Молот Люцифера Пурнель Джерри
— Да, так оно и есть, — сказал Марк.
— Наверняка, не случайно его разместили так далеко от Пасадены.
— Там испытывают реактивные двигатели, — сказал Марк. — ИРД — Институт реактивных двигателей. Но все думают, что там занимаются взрывами, потому что Калифорнийский Технологический перевел институт подальше, в Арройо, — он махнул рукой, указывая на здания. — А затем, как раз на этом краю Лос-Анджелеса, как раз возле института образовалось самое богатое предместье города.
Охранник уже ждал их. Он присоединился к ним и провел машину на отгороженный участок возле одного из самых больших зданий. Здесь свил свое гнездо ИРД и все здания вокруг принадлежали ему. Высокая центральная, из стекла и стали, башня выглядела чужеродной на фоне старых стандартных «временных» зданий, возведенных ВВС двадцать лет назад.
Их уже ждала здесь сотрудница отдела по связи с печатью и общественностью. При входе в здание — стандартная процедура: распишитесь здесь, приколите значки. Изнутри здание походило на самое обычное учреждение, но не совсем: в коридорах валяются перфокарты, и почти ни на одном сотруднике нет ни пиджака, ни галстука. В углу большого холла покрылся пылью трехметровый цветной глобус Марса. Для сотрудников работники телевидения были делом весьма обычным. В ИРД были созданы космические зонды «Маринер» и «Пионер», ИРД запускал к Марсу «Викинги».
— Пришли, — сказала их провожатая.
Вид кабинета был весьма внушительным. Вдоль стен — книги. На досках — какие-то непонятные уравнения. Книги, книги и всюду, где только можно положить, в том числе и на дорогом — из тиса — письменном столе — перфокарты.
— Доктор Шарпс, Гарви Рэнделл, — сказала провожатая. Она осталась стоять возле двери.
Чарльз Шарпс надел очки с большими стеклами, перекрывавшими все поле зрения. Очень модерновые очки и длинное бледное лицо Шарпса смахивало из-за них на мордочку насекомого. Волосы черные, прямые, коротко подстриженные. Пальцы беспрерывно двигаются — то играют с фломастером, то ныряют в карман. На вид ему около тридцати, но, возможно, что на самом деле больше. На нем галстук и спортивная куртка.
— Давайте говорить откровенно, — сказал Шарпс. — Вы хотите, чтобы я рассказал о кометах. Это лично для вас или для публики?
— И то, и другое. Просто расскажите перед камерой так, чтобы это смог понять даже я. Если это не слишком трудно.
— Слишком трудно? — Шарпс рассмеялся. — Разве это может быть слишком трудно? Ваша фирма сообщила НАСА, что хочет сделать документальный фильм о космосе и НАСА устроил по этому поводу барабанный бой. Так, Чарлин?
Провожатая кивнула:
— Они попросили нас сотрудничать с вами.
— Сотрудничать, — Шарпс снова рассмеялся. — Да провалиться мне на этом месте, если это не поможет нам выбить дополнительную монету. Когда начнем?
— Пожалуй, прямо сейчас, — сказал Гарви. — Пока мы будем болтать, мои люди установят аппаратуру. Вы просто не обращайте на них внимания. Как я полагаю, вы — местный специалист по кометам.
— Не вы один полагаете так, — сказал Шарпс. — На самом-то деле, мне более по нраву астероиды, но должен же кто-то заниматься и кометами. Я пришел к выводу, что интересует вас, главным образом, Хамнер-Браун.
— Действительно.
Гарви поймал взгляд Чарли. Команда готова. Гарви кивнул. Мануэль прислушался, глядя на индикатор, и сказал: — Начали.
Марк, сделал шаг, встал перед камерой: — Интервью с Шарпсом.
Хлопушка щелкнула с громким «клак». Шарпс подпрыгнул. Интервьюируемые всегда подпрыгивали, впервые слыша это «клак». Чарли занимался камерой, направляя ее на Шарпса. Задающего вопросы Гарви он снимет позднее, уже без Шарпса.
— Скажите, доктор Шарпс, будет ли Хамнер-Браун видна невооруженным глазом?
— Не знаю, — сказал Шарпс. На лежащей перед ним перфокарте он быстро изобразил что-то непонятное — возможно двух спаривающихся чудовищ озера Лох-Несс. — Через месяц мы будем знать больше. Уже известно, что она приблизится к Солнцу на расстояние орбиты Венеры, но… — он замолчал и посмотрел на камеру. — Какого уровня объяснение вам хотелось бы?
— Говорите, как сами считаете нужным, — сказал Гарви. — Сделайте так, чтобы я понял это, и тогда мы решим, как преподнести это широкой публике.
Шарпс пожал плечами: — Хорошо. Итак, вот как Солнечная система выглядит извне, — он показал на стену. Рядом с доской висел большой чертеж с изображением орбит планет. — Планеты и их спутники всегда находятся там, где им положено находиться. Их танец — обращение друг вокруг друга по гигантским замкнутым орбитам. Каждая планета, каждый спутник, каждый ничтожный камушек пояса астероидов танцует ньютоновский танец гравитации. Из общего тона чуть выпадает Меркурий — и из-за этого нам пришлось пересмотреть свои взгляды на устройство Вселенной.
— Это как? — спросил Гарви. — Я, конечно, предпочитаю разбираться во всем самостоятельно, но что это за чертовщина?
— Меркурий? Просто орбита его каждый год чуточку меняется. Не много, но больше, чем положено по Ньютону. Хорошее объяснению этому факту нашел человек, которого звали Эйнштейн. И при этом оказалось, между прочим, что Вселенная устроена заметно более странным образом, чем нам до этого представлялось.
— Ага! — Но, надеюсь, чтобы разобраться в кометах нет необходимости привлекать теорию относительности?
— Нет, нет. Однако, на орбиту кометы воздействует и еще кое-что, кроме гравитации. Странно, не правда ли?..
— Да. И нам снова придется пересмотреть свои взгляды на устройство Вселенной?
— Что? Нет, на этот раз все проще. Посмотрите… — Шарпс вскочил на ноги и подошел к доске. Бормоча себе под нос, принялся искать мел.
— Вот, пожалуйста, — Марк вынул из кармана кусок мела и протянул Шарпсу.
— Благодарю. — Шарпс быстро нарисовал белый круг и параболическую кривую. — Это — комета. Теперь: пусть она проходит близко от планет, — он нарисовал два круга. — Земля и Венера.
— Мне казалось, что планеты движутся по эллиптическим орбитам, — сказал Гарви.
— Так оно и есть, но в данном масштабе можно рисовать и так — разница не существенна. Посмотрите теперь на орбиту кометы. Обе ветви кривой выглядят одинаково — какая ведущая в систему, такая и выводящая. Парабола — прямо из учебника, не так ли?
— Так.
— Теперь: как же выглядит комета, когда удаляется от солнца прочь? Плотное ядро, ком из мелкой пыли и газа, — он снова рисовал, — и хвост, состоящий из загрязненного пылью газа. Хвост направлен от Солнца. Вперед от покидающей систему кометы. Хвост. Огромный хвост, достигающий иногда ста миллионов миль в длину. Но при этом он — почти идеальный вакуум. Так и должно быть, а если бы он был более плотным, комете не хватило бы вещества на заполнение обширного пространства.
— Понятно.
— Замечательно. И снова — из учебника. Вещество, находящееся в голове кометы, вскипает и выбрасывается из нее. Это — разряженный газ и частички пыли. Такие крошечные, что солнечный свет воздействует на них. Световое давление Солнца гонит их прочь и хвост, таким образом, направлен всегда от Солнца. Вы со мной согласны? Хвост следует за кометой, входящей в систему, и опережает комету, покидающую систему. Но… Вещество кометы вскипает неравномерно. Когда комета входит в систему в первый раз, она представляет собой твердую массу. Так мы считаем. Как на самом деле — не знает никто. Создано несколько моделей, удовлетворяющих наблюдаемым фактам. Сам я более склоняюсь к модели «снежно-пылевой шар». Комета состоит из камней и пыли — грязи — облепленной и скрепленной льдом из замерзших газов. Некоторое количество водяного льда. Метан. Двуокись углерода — «сухой лед». Цианиды и азиды. Вещества различных видов. Скопления этих газов испаряются и вырываются струями — то в одну сторону, то в другую. Получается что-то вроде реактивных двигателей и орбита кометы постоянно немного изменяется. — Шарпс снова заработал мелом. Мел он держал как-то по-странному — сбоку. Когда он закончил, входящая ветвь стала неровной и скачущей, а выходящая — распылилась, став похожей на кометный хвост. — Итак, сейчас мы не знаем, как близко от Земли она пройдет.
— Понятно. И вы не знаете, насколько велик будет хвост.
— Правильно. Возможно, эта комета до сих пор ни разу не приближалась к Солнцу. Она не такая, как комета Галлея, которая возвращается каждые семьдесят шесть лет, становясь с каждым разом все меньше. Каждое прохождение вблизи Солнца лишает комету части ее вещества. Вещество, составляющее хвост кометы, теряется ею навсегда. Таким образом, хвост с каждым прохождением уменьшается. И в конце концов остается только ядро, состоящее из груды камней. И метеоритные дожди. Почти все падающие звезды — это осколки старых комет, попавшие в окрестности Земли.
— Но эта комета — новая…
— Верно. И, следовательно, у нее должен быть впечатляющий хвост.
— Помнится, вроде бы то же самое говорили о комете Когоутека.
— А мне помнится, вроде бы, что утверждавшие это оказались не правы. Хотя и поступили в продажу значки, изображавшие Когоутек так, как она должна была бы выглядеть. Понимаете, не существует способа узнать об этом заранее. Но лично я считаю, что Хамнер-Браун будет видна хорошо. И она должна пройти довольно близко к Земле.
Внутри расплывшегося конуса выходящей из системы кометы Шарпс изобразил точку. — Вот где будем мы. Но пока комета не минует Землю, мы почти ничего не увидим, потому что для этого надо будет смотреть прямо на Солнце. Вести наблюдения в таких условиях трудно. Но когда она нас минует, видно ее будет хорошо. Бывали кометы, хвост которых расползался на полнеба. Их было видно даже днем. В этом столетии больших комет у нас не было — что-то они припозднились.
— Эй, док, — сказал Марк. — Вы нарисовали Землю прямо на ее дороге. Мы не столкнемся?
Гарви бросил на Марка взгляд — взгляд, подобный кинжалу.
Шарпс рассмеялся:
— Шанс — один из миллиарда. Сейчас вы видите Землю, как нарисованную на доске точку. Но, если бы я нарисовал Землю в нужном масштабе, вы не смогли бы вообще разглядеть ее. Как не смогли бы и разглядеть ядро кометы. Таким образом: какова вероятность, что столкнуться две исчезающие малые точки? — он нахмурился, глядя на доску. — Разумеется, хвост скорее всего, пройдет там, где будет находиться Земля. Возможно, несколько недель мы будем находиться в ее хвосте.
— И к чему это приведет? — спросил Гарви.
— Мы проходили сквозь хвост кометы Галлея. Никакого вреда это не принесло. Только небо довольно ярко светилось и…
На сей раз взгляд Гарви возымел свое воздействие и остановил его.
— Ваш коллега прав, — сказал Шарпс.
«Я и сам знаю это». Гарви спросил:
— Доктор Шарпс, почему Хамнер-Браун так заинтересовала астрономов?
— Дорогой мой, изучая кометы, мы можем узнать многое. Например, как возникла Солнечная система. Кометы старше Земли. Они состоят из первоначального вещества. Возможно, эта комета находилась за орбитой Плутона все эти миллиарды лет. Господствующая сейчас теория предполагает, что Солнечная система сконденсировалась из газопылевого облака, из клуба этого облака, вращавшегося в межзвездном пространстве. Большая часть оставшегося вещества была развеяна взрывом от зажигания Солнца, но некоторое количество осталось и образовало кометы. Состав хвоста кометы мы можем проанализировать. Именно так изучалась Когоутек. И астрономов Когоутек не разочаровала. В ход были пущены инструменты и методы, которых раньше у нас не было… «Скайлэб»… и многое другое было пущено в ход.
— И принесло ли это пользу? — подсказал Гарви.
— Пользу? Результаты были великолепные! И теперь мы можем еще раз провести такие же исследования! — Шарпс драматически взмахнул руками. Гарви быстро взглянул на свою команду. Камера работала, у Мануэля был взгляд удовлетворенного звукотехника, с аппаратурой все было в порядке.
— Будет ли послано — когда настанет время — и для этой кометы что-нибудь вроде «Скайлэба»? — спросил Гарви.
— «Скайлэба»? Нет. Но осталась еще капсула «Аполлона», которую мы можем использовать. И все оборудование института в нашем распоряжении. И есть еще военные ракетоносители, пентагоновские игрушки, ни на что большее и не пригодные. Нам бы они пригодились. Если бы нам дали их прямо сейчас, можно было бы ни о чем больше не беспокоиться, — лицо Шарпса помрачнело. — Но их нам не дадут. Плохо, чертовски плохо. А ведь с помощью ракет мы смогли бы действительно как следует исследовать Хамнер-Браун. Мы бы многое узнали.
Камера и прочая аппаратура снова были упакованы. Телевизионная группа вышла в сопровождении той же самой провожатой. Гарви задержался, прощаясь с Шарпсом.
— Не хотите ли кофе, Гарви? — спросил Шарпс. — Если, конечно же, не очень торопитесь.
— Не откажусь.
Шарпс нажал кнопку на консоли аппарата связи. «Ларри, принесите, пожалуйста, кофе». Обернулся к Гарви:
— Идиотская ситуация. Страна полностью зависит от технологии. Остановись колеса дня на два и нас захлестнут бунты. Ведь нет города, где не витал бы бунтарский дух. Представьте Лос-Анджелес или Нью-Йорк, лишенные электроэнергии. Или, заглянув подальше: остановились заводы, производящие удобрения. Или еще дальше: на одно десятилетие убрать всю современную технологию. Что произойдет с нашим жизненным уровнем?
— Конечно, мы — цивилизация, основанная на высокоразвитой технологии..
— Однако, — голос Шарпса был твердым; очевидно, он намеревался закончить свою мысль, — однако проклятые идиоты не желают уделять науке и технологии ни малейшего внимания — даже хотя бы десяти минут в день. И сколько народу вообще знают, чем они занимаются? Откуда берутся ковры? Откуда берется одежда, которую все носят? Что такое карбюратор? И в чем — корни нашего изобилия? Вы — знаете? А из тех, кто имеет право голоса, хоть один из тридцати — знает? Они не желают тратить и десяти минут в день на технологию, на которой зиждется вся жизнь. Поэтому не удивительно, что ассигнования на фундаментальные исследования постоянно урезаются, так что скоро сойдут на нет. За это мы еще поплатимся. В один прекрасный день нам будет позарез необходимо то, что могло быть разработано многими годами ранее — и разработано не было… — он прервал себя. — Скажите, Гарви, будет ли эта телевизионная штука, над которой вы работаете, чем-то серьезным? Или это обычная мелочь для научной программы?
— Серьезнейшей, — сказал Гарви. — Это будет серия о том, как важно исследовать комету Хамнера-Брауна. И, между прочим, о том, как важна вся наука в целом. Разумеется, никто не гарантирует, что люди при этом не переключатся на программу «Я люблю Люси».
— Да… О, благодарю вас, Ларри. Ставьте кофе прямо сюда.
Гарви ожидал, что принесут чашки и кофемолку. Но вместо этого помощник Шарпса внес на инкрустированном подносе поблескивающий термос и кофейный сервиз с серебряными ложечками.
— Не стесняйтесь, Гарви. Это хороший кофе. Мохаджава?
— Точно, — сказал помощник.
— Хорошо, — Шарпс махнул рукой, отпуская Ларри. — Гарви, почему ваша телекомпания так заинтересовалась кометой?
Гарви пожал плечами:
— Потому что для этого нашелся заказчик. Так получилось, что заказчиком является «Мыло Кальва». И так уж получилось, что контроль над «Мылом Кальва» в руках Тимоти Хамнера. И так уж получилось…
Речь Гарви была прервана взрывом хохота. Узкое лицо Шарпса весело сморщилось. — Замечательно! — Затем он задумчиво посмотрел на Гарви. — Серия… Скажите, Гарви, а если в отношениях с руководством студии нам поможет один политик… очень поможет… можно ли в этой серии будет обыграть его участие? Создать ему атмосферу благожелательности? Разрекламировать?
— Конечно. Хамнер даже настоял бы на этом. Да и у меня, вроде, возражений нет…
— Великолепно. — Шарпс поднял свою кофейную чашку. — Ваше здоровье. И — спасибо, Гарви. Огромное спасибо. Думаю, в дальнейшем нам придется видеться довольно-таки часто.
Шарпс подождал, пока Гарви Рэнделл покинет здание. Сидел он неподвижно и тихо, очень тихо — что было для него необычным. Где-то в области желудка у него разливалось тепло. Это может сработать. Это просто должно сработать. Наконец, резким движением он включил интерком:
— Ларри, соедините меня с Вашингтоном, с сенатором Артуром Джеллисоном. Пожалуйста.
Потом — нетерпеливое ожидание гудка телефона.
— Я соединяю вас, — сказал помощник.
Шарпс поднял трубку. — Шарпс. — Снова ожидание — пока секретарша соединит с сенатором.
— Чарли?
— Да, — сказал Шарпс. — У меня есть для вас предложение. Вы слышали о комете?
— О комете? А-а, о комете. Странно, что об этом упоминаете и вы. Мне довелось встретиться с парнем, который ее открыл. Оказывается он щедро вносил деньги в мой фонд. Но прежде я с ним никогда не встречался.
— Хорошо. Это важно, — сказал Шарпс. — Случай, выпадающий раз в столетие…
— То же самое говорили о Когоутеке…
— Да черт с ним, с Когоутеком! Послушайте, Арт, есть возможность получить ассигнования на космический зонд?
— Сколько?
— Ну, тут есть два варианта. Второй лучше — если только вообще что-нибудь удастся… Первый — Институт может запустить автоматический зонд с записывающей аппаратурой — что-нибудь типа того, что запускают на «Тор-дельта».
— Нет проблем. На это я вам смогу выделить, — сказал Джеллисон.
— Но второй вариант лучше. Что нам действительно нужно — так это корабль с экипажем. Скажем, «Аполлон» с двумя людьми на борту. Плюс оборудование — вместо третьего члена экипажа. С корабля можно получить хорошие фотографии. Не просто фотографии хвоста или оболочки кометы — есть отличные шансы сфотографировать ей голову. Вы понимаете, что это значит?
— Не совсем, но если вы говорите, что это важно… — мгновение Джеллисон помолчал. — Извините. Я, действительно понимаю, но шансов на это нет. Ни единого. Во всяком случае, невозможно рассчитывать на «Аполлон», коль скоро наш бюджет…
— Нет, рассчитывать можно. Я предварительно обсудил это с Роквеллом. Задача менее стоящая, чем хотелось бы НАСА, но попытаться можно. У нас есть…
— Все это не имеет никакого значения. Я не смогу выделить для этого денег.
Шарпс нахмурился, глядя на телефон. Неприятное жжение в районе желудка усилилось. Артур Джеллисон — его старый друг. И шантаж Чарли Шарпсу всегда был не по душе. Но…
— Даже, если русские готовят ради этой кометы к полету «Союз»?
— Что?! Но они не…
— О, они — да, — сказал Шарпс. «И это — не то, чтобы ложь, но и не правда. Просто предвидение…»
— А у вас есть доказательства этого?
— Будут через несколько дней. Будьте уверены, они собираются посмотреть на Хамнер-Браун с как можно более близкого расстояния.
— Я буду по уши в дерьме.
— Прошу прощения, сенатор?
— Я буду по уши в дерьме.
— А…
— Вы играете со мной в кошки-мышки, так, Чарли? — требовательно спросил Джеллисон.
— Не совсем. Поймите, Арт, это действительно важно. Просто необходимо послать в космос корабль с экипажем — хотя бы для того, чтобы у людей не пропал интерес к космическим полетам. А вы, после того, как состоится полет управляемого людьми корабля…
— Да-а. Но у меня по-прежнему ни малейшего шанса добиться этого. — Снова — более продолжительное — молчание. Затем Джеллисон сказал не столько Шарпсу, сколько себе:
— Итак, русские готовятся. И, несомненно, при этом они многое выиграют.
— Убежден, что они готовятся.
Снова молчание. Чарли Шарпс почти не дышал.
— Ну, хорошо, — сказал Джеллисон. — Я поразнюхаю тут, в верхах, и посмотрю, какая будет реакция. Но было бы лучше, если бы вы говорили со мной откровеннее.
— Сенатор, через неделю у вас будут неопровержимые доказательства.
— Хорошо. Попытаюсь тогда их использовать. У вас есть еще что-нибудь ко мне?
— В данный момент — нет.
— Замечательно. Спасибо за совет, Чарли, — сенатор положил трубку.
Неожиданный он человек, подумал Шарпс. Он слегка улыбнулся — сам себе. Ну, что ж, будем продолжать начатое дело. Резким движением он снова включил интерком. — Ларри, соедините меня с Москвой, я хочу поговорить с доктором Сергеем Фадеевым. Да, сколько там времени — я знаю. От вас только требуется соединить меня.
«Сказание о Гильгамеше» было одним из немногих независимых друг от друга преданий, которые начали рассказывать люди, расселившиеся в полосе плодородных земель. Это было на Земле, в Азии…
Комета почти не изменилась. Она пока еще находилась за пределами гигантского вихря. Ее миновал бывший спутник, удравший от своей планеты — позднее люди назовут его Плутоном — выглядя при этом размером с монету в четверть доллара, которую держат на расстоянии вытянутой руки. Солнце было всего лишь раздражающе яркой точкой. Изливающийся из этой точки жар был во много раз меньше, чем жар черного гиганта в момент наибольшего сближения с кометой. Поверхность кометы состояла сейчас в основном из водяного льда. Лед отражал большую часть падавшего на комету тепла. И тепло уносилось к звездам.
А время шло.
Климат на Марсе, после долгого пути развития, зашел в тупик: Марс утерял почти всю свою воду. А по Земле продолжали распространяться люди: они смеялись, сражались и умирали.
А комета продолжала свое падение. Потоки солнечного ветра — протоны, разогнанные до колоссальных скоростей — обдирали ее поверхность. Улетучилась значительная часть ее водорода и гелия. Гигантский вихрь становился все ближе.
МАРТ: ОДИН
И Бог повесил радугу над нами
В знамение того, что ждет нас
Теперь уж не вода, а пламя.
Старинный спиричуэлс.
Марк Ческу посмотрел на дом и присвистнул. Стиль — калифорнийско-поздне-английская готика. Белые, хотя и не безупречно — оштукатуренные стены, в углах — массивные деревянные брусья. И действительно — самое настоящее дерево. Кое-где, например, в Глендейле, дома строят тоже в аналогичном стиле, но там не дерево, а фальшивые полоски фанеры.
Большой дом, стоящий посреди большого зеленого участка. Марк подошел к парадной двери и позвонил. Дверь тот час же распахнулась. Открыл ее юнец с длинными волосами и узенькими, словно нарисованными карандашом, усиками. Он взглянул на берейторские брюки и ботинки Марка, глянул на огромные коричневые чемоданы, поставленные Марком на крыльцо.
— Нам ничего не надо, — сказал он.
— А я ничего и не предлагаю. Я — Марк Ческу из «Эн-Би-Си».
— О, извините! Вы не представляете, как часто нас навещают торговцы в разнос. Входите, пожалуйста. Меня зовут Джордж. Я — домашний слуга, — он поднял один из чемоданов. — Тяжелый.
— Да. — Марк огляделся по сторонам. Картины. Телескоп. Глобусы — Земли, Марса и Луны. Стеклянные статуэтки. Хрустальная посуда. Всякое барахло для пеших путешествий. Сама комната — будто предназначенная для театральных представлений. Перед диваном стоял телевизор.
— Такое впечатление, будто какой-то сучий черт просто разбросал здесь весь этот хлам, — сказал Марк.
— Наверное, так оно и было. Сюда, ставьте ваш чемодан сюда. В них, в чемоданах, что-нибудь хитроумное?
— Не сказал бы — если вы знаете, что такое видео записывающая аппаратура.
— Вообще-то, знать должен, — сказал Джордж. — Я — студент — театрального факультета. Лос-Анджелесский университет. Но мы это еще не проходили. Было бы неплохо, если бы вы показали мне, как все это работает.
— Невтерпеж? Хотите быстрее начать расходовать пленку?
— Не-е. Я пока только репетирую. «Дикая утка». Хорошая роль. А пленку вам израсходует мистер Хамнер.
— Вот его мне и хотелось бы узнать.
— В таком случае вам придется подождать. Его еще нет дома. Пива хотите?
— Звучит приятно, — Марк проследовал вслед за Джорджем на кухню. Кухня была большая, сверкающая хромом и огнеупорной пластмассой. Две сдвоенные раковины для мытья посуды, две газовые плиты. Большая полка, заставленная подносами. А еще полки — книжные — и стол, на котором лежали поваренные книги, последние романы Мак-Ги и «Актерское обучение» Станиславского. Лишь на романах и учебнике Станиславского имелись следы того, что эти книги хоть как-то использовались.
— Мне казалось, что Хамнеру скорее по душе пришлось бы подыскать себе студента-астронома.
— Передо мной и был студент-астроном, — сказал Джордж, доставая пиво. — Но они с Хамнером регулярно цапались.
— Ага, и Хамнер изничтожил его.
— Нет, он отослал его в свои горные владения. Хамнеру стычки по нраву, но только не тогда, когда он у себя дома. Работать у него легко. К тому же, в моей комнате стоит цветной телевизор и я могу пользоваться бассейном и сауной.
— Надо же, — Марк мелкими глотками попивал пиво. — В этом доме, похоже устраиваются веселые вечера.
Джордж рассмеялся:
— Чертовски похоже. Но, наверное, эти вечера устраиваются, когда я на репетициях. Или эти вчера похожи на сегодняшний.
Марк внимательно осмотрел Джорджа. Тоненькие усики. Какого черта Хамнер взял его сюда подумал он.
— Может, Хамнер развратник? Или что-нибудь в этом роде?
— О, господи, нет, — сказал Джордж. — Нет, просто он не часто позволяет себе разгуляться. На последнем нашем спектакле я познакомился с одной подругой. Милая девушка, из Сиэтла. Хамнер встречался с ней пару раз — и все. Ирен сказала, что когда они остались наедине, он был вежлив и вел себя по-джентльменски… а потом просто прыгнул на нее.
— А ей следовало бы от него отпрыгнуть.
— То же самое сказал ей и я. Но ей отпрыгивать не хотелось. — Джордж по петушиному склонил голову набок. — А вот прибыл и мистер Хамнер. Узнаю его машину.
Через боковую дверь Тим Хамнер прошел в маленькую, но великолепно обставленную комнату. Только здесь он подумал, что он — дома. Лишь в этой комнате он чувствовал себя как дома, здесь ему было удобно, хотя, так или иначе, использовал он все здание. А вообще-то, Хамнеру его дом не нравился. Куплен он был за большие деньги, и этих денег он стоил. Здесь было достаточно места, чтобы Хамнер мог разместить свои коллекции, но на домашнее жилище он походил мало.
Хамнер налил себе немного шотландского виски и опустился в кресло. Ноги поставил на маленькую скамеечку. Ему было хорошо — сегодня он замечательно выполнил свои неявные обязанности. Побывал на совете директоров компании, выслушал все доклады и поздравил президента компании с полученной за прошедший квартал прибылью. Тим, естественно, предпочел бы оставить занятие делать деньги тем, кому они нравятся, но его двоюродный брат, поддавшись такой скромности, потерял все, что имел. Полезно иногда показывать тем, кто управляет твоими делами, что ты заглядываешь им через плечо.
Мысли его с совещания перекинулись на секретаршу компании. Перед совещанием она весьма любезно болтала с Тимом, но когда он предложил ей завтра пообедать вместе, она предложила перенести свидание на более отдаленное будущее. Но, возможно, если бы он ей назначил свидание, она все же пришла бы. Из-за своей чрезвычайной вежливости. Но Тим не стал делать этого. Возможно, подумал он, я смог бы договориться с нею на ближайшую пятницу. Или на какой-нибудь день следующей недели. И если бы она отказала, не оставил бы без ответа — почему именно.
Он услышал, что Джордж с кем-то разговаривает и лениво удивился — кто бы это мог быть? До сих пор от Джорджа не было никакого беспокойства и никаких неприятностей. Это — единственное, что примиряло Тима с пребыванием того в этом доме. Единственное, что его устраивает. А затем он вспомнил. А, да это же кто-нибудь из «Эн-Би-Си»! Принес отснятые материалы, понравившиеся Тиму, но в фильм не вошедшие. Тим ощутил приступ энтузиазма. И стал переодеваться.
К шести часам явилась Пенелопа Вильсон. На имя «Пенни» она никогда в жизни не отзывалась — как бы ни настаивала на этом ее мать. Глядя на нее в дверной глазок, Тим вдруг вспомнил, что от имени «Пенелопа» она отказалась тоже. Она предпочитала свое второе имя, но как оно звучало — Тим не мог вспомнить.
«Наберись смелости». Он широко распахнул дверь и — не скрывая, как это для него мучительно — вскричал: — Быстрее, как твое второе имя?
— Джойс. Привет Тим. Я пришла первой?
— Да. Очень элегантно выглядишь. — Он помог ей снять пальто. Знакомы они были целую вечность, во всяком случае — со школьных лет. Пенелопа Джойс ходила в ту же подготовительную школу, что и сестра Тима, а также с полдюжины его двоюродных сестер. Здесь она была почти совсем своя. У нее был широкий рот и слишком крупная, почти квадратная нижняя челюсть. А фигура… Точнее всего было бы сказать, что фигура у Пенелопы Джойс была основательной. Хорошеть она начала тогда, когда поступила в колледж.
Сегодня она выглядела — и в самом деле — элегантно. Длинные вьющиеся волосы уложены в сложную прическу. Простого покроя неяркое платье, сшитое из ласкающей глаз материи. Тиму захотелось потрогать это платье. Он достаточно долго жил со своей сестрой, чтобы понять, сколько труда требуется для пошива такого платья — хотя и не имел ни малейшего понятия, как это делается.
Ему хотелось, чтобы ей понравилось в этом месте. И чтобы одобрение было немедленным. Она оглядела комнатку, а он ждал. И удивлялся про себя, почему никогда прежде ее сюда не приглашал. Наконец, она перенесла свой взгляд на него. На лице — выражение, которого Тим не видел со школьных времен, когда Пенелопа полагала себя непогрешимым судьей во всех моральных вопросах.
— Миленькая комнатка, — сказала она. И — разрушая впечатление — хихикнула.
— Очень рад слышать это от тебя. Действительно чрезвычайно рад.
— Правда? Неужели мое мнение для тебя так важно? — поддразнивая, она скорчила гримасу, памятную еще с детства.
— Да. Через несколько минут здесь соберется вся эта чертова компания и большинство из них тоже никогда здесь не были. У тебя такой же склад мышления, что и у них, так что если понравилось тебе, понравится и им.
— Гм. Полагаю, вы правы — так мне и надо.
— Эй! Я вовсе не подразумевал… — она снова подсмеивалась над ним. Он протянул ей бокал со спиртным и они сели.
— Я удивлена, — промурлыкала Пенелопа. — Мы не виделись уже два года. Почему ты пригласил меня на сегодняшний вечер?
Тим — частично — к подобному вопросу был готов. Пенелопа всегда была прямым человеком. Он решил сказать правду.
— Я подумал — кого мне хотелось бы видеть здесь сегодня вечером? Весьма эгоистично, не так ли? На вечере, посвященном моей комете… Я подумал о Джиме Уотерсе, лучшем ученике моего класса, затем о своих родных и — о тебе. Лишь потом я понял, что вспомнил я о тех людях, на которых мне хотелось произвести впечатление. Огромное впечатление.
— На меня?
— На тебя. Помнишь наши беседы? Я ведь так и не смог сказать тебе, чем бы мне хотелось заниматься, что я считаю главным делом своей жизни. Все мои родственники и все, с кем я рос — все они либо делают деньги, либо коллекционируют произведения искусства, либо увлекаются гоночными автомобилями. Или чем-нибудь в том же роде. А мне — мне хотелось только одного — наблюдать небо.
Она улыбнулась:
— Я и в самом деле польщена, Тим.
— А ты — и в самом деле — элегантно выглядишь.
— Да. Спасибо.
С ней было приятно беседовать. Тим решил, что это — хорошее открытие. Но тут зазвонил дверной звонок. Пожаловали остальные приглашенные.
Вечер получился замечательно. Поставщики готовых блюд к столу сделали свою работу добросовестно, так что с угощением трудностей не было. Несмотря на отсутствие Джорджа, который мог бы помочь в этом. Тим обнаружил, что настроение у него хорошее, и расслабился.
Гости внимательно слушали. Они слушали, а Тим рассказывал им, как это происходило. Холод, тьма, и так — часами, так — пока ведется наблюдение, пока изучается составленный звездами рисунок, пока регистрируешь наблюдаемое. Бесконечные часы сосредоточенного изучения фотографий. И все это — без результатов, если не считать удовольствия от познавания Вселенной. И гости слушали. Слушал даже Грег, который обычно не скрывал своего презрения к богачам, не уделяющим своим деньгам должного внимания.
Здесь, в доме Тима, собрались, в основном, лишь его родственники, но он был радостно возбужден, напряжен, испытывал нервную дрожь. Он увидел, как Барри улыбнулся и покачал головой — и понял, о чем тот подумал: «И на что только люди тратят свою жизнь». Но на самом деле он просто завидует мне, подумал Тим, и мысль эта была восхитительно приятной. Он взглянул на свою сестру, смотрящую на него с нескрываемым интересом. Джилл всегда умела читать его мысли. Она всегда была ему ближе, чем брат Пэт. Но именно Пэт вышел к бару, жестом показывая, что хочет что-то сказать.
— Сам черт, наверное, не разберет, — сказал Пэт, — что творится в таком доме, как твой, Тим. — Он качнул головой в сторону матери, расхаживающей по дому, разглядывая приборы. В этот момент она как раз зачарованно смотрела на непонятные ей чертежи и таблицы. — Могу спорить, что знаю, о чем она сейчас думает. А ты?
— Что я?
— О том, что ты приводишь сюда девочек. Устраиваешь здесь черт знает что.
— Не твое, черт побери, дело.
Пэт пожал плечами. — Весьма плохо. Слушай, мне и самому, бывало, иногда хотелось… да черт с этим. Но, честное слово, тебе уже пора бы. Ты не бессмертен. Мать права.
— Конечно, — сказал Тим. Какого черта Пэт затронул эту тему? Об этом еще будет говорить мать — сегодня, и раньше, чем наступит ночь. «Тимми, ну почему ты все еще не женишься?»
Когда-нибудь я отвечу ей, подумал Тим. Когда-нибудь я ей все выскажу. «Потому что каждый раз, когда я встречаю девушку, с которой, как мне кажется, я мог бы прожить целую жизнь, ты заявляешь, что она не стоит и плевка, и девушка исчезает. Вот почему».
— Мне хочется есть, — объявила Пенелопа Джойс.
— О Боже, — Джилл похлопала ее по животу. — И куда это все у тебя вмещается? Хотелось бы узнать твой секрет. Только не говори, что все дело — в покрое твоих платьев. Грег считает, что твои творения нам не по карману.
Пенелопа взяла Тима за руку: — Пойдем, покажешь, где у вас лежат кукурузные хлопья. И меня знобит. Дашь мне бокал чего-нибудь.
— Но…
— Они смогут обслужить себя сами. — Она повела его к кухне. — Пусть они поговорят о тебе в твоем отсутствии. От этого их восхищение только усилится. Ведь ты сегодня — главная персона.
— Ты так думаешь? — заглянул ей в глаза. — Никак не могу определить, когда ты просто подшучиваешь надо мной.
— Вот и хорошо. Где тут у вас масло?
Фильм получился замечательным. Это Тим понял, когда увидел, как смотрят фильм его родственники. Как они смотрели, увидев его на телеэкране.
Камера Рэнделла панорамой показывала наблюдающих за небом астрономов-любителей. «Большинство комет открыто любителями, — сказал голос Рэнделла. — Широкой публике мало известно, какую неоценимую помощь получают большие обсерватории от этих наблюдающих за небом людей. Но некоторые любители, в сущности, вовсе и не любители». Кадр сменился. Теперь на экране Тим Хамнер показывал свою горную обсерваторию, а его помощник Мартин демонстрировал оборудование. Тиму показалось, что этот отрывок сделан слишком коротким, но когда он увидел реакцию своего семейства — увидел, что они ошеломлены — он понял, что Гарви Рэнделл сделал все правильно. Его родным не хотелось, чтобы этот отрывок так быстро сменился следующим. А всегда надо делать так, чтобы людям хотелось продолжения — хотя бы еще чуть-чуть…
Читать бесплатно другие книги:
