Молот Люцифера Пурнель Джерри

ФЕВРАЛЬ: ОДИН

Иначе говоря, структуру производства надо описывать

таким образом, чтобы у рабочего исчезал страх, что он

является лишь колесиком безличной и бездушной машины.

Идеальное же решение этой проблемы — выработка концепции,

что работа, какой бы она ни была, есть служение Богу и

обществу, и потому она — выражение человеческого

достоинства.

Эмиль Бруннер. Гиффордовские лекции. (1948 г.)

Бульвар Вествуд проходит недалеко от Национального радио — и телевещания «Эн-Би-Си» и дома Рэнделла (на Беверли Гленн). Это было главной причиной, по которой Гарви любил посещать здешние бары. К тому же, здесь была мала вероятность наткнуться на кого-нибудь из чиновников-сослуживцев или приятелей Лоретты.

Улица была полна студентов всех типов — бородатых и одетых в поношенные джинсы; гладко выбритых и носящих джинсы дорогостоящие; выглядевших жутко — намеренно придавших себе такой облик — и юнцов со старомодно-консервативной внешностью, а также всевозможных промежуточных разновидностей. Гарви брел среди студентов. Миновал специализированный книжный магазин. Специализация — свободная любовь. Следующий книжный магазин — «Магазин для взрослых мужчин». Да, пожалуй, никто иной, кроме взрослых мужчин сюда и не заглянет. Еще один — для любителей научной фантастики. Возможно, там достаточно книг по астрономии и о кометах, рассчитанных на среднего читателя. Прочитав что-нибудь из этого, он сможет затем пойти в магазин студгородка Лос-Анджелеского Университета и взять там уже более научный материал.

Здание женской религиозной общины с зеркальными стеклами в окнах. За ним — вывеска, на которой готическими буквами написано: «Первый национальный гарантированный бар» 1. Внутри — табуреты, три маленьких столика, четыре кабинки, игральные автоматы и проигрыватель. Отделка стен такая, что нравится только постоянным посетителям. На стойке — запасы авторучек, в промежутках между надписями стены отмыты дочиста. Местами краска счищена, чтобы открыть записи, сделанные годами ранее — археология эпохи поп-культуры.

Полумрак бара поглотил Гарви, двигавшегося, как усталый старик. Когда глаза привыкли к сумраку, он увидел Марка Ческу, сидящего на табурете. Он протолкался поближе к Ческу и оперся локтями о стойку.

Ческу было тридцать с лишним, но по-сути, он возраста не имел. Вечно молодой человек в начале своей карьеры. Гарви было известно, что Марк прослужил четыре года в военно-морском флоте, поступал в несколько колледжей, начал было учиться в Лос-Анджелесском Университете, а сейчас работал в общежитии студентов младших курсов. Он иногда даже называл себя студентом, но никто не верил, что ему удастся когда-нибудь окончить хотя бы колледж. Одет он был в старые джинсы, тенниску, велосипедные тапки и измятую шляпу землекопа. У него были длинные черные волосы и запущенная борода. Под ногтями — грязь и на джинсах — свежие полосы грязи. Но вообще-то заметно, что недавно он мыл руки, и одежда его также недавно стирана. Просто у него не было патологического желания отскребывать себя дочиста.

Когда Марк не улыбался, вид у него был угрожающим, несмотря на респектабельный пивной живот. Однако, улыбался он часто. Но к некоторым вещам он относился слишком серьезно и примыкал иногда к буянящей толпе. Это было частью выработанного им для себя образа. А еще Марк Ческу может — если захочет — посоревноваться с профессиональными мотогонщиками, но обычно ему не хочется.

Он обеспокоенно посмотрел на Гарви и сказал:

— Вы неважно выглядите.

— У меня такое состояние, что я хочу убить кое-кого, — сказал Гарви.

— Если это так, я могу подыскать подходящего для этого человека, — сказал Марк и замолчал, позволяя обдумать сказанное.

— Нет. Я имел в виду своих боссов. Если я кого и хочу убить, так это своих боссов, да будут прокляты их бессмертные души.

Отказавшись таким образом от предложения Марка, Гарви заказал банку и два стакана. Он знал, что Марк на самом деле не пойдет на убийство. Просто это была часть выбранного им для себя образа — всегда знать обо всем больше других. Гарви обычно забавляло это, но сейчас настроение у него было совсем не игривое.

— Мне надо добиться от них кое-чего, — сказал Гарви. — И они прекрасно знают, что придется пойти мне навстречу. Да и как они, черт бы их побрал, могут об этом не знать? Есть даже надежный заказчик! Но эти сукины дети хотят играть по-своему… Но если один из них свалится завтра с балкона, на убеждение нового мне придется угрохать не меньше месяца, а я не могу позволить себе тратить время впустую. — Сказанное не нанесет ущерба юмору Ческу. Парень может оказаться полезным. При общении с ним настроение улучшается и, возможно, он и в самом деле может организовать убийство. Никогда нельзя знать наверняка.

— Так для чего им придется пойти вам навстречу?

— Для кометы. Я собираюсь сделать серию документальных фильмов о новой комете. Открывший ее парень — уж так случайно получилось — владеет семьюдесятью процентами акций компании, заказавшей фильм.

Ческу хихикнул и кивнул.

— Это весьма неплохое дельце. Мне давно хотелось сделать фильм такого рода. И, к тому же, это было бы весьма познавательно. Не то, что последнее мое кинодерьмо — интервью с предсказателями гибели Земли. Причем у каждого — своя версия конца света. Первый из них тогда еще не закончил свой рассказ, а мне уже захотелось перерезать себе глотку и покончить со всем этим.

— Так почему дела идут вкривь и вкось?

Гарви вздохнул и отпил пива.

— Понимаете ли… Есть, скажем, четыре деятеля, которые имеют право сказать мне «Пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что». На самом деле все даже гораздо сложнее. И вот эти нью-йоркцы не желают мириться с производством заказных серий. Но при этом никто не может гарантировать, что они не скажут затем «нет»— после того, как, не колеблясь, потребовали, чтобы я подписал соглашение и представил им смету. Пользы от этого дерьма нет ни малейшей, однако у них право решающего голоса. Четыре чертовых воротилы, держащие в руках подлинную власть. Ну, да ладно, с этими-то я еще могу поладить. Но остается еще пара дюжин тех, кто не может помешать выходу в эфир даже самых идиотских программ, но хочет показать, что он — тоже важная персона. И чтобы это доказать друг другу они могут — если захотят — действительно остановить съемки фильма. Возражений будет выдвинуто столько, сколько они смогут придумать. И при всем этом — интересы заказчика прежде всего, не так ли? Не понадобится долго добиваться, когда же «Кальва» взбеленится. Куча дерьма. И мне приходится всегда действовать в таких условиях. — Гарви внезапно осознал, что у него словесный понос. — Слушай, давай сменим тему.

— Хорошо. Вы обратили внимание, как это место называется?

— Гарантированный первый федеральный бар. Остроумно, оно украдено у Джорджа Кирлина.

— Точно. Люди очень часто пользуются чужими идеями. А знаете, что такое «страхование у Безумного Эдди»?

— А как же. Машины, купленные у свихнутого Мунтца. А что насчет «раковой клиники Жирного Джека»?

— Раковая клиника, она же покойницкая, Жирного Джека, — ответил Ческу.

Петля, давившая на горло Гарви, постепенно расслаблялась. Он отпил еще пива, затем прошел в освободившуюся кабинку: там можно было откинуться, опираясь спиной на стенку. Марк последовал за ним и занял место напротив.

— Эй, Гарви, когда мы снова отправимся путешествовать? Ваш мотоцикл еще на ходу?

— Да. — Год назад… нет, черт возьми, уже два с половиной года… он послал все к дьяволу и позволил Марку утащить себя в поездку по побережью. Они пили в маленьких барах, беседовали с другими путешественниками и останавливались на привалы там, где им хотелось. Ческу заботился о мотоциклах, а Гарви оплачивал счета. Счета, впрочем, были невелики. То были совершенно безмятежные дни. — Мотоцикл на ходу, но шанса воспользоваться им у меня нет. А когда эта серия пойдет в работу, времени не останется совершенно.

— Я могу помочь в этой работе?

Гарви пожал плечами. — Почему бы и нет? — Марк часто работал с Гарви — таскал камеры и оборудование, а то и просто был в роли мальчика на побегушках. — Если вам удастся хоть ненадолго удерживать язык за зубами.

— Такова уж у меня натура. Я меланхолик-всезнайка.

Бар потихоньку уже заполнился народом. Проигрыватель перестал играть и Марк встал. «Для всех вас»— сказал он, извлек из-за стойки двенадцатиструнную гитару и разместился на стуле в дальнем конце помещения. Это тоже было частью обычая — Ческу пел во всех барах за еду и за выпивку. Во время той поездки по побережью в каждом втором баре между Лос-Анджелесом и Кармелем они получали за счет пения Марка по бесплатному бифштексу. Пел Марк хорошо, он мог стать и профессионалом, но для этого ему не хватало выдержки и терпения. Ни на одном месте работы ему не удавалось продержаться более недели. Марку казалось, что люди, имеющие постоянный заработок — чародеи, обладающие неким непостижимым для него секретом.

Марк взял пробный аккорд, сыграл вступление. Мелодия — старой ковбойской песни «Чистая прохладная вода».

Гарви одобрительно хохотнул. Толстяк бармен поставил перед Марком банку пива и тот выразил признательность, мотнув головой.

На какое-то время Марк перестал петь — терзал гитару. Звенели аккорды, некоторые — явно неверные, но некоторые — верные на удивление. Будто Марк искал что-то, чего никак не мог найти.

Гитара смолкла и Марк квакающим голосом возвестил:

— Еще больше вы сможете узнать об этом, посмотрев фильм старины Богарта «САМОЕ СЛАДЧАЙШЕЕ — КУЛЬТУРА». Леонард Бернштейн в сопровождении Лондонского симфонического оркестра и группы «Роллинг Стоунз». Поражающий воображение показ, что же такое КУЛЬТУРА. Самое сладчайшее — культура. Граждане, сегодня состоятся дебаты между президентом союза сельскохозяйственных рабочих и двадцатью двумя обезумевшими от голода домохозяйками. Основными аргументами домохозяек в дебатах будут кухонные ножи. Это и есть КУЛЬТУРА. САМОЕ СЛАД-ЧАЙ-ШЕЕ — КУЛЬ-ТУ-РА.

Господи, подумал Гарви. Господи, проиграть бы запись всего этого у нас на производственном совещании. Он откинулся на стенку бара, ему было очень хорошо. Но скоро ему придется отправиться домой. А там — жена и Энди, и Киплинг. И сам дом, который он так любит, но который так дьявольски дорого стоит.

Горячий сухой ветер «Санта Анна» дул вдоль бухты Лос-Анджелеса. Гарви ехал с открытыми окнами, пиджак брошен рядом на сиденье, на нем сверху — скомканный галстук. Фары высвечивали зеленые холмы, покрытые облетевшими деревьями. Между холмами — пальмы. Кругом — непроглядная летняя тьма Калифорнийского февраля. Для Гарви в этом не было ничего необычного.

Он ехал, мурлыкая про себя песенку Марка. Когда-нибудь я запущу по телесети запись этой песенки и ее услышат три четверти деловых людей Лос-Анджелеса и Беверли-Хилз. Наполовину расслабившись, он мечтал. Грезы рассеивались лишь когда впереди идущая машина замедляла ход и, как на волнах, раскачивались вспышки тормозных огней.

На вершине холма он свернул направо, к Мулхолланду, затем снова направо, в Бенедикт-каньон, съехал немного вниз по холму и опять повернул направо — на Лису. Переулок Лисы был одной из многих коротких улочек, образованных построенными лет пятнадцать назад домами. Один из этих домов принадлежал Гарви — благодаря Посейдонской кредитно-сберегательной компании. Чуть далее по Бенедикт-каньону был поворот на Силео-драйв, где Чарли Менсон доказал всему миру, что цивилизация — вещь хрупкая и недолговечная. После ужасного воскресного утра 1969 года на Беверли Хилз не осталось дома, где не было бы ружья или сторожевой собаки. Просроченные разрешения на ношение огнестрельного оружия были возобновлены в считанные дни. И с тех пор, несмотря на пистолет, Гарви, ружье и собаку, Лоретта мечтала уехать отсюда. Ей хотелось жить в безопасности.

Дом. Большой белый дом с зеленой крышей. Дом, с фасада украшенный газоном, раскидистым деревом и маленькой верандой. Его можно хорошо продать — это самый дорогостоящий дом этого квартала. Но Гарви отлично понимал, что «самый дорогостоящий»— понятие относительное.

К дому вела обычная подъездная асфальтированная аллея — не огромная круглая площадка, как у дома напротив. Не сбавляя скорости, Гарви повернул к дому, на подъездной аллее замедлился и дал радиосигнал для открытия двери. Машина как раз подъехала к дому, когда дверь, уехав вверх, открылась. Гарви мысленно поздравил себя за превосходный расчет времени. Дверь гаража закрылась за ним и он позволил себе мгновение отдохнуть, сидя в темноте. Гарви очень не любил ездить по улицам тогда, когда они запружены машинами, но, тем не менее, чуть ли не каждый день — причем дважды! — ему приходилось ездить именно в эти часы. Надо принять душ, подумал он. Затем вылез из машины, вышел снова на улицу и подошел к черному ходу.

— Вы, Гарви? — прозвучал похожий на мычание баритон.

— Я, — ответил Гарви. Волоча за собой грабли, по газону своего дома к нему шел Горди Ванс, сосед Рэнделлов слева. Он облокотился на забор и Гарви сделал то же самое. При этом ему подумалось, что это карикатурно напоминает болтовню домохозяек. Только Лоретте не нравится Мария Ванс. И, к тому же, трудно представить, чтобы они беседовали, облокачиваясь на забор. — Ну, Горди, как идут дела в вашем банке.

Губы Горди дрогнули, изобразив на мгновение улыбку.

— Нормально. Однако, подготовка ваша недостаточна для того, чтобы делиться с вами впечатлениями о ходе инфляции. Но вот что: вы не смогли бы освободиться на выходные? С расчетом на то, что можно было бы совершить пешую прогулку? Со скаутами. По снегу. Уже одно это звучит здорово. Чистый снег. С трудом верится, что не более, чем в часе пути в лесах Анджелесских гор лежит глубокий снег и среди сосен и елей свистит пронзительный холодный ветер. Не более, чем в часе — а мы стоим здесь, в темноте, в одних рубашках с короткими рукавами.

— Скорее всего, нет, Горди. У меня появилась хорошая работа. — Господи, надеюсь, что она действительно появилась! — Уж вы лучше не рассчитывайте на меня.

— А как насчет Энди? С расчетом на то, что я назначил бы его предводителем передовой группы в этой вылазке?

— Он еще немного для этого молод…

— Ну, не совсем. Опыт у него уже есть. А сейчас со мной будут, в основном, новые ребята, для которых это будет первая вылазка. Так что можно назначить Энди.

— Хорошо. Тем более, что занятий в школе у него сейчас нет. А куда вы собираетесь идти?

— На Клаудберст Саммит 2.

Гарви широко улыбнулся. Хотя он ни разу не видел лаборатории Хамнера, расположена она была неподалеку от этого места. Путешествуя, он, должно быть, проходил мимо нее с дюжину раз.

Последовало обсуждение деталей. Поскольку дует Санта Анна, то снег, не считая вершин, везде растаял. Но на вершинах, конечно же, он остался. Сугробы там — как на севере. Горди и дюжина скаутов. Звучит это, как забавная шутка. Но это и было забавой.

— Знаете, Горди, — Гарви уныло покачал головой, — в дни моего детства пеший поход на Клаудберст занимал целую неделю. А теперь туда можно доехать за час. Прогресс.

— Да уж. Но это и в самом деле прогресс, не так ли? Имея в виду, что теперь можно с утра съездить туда, а потом успеть на работу.

— Да, верно. Черт возьми, мне так хотелось бы пойти с вами. — В условленное время на своих машинах они отправятся в путь. Сначала час езды. Потом пойдут пешком. Потом, достав из рюкзаков все необходимое, разобьют лагерь. И будет гореть сырое дерево в походном костре. И обезвоженная и консервированная пища для туристов на вкус будет как амброзия. И кофе, и ночь, и ветер, от которого некуда скрыться, и ты слушаешь, как он свистит над тобой… Однако, к комете все это не имеет ни малейшего отношения. — Как жаль, что не могу.

— Ладно. Я сам поговорю с Энди. Проверьте только его снаряжение для моего похода. Хорошо?

— Конечно.

На уме Горди было еще кое-что, что ему хотелось сказать. «Не позволяйте Лоретте снаряжать сына. По горам тяжело ходить и так, без того барахла, которое она ему навяжет. Грелки. Запасное одеяло. Возможно, даже будильник.»

Гарви вернулся обратно в гараж — за курткой и галстуком. Выйдя из гаража, он пошел теперь другой дорогой — на задний двор. Он подумал, а что, если спросить у Горди: «Как вам нравится название «Принадлежащий Горди банк»? Друзья встречаются здесь за чашкою кофе». Судя по тому, как выглядело его лицо, когда Гарви упомянул о банке, это бы не прошло. Там какие-то трудности. Временные затруднения.

На заднем дворе, за бассейном, Энди играл сам с собой в баскетбол. Рэнделл остановился и молча наблюдал за ним. В мгновение ока — прошел, должно быть, год, а кажется, будто за неделю — Энди превратился из мальчика в… превратился в фигуру из палок. Теперь он — руки и ноги и длинные кости, предназначенные для баскетбола. Энди резко сорвался с места и с изысканной расчетливостью бросил мяч. Пританцовывая, поймал прискакавший назад мяч, переменил позицию, постукивая им о землю, и снова взорвался в великолепном броске. При этом Энди не улыбнулся, а лишь удовлетворенно кивнул.

Мальчишка неплох, подумал Гарви.

Штаны на Энди были новые, но лодыжек они уже не прикрывали. В сентябре ему исполнится пятнадцать и пора будет поступать в высшую школу. Надо будет отправить его в Гарвардскую мужскую высшую школу — лучшую в Лос-Анджелесе. Только на то, чтобы получить в ней место, уйдет уже целое состояние. А на зубного врача уже и сейчас уходят многие тысячи. И потом будет уходить еще больше… И насос для накачки воды в бассейн издает уже какие-то странные звуки. И клуб электронной музыки, в который вступил Энди (как раз перед тем, как парню захотелось иметь собственный небольшой компьютер — ну кто может порицать его за это?). И…

Рэнделл тихо вошел в дом, довольный, что Энди не заметил его.

ПОДРОСТОК — ПОТЕНЦИАЛЬНО ЦЕННОЕ ИМУЩЕСТВО. ОН МОЖЕТ РАБОТАТЬ — ПОМОГАТЬ ТЯНУТЬ ЛЯМКУ. ГРУЗ МОЖНО БУДЕТ РАЗДЕЛИТЬ, ПЕРЕЛОЖИВ ЧАСТЬ НА ЮНЫЕ ПЛЕЧИ. И МУЖЧИНЕ СТАНЕТ ЛЕГЧЕ.

В мусорном ведре на кухне — оберточная бумага. Значит, Лоретта делала покупки. Рождества без расходов не бывает и на письменный стол Гарви лягут новые счета. А по радио он слышал отчет фондовой биржи. Акции падают.

Лоретты видно нигде не было. В раздевалке перед ванной Гарви содрал с себя одежду и забрался под душ. Бившая сверху горячая вода смывала с него напряжение. Мозг Гарви отключился. Ему представлялось, что он — кусок мяса, обмываемый струей воды. Всего лишь. Как если бы его мозг ДЕЙСТВИТЕЛЬНО отключился.

Совесть у Энди есть. Бог свидетель, никогда я не заставлял его чувствовать себя виноватым. Ну, дисциплина — конечно же. Наказывал, ставил в угол, даже шлепал… Но когда наказание закончено — оно закончено, и вины больше не существует. Но что такое вина, он все же знает. Если бы Энди стало известно, сколько он мне стоит — в долларах и центах… в годах моей жизни. Если бы ему стало известно, что именно из-за него я живу так, как живу — сидя в дерьме, держась за эту проклятую работу и гоняясь за премиями, которые позволяют нам держаться на плаву… Что сделал бы Энди, если бы ему стало известно все это? Сбежал бы? Стал бы подметать улицы Сан-Франциско, пытаясь вернуть мне эти деньги? Как, однако, чертовски хорошо, что ему ничего этого не известно.

Сквозь шум воды прорезался чей-то голос. Рэнделл вынырнул из мира своих размышлений и увидел Лоретту, улыбающуюся за стеклом дверцы душа.

— Эй, как дела? — сказала она.

Он помахал ей рукой. Лоретта восприняла это, как приглашение. Рэнделл смотрел, как она медленно раздевается. Похотливыми движениями снимает с себя одежду. А потом быстро, чтобы вода не брызгала наружу, она проскользнула в дверь душа… И это была не среда. Гарви обнял ее. Они поцеловались и вода била по их телам. Но это была не среда.

— Как дела? — спросила она.

С самого начала их знакомства он научился читать по ее губам — во что она не верила до сих пор.

— Думаю, они согласятся, — ответил Гарви.

— Не вижу, почему им не согласится. В этом не было бы смысла. Если они будут медлить, то тему эту перехватит «Си-Би-Эс».

— Верно. — Магия душа и секса исчезли. Фу-у.

— Разве нет способа объяснить им, что они поступают глупо?

— Нет, — Гарви повернул вентиль и вода потекла тоненькой струйкой.

— Почему нет?

Потому что они и сами это знают. Но играют они не в ту же игру, что и мы.

— Все зависит от тебя. Если бы ты хоть раз настоял на своем… — Под душем волосы Лоретты намокли и потемнели. Обняв его, она смотрела ему в лицо. Смотрела так, как если бы пыталась убедить его — он должен настоять на своих принципах и заставить начальство осознать допущенные им, начальством, ошибки.

— Да, все зависит от меня. И потому, если что-то пойдет не так, именно на меня повалятся шишки. Повернись, я потру тебе спину.

Она повернулась к нему спиной. Гарви потянулся за мылом. Его мыльные руки заскользили по коже спины Лоретты медленными, осторожными движениями… Но при этом он думал: «Разве ты знаешь, что они могут со мной сделать? На улицу они меня никогда не выкинут. Но в один прекрасный день меня переведут в другой кабинет, поменьше. Затем заберут ковер. Затем уберут телефон. Пройдет время — и обо мне уже никто не слышит, все забыли, что я вообще существую. А ведь сейчас мы тратим каждый заработанный мною цент.»

Ему всегда нравилась спина Лоретты. Гарви переворошил свои мысли — не появилось ли в них вожделение? — и ничего не обнаружил.

Такой она была с самого начала. Всю свою жизнь. Ничего не боявшаяся. Но она просто не понимает. Марка я могу переспорить. И он будет пить мое пиво и говорить о чем-нибудь другом, если я дам ему понять, что на эту тему я беседовать не желаю. Но Лоретте я дать понять этого не могу… Так что мне сейчас нужно? Выпить…

Лоретта помыла ему спину. Затем они вытерли друг друга купальными полотенцами. Она еще раз попыталась объяснить ему, как справиться со сложившейся ситуацией. Она понимала, что что-то идет не так, как надо. И, как обычно, пыталась понять, что именно, и пыталась помочь.

Десятками тысяч оборотов позже, когда по Земле, зажатой мертвой хваткой ледникового периода, начали распространяться люди, черный гигант снова появился на ее пути.

Комета сейчас была заметна больше, чем прежде. Тысячи миллионов лет она росла, собирая по дороге снежные кома. Теперь она достигала четырех с половиной миль в диаметре. Жар инфракрасного излучения планеты разогрел ее поверхность. В центре кометы вскипели водород и гелий и стали просачиваться наружу. Окруженный кольцами черный диск затмил крошечное Солнце. Этот диск занимал треть неба и источал жар.

Планета прошла мимо и вновь воцарилось спокойствие. Раны, нанесенные ей этой встречей, комета залечила — столетия и миллионолетия не значат ничего в кометном Гало. Но час этой кометы пробил. Черный гигант сбил ее с орбиты.

Медленно, влекомая слабым притяжением Солнца, комета начала свое падение внутрь гигантского вихря.

ФЕВРАЛЬ: ДВА

По-видимому, с самого момента своего образования

внутренние планеты подвергаются непрекращающимся

бомбардировкам. Марс, Меркурий и Луна почти непрерывно

испытывают удары объектов, размером варьирующихся от

микрометеоритов до тех тел, которые раскололи Луну и

привели к образованию огромного лавового пространства,

получившего название Океан Бурь.

Первоначально считалось, что Марс, поскольку его

орбита граничит с поясом астероидов, подвергается наиболее

сильной бомбардировке. Но исследования Меркурия показали,

что Марс не является выдающимся в этом отношении и что

плотность бомбардировки всех внутренних планет примерно

одинакова…

Программа «Маринер». Предварительный отчет.

Вездеход битком был набит оборудованием: камеры, магнитофоны, лампы, софиты, аккумуляторы. Превеликое множество барахла, без которого телеинтервью обойтись не может. На заднем сиденье — телеоператор Чарли Баскомб и звукотехник Мануэль Аргуилес. Все, как обычно, если не принимать во внимание, что на переднем сиденье — Марк Ческу.

Из здания «Эн-Би-Си» вышел Гарви. Кивком подозвал Марка. Они прошли к стоявшим в ряд «Мерседесам»— администрация студии оставляла здесь свои машины.

— Вот что, — сказал Гарви, — должность ваша называется ассистент постановщика. Теоретически это означает, что вы должны руководить. Такая должность дана вам потому, что этого требуют правила профсоюза.

— Так, — сказал Марк.

— Но руководить вы не будете. Вы — мальчик на побегушках.

— Я — меланхолик-всезнайка, — уныло сказал Марк.

— Не надо выворачивать мои слова наизнанку и обижаться тоже не надо. Просто поймите. Моя команда уже давно работает со мной. Они знают, что кому надо делать. А вы — не знаете.

— Я тоже знаю.

— Замечательно. Вы нам можете быть весьма полезны. Но только помните, что нам не нужно, чтобы…

— Чтобы я говорил всем и каждому, как ему следует выполнять свою работу, — лицо Марка расплылось в широкой улыбке. — Мне нравится работать с вами. Мешать я не буду.

— Хорошо, — Гарви не уловил в голосе Марка ни тени иронии и потому почувствовал себя лучше. Можно было бы еще сказать, что предстоящее интервью беспокоит его, но легче от этого не стало бы. Один его знакомый заметил однажды, что Марк подобен джунглям: все замечательно, но нужно рубить и рубить — рубить беспрерывно, иначе они (он) закроют от тебя солнце.

Вездеход резко взял с места. Вместе с Гарви Рэнделлом он побывал во многих местах — от аляскинского трубопровода до низин Байи. Побывал даже в Центральной Америке. Они были старыми друзьями — вездеход и Гарви. Это был «Интернешнл Харвестер»— большой, четыре ведущих колеса, три сиденья, мощный двигатель. Уродливый, как невесть что, но чрезвычайно надежный. Вездеход доехал до шоссе Вентура и свернул к Пасадене. Все молчали. Машины по дороге попадались редко.

— Знаете, — сказал Гарви, — мы все время сетуем, что никто у нас ничего не делает. Но чтобы взять это интервью, мы проделываем путь в пятьдесят миль и займет это у нас менее часа. А когда я был маленьким, для такого путешествия готовили бутерброды и надеялись, что успеют добраться до наступления темноты.

— На чем же тогда ездили? На лошадях? — спросил Ческу.

— Нет. Просто в Лос-Анджелесе тогда не было шоссе.

— А-а-а.

Они проехали через Глендейл и на Линда Виста свернули на север, к Роуз Боул. Чарли и Мануэль обсуждали ставки на скачках, проигранные ими несколько недель назад.

— По-моему, ИРД относится к Калифорнийскому Технологическому, — сказал Гарви.