Мистер Монстр Уэллс Дэн

Глава 10

Я весь вечер пытался поговорить с Форманом, но нас передавали от одного копа другому, и каждый что-то спрашивал. Наконец мне выдали стопку бланков с копиркой и попросили заполнить свидетельские показания. Я устроился на багажнике полицейской машины и написал все, стараясь не упустить ни малейшей детали и не забыв назвать время и место моих собственных действий, начиная с занятий в школе. Излагай я события с самого утра, это выглядело бы так, словно я пытаюсь выставить себя невиновным. Закончив, я сдал бумаги и присел у гаснущего костра. Была половина двенадцатого.

Нас и близко к телу не подпустили, поэтому я принялся восстанавливать во всех подробностях свои воспоминания о нем. Запястья расцарапанные и красные — возможно, от веревок. Однако веревки на теле таких следов не оставили, значит на запястьях они пробыли дольше, появились еще до смерти. Кто-то, предположительно убийца, связал их. Сколько же они находились на ее руках?

Еще отметины: красные рубцы и волдыри на белой как полотно коже. Возможно, были и другие, более глубокие раны, хотя вода давно смыла кровь. Тех чудовищных повреждений, какие оставлял на своих жертвах Клейтонский убийца, я в любом случае не увидел. Неужто в городе объявился новый демон? Демон, чьи пальцы превращались не в когти, а в языки пламени, демон, который не кромсал людей, а долго мучил. Поступают ли демоны подобным образом? И вообще, следуют ли каким-либо правилам?

Одного демона — или кем он там был — я видел, но это не означает, что все происходящее связано с демонами. Люди сами по себе способны на убийство. Зачем сваливать все на демона, когда я знал так мало? Нужно проявить терпение… заполучить тело в морг, где я мог бы подробно исследовать его и прочесть все, что известно о жертве, в документах коронера. Если бы мне только удалось добраться до Формана и узнать, что ему известно…

— Я закончила, — сказала Брук. — Говорят, мы свободны.

Я поднял глаза и увидел, что она стоит надо мной, обхватив себя руками и кутаясь в тонкую курточку. Стройные ноги покрывала гусиная кожа, ее трясло.

— Да? Они больше не хотят с нами беседовать?

— Уже почти полночь. Мы беседовали несколько часов.

— Но они нам так ничего и не объяснили.

— Я думаю, и не объяснят.

Брук подобрала палку и принялась ковырять угли, которые рассыпались искрами, обнажив ярко-красное раскаленное дно костра.

— Не гаси его, — остановил я.

Однажды мистер Кроули сказал мне: «Я никогда не убиваю огонь. Пусть догорает сам». Он убил десять человек, а за всю жизнь, может, и больше, а огонь убивать не хотел. Кем же он был на самом деле?

— Ты готов? — спросила Брук.

Я смотрел на почерневшее кострище, на груду полумертвых углей в шестифутовом круге выгоревших останков. Когда-то этот костер был прекрасен, огромен, жарок и величествен, но догорел раньше времени. Он будет тлеть еще несколько часов — большая часть жизни костра, процентов восемьдесят, и представляла собой долгое, медленное умирание.

— Можем мы еще немного посмотреть на него?

Она стояла молча в облаке светло-оранжевого света. Несколько секунд, и она бросила палку и села рядом со мной, скрестив ноги.

Еще час мы смотрели на костер, но наконец полицейские очистили площадку, погасили огонь и отослали нас домой.

Имя убитой женщины объявили по телевизору на следующий день — Джанелла Уиллис. Она пропала восемь месяцев назад где-то на восточном побережье, и никто не знал, как она очутилась в нашем озере. Мои предположения о времени смерти оказались довольно точными — умерла она за двадцать четыре часа до того, как мы ее нашли, и большую часть этого времени провела в воде под бревном. Полиция и новостное агентство пришли к тому же выводу, что и я, — тело было оставлено там специально, чтобы мы его обнаружили, но я начал подозревать кое-что еще. Мне все больше верилось, что тело подбросили специально ради меня.

Первые два тела лежали там, где найти их не составляло труда, а второе так и вовсе на месте, непосредственно связанном с предыдущими убийствами. Таким образом, мы знали: убийца хотел, чтобы тела обнаружили и знали, что он пытается сообщить что-то. Теперь возникло третье тело, которое подбросили как раз туда, где в тот вечер ожидалось наибольшее скопление людей. Убийца явно хотел, чтобы тело всплыло. Более того, у озера собирались школьники, то есть там гарантированно должен был появиться я. Если тела — послания одного убийцы другому, то последнее оставили практически у меня на пороге.

Послание на пороге… Когда я подумал об этом, меня пробрала дрожь. Мистер Кроули получил от меня целую серию посланий: я пытался напугать его, чтобы он утратил бдительность. Выманить, дать понять, что на него объявлена охота. Тот же самый случай с этими телами. Первое говорило: «Вот и я». Второе, найденное на месте другого преступления, подтверждало: «Я — часть того, что здесь случиось». А третье, оставленное там, где я наверняка должен был его найти, заявляло: «Я знаю, кто ты».

На меня объявили охоту.

Занятия в школе уже закончились, и мне некуда было идти, поэтому я целыми днями торчал в своей комнате. Если на меня охотились, мне следовало разобраться, кто охотник и что ему нужно. Информации не хватало, но даже по одному трупу можно немало понять — если знать, что искать.

Главный вопрос при составлении психологического портрета преступника: что он делает такого, чего не должен делать? Он связал жертву до смерти и после смерти. Что общего между двумя этими фактами, не испытывал ли убийца психологической потребности связывать людей? Если у него проблемы с контролем, это указывает, пусть и неточно, на серийного убийцу. Или оба этих действия носили чисто практический характер — сперва он удерживал жертву, а после убийства привязал к ней груз? Женщина пропала за восемь месяцев до смерти, так что предположение, будто ее удерживали, имело под собой основание. Но зачем топить тело с грузом, когда гораздо проще оставить в иле на берегу? Если хочешь, чтобы жертву обнаружили, зачем делать вид, будто прячешь ее?

«Не просто задавай вопросы, — сказал я себе, — ищи ответы».

Что случилось бы, если бы он бросил тело на берегу? Ребята из школьного самоуправления нашли бы его, готовя площадку для костра, и вызвали бы полицию. Костер отменили бы, или перенесли на футбольное поле, или еще что-нибудь. А если спрятать тело плохо, его тоже найдут, но при большом количестве свидетелей.

Что еще? Что делает убийца с телом такого, чего не должен делать? Он прижигает его. Режет. Сотворил ли он что-то еще? Возможно, поломаны кости, есть синяки и бог знает какие внутренние повреждения, которые я не мог обнаружить без тщательного осмотра. Тут одной дедукцией не обойтись — мне требовались подробности. Не упустил ли я чего?

Ее ногти! Ногти были обломаны: преступник сделал это специально или она пыталась сопротивляться? Может, хотела выбраться откуда-то? На ногтях все еще оставался лак — после восьмимесячного пленения. Держится ли так долго лак для ногтей? Если да, это ничего не значит, а если нет, получается, что ее схватили относительно недавно… или убийца позволял жертве красить ногти в заточении. Зачем? Это свидетельствовало бы о складе ума убийцы, о его отношении к жертве. Я должен это выяснить.

В новостях ничего не говорили о лаке на обломанных ногтях, так что мама об этом не знала, и я мог спросить у нее про лак, не вызывая подозрений… по крайней мере, подозрений, связанных с трупом. Наверняка у нее возникнет масса вопросов, почему сын интересуется лаком для ногтей. Нет, лучше выяснить это другим способом, например поискать в Интернете.

Я открыл дверь комнаты и услышал телевизор — это означало, что компьютер свободен. Но когда я заглянул в мамину комнату, оказалось, что она сидит за столом, развернув картонную папку, — работает. Она подняла на меня глаза:

— Привет, Джон. Тебе что-то нужно?

— Хотел посидеть за компьютером. Думал, ты телевизор смотришь.

— Это Маргарет, — объяснила она. — А я счета оплачиваю. Скоро закончу.

— Хорошо.

Я вышел в гостиную, где Маргарет смотрела какую-то передачу о путешествиях.

— Привет, Джон, — сказала она и подвинулась на диване, освобождая мне место.

Я сел и тоже стал смотреть.

— Привет.

— Я слышала, у тебя выдался нелегкий вечер несколько дней назад.

— Да, пожалуй.

— Замечательно. Тебе, конечно, пришлось переступить через себя, но я уверена, ты рад этому.

Я покосился на нее:

— Я просто посмотрел на него. Даже из воды его вытащили другие люди.

— Я говорю не о трупе, — возмутилась она. — О свидании. Наконец-то ты пригласил Брук.

Свидание. Перед ним я пребывал в таком возбуждении, а теперь мне казалось, что с тех пор прошла целая жизнь. Труп значил для меня больше. Куда больше.

— Жаль, что все так закончилось, — сказала она. — Ты собираешься еще куда-нибудь ее пригласить?

— Наверное. Не думал об этом.

— А о чем ты думал?

Маргарет посмотрела на меня и покачала головой:

— Не представляю себе мальчишку, которого труп мог бы отвлечь от такой девочки, как Брук. Ты не пробовал на какое-то время забыть о смерти?

— Нам обязательно об этом говорить?

Меньше всего мне хотелось выслушивать еще одну лекцию.

— Тебе шестнадцать лет. Ты должен думать о живых девушках, а не о мертвых.

Я знал быстрый способ перевести тему.

— А почему ты никогда не была замужем?

— Вот это да!

Мой вопрос застал ее врасплох.

— С чего ты спрашиваешь?

— Ты говоришь, что мне надо ходить на свидания, а сама счастлива в одиночестве. Разве со мной такого не может быть?

Она подняла бровь:

— Ну что ты за коварный маленький шельмец?

— Ты первая начала.

Маргарет вздохнула, посмотрела на потолок, потом снова на меня:

— А что, если тебе не понравится мой ответ?

Я кивнул:

— Ага. Значит, дело в моем отце.

Маргарет мрачно улыбнулась:

— Ты, безусловно, слишком умен для своих лет. Да, дело в твоем отце. Но вот чего ты, вероятно, не понимаешь: я сходила по нему с ума.

— Ты шутишь.

— Зачем мне шутить? Он был красив, обходителен, и, кроме нас троих — его, твоей матери и меня, никто в городе не занимался ритуальными услугами. Я думаю, мы обе влюбились в него с первого взгляда.

Говоря, Маргарет смотрела в окно, а я воображал, какие картины проносятся перед ее мысленным взором.

— Твой отец мог змею очаровать, если бы захотел, — сказала она. — Пока он не появился, наш бизнес тихо умирал. Вероятно, потому, что никто не принимал всерьез двух двадцатилетних хозяек похоронного бюро. Даже я, оглядываясь назад, не могу принимать нас всерьез. Мы стажировались у Джека Кнутсена, а когда он умер, переняли его бизнес. Но заработал он, только когда пришел твой отец.

— Если других ритуальных услуг в городе не было, то как вы могли оставаться без работы? — спросил я. — Люди либо умирают, либо нет. Но когда они умирают, то попадают к вам.

— Покойников необязательно бальзамировать, — ответила Маргарет. — И даже сегодня к нам привозят только половину умерших. Остальные отправляются в местные церкви. Нет, именно твой отец убедил жителей Клейтона в том, что мы нужны им. Он спас нас, но дело не только в этом. Он был… восхитителен. Сама любезность. Мы просто поверить не могли, что такой замечательный человек свалился нам прямо в руки, и в тот день, когда я поняла, что он любит твою мать, а не меня, я чуть не умерла. И умерла бы. С удовольствием умерла бы, если бы он смотрел на меня так, как на твою мать.

Ее мысли витали далеко, она напряженно вглядывалась во что-то невидимое и утраченное. Когда она снова посмотрела на меня и слабо улыбнулась, я почти что увидел, как сознание, словно призрак, возвращается в ее тело.

— Конечно, — сказала она, — вскоре выяснилось, что я едва избежала катастрофы. Сестра, которой пренебрегли, быстро стала опорой для сестры, которая вроде бы получила все, что хотела. Вот, пожалуй, единственный позитивный момент: если бы твой отец действительно оказался тем человеком, которым мы его считали, я, возможно, уехала бы на все четыре стороны и никогда не простила бы Эйприл, что она его увела.

Она задержала на мне взгляд и покачала головой:

— Я не должна плохо говорить об отце в твоем присутствии.

— Что? Ты думаешь, я не замечал, какой он клоун?

— Знаю, замечал, — вздохнула она. — Жаль, что все так получилось.

— Так ты мне советуешь пригласить на свидание Брук, потому что веришь в мечтательную юношескую любовь или потому что хочешь жить отношениями других людей?

Брови Маргарет взметнулись, и она рассмеялась:

— Вот почему твоя мать сходит с ума. Что делать с человеком, который заслуживает одновременно трепки и поцелуя?

— Она просто меня избаловала.

— Компьютер свободен, — объявила мама, входя в комнату. — О чем вы тут говорите?

— Ни о чем, — ответила Маргарет, поворачиваясь к телевизору.

Я извинился и выскользнул из комнаты.

Ничего определенного я не нашел, но узнал достаточно, чтобы понять: лак для ногтей сотрется за восемь месяцев. Если предположить, что Джанеллу Уиллис все это время держали в заточении, связанную по рукам и ногам, то убийца по какой-то причине счел нужным красить ей ногти. Что творится в голове у этого парня?

Мне необходимо было увидеть тело. Я почистил историю поисков в браузере и заперся у себя, уставившись в стену и перебирая все воспоминания о трупе. Убийца преследовал меня, посылал сигналы, но чего он добивался? Если он знал, кто я, почему просто не пришел за мной? Или все-таки не знал и таким образом устраивал мне испытание — проверял, как я отреагирую, выманивал меня. Возможно, ждал ответа.

Джон никогда бы ему не ответил в отличие от мистера Монстра, а он-то и нужен был убийце. Именно мистер Монстр убил демона, именно ему каждую ночь снились новые жертвы. Именно мистер Монстр хотел отправить послание убийце, хотя до сего дня мне удавалось его сдерживать.

Когда убийца все же сделает ход, кого он обнаружит — Джона или мистера Монстра?

Глава 11

Я в подземелье прибивал кого-то гвоздями к толстой доске, когда зазвонил телефон. Я открыл глаза и сел на кровати, слыша шаги мамы, которая шла к сотовому. Было пять утра. Я проспал почти два часа.

— Слушаю, — сказала она.

Голос ее звучал приглушенно, но столь ранний звонок означал только одно: коронер вез труп, которым срочно нужно было заняться. Возможно, днем его собирались отправить родственникам. Я поднялся и надел рубашку.

— Пока.

Я услышал щелчок — это мама захлопнула раскладной телефон, потом заскрипел пол. По шагам я понял, что она вышла в коридор. Мгновение спустя она открыла мою дверь:

— Просыпайся, Джон, нужно… ой. Ты вообще спишь когда-нибудь?

— Рон звонил? — спросил я, натягивая носки.

— Да, они везут… откуда ты знаешь?

— Я гений, — ответил я. — Наверное, нужно сообщить Маргарет, раз такая спешка.

Она несколько секунд смотрела на меня, потом открыла телефон.

— Иди поешь, — сказала она, возвращаясь к себе. — И перестань все знать.

Через полчаса подъехал Рон на фургоне коронера, а с ним двое полицейских. Я оставался наверху, наблюдая через окно, как мама встретила их у задней двери и они занесли тело внутрь.

Когда появилась Маргарет, фургон уже уезжал, и мы все собрались внизу, чтобы надеть маски и фартуки. Мама перебирала бумаги.

— Все части тела на месте, — сообщила она.

После опыта прошлой осени мы привыкли проверять это до начала работы.

— Они провели полную аутопсию, сложили органы в мешок и зашили ее.

Она отложила документы.

— Ненавижу это.

— Сэкономим на полостном бальзамировании, — сказала Маргарет, открывая дверь.

При полостном бальзамировании использовался троакар для отсасывания всякой гадости из внутренних органов и закачивания бальзамирующей жидкости, но в случае аутопсии с удалением органов, как сегодня, Маргарет могла заниматься этим отдельно в углу комнаты, пока мы с мамой делали артериальное бальзами-рование. Трудность, правда, состояла в том, что бальзамировать тело без органов все равно что набирать воду решетом: слишком большое число сосудов повреждено и жидкость постоянно вытекает. Приходилось бальзамировать отдельными участками, четырьмя, а то и больше.

Тело, все еще в мешке, лежало на металлическом столе. Я быстро вымыл руки, надел одноразовые перчатки и расстегнул молнию на мешке. Коронер из соображений приличия обмотал жертву полотенцами, которые обычно впитывали кровь, вытекавшую во время перевозки, но в этом теле крови почти не осталось. Оно было белым и пустым, словно кукольным.

— Возьми ее под голову, — сказала мама, подводя одну руку под затылок женщины, а другую под ноги.

Я подхватил голову и плечи, и мы по команде приподняли ее, а Маргарет вытащила мешок. Мы положили тело на стол, и мама стала снимать полотенца.

— Закрой глаза, — велела она.

Я закрыл, покорно дожидаясь, когда она сложит полотенца в биологически безопасный мешок и накроет свежими грудь и пах. Я не открывал глаза, пока она не разрешила.

Корпус женщины был вскрыт Y-образным рассечением: два разреза от плеч до грудины и один от грудины до паха. Верхнюю половину зашили, но нижнюю оставили, и внутри виднелся ярко-оранжевый мешок. Маргарет осторожно вытащила из брюшной полости тяжелый мешок, поставила на металлическую тележку и откатила к боковому столу у насоса с троакаром. Мама протянула мне теплую влажную тряпку и баллончик с обеззараживающей жидкостью, и мы принялись обрабатывать поверхность тела.

Обычно бальзамирование успокаивало меня, но на сей раз постоянно возникали какие-то мелкие детали, которые портили настроение. Например, ее запястья — покраснение исчезло, потому что в тканях не осталось крови, но они явно выглядели поврежденными. Они были связаны — и очень туго — в течение какого-то времени, местами кожа вообще отсутствовала, обнажая мышцы. Я представил это тело живым, представил, как женщина отчаянно пытается вырваться из пут. Она вертится, извивается, не обращая внимания на боль от вонзающихся в кожу веревок. Но не может освободиться.

Я вспомнил озеро, спокойное и пустынное, и отбросил мысль о борьбе.

«Я только обмываю ее, не больше и не меньше. Вот сюда еще нужно брызнуть и легонько потереть. Все спокойно. Все в порядке».

Кожа была гладкая, но повсюду виднелись порезы, струпья, волдыри. На вымытом теле это становилось гораздо заметнее, чем тогда, в озере; теперь я понимал, что вся жертва покрыта ранами, как жуткой россыпью конфетти. Чем их нанесли? Волдыри — явные последствия ожогов, места, где кожа вздулась и опухла, как хот-дог на гриле. Я прикоснулся к одному из них, ощущая шероховатую поверхность. Центр волдыря затвердел так, словно это мозоль или его жгли сильнее, чем по краям. Кто-то намеренно прикладывал раскаленный предмет к ее коже, снова и снова, в разных местах.

Кто-то мучил ее.

Теперь происхождение этих порезов и царапин, прежде казавшихся такими странными, становилось понятнее — она не сама поранилась, спасаясь бегством по лесу или пробираясь через густой кустарник, ее целенаправленно кололи и резали бессчетное число раз. По образовавшейся на некоторых ранах корочке я понял, что это длилось какое-то время; я посмотрел внимательнее, нет ли затянувшихся порезов, и нашел в разных местах несколько тонких белых шрамов. Чем нанесены эти маленькие ранки? Опасная бритва оставила бы длинный порез, если только не действовать очень аккуратно. Но я видел короткие шрамы, такие, будто ее кололи. Я поставил баллончик и тщательно обследовал одну из недавних ранок, раздвинув пальцами. Она была неглубокой. Я обследовал другую — крохотное отверстие на бедре. Оно оказалось глубоким и узким, как дырка от гвоздя. Я погрузился в воспоминания об утреннем сне, полном женских криков, и представил, чем бы воспользовался я: здесь гвоздем, здесь отверткой, здесь ножницами. Расположение ран выглядело беспорядочным, но какая-то система все же прослеживалась — разум, руководивший этими действиями, проверял разные инструменты, изучал, какой эффект они произведут. Вызывает ли гвоздь, загнанный в бедро, такой же крик, как и гвоздь, загнанный в плечо? Как гвоздь, загнанный в живот? Чего жертва будет бояться больше, когда ты придешь во второй раз, — раны, пронзающей мышцу, орган или кость?

— Джон?

Я поднял глаза. На меня смотрела мама.

— А?

— Ты в порядке?

Под хирургической маской я не разбирал выражения ее лица, но глаза казались темными, прищуренными, в уголках появились морщинки. Она была озабочена.

— Все нормально, — ответил я, беря баллончик и приступая к работе. — Устал.

— Ты же только что проснулся.

— Я все еще просыпаюсь. Ерунда, просто спросонья.

— Понятно, — сказала мама и вернулась к волосам.

Конечно, все было ненормально. Я представлял, будто сам наношу раны, которые видел. Передо мной лежала не старушка, мирно отошедшая в мир иной во сне, а женщина, погибшая жестокой, насильственной смертью, после бесчеловечных пыток и унижений. Это не успокаивало мистера Монстра, напротив, возбуждало. Он стал похож на акулу, почуявшую кровь в воде. На тигра, ощутившего запах мяса.

Я превратился в убийцу, который почувствовал присутствие жертвы, — не мертвой, а того, кто мучил ее. Я был убийцей убийц, и если в городе объявился новый, значит пришло мое время.

Я поставил баллончик на столешницу громче, чем хотел, и выскочил в туалет. Не мог больше здесь находиться. Стянул перчатки, швырнул в корзину, открыл кран и принялся пить из горсти. Сделав несколько глотков, я отер лицо рукавом и замер. Потом попил еще.

Я не должен допускать такие мысли.

«Я не убийца, — подумал я. — Убийца — мистер Монстр. А я тот, кто останавливает его».

Я испугался.

Но мне надо было возвращаться в морг. Я обязан узнать о теле все, чтобы лучше понимать, кто убил женщину. Но зачем? В ушах у меня снова зазвучали слова агента Формана: «Ты не полицейский. Ты не следователь». Мне не нужно изучать тело. Я мог вообще не обращать на него внимания.

Я вернулся в морг на автопилоте, ноги сами принесли. Окончательно решил уйти, но вместо этого достал свежие перчатки из коробки на столе.

— У тебя все в порядке? — снова спросила мама.

— В полном, — ответил я и взял со стола тряпку, воспользовавшись этим, чтобы получше рассмотреть порезы на руках трупа.

— С верхней частью мы закончили, — сказала мама. — Помоги мне посадить ее, нужно поработать со спиной.

Я взял тело за одно плечо, мама за другое, и вдвоем мы подняли его. Трупное окоченение прошло, и тело сгибалось свободно.

— О-о, — протянула мама, замерев.

Удерживать легкое пустое тело в полусидящем положении не составляло труда. Я посмотрел на руку мамы и увидел, что она прижимает кожу к спине трупа. Кожа двигалась как-то неестественно.

— Тканевый газ, — объявила она.

Маргарет повернулась и настороженно посмотрела на маму:

— Ты шутишь.

— Посмотри сама, — предложила мама и снова надавила на кожу.

Я присмотрелся: кожа свободно ходила над мышцами, словно они не соединялись. Это было плохо.

— Кожа проскальзывает, — пояснила мама. — Дезинфекция во время вскрытия приглушила запах.

Она наклонилась поближе, сняла респиратор, потянула носом и с отвращением отшатнулась:

— Ох, ужас какой. Клади ее, Джон.

В замешательстве мы положили тело. Тканевый газ был кошмаром бальзамировщика — он возникал под действием особо опасной бактерии, которая бурно размножалась в мертвых тканях и производила внутри тела дурнопахнущий газ. По запаху эту гадость обычно и узнавали, но иногда — как сейчас — запах заглушался химикатами, и тогда наличие газа определялось только по свободно ходящей коже, что и обнаружила мама, когда пузырьки газа отделили кожу на спине от мышц. Уже одно присутствие газа не сулило ничего хорошего, потому что вонь скоро становилась слишком сильной, чтобы ее скрыть. Она подрывала репутацию похоронного бюро, когда люди приходили прощаться с покойным. Но хуже газа были только производящие его бактерии — если они попадали на ваш стол, избавиться от них вы могли только с большим трудом. Если мы немедленно не остановим их распространение, бактерии со стола или с инструментов попадут во все тела, привезенные на бальзамирование. Это грозило погубить наш бизнес.

— Прекращаем работу и думаем, — приказала мама. — К чему мы прикасались?

— Резиновые перчатки, — начала Маргарет. — Скальпель, которым я разрезала мешок. Троакар.

— Всего один?

— Он был уже подсоединен к вакуумному насосу. Ящик с другими троакарами я даже не открывала.

— Я прикасалась к баллончику, трем тряпкам, расческе и шампуню, — отчиталась мама. — Джон трогал баллончик и тряпку.

— И дверную ручку, — добавил я. — И ручку туалета.

— И ты не снял перчатки?

— Нет.

— Ах, Джон!.. — раздраженно сказала мама. — Ладно, что еще?

— Я прикасалась к тележке, — продолжила Маргарет. — И еще мы должны продезинфицировать все поверхности — на всякий случай.

— И конечно, стол, — подытожила мама. — Давайте выделим зараженную зону вблизи Маргарет и перенесем туда все использованные инструменты; остальное помещение получается чистым. Когда закончим бальзамирование, отдраим комнату так, что она будет молить о пощаде.

— И вызовем полицию, — вставил я.

Мама и Маргарет удивленно посмотрели на меня.

— Зачем? — спросила мама.

— Это может быть важно для расследования.

— Ты думаешь, они не знают? Они четыре дня исследовали тело.

— В документах об этом написано? — поинтересовался я.

Мама задумалась и посмотрела на Маргарет:

— Он прав. Рон предупредил бы нас, если б знал. Возможно, пока тело было у них, бактерии еще не успели развиться.