато еще, — кричит он грифам.
Хотя зачем их разочаровывать? Если он споткнется и упадет, порежется, потеряет сознание, будет съеден волкопсами или свиноидами, кому есть до этого дело? Никому, кроме него самого. У Детей Коростеля все в порядке, он им больше не нужен. Разумеется, поначалу они будут удивляться, куда же он пропал, но он уже дал ответ: он ушел к Коростелю. Он станет актером второго плана в их мифологии, запасным демиургом. Он станет ложным воспоминанием. Оплакивать никто не станет.
Солнце поднимается все выше и припекает все сильнее. У Снежного человека кружится голова. Толстая тварь ползет с дороги, высунув раздвоенный язык, едва он ставит рядом ногу. Надо быть повнимательнее. Интересно, змеи здесь ядовитые? А что было на том конце хвоста, который он чуть не отдавил, — случайно не маленькое шерстяное тельце? Он не разглядел. Будем надеяться, что нет. Официальная версия гласила, что всех змеекрыс уничтожили, но хватило бы одной пары. Всего одной пары, этаких змеекрысиных Адама и Евы, и одного злобного психа, который благословил их плодиться и размножаться, наслаждаясь мыслью, что они кишат в водосточных трубах. Крысы с длинными чешуйчатыми хвостами и змеиными зубами. Лучше об этом не думать.
Вместо этого он мурлычет себе под нос, чтобы взбодриться. Что за песня? «Зимняя сказка». Ее крутили во всех торговых центрах на Рождество, еще долго после того, как перестал идти снег. Про то, что нужно подшутить над снеговиком, пока не растаял.
Может, он вовсе не Ужасный Снежный человек? Может, он просто снеговик, ухмыляющийся идиот, которого слепили ради шутки и смяли тоже ради шутки, улыбка из камешков и морковный нос напрашиваются на издевательства. Может, это и есть настоящий он, последний Homo sapiens — белая иллюзия человека, сегодня есть, завтра нету, так просто уничтожить, — оставь на солнце, и он растает, будет истончаться, а потом растечется лужицей и убежит ручейком. Прямо как Снежный человек. Он останавливается, вытирает пот, выпивает половину воды из бутылки. Он надеется, что скоро найдет еще воды.
Читать бесплатно другие книги:
