Войны за Иисуса: Как церковь решала, во что верить Дженкинс Филипп
Не все императоры прибегали к подобным – или хотя бы к более мягким – мерам, некоторые из них не хотели обращаться с другими христианами так, как принято обращаться с врагами церкви. Когда патриарх пытался продолжать политику гонений при новом императоре Тиберии II, он увидел, что его деятельность не вызывает симпатии. Если они христиане, сказал Тиберий, он бы не стал так с ними поступать. «Почему, – спросил он, – ты призываешь меня преследовать христиан, как если бы я был Диоклетианом или одним из языческих кесарей? Отправляйся в свою церковь и веди себя тихо и не смущай более мое спокойствие подобными вещами». Но Тиберий был исключением. С 560-х годов и далее «истинно верные христиане» – которых их враги называли монофизитами – регулярно подвергались преследованиям и дискриминации[422].
Восток под угрозой
Прошло сто пятьдесят лет после Халкидона, и христианский мир, казалось, зашел в тупик. Монофизиты отдавали себе отчет в том, что они уже никогда не одержат победы в империи, но и ортодоксы понимали, что инакомыслящие христиане никуда не денутся – они продолжали существовать и не сдавались.
Религиозные разделения такого масштаба были крайне опасны для политики, поскольку инакомыслящие христиане населяли восточную часть империи, которая должна была сдерживать нашествие врагов. Рим уже давно соперничал с Персией. В 260 году персы взяли в плен императора Валериана, а потом из его останков сделали чучело, которое долго еще демонстрировали во дворце персидского царя как военный трофей. Войны продолжались и далее, иногда в них одерживал победы Рим, а иногда – Персия. Но напряженность между ними резко усилилась в VI веке, соответственно, выросли и ставки. Если раньше державы сражались просто за пограничные районы, такие, как Армения и Месопотамия, то теперь под вопросом оказалось само их существование. Это была великая битва за выживание. На протяжении VI и в начале VII века персы угрожали самой сердцевине Восточной империи – Сирии и Палестине, Малой Азии и даже Египту. Эти войны были окрашены религией, поскольку персы обосновывали свою агрессивную политику тем, что они должны распространять зороастризм, так что обе стороны сражались за славу Божию. После захвата города победители часто сознательно разрушали то, что связано с верой противника: то есть разоряли (соответственно) церкви или зороастрийские храмы огнепоклонников и убивали тех, кто в них находился. С политической и религиозной точки зрения это была смертельная схватка[423].
Отчаянные сражения шли в 502–505, 527–532 и 540–545 годах, а с 572 по 591-й война вообще не прекращалась. В целом персы умело хранили свои позиции и их укрепляли. Это было передовое государство, применявшее лучшие тогдашние технологии, последние достижения инженерии и совершеннейшие осадные машины, кроме того, они поддерживали дисциплину и умело применяли стратегию, чего обычно не хватало войскам варваров на Западе. Предвосхищая войны средневековых рыцарей, персы широко использовали конницу со всадниками, cataphractarii, защищенными прочными доспехами[424].
Отдельные удачи персов вызывали настоящую панику у обитателей того, что осталось от Римской империи. В 540 году персы вторглись в Сирию, где они захватили и разграбили некоторые древнейшие христианские центры. Они полностью разрушили Антиохию, а затем увели из нее в плен десятки тысяч жителей. А всего за несколько лет до того этот город пережил крупное землетрясение. Хотя позже Юстиниан попытался восстановить Антиохию, этот город уже никогда не вернул себе былой славы. Разрушение традиционного сирийского центра Средиземноморья повлекло за собой то, что этот регион стал более податливым к экономическому и культурному влиянию Востока. Вследствие этого церковь Сирии стала ориентироваться на более суровых монофизитов, обитавших вдалеке от побережья[425].
В начале VII века казалось, что римский мир вскоре рухнет. Когда в 610 году на императорский трон восшел Ираклий, это была практически ситуация агонии империи. Персы теснили римлян на восточных границах. В это же время авары – варварское племя, родственное гуннам, – опустошали Балканы. В 614 году персы заняли Иерусалим, устроив там ужасающую резню: «злые персы, чьи сердца не знают жалости, разошлись по всему городу и быстро перебили всех его жителей». Они рубили мужчин, женщин и детей «как капусту».
Святые церкви горели, в других были до основания разрушены грандиозные алтари, святые кресты валялись на земле и их топтали ногами, животворные иконы были испачканы нечистотами. Затем они направили свой гнев на священников и диаконов: их резали в церквях, как немых животных[426].
Персы даже захватили самую почитаемую реликвию христианского мира – крест, на котором (как полагали) был распят Христос. Они опустошили Сирию и Малую Азию, дойдя на западе до самого Халкидона, и заняли Египет. И вот Константинополь оказался в осаде: вокруг города собрались десятки тысяч аваров, которых поддерживал персидский флот. Казалось, Персия уже вот-вот сменит Римскую империю[427].
Если бы Ираклий не был гениальным полководцем, история Рима была бы завершена в тот самый момент. Однако императору удалось к концу 620-х годов оттеснить полчища персов и восстановить власть Рима над большей частью территорий Ближнего Востока. Ираклий, несомненно, был величайшим вождем и полководцем во всей истории Римской империи. Но он, воплощая в себе римские добродетели, одновременно был предтечей средневековых крестоносцев, давших обет служить Матери Божьей[428].
Таким образом, это была эпоха, когда римской власти на Востоке и особенно христианам угрожала великая опасность. На фоне продолжительных войн и эпидемии христианский мир встретил наступление новой эры крайне ограниченных возможностей и невыносимых трудностей. Хотя Персия была побеждена, огромные территории на Востоке были экономически разорены и обезлюдели, так что сохранившиеся сообщества страдали от непосильного бремени налогов. И при этом большая часть населения Египта, Сирии, Палестины и Месопотамии была в той или иной мере недовольна империей, а иногда поднимала открытые восстания, что делало религиозные споры жизненно важным вопросом политики государства[429].
Неудача «волевого решения»
Ираклий страстно желал примирить и воссоединить христиан империи, не согласных между собой по вопросу о природе Христа. Но, казалось, у этой проблемы нет решения. Богословы уже давно размышляли о лицах и природах, но практически любая формулировка или любой компромисс кого-нибудь возмущал. Оставалось только найти обходной путь, замалчивая главную проблему. Если сказать просто, империя предложила такое решение, которое позволяло избежать обсуждения главного вопроса об одной или двух природах. Разве кто-нибудь станет спорить с тем, что Христос обладал лишь одной волей? Или, как о том говорил константинопольский патриарх Сергий, Халкидон справедливо утвердил учение об ипостасном союзе – во Христе воистину соединились две природы, божественная и человеческая. Но у Христа была единая воля, причем божественная: одна воля и одна energeia, то есть действие[430].
Около 626 года Ираклий разработал это новое решение вместе с епископом Киром, который должен был стать его главным помощником в осуществлении попытки вернуть расположение монофизитов. Услышав о том, что этот богословский компромисс одобрял Сергий, Кир согласился, свою поддержку обещал и папа римский Гонорий. В 630 году Кир отправился в Египет и как патриарх, и как префект, и здесь он добился значительного успеха в переговорах с коптскими епископами и клириками. Как позже сетовал коптский историк, «великое число их сбилось с пути: одни из-за гонений, другие благодаря взяткам и почестям, а третьи из-за убеждения и обмана». Коптский патриарх Вениамин вынужден был уйти в подполье и скрываться[431].
Монофелитство обладало устойчивой силой, поскольку его поддерживали два самых могущественных и амбициозных римских императора поздней эпохи: сам Ираклий и его внук и преемник Констант II. Ираклий спас империю от гибели, и его слава позволила императору официально провозгласить новую доктрину в своем Ekthesis («Изложении» веры) от 638 года. Констант также был сильным правителем, который в 663 году стал первым восточным «римским императором», посетившим Рим после перерыва продолжительностью в два столетия[432].
Однако вскоре как халкидонцы, так и монофизиты отказались от новой доктрины, в которой те и другие видели очередную мерзкую ересь. Мина, брат коптского патриарха Вениамина, возглавил в Египте восстание, после чего начались самые жестокие гонения за всю долгую кровавую историю конфликта, которые сделали Халкидон особенно ненавистным в глазах коптских историков. Мина, как и следовало ожидать, погиб смертью мученика. Солдаты императора:
…держали горящие факелы у его боков, так что из них стал сочиться и капать на землю жир, они выбили ему зубы за исповедание веры, а затем наполнили мешок песком и, сунув туда святого Мину, погрузили его в море[433].
Он был казнен как бы через крещение, и его смерть прославила Троицу. Трижды его извлекали из воды и спрашивали, не готов ли он признать истину Халкидона, а затем он скончался. «Таким образом, им не удалось покорить победителя Мину, но он сокрушил их своим христианским терпением»[434]. Кир отнял у коптов множество церквей и передал их лояльным общинам.
Новая доктрина не была принята монофизитами, а в то же время она была достаточно близка к теории одной природы и потому отталкивала и ортодоксов. Эти новые идеи можно было связать с трудами Севира Антиохийского, крайне последовательного монофизита. С 633 года инок Софроний настойчиво боролся с монофелитством, а на следующий год он стал патриархом Иерусалима, что позволяло ему действовать еще решительнее. Подобно Генотикону в прошлом, эта попытка создать условия для единения только лишь породила новые споры. В 648 году Констант издал свой «Типос», в котором запрещал вести дальнейшие споры о природах Христа. Так он пытался закончить многолетнюю религиозную войну путем введения запрета на обсуждение темы.
Главным противником подобной новой политики был Максим, бывший имперский чиновник, удалившийся в монастырь. В 626 году из-за нашествия персов ему пришлось перебраться в Северную Африку, где он стал учеником Софрония, который объяснил ему, в чем неправда монофелитства. Как, спрашивал он, мы можем вообще говорить о человеческой природе без человеческой воли? После этого Максим стал открыто спорить об этом вопросе, и его аргументы в дебатах с константинопольским патриархом были столь убедительными, что патриарх публично отрекся от своих прошлых убеждений. Затем Максим отправился в Рим, чтобы мобилизовать противников учений об одной природе. В 649 году на Латеранском соборе монофелитство было осуждено, хотя это прямо противоречило намерениям имперской власти. Император увидел в этом церковный мятеж, и потому в 653-м нанес ответный удар, стоивший жизни папе Мартину и Максиму.
Снова попытка имперской власти всех примирить окончилась крахом. Наконец, в 680 году новый император созвал еще один собор – шестой, который состоялся в Константинополе. Собравшиеся отвергли монофелитство и снова подтвердили свою верность ортодоксии Халкидона. Попутно проклятию были преданы некоторые еретики, которые поддерживали монофелитов или шли здесь на слишком большие уступки, включая Кира Александрийского. Анафеме был предан и папа римский Гонорий, умерший в 638 году. Это деяние приобрело большое значение в будущих спорах вокруг папской власти, поскольку являло пример папы, который не просто ошибался, но был явным еретиком, причем церковь Рима признала этот факт. Этот случай доставлял головную боль сторонникам учения о папской непогрешимости в XIX веке. Но это происходило уже в ином тысячелетии[435].
Очередная попытка имперской власти всех примирить закончилась крахом
Ислам у ворот
681 год был важной датой – прошло триста лет со дня Константинопольского собора, положившего начало бесконечным спорам о природах Христа. Прошло три столетия несмолкающих прений и взаимных отлучений, расколов и новых ересей, и могло казаться, что эта внутренняя битва никогда не прекратится, что старые споры будут возвращаться к жизни снова и снова, становясь все более запутанными. Но на самом деле этот цикл споров был прерван самым решительным образом. Совсем незадолго до того, как епископы в Константинополе начали обсуждать вопросы о природах и волях, ислам в буквальном смысле стоял у ворот. С 674 по 678 год Константинополь был снова подвергнут осаде, на этот раз со стороны мусульман.
Пока империю раздирали религиозные войны, на Ближнем Востоке созревала новая сила – особенно на Аравийском полуострове, этой ничейной земле между Римом и Персией. Около 610 года житель Мекки Мухаммед, получив пророческое откровение, поверил в то, что все народы должны прийти в подчинение (Islam) единому всемогущему Богу. Людей, которые приняли этот символ веры ислама, стали называть мусульманами. Повинуясь своей миссии, возложенной на него Богом, Мухаммед направил послания самым значительным правителям мира, включая Ираклия, который отнесся с большой симпатией к этой новой вере – если верить позднейшим мусульманским преданиям. Сам же Мухаммед желал победы римлянам над персами, в которых он видел языческих врагов, и он был потрясен, когда эти нечестивые персы взяли Иерусалим[436].
Пока империю раздирали религиозные войны, на Ближнем Востоке созревала новая сила – особенно на Аравийском полуострове, этой ничейной земле между Римом и Персией. Около 610 года житель Мекки Мухаммед, получив пророческое откровение, поверил в то, что все народы должны прийти в подчинение (Islam) единому всемогущему Богу
После смерти Мухаммеда в 632 году его последователи начали развязывать войны против могущественных держав того мира, которые были измучены десятилетиями военных действий. За поразительно краткий период в двадцать лет силы арабов, исповедующих ислам, захватили Персию и Месопотамию на востоке, а также Египет, Сирию и Палестину на западе. Само по себе это бурное завоевание не обязательно означало, что начинается совершенно новый этап истории. Другие государства и варварские племена и раньше захватывали значительные территории Римской империи, а затем терпели поражения или их поглощала культура, религия и общественная жизнь Рима. И даже в осаде Константинополя не было ничего нового. Но в 680-х годах стало очевидно, что здесь на сцену истории вышло совершенно новое явление – новые религия и цивилизация, которые всерьез угрожают существованию Римской империи и способны ее победить[437].
История возникновения ислама всем нам хорошо известна, но на самом деле ее невозможно понять вне контекста разделений между христианами той эпохи. Очевидно, что ислам зарождался в обществе, в котором доминировали влияния со стороны иудаизма и христианства, причем «христианство» в данном контексте означало две его версии: монофизитство или несторианство. Ранняя мусульманская традиция сохранила воспоминания о взаимодействии Мухаммеда с христианами и христианскими священнослужителями, в то время как полемические трактаты христиан утверждают, что Мухаммед бессовестным образом позаимствовал свои идеи из традиции более древней религии. На поверку это утверждение оказывается слишком упрощенным, но некоторые любопытные темы, волновавшие христиан, отразились в представлениях об Иисусе, сохранившихся в Коране. Хотя Коран отрицает божественность Христа, его образ здесь слишком напоминает о представлениях христиан, говорящих по-сирийски. Коран, следуя докетам, утверждает, что крестные муки Иисуса были просто иллюзией: «Они не убили его и не распяли, но это только представилось им… Аллах вознес его [Иисуса] к Себе»[438].
Раздоры между церквями позволяют нам также понять, почему Римская империя так быстро отдала Ближний Восток, где симпатии населения явно были на стороне монофизитов и несториан. Разные авторы этих традиций описывали, с каким чувством облегчения местные жители встречали арабских завоевателей, которые обещали избавить их от преследований со стороны жестокой Римской империи с ее халкидонской верой. И, хотя они оплакивали своих убитых, погибших при завоевании, большинство египтян было радо тому, что их разбитый правитель Кир убегает, а изгнанный коптский патриарх Вениамин может вернуться из ссылки[439].
Хотя Коран отрицает божественность Христа, его образ здесь слишком напоминает о представлениях христиан, говорящих по-сирийски
Некоторые христианские авторы из монофизитов и несториан видели в арабах бич Божий, орудие, которое должно наказать империю за ее богословские ошибки и жестокости, направленные на истинно верующих. Как отмечает «История александрийских патриархов», «Господь отвернулся от армии римлян в наказание за их испорченную веру и из-за анафем древних Отцов, павших на их головы из-за Халкидонского собора». Иоанн Никиусский, описывая поражение римлян, называет Ираклия «императором халкидонцев»[440].
По крайней мере в первые десятилетия нового режима большинство христиан не сетовало на перемены. Мусульман не интересовали сектантские споры христианских подданных, коль скоро те признавали власть захватчиков и своевременно платили налоги. Более того, мусульмане нуждались в самых разных умениях христиан и использовали их как писцов и юристов, архитекторов и кузнецов. Первое столетие или около того после завоевания было золотым веком для христианских общин, избавившихся от бремени римских угнетателей.
Коптская церковь Египта получила все то, чего она добивалась со времен Кирилла и Диоскора. Один из ее великих патриархов, Вениамин, правил с 622 по 661 год. За это время халкидонские общины развалились, а их собственность отошла к коптам. Перед местными халкидонцами стояла ужасающая дилемма: либо признать власть коптов, либо совсем отказаться от христианства. По меньшей мере некоторые из них выбрали второй вариант: они приняли ислам, поскольку только это позволяло им бороться со своими врагами монофизитами. Как только они «приняли мерзкое учение Зверя, то есть Мухаммеда», они «взяли в руки оружие и начали сражаться против христиан. Один из них по имени Иоанн, халкидонец из Синайского монастыря, принял веру ислама и, сняв с себя монашеское облачение, взял меч и начал преследовать христиан, верных Господу нашему Иисусу Христу»[441]. Копты добились триумфа – но какой ужасной ценой!
В Сирии и Месопотамии церкви яковитов и несториан наслаждались миром и благоденствием. К VIII веку в Яковитской церкви насчитывалось около 150 архиепископов и епископов. Различные нехалкидонские церкви в период мусульманского правления заключали между собой формальные союзы и иногда объединялись. Собор 728 года достиг формального согласия об общении между Армянской церковью и яковитами, так что вместе они образовали прочный антихалкидонский фронт[442].
Но за это политическое освобождение пришлось дорого заплатить. На протяжении нескольких столетий христиане жили и даже процветали под властью мусульман, но постепенно мусульманская часть населения росла, а христиане становились ничтожными меньшинствами, которых все сильнее подвергали дискриминации. Христианская Александрия постепенно превращалась в мусульманскую Александрию, пока не появился совершенно мусульманский Каир со своим богатством и славой. С XIII века под влиянием ряда политических и военных бедствий в сочетании с экономическими и климатическими изменениями это общество начало нетерпимо относиться к меньшинствам, так что некоторые из них бесследно исчезли[443].
Идеи Халкидона победили не в силу их неотразимой логики, но потому, что исчез тот мир, что им сопротивлялся
По неизбежности событий будущее христианства было связано с иными территориями – все сужающимися землями, остававшимися за Римской империей, которой уже не нужно было считаться с мнениями Египта и Сирии, поскольку она их уже не контролировала. Но в долговременной перспективе будущее христианства определяли те регионы Западной Европы, которые никогда не отрекались от Халкидона. Идеи Халкидона победили не в силу их неотразимой логики, но потому, что исчез тот мир, что им сопротивлялся.
9. Что удалось спасти
Нам надо постоянно возвращаться к этой формулировке [Халкидона], ибо как только нам нужно кратко выразить то, с чем мы сталкиваемся в этой неописуемой истине нашего спасения, нам всегда нужно полагаться на ее скромную и трезвую ясность. Но нам нужно действительно на нее полагаться (а это не то же самое, что просто ее повторять), поскольку это для нас не только конец, но и начало.
Карл Ранер
В конце VI века византийский автор записал историю об одном святом монахе по имени Кириак, жившем неподалеку от реки Иордан. Паломник Феофан навестил инока, чтобы попросить у него совета, и был так впечатлен увиденным, что решил остаться тут, чтобы учиться. Но этому мешало то, что Феофан находился в евхаристическом общении с несторианами. Кириак был возмущен. Как может его посетитель держаться за столь ужасное учение, отрицающее Матерь Божию? Все это я слышал, ответил Феофан, однако каждая группа говорит одно и то же: если ты не находишься в общении с нами, ты будешь проклят. Как я могу понять, кто из них прав?
Каждая группа говорит одно и то же: если ты не находишься в общении с нами, ты будешь проклят
К счастью, Кириак мог ответить на этот вопрос. Войди и посиди в моей пещере, ответил он, и Бог откроет тебе правду. После продолжительной молитвы Феофан сподобился видения: он увидел «темное и зловонное место, освещенное пламенем, и в огне находились Несторий, Евтихий, Аполлинарий, Диоскор, Севир, Арий, Ориген и прочие, подобные им». Сопровождавший его ангел объяснил, что это место, предназначенное для еретиков, богохульников и тех, кто им следует. Если Феофан хочет попасть в более отрадное место в вечности, ему надлежит скорее вернуться в лоно матери-церкви, той святой кафолической и апостольской церкви, которая следует учению Халкидона. «Ибо говорю тебе, – добавил ангел, – что даже если человек сотворит все возможные добродетели, без правой веры он все равно отправится на мучения в это место»[444].
Позднейшие поколения христиан могут позавидовать Феофану. Хотя он услышал суровое предупреждение, ему было совершенно понятно, как следует поступить. Он не только жил в мире, где существовало истинное и ложное богословие, но вдобавок получил неопровержимое доказательство истинности определенной версии. Ангел не пытался объяснить ему, каким долгим путем церковь шла к этим формулировкам. Почему, скажем, в аду оказались Несторий и Диоскор, но не Флавиан или папа Лев? За несколько веков до того все это было отнюдь не так очевидно – и размышления об этом подводят к вопросу о том, почему церкви держатся такой, а не иной веры.
Если мы окинем взглядом историю, то увидим, что ортодоксия во многом складывалась под влиянием политических случайностей – от того, кто становился императором, от победы или поражения в битве, от богословских пристрастий важнейших властителей. И у нас появляется искушение сказать: если бы ход событий был таким-то или сяким-то, все сложилось бы иначе. В этой истории есть множество всяких «если», и все действительно могло бы пойти по-другому.
Этот вывод должен научить позднейшие поколения христиан – и, по аналогии, приверженцев других религий – смирению. Христианский опыт включает в себя самые разные вещи и разные интерпретации, и почти всем им можно найти хотя бы какую-то поддержку в Писании или предании. Великое множество таких альтернативных вариантов в истории называли ересями или старательно изгоняли из христианского мировоззрения, но не так просто понять, почему одно течение одерживает победу над прочими. Хотя церкви стремились создавать институты или структуры для определения истины, полагались на авторитет предшественников или искали консенсуса, они никогда не могли избежать влияния таких мощных факторов, как личные амбиции и политический интерес. Так что, по меньшей мере, это учит нас терпимо относиться к разнообразию представлений о вере, касающихся не самых ключевых вопросов. История говорит нам о том, что победу могли бы одержать иные версии – или что подобное может произойти в будущем.
В то же время признание того, что эти внешние силы оказывают влияние на веру, не равносильно цинизму, примитивному утверждению о том, что «веру создает власть». Многие могущественные властители изо всех сил пытались навязать свои мнения церквам – и у них ничего не получалось. Внешние люди – даже такие сильные, как Константин, – никогда не могли подчинить церковь своим представлениям, если их пожелания не соответствовали желаниям весомых группировок в христианском сообществе. Несмотря на все политические интриги церкви в V веке решали вероучительные вопросы с помощью споров и компромиссов между членами церквей, духовенством и мирянами. Одни христиане сражались с другими христианами, пока не находили того, что им представлялось истиной.
Кроме того, в христианской традиции – как и в традициях иных религий – нет веры в слепую случайность. Писания иудеев и христиан пронизаны представлением о провидении, о том, что Бог вмешивается в историю, иногда используя для этого самых неподходящих деятелей. Халкидон является ярким подтверждением этой идеи для тех, кто в нее верит, хотя бы потому, что такой итог тех религиозных споров не казался вероятным. В ту эпоху казалось, что силы, которые стремятся сделать образ Христа чисто божественным, побеждают, хотя бы потому, что для тогдашних людей, только что оставивших язычество, представление о боге-человеке было куда понятнее. Об этом свидетельствуют практика благочестия и иконография, прославляющие Христа как божественного Вседержителя и его Мать как богиню. К тому же веру в одну природу поддерживали древнейшие и величайшие христианские центры, давшие миру самых ярких богословов. Полвека спустя после Халкидона, когда центр тяжести империи все больше смещался к Востоку, только безрассудный пророк мог думать, что у Халкидона есть хоть какой-то шанс на будущее. Но, несмотря на все препятствия, о Халкидоне снова вспомнили и его определения одержали победу после многих десятилетий, когда казалось, что они обречены на забвение.
Каким-то удивительным образом церковь сохранила веру в то, что Христос был не только Богом, но и человеком. И сегодня это представление стало нормой для великого большинства христиан – всех католиков и православных, а также практически всех протестантов.
Вечно возобновляющийся спор
Несмотря на эту победу, бои Эфеса и Халкидона продолжают бушевать даже между такими людьми, которые ничего не знают об этих соборах. Такова особенность истории христианства: в ней снова на поверхность всплывают идеи и представления, которые, казалось бы, давно умерли или были признаны ложными. Иногда они хранятся в подполье тайных традиций или их заново открывают ученые, изучающие древние тексты, как это случилось с гностицизмом, который сегодня снова стал популярен на Западе. Или, быть может, те же самые импульсы, которые породили эти представления в древности, те же самые подходы к Писанию сохраняются в нынешних христианских общинах. Хотя Римская империя много столетий назад, казалось бы, окончательно разгромила ариан, подобные идеи вдруг появились на Западе в виде унитарианства. В любом обществе, в котором христиане читают старинные богословские тексты и изучают историю, хотя бы поверхностно, неизбежно обнаруживают, что в нем живы древние представления о Христе и его миссии. История христианской веры – это история, в которой вечно воскресают древние споры.
Бои Эфеса и Халкидона продолжают бушевать даже между такими людьми, которые ничего не знают об этих соборах. Такова особенность истории христианства: в ней снова на поверхность всплывают идеи и представления, которые, казалось бы, давно умерли или были признаны ложными
Таким образом, идеи и представления по какой-то причине не исчезают бесследно, и это в полной мере относится к спорам, звучавшим в V веке. Даже когда мы не можем найти понятных взаимосвязей между древними и современными мыслями, те же идеи неожиданно всплывают на поверхность снова и снова. В этом можно убедиться на примере стихотворения поэта XVII века Джона Донна, которое считается величайшим религиозным произведением из всех, написанных на английском. В этом произведении, носящем название «Страстная пятница 1613 года», Донн повествует, что в путешествии он смотрит на заходящее солнце и видит в нем распятого Христа. Любой человек, знакомый с древними христологическими спорами, должен удивиться тому, насколько мысли и язык Донна напоминают монофизитство. За вычетом некоторых доктринальных представлений это такие слова, которые должны были бы понравиться Диоскору Александрийскому и Севиру Антиохийскому. Если бы они знали это стихотворение, они могли бы потребовать, чтобы члены церкви выразили ему свое одобрение, прежде чем их допустят к причастию.
- Христос на крест взошел – и снят с креста,
- Чтоб свет навек не скрыла темнота…
- Я не был там, и я почти что рад:
- Подобных мук не вынес бы мой взгляд.
- Но зрящим божью смерть – каков исход?!
- Кто даже жизнь – лик божий – зрит, – умрет…
- Мир потрясен, и меркнет солнце божье,
- Земля дрожит, земля – Его подножье!
- Возможно ль вынести? Немеют в муке
- Ход всех планет направившие руки!
- Кто всех превыше, кто всегда – зенит
- (Смотрю ли я, иль антипод глядит),
- Тот втоптан в прах! И кровь, что пролилась
- Во искупленье наше, льется в грязь!
- Святое тело – божье облаченье —
- Изранено, разодрано в мученье![445]
Никто не может посмотреть Богу в лицо и остаться в живых, говорит Донн, так что, если бы я оказался очевидцем распятия, какая бы ужасная участь меня ждала, – если бы я увидел смерть Бога, создавшего небеса, который все еще направляет ход всех планет? Бог умер. Что было бы со мной, если бы я узрел его терзаемую человеческую плоть, которую он носил, как одежду, как его «облаченье» на этой земле? Это стоит очень близко к монофизитской версии Трисвятой песни: «Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, распятый за нас, помилуй нас!» Бог Слово умер!
Никто не обвинял Джона Донна в глубоком отпадении от ортодоксии или в том, что он ставил под сомнение доктрины Халкидона, с которыми он должен был согласиться как верный священнослужитель Церкви Англии. В тогдашнем Лондоне не было подпольных монофизитов и не действовали тайные коптские агенты. Донн совершенно самостоятельно, опираясь на логику распространенного благочестия, увидел страдания Христа так, что его образы могли бы согреть сердце Евтихия – если этого сурового человека вообще что-либо могло радовать.
Пятое столетие осталось древней историей, но новые мыслители следовали подобными путями и порой приходили к радикальным версиям учения об одной или двух природах. На протяжении Средневековья и далее забытые ереси адопционизма и докетизма продолжали пользоваться популярностью в Европе и на Ближнем Востоке. Порой дуалисты создавали альтернативные церкви с независимой иерархией. Многие обычные христиане понимали – хотя иногда они рисковали жизнью, – что не могут согласиться с учением церкви о человеческой природе Христа, поскольку эта природа настолько очевидно зла и осквернена. И Мария, конечно, не могла родить Бога. Христос обладает одной чисто божественной природой, а его человеческий облик – это просто обманчивая видимость. Или по крайней мере сила Христа вошла в человека Иисуса и оставила его, когда он исполнил то, ради чего пришел.
Во время религиозной бури XVI века новые споры отражали древние христологические войны. Мартин Лютер и его последователи склонялись к александрийскому пониманию роли Христа. По учению Лютера во Христе происходило такое взаимодействие двух природ, «общение свойств», что две природы смешивались, – хотя Халкидон осудил такое понимание. Кальвин же, напротив, стоял куда ближе к антиохийцам, когда он отстаивал реальность обеих природ, божественной и человеческой. Еще более смелые идеи проповедовали самые крайние представители так называемой радикальной реформации. Анабаптисты сначала учили, что Иисус получил свою человеческую плоть не от Марии, но это было тело, созданное Логосом[446].
В эпоху религиозного многообразия мыслители заново исследовали богословские пути, которые ранее были для них закрыты, чтобы ответить на важнейший вопрос христианства: за кого вы меня принимаете? И снова они находили такие ответы, которые уже звучали много столетий назад. Читая Новый Завет, верующие пытались справиться с непримиримыми противоречиями. Если Иисус полностью Бог, как могут быть его знания о Боге ограниченными? Почему тогда он так настойчиво подчеркивает, что отличен от Отца? В частности, в XIX веке некоторые протестантские мыслители нашли ответ на эти вопросы в Послании к Филиппийцам, и их идеи продолжали жить дальше.
Как мы можем вспомнить, это Послание содержит древний гимн, говорящий о том, как Христос, будучи равен Богу, добровольно опустошил себя и принял образ человека. С XVI века богословы размышляли об этом опустошении, kenosis, полагая, что Сын Божий намеренно отказался от божественных атрибутов, чтобы жить среди нас. Таким образом, Иисус был божественным с момента своего зачатия, но сам вполне это осознал лишь позже. Христос, ограничивший сам себя, честно признает, что не знает времени конца мира, потому что о том знает только Отец. В рамках этого подхода можно даже прийти к мысли, о которой говорили древние сторонники двух природ, что Иисус постепенно осознавал свою божественную природу, так что в каком-то смысле Бог открывался в нем действительно поэтапно. Этот ход размышлений позволяет нам оправдать аргументы таких древних христиан, как Павел Самосатский, которых давно уже записали в еретики, но которые сегодня снова становятся приемлемыми христианскими мыслителями. Мы даже можем предположить, что Христос вполне осознал свою божественность в момент крещения в Иордане, который евангелисты описывают как поворотный пункт в его судьбе. Представления о кенозисе, позволяющие понять Христа, вызывают споры, так что некоторые церкви видят в них отход от ортодоксии Халкидона, но они в очередной раз показывают нам, насколько живучи различные направления христианской мысли[447].
Христос сегодня
В нынешние времена также продолжают звучать античные споры и древние символы веры, несмотря на официальную победу Халкидона. Самой успешной богословской идеей из числа хорошо забытых старых является так называемый теопасхизм – представление о том, что одно из лиц Троицы пострадало за нас (Unus ex Trinitate passus est). Впервые это представление явственно прозвучало в VI веке, оно отражало попытку достичь компромисса между халкидонцами и их противниками. Эту формулировку принял Пятый Вселенский собор в Константинополе в 553 году, но к ней долгое время относились настороженно, потому что косвенно это значило, что Бог страдал или может страдать, то есть подвластен страстям. Однако в XX веке эта теория становилась все более и более популярной. Вот что о ней говорит один современный автор:
Освященная веками догма о том, что Бог недоступен страстям и неизменен, что он неспособен страдать, сегодня кажется многим неубедительной. Древняя ересь теопасхитов, утверждавших, что Бог страдает, сегодня становится новой ортодоксией. В список новых сторонников теопасхизма можно включить Барта, Бердяева, Бонхеффера, Бруннера, Кобба, Коуна и всех сторонников теологии освобождения, Кюнга, Мольтмана, Рейнхольда Нибура, Панненберга, Рютер со всей школой феминистского богословия, Темпла, Тейара де Шардена и Унамуно[448].
Когда христианский триумфализм вышел из моды, а идея христианского мира уже перестала кого-либо вдохновлять, богословы заговорили о Боге, страдающем вместе со своим творением. Для сторонников теологии освобождения и феминизма, для христианских мыслителей, видящих в Иисусе брата всех угнетенных, идея о Боге, который действительно страдает рядом с бедными и отверженными, имеет фундаментальное значение.
Если мы поглядим на популярные версии христианства, то у нас снова возникнет ощущение djа vu, или, точнее djа cru, – «уже верил». Многие простые христиане, включая образованных, не обращают внимания на тонкие формулировки Халкидона. На Рождество мы все время слышим такие вещи, которые крайне близки к монофизитству. Официально церкви следуют Халкидону, исповедуя во Христе две природы «неслитно, неизменно, нераздельно, неразлучно»; однако в народном благочестии это скорее похоже на поклонение Богу, лежащему в яслях. Если бы Халкидонский епископ VI века каким-то образом попал в современный мир, он бы обложился церковными сборниками гимнов и выдирал бы из них одну страницу за другой, поскольку слова многих из них откровенно отражают теорию одной природы. Для большинства нынешних верующих Христос недостаточно человек, чтобы сомневаться в своих полномочиях и миссии, бояться креста или задумываться, хотя бы на миг, о возможности тихой жизни с женой и семейством.
Для большинства нынешних верующих Христос недостаточно человек, чтобы сомневаться в своих полномочиях и миссии, бояться креста или задумываться, хотя бы на миг, о возможности тихой жизни с женой и семейством
Другими словами, современные христиане также занимают ту или иную позицию в этих давних спорах. В древнем мире сложнее всего было убедить простых верующих в том, что Христос был не только чистым божеством. Сегодня же, напротив, многим верующим трудно увидеть в Иисусе того, кто больше человека. Они изо всех сил стараются соединить в сознании нравственные озарения мудрого учителя Иисуса с тем сверхъестественным образом, который этот Иисус приобрел со временем. В конце концов,на протяжении двух последних столетий ученые исследовали человеческую реальность Иисуса, пытаясь поместить его образ, созданный Евангелиями, в исторический контекст I века, а эти рамки неизбежно предполагают ограниченность и несовершенство. Если Христос был божественным, думают многие, человек Иисус осознавал это постепенно. И подобный процесс может происходить с тем, кто следует за Иисусом и участвует в подобной нравственной битве. Принципы сторонников одной природы, таких, как Евтихий и Аполлинарий, живут сегодня среди миллионов людей, которые никогда не слышали этих имен; то же самое можно сказать о представлениях эбионитов и Павла Самосатского, видевших в Иисусе человека.
Символ веры или хаос
Но если те же древние проблемы снова и снова всплывают на поверхность, то теоретически то же самое относится и к их решениям. Нам может казаться, что нынешние споры представляют собой нечто новое и неслыханное, но обычно это не так, а это означает, что история этих споров потенциально есть кладезь, где можно искать ответы, ценные для наших современников[449].
Это может показаться нам странным: древние богословские споры столь непонятны, что сама память о них смущает нынешних христиан. Церкви в древности могли проклинать друг друга из-за таких вещей, которые кажутся нам просто игрой слов. В наше время, когда мы называем какой-то вопрос богословским, это значит, что он не имеет отношения к жизни и интересен только для специалистов: «Это просто богословские тонкости». Еще больше подозрений у нас вызывают такие вещи, как догмат. Подобное отрицательное отношение к богословию не ново. Разве сегодня церкви не ведут кровавые бои из-за вопросов об авторитете Писания и о сексуальной морали, когда миллионы христиан в мире голодают? В 1930-х годах некоторые англиканские мыслители призвали церковь отложить в сторону специальные богословские вопросы, которые интересуют только ученых, замкнутых в своем академическом мирке. Им дала ответ Дороти Сейерс, которая была одним из величайших богословов из мирян своего времени.
В 1940 году вышла ее статья «Символ веры или хаос», в которой Сейерс пыталась объяснить, почему подобные богословские споры и вопросы следует не отодвигать в сторону, но считать важнейшим делом церкви. Нам эти великие христологические вопросы кажутся тривиальными и специальными, писала она, именно потому, что их с большими мучениями разрешили христиане предыдущих поколений. Мы живем за счет культурного и интеллектуального капитала, накопленного мыслителями прошлого – Афанасием, Кириллом, папой Львом, – без которых церковь бы погрузилась в нравственный и духовный хаос куда более глубокий, чем когда-либо раньше за всю ее историю. Созданная ими ортодоксия стала надежным основанием для всех нынешних церквей, и горе нам, если мы о том забываем[450].
Сейерс указала на еще один важный факт: с каким бы презрением мы ни относились к теологии, обычные люди тратят много сил на богословские построения и обычно приходят к тем самым выводам и идеям, которые уже прозвучали в V и VI веках. Поэтому сегодня церкви нужно не отбрасывать богословие в сторону, но постоянно пересматривать и заново утверждать основания своей веры.
Это особенно важно, считала Сейерс, в том случае, когда речь идет о христологии. Церковь провозгласила, что Христос есть и Бог, и человек – но что это значит для рядового верующего, «за исключением того, что Бог Творец (раздражительный дедушка с бородой) таинственным образом через деву Марию стал отцом какого-то обитателя двух миров, которого не отнесешь ни к той, ни к другой категории, как русалку»?[451] Далее Сейерс рассматривает некоторые популярные представления о природе Христа и демонстрирует, что они точно соответствуют идеям несториан или последователей Евтихия. Нынешний рядовой защитник монофизитства (которого правдоподобно представляет Сейерс) скажет: «Если он был Богом, все это для него мало значило. Бог не может страдать подобно нам с вами. Священники повторяют, что мы должны уподобиться Христу, но это полная чепуха – мы не можем стать Богом и глупо пытаться это делать»[452].
Или же нынешний верующий может занять позицию Аполлинария. Если Христос был Богом, скажет он, он точно знал все, что с ним произойдет, так что его страдания были просто театральным представлением. И если он был Богом, он не мог действительно испытывать искушения, разве не так? Какой же пример для подражания может найти христианин во всех этих историях? По мнению Сейерс, эта точка зрения делает невозможным разговор о каких бы то ни было «христианских принципах», которые хоть в самой малой мере мы можем реализовать или положить в основу реальной жизни. Эти споры будут продолжаться до тех пор, пока «несмотря на все сложности богословия, обычный человек не поймет суть Символа веры Афанасия, и нам всем никуда не деться от этого пути»[453]. Как считает Сейерс, от богословия зависит подход к этике, понимание христианского поведения и сама возможность «следовать за Христом».
Разумеется, Сейерс не призывала к силовой борьбе с этими – древними и актуальными одновременно – ересями, даже если себе вообразить, что в XX веке можно было бы применять гонения. Скорее это наблюдение относительно развития христианской мысли в истории. Феофан мог удостовериться в том, насколько важна истинная доктрина, но он был один и с ним произошло чудо. Любые достижения соборов, даже если церквам удавалось полностью разгромить сторонников иных взглядов, не устраняют эти альтернативные идеи, которые структурируют христианскую веру и, вероятно, играют важнейшую роль в религиозной психологии человека. Эти идеи будут возникать снова и снова, соответственно, о них придется говорить и с ними придется бороться. В идеальном мире, свободном от борьбы за власть, бушевавшей в мире античном, сам такой диалог может стать позитивным явлением, которое помогает христианам понять, за что они стоят. Религия, которой не приходится постоянно отвечать на вызов иных мнений, перестает мыслить и обретает покой, подобный покою могилы.
Приложение
Главные участники данной истории
Акакий: патриарх Константинополя (471–489). В 482 году Акакий внушил императору мысль опубликовать Генотикон, документ, который должен был вызвать одобрение как сторонников, так и противников Халкидона. Генотикон породил споры, из-за которых на десятилетие прекратилось общение между церквями Рима и Александрии.
Амвросий (ок. 340—397): уроженец Галлии, ставший в 374 году епископом Милана, главные «уста» западной церкви. Он поднял авторитет церкви и добился ее независимости от власти Римской империи.
Анастасий (430–518): уроженец нынешней Албании, римский император (491–518), поддерживавший монофизитов и отлученный римскими папами.
Анатолий: представитель Диоскора Александрийского в столице империи Константинополе. После убийства Флавиана Константинопольского в 449 году Диоскор помог Анатолию занять место патриарха. Несмотря на это, позднее Анатолий стал противником александрийцев и союзником римского папы. Он умер насильственной смертью, не исключено, что его убили сторонники Диоскора.
Анфим: патриарх Константинополя (535–536). Был низложен по настоянию римского папы, многие годы скрывался под защитой императрицы Феодоры.
Аспар (ок.400–471): уроженец варварского племени аланов Аспар был главным полководцем Восточной Римской империи (ок.430–470). Был убит императором Львом.
Афанасий Александрийский (293–373): в качестве секретаря Александра Александрийского сделался главным публичным защитником тринитарной позиции на Никейском соборе (325). Стал епископом в 328 году, но из-за постоянного участия в политических схватках многие годы провел в изгнании.
Аэций (396–454): Флавий Аэций, римский военачальник, который фактически правил Римской империей (ок.433–454) и нанес поражение предводителю гуннов Атилле. В результате придворной интриги был убит императором Валентинианом III.
Бабай Великий (551–628): ведущий богослов и реформатор Церкви Востока, или «несторианской» церкви. Дал систематическое обоснование богословию двух природ.
Валентиниан III (419–455): император западной части Римской империи (425–455).
Варсума: предводитель сирийских монахов и фанатичный приверженец учения об одной природе. Его монахи с оружием в руках поддерживали Диоскора на Втором Эфесском соборе.
Василиск: римский император (475–476), шурин императора Льва. После смерти Льва Василиск устроил государственный переворот, свергнув нового императора Зенона, и на короткое время стал императором. Василиск стремился передать власть в церкви партии монофизитов.
Вениамин Александрийский (590–661): монофизит, родной брат Мины, принявшего мученическую смерть от византийских властей. Вениамин был главой Коптской церкви с 622 года до дня своей смерти в 661-м.
Галла Плацидия (392–450): дочь римского императора, похищенная вестготами при разграблении Рима в 410 году. Стала женой императора Запада Констанция III и родила ему сына Валентиниана III. Фактически она много лет управляла империей как регент своего сына. Решительно поддерживала ту версию христианства, которую исповедовали папы и Халкидон.
Григорий Назианзин (ок.330–390): великий христианский богослов, один из так называемых Отцов-каппадокийцев и один из главных противников арианства и учений, отрицавших божественность Святого Духа.
Дамас (305–384): уроженец Испании, ставший папой римским в 366 году. Значительно повысил престиж папства и дал обоснования претензиям пап на первенство.
Диодор Тарсийский: основатель великой христианской школы антиохийского направления, умерший около 390 года.
Диоскор Александрийский: личный секретарь Кирилла Александрийского, ставший в 444 году его преемником на патриаршем престоле. Диоскор стал ключевым участником Второго Эфесского, или «Разбойничьего», собора (499) и был низложен Халкидонским собором (451). Умер в 454 году.
Домн Антиохийский: племянник антиохийского патриарха Иоанна, ставший его преемником в 441 году. Он пытался защищать других епископов, обвинявшихся в чрезмерной приверженности к учению о двух природах, в результате чего сам был низложен Вторым Эфесским собором (449). Он удалился в монастырь и отказался от претензий на престол.
Евдокия (Элия Евдокия) (401–460): жена Феодосия II, отличавшаяся образованностью и философским умом. При дворе долго играла роль соперницы своей золовки Пульхерии. Симпатизировала монофизитам.
Евдоксия (Луция Евдоксия) (422–462): дочь императора Феодосия II, жена императора Валентиниана III. Считают, что она пригласила короля вандалов Гейзериха разграбить Рим в 455 году.
Евсевий: епископ Дорилея, боролся с христологическими представлениями, которые чрезмерно акцентируют либо одну природу, либо две природы, а потому он сделался главным врагом как Нестория в 430-х, так Евтихия в 440-х годах. Был низложен Вторым Эфесским собором (449), но нашел убежище у римского папы Льва. Его восстановил Халкидонский собор (451). Не следует путать с великим историком церкви, носившим то же имя.
Евтихий (380–456): константинопольский монах в сане архимандрита. Его монофизитские взгляды вызвали к жизни споры в Константинополе в 440-х годах, которые привели к созыву Второго Эфесского собора (449).
Зенон (425–491): император восточной части Римской империи с 474 года. В 482 году издал свой Генотикон, предприняв неудачную попытку примирить между собой сторонников одной и двух природ Христа.
Иаков Барадей (ок.500–578): монах, убежденный монофизит, которого епископ Иоанн Эфесский рукоположил в епископы в 541 году, сделав его главой монофизитских церквей на Востоке. Иаков стал основателем и организатором полностью самостоятельной церкви, которую стали называть Яковитской.
Ива: сирийский богослов, занимавший епископскую кафедру в Эдессе (435–457). На Первом Эфесском соборе он критиковал как Нестория, так и Кирилла Александрийского. Сторонники Кирилла пытались добиться осуждения идей Ивы, и над ним состоялся суд (448–449). Халкидонский собор вернул ему кафедру.
Иларий: архидиакон, прибывший из Рима на Второй Эфесский собор (449), где он безуспешно пытался опротестовать незаконное ведение дел. Позже стал папой римским (461–468).
Иоанн Антиохийский: патриарх Антиохии (429–441), который возглавил группу епископов Востока во время споров вокруг Нестория. Его позднее прибытие на Первый Эфесский собор (431) решительным образом повлияло на ход событий на этом собрании. В итоге он официально примирился со своим соперником Кириллом Александрийским.
Иоанн Златоуст (347–407): уроженец Антиохии, учившийся при Диодоре Тарсийском. В 398 году стал архиепископом Константинополя, но борьба с Феофилом Александрийским и императрицей Элией Евдоксией привела к его низложению и запрещению. Прославился как один из величайших христианских проповедников.
Иоанн Эфесский (507–586): важнейший деятель монофизитской церкви на Востоке, которому, тем не менее, ортодоксальный император Юстиниан поручил возглавить кампанию против язычества. Иоанн стал одним из главных историков, описавших ту эпоху, особенно среди представителей монофизитской точки зрения.
Ираклий (575–641): став римским императором в 610 году, спас империю от полного ее разрушения персами. В памяти монофизитов остался как жестокий гонитель веры.
Ириней: высокопоставленный чиновник, стремившийся поддерживать порядок по ходу Первого Эфесского собора (431) и создать справедливые условия суда над Несторием, в результате чего Иринея обвинили в пособничестве еретику. Позже стал епископом Тира, и ему предъявляли обвинения в несторианстве.
Кандидиан: имперский комит (высокопоставленный чиновник), которому было поручено поддерживать порядок на Эфесском соборе 431 года. Враги Нестория критиковали его за то, что он слишком сильно симпатизировал этому еретику.
Констант II (630–668): римский император (641–668), пытавшийся положить конец спорам о природах Христа, предложив его участникам общую платформу для согласия в виде учения об одной воле, то есть монофелитства.
Кирилл Александрийский (378–444): племянник александрийского епископа Феофила, ставший в 412 году его преемником. Решительный противник Нестория Константинопольского, которого он разгромил на Первом Эфесском соборе (431).
Лев I (401–474): уроженец Фракии, правивший восточной частью Римской империи с 457 по 474 год.
Максим Исповедник (ок.580–662): богослов и мистик, противник вводимого имперской властью учения о единой воле Христа, которое критики назвали ересью монофелитства. За противодействие императору был осужден: его пытали, тяжело изувечили, после чего он умер в ссылке.
Маркиан (396–457): выдающийся полководец, ставший в 450 году императором восточной части Римской империи и женившийся на царевне Пульхерии. Маркиан и Пульхерия созвали в 451 году Халкидонский собор и внедряли его решения.
Мемнон Эфесский: епископ Эфеса на тот момент, когда в этом городе в 431 году проходил Вселенский собор. Мемнон решительно стоял на стороне Кирилла Александрийского против Нестория.
Несторий (386 – ок.451): уроженец Сирии, учившийся в Антиохии. Занял пост архиепископа Константинополя в 428 году, но его взгляды вызвали широкое недовольство. После Первого Эфесского собора (431) был низложен и отправлен в ссылку.
Петр Ивер (411–491): уроженец Грузии, знаменитый монах и предводитель монофизитов. Участвовал в создании монофизитской церкви в Палестине.
Петр Монг, Заика: диакон александрийского патриарха Тимофея Элура, ставший патриархом в 477 году и возглавлявший движение монофизитов до дня своей смерти в 490 году.
Петр Фулон (471–488): патриарх Антиохии, решительный сторонник монофизитов, который приложил много усилий для распространения этих взглядов в Сирии.
Протерий: после Халкидонского собора (451) был поставлен александрийским патриархом вместо низложенного Диоскора, был убит толпой в момент бунта в Александрии в 457 году.
Пульхерия (399–453): дочь римского императора Аркадия и сестра Феодосия II, вероятно, самая влиятельная личность в восточной части Римской империи на протяжении нескольких десятилетий. Сыграла критически важную роль в формировании ортодоксии церкви. В 450 году вышла замуж за Маркиана, ставшего императором, затем вместе они созвали Халкидонский собор и поддерживали его решения.
Севир Антиохийский (465 – ок.540): монах и создатель монофизитских церквей. С 512 по 518 год занимал пост епископа Антиохии, но был низложен при перемене политики имперского режима. После этого Севир оставался духовным вождем движения монофизитов в Египте и на Востоке.
Тимофей Салофакиол: в 460 году император поставил его патриархом Александрии как сторонника Халкидона. Местные монофизиты оказывали ему столь сильное сопротивление, что его положение было крайне шатким, о чем свидетельствует его прозвище – «ненадежно сидящая шляпа». Был низложен в 475 году, но вернулся на место патриарха, которое занимал с 477 по 481 год.
Тимофей Элур: патриарх Александрии (454—77), проведший большую часть времени в ссылке или в подполье, скрываясь от имперских властей. Монофизит и решительный противник Халкидона.
Феодор Мопсуестийский (ок.350–428): уроженец Антиохии, знавший Иоанна Златоуста и Диодора. В 392 году стал епископом Мопсуестии. Известен своими смелыми богословскими трудами по разным вопросам, хотя позже церковь осудила некоторые его идеи как еретические.
Феодора (ок.500–548): жена императора Юстиниана, которая поддерживала монофизитов в церкви и ограждала их от гонений со стороны имперской власти.
Феодорит Кирский (393–457): уроженец Антиохии, ставший в 423 году епископом Кира. Играл важнейшую роль в спорах об учении Нестория, был важнейшим советником антиохийских епископов в их спорах с Александрией. Второй Эфесский собор (449) осудил и отлучил его, но на Халкидонском соборе (451) он был восстановлен. Феодорит также стал важным самостоятельным источником исторических сведений.
Феодосий I (347–395): уроженец Испании, император восточной и западной частей Римской империи с 379 по 395 год. Созвал Первый Константинопольский собор в 381 году.
Феодосий II (401–450): император восточной части Римской империи с 408 по 450 год. На протяжении большей части своего царствования испытывал на себе влияние своей сестры Пульхерии. Феодосий созвал и Первый, и Второй Эфесские соборы.
Феодосий Александрийский: патриарх Александрии с 535 по 567 год, духовный вождь монофизитов. В 536 году ортодоксальная (верная Халкидону) церковь перестала признавать его власть, что положило формальное начало расколу, продолжавшемуся много столетий.
Феофил Александрийский: епископ Александрии (385–412). Закрывал языческие храмы в Александрии. Участвовал в политической борьбе против константинопольского архиепископа Иоанна Златоуста, в результате которой Иоанн был низложен.
Флавиан: константинопольский патриарх (446–449), который пытался призвать к порядку монаха Евтихия в связи с учением последнего о природе Христа, но в результате столкнувшийся с противодействием на Втором Эфесском соборе. На заседании собора Флавиан был так сильно избит, что вскоре скончался.
Хрисафий: высокопоставленный евнух, который пользовался огромным влиянием при дворе Феодосия II в 440-х годах, решительный приверженец учения об одной природе и сторонник Евтихия. Был казнен или подвергся линчеванию при политических изменениях в 450 году.
Целестин I: папа римский (422–432), важная фигура для Первого Эфесского собора (431).
Шенуда (ум.455): настоятель великого Белого монастыря в Египте, который фактически был комплексом монашеских обителей. Подобно патриарху Кириллу, Шенуда придерживался учения об одной природе, ставшего учением Коптской церкви.
Элия Евдоксия (умерла в 404): императрица, жена императора Аркадия и смертельный враг Иоанна Златоуста.
Ювеналий: епископ Иерусалима (422–458), активный участник большинства тогдашних церковных баталий, главным образом стремившийся добиться статуса патриарха для иерусалимского епископа. Поддерживал Диоскора Александрийского на Втором Эфесском соборе в 449-м и сделался его противником в Халкидоне в 451 году.
Юста Грата Гонория: царевна, сестра императора Запада Валентиниана III. Обвиненная в заговоре против брата, была помещена в монастырь, откуда она пыталась призвать на помощь предводителя гуннов Аттилу, что дало гуннам законное основание для нападения на империю.
Юстиниан (483–565): племянник римского императора Юстина I, преемником которого он стал в 527 году. Юстиниан освободил от захватчиков обширные территории бывшей Западной империи. Он был сторонником ортодоксии и Халкидона, однако его жена Феодора защищала некоторых представителей монофизитского духовенства. В 553 году Юстиниан созвал Второй Константинопольский собор в попытке объединить халкидонцев и монофизитов.
Указатель имен
А
Август 360
Августин Гиппонский 56,86, 122, 155, 271, 290
Авраам 12, 222
Авраам Амидский 369, 370
Адам 227
Акакий 250
Акакий Ариарофийский 321
Акакий Константинопольский 359, 362, 417, 462
Акинола, Питер 75
Александр Александрийский 135, 238
Александр Великий 154
Амвросий Медиоланский 202, 205, 207, 208, 417
Анастасий 220, 221, 227
Анастасий, император 76,357, 363, 364, 365, 367,372, 417
Анастасий I, папа римский 147
Анатолий Константинопольский 301, 302, 309,317, 331, 339, 417, 418
Аниция Юлиана 365
Ансельм Кентерберийский 74
Антиох 180
Антоний Великий 162
Анфим Константинопольский 375, 379, 418
Аполлинарий Лаодикийский 38, 105, 106, 107, 108, 114, 115, 116, 127,129, 206, 221, 222, 237, 242, 251, 282, 284, 327,371, 401, 412, 415
Арий 81, 101, 102, 222, 239, 251, 282, 401
Аркадий, император 192, 193, 199, 427
Аспар 177, 196, 197, 332, 418
Атаульф 178, 193
Аттик 299, 300
Аттила 22, 181, 182, 194, 195, 271, 272, 273, 310, 341, 418, 427
Афанасий Александрийский 34, 38, 81, 102, 103, 104, 105, 106, 113, 114, 135, 136, 159, 161, 162, 167, 168, 238, 288, 414, 415, 418
Аэций 178, 194, 341, 342, 418
Б
Бабай Великий 371, 372
Барт, Карл 410
Бердяев, Николай 410
Бонхеффер, Дитрих 410
Браун, Дэн 100
Бруннер, Эмиль 410
Брэди, Кристиан 9
Будда 31, 32
В
Валентин 129, 158, 282, 284
Валентиниан 178, 309
Валентиниан III 176, 177, 193, 194, 342, 365, 418, 419, 420, 427
Валериан 385
Вардесан 282
Варсума 294, 295, 300, 418
Василид 95, 129, 158
Василий, архимандрит 220, 228
Василий Кесарийский 109
Василиск 356, 357, 359, 360, 419
Вебер, Макс 70
Вениамин Коптский 390
Вениамин Александрийский 419
Вигилий, папа римский 83, 378
Виктор, архимандрит 241
Вонифатий, папа римский 147
Ворбартон, Уильям 26
Г
Галла Плацидия 66, 192, 193, 194, 196, 306, 419
Гамалиил 213
Читать бесплатно другие книги:
