Мистер Монстр Уэллс Дэн

Форман некоторое время рассматривал мое лицо, гораздо дольше, чем я ожидал, потом схватил пачку листков для заметок и принялся что-то записывать.

— Спасибо за наводку по поводу куртки, — сказал он, оторвал бумажку от стопки и протянул мне.

На ней был телефонный номер.

— Если вспомнишь что-нибудь еще, можешь не приезжать, просто позвони.

Он выставлял меня за дверь, а я так ничего и не узнал о новом теле. Я хотел задать еще вопрос, но это было слишком опасно — он меня отпускал, ничего не спрашивая, а это означало, что я, возможно, убедил его в своей невиновности. Не следовало вызывать у него подозрений повышенным интересом к трупу.

Я взял бумажку, кивнул и вышел.

— Как ты мог?! — кричала мама, меряя шагами гостиную.

Я сидел на диване, желая оказаться сейчас в любом другом месте.

— После всех наших усилий, после всех правил, после психотерапии и того, что мы делаем, чтобы помочь тебе стать нормальным, агент Форман считает тебя подозреваемым.

— Формально психотерапия и послужила главной уликой.

— Главная улика — это ты, — сказала она, остановившись и строго посмотрев на меня. — Если бы ты не влез в эту историю, ФБР даже о существовании твоем не узнало бы.

— Я же пытался помочь, — возразил я, кажется уже в миллионный раз за последние пять месяцев. — Я что, должен был просто сидеть сложа руки?

— Да! — воскликнула она. — Ты же можешь просто сидеть… ты не обязан исправлять каждое зло, которое видишь. И не обязан посреди ночи выбегать на улицу, чтобы потом убийца гнался за тобой в дом.

Значит, вот в чем дело — она боялась, что я начну выслеживать еще одного убийцу и тот прикончит меня. Сколько ссор у нас возникало из-за этого? Я закатил глаза и отвернулся.

— Не игнорируй меня, — потребовала она и встала передо мной, глядя широко раскрытыми умоляющими глазами. — Я не прошу тебя отказывать людям в помощи, ты же знаешь, я хочу, чтобы ты стал хорошим человеком. Я прошу тебя держаться подальше от определенных вещей. Ведь это даже входит в наши правила: «Когда ты думаешь об убийстве, подумай о чем-нибудь другом». О чем угодно. Но не выбегай из дому в самую гущу событий!

Лицо ее исказила гримаса.

— Я просто… не могу поверить, что ты сделал это!

— А я не могу поверить, что ты просишь меня спокойно смотреть, как убивают людей.

— Я не об этом! — закричала она. — Я говорю, что ты не должен напрашиваться на неприятности, — ты сам накликал на себя беду…

— Беда пришла к другим людям, и я хотел помочь. В ту ночь я вышел из дому, чтобы попытаться спасти от убийцы наших соседей.

— Это был очень храбрый поступок и очень глупый. Убийц не преследуют ровно по той же причине, по которой не лезут в горящий дом.

— Ты просто стоишь и слушаешь крики?

— Ты вызываешь полицию! Пожарных. «Скорую». Прибегаешь к помощи людей, которые знают, что делать.

— Но с монстром, мама, полиция не смогла бы…

— Джон…

— Ты сама все видела! — воскликнул я. — Видела своими глазами, так что прекрати притворяться, будто этого не было! Я остановил монстра, с клыками и когтями, а ты, вместо того чтобы относиться ко мне как к герою, считаешь меня психом!

— Мы говорим не об этом…

— Нет, об этом!

Я испытывал острую боль каждый раз, когда она это отрицала, мне словно кто-то нож в грудь вонзал. Я чувствовал, как дыра во мне расширяется, углубляется, чернеет, — становилось все труднее противиться потребности убивать, которую я так долго заглушал в себе.

— Я не могу делать вид, что он ненастоящий, как не мог тихо сидеть здесь, пока он убивал наших знакомых.

— Мы не знаем наверняка…

— Ты его видела! — снова выкрикнул я, чувствуя резь в глазах. — Видела! Пожалуйста, не говори «нет». Пожалуйста, не делай этого со мной.

Она молчала, разглядывая меня. Наблюдая. Думая.

Зазвонил телефон.

Мы уставились на него. Он прозвонил еще раз.

Мама взяла трубку:

— Слушаю.

Она помолчала несколько секунд, качая головой.

— Минуточку. — Закрыв микрофон ладонью, она посмотрела на меня. — Наш разговор не закончен. Подожди, я сейчас.

Она убрала ладонь и удалилась в спальн.

— Одну секунду, мэм, — сказала она и притворила дверь.

Я мигом сорвался с места, с трудом сдерживаясь, чтобы не шуметь, хотя мне хотелось крушить все на своем пути. Я бегом добрался до машины, завел двигатель, развернулся по широкому кругу и поехал назад по нашей тупиковой улочке. Мама смотрела из-за занавесок, кричала что-то через стекло, но не стала меня преследовать. Она думала, что я убегаю от разговора? Или знала истинную причину?

Знала, что я убегаю, чтобы не сделать ей ничего плохого?

Двигатель ревел, как голодный зверь, вырвавшийся из клетки. Мистер Монстр подначивал меня таранить машины, которые встречались по дороге, сбивать пешеходов, врезаться в столбы на перекрестках. Я загонял его внутрь, стараясь, чтобы руки не дрожали, а скорость не повышалась.

Временами мне требовалось остаться в одиночестве, и, что важнее, частенько не стоило этого делать. Наедине с самим собой: сидя на берегу Фрик-Лейка, разводя костры на складе, прячась под чьим-нибудь окном, я не мог себе доверять. Как и сегодня вечером. Мне нужны были люди: те, что не станут угрожать, судить или порицать меня. Мне нужен был доктор Неблин, но он ушел навсегда.

Брук? Ее присутствие, вероятно, успокоило бы меня, но сколько понадобилось бы времени и сколько она сумела бы выяснить обо мне? Я не хотел испугать ее как раз тогда, когда начал ей нравиться. Я мог бы заехать к Максу и посидеть у него, послушать, как он вещает о себе или о своих комиксах. Но рано или поздно он наверняка начнет говорить об отце, а сегодня я не хотел это слушать. К сожалению, больше я никого и не знал.

Кроме Маргарет. Я развернулся и, глубоко дыша, медленно поехал в ее сторону. Рисковать я не хотел — высокая скорость чревата дорожными происшествиями, к тому же вызывает искушение протаранить походя встречную машину. Маргарет была самым счастливым членом нашей семьи, самым простым и рациональным. Мы все могли общаться с Маргарет, потому что она никогда не принимала ничью сторону и ни с кем не ссорилась. Она служила нашим всеобщим утешителем.

Подъехав к ее дому, я увидел через окно, что она разговаривает по телефону. Возможно, с мамой, которая предупреждала ее, что наш маленький чокнутый Джон снова напрашивается на неприятности. Я выругался себе под нос и развернул машину. Ну почему мама не оставит меня в покое?

Было одно место, где она меня не достанет: квартира Лорен в нескольких кварталах отсюда. Они с мамой не разговаривали со Дня матери, да и раньше общались редко. Уж ей-то мама не позвонит, а если бы и позвонила, Лорен бы не ответила.

Я пошарил глазами в поисках пикапа Курта, не увидел его и с облегчением выдохнул, только теперь осознав, что надолго задерживал дыхание. Этот вечер меньше всего подходил для встречи с Куртом — мне стоило сперва успокоиться и забыть про трупы, расследование и все такое. Я припарковался и вошел в дом, пытаясь вспомнить, в какой квартире она живет. До этого я навещал ее только раз. Бетонные ступени на лестнице крошились, сквозь них проступала ржавая арматура, а кирпичные стены горели красным в лучах предвечернего солнца. Ее дверь была то ли третья, то ли четвертая… у третьей лежала свернутая газета в грязном пластиковом пакете. Я прошел мимо и постучал в четвертую.

Дверь открыла Лорен. Губы ее растянулись в улыбке, а глаза недоуменно округлились — почти сразу же, и все-таки не совсем.

— Джон, что ты тут делаешь?

— Да вот, проезжал мимо, — ответил я, стараясь дышать медленно и ровно.

— Заходи, — сказала она, отступая и делая приглашающий жест рукой. — Чувствуй себя как дома.

Я прошел внутрь, неуверенный и несобранный. Я приехал, сам толком не зная зачем. Просто нужно было побыть с кем-то, а кроме нее, никого не осталось. Но теперь я не понимал, что делать.

— Пить хочешь? — спросила Лорен, закрывая дверь.

— Очень, — пробормотал я.

Квартирка у нее была чистая и пустая, как ухоженный гроб. На кухонном столе виднелись царапины, облицовка местами протерлась, обнажив фанеру, но все выглядело безукоризненно чистым, стулья — одинаковыми. А вот немногочисленные стаканы в шкафчике оказались разными, и, когда она включила кран, тот принялся брызгаться и плеваться. Она, улыбаясь, протянула мне стакан:

— Извини, льда нет.

— Ничего.

На самом деле пить мне не хотелось, но из вежливости я сделал глоток.

— Ну так что у тебя? — поинтересовалась Лорен.

Она перешла в гостиную и плюхнулась на диван.

Я не спеша последовал за ней, чувствуя, как напряжение внутри начинает медленно спадать, и механически сел.

— Ничего, — сказал я. — Школа.

Мне хотелось поговорить, но лучше было просто посидеть молча.

Лорен разглядывала меня несколько мгновений, и чем дольше, тем сильнее вытягивалось ее лицо.

— Мама? — осведомилась она понимающим тоном.

Я вздохнул и потер глаза:

— Ерунда.

— Я знаю, — кивнула она и подтянула колени к подбородку. — Это всегда ерунда.

Я отхлебнул воды. Поставить стакан было некуда, и я сделал еще глоток.

— Все еще злится? — спросила Лорен.

— Не на тебя.

— Знаю, — сказала она, уставившись в стену. — Она и на тебя не злится. Она злится на себя. Злится на весь мир за то, что он неидеален.

Лорен была блондинкой, в отца, а мы с матерью — черные, как вороново крыло. Я всегда смотрел на них обеих как на две противоположности — и по внешности, и по характеру, но сейчас, в этом свете, Лорен, как никогда, казалась похожей на мать. Может, из-за теней под глазами. Или из-за опущенных уголков рта. Я закрыл глаза и откинулся на спинку стула.

Послышался стук в дверь, и все внутри меня завязалось тугим узлом.

— Это, наверное, Курт, — сказала, вскакивая, Лорен.

Я услышал, как хлопнула за спиной дверь и раздался голос Курта:

— Привет, киска… о, да у тебя Джим.

— Джон, — поправила Лорен.

— Джон. Извини, старина. У меня память на имена ни к черту.

Он обошел мой стул, сел на диван и притянул к себе Лорен. Мне захотелось уйти, но что-то меня остановило. Я отхлебнул еще воды и уставился перед собой.

— Все молчишь? — спросил Курт. — Представь, я от него еще ни слова не слышал. Скажи что-нибудь, парень. Я даже не знаю, какой у тебя голос.

Мне многое хотелось сказать ему с момента нашей прошлой встречи: оскорбить, осадить, напугать. Но не получалось. Я никого не боялся: мог отбрить любого громилу в школе, бросал вызов агенту ФБР, не отступил перед демоном, но по какой-то причине пасовал перед Куртом. Что-то внутри меня ломалось при виде его. Почему?

— Так, он пьет, а я — нет? — спросил Курт. — Так-то ты относишься к бойфренду?

Лорен игриво шлепнула его по плечу, встала и отправилась за водой.

— И положи лед на сей раз.

Курт ухмыльнулся, глядя на меня.

— Твоя сестренка — чистая королева огня. Дай ей волю, запихнет стакан в микроволновку.

Лорен включила кран.

— Не воду, детка, содовую, — крикнул Курт в кухню.

— У меня нет. На выходные пойду в магазин закупаться.

— Ладно, — отозвался Курт и снова повернулся ко мне. — Вечно что-нибудь забывает. Женщины, что с них возьмешь, парень?

Вот в чем дело, вот что пугало меня. Он сам: его слова, позы, даже то, как он улыбался.

Он был вылитый отец.

Такое же общительное, шутливое поведение — при полном безразличии к людям. Отчужденность. Он настолько любил себя, что ни для кого больше не оставалось места: мы были аудиторией для его шуток, зеркалом, отражающим его поступки, но не друзьями и не семьей.

И если мы перестанем отражать его поступки и начнем делать что-то сами, возможно, Курт взорвется, как мой отец? Кричал ли он на Лорен? Бил ли ее?

— Ты так ничего и не сказал, — сообщил Курт, беря стакан у Лорен и поудобнее располагаясь на диване.

Лорен пристроилась под его рукой.

— Я как раз собирался уходить, — ответил я, вставая.

Я больше не мог оставаться рядом с ним. Постояв несколько мгновений, словно ожидая его разрешения, я заставил себя пройти на кухню.

— Вернись, — попросила Лорен, вскакивая. — Посиди еще немного.

— Не позволяй мне запугать себя, — добавил Курт.

Я поставил стакан на обеденный стол, потом передумал и отнес на кухонный. На столе осталось мокрое пятно, и я стер воду рукой.

— Мы могли бы кино посмотреть, — предложила Лорен. — У меня их не очень много, но есть… например, эта слащавая штука, «Озорная шайка» [7], отец прислал на Рождество.

Она рассмеялась, а Курт застонал:

— Бога ради, только не это.

— Все в порядке. Мне пора.

— Ну вот, ты напугала его своим фильмом, — заявил Курт, вальяжно развалившись на диване. — Слушай, Лорен, а ты не подашь пиццу?

— Пока, Лорен, — поспешно попрощался я.

— Пока, Джон, — отозвалась она более высоким, чем обычно, голосом. Она была взволнована. — Заходи еще.

Мистер Монстр молча пообещал, что вернется разобраться с Куртом как можно скорее.

Глава 9

Вечером, в последний день занятий, я стоял в ванной и держался за раковину, уставившись в зеркало. Другой мальчишка, вероятно, изучал бы себя, может, расчесывал волосы, или втирал в кожу средство от прыщей, или поправлял воротничок, чтобы лежал идеально. Ведь сегодня вечер моего свидания с Брук, и я должен подготовиться, но для меня это означало не то, что для других. Я не пытался выглядеть хорошо. Я пытался быть хорошим.

— Я не буду мучить животных, — сказал я, смотря не в список правил, а прямо себе в глаза. — Я не буду мучить людей. Если я начну думать о ком-то плохо, то прогоню эти мысли и скажу человеку что-нибудь приятное. Я не буду называть людей «это». Я не буду угрожать людям. Если кто-то будет угрожать мне, я уйду в сторону.

Я пристально изучал отражение в зеркале. Кто смотрел на меня оттуда? Он был похож на меня, говорил, как я, шевелился, когда шевелился я. Я качнулся вправо-влево, потом снова встал прямо — тот, кто глядел из зеркала, повторил мои движения. Это и пугало меня больше всего: больше, чем жертвы, чем демон, даже больше, чем темные мысли. Самое страшное, что темные мысли принадлежат мне самому. Что я не могу отделить себя от зла, потому что главное зло моей жизни живет у меня в голове.

Сколько я протяну так? Я пытался быть двумя людьми одновременно — убийцей в душе и нормальным человеком снаружи. Я выставлял себя хорошим, тихим парнем, который не создает проблем и не лезет на рожон, но теперь чудовище вырвалось на свободу, и я фактически использовал его — активно занимался поисками другого убийцы. Я изменил правилам. Я старался, чтобы во мне уживались Джон и мистер Монстр.

Неужели я обманывал себя, думая, что сумею разделить жизнь на две части? Смогу ли я быть двумя разными людьми — плохим и хорошим? Или мне суждено стать чем-то средним — добрым человеком, навечно запятнанным злом?

В горле похолодело, и меня вырвало в раковину. Я не имел права идти на свидание с Брук — это было опасно. К ней тянуло нас обоих, и меня, и мистера Монстра, оттого она становилась брешью в моей броне, связующим звеном между двумя моими сущностями. Все, что укрепляло эту связь, питало мистера Монстра. Я надеялся только, что и сам стану сильнее. Я начинал сражение, которое мог выиграть только один из нас.

Но будет Брук наградой победителю или полем боя?

— Привет, Джон!

Брук открыла почти сразу — видимо, ждала стука в дверь. На ней, как обычно, были шорты, хотя мы и собирались вернуться поздно. Вечер ожидался довольно теплый, так что, вероятно, она не замерзнет, но если что, можно держаться поближе к костру. В любом случае ничего страшного не случится. Куртку она все-таки прихватила, я видел, а вот на ее блузку я не позволил себе посмотреть, чтобы не взглянуть ненароком на грудь.

Что за дурацкое свидание, если я даже не знаю, в какой блузке моя девушка? Неужели все это обернется безумием, как я и предполагал? Сколько ей понадобится времени, чтобы понять, что я чокнутый? Мне оставалось только вести себя как всегда — притворяться.

— Привет, Брук. Симпатичная блузка.

— Спасибо, — ответила она, улыбаясь и опуская глаза на блузку. — Я подумала, она подойдет, потому что она как бы школьная.

Я задержал взгляд на ее волосах: сегодня она распустила их и они ниспадали на плечи светлым водопадом. Она словно сошла с плаката рекламы шампуня. Я представил, как мою ей волосы, бережно расчесываю их, а она неподвижно лежит на столе.

Я прогнал эту мысль и улыбнулся:

— Ну, наверное, будет весело. Ты готова?

— Конечно, — сказала она и стала закрывать дверь, но ее позвали из дому.

— Брук? — это был голос ее отца.

— Да, па, — отозвалась она. — Это Джон.

Мистер Уотсон вышел к дверям и улыбнулся:

— Что, на костер?

— Да, — ответил я.

— Вы там, смотрите, осторожнее. Если вечером собирается толпа ребятни, не знаешь, когда кто-нибудь выкинет глупость, после которой ты окажешься в больнице. Но я полагаю, моя дочурка в надежных руках?

Меня пугало, насколько большинство людей заблуждаются на мой счет.

— Все будет в порядке, — уверила Брук, улыбаясь мне. — И потом, — она повернулась к отцу, — там будут учителя. Это же школьное мероприятие.

— Я не сомневаюсь, что все пройдет нормально, — кивнул мистер Уотсон.

Он вышел на крыльцо, положил руку мне на плечо и отвел в сторону на несколько шагов. Я посмотрел на Брук, а она закатила глаза.

— Я всегда представлял себе, что сделаю, когда моя дочь отправится на первое свидание, — начал он.

Я услышал стон Брук за спиной.

— Па…

— Я прикидывал, как начну угрожать тому парню, ну, ты понимаешь. «У меня есть пистолет и лопата» — что-нибудь в этом роде. Но я думаю, тебя такими вещами не напугаешь, после того, что ты пережил.

Он даже не представлял, о чем говорит.

— Я думаю, — продолжал он, — ты через столько прошел, что лучшего кандидата для первого свидания не найти. Ведь в моих фантазиях Брук каждый раз запрыгивала на заднее сиденье «харлея» какого-нибудь группового насильника и даже не замечала, как я машу ей на прощание.

— О господи, — простонала Брук.

Она покраснела и закрыла лицо руками.

— То есть, я хочу сказать, с учетом всех обстоятельств я рад, что она выбрала местного героя, — подытожил мистер Уотсон.

«Что?»

— Героя?

— И скромника, — добавил он, хлопая меня по плечу. — Ну, не буду вас больше задерживать. Ты ведь ее пригласил, не меня. Брук, ты помнишь правила?

— Да, — ответила она, поворачиваясь, чтобы идти.

— И?

Она снова закатила глаза:

— Никакой выпивки, никакой быстрой езды, вернуться до двенадцати.

— Телефон не забыла?

— Нет.

— И ты позвонишь домой, если?..

— Потеряюсь или застряну где-нибудь.

— И ты позвонишь в полицию, если?..

— Увижу наркотики или кто-нибудь затеет драку.

— Или если он попытается тебя поцеловать, — сказал отец.

Брук стала пунцовой, а мистер Уотсон рассмеялся и подмигнул мне:

— Герой ты или нет, но я отпускаю с тобой моего ребенка.

— С ума сойти, — пробормотала Брук, схватила меня за руку и потащила к машине. — Идем отсюда. Пока, па!

— Пока, Пузанчик! — прокричал он.

— Он называет тебя Пузанчиком? — удивился я.

Брук была тоненькая, как тростинка.

— Детское прозвище, — ответила она, покачав головой, хотя я видел, что она улыбается.

Мы подошли к машине, остановились у ее — Брук — дверцы и стояли так какое-то время.

Я вдруг понял: она ждет, что я открою дверцу. Я покосился на нее, потом на дверцу. Это была ее дверца. Одна из тех вещей, к которым я не притрагивался. Я снова взглянул на Брук и увидел, что брови ее чуть нахмурились: она недоумевала. Если я еще помедлю или поставлю ее перед необходимостью самой открыть дверцу, что она подумает? Она видела, что я стреляю глазами туда-сюда, — в этот момент я еще мог изобразить невежу или плохо воспитанного парня, если не хотел выставить себя полным идиотом. Но я осторожно протянул руку и открыл дверцу, представляя, как она касается той же дверцы, как ее пальцы прижимаются к той же ручке. Когда раздался щелчок, я ухватился за верхний край дверцы и распахнул ее перед Брук.

— Что-то не так с ручкой? — удивилась она.

— Я увидел осу, — соврал я на ходу. — Думаю, она пыталась свить там гнездо.

— Вроде не самое удобное место, — усомнилась Брук.

— Ты так думаешь, потому что ты не оса, — сказал я, придерживая дверцу, пока она садилась. — Кстати, осы сейчас в моде.

— Ты решил пригласить меня на свидание по последнему крику моды? — спросила она, озорно улыбаясь.

— Я вычитал это в каком-то журнале. Журнал, конечно, был не мой. Лежал на столике в парикмахерской. «Все о лосях» или как-то так, в общем, нужно же что-то читать.

Брук рассмеялась, и я захлопнул пассажирскую дверцу.

«Насколько меня хватит?» — подумал я.

Было шесть, а отец сказал ей, чтобы она вернулась не позже двенадцати. Шесть часов?

Казаться нормальным в толпе довольно легко. Казаться нормальным один на один с другим человеком обещало стать непростой задачей.

Я подошел к водительской дверце и сел в машину.

— Так странно будет видеть большой костер, который развел не ты, — сказала Брук.

Я замер. Что она знает? Что видела? Слова ее прозвучали буднично, но… может, в них был скрытый смысл, которого я не понимал. Она обвиняла меня? Угрожала мне?

— Что ты имеешь в виду? — спросил я, глядя перед собой.

— Помнишь те костры во дворе Кроули на соседских вечеринках? Ими всегда занимался ты.

Я облегченно вздохнул — в буквальном смысле, словно невольно задерживал дыхание.

«Она ничего не знает. Просто поддерживает разговор».

— Ты не заболел? — спросила она.

Я завел машину и улыбнулся:

— Ни в коем случае.

«Нужно срочно выдумать извинение. Что в такой ситуации сказал бы нормальный человек? Нормальный человек испытывает сочувствие. В разговоре он обратил бы внимание на людей, не на костер».

— Я просто подумал о Кроули, — объяснил я. — Будет ли миссис Кроули, как прежде, устраивать такие встречи?

Я тронулся с места и поехал в город.

— Ой, извини. Мне и в голову не пришло, что тебя это заденет. Я знаю, ты дружил с мистером Кроули.

— Ничего.

Я буквально заставлял себя продолжать — раньше разговаривать с Брук мне запрещали правила, и сейчас беседа давалась нелегко.

— Теперь, когда его нет, я оглядываюсь назад и думаю, что по-настоящему и не знал его.

«Его никто по-настоящему не знал. Даже жена».

Страницы: «« « 12345678 » ... »»